Брат мой названый

Владимир Смирнов, 2013

Три времени – конец XIX века, предвоенные 1940-41 годы и начало века XXI. Три города – патриархальная Молога, Санкт-Петербург и ещё один, легко узнаваемый. И два наших современника, попавшие в прошлое и пытающиеся понять окружающую жизнь, найти там своё место.

Повесть издаётся в авторской редакции

© Оформление, издательство «Медиарост», 2013

Глава 1

Странное это чувство, когда трудовая книжка лежит не в каком-нибудь отделе кадров, а в твоём кармане. И на какой срок она туда попала — неведомо. То есть работу с моим букетом специальностей, некоторым опытом и какими-никакими связями, что за последние годы появились, найти, конечно, можно. И даже вполне во всех отношениях интересную. Но вот спешить как-то не хочется. Несколько лет практически без отпуска, даже усталость появилась, хотя чуть за тридцать — не возраст. И ведь не попросили — сам ушёл. Без шума, спокойно. Отдохнуть захотелось.

А ещё книга в голове крутится, что-то вроде исторической хроники. Года три уже крутится. Но урывками писать бессмысленно, а при моей работе всерьёз за неё не сядешь. Даже если вечерами время выкрою, всё равно мозги враскоряку.

Думал, как пришла сия несколько странная в наше прагматичное время идея в голову, так и уйдет, изгнанная из столь уютного местечка будет вечными делами и заботами, кои с восьми до пяти с прихватыванием тех же вечеров, а иногда и выходных так прочно свили там гнездо, что и в остальные часы просто никого не пустят — заклюют.

Ан нет, она по капельке отвоёвывала в этой самой голове себе местечко и наконец заставила с собой считаться. Дела и заботы как-то тихо сникли и окончательно успокоились именно сегодня. Тем более что последние года полтора были вполне приличными в смысле доходов, и подкожные запасы позволяют примерно полгода на эту тему каждый день не думать, да и потом ещё столько же без лишнего шика пожить на вольных хлебах. Видимо, действительно пришла пора творить и радоваться жизни.

Всё это пару недель назад примерно в таком порядке я изложил шефу тет-а-тет в конце рабочего дня за вечерним кофе, добавив, что и к сестре надо бы съездить, родителей навестить, племянников повидать. Кажется, он понял и особо не отговаривал — в конце концов, взрослый человек, сам решает. Добавил, правда, что-то вроде надоест отдыхать, так возвращайся, работа найдётся. Кто ж спорит, её всегда полно…

Кстати, и мелочей, до которых в обычной жизни руки не доходят, тоже хватает. Вон в сумке надо бы разобраться, что на кухне в углу месяца три как брошена, а сегодня утром в очередной раз попалась на глаза и была выставлена на середину, чтобы вечером о себе напомнить. Ещё весной, выкидывая с дачного чердака всякий хлам с намерением построить когда-нибудь в мезонине небольшую летнюю комнату, наткнулся на пачку старых газет, школьных тетрадей, писем и прочей макулатуры явно от каких-нибудь прежних хозяев. Привёз в город — может, что для книги сгодится.

Но для начала сбежать от шума городского на пару недель в деревню, в земле покопаться, по лесу побродить, бамбук покурить, мысли прошлые из головы повыгнать, для новых место освободить…

С этой сугубо интеллигентской мыслью последний глоток рыбарского янтарного отправился по назначению. Вечер благополучно заканчивался.

Люблю я эти заброшенные гранитные лестницы на берегу, ближе к стрелке Волги и Черёмухи. Провалились, за полтора века дождями да талыми водами размытые, но уцелели — и не вывез никто! Травой да бурьяном заросли — это есть, не сразу заметишь. Даже вечером на них тихо и спокойно. А главное — довольно чисто. То ли вода всё смывает, то ли Волгу больше стали уважать — не знаю. Но ни бутылок, ни осколков, ни чего ещё — нет. Разве что старые, с толстым слоем мазута иногда из песка вымываются. А может, культура пития на камнях появилась. Попили пивка (непременно местного, благо неподалёку в Рыбарях последние годы настоящее, живое варят!), плеском волны дневные эмоции попригасили, — и в пакет бутылочку-поилицу. Всё равно наверх подниматься, а там и урну по дороге захочешь — найдёшь.

И ведь у каждого здесь своё дело найдётся. Помню весьма немолодого мужичка, звали вроде бы Михал Николаичем. Как все нормальные люди, имел он ещё в ранней юности пятьдесят восьмую с тридцать восьмого по пятьдесят четвёртый. А на камнях стихи писал. Говорил, на берегу лучше получается.

Когда-то я на таких же почти камнях даже к экзаменам готовился. Да и не только я. Сюда меня Семён курсе на третьем привёл, когда я у них в конторе подрабатывал. Лет за пятнадцать до того здешние камни, как он говорил, с его учебниками общались — но только по общественным наукам. Был такой большой том истории партии. На соседнем камне винцо потягивали, всё тот же Михал Николаич новонаписанное читал, а он, Семён, пытался запомнить, когда какой съезд был, что там решили и прочая. Мужички заглядывали через плечо, посмеивались, предлагали всё это винцом заполировать. Предлагали, правда, не очень активно — вдруг на хвост им сядет. Зря боялись. Семён как тогда к этому делу спокойно относился, так и сейчас без особых эмоций. А там такие асы были! В общем, как он любит повторять, хоть и немало времени на камнях провёл, отличать вкус портвейна за рубль две от рубль семнадцати так и не научился. И где сейчас тот портвейн, и где та история партии, и где сама та партия?

Да, на таких же почти камнях… Почему камни другие? Раньше — это под биржевым балконом, дикие, необработанные валуны. Потом там появилась вполне себе красивая набережная, а всё лишнее под ней погребли. В том числе ушли с глаз людских и мои камни, с которыми я почти сдружился, свидетели черновиков курсовых работ и парочки журнальных статей. Теперь романтически погулять вдвоём по набережной, на лавочку присесть — это можно. А вот для пива, разговоров и размышлений стало неинтересно.

Спустился первый раз, когда бульдозеры ушли — не то, пропал уют. А как совсем закончили, понял, что прежний уют пропал окончательно. Нет, всё стало красиво, но — другое. Пошёл вниз по берегу, куда ещё гусеница бульдозера не ступала. Вот же они, камни, целая лестница! И ещё одна! Такой грубообработанный гранит. По нему, может, ещё прадед мой ходил лет сто с чем-нибудь назад.

На берегу как-то хорошо думается. Мужички сначала удивлялись, потом рукой махнули, потом заинтересовались. Вроде как за своего приняли.

А как стал здесь своим, так и споры пошли. Я тогда вроде бы ни с того ни с сего городской историей начал интересоваться. То ли потому что уже четвёртое поколение начиная с прадеда мы здесь живём и пора долги своему городу отдавать, то ли ещё почему, но хобби такое возникло. Или берег подтолкнул? Остатки старых свай, кованые гвозди кое-где торчат… Поднимешься вверх — фасады старых домов, столетней давности дворы и ещё много чего. Потом в поисках всего подряд пошли газетные подшивки… И мужичкам интересно стало. У меня материалы архивные в голове, а они всё пытались логикой человеческой, логикой… Те ещё дискуссии пошли!

Понемногу все сюда перебрались. Вот только в темноте выбираться потруднее. До ближайшей нормальной лестницы по камням. Ногу бы не подвернуть.

Можно, конечно, сразу наверх подняться и далее вдоль по тому месту, где была когда-то набережная, а сейчас всё заброшено. Но неинтересно. Да берегом можно и недоговорённое договорить.

Сегодня после всех увольнительных дел я пришёл на камни довольно поздно, все уже разошлись. И ладно — одиночество иногда тоже необходимо, опять же повод появился. Однако всему своё время, пора собираться наверх. Темнеет.

Но почему так быстро? Будто всеобщим рубильником всё отключили. Даже луну, которая хоть как-то угадывалась. Для полноты картины? Оно, конечно, август, не июнь. Особо светло сегодня и не было, день несолнечный, туч с моря нанесло, ладно без дождя обошлось. Дело давно к ночи, но справа наверху пара фонарей у калашниковской мельницы хоть на что-то намекала. Перегорели? И как-то вдруг? И оба вместе? Поворачиваю голову влево вверх, в сторону моста, где должна быть цепочка огней. Нет цепочки. И на всей Волге ни огонька. Это что — новый этап борьбы за экономию электроэнергии за счёт моих возможных переломов? Или супер-пупер авария?

Сразу картина в голове: я перед шефом при костылях. На жалость бью, значит. Ну нет, не дождётесь. Этого ещё не хватало. Впрочем, какой шеф, когда я уже полдня официально неработающий, хоть на биржу иди. Но всё равно пойду аккуратненько, аккуратненько… Не на биржу, конечно, она всё равно ночью закрыта — домой. Утра ждать здесь что-то не хочется. Да и прохладно становится без куртки.

Темно вверху, темно внизу, темно слева, темно справа. Волга плещет, это понятно. Так мне не плыть, а ногами как-то выбираться надо. Плыть было бы, наверное, легче. Да и случилось такое однажды, давненько уже, на Клязьме под Владимиром, когда ночью пошли с приятелем купаться. Реки не знали совершенно, но не боялись, поскольку плавали вполне прилично. Поплыли вниз по течению. Спохватились, когда фонарь на лодочном причале стал подозрительно далёк. Повернули назад. Раза два упирались в кусты, коими берега заросли. Так что пешком вдоль реки было совершенно нереально. Тем более и плавки были по ночному варианту, то есть незагорелая полоска на соответствующем месте и ничего больше. Течение сносило слабо, выплыли довольно спокойно, но чувство было интересное. Чёрная вода, беззвёздное небо, по бокам смутно угадываются тёмные берега с нависшими кустами. Под ногами никакой опоры, и абсолютно ничто тебя не связывает с цивилизацией. Только какие-то мысли вокруг.

Мыслей и сейчас хватает. Даже с избытком. Камни под ногами. Одет. И Волга совершенно не похожа на тихую несудоходную Клязьму. А выбираться всё-таки надо. Что ж, пойду на ощупь.

Со стороны, наверное, интересно выгляжу. Не то чтобы на четвереньках, но чуть ли не каждый камень приходится ощупывать. Догнивающие сваи попадаются. Попытался было прямо идти, так нога меж камней задержалась — и как только не вывихнул? Вот так и передвигаюсь. Ладно хоть без зрителей. А и были бы, так ничего не видно.

Сколько минут, сколько метров — понятия не имею. И смех и грех. Не в горах где-нибудь — там я отродясь не бывал, в кино только видел. На берегу, где всё вроде бы давно знакомо. Чуть ли не посреди немаленького города на двести тысяч населения, в пяти минутах от цивилизации — и на тебе! Хоть до утра здесь сиди, пока светать начнёт. Нет, идти надо. Да и спать что-то хочется.

И на каждом шагу доски какие-то под ногами полугнилые, вроде мостков. Да ещё, наверное, с гвоздями. И откуда? Их же явно не было. Сюда шёл — не было. А-а, волной принесло. Но опять-таки откуда? На речном вокзале солидная аппарель. По дороге к нему отсюда местная и ещё какая-то служебная пристань. Выше нас только плотина, шлюзы да водохранилище. Никаких маленьких пристанюшек нет. И вообще давно уже должен идти по новенькому асфальту вдоль крепкой решётки. Даже под мостом. Чертыхнулся, ползу дальше. Где же эта треклятая набережная? Кажется, ничего милее её сейчас нет.

Опять мостки, уже поновее. Ведут к Волге. Куда? Попробую пойти, может, хоть там пойму, где я. Да и точка какая-то светится. Вроде фонарика или мобильника в чьих руках.

Мобильник! Забыл совсем, давно бы помощь мог попросить! Вызвонить пару приятелей. Сидят, небось, в какой-нибудь ночной забегаловке до её закрытия, кофеёк потягивают за мелким трёпом. Пиво — это дома или здесь, на камнях. Придут быстро, тот же мобильник маячком послужит или на голос — и всё путём!

Так. Друзья. Группа у меня такая забита. Куда ж без неё — или без них? Пойдём по порядку. Борик. Молчание. Оператор будто умер. Ни вне зоны доступа, ни того же самого по-английски. Ладно. Пойдём дальше. Джек. Эффект тот же. Иван Сергеевич, Семён, Фома — подряд по алфавиту. С тем же успехом. Стало быть, это я вне зоны. Но тогда должен пройти сразу сигнал отбоя, а и его нет! Вообще никакой реакции. Интересно.

Ладно. Пойду по мосткам. Есть же там кто-нибудь.

Иду осторожно. Под ногами вроде бы прочно. Перил не видно, да и есть ли они? Искать их просто боязно, поскольку падать с мостков на каменистый берег и врагу не пожелаю.

Так, свет уже близко. Свет? Свечка в фонаре! Это ещё что такое?

Впрочем, свечка-то как раз понятна. Ежели свет везде отрубили, так и здесь тоже. Кто-то и подсуетился сразу. Зажёг. Свечи я в магазинах видел.

Стоп. А фонарь-то под свечку откуда взялся? Настоящий свечной фонарь. Да и пристань какая-то не такая, на единственный наш городской дебаркадер не похожая.

Хм… Бутылка пива, обычная, какую мужики на камнях иногда почему-то чебурашкой называют, даже не полторашка, не повод для потери адекватности. Отвальная накануне тоже была лаконичной, коллектив наш в этом плане вполне вменяемый.

Ступаю с мостков на пристань, нахожу какую-то дверь. Закрыто изнутри. Стучу. Тихо. Понятно, нормальные люди дома спят. Стучу громче. Так, на всякий случай.

Пробудился хрипловатый голос.

— Кого там ещё несёт? Ванька, ты что ли?

— Нет, — отвечаю, — не Ванька.

— А раз не Ванька, так пошёл вон!

— Я этого и хочу, да вот темно, на берег не могу выбраться. Лестницу у биржи никак не найду.

— Да их там две, слева да справа! И ни одной не нашёл! Эк нажрался! Ишь, разгулялся ночью! Иди низом до перевоза.

— А можно я у вас до утра подожду, пока светать не начнёт?

— А почём я знаю, кто ты есть? Может, жулик какой? Мало вас здесь всяких шляется! Как сюда попал, так и выбирайся.

— Ну, хоть позвонить от вас можно?

— Это как позвонить? У меня здесь чай не церковь. Иди на колокольню, если звонарь пустит. Так ведь сейчас не пасха, да и ночью кто ж звонит?

Ладно. Недобрый ты какой-то, дядя. А может, настроение тебе испортили, что без света оставили. Так бы у телевизора дежурство скучал, а тут дремлешь от безделья. Да и насчёт позвонить с колокольни шутка не больно умная.

Что ж, будем выбираться самостоятельно.

Однако до какого такого перевоза? Его уже почти полвека нет, как мост построили. И пассажирского нет, и грузового. Или шкипер по привычке так сказал? Сколько же ему лет, если привычка такая осталась? Голос вроде не дряхлый. Да и там, где этот самый перевоз был, давно асфальт и ровная набережная. Хоть у всего города спроси — вспомнит ли кто?

Сам-то я знаю, где перевозы были, только по тем же краеведческим интересам. Планы сравнивал. Где чей дом был, какую улицу кто, когда и как переименовал. Ну и прочее такое. Пассажирская переправа была в створе Стоялой, прямо под Никольской часовней, на Купеческом спуске, от неё и следов не осталось. А грузовая на квартал выше, на неё прямо с Угличской, которая потом поумнела и стала Ломоносова, выезжали. Новая набережная дотуда ещё не дошла, вся и цивилизация на бывшем грузовом не-знаю-как-назывался спуске представлена остатками много лет назад кинутого асфальта, потому там и сейчас можно ногами пощупать вылезающую из-под этой цивилизации самую настоящую каменку, да недогнившие за эти полвека остатки свай при низкой воде из камней торчат.

Впрочем, толку в этих перевозных автокомментариях нет никакого. Домой хочу, и всё тут. Поздно уже. Более чем. Кстати, сколько натикало? Наручные без подсветки. Может, хоть сейчас от мобильника толк будет? Ого, начало третьего. Так что если бы и была сеть, всё равно народ десятые сны смотрит и ночной звонок посчитает дежурным пьяным трёпом от скуки. Сегодня уже двадцать первое августа. Стало быть, я четвёртый час блуждаю? Ничего себе, здесь по берегу всего метров триста.

Вдруг цифры на экране начинают мигать. Исчезает год, потом месяц, дата. Часы и минуты пока держатся. Начинает блёкнуть картинка, с которой пока ещё улыбается любимая собака Джека. И улыбка её, растворяясь, делается всё более загадочной.

Экран гаснет. Странно, только вчера днём зарядил. И без предупреждения — мол, батарея разряжена. Заряди меня, хозяин, есть хочу.

Глаза к свечке привыкают, кое-что вроде бы различаю. Над дверью что-то белеет. Читаю. «Шкиперъ». Старомодная эмалированная табличка. Кино что ли снимать собрались? Тогда понятно. Но ведь ещё вечером никакой такой пристани не было! Не было, и всё тут! И когда успели пригнать?

Поворачиваю на мостки и иду к берегу. Жалко ему пустить было! И что у него там украсть можно? Две лестницы у биржи! Это откуда две! Или у шкипера спьяну в мозгах двоится? Хотя голос вроде бы вполне трезвый… Одна со стороны моста, я её с детства помню! А с другой, между биржами, нет ничего, землёй давно завалена, только по камням вверху да внизу догадаться можно, что была когда-то.

Загадка на загадке! Судя по всему, я давно уже должен идти по набережной, если перевоз (бывший!) рядом. А её нет как нет.

Опять на берегу. Вода плещет. Несколько шагов вправо, достаю платок. Нагибаюсь, погружаю свободную руку с платком и, не выжимая, кладу на голову. Поможет? От чего? Голова не горячая, и вообще самочувствие как всегда. Поворачиваюсь на сто восемьдесят, столько же шагов назад, пол-оборота вправо и опять вперёд. Камни вроде поровнее. Похоже на каменку. Не остатки ли древней грузовой переправы? Асфальта нет. Как и не было. Или ремонт какой? Всё сняли и будут укладывать новый? Вверху слева и справа угадываются дома.

Поворачиваю налево и поднимаюсь. Левой рукой нащупываю решётку набережной. Уже легче. Знакомый гранитный столбик, опять решётка. Следующий гранитный столбик через семь шагов, слишком близко, решётка, ещё столбик. Странно, мне всегда казалось, что между столбиками метров по двадцать, решётка на металлических промежуточных опорах, а тут всего ничего. И тротуар какой-то корявый. Может, ремонтируют? Последнее время старым городом понемногу начали заниматься. Слева на фоне беззвёздного неба угадывается что-то не очень высокое. Здесь ничего кроме Никольской часовни, много лет назад спрятанной в милицейскую коробку и лишь недавно получившей свободу, быть не может. Она, видимо, и есть.

Настроение поднимается. Сейчас выйду к собору, поймаю такси, и всё закончится. А на будущее — не засиживаться на камнях. Кто знает, что ещё энергетики придумают на ночь. И только ли энергетики?

Тротуар ведёт вниз, и сразу чувствуется уклон влево. Явно Купеческий спуск на Стоялой. Иду вперёд в ожидании подъёма вверх. Он и начинается. Сразу натыкаюсь на что-то деревянное. Какие-то сараи, будки. Откуда? Однако за ними снова уже привычная на ощупь ограда с гранитными столбиками. Иду спокойно, левой рукой иногда касаясь решётки. Просто для подстраховки. Столбики так же часто. Справа дорога, последние годы, как открыли сквозной проезд, днём довольно шумная. Ночью, понятно, ездят меньше, но почему-то, как поднялся наверх, вообще ни одной машины не попалось — ни попутной, ни встречной. Куда делись? Даже такси, которые круглые сутки в центре крутятся. Хоть бы частник какой-нибудь! Взять в такую темень, может, и побоится, так дорогу осветит, и на том спасибо скажу.

Восьмиколонный портик Лоцманской биржи. Его даже видно немного, потому как белый. Иду мимо колонн. Нового тротуара там нет, просто песок насыпан, поскольку биржу много лет реставрируют и только недавно сняли леса. Впрочем, под ногами достаточно твёрдо, хотя ни на плитку, ни на асфальт не похоже.

Посредине спотыкаюсь о какие-то ступеньки, чуть не падаю. Камней на берегу ноги ломать было мало! Может, реставраторы к центральному входу лестницу пристроили, пока леса стояли? Осторожно обхожу их и иду дальше, ощупывая чуть ли не каждый шаг, — мало ли что ещё впереди попадётся. Однако до последней колонны обходится без сюрпризов.

После колонны три шага влево до фасада, затем до угла. Минуту можно передохнуть.

Между биржами должна быть дурацкого голубого цвета трансформаторная будка. Совершенно никакая коробка, хоть бы фасады как-нибудь облагородили. Главное сейчас — дойти до угла Новой биржи и, не отрываясь от стены, до лестницы на вход. Там явно должна быть лампочка сигнализации. Или, чтобы не сидеть ночью на холодном камне, сразу от угла пойти вправо через дорогу по диагонали на Красную площадь, где всё это закончится, поскольку на Крестовую по правому тротуару как-нибудь выйду даже в темноте.

Стена там ровная, если за неё держаться, как вдоль ограды шёл… Но на тротуаре есть решётки подвальных окон и ступеньки у подъездов… Тогда на самой площади доберусь до газона, только бы о бордюрный камень не споткнуться, потом по траве до центральной аллеи, нащупаю первую попавшуюся скамейку, сяду и просто буду ждать рассвета. Он-то в конце концов должен наступить!

Здесь я ночью не нашёл новую биржу

Считаю шаги до Новой биржи. Их должно быть тридцать девять. Моих шагов. Не тридцать восемь и не сорок. Не размашистых и не робких. Обычных. Когда-то ни с того ни с сего захотелось некоторые небольшие городские расстояния вымерить шагами. Вроде бы Достоевский чем-то подобным в Питере занимался, когда романы свои писал.

Отвлекаюсь на счёт, даже о дурацкой будке забыл. Тридцать семь, тридцать восемь, тридцать девять. Не глядя, протягиваю руку. Рука ловит воздух. Поднимаю глаза. Нет биржи. Просто нет. Пропала биржа со всем её гранитом внизу, изразцами, с шатрами и башенками наверху. Как и не было её.

Вот-те-нате-опаньки! Следующее слово явно напрашивается быть непечатным, поэтому благоразумно не реализуется даже в мыслях. Как и все нормальные люди, лексику эту я, конечно, знаю, но совершенно спокойно обхожусь без неё.

Может, и Лоцманской нет, так, привиделись её белые колонны? Поворачиваю назад, шаги, понятное дело, не считаю, почти бегу. По дороге замечаю, что нет дурацкой будки. Останавливаюсь. Лоцманская, похоже, на месте. Осторожно трогаю белую стену правой рукой, затем левой. Твёрдо. Перехожу к крайней колонне. Вроде бы настоящая, но для пущей уверенности бью по ней ладонью, потом иду по всему фасаду и проверяю все восемь. Стоит, родимая, как вчера стояла. Небольшое, но утешение.

Ну и оптимист же ты, братец, насчёт закончится. Биржа-то новая со всеми её музейными коллекциями где? Это вам не дебаркадер под покровом ночи пригнать для съёмок. Тут что-то посерьёзнее. Помутнение сознания исключим. Всё-таки я рассуждаю. Биржу снесли, пока я на берегу сидел да по камням пробирался, — это чушь полная в стиле фэнтези. Даже если какому идиоту это в тупую голову придёт, как в своё время со шретеровским театром, даже если это ещё более тупые головы согласуют, даже если народ, который в целом просто не может быть тупее самого завалящего чиновника, поскольку уже не первое столетие ищет и обычно находит способы обойти любое чиновничье решение или хотя бы минимизировать его последствия для себя, пробезмолвствует — и то время нужно, и время немалое. Коротких ночных часов просто не хватит. А ещё — шум. И в буквальном, и в переносном смысле. Впрочем, это, конечно, не чушь, а просто намеренно нелепая фантазия. Бывает. Стало быть, биржа ещё не построена. Тогда я в девятнадцатом веке или в самом начале двадцатого.

Или её уже нет? Простояла себе веков пять-шесть и была разобрана по дряхлости. Но это совсем полный бред. Часовня есть, Лоцманская биржа, которая на целый век старше, вполне себе на месте, какой-то древний дебаркадер на плаву, свечка в фонаре — а большого и крепкого здания, украшения всей набережной нет? Огромного, но по-своему уютного биржевого зала справа, купеческого, почти эрмитажного на втором этаже, разве что развеска попроще да за окнами не Стрелка и крепость за Невой, а полудачная Заволга? Когда в своё время сносили храмы — хоть какая-то логика была, но эта версия даже на чушь не тянет. Отметаем её и готовимся к встрече с предками на этом свете.

Стоп. Что-то слишком легко и просто получается. Рипван-Винкль неприкаянный при дворе короля Артура в машине времени назад в будущее в одном флаконе. Начитался-насмотрелся всякого такого. Эдак и свихнуться недолго. Ладно, скоро светать начнёт. Разберёмся.