Житиé Святого Валентина

Владимир Пуховцев

Первая в мире литературная версия легенд об одном из самых популярнейших персонажей мировой мифологии – Святом Валентине.

Глава 3

Валентину и его помощникам-ученикам отвели комнату рядом с комнатой Геримона. Валентин отказался есть, сославшись на то, что надо спешить и немедленно приступил к процедуре Крещения мальчика.

Пока Эфинус укрепил в правом от кресла мальчика углу, доску, на которой масляными красками был изображён Христос, несший на себе заблудшую овцу, Валентин объяснил Кратонию, что Крещение — есть духовное рождение человека для таинственной жизни с Богом, которое происходит лишь однажды. В таинстве Крещения человеку даётся благодать Святого Духа, помогающего ему обогащаться духовно, укрепляться в любви к Богу и ближним, и право на ответную любовь Бога, если он того заслуживает.

После этого в комнате мальчика с ним остались только Валентин, Прокул и Эфинус.

Поскольку родители мальчика ещё не прошли таинства Крещения, крестить его решили по вере крёстного отца — эту ответственность взял на себя Прокул. Таинство крещения длилось более двух клепс²², лишь по истечении этого времени Валентин разрешил войти в комнату Геримона его родителям.

У Кратония от боли сжалось сердце, когда он увидел сына с мокрыми волосами и с надетым через голову белым одеянием. Он с ужасом представил, как мучился мальчик, когда на него натягивали это белое одеяние, но вдруг обратил внимание на то, что во взгляде сына появилась умиротворённость, и он впервые за долгое время не встретил его ставшей уже традиционной фразой: «Папа, больно!» Сын сидел молча, взгляд его был осмысленным и устремлён на пламя свечи, которую держал в руках Прокул.

Не мешкая, Валентин стал разъяснять Кратонию и его жене — Цецилии — всё, что им необходимо делать в ходе таинства Крещения. Крёстным отцом Кратония согласился стать Эфинус, а крёстной матерью Цецилии — рабыня Лигия, которую по просьбе Валентина привёл Пронтоний из дома своего брата.

Кратоний выполнял всё необходимое механически. На втором уровне его сознания всё время крутилась мысль о благоприятной перемене, произошедшей с сыном после Крещения, и параллельно ей крепла уверенность, что Бог христиан способен творить чудеса. Он хотел верить в такого Бога, он готов был служить ему всю жизнь. Кратоний машинально дёрнулся, когда Валентин окропил его голову водой и произнёс: «Во имя Отца…» Дальше Кратоний стоял спокойно до заключительных слов таинства, произнесённых Валентином: «Все вы во Христа крестившиеся, во Христа облеклись».

Позже, обсуждая с женой свои чувства, он признался ей, что после этих слов ощутил себя малой, но важной частицей чего-то огромного и чрезвычайно важного, могущественного и в то же время доброго.

Сразу после окончания таинства Крещения Валентин приказал поднять мальчика из кресла. Положив на пол мягкую подушку, и поставив небольшой табурет, Валентин расположил Геримона так, что тот коленями опирался на подушку, а грудь лежала на табурете. После этого Валентин приказал всем остальным покинуть комнату Геримона, молиться за исцеление мальчика и не входить в комнату, что бы ни случилось до рассвета.

— Молись вместе со мной Геримон, просто повторяй то, что говорю я, — услышал Кратоний, покидая комнату сына голос Валентина.

Кратоний замешкался и оглянулся. Тело мальчика недвижимым кулём лежало на табуретке, а голова уродливо дёргалась в попытках смотреть на доску с изображением Христа и повторять вслед за Валентином слова молитвы. От этой жуткой картины Кратоний едва не потерял сознание, но тут Цецилия сильно потянула его за руку и вывела из комнаты сына, осторожно, но плотно прикрыв за собой дверь.

Молиться они расположились в соседней комнате. Прокул укрепил в углу комнаты ещё одну доску с изображением Христа, а Эфинус достал из большого деревянного цилиндра пергаментные свитки с молитвами. Пронтоний в ходе всех этих приготовлений ощутил себя лишним и незаметно удалился в одну из соседних комнат: он не чувствовал себя готовым принять новую веру.

Прокул читал молитвы, а остальные повторяли за ним слова. Вскоре к ним присоединился Аполлоний.

Повторяя слова молитвы за Прокулом, Кратоний с удивлением отметил про себя, что с того момента, когда покинул дом старшего брата Пронтония, ничего не ел, и есть ему не хочется.

Ближе к полуночи монотонное чтение молитв, стояние на коленях, испарения от плавящегося воска свечей утомили Кратония. Боковым зрением он посмотрел на остальных: Цецилия тоже заметно устала, Лигия повторяла слова молитвы полуприкрыв глаза, лица Эфинуса и Аполлония были бледными и лишь Прокул по-прежнему твердо и чётко произносил слова молитвы и никаких признаков усталости не проявлял.

За четверть клепсы до полуночи в комнате, где они молились, что-то стало меняться. Кратонию показалось, что воздух в комнате стал густым, закружилась голова, пламя свечей стало наклоняться в противоположную сторону от комнаты, в которой остались мальчик и Валентин, несмотря на то, что никаких сквозняков в комнате не было.

Невидимыми волнами от комнаты мальчика постепенно, но быстро наползало что-то мощное, что Кратоний неосознанно определил, как Сила. Это невидимое давление медленно нарастало…

Валентин тоже ощутил невидимое давление и отметил про себя странное изменение положения пламени свечей, но молиться не прекратил. По-прежнему глядя на изображённого на доске Христа, Валентин отметил в себе ощущение того, что комната наполнилась невидимыми мощью и энергией, которые слились в единый поток с энергией его желания исцелить мальчика. Ему стало страшно, но это чувство ему уже было знакомо: когда он молился за исцеление Прокула, у него тоже возникало чувство страха. Он уже знал, что страх быстро пройдёт. И действительно, страх через непродолжительное время исчез, словно был грузом, висящим на нити, и её кто-то обрубил острым мечём.

Не прекращая молиться, Валентин скосил глаза на Геримона. Мальчик сполз с табурета, на который опирался грудью и, корчась на полу, негромко повизгивал от боли. Валентину показалось, что над мальчиком нависло почти полностью прозрачное небольшое облако, но утверждать это наверное он бы не стал, так как пламя свечей стало медленно распрямляться из-за чего обстановка в комнате меняла чёткость.

Не зрением, а скорее интуитивно, Валентин «увидел» как облако вошло в Геримона. С телом мальчика стали происходить странные трансформации, и он страшно закричал. В этот момент Валентин потерял сознание и упал на пол, ударившись правым плечом о стену…

Кратоний прекратил молиться и с ужасом смотрел на пламя свечей, которое склонилось почти параллельно полу. При этом горение всех свечей было ровным, без каких-либо колебаний. Нарастание Силы, идущей от стены комнаты, где находились Геримон и Валентин, почти достигло предела человеческого терпения, и Кратоний ощутил себя сосудом, сверху донизу наполненным Ужасом. Но вот это ощущение мгновенно исчезло.

Кратоний осмотрелся и убедился, что все остальные испытали то же самое. Он прислушался к происходящему в соседней комнате. Оттуда очень приглушённо доносился голос Валентина, читающего молитвы. Услышав страшный крик сына, Кратоний попытался вскочить, но на него внезапно нахлынула такая слабость, что он, стоявший на коленях, повалился набок и мгновенно уснул…

Валентин очнулся и сразу вспомнил всё, что произошло. Опираясь на пол, он попытался встать, но снова упал от сильной боли в правом плече, которым он ударился о стену. Тогда он сел и осмотрел комнату — свечи догорели уже почти до основания.

Сквозь толстое нешлифованное оконное стекло в комнату пробивался свет. Геримон лежал у табуретки. Валентин с трудом поднялся, опираясь о пол левой рукой, и на коленях приблизился к Геримону. Мальчик был без сознания, но лицо его уже не было бледным, голова лежала на полу совершенно естественным образом, а тело не было искривлённым.

Левой рукой Валентин стал тормошить Геримона за плечо, от волнения громко выкрикивая его имя. Мальчик открыл глаза и некоторое время смотрел на Валентина молча, вспоминая всё, что с ним произошло…

Кратония разбудил Пронтоний. Услышав крик Геримона, Пронтоний тут же бросился к комнате, где молились Кратоний и все остальные. Обнаружив их всех уснувшими и лежащими на полу, он приказал рабам перенести их оттуда и уложить на кровати. Искушение посмотреть, что с Валентином и Геримоном он не без труда, но поборол — как военный он знал, что такое приказ, а Валентин приказал не входить в комнату до наступления рассвета.

— Уже наступил рассвет, Кратоний, — Пронтонию оказалось достаточным только легко дотронуться до плеча, и Кратоний сразу вскочил с кровати.

Вспомнив всё, что произошло, Кратоний побежал к комнате, где они вчера оставили Валентина с Геримоном, но по мере приближения к этой комнате, шаги его замедлялись, и Пронтонию удалось его догнать.

Пройдя ещё несколько шагов, Кратоний остановился.

— Что я увижу там? — спросил он, обернувшись к Пронтонию. В его голосе одновременно звучали надежда и страх.

Ответить Пронтоний не успел: их догнали Прокул, Эфинус и Аполлоний. Следом за ними спешили Цецилия и Лигия., а за ними толпой шли домашние рабы. Пока мужчины обменялись приветствиями, Цецилия растолкала всех и побежала.

Когда она собралась толкнуть дверь в комнату, где оставались Валентин и Геримон, дверь распахнулась сама и она едва не упала на сына, который вёл Валентина, поддерживая того под руку.

Лицо Валентина было почти белым от залившей его бледности, выглядел он донельзя уставшим и шёл, едва передвигая ноги. Увидев мать, Геримон остановился. Он собрался что-то сказать матери, но она, рухнув на колени, схватила Валентина за правую руку и стала её целовать, бормоча слова благодарности.

Валентин вскрикнул от боли и его тут же подхватили Прокул и Эфинус. Вокруг них, забегая то с одной, то с другой стороны суетился Аполлоний в попытках каким-либо образом принести пользу.

— Нам это удалось, и благодарить надо не меня, а Господа, — слабо прошептал Валентин. — И не будите меня, пока я не проснусь сам.

Прокул и Эфинус увели Валентина в отведенную им комнату. Геримон, когда взгляды всех сошлись на нём, смущённо развёл руки в стороны, и глядя на Кратония сказал:

— Я здоров, мама!

Его оговорка вызвала смех. Смеялись все, в том числе и сам Геримон, смеялись до изнеможения, до появления слёз. Этот смех напомнил Пронтонию то, как иногда смеются солдаты, когда убит последний враг и достигнута победа.

«Видимо, так легче всего сбросить страшное напряжение», — подумал он.

Примечания

22

Каждый час у римлян и греков делился на три клепсы, вследствие чего водяные часы назывались клепсидрами.