Кочан

Владимир Степанов

Царский режим Российской империи рухнул.На широких просторах России устанавливается новая власть Советов. Но не всё проходит гладко и просто. Действия разворачиваются в российской глубинке, в дремучем старом поселении лихих людей. С героями повести происходят события, порой смешные, порой грустные. Всё как в жизни! Книга содержит нецензурную брань.

© Владимир Степанов, 2022

ISBN 978-5-0056-7692-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

I

— Не кидай-й-й…! — в ночной тишине раздался звон разбитого стекла и страшный треск дерева оконной рамы. Негодяев лежал в огороде меж двух капустных грядок на правом боку, не подавая признаков жизни. Огромный сторожевой пёс уже не захлёбывался в свирепом лае, он остервенело хрипел, сорвав окончательно глотку. С огромным усилием псина потянул тяжёлую ржавую цепь и сдвинул будку с места в сторону лежащего.

Расстояние между псом и Негодяевым медленно сокращалось. Страшный хрип из его глотки и бешеные слюни мотались из стороны в сторону, словно горячие, только что сваренные итальянские спагетти. Это ночное зрелище под луной, определённо, без всяких сомнений, повергло бы наземь и возможно лишила бы чувств, даже смелого, окажись он случайно в сей час в этом большом огороде и видя, как лохматое чудовище тащит на тебя целую баню, так как будка кобеля имела размеры немалые.

Цепь, натянутая словно тетива татарского лука, наконец-то провисла и, лязгая, легла на грядку. Пёс был у цели. Полная луна то исчезала, то упрямо прорывалась сквозь медленно проплывающие по небосводу серо-чёрные, рваные облака. Стояла холодная, ноябрьская ночь.

Уставшй пёс уселся у головы лежащего и, задрав морду, уставился в круглую бледно-жёлтую луну. Но звуков лунной серенады из охрипшей глотки кобеля луна не дождалась и надолго спряталась за чёрной, плотной тучей. Псу, сейчас было не до песен, он в недоумении размышлял! Отдохнув, поднялся на четыре крепкие лапы и опустил большую голову к земле. Он таращил в сплошной темноте глаза и шумно втягивал чёрным, влажным носом вонючее амбре, исходящее из чего-то круглого, наполовину покрытого рыжей шерстью.

«Наверно кочан гниёт. Не уберегли капусту, хозяин стал забывать поливать, потому, что загулял маленько!», — так решил пёс и поудобнее уселся на голову Негодяева, размышляя, что же делать с кочаном. Ведь он в ответе перед хозяином, за весь огород в ответе, за каждый кочан.

«Так что же произошло сегодня в эту глухую и омерзительно сырую, холодную ночь за эти последние полчаса? Я дремал, но не спал и хорошо помню, что всё вокруг было тихо: и во дворе, и в огороде», — припоминал пёс. — «Что же произошло…?»

А произошло вот что. В окне дома хозяина горел свет, тихо играл граммофон, издавая приятные для собачьего уха звуки, как вдруг, ночную тишину большого огорода нарушил страшный грохот в избе: отборная, громогласная матерщина хозяина, визг его бабы и, доселе незнакомый ему — огородному сторожу, умоляющий, просящий пощады, визгливый мужицкий крик.

С треском и воплем в грядки прилетела вышибленная оконная рама, а под нею что-то орало, длинное и извивающееся. Орущий вскоре замолк, а из окна вываливалось нажитое добро хозяев. Летели тряпки, в большом количестве, потом сапог в портянке и фикус в тяжёлой кадке. Последними приземлились стул и две тарелки с рюмкой.

Выброшенный домашний скарб осел в тридцати саженях от будки спящего сторожевого пса. Чёрные, нагоняющие мрачную душевную тоску осенние облака, вдруг замерли, ветер стих, и полная луна ярко осветила капустные головы, рядами лежащие на длинных грядках огорода. Пёс с большим любопытством осматривал огородную панораму. Оконная рама, с зажатыми осколками стекла в углах, лежала на длинном, худом теле мужика, выброшенного невиданной силой из хозяйского дома. Кадка, с большим зелёным фикусом, ловко приземлилась прямо на разбитую раму, не сломав ни единого листка.

Огромный, бледно-розовый сисятник хозяйки, повис на ветках фикуса, он напоминал две связанные ведровые кастрюли из которой хлебал лохматый сторож. Отделанные белыми кружевами и рюшками голубые панталоны с пришитыми сзади грубой ручной работы зелёным кузнечиком и жёлтой бабочкой, накрыли изогнутые ножки старого, перевёрнутого венского стула.

У самой головы-кочана лежала белая тарелка с прилипшей квашеной капустой и разной, солёной снедью. Изящный, довольно дорогой сапог кавалериста со шпорой, грязная портянка и домашний, доне́льзя драный, сшитый из плотной тряпки и широкий как лапоть тапок хозяина, валялись вокруг вытянутого, бездыха́нного тела.

Деревянная ложка, когда-то расписанная под хохлому, вся изгрызанная и облезлая, лежала под самым носом Негодяева. А длинная лента квашеной капусты, словно зелёная сопля, одним концом зацепилась за ноздрю лежащего и пыталась вползти в неё. И завершал этот натюрморт кусок морщенного, солёного огурца, прилипшего к левому глазу его рыжей головы, как бы ставя неожиданную точку в этой шумной, незаконченной трапезе.

Кобель, за два года проживания в огороде, смирился с запахом кислой капусты, солёных огурцов и вонючего первача. Хозяин, откушав крепкого домашнего самовыгона, часто приходил к нему в гости, в огород. Он садился с большой бутылью у его будки и тёрся своим лбом и лохматой бородой о его морду, что-то всегда ласковое бормоча ему в ухо. В его бороде-лопате был полный набор разносола, который он имел в своих погребах. Пёс уважал и любил хозяина, позволяя ему грубые ласки. Нередко, обняв шею кобеля, тот засыпал до самого утра, пока утренняя прохлада не пробирала его до самых костей, и тогда он покидал огород, а пёс лез в свой большой дом и крепко засыпал, ведь он всю ночь охранял покой своего хозяина.

Берды-Белеберды-Ибн-Оглы, да-да, так звался грозный пёс, имея на такое имя все заслуженные права, решил твёрдо, что он сидит на больном кочане, из которого исходило зловоние и, что его необходимо срочно лечить. Неизвестно ещё, когда хозяин объявится, чтобы самому осмотреть больного.

Негодяев, вытянувшись меж двух капустных грядок, был плотно накрыт оконной рамой и фикусной кадкой, только голова торчала, покрытая рыжими волосами и редкой, такой же рыжей бородёнкой. Его приоткрытый рот с тонкими губами, источал едкий перегар первача и кислой капусты.

«Надо кочан спасать!» — видя, что капуста только наполовину белая, а остальное всё ржавое и значит гниёт и воняет, вот такое заключение сделал пёс и полез на соседнюю грядку, где большинство белокочанных «голов» были уже сняты и рыться в земле, там было гораздо удобнее. Он повернулся задом к кочану и сильными лапами стал швырять землю прямо на рыжую голову Негодяева, издавая сиплый, грозный рык.

Когда голова скрылась под кучей земли, пёс сошёл с грядки и, приблизившись, опустил голову. С большим усердием, часто и громко чихая, сторож огорода тыкал чёрным носом жирный, навозный чернозём. Плотно истыкав земляную кучу со всех сторон, пёс сел рядом, чтобы передохнуть.

«А теперь полить…, кочан полить нужно!», — соображал пёс и, натянув тяжёлую цепь, потащил будку в дальний угол огорода, где деревянная бочка, до краёв наполненная дождевой водой, подпирала ветхий забор.

Налакавшись в большом количестве воды, кобель снова тащил дом через грядки, срубленные кочаны скатывались вниз, оставляя свои тонкие, лебяжьи шеи в сырой, холодной земле. Пёс долго не опускал высоко задранную лапу, пытаясь со всех сторон облить чёрную кучу. Наполовину ржавый, «больной» кочан был плотно укрыт и обильно полит заботливым сторожем огорода. Ещё посидев некоторое время с «больным», пёс встал и дёрнул железную цепь — собачий дом медленно уползал на своё постоянное место, в самый конец огорода.