1. книги
  2. Современная русская литература
  3. Владимир Пироцкий

Озарения

Владимир Пироцкий
Обложка книги

Дорогие читатели, это сборник моих заметок и фантазий о жизни, какой она бывает и какой может быть. Мои микро открытия мира для себя. Надеюсь, это как-то отзовется и в вашей душе, вызовет ваши воспоминания, чувства и мысли. Возможно, и вы захотите высказаться о том, что для вас важно. Так состоится наш диалог. А если нет — значит так тому и быть.

Оглавление

Купить книгу

Приведённый ознакомительный фрагмент книги «Озарения» предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Рассказики и сказки

Осеннее происшествие

Позади жаркие июльские дни, уже и август, прогретый и теплый, как каравай хлеба, вроде бы вот он под рукой, а уже отдаляется и уплывает, как лесная избушка за поворотом тропинки. Вокруг густая зелень, сплошной ковер папоротника и редкий невесомый кустарник, постепенно и незаметно смыкается непроходимым лесом, окаймляющим видимую картинку прочной, спокойной и непреклонной рамой.

Непрерывный и неспешный говор леса, сотканный из ветра, птичьих перекличек и бесконечных повторов разнообразных трелей, стрекота и всплывающих из вязкого сна звуков кукушки-будильника, напоминающего, что еще один год мерно и неотвратимо, как колесо водяной мельницы, совершает свой добротный поворот в никуда.

Образы и звуки, мысли и ощущения чередой толпятся у входа в сознание и растворяются — исчезают, так и не дождавшись своей очереди. Они еще вроде бы тут как тут, но уже постепенно отдаляются и с легкой грустью, как мерно тикающие капли недавнего дождя, застилаются мягким туманом покоя и равнодушно-усталого внимания, истончающегося липкой паутиной мыслей, одновременно невесомой и прочной, от которой невозможно полностью освободиться, докучной и совершенно бесполезной. И все же изредка, искоркой мерцает надежда на что-то приятно-радостное, вызывающее мгновенное ощущение присутствия в мире, пробегающее быстрой волной от поясницы до шеи и затылка.

Я шел по лесной тропинке, заброшенной и почти заросшей, редко посещаемой одинокими путниками, вроде меня. Бродил я без всякой цели, просто чтобы подышать лесом и августом, набираясь сил для предстоящей городской суеты в осеннем и зимнем городе, куда я неизбежно должен был возвратиться через несколько дней.

Когда я очнулся от своих мыслей, увидел смущенное лицо белого зайца, удобно устроившегося в шезлонге, нога на ногу, метрах в двух от тропинки. Он был совсем как человек, только длинные уши, лапы и усы, подчеркивали несуразность ситуации. Казалось, он слегка стеснялся, однако смотрел внимательно и с достоинством.

— Я вам сказал «здравствуйте», а вы ничего не ответили, — улыбнулся Заяц.

Его лицо выражало гамму чувств. Там было и смущение, и легкий укор, и доброжелательный интерес, и еще что-то ускользающее в зябком, стелившимся невдалеке, тумане.

Он выглядел совершенно естественно в коротком черном фраке с бабочкой на шее, но вместо брюк на нем были шорты, а левая нога его, закинутая на колено правой, обутая в плетеную сандалию, слегка покачивалась.

В правой руке он вертел какой-то небольшой предмет, не то сигару, не то зажигалку, я не мог разглядеть, а в левой изящный бокал с прозрачной жидкостью и соломинкой.

Слова зайца меня почему-то не удивили. Но одновременно с этим я испытывал легкую неловкость и поспешил извиниться за свою оплошность. Я сказал, что не мог даже предположить, что зайцы разговаривают. И снова испытал смущение от бестактности своего замечания. При этом на лице Зайца мелькнуло выражение привычного сожаления о людской невнимательности, сразу же сменившееся добродушной прощающей полуулыбкой. Он наклонил мордочку вниз и посмотрел испытующе из-под очков с большим тонким черным ободком. Откуда они взялись, я не успел заметить.

На мгновение мне показалось, что земля уходит из-под ног, я как будто парю над травой и стараюсь нащупать ногами твердую почву. Сделав над собой усилие, я сглотнул и подумал, что мне представился случай расспросить Зайца о лесной жизни. Мне нравилось, что я могу быть спокоен в столь странных обстоятельствах.

Мое восприятие зайца одновременно в двух видах, — маленьком и большом масштабе, казалось мне вполне естественным. На первый взгляд он был размером с обычного зайца, сидящего в необычной, как бы нарисованной позе, от этого у меня было чувство легкого превосходства над ним, и одновременно я воспринимал его как равноправного, хотя и очень странного собеседника, размером с обычного человека. Стоило всмотреться в него, и он быстро приближался ко мне, увеличиваясь в размерах, как в видеокамере.

Бродя по лесу, я настроился на внимательное и спокойное восприятие природы, на то, что здесь можно увидеть и понять нечто недоступное в городской повседневности. Поэтому, с интересом наблюдал большое поле, густо усеянное травой в рост человека, разноцветное небо с облаками, то плывущими, то быстро летящими, лес и отдельные деревья, с ветками издалека похожими на темно синие вены, кустарник с мелкими листочками и паутинкой, огромные листы папоротника, все, на что падал мой взгляд.

Я учился открывать в природе и в себе что-то новое, углубляющее мое привычное мировосприятие. Тянулся к природе, как к источнику новых сил и одновременно как бы опасался оступиться, будто хотел напиться из кристального горного ручья, опираясь на скользкие камни. Но, кажется, за все время так ничему и не научился, а просто плыл невесомым облачком в искрящемся тумане, чувствовал, как холодные потоки воздуха перемежаются с теплыми, проникают через меня насквозь, несут меня все дальше и дальше, я растворяюсь в жгучих потоках лучей зари и расстилаюсь мелким бисером росы по изумрудной траве.

Вдруг, вместо зайца, я увидел совсем рядом приятное лицо девушки, светловолосой и голубоглазой. Почувствовал волнующее тепло ее щеки, предощущение касания и невозможность прикоснуться к ней. Она легонько улыбалась, смотрела на меня с холодноватым интересом и чуть-чуть строго. Девушка мне понравилась, я ощущал свою невесомость, появилось сладкое томящее чувство к ней, мне казалось, будто я скольжу в пространстве без опоры, под острым углом к поверхности земли, теряю равновесие, волны уносят меня вниз по течению, одновременно я понимаю, что лежу на узкой железной кровати, прикованной к полу, а она стоит у изголовья справа и слегка прикасается к моей голове кончиками тонких пальцев. А может быть и не было касаний, а я чувствовал лишь энергетические потоки между моей головой и ее прозрачными пальчиками.

Я удивленно и с легким беспокойством стараюсь что-то у нее спросить, но язык не подчиняется мне. Хочу встать на ноги, но не чувствую их, стараюсь отгородиться от нее руками, они ватные и тяжелые. Смотрю на нее снизу вверх, кося глазами направо. Выражение ее лица быстро меняется, не утрачивая приятной привлекательности, но постепенно беспокойство мое нарастает, и я уже делаю отчаянные сверх усилия, чтобы освободиться от каких-то невидимых пут, плечи сдавливает тяжесть, мой голос замирает где-то в глубине горла и душит меня изнутри.

Она говорит приятным спокойным, но чужим голосом: «Так надо, все скоро закончится, вам не о чем волноваться».

Я вижу, как белая пелена тумана стремительно густеет и неотвратимо наползает на меня. Вблизи я еще угадываю очертания кистей своих рук на фоне черного асфальта, а дальше туман смыкается и застилает окрестности. В затылке появляется ощущение неустойчивости и безнадежности, я начинаю соскальзывать все ниже и судорожно пытаюсь уцепиться за ее руки, мне хочется схватить ее, сжать до хруста.

Заяц с легкой укоризной смотрит на меня, поправляя накрахмаленную медицинскую шапочку, пристроенную у него на голове между ушей.

С хрипом и острой болью во всем теле, вырываюсь из ее мягких теплых рук, просыпаюсь ошарашенный, и совершенно разбитый…

Сверху я кажусь одиноким и угловатым. Накрытый простыней, в окружении студентов в белых халатах. Из под крахмальных шапочек у некоторых из них топорщатся бело-розовые заячьи ушки.

«Это типичный случай несамоосуществимой неосуществленности в пространстве неосуществимости», — слышу я ровный приятный голос, который мне кажется очень знакомым.

Перед глазами пелена тумана, ползущего по бесконечному полю темно-зеленой травы и вдруг возникает образ зайца, того самого в больших очках, но теперь они уже черные и глаз его не видно.

Я просто наблюдаю и ничего не чувствую, ощущения исчезают, туман и заяц теряются в абсолютной черноте…

Я знаю, что проснулся, но это не имеет значения.

Сентябрь 2015

Маяк

Том Пфенингс, так зовут моего привычного знакомца. Серый плащ и помятая велюровая шляпа, широкий шарф в крупную черно-оранжевую клетку обмотан вокруг шеи и накинут на широкие плечи, слегка сутуловатые. Зонтик с бронзовой рукоятью, в виде дракона в сухой костлявой руке и старинный саквояж на коленях. Он всегда сидит на лавочке под большим платаном и с прищуром смотрит на меня, когда я иду с утра на работу.

Он привычно говорит: «Привет, старик. Сегодня опять идешь?»

— Привет, а разве не понятно?

— Не понятно, зачем?!

— На работу, тыщу раз тебе говорил.

— Завтра снова буду спрашивать, если опять попрешься на свою работу, — презрительно хмыкнул Том.

— Какая тебе разница? Иду, никого не трогаю…

— Да ты достал меня своими чудачествами, мягко говоря! А впрочем, ладно, иди и не приставай ко мне со своими бреднями.

— Я пристаю?! Ты мозг включи, ладно?

— Если я по каждому пустяку мозг буду включать, выключатель сломается.

— То-то и оно, что «выключатель», — съязвил я.

— Ну надо же, какой вы умный, приятель. На работу он идет, а поболтать с малознакомым человеком успевает. Ладно, сядь на пару минут, отдохни.

— Ты прав, ничего еще не сделал, а устал, как будто смену отработал. Присяду, пожалуй, — ухватился я за повод остановиться.

— Э-э, да я же тебя насквозь вижу, — лукаво улыбнулся Том Пфенингс.

И продолжил: «Не хочешь ты ни на какую работу. Да и работы у тебя нет, я то знаю».

— Я работаю на маяке, ты прекрасно знаешь. Я должен туда идти и включать его.

Тут Том расхохотался так, что даже прослезился: «Он должен…, посмотрите на него, ой, не могу! Сейчас светло, чтоб ты знал! А маяки ночью включают, усек? Бедняга… Может быть тебе включить то, что у тебя осталось под лысиной?»

— У меня нет лысины, — парировал я.

— Ну нет, так будет. А ты ходи, ходи на свою работу, может хоть какая-то от тебя польза обществу…, оно ведь нуждается в тебе, ага…

— Да я наизусть знаю все, что ты сейчас скажешь, можешь не стараться. Просто я с силами собираюсь.

— Знать-то мало, надо хотя бы раз в жизни вникнуть, в то, что умные люди говорят.

— Странно, никогда не задумывался об этом…, — сказал я в легкой прострации.

— О чем, приятель?

— О том, что кто-то ходит на старый маяк, а кто-то сидит на дороге под деревом и ни в чем нет смысла…

— Смысл возникает в момент его поиска, — солидно сказал Том, помолчал и крякнул от удовольствия. Он снял шляпу и невольно погладил себя по жидким, с проседью волосам, еще оставшимся на затылке.

— Как ты сказал? Тебе сейчас светло? — сказал я вслух.

Том посмотрел на меня с интересом и недоверием, будто опасаясь, что я его разыгрываю: «А тебе нет? Темно, что ли?»

— Ну, я фигурально. Тебе понятно, как жить?

— А разве нет? Чего тут мудрого? — криво усмехнулся Том. — Сиди и смотри…

— Слушай, Том, а ведь ты классно сейчас пошутил! Браво!

— Твои две минуты истекли, приятель.

Я нехотя поднялся, ощущая ломоту в ступнях и в пояснице, представил полустертые каменные ступени маяка, уходящие вверх, вспомнил свистящий в ушах ветер, когда стоишь на самом верху, легкий страх высоты, сигналящий под ложечкой. Все это мелькнуло в мгновение ока, почти на автомате пошел вперед, волоча на плечах тяжелый рюкзак.

Постепенно, по мере движения, мое настроение улучшалось, жизнь наполнялась смыслом. Легкая ломота в ступнях приятно переходила в тепло и ощущение устойчивости, хотелось идти и в тысячный раз смотреть на привычный пейзаж, слышать щебет птиц, вспоминать мелодии и лица, знать, что я могу видеть твои глаза и лицо, если захочу.

Я знаю, что должен идти, я привычно прощаю себе легкий туман в мыслях, ускользающую возможность задуматься о чем-то важном, остановиться и прислушаться.

Идти, вот что мне надо, это же так просто, даже дух захватывает, как просто!

Не оборачиваться, завтра договорим…

2016

Путь Колобка

Сказка для взрослых

Жили-были дед да баба. И не было у них детей. То ли не получалось, то ли откладывали, может, хотели пожить сначала для себя, для своего удовольствия, а уж потом о детях думать. Кто ж теперь знает?..

Вот проснулась однажды утром бабка, посмотрела на себя в зеркало и осталась довольна. Она поняла, что хочет ребеночка родить. Глянула с грустью на деда в окно, он в огороде грядку вскапывал, да задумалась. Умная она была, а вот как сказать деду, чтобы не огорошить, ума не хватало. Да, поди уж, и забыл, что к чему.

Придется видно все заново объяснять да показывать. Вздохнула баба, но мысль эта крепко засела в ней и не давала покоя. Вечером прихорошилась, глазки подвела, щеки нарумянила, нарезала огурчиков, капустки положила, окорочка куриные обжарила и бутыль первача заготовила. На восьмое марта приберегала, с бабами посидеть, пожалиться друг дружке, да песни попеть. Но тут дело-то поважнее будет.

Дед пришел с огорода, как всегда смурной да неразговорчивый. Сапоги стянул, кряхтя, портянки над печкой развесил да чуть не сел в ведро с углем, когда на стол-то глянул.

— Ты, ты… чой-то творишь, бабка?! — только и смог выговорить дед.

Бабка румяная да озорная хочет приблизиться к муженьку, уже шаг один сделала, да еще с улыбкой умильной, хитрой. Тут любой на его месте струхнул бы. Он, болезный, ручонками-то как крыльями машет, крестится, перед собой выставляет для защиты, глаза выпучил, шепчет: «Свят, свят, изыди, нечистая сила».

— Да ты что, черт старый, совсем охренел, свою законную жену в упор не видишь?!

— Я, я… в-вижу, чуть не напужала ты меня, сколько лет не улыбалась, токмо кричишь, да подзуживашь, пилишь.

— Ладно, садись уже к столу, праздник хотела устроить, а ты, — «Свят, свят».

— Какой-такой праздник?

— Какой-какой, день сдачи Бастилии. Хрен ты, садово-огородный!

— Не понял…, — хрипит дед.

— Ну, романтическое свидание хотела устроить, полено ты с глазами!

Тут дед чуть совсем в каталепсию не впал, замер, значит, и стал тихонько клониться в сторону. Так бы и упал, если бы бабка вовремя не подскочила и не посадила его на место. Ну, в общем, посидели они, вспомнили давние времена, когда после вечерки по огородам друг за дружкой бегали, да смеялись. Как однажды, чуть даже не поцеловались, так разогнались на бегу, что лбами стукнулись. Может, потому и поженились по осени.

Хорошее время было, не то, что нынче. После третьей рюмки, старик успокоился, размяк, запел было песню, слезы выступили некстати, да и упал под стол, как подкошенный и не хватило у бабки ни сил, ни терпения добудиться его.

Так и окончилась ничем эта глупая затея.

— Только продукты зря перевела, — в прострации думала бабка.

Утром дед с мучительным вопросом напряженно украдкой взглядывал иногда на бабку, но за ее неприступным видом так ничего и не разглядел, наверное подумал, что приснилось.

— Не кошмар, конечно, но уж лучше таких снов больше не видеть, — подумал дед и пошел в огород.

Бабка тогда решила все сама сделать. Дождалась полной Луны, размером с золотую сковородку, пошла в амбар, по сусекам поскребла, муки намела, тесто замесила, в печь поставила и испекла Колобка.

Румяный да пышный получился, прямо красавец на загляденье, глазки-изюминки поблескивают, складочка такая, будто улыбка во весь рот, только ножек нет, и молчит все время.

Дед пришел с огорода, удивился, но виду не подал. Сел поближе к окну и начал валенки подшивать, да на Колобка посматривать. Так они и жили. И вроде помягче стали дед с бабкой. И молчание по вечерам, вроде как, уже не в тягость было.

Со временем Колобок заговорил и стал у родителей просить, чтобы отпустили его мир посмотреть, да себя показать. Дед с бабкой отнекивались, боялись его отпускать. Привыкли к нему, хоть и толку от него никакого. Но все ж, живой да свой, как никак.

Однажды окно осталось открытым и Колобок с подоконника — прыг! И был таков.

Покатился по тропинке, только его и видели. И открылась Колобку безбрежная даль, дорога, полная чудес, приключений и открытий, аж дух у него захватило.

И понял Колобок, что ему предстоит совершить нечто великое и доселе невиданное. Но что это, он не мог выразить словами, голова немного кружилась, потому что приходилось катиться по дороге и окрестности мелькали перед его глазами.

В глубине души он верил, что ему откроется что-то важное, какая-то тайна бытия. Но для этого нужно время и он еще должен постараться, чтобы постигнуть эту тайну, а потом он откроет ее людям. Бабушка и дедушка обрадуются и похвалят его.

Мелкие камешки на дороге иногда больно ударялись в него и, как бы, отрезвляли, возвращали к реальности. Солнышко грело и настраивало на спокойные размышления, ему хотелось в тень — отдохнуть, но смелый Колобок стремился вперед и вперед, стараясь не думать об опасностях, грозящих ему в пути.

Катится Колобок, учится пригорки преодолевать, да из ямок выруливать. Э-эх, здорово! Только деревья да кусты мелькают. Весело и хорошо у него на душе, вдруг — бац! Споткнулся обо что-то и замер. Но быстро опомнился.

— Ты, кто? — говорит Колобок.

— Я — Волк, зубами щелк.

— Куда путь держишь? — и внимательно смотрит на Волка.

Волк оторопел от такого разрыва шаблона: «Погоди, За… яц, то есть я хотел сказать…».

А Колобок ему: «Уважаемый, я покатаюсь тут, а ты пока вспомнишь, что хотел сказать, лады?»

— Ла-ды…, — еще более оторопел Волк.

Оглянулся по сторонам, а Колобка и след простыл. Катится Колобок дальше, да посмеивается. Песенку поет: «Ох, какой я молодец, молодец. От деда с бабкой ушел, а от тебя, серый, и подавно уйду».

Только сейчас Колобок осознал свой страх и холодок пробежал по макушке: «А ведь он реально мог сожрать меня!» Но Колобок был молод и страх быстро прошел, сменившись размышлениями.

Он впервые задал себе вопрос: «А смысл, приятель? Зачем я качусь неведомо куда и стремлюсь неведомо к чему?»

Он думал и продолжал катиться по пыльной дороге, цветы и жужжащие над ними пчелы, стрекозки с прозрачными крылышками, суетливые бабочки-однодневки уже не казались такими веселыми и забавными. Он на некоторое время ушел в себя и мысли текли неспешно, теряясь в тумане, казалось, что время остановилось, а вращение мира вокруг головы Колобка стало привычным и размеренным.

Вдруг опять — бац! Глазки-то у него не всегда дорогу видят, крутиться приходится.

— Ты, кто? — теперь уже Колобку задает вопрос кто-то толстый, почти круглый, да мохнатый.

— Ты что, младшего брата не узнал, — вопросом на вопрос отвечает Колобок.

— Какой-такой брат, не понял? Я-то — Медведь, не могу я пчел терпеть, а ты кто?

— Может я и ошибся, но уж больно ты на моего старшего брата похож, только он весь бритый, как я. А так бы тоже был, как ты, большой, сильный, добрый и волосатый.

— Ну, коли так, я и правда добрый, когда сытый. Ты пока катайся тут поблизости, а я как проголодаюсь, тебя и призову, понял? — говорит Медведь.

— Понял, я понятливый, — сказал Колобок, дал по газам и скрылся за пригорком. Поет от счастья, хотя холодок от страха где-то на макушке еще остался.

Теперь Колобок стал катиться осторожнее, посмотрит на дорогу вдаль, никого нет? Он тогда и катится во всю прыть. А если кто маячит вдали, он притаится у обочины и переждет. Теперь уже вопрос о смысле пути, встал для Колобка в полный рост. Он осознал, что должен самому себе дать четкий и честный ответ: «Зачем?»

Если бы он умел читать или хотя бы раз побывал в театре, он мог бы сказать: «To be, or not to be?» Но Колобок черпал свое вдохновение не в искусстве, а непосредственно соприкасаясь с миром, он интуитивно постигал невыразимое дао своего пути, именно по-своему, и это был его способ постижения мира, уж какой есть.

Этот внутренний поиск давал ему силу продолжать свой путь. В какой-то момент он осознал, что просто идет и будет идти своим путем. Точнее — катиться. Всегда, сколько сможет. Принятие Пути это и был его Путь. Так думал Колобок. А может быть и не так, откуда же нам знать… Мало-помалу, осмелел Колобок, раскатился в свое удовольствие и опять — бац!

Откуда ни возьмись, ну точно ведь никогошеньки не было! Что-то мягкое, с острыми сильными коготками в маникюре, властно так берет Колобка и на лапу себе кладет. Тут уж не убежишь. И сладким таким голоском, прямо мурлычет: «Я, Лиса, всему свету краса, а ты кто, дурачок-круглячок?»

У Колобка аж сердце стучать перестало, дыхание замерло и весь он съежился, как сухарь.

Но мысль работала, как часы, видать умом точно в мать, то есть, в бабку пошел. Вот и говорит он Лисе-Красе: «Я — Йожик, ни головы, ни ножек. У меня внутри иголки вострые, да чесноком смазанные.

— Если кто меня укусить, да обидеть вздумает, тот иголку получит в пасть и чесноком так запахнет, что никакая красота не поможет, вся дичь от тебя шарахаться будет за версту, даже куры.

— Ах ты, дурачок-простачок, вздумал меня, Хитрую Лису, провести да в обман ввести! — вскричала Лиса.

Смяла Строгая Лиса в лапах мягкого Колобка, да и проглотила разом, не разжевывая. Засмеялась своим ангельским голоском и пошла, как по подиуму, песни распевая, да хихикая.

Хоть и был Колобок сообразительным и любил при случае присочинить чего, но по большому счету никогда не врал. А иначе, как объяснить, что с той поры Лиса Хитрая Краса осунулась, охотиться разучилась, а когда мимо пробегала, откуда то ветер приносил запах, похожий на запах чеснока. Хотя, говорят, чеснок полезен от многих болезней и его используют в кулинарии, но для Лисы что-то явно пошло не так.

На том и закончился Путь Колобка. Хорошо ли, плохо ли, кто же знает.

А может и не закончился… Поживем, увидим. Если что узнаю, еще расскажу.

2016

Колобок выжил!

Сказка для взрослых. Новый сезон блокбастера «Путь Колобка». Эпилог

— Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел, а от тебя, Лиса…

— Цыц, гражданин Колобок, я тебе тут не сказки рассказываю. От меня не уйдешь. Р-руки!…э, то есть, смирно стоять! Что у вас там, изюминка? Годится. Волк и Медведь одобрительно загоготали. Подкинула Лиса Колобка вверх и разинула пасть…

Но случилось невероятное. Из кустов выскочил Заяц с мегафоном и закричал громко и визгливо: «Стоп, стоп, стоп! Снято. Всем спасибо». Ежики, бурундучки, белочки и прочие зверюшки зааплодировали, а ворона неприлично каркнула. Он хотел еще что-то добавить, но запнулся и замолчал. Медведь со всего маху плюхнулся в теплую ванну.

— Я тебе щас сниму! — грозно прорычал Волк и выжидающе посмотрел на Медведя.

Миша блаженно улыбался, сидя в большой теплой ванне и в шутку ловил лапой Золотую рыбку. Он поймал взгляд Волка и утвердительно улыбнулся. Колобок отчаянно замахал невесть откуда взявшимися крыльями и завис в воздухе.

Медведь нехотя сказал: «Ты там, это…, Заяц, не очень-то…» и снова умильно посмотрел на Золотую рыбку.

Колобок понял, что это его последний шанс и звездный час одновременно.

— Спасите! — закричал он было, но тут же исправился.

— Я спаситель ваш! — неожиданно сильным и ровным голосом пробасил Колобок.

— Чё? — хмуро спросил Волк.

Заяц прыгнул в кусты, все зверюшки быстро попрятались вслед за Зайцем, а Медведь слегка скосил взгляд в сторону Колобка. Лиса так и стояла с открытой пастью…

— Нуу? — вежливо поинтересовался Волк.

Колобок скороговоркой выпалил: «Я же могу пользу людям…, то есть обществу нашему звериному, принести. Я вам адрес бабушки с дедушкой скажу и провожу до порога. А там у них, если по сусекам поскрести, о-о, там еще много чего есть…»

— Говори адрес, служивый, — усмехнулась Лиса и подмигнула неизвестно кому.

— Это, хотелось бы гарантии, а? — залепетал Колобок и завис в ожидании.

— Э… бу… будут тебе гарантии, — пробасил Волк, зевая и посверкивая желтыми клыками и коронками.

— Значит так, деревня Некрасновка, улица Кленинская, вторая изба от леса, — донес, то есть бодро доложил Колобок.

Видно не зря его дед с бабкой тренировали, чтобы не потерялся в лесу.

— Так, так, а первая изба чья? — поинтересовалась Лиса.

— Там Апчехов жил, фельдшер наш, давно это было…, — начал грустно, а закончил испуганно Колобок.

— Па-ня-тно, — зевнул Волк, переглянулся с Лисой и тихо порыгивая, усмехнулся.

Крылья у Колобка опустились и обвисли. Он с криком: «А… гарант… тии?!» — упал прямо в пасть к Лисе, как в замедленном кино.

Заяц испуганно пролепетал: «А пленка-то кончилась, такой кадр пропал…».

Некоторые захлопали. Лиса чуть не подавилась, а Волк потянулся во весь рост и сказал: «Хорошо-то как…». Но быстро закрыл пасть, уловив внимательный взгляд Медведя, держащего когтями Золотую рыбку.

— А говорили, Колобок выжил… Это… опять нае…? — уныло подытожил Заяц.

— Не, ну пральна, сначала-то он выжил, — сказал эксперт-комментатор.

2018; 2024

Она была некрасивой

Производственный романс

Она была некрасивой. Так она думала. И смирилась с этим. А если хочешь чего-то или, хотя бы, веришь в это, так и случается. Окружающие тоже не считали ее красивой, да и кому до этого есть дело, главное, чтобы характер был хороший, не стервозный. А так оно и было.

Тут уж без всяких домыслов, никто бы не сказал, что она бывает злой в понедельник или в пятницу, да и среди недели не замечали такого. И не ссорилась ни разу с сослуживцами за пять лет работы. Она с доброй смущенной улыбкой ускользала от попыток завербовать ее в ту или другую компанию, чтобы дружить против другой части коллектива.

От приставаний мужских почти не приходилось ей отбиваться, видно же, что она не интересная, даже истерику не закатит, никакого кайфа не сулит. Вот умеют же некоторые женщины, даже не обладая особой фигурой, так поставить себя, что ах! Мужики так и липнут, что будет потом — это другой разговор.

А по ее поводу, они, как сговорились, — скользили мимо взглядами, как по мебели. Если вдруг замечали ладную ее фигурку и вполне примечательную грудь, но потом смотрели на ее внимательное и неприступное лицо, понимали, — лучше уж не рисковать.

Но откуда-то возник этот, новенький из соседнего отдела. Русоволосый, ершик мальчишеский на голове стриженой, невысокий, но основательный, крепкий, как орешек. Так она его и прозвала про себя. Тут-то она и попалась, не зря говорится рассмеши женщину и она твоя. Точнее, — и ты попал.

А он и правда ее рассмешил, он так уставился на нее, когда первый раз зашел в ее рабочую комнату, потерял дар речи и стоял, как загипнотизированный. Она его окликнула, мол молодой человек, по какому, вопросу и че молчим?

Он быстро опомнился, сказал четко: «Я по делу». И исчез, как сквозь землю провалился, успев покраснеть так, что в комнате светлее стало.

— Чудной, — сказала она и что-то екнуло у нее внутри.

— Хорошо, что ушел, — облегченно подумала она и горько заплакала, не стесняясь трех старших тетушек-сослуживиц предпенсионного возраста, которые с удивлением и живым интересом смотрели на нее и понимающе улыбались.

2018

Звезды, апельсины и поросенок Хрю

Сказка для взрослых

Котенок Мя считал, что игрушка должна быть мягкой и очень легкой, быстро двигаться, когда ее кто-то дергает за ниточку. Игра с такой игрушкой доставляла ему истинное удовольствие.

Щенок Га всегда испытывал странную гамму чувств по отношению к таким игрушкам. С одной стороны, движение он ценил и с интересом следил за резкими скачками мягкой игрушки, с другой стороны, ему никогда не удавалось схватить ее зубами и утащить на свой коврик, чтобы хорошенько погрызть. Даже если она попадала ему в пасть, была настолько мягкой, что просто таяла и появлялась досада, как будто кусаешь воздух.

Поросенок Хрю дружил с котенком Мя и, в принципе, разделял его точку зрения на мягкую игрушку. Ему забавно было наблюдать, как ловко и грациозно играет с ней котенок. Но желания играть вместе с ним все же не возникало. Котенок Мя, в свою очередь, ценил дружеское внимание поросенка Хрю и ему было достаточно такого хорошего отношения, в котором котенок видел понимание и сочувствие.

Когда котенок Мя и щенок Га заспорили о свойствах игрушки, поросенок Хрю был в замешательстве. Он вполне одобрял мнение котенка, но с другой стороны, он понимал, что в аргументах щенка тоже есть рациональное зерно. Ему хотелось поддержать котенка, тем более, что щенок был не очень сдержан в своих комментариях и его манера спорить претила вкусу поросенка.

В то же время, Хрю понимал, что ему в принципе все равно, какая должна быть игрушка, мягкая или твердая, можно ли ее грызть или нет, даже ее летные качества поросенка никак не волновали.

Бегать за пушистой мягкой игрушкой или тем более грызть ее, поросенку совсем не хотелось. Ему достаточно было найти маленький уголек и с хрустом раскусить его, а потом бегать по двору или лежать на солнышке и размышлять.

Когда возникла пауза в споре котенка и щенка, все почему-то посмотрели на поросенка, как будто ждали его мнения и нуждались в его оценке игрушки. Котенок на правах старой дружбы, а щенок, рассчитывая на здравый смысл и честность поросенка.

Поросенок готов был провалиться сквозь землю или ускользнуть куда-нибудь от напряженного ожидания окружающих, одновременно чувствуя невозможность принять ту или иную сторону.

Поросенок ясно осознавал страх быть отвергнутым, как старым другом котенком Мя, так и вполне самобытным, по-своему интересным щенком Га. Поросенок не хотел пострадать за то, что оказался в центре малозначащего лично для него, спора. Котенок Мя смотрел на поросенка с уверенностью, что получит от него поддержку, и одновременно с легким удивлением, что поросенок все еще почему-то медлит; а может быть и с зарождающимся где-то на периферии сознания, сомнением по поводу позиции поросенка.

Удивление котенка поведением поросенка постепенно переходило в раздражение и уже почти готово было перейти в упрек и призыв, смысл которого можно было бы охарактеризовать лозунгом: «Сейчас, ты не имеешь права быть в стороне!»

При этом, котенок надеялся, что предыдущие месяцы их дружбы, дают ему право ожидать безусловной поддержки от поросенка, тем более, что это так просто, — поддержать справедливое мнение о мягкой и подвижной игрушке!

Щенок Га чувствовал себя вполне сформировавшимся благородным псом и со спокойной уверенностью в своей правоте, слегка иронично, но со всем возможным уважением к мнению независимого эксперта, то есть поросенка, искоса посматривал на Хрю.

Понятно, что какой-то Хрю, не может поколебать единственно верного мнения такого славного пса, как Га, но все же, ему было бы немного грустно, если бы в угоду сомнительной прошлой дружбе, поросенок Хрю пренебрег здравым смыслом, проявил слабость и выступил на стороне котенка, который явным образом заблуждался.

Щенок не мог объяснить, почему котенок не прав, просто он точно знал, что его восприятие мира и понимание настолько же естественны, насколько реальны ощущения. Ему приятно было ощущать свои упругие и сильные мышцы, готовые к действию в любую секунду. И конечно его острые клыки были вне конкуренции. Их надо было использовать по назначению, а сделать это лучше всего, грызя твердую игрушку. Что тут непонятного?

Если бы надо было реально доказать что-то, он не задумываясь пустил бы свои отменные клыки в ход, но пока в этом не было необходимости. Ему даже смешно стало, когда он вспомнил тщедушного котенка.

Поросенок, под перекрестным кинжальным огнем взглядов двух непримиримых оппонентов, прошел все этапы изменения цвета кожи, от белого, бледно розового, оранжевого до пурпурного, малинового и вишневого. Он испытывал бурю невысказанных эмоций, старался стать незаметным и, казалось, в итоге совсем уже слился с серой обстановкой, но легкое подрагивание прозрачных розовых ушек выдавало его с головой.

А в голове его, маленькой несчастной головке с розовым пятачком, тщетно пытавшимся издать хоть какие-то членораздельные звуки, происходило что-то доселе невообразимое и недоступное его собственному пониманию.

Поросенок опасался, что, вступив в спор на чьей либо стороне, он неизбежно ухудшит отношения с обоими участниками. Это его пугало и напрягало, лишало устойчивости. Он понимал, что нейтральное и взвешенное мнение не устроит ни одну из сторон, и в итоге в нем будут разочарованы обе спорящие стороны.

Еще Хрю опасался, что однажды высказав свое мнение, он будет вынужден защищать его либо от одного из участников спора, либо от обоих в течение всей оставшейся жизни или метаться между противоположными мнениями. А что для него действительно жизненно важно, он пока еще сам не знает, ему надо все взвесить и хорошенько обдумать, прежде чем ставить на карту свое будущее.

Но красноречивые взгляды достойных друг друга оппонентов, не оставляли поросенку ни шанса отсидеться и хоть до чего-нибудь додуматься. Поросенок очень не хотел быть втянутым в конфликт и потратить на это много времени и сил, тем более, что этот вопрос был не настолько для него важен.

У него была мечта — понять себя, найти свою игрушку, такую, чтобы это была действительно его игрушка, не навязанная модой или тяжелыми жизненными обстоятельствами, чтобы он мог посвятить игре с ней всего себя без остатка, это должна быть такая игрушка, за которую он мог бы смело и непреклонно вступить в бой с любым, самым сильным и изощренным противником.

Попутно Хрю осознал, что немного, самую малость, завидует котенку Мя и щенку Га, он завидует их уверенности и бескомпромиссности, их убежденности и готовности пойти на смелый шаг ради своей игрушки, даже поставить на кон дружбу и сам здравый смысл.

С другой стороны, он понимал азарт спорщиков, когда кто-либо из них говорил: «Да, пусть это всего лишь игрушка, пусть некоторые думают, что это несерьезно и мелочь, которая сама собой пройдет с возрастом, с изменением ситуации в обществе».

Поросенок чувствовал, что вопрос о выборе игрушки сегодня, закономерно приведет к выбору оружия завтра. Пусть даже под оружием подразумевается слово. Впрочем, он не готов был настаивать на таком пафосе, но интуитивно понимал всю важность ситуации и с ужасом ловил себя на мыслях о возможных грядущих битвах будущих героев.

И еще была такая мысль, точнее едва уловимая тень или отголосок мысли, которая одновременно притягивала и пугала Хрю, казалась стыдной, а может быть и вызывала чувство вины. Но одновременно вызывала и протест, как незаслуженное обвинение, и в итоге приводила поросенка в состояние тупика.

Ему хотелось сесть на задние лапки и плакать. Но слез не было, было только четкое ощущение невозможности повыше поднять голову, словно она упиралась в невидимый потолок. Он чувствовал усиленно подавляемое раздражение, не то на себя, не то на весь мир, такой притягательный и одновременно, так по-идиотски устроенный.

— Так что же это за мысль такая? — задумался Хрю.

Это была мысль о том, что ему самому может понравиться чувствовать себя заядлым спорщиком или адептом какой-либо идеи, это была мысль, что его увлечет поток страстей и неразрешимый клубок противоречий, что он навсегда потеряет не только возможность приблизиться к своей мечте, но забудет и предаст ее и никогда, никогда… Что это за «никогда», он не мог понять, как ни старался.

Раздумья Хрю неожиданно прервал Га. Он с сожалением смотрел на поросенка, в его взгляде также читалось намерение дать Хрю последний шанс, открыть ему секрет мироздания, по сравнению с которым игрушки были настолько ничтожны, что о них и говорить бы не стоило, хотя уступать в принципиальном споре с каким-то котенком, а в его лице со всем семейством кошачьих, он отнюдь не собирался.

— Хрю, я уважаю твое мнение и хочу помочь тебе сделать его еще более основательным, — сказал Га.

— Дело в том, что: «И в небе и в земле сокрыто больше, Чем снится вашей мудрости, Горацио.» — добавил Га и пояснил, — это цитата из Шекспира.

Хрю стало немного неудобно из-за того, что друг решил его поучать, но, с другой стороны, поросенок не мог не согласиться, что не знал этих слов; а о Шекспире, как и о Горацио, имел весьма отдаленное представление. А если честно, то вообще о них в первый раз слышал.

Хрю старался быть справедливым и всегда ценил новые знания. Но пока не понимал какое отношение это имело к спору о свойствах игрушки. Поэтому он смиренно попросил Га пояснить его мысль.

— Не сочти за неуважение, но мне кажется, что я должен тебе это сообщить, я сам недавно узнал об этом, — пояснил Га.

— Если ты уже знаешь это, можно его использовать, как отправную точку для продолжения дискуссии, добавил Га.

— Дорогой Га, так что же «это»? — с нажимом спросил Хрю.

— Хрю, я узнал, что в природе есть небо и на нем расположены звезды. И я видел их! Это потрясающе! Вчера я вместе с мамой присутствовал на перфомансе, когда собираются вместе несколько наших сородичей и воют на Луну. Луна — это большой желтый круг на небе. Мама сказала, что Луна управляет морем и тайными мыслями людей, особенно женщин. Это все, что я знаю про это, но чувствую, что это имеет огромное значение для всех живущих, оно оказывает на всех нас влияние, причем всегда и во всем. В частности, и на выбор игрушек, — ответил Га.

— Спасибо, Га, это здорово! Это меняет дело и требует серьезного осмысления! Попутно скажу, что в твоем высказывании содержится еще одна идея, которую необходимо обдумать, — задумчиво ответил Хрю.

— Какая еще идея? — немного разочарованно спросил Га.

— Идея о том, что у каждого может быть не одна, а несколько игрушек и не обязательно решать, какая из них самая лучшая, они могут служить разным целям — подытожил Хрю.

— И все же, я бы хотел, чтобы ты обратил особое внимание на первое, о чем я говорил, — подчеркнул Га.

А затем, Га со значением добавил, — недаром И. Кант говорил: «… это звёздное небо надо мной и моральный закон во мне.»

— Га, а что такое звезды? — спросил Хрю.

— Ой, они такие прикольные! Небо черное, а звезды — такие огоньки по всему небу, от них идут яркие лучи, они мерцают и светятся. — в восторге пролаял Га.

— Спасибо, Га, я потрясен! — поросенок, от восторга даже хрюкнул.

— Теперь я буду думать над этим, даже не сомневайся! На том они и расстались. Хрю был действительно потрясен от пятачка до хвостика, и еще сильнее захотел воочию увидеть небо, Луну и звезды, он всем своим существом чувствовал, насколько они притягательны!

Он даже немного испугался, что звезды, могут захватить всю власть над его жизнью и мыслями и над всеми, кто жил в округе. Такое и правда, во сне не приснится.

Хотя его немного удивляло, почему Га, зная о звездах, так много внимания уделяет игрушкам. Может быть дело не в игрушках и не в звездах? Что-то он еще говорил о моральном законе…

С тех пор, Хрю не раз мечтал о звездах. Поросенок спрашивал о них у старших, но очень быстро понял, что такие вопросы лучше не задавать и даже не давать повода кому-либо подумать, что этот чумазенький и шустрый поросенок может мечтать. Тем более, мечтать о звездах.

У поросенка Хрю хватало здравого смысла казаться наивным, спокойным и беззаботным, почаще молчать и довольствоваться маленьким черным угольком, чтобы хрустнуть им и потом бегать, виляя своим маленьким смешным хвостиком.

Поросенку не приходило в голову, что уголек можно использовать самыми разными способами. Можно рисовать на асфальте и писать на заборе. Или разжечь костерок в холодную погоду. А может и приходило, кто его знает. Да и кому интересно, что творится в глупенькой головке поросенка Хрю со смешным розовым пятачком?

На этом было бы логично окончить наш рассказ о поросенке Хрю и о его друзьях. Но подчас, что-то большое и сильное настоятельно вмешивается в нашу реальную жизнь, и это бывает не столь романтично и возвышенно, как звездное небо над головой, и гораздо более болезненно, чем моральный закон внутри.

Дружба обычно вспоминается, как нечто доброе, ценное, сердечное. Но на деле, реальная дружба не исключает, а иногда и предполагает моменты нелицеприятных объяснений, споров и даже ссор. Настоящая дружба предполагает, что эти неприятные моменты не отменяют глубинных пересечений и совпадений мыслей и чувств друзей, поэтому, даже самые принципиальные споры не заканчиваются разрывом дружбы, а наоборот, только укрепляют ее.

А если, разрыв все же происходит, это может говорить, о том, что всё, что мы раньше принимали за дружбу, либо исчерпало себя из-за возраста или коренного перелома тенденций в мире, либо только казалось дружбой, было желаемым само — и взаимо обманом.

Нечто подобное случилось и с нашими друзьями, Хрю, Мя и Га. Мы не будем подробно бередить эту драму, обозначим лишь кратко ее контуры.

Мя и Га продолжали свой спор, который теперь уже перерос во вражду, взаимные обвинения, нападения, потасовки, кончавшиеся царапинами, кровью и болью. Уже не было и речи о том, чтобы совместно, здравым образом разграничить вкусы, интересы, территории, осталась одна инстинктивная вражда и взаимная ненависть.

Хрю переживал, пытался образумить спорщиков, поначалу его слушали, но чем дальше, тем меньше. И в конце концов ему стало доставаться от обоих бывших друзей, он долго сражался с мельницами, нажил себе врагов и потратил здоровье.

Хрю казалось очевидным, что корень зла в этом противостоянии был в желании каждого оппонента навязать именно свою точку зрения противоположной стороне. Но о том, чтобы объяснить это спорщикам не было даже речи, — слишком далеко зашло противостояние и имело тенденцию расширяться и углубляться. Видимо что-то более значимое и глубокое питало это противоречие, проявившееся на примере игрушки.

К этому времени бывшие друзья повзрослели, выросли и теперь их называли Мяв и Гав, а Хрю, так и остался Хрю. Мяв стала эффектной, белой и пушистой кошечкой, смелой и способной при необходимости постоять за свои интересы. Она грациозно выгибала свою гибкую спинку, мурлыкала, а при случае показывала свои острые и цепкие коготки и безжалостные зубки.

Гав стал сильным, поджарым, породистым, гордым псом. Он весело вертел хвостом и гонялся за ним, когда у него было хорошее настроение. Если кто-то нарушал границы, он предупредительно рычал и громко лаял, предотвращая новые попытки нарушителя, а при необходимости, мог цапнуть и даже пустить кровь обидчику. Но по большей части он сохранял благородную уверенность и миролюбие по отношению к остальным обитателям фермы. Вот только с Мяв он никак не мог найти достойный баланс отношений.

Хрю слегка пополнел и в нем появилась особая устойчивость, которая возникает в результате внутренней работы и читается во взгляде.

Однажды, когда Мяв была очень расстроена и рассержена на Гав, ей под руку подвернулся Хрю, мирно дремавший на солнышке, и она в запале выкрикнула: «А ты, вообще молчи, потому что твои дни сочтены!»

Он не сразу понял, что Мяв обращается к нему, вскочил на ноги, подбежал к ней, посмотрел на нее ошарашенно и заикаясь проговорил: «П-рости, Мя, то есть, Мяв, ты могла бы… разъяснить мне, что ты имела в виду?»

— Нет, не могла! — зло вскричала Мяв и ядовито добавила, — К тому же, ты совершенно не разбираешься в апельсинах, а берешься судить о мировых проблемах.

Тогда Хрю бросился к Гав.

— Она имела в виду, что не все здесь равны… — смущенно пролаял Гав.

— Некоторые ровнее, — злобно прошипела Мяв. И захихикала.

А затем добавила: «Заметьте, не я это сказала! Но я с этим полностью согласна».

— Друзья, я ничего не понимаю, прошу вас, объясните! — взмолился Хрю. Мяв и Гав задумчиво ушли в разные стороны, холодно, как посторонние.

Хрю долго приходил в себя после той злосчастной встречи бывших друзей. Ему потребовалась вся его внутренняя устойчивость и дополнительная работа над собой, чтобы восстановить покой в своей душе. Но что-то уже невозвратно изменилось в нем. Может это и есть — взросление? — думал Хрю.

Когда Хрю вспоминал загадочную и злорадную гримасу Мяв, ему было очень обидно и кроме того, в ее намеке чудилось что-то неизбежное. Что они все скрывали от него? Какая-то страшная тайна удивительным образом объединяла непримиримых противников.

Что касается ее фразы об апельсинах, это вызывало у него ответное раздражение, потому что действительно он не любил апельсины, хотя и не категорически. И что с того? Он имеет право есть то, что считает нужным и не есть то, что ему не нравится или отвратительно.

Порой, ему приходили странные и безысходные мысли, он готов был сгореть от стыда и страха или утонуть в пучине вод, настолько невыносимой казалась поросенку страшная тайна Мяв и Гав.

Единственное, что спасало Хрю — это мечта о том, чтобы увидеть звезды на небе. Он догадывался, что небо где-то далеко и высоко, он пробовал поднять вверх голову, но все его попытки были безуспешны. Он интуитивно чувствовал, что звезды где-то рядом и надо решить эту загадку. Это была странная мысль.

Как может быть рядом то, что находится бесконечно далеко? Если бы поросенок умел читать, он бы прочно усвоил, что ему не суждено увидеть звезды, так устроила природа.

Из окна хозяев фермы слышалось радио:

«Так природа захотела,

Почему — не наше дело,

Для чего — не нам судить».

Эти слова из песни казались приговором и оттого еще сильнее раздражали.

Но недаром поросенок любил размышлять и почувствовал, что в его парадоксальной мысли есть рациональное зерно, — так говаривал старый Индюк, когда Хрю рассказывал ему о своей мечте.

Индюк был мудрым, он одним своим видом внушал Хрю уверенность в себе и побуждал к размышлениям.

Однажды, Хрю решил спросить у Индюка о той страшной тайне. Индюк долго отнекивался, но в конце концов поведал ее Хрю. Тайна оказалась еще более дикой и страшной, чем мог себе представить Хрю.

Индюк сообщил, что всем его родным, и родным поросенка, и самому Хрю предстояло неизбежно погибнуть под ножом мясника.

— З-зачем?! — в ужасе вскричал Хрю.

— Хозяева едят нас, — ответил Индюк, стараясь сохранять невозмутимость.

Хрю собрал все свои силы, чтобы не разрыдаться и не упасть в обморок.

Они долго молчали, а потом Хрю спросил: «И что, нельзя ничего придумать?»

— Однажды, жители фермы договорились и устроили восстание, революцию и выгнали хозяев с фермы, — поведал Индюк.

— Это же здорово! — вскричал Хрю.

— Не спешите, — осадил его Индюк, — лучше не стало.

— Ну почему-у?! — расстроился Хрю.

— Тогда, вместо хозяев, власть захватил твой давний предок — хряк по имени Наполеон и он устроил диктатуру. Но в конце концов всё вернулось на круги своя. И теперь потомки прошлых хозяев снова правят нами, связывают нас, издеваются над нами, забирают наших детей и… пускают нас под нож. Они считают, что так правильно. И не нам это менять, — так окончил Индюк свое повествование.

Хрю, разбитый и опустошенный, молча ушел, не попрощавшись.

Он долго шел куда глаза глядят, шел три ночи и три дня, не спал, не ел и почти не видел, что происходит вокруг. На четвертый день Хрю вышел на высокий обрыв над бурной рекой, упал без сил на берегу и заснул.

Его разбудил страшный гром и молния, ударившая в развесистый дуб рядом с ним и осветившая все окрестности.

Хрю отскочил в сторону, сорвался вниз с обрыва, но не упал, а начал медленно, очень медленно опускаться все ниже, летя птицей, планируя вдоль по течению реки и восторженно впитывая открытой душой черное небо, усеянное мириадами лучистых звезд, улыбающуюся ему Луну и каскад ослепительно-янтарных молний одну за другой, наполняясь вселенской энергией и силой.

Мягкий всплеск прервал его полет, сознание померкло и вместо неба и звезд, он увидел знакомый свет, струящийся далеко вдали…

Рассказывают, что в тех краях раз в году, в одну из лунных ночей можно увидеть светящегося серебром поросенка, резвящегося в волнах большой и плавной реки.

Тот, кому удавалось увидеть его, мог творить чудеса, а влюбленные навеки обретали свое счастье.

2015; 2024

Оглавление

Купить книгу

Приведённый ознакомительный фрагмент книги «Озарения» предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Вам также может быть интересно

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я