ХЕРЪ. Триллер временных лет

Владимир Рышков

Профессор филологии в канун революции и его правнук в наши дни последовательно взламывают код русской орфографии и код природы. И оказывается, что самая точная формула, описывающая этот мир, одновременно и самая лживая. Именно так: чем точнее, тем лживей…

Глава шестая

В десятый класс Андрюша не пошёл, договорившись о сдаче экзаменов экстерном. Директриса, та самая дама, что председательствовала на первой для Андрюши олимпиаде, женщина многоучёная и романтичная, по-прежнему видела в этом подросшему стройном пареньке с густыми чёрными волосами некоего матангелочка, спорхнувшего с небес на грубую приземлённую школьную парту.

— Да, да, — только и сказала грустно она. — Конечно. Зачем тебе…

А потом прибавила:

— Не забывай нас, пожалуйста, Андрюша.

И с тех пор Андрюша вольным стрелком зарылся в Интернет, желая познать его бездонное нутро. Месяца через два отёчного сидения за компьютером он отчётливо ощутил это нутро: если оно и отличалось чем-то от болтливой и языкастой бабы, то только количеством набитой в него информации. Это была сточная канава цивилизации. А ещё Интернет являлся лобным местом человечества, где любой мог пролить не видимую прежде миру слезу, выбросить накопившийся втуне адреналин или даже мастурбировать — электронная паутина демократично принимала в своё лужёное нутро всех и вся.

Конечно, как всякий пацан, Андрюша заинтересовался компьютерными играми, в основном военными, где вновь и вновь разыгрывались сражения давно отгремевших войн. Алгоритм их он схватил сразу и потому был непобедим, словно Суворов или Наполеон, в зависимости о того, чью сторону на этот раз принимал. Так что интрига исчезла сразу, однако ему ещё какое-то время нравилось водить в атаку послушные легионы или батальоны, конницу или танки, которые были вырисованы тщательно и с тонким соблюдением малейших деталей военной экипировки и вооружения. В общем, с детством Андрюша ещё, слава Богу, не расстался.

Однако уже к тому времени он знал, что мыслит иначе, чем большинство людей, и теперь постигал эту разницу. Помогли ему тут два известнейших и вроде бы затёртых до дыр персонажа — Шерлок Холмс и Ниро Вульф. Первым он прочёл, конечно же, Конана Дойля. И хотя его Холмс был симпатичным джентльменом, а байки о нём довольно занимательными, индуктивный метод сыщика не произвёл на Андрюшу особого впечатления. Слишком долго и, как ему казалось, втупую Холмс изучал детали, гордился этим своим умением и даже подтрунивал над ненаблюдательным беднягой Ватсоном. На самом же деле знаменитый сыщик был слеп, глуповат и потому так долго и нудно складывал из отысканных мелочей целостную картину преступления.

А уж на фоне Ниро Вульфа Холмс и вовсе предстал неким лузером в постижении сути вещей. Рекс Стаут оснастил своего героя принципиально иным способом мышления — дедуктивным, который предполагал постижение проблемы в целом, её алгоритма, что позволяло толстяку, не вставая с кресла, распутать любую загадку. А для сбора улик у него всегда был под рукой расторопный Арчи Гудвин. Однако эти улики необходимы были лишь для суда. Для истины они не имели никакого значения.

Путь познания от мелочей до сути, от частного к общему имел КПД паровоза, к тому же не был универсален, и всякий раз приходилось начинать всё с начала. Тот, кто умел схватывать главное, находить алгоритм, не играл в детские паззлы, притом вслепую. Вот знаменитый физиолог Иван Петрович Павлов замучил десятки дворняг, сверля им черепа, дабы добраться до собачьего мозга и выяснить, как он работает. В конце концов Павлов был вынужден признать: «Никто не может знать, что делается в мозгу собаки». Это был путь Шерлока Холмса от науки, жёсткий, пусть и сверхобъёмный, диск которого вращался лишь в одной плоскости.

Эмпирический путь познания был не только громоздок, зачастую жёсток, но и малоэффективен. Андрюша окончательно понял это, готовясь к выпускным экзаменам. Он знал, что его аттестат давно заполнен, нужно было лишь забрать сей документ вкупе с золотой медалью в кабинете директора. Однако он не любил халявы и должен был быть внутренне уверен: школьную программу по всем без исключения предметам одолел. К сему, как известно, и прилагается аттестат зрелости.

Прочтя все необходимые учебники за одиннадцатый класс, Андрюша сложил их аккуратной стопкой на столе, а затем одним движением локтя смахнул на пол как ненужный хлам. Этим символическим жестом он высвобождал свою память, отряхивался от накопленного завала прописных истин и шаманского тыканья пальцем в небо. Практически все дисциплины в учебниках являли собой, по сути, унылую беллетристику: и переписанная, многажды правленая история, и разжёванная, обглоданная до костей, до запятых литература, и посленьютоновская, высосанная из эйнштейновского пальца теоретическая физика.

А курс биологии расставил для Андрюши всё по своим местам: человек знал о своём мозге не больше, чем Павловская собачка — о своём. И только тот, кто обладал индуктивным методом исследования (о познании, прорыве речь не шла), мог с таким несовершенным инструментом проламываться в чужие черепа. Пусть это и были вечные наши скитальцы — дворняги. По большому счёту ведь так и неизвестно, кто кого исследовал — Иван Петрович собаку или она его. Об условных рефлексах бородатого человека, вооружённого страшным сверлом, бессловесная тварь не распространялась.

А в общем-то всё это было достаточно жутковато: если не брать в расчёт пресловутую и анекдотическую обезьяну, человек жил полным сиротой в этом громадном и гулком мире, неизвестно откуда взявшийся и неведомо куда бредущий на ускользающей из-под ног, юлой вертящейся Земле.

Школьный курс наук, основательно расширенный Интернетом, оставлял гнетущее чувство человеческой ущербности. А свято место — то, что могло хоть как-то оживить это бессмысленное существование, оставалось пусто. Поэтому науке был присвоен номер 13 — цифра многозначительная, однако счастья, как правило, не приносящая.

Главным же аттестатом зрелости, который Андрюша вручил сам себе, просидев три года за компьютером и учебниками, стала констатация печального факта: человеку, в точности как и братьям его меньшим, не дано было постигать окружающий мир во всей его неодолимой полноте. Как пёс отрывал притоптанную в грязь мозговую кость, не зная, откуда она здесь и почему, так и человек открыв, например, электричество, не знает и по сей день, откуда оно и в чём его суть. И нет толка в том, что, в отличие от животного, человек сознаёт эту проблему. Ответов всё равно не имеется. Кроме одного: животные и люди имели разный уровень доступа к познанию. Однако, по сравнению с его бесконечностью, большой разницы тут не было.

Вот с этим-то Андрюша смириться и не мог. Уже теперь ему становилось тесновато в этом мире, где довелось ему однажды очутиться. «Если был вход, стало быть, имелся где-то и выход», — думал Андрюша. Он искал запасной выход, конечно, а не тот, что ногами вперёд.