Страж Каменных Богов

Владимир Свержин, 2014

Масштабная катастрофа, унесшая жизни миллиардов людей, осталась в памяти разрозненных племен как Тот День. Отныне сохранившие человеческий облик вынуждены ежедневно сражаться с ордами мутантов, постепенно уступая им Землю. Только вера в спасение, которое должно прийти с Луны, где много лет назад легендарный Эдуард Ноллан построил Город Света, поддерживает надежду в сердцах опытных бойцов, таких как Леха и Миха. «Близится Эра Светлых Годов…» – поется в древней боевой песне. И путь Верных прям, какими бы дебрями они ни шли, каким бы опасностям ни подвергались! Ноллан всегда на стороне правых! Что тут непонятного?..

Глава 6

Двузубый сидел у костерка, положив автомат на колени. Он готов был дежурить всю ночь, охраняя сон благородного сына Аттилы, но спаситель отказался наотрез — полночи вот так же сидел, вслушиваясь в темноту, то и дело подбрасывая в потрескивающий огонь сухой хворост. Двузубый старался не подавать виду, как он смущен и поражен таким поведением наследника Пророка.

Его нимало не удивила способность Чингиза общаться с лесными духами. Человеку такой крови и таких познаний, конечно, открыто многое, что прочим и не снилось.

Давным-давно, когда воины Аттилы пришли в горное селение, требуя признать веру Пророка единственно истинной, его земляки тоже поклонялись духам. В каждом ручье, в каждой скале, в дереве и даже травинке жил свой дух. Одни были свирепыми и требовали жертв, другие — милосердными и сами приносили себя в жертву, помогая человеку. Но выше всех стоял огромный каменный бог, выросший из скалы невесть когда и принявший человеческий облик силой непоколебимой воли. Именно он спасал людей в часы, когда потоки раскаленной лавы грозили уничтожить все живое.

Этот бог был добр, и каменные изваяния его, наполненные созидательной мощью, никогда не требовали кровавых жертв. Лишь мед, гирлянды из цветов и свежее молоко. Правда, облик его был непривычен жителям окрестных селений. Мочки ушей оттягивались так низко, что едва не достигали плеч. Бог сидел в глубочайшей задумчивости, сложив руки перед собой и скрестив ноги.

В деревне шептались, что в Тот День он снова отвел беду от своего порога: уселся вот так, закрыл глаза, не желая видеть смерть и разорение, и остановил беспощадные валы надвигающегося океана. Молчаливым повелением он отвел падающий с неба огонь и разогнал тучи, полные ядовитого дождя. И пока Спаситель Мира так сидит, превращая ужасы этой жизни в свой долгий каменный сон, его народу ничего не угрожает.

Потом в горы пришли солдаты, разогнали местных лучников и сказали, что каменный бог — лишь старое изваяние, толку от которого меньше, чем от глиняной плошки. Велик лишь Аттила, в честном бою одолевший коварного Ноллана и вооруженною рукой изгнавший его с Земли. Только он знает истину и видит путь, ибо ведет беседу с Творцом Небесным.

Некоторые пытались сопротивляться. Они погибли сразу же. Впрочем, Двузубый почти не помнил этого: когда люди Аттилы заняли селение, он еще сидел на руках у матери, прятал лицо у нее на груди и поднимал рев при виде незнакомцев в черных шлемах.

Вряд ли кому-то могла прийти мысль, что когда-нибудь он, сын горного народа, тоже наденет черный шлем и займет место в строю Несокрушимых. Во всем селении никто и подумать не мог, что именно ему выпадет немалая честь состоять при сыне самого наместника, великого и могучего Шерхана. А уж о том, как дальше повернутся события, никто не догадался бы и за руку дней до той самой ночи…

События тех дней он помнил как сейчас. Однажды после охоты он и его напарник Тимур уговорили молодого Атиля Песнопевца укрыться от непогоды в родном селении Двузубого.

Откуда им было знать, что в тот момент, когда Атиль войдет под крышу общинного дома своего телохранителя, навстречу ему с кувшином холодной воды выйдет Чандра, соседская девчонка, едва-едва простившаяся с деревянными куклами и надевшая яркий наряд взрослой девушки. Черные очи под длинными изогнутыми ресницами, нежные губы и гордая походка Чандры настолько восхитили сына наместника, что тот провел в селении не одну ночь, а от луны до луны. Затем приехал вновь, и еще…

Спустя полгода он и Тимур сопровождали Атиля глубокой ночью к уединенной скале, из которой рос длинноухий каменный бог. В доме Шерхана полагали, что пристрастившийся к охоте наследник терпеливо подстерегает грозного барса или увлеченно преследует робкую лань.

А «робкая лань» в одежде молодой жрицы, в венке из белых цветов ждала его у ног Спасителя Мира, дрожа то ли от полуночного холода, то ли от страха. Атиль примчался, соскочил с коня, склонил голову перед любимой, и та перед лицом бога и людей надела ему на шею гирлянду, признавая своим мужем и повелителем. Юный воин окутал плечи девушки яркоцветным покрывалом и перепоясал золотым пояском, затем дал испить своего вина и съесть половину своей лепешки, величая женой и владычицей сердца. Отныне лишь он мог одевать, кормить и поить эту красавицу, лишь он мог снимать поясок, обнажая ее тело. Потом…

Двузубому и вспомнить сейчас странно, что думал он тогда, глядя на молодого господина и прелестную Чандру. Еще бы! Совершая давний обряд, он желал им счастья, и сердце его пело, радуясь союзу, заключенному у ног каменного бога.

Потом, лежа перед Эргезом в напитанной кровью пыли с иссеченной плетью спиной, посыпаемой солью, он выл от боли и твердил, что лишь выполнял приказ и сопровождал господина. Затем, едва держась на ногах, клялся в верности, красной слюной плевал на привезенного из какой-то горской деревни ушастого бога и присягал на холодной стали хранить верность Пророку и умереть за него.

Но, несмотря ни на что, он помнил ту ночь, сияющие глаза наследника Крыши Мира и юной жрицы каменного бога.

«Не иначе, — помешивая уголья в костре, думал бывший арестант, — Аттила, зная правду, теперь посылает мне испытание, чтобы я на деле показал, крепка ли моя верность. Не может быть, чтобы такая встреча случилась просто так, без всякого смысла! Но ведь сын властителя правоверных говорит с лесными духами, как со мной. — Мысль, совершив круг, вернулась к началу. — Тогда выходит, прежде нас учили неверно. Может, истинное учение передается не из уст в уста, а голосом крови?»

Двузубый задумался, глядя, как прожорливые языки пламени торопливо утоляют ненасытный голод свежей охапкой хвороста. По эту сторону реки, в глухом лихолесье, он чувствовал себя как рыба в воде и не слишком боялся ни зверя, ни гада ползучего, ни ядовитых трав и ягод. Но духи, о которых шептались в его родном селении, всегда тревожили его. Он чувствовал, не мог объяснить как, точкой между лопаток чувствовал, что не одинок даже в самом пустынном лесу! Деревья смотрели недобро, ощущая наперед гибельный удар топора и смерть во всепожирающем пламени. А может, и сами присматривали добычу. Лесной дух обещал хранить их сон, и это сильно облегчало ночную стражу.

Но что делать завтра, куда идти? Долг, который ему с таким усердием вколачивали в спину, требовал вести знатного спутника к Эргезу, с недавних пор ставшему наследником Пророка. Вот только неведомый прежде внутренний голос все время приставал с одним и тем же вопросом: пожелает ли новый властитель склонить голову и добровольно отдать Чингизу все, что принадлежит тому по праву рождения? Или не моргнув глазом объявит самозванцем и прикончит их обоих, чтобы не возбуждать пустых разговоров. У Пророка может быть только один наследник, и это он — Эргез!

Двузубый вспомнил могучего Шерхана. Когда залитый кровью телохранитель его сына валялся на земле, подавая слабые признаки жизни, тот молил Пророка сжалиться над последним из десяти его сыновей или хотя бы дать возможность самому покарать отступника. Аттила был непреклонен, и торжествующая усмешка Эргеза в тот миг не укрылась от затуманенного взора полуживого воина.

Что с ними будет? Неведомый прежде голос уже дал ответ, столь же безнадежный, сколь похожий на правду. Взмах отточенной стали, и гроздья священной крови на пожухлой траве — вот и все. Кто стоит на пути ньок-тенгера — лишь ходячий труп, потрудившийся услужливо принести собственное тело под удар его сабли.

«А меня, — с затаенной горечью подумал Двузубый, — а меня он объявит изменником, скажет: его сломили в плену у иноверцев. Кто посмеет противоречить властителю правоверных? Чего сто́ят мои слова и клятвы, если на второй чаше весов — воля Непогрешимого? Так дело не пойдет! — Двузубый подбросил в огненную пасть новую порцию сухого корма. — К Эргезу нельзя. Есть только один человек, который сможет подтвердить, что служитель Библиотекаря действительно Чингиз, сын Аттилы. И не только подтвердить, но и поддержать при необходимости его права силой оружия. Это Шерхан, наместник Крыши Мира, да удлинятся безмерно дни его и усладятся ночи! А значит, решено! Сам Аттила, глядя с небес, неслышным голосом подсказал мне верный путь! И да будет так!»

Шли путники ходко, точно и не буреломный лес простирался кругом, а прямая утоптанная дорога ложилась под ноги. Седой Ворон про себя сетовал, что годы молодости остались позади и сейчас приходится прилагать немалые усилия, чтобы не отставать от Чингиза и его провожатого. Степь все время напоминала о себе длинными языками пустошей возле быстрых речушек, берущих начало высоко в горах. Те стекали по отрогам Срединного Хребта, студеные даже в самую жару, коварные, притягательные, манящие серебряной пылью брызг. Иной полезет освежиться в жаркую пору, да тут сердце его от ледяной воды и остановится. Но той все нипочем, весело несется вдаль, не оглядываясь на человеческие радости и невзгоды.

Двузубый шел так, будто ноги его знали эти места куда лучше, чем голова. В этом краю ему были прекрасно известны и пути рек, и человечьи тропы. Седой Ворон неслышно следовал за странниками, досадуя, что проводник неразговорчив и предпочитает отмалчиваться, быть может, не решаясь лишний раз потревожить благородного сына Пророка.

Тропа от предгорий неспешно поднималась все выше, узким змеиным следом вилась меж замшелых скал. Срединный Хребет никогда не славился высотой, и леса покрывали его почти до самых вершин. Глядя сверху, вряд ли разглядели бы упрятанную на дне ущелья дорожку. Но тот, кому следовало знать, где скрыт узкий проход, знал и поэтому был начеку.

Едва Двузубый со спутником оказались по ту сторону Хребта, всадники появились, будто кто-то щедро вытряхнул их из рукава. Двузубый насчитал десяток верховых, стремглав высыпавших из-за ближайшего взгорья и быстро окруживших лесных странников.

— Оружие на землю! — потребовал командир разъезда. — Кто такие? Куда направляетесь?

Двузубый забросил автомат за спину, неспешно сделал шаг навстречу всаднику, скрестил руки перед собой и начал выделывать странные антраша, будто танцуя без музыки. Должно быть, подобные движения работали здесь универсальным пропуском, ибо суровый командир чуть заметно кивнул, будто оттаяв.

— Ну, положим, ты из наших. А это кто таков?

Несокрушимый задохнулся от возмущения: как смеет этот наглый десятник без должного почтения говорить об истинном наследнике Пророка?!

— Убери руки! — рявкнул он, увидев, что командир патруля тянется проверить дорожную сумку Чингиза.

— А ну, не указывай тут! — огрызнулся в ответ всадник, и не думая останавливаться. — Ты и сам не пойми кто, вроде и наш, а может, и не наш. — Он повернулся к своим людям и скомандовал: — Взять его! Приедем, на месте разберемся.

Командир разъезда, по всему видать, был не первый день на службе, но до Чингизова тело-хранителя ему было дальше, чем пешком до Ледяного Предела. И потому он допустил сразу две ошибки: приказал схватить человека, знающего условный сигнал личной стражи Пророка, а затем повернулся к нему спиной, на мгновение упустив из виду. Глаза Двузубого потемнели. Не тратя больше времени на разговоры, он с шагом перехватил запястье вытянутой руки противника и тут же провернулся, выдергивая недруга из седла и ломая ему кисть.

«Однако! Сразу видна старая школа», — прошептал Библиотекарь, притаившийся меж камней над выходом из ущелья. За то время, пока он говорил это, Двузубый проскользнул под конским брюхом, увернувшись от атаки ближайшего патрульного. Седой Ворон увидел, как в его руке блеснул нож, и он довольно чувствительно воткнул незамысловатое оружие в конский зад. Животное вздыбилось, возмущенное столь непочтительным обращением, и еще один людожог грохнулся наземь.

Хранитель Знаний огорченно покачал головой, наблюдая, как его ученик и помощник, действуя прикладом и пламегасителем автомата, свалил еще двоих неприятелей, как тянутся к нему не на шутку разъяренные стражи перевала.

В одно движение он расчехлил добрый старый «винторез». Еще мгновение — патрон в патроннике, и не утративший зоркости глаз уже ищет цель в сетке оптического прицела. Выстрел прозвучал не громче, чем хлопок в ладоши. В пылу схватки, пожалуй, никто не услышал его, но крупный всадник, готовый прыгнуть из седла на спину Чингизу, покачнулся и рухнул с простреленной головой. Нога погибшего запуталась в стремени, и ошалевший конь припустил галопом, утаскивая по камням труп хозяина. Еще выстрел. Интегрированный глушитель снайперской винтовки скрыл звук, но действие от этого не стало менее разрушительным. Еще одно бездыханное тело обмякло и сползло на землю. А затем еще и еще одно. Те, кто по неосторожности оказался поблизости от сына Аттилы, бросились врассыпную, понимая, что в противном случае их часы сочтены.

— Остановитесь! — вслед им кричал Двузубый. — Преклоните колени! Не люди, но сам Творец карает вас, и он достанет ослушников, где бы те ни скрылись! Пред вами Чингиз, сын Аттилы, склоните колени — и будете жить!

Тщетно. Лесная застава уже в страхе гнала коней от проклятого места. Сам Двузубый, преклонив колени, стоял над распростертым телом одного из убитых, разглядывая пулевую рану в основании черепа. Места для пустых домыслов не оставалось: несчастный был поражен не молнией, не огненной стрелой, а самой обычной пулей. Вот только… Телохранитель готов был поклясться, что выстрела не было, уж он-то их слышал предостаточно, и даже много больше того. В ином случае он бы удивился, но здесь и сейчас ему было совершенно ясно, что Аттила с небес карает недостойных, посягнувших на его сына. «Я все делаю правильно! — в душе возликовал он. — И горе тому, кто заступит мне дорогу!»

Между тем Седой Ворон по старой привычке аккуратно собрал гильзы и положил их, предварительно замотав, чтоб не бренчали, в холщовую сумку на поясе. Он поглядел, как Двузубый, поднявшись на ноги, почтительно склоняет голову перед его помощником.

— Теперь у нас есть кони, мой повелитель. Если пожелаете, мы возьмем их и вскорости будем у вернейшего из слуг вашего отца.

— Пожелаю, — кивнул Чингиз.

— А с этими что делать? — Несокрушимый указал на стонущего от боли командира разъезда и еще двух оглушенных неприятелей, валявшихся на земле. — Только скажите, я перережу им глотки.

— Ни к чему, — отмахнулся сын Аттилы. — Если Господь сохранил им жизнь, значит, у него еще есть планы на эти отбросы.

Помощник Библиотекаря резво вскочил в седло. Двузубый последовал его примеру. Седой Ворон досадливо покачал головой. И то сказать, гоняться за скакунами ему уже было не по годам.

— Что ж, самое время идти навстречу Лешаге, — пробормотал он, закидывая за спину чехол с «винторезом».

* * *

Эргез ходил взад-вперед мимо шеренги замерших бойцов. Пятеро спасшихся бегством с заставы, охранявшей Утиное Горло — тайный путь через Срединный Хребет, выглядели хуже некуда. Даже те, что вовсе не пострадали в схватке. Вид у них был, словно их сутки держали под водой, а затем вытащили, наспех подсушили и притащили к нему на суд: выпученные глаза, открытые в немом ужасе рты.

— Что ж, рассказывайте, — процедил преемник Пророка, одаривая своих бойцов взглядом, не обещавшим, что они дотянут до завтрашнего рассвета. — Итак, — он вперил глаза в изувеченного командира разъезда, — ты говорил, что их было двое.

— Да, мой господин. Один из них знал тайные жесты Несокрушимых, второй, похоже, ни о чем таком и не догадывался. Я лишь хотел проверить, что у него в переметной суме, а тот, что из… — Десятник замешкался, подбирая слова, но, не отыскав подходящего, вздохнул: — Тот, из наших, как взвился!

Эргез кивнул.

— Это он сломал тебе руку?

— Да, мой повелитель, в одно движение.

— Это-то как раз понятно. — Ньок-тенгер скорее радовался действенности боевой подготовки своей гвардии, чем сожалел о ранах лесной стражи. — У этого неизвестного были какие-нибудь особые приметы?

— Да, да! — загомонили беглецы. — Острые клыки, выступающие из-под верхней губы.

— Двузубый?! — В голосе властителя правоверных звучало неподдельное удивление, почти растерянность. Он хорошо помнил этого горца, некогда служившего телохранителем отступника Атиля. Того можно было упрекнуть в излишней преданности своему подопечному, но заподозрить в измене? — Вы точно уверены, что этот… с клыками, знал тайные жесты?

— Все до единого, безукоризненно.

— А второй? Вы запомнили второго? — ища ключ к разгадке, требовательно спросил Эргез.

— Высокий, крепкий, — без промедления ответил командир разъезда, — очень ловко обращается с оружием. Вот его, — он указал на одного из подчиненных с повязкой на месте глаза, — он ткнул сюда пламегасителем автомата, а затем мушкой зацепил за затылок и опрокинул наземь в единый миг.

— Этот, с клыками, называл его Чингизом, — добавил один из спасшихся.

— Да-да, — поддержал другой, — кричал, что это сын Аттилы, и требовал преклонить колени.

Желваки на широких скулах Эргеза прокатились, будто два каменных шара.

— Вы своими ушами слышали, — спросил он медленно и как-то слишком тихо, — что Двузубый называл спутника Чингизом, сыном Аттилы?

— Да, да! — загомонили беглецы. — Мы хотели задержать их, но огонь с неба поразил четверых, и еще одному этот Чингиз проломил череп у виска.

— Лучше б вы их все же поймали, — еще тише промолвил наследник Пророка, недовольно постукивая костяшками пальцев по столешнице. — Где ж теперь искать этих негодных?

— Забирая коней, этот, с клыками, говорил, что очень скоро они будут у вернейшего из слуг Пророка. Я полагаю, они идут сюда, мой повелитель.

— Нет. — Властитель правоверных неспешно покачал указательным пальцем у самого носа десятника. — Вот тут ты ошибаешься. — Он представил темнолицего горца, вспомнил его, валяющегося у ног со спиной, исполосованной плетью. — Не сюда они направляются, — медленно, делая ударение на каждом слоге, повторил Эргез. — Они едут к Шерхану. — Ньок-тенгер повернулся к командиру Несокрушимых: — Арслан, этих казнить! Пусть всякий знает, что бегством с поля боя нельзя спасти жизнь. Каждому по двадцать плетей, затем рвать конями.