Житиé Святого Валентина

Владимир Пуховцев

Первая в мире литературная версия легенд об одном из самых популярнейших персонажей мировой мифологии – Святом Валентине.

Глава 1

Немногим более девяти лет Пронтоний не был в Риме. Он был легатом¹, и это воинское звание обязывало его быть в эпицентре всех войн, которые вёл Рим, а Рим воевал практически непрерывно. Храм Януса, который закрывался тогда, когда на всём пространстве империи устанавливался мир, был постоянно, и уже очень длительное время, открыт.

С большой неохотой Пронтония отпустили домой на небольшой срок набраться сил после раны: стрела меткого варвара попала в плечо, не задев, к счастью, кость.

Пробыв дома три дня, Пронтоний стал тяготиться монотонным покоем мирной жизни и решил навестить Кратония, с которым они были дружны ещё с детства. Сейчас, как рассказал старший брат, Кратоний считался одним из самых учёных людей Рима и к нему за советами часто обращался сам император Галлиен.

Пронтоний хотел отправиться в путь пешком, но старший брат убедил его в том, что сейчас в Риме так не передвигается ни один благородный гражданин. Путь на лектике², которую несли восемь рабов, занял много времени и Пронтоний с интересом рассматривал, как изменился Рим за время его отсутствия и сценки городской жизни.

На улицах часто встречались сидящие за столами менялы, громко выкрикивающие призывы поменять чужеземные монеты на римские, купить-продать золото, серебро и медь.

На небольшой площади на специально сооружённых подмостках были выставлены для продажи несколько десятков рабов. Выстроенные рядами со скрещенными руками на груди, они все были почти нагие: на бёдрах лишь цветные матерчатые повязки, ноги выбелены мелом. На шее у всех висела вощеная деревянная табличка с нацарапанными на ней стилосом³ возрастом, именем и сведениями о том, какими они владеют ремеслами. Цена зависела от физического состояния раба и ремесла, которым он владеет. Ценились кузнецы, медники, плотники, сапожники, гончары, так как, имея двух-трёх хороших ремесленников, семья их хозяина могла обеспечить себе безбедное существование, торгуя их изделиями. Хороший раб — покупка всерьез и надолго, поэтому придирчивые покупатели ощупывали рёбра, плечи, ноги, осматривали зубы и язык.

По улицам бродило множество людей. Свободные римские граждане отличались от рабов гордой осанкой и прямым взглядом. У некоторых рабов была обрита половина головы, ноги закованы в цепи и на шее находилось железное кольцо.

Пронтоний отвык от городской жизни, её бестолковая суета была так не похожа на строгий порядок военного лагеря. Он вскоре стал чувствовать себя неуютно и с облегчением вздохнул, когда увидел дом Кратония.

С тех пор как он видел дом в последний раз, дом значительно преобразился: многие помещения были достроены, вокруг дома появился прекрасный сад с фонтанами, статуями и аккуратными травяными лужайками. Особенно впечатлила Пронтония отводная ветвь акведука⁴, подающая воду на дом: для этого требовалось специальное разрешение самого императора

Следом за Пронтонием в дом вошла только сандалигерула — рабыня, которая несла его домашнюю обувь. Она сразу же удалилась обратно во двор, как только передала эти солеас рабыне Кратония. Рабы, усадив Пронтония, аккуратно сняли его воинские калиги⁵ красного цвета, цвета, который свидетельствовал о высоком общественном положении гостя. Обувать общепринятые среди гражданских лиц башмаки-сапоги Пронтоний не захотел, несмотря ни на какие уговоры старшего брата.

Один из рабов хозяина дома сразу принес таз с тёплой водой и рабыни приступили к процедуре омовения ног гостя. После того как ноги тщательно вытерли полотенцем, рабыни умастили их аравийскими благовонными маслами. Пронтоний обул солеас и раб хозяина провёл его в триклиний — специальное помещение в доме, где принимали пищу и потчевали гостей. По пути он с интересом разглядывал картинки-сценки, искусно выложенные цветными фрагментами на мозаичном полу.

Предупреждённый рабом-номенклатором⁶, в триклинии его уже ждал хозяин. Это был среднего роста мужчина лет сорока пяти, с волосами, стрижеными «ёжиком», с пытливыми, табачного цвета глазами, твёрдым подбородком и прямым, тонким носом.

— Я рад снова приветствовать тебя в своём доме, Пронтоний, — обратился хозяин к гостю и, приглашая, махнул рукой в сторону угла, где находились ложа⁷, покрытые матрасами и подушками, — и да хранит тебя Марс⁸.

— И я очень рад снова видеть тебя, Кратоний, — ответил Пронтоний, приложив обе руки к груди. — Хотя это уже далеко не тот прежний дом, который я знал когда-то. Это без всяких преувеличений — дворец, в котором можно бесконечно наслаждаться жизнью!

Кратоний улыбнулся, но его улыбка получилась какой-то неестественной. На его лице зримо лежал отпечаток грусти или, скорее, растерянности, характерный для людей, впервые сталкивающихся с неразрешимой задачей либо с большим горем.

Пронтоний, как опытный военачальник, который обязан обеспечивать слаженные действия тысяч своих солдат, за годы службы стал неплохим психологом, ибо от умения разбираться в душевном состоянии своих подчинённых в определяющей степени зависел конечный результат любого из сражений. Поэтому этот оттенок грусти заставил его заподозрить, что в жизни Кратония есть что-то, что лишает его покоя и не даёт подобно иным знатным римлянам наслаждаться роскошью и всеми преимуществами высокого положения в обществе.

Рабыни осторожно сняли с Пронтония тогу и аккуратно одели его в синтесис — очень лёгкую тунику, предназначенную специально для приёма пищи, чтобы не пачкалась парадная одежда.

Два раба внесли тазы с тёплой водой для омовения рук. Рабыни сразу же по окончанию мытья рук, подали чистые полотенца. Как только Пронтоний и Кратоний улеглись на ложах, красивые рабыни в полупрозрачных туниках внесли уже накрытые яствами столы.

Следом за рабынями вошла жена Кратония, произнесла приличествующие случаю приветствия гостю, и, пожелав им обоим благосклонности богов при приёме пищи, удалилась — присутствие женщин в триклинии в римском обществе не запрещалось, но и не приветствовалось. На её лице Пронтоний отметил сам для себя тот же оттенок грусти, который он зафиксировал в улыбке хозяина дома. Это ещё больше укрепило его во мнении, что в жизни обитателей этого дома существует некое обстоятельство, лишающее их покоя.

Раб, отвечающий исключительно за напитки, прямо в небольших серебряных кубках разбавил вино⁹, настоянное на травах, водой и подал сначала гостю, а затем хозяину. Пронтоний и Кратоний выпили вино во славу Юпитера¹⁰ и стали руками брать еду с блюд — для удобства всё было заранее порезано на кусочки.

Только после того, как оба насытились и выпили немало кубков вина, Кратоний стал расспрашивать гостя о его жизни и воинских приключениях.

Пронтоний был прекрасным рассказчиком и любил рассказывать, поэтому увлёкся, а затем устыдился своей увлечённости. Заметив это, Кратоний попросил:

— Давай выпьем во славу Вакха¹¹, и ты продолжишь свой рассказ. Мне чрезвычайно интересны нравы и обычаи других народов, о которых ты так увлекательно рассказываешь. Мне кажется, что культура Рима, достигнув своего пика, деградирует. Рим погряз в роскоши, праздности и разврате. Даже вольноотпущенники¹², презрели истину о том, что основа благосостояния есть труд и реальное производство материальных благ, всё чаще и чаще собираются в толпы и скандируют лозунг: «Хлеба и зрелищ!» Они пользуются тем, что у римских сенаторов от накопленных состояний ожирели мозги, и они не способны увидеть реальной опасности, грозная тень которой накрывает Рим всё больше и больше. Из общества созидателей мы превратились в общество потребителей, несущее другим народам неволю.

Кратоний сделав несколько глотков, осушил свой кубок, дождался, пока выпьет гость, и продолжил:

— Практически все материальные ценности Рима создаются руками рабов, в армии, вряд ли ты мне в этом сможешь возразить, всё меньше граждан Рима и всё больше наёмников из провинций. Чем же в таком случае занят народ Рима?

Пронтоний с удовлетворением отметил про себя то обстоятельство, что с лица увлечённого рассуждениями Кратония исчезла грусть и, улыбнувшись этим своим мыслям, поощрил хозяина к дальнейшим рассуждениям:

— Если я правильно понимаю тебя, то ты предлагаешь частичную ассимиляцию культуры Рима в пользу культуры варваров?

— Не совсем так, но где-то довольно близко к этому. Риму нужна свежая кровь. Ты не читал Тацитовы¹³ «Историю» и «Анналы»?

— Нет, — ответил Пронтоний. — Ты знаешь, в походах как-то не до чтения. Перед боем — разработка стратегии и тактики сражения. В промежутках между боями у военачальника слишком много хлопот по обустройству и бытовым мелочам лагеря, учениям для выработки слаженности и автоматизма действия когорт¹⁴ и так далее.

— Я тебе настоятельно советую найти время и прочитать. Не только захватывает, не только обогащает знаниями, но и даёт богатую пищу для размышлений о будущем Рима. Тацитовы сочинения ценны не только описанием новейшей римской истории, но и тем, что он, придерживаясь чёткой хронологической последовательности, излагает свой взгляд на причинность описываемых событий. В его сочинениях наглядно прослеживается как воля, стремления и желания отдельных личностей стоят у истоков тех или иных событий, произошедших в нашей истории.

Кратоний потянулся к столу, взял кубок с вином и немного отхлебнул.

— Боюсь, что не найду для этого времени, — воспользовался паузой Пронтоний. — Да и мой род занятий влияет на мои читательские предпочтения. Цезаревы¹⁵ «Записки о Галльской войне» и «Записки о гражданской войне» мне гораздо ближе, чем сочинения историков, философов и литераторов.

Кратоний поставил кубок обратно на стол и о чём-то задумался, но тут же, тряхнув головой, отрешился от задумчивости, и оживлённо продолжил:

— Войны всегда были лишь следствием тех процессов, которые происходят в обществе. Вы, военные, считаете, что ваш ратный труд вы совершаете во имя Рима. Но есть ли смысл в том, чтобы во имя Рима делать что-то, если в конечном итоге Рим рухнет и исчезнет всё то, к чему мы привыкли? Риму следует остановиться в своих территориальных притязаниях и заняться совершенствованием общественных отношений на тех территориях, которые у нас уже есть.

Пронтоний удивлённо посмотрел на собеседника и спросил:

— Подобные советы ты даёшь и императору?

— Да. Но, конечно, не в столь категоричной форме. Галлиен, кстати, тоже поклонник Тацита, — Кратоний иронически усмехнулся. — Но лишь только в той части его трудов, где Тацит признаёт неизбежность исторического развития от республики к империи. Кумир императора — Август¹⁶. Он восторгается тем, как Август восстановил мир и порядок после хаоса республики. Правда, император считает само собой разумеющимся то, что Август, восстановив империю, не восстановил древних свобод и добродетельных нравов.

— Ну, я тоже считаю, что обществу полезнее, когда оно построено на основе единовластия. Дай сенату неограниченную власть, и они погрязнут в бесконечных склоках, что, когда и как надо делать. Это как в армии: представь себе, что легионами командуют сразу несколько человек. Такая армия заранее обречена на поражение… — начал высказывать свою точку зрения Пронтоний.

— Чтобы изменить своё мнение, почитай у Светония Транквиллия¹⁷ о временах Тиберия, Калигулы, Нерона, — перебил его Кратоний. — С какой стороны ни посмотри на них — картина получается неприглядная. Я согласен с Тацитом, что именно эта троица заложила личным примером тот упадок нравов, который царит сейчас в нашем обществе. Рим гниёт и разлагается. Государство — есть форма организации совместного существования людей, когда они распределяют между собой обязанности по труду и управлению. И, когда та часть общества, которой негласным общественным договором предписана обязанность управлять, выше этой обязанности ставит ненасытное желание получать извращённые удовольствия и пребывать в перманентной праздности, государство гибнет…

— И что же тогда? — Пронтоний не счёл бесцеремонным перебить Кратония, так как тот перебил его первым.

— В других своих сочинениях Тацит немало уделяет внимания описанию жизни германских племён, их нравов и обычаев, противопоставляет их «первобытные» нравы развращённому Риму. Мне кажется, что те, кто разрушит Рим, придут оттуда, — Кратоний тяжело вздохнул. Его ораторский дискуссионный задор разом окончился, и он устало откинулся на подушки.

Пронтоний счёл, что наступил момент, когда он удовлетворил интерес хозяина к своей персоне в достаточной мере.

— Теперь расскажи мне о том, как живёшь ты. Мне поведали, что ты пользуешься большим влиянием на императора и прославился своей учёностью, — сказал Пронтоний и потянулся за кубком, но прервал своё движение и от растерянности сменил лежачее положение на сидячее.

Кратоний закрыл лицо руками и рыдал. Вся его фигура выражала горе, причём горе такой степени, какой видеть Пронтонию приходилось нечасто, хотя в силу своей профессии с человеческим горем он сталкивался практически ежедневно. Он знал, что мужчины, если их не пытают, плачут только в одном случае — из-за беды с очень близким человеком.

— Прости меня, если я чем-то тебя обидел, — осторожно сказал Пронтоний. — Скажи чем и я постараюсь заслужить прощение.

— Это ты прости меня, мой друг, — Кратоний отнял руки от лица, но из его глаз продолжали литься по щекам слёзы. — Пойдём со мной, и ты поймёшь всё безо всяких слов.

Хмель от выпитых многочисленных кубков вина исчез, но Пронтоний от такой смены эмоционального настроя их ужина, долго не мог попасть ногами в свои солеас.

Они шли довольно долго, и Пронтоний понял, что они миновали практически весь дом. Наконец Кратоний, осторожно открыв дверь ничем не примечательной комнаты, жестом пригласил Пронтония войти в неё.

От увиденного Пронтоний испытал чувство, сопоставимое разве что с сильным ударом по голове.

У окна стояло некое подобие трона, сидением которого была огромная подушка. На этом подобии трона сидел мальчик лет одиннадцати-двенадцати весь обложенный более маленькими подушками. В глаза сразу бросалось, то, что его позвоночник неестественно искривлён. Из спинки «трона», перпендикулярно ей, торчали две деревянные рейки, перевязанные скрученной в жгут мягкой тканью. Между рейками находилась голова мальчика, а подбородок покоился на этой перевязи.

Увидев Кратония, мальчик жалобно сказал:

— Больно, папа! — и из его глаз по щекам медленно потекли две слезы.

Рабыня, очевидно присматривающая за мальчиком, жестом дала им знак выйти из помещения.

Пронтоний почувствовал, как что-то сдавившее ему горло лишило его возможности управлять своим голосом. Только когда они вошли обратно в триклиний, способность говорить отчасти вернулась к нему, и он непохожим на свой голосом спросил:

— Неужели это Геримон, которого ты гордый наследником вздымал к небесам¹⁸? Тот Геримон, которого я держал на руках, когда ему исполнился один год? И что с ним случилось?

— Да — это Геримон. В таком состоянии мальчик находится уже без малого два года. Он не может ни ходить, ни стоять. Голова его не держится и клонится книзу самым неестественным образом, — Кратоний снова зарыдал. — Скажи, Пронтоний, как мне жить с этим? О, боги, как это страшно! Временами мне кажется, что я оказал бы ему милосердие, убив его. Это страшно!.. Так страшно!..

Только для того, чтобы предотвратить явно надвигающуюся истерику Пронтоний задал вопрос, ответом на который было состояние мальчика.

— А что говорят лекари?

— Знаешь, я всё больше убеждаюсь в том, что все лекари просто шарлатаны, — немного успокаиваясь от охватившей его злости, ответил Кратоний. — Геримона осматривали все лучшие лекари, которые известны в империи. Не помог никто… Не смогли помочь…

— А знаком ли ты с моим младшим братом, Кратоний?

От резкой смены темы разговора Кратоний опешил и смог лишь удивлённо посмотреть на Пронтония.

Отвечая на немой вопрос, Пронтоний сказал:

— Дай мне сейчас слово принять приглашение к ужину в доме моего старшего брата на завтрашний день. Я хочу познакомить тебя с моим младшим братом.

Отчаянию в душе человека всегда сопутствует надежда, и Кратоний почему-то почувствовал надежду в этом приглашении. Объяснить самому себе, в чём может заключаться эта надежда и надежда на что, он не смог. Умоляя взглядом, он жалобно попросил Пронтония:

— Скажи мне, что знаешь, чем помочь моему мальчику!

Пронтоний лишь выжидающе смотрел на него, и Кратоний не в силах вымолвить ни слова от вновь охватившего отчаяния лишь поднял вверх правую руку в знак того, что он принимает приглашение. Не прощаясь, Кратоний вышел из триклиния, предоставив Пронтония заботам рабов. Пронтоний невежливости в этом не усмотрел. Понимая состояние хозяина дома, он лишь горестно покачал головой и дал знак рабыням одевать его в тогу. Потом он громко скомандовал рабам подать обувь «Солеас порцере!», что в Риме было аналогом понятия «Пора уходить».

Примечания

1

Легат — военачальник, командующий легионом. Легион состоял из 6200 пехотинцев и 726 всадников.

2

Лектика — обустроенные для комфортного сидения носилки, на которых передвигались знатные граждане.

3

Стилос — тонкая заостренная палочка для написания текста на покрытой воском табличке.

4

Акведук — водопровод из больших глиняных или свинцовых труб, которых в Риме было 11.

5

Калиги — воинские полуботинки, которые покрывали икры до половины.

6

Раб-номенклатор — раб, основной обязанностью которого было отслеживать процедурные моменты приёма гостей: когда подавать воду для мытья рук, полотенца, пищу, напитки и т. п.

7

Древние римляне принимали пищу лёжа.

8

Бог войны у древних римлян.

9

Вино пили, только предварительно разбавив его водой.

10

Главный из богов, в которых верили римляне, бог-аналог древнегреческого Зевса.

11

Бог виноделия.

12

Вольноотпущенники — бывшие рабы, либо освобождённые хозяином за многолетнюю преданную службу, либо купившие свободу за деньги.

13

Древнеримский историк и литератор.

14

В каждом легионе было 10 когорт.

15

Древнеримский государственный и политический деятель, диктатор, писатель.

16

Первый древнеримский император после времён республики.

17

Древнеримский писатель, историк, учёный-энциклопедист. Автор работы «Жизнь двенадцати цезарей» в т. ч. Тиберия, Калигулы и Нерона — императоров Рима из династии Юлиев-Клавдиев.

18

Когда мужчина-римлянин первый раз видел своего ребёнка, в знак признания его своим наследником он должен был взять ребёнка в руки и поднять вверх.