«Братская могила экипажа». Самоходки в операции «Багратион»

Владимир Першанин, 2016

НОВЫЙ фронтовой боевик от автора бестселлера «Самоходка по прозвищу «Сука». Новые атаки отчаянных самоходок Су-76, которые из-за слабой брони и открытого боевого отделения на фронте прозвали «брезентовым фердинандом», «сукой» и «братской могилой экипажа». Однако эти легкие подвижные машины с мощной пушкой и высокой проходимостью, ставшие самыми массовыми САУ СССР, сыграли огромную роль во второй половине войны. Особенно отличились экипажи «брезентовых фердинандов» в легендарной операции «Багратион» – в лесах и болотах Белоруссии вездесущие маневренные Су-76 оказались просто незаменимы: прорывались там, где вязли даже «тридцатьчетверки», наносили неожиданные фланговые удары, подавляли огневые точки, захватывали переправы и плацдармы, замыкая «котлы», в которых сгинула элита Вермахта… Этот роман – дань светлой памяти «тружеников войны», разгромивших группу армий «Центр». Они горели заживо в подбитых самоходках, они истекали кровью в «братских могилах экипажа» – но без их подвига не было бы Великой Победы.

© Першанин В. Н., 2016

© ООО «Издательство «Яуза», 2016

© ООО «Издательство «Эксмо», 2016

Глава 1. Белоруссия, июнь сорок четвертого года

Девять легких самоходно-артиллерийских установок «СУ-76», пройдя два километра по бревенчатой гати, выбрались на сушу через болото и разворачивались в боевой порядок. Десятая машина из двух передовых батарей провалилась сквозь подломившиеся бревна в глубокую топь.

В этом месте, среди болот, озер и леса, у немцев, по сведениям разведки, отсутствовала сплошная линия обороны. Но посты боевого охранения среагировали на появление русского бронетанкового отряда оперативно.

Стреляла немецкая самоходная установка «хетцер», приземистая и широкая, со скошенной рубкой. Эти машины именовались «истребители танков», имели на вооружении удлиненную 75-миллиметровую пушку и лобовую броню шесть сантиметров.

Расстояние до «хетцера» составляло метров триста. Но взять точный прицел немецкому наводчику помешал колыхающийся рассветный туман и резкий вираж, который сделал опытный механик-водитель Алесь Хижняк.

У «СУ-76» лобовая броня была вдвое тоньше, чем у «хетцера». Снаряд, выпущенный с такого расстояния, мог с ходу поджечь «сушку» или размолотить боевую рубку. Самоходка нырнула в ложбину, а раскаленная болванка врезалась в осину. Напитанное соком июньское дерево приняло удар, разломившись на части. Верхняя половина, падая, вспыхнула от жара. Наводчик «СУ-76» сержант Федосеев успел выстрелить, но тоже промазал.

Заряжающий Костя Бурлаков выбросил дымившуюся гильзу и загнал в казенник новый снаряд. Небольшого роста, широкий в плечах и груди, он оставался всегда спокойным и флегматичным, но пролетевшая рядом немецкая болванка заставила его пригнуться.

Осина горела шипящим пламенем, вспыхивали зеленые листья. Самоходка «СУ-76» имела наполовину открытую рубку. Брезент, за который легкая машина получила в числе других кличек прозвище «брезентовый фердинанд», был снят для лучшего обзора.

Этот снаряд, его жар и толчок горячего воздуха Бурлаков почувствовал всем телом. Второй выстрел может оказаться смертельным. Он невольно съежился, прижимаясь к тонкой боковой стенке рубки.

За прицелом уже сидел комбат Павел Карелин. За полтора года войны он настрелялся и в сложной ситуации часто вел огонь сам. «Сушка», не превышающая по массе легкий танк, была вооружена одним из лучших советских орудий, знаменитой пушкой «ЗИС-3».

Вести огонь из ложбины снизу вверх было несподручно. Старший лейтенант видел лишь верхнюю часть «хетцера», однако выбирать не приходилось — промедление могло закончиться плохо. Карелин нажал на спуск.

Снаряд врезался в покатую лобовую броню рубки, левее орудийной «подушки». Брызнул сноп искр. Болванка вмяла с полметра брони и ушла рикошетом, оставив в верхней части оплавленную пробоину величиной с ладонь.

Немецкий наводчик был убит динамическим ударом. Его небольшой металлический шлем сплющило вместе с головой. Оглушенный командир «хетцера» тянулся к прицелу, но делал это медленно.

Зато мгновенно среагировал механик-водитель. Он уводил машину под прикрытие деревьев, понимая, что продолжать бой некому.

— Куда удираешь? Вперед, — с трудом шевелил губами девятнадцатилетний лейтенант, командир «хетцера».

— Машина повреждена, а вы ранены, — отозвался механик.

Может быть, лейтенант и настоял бы на своем, но сильный толчок на одном из ухабов отбросил его и ударил головой о броню. Кажется, он потерял сознание — из носа вытекала тонкая струйка крови.

«Так лучше», — бормотал механик. Лейтенант лишь недавно закончил танковую школу и рвался в герои. Унтер-офицер сидел за рычагами третий год, много чего повидал и считал, что самое лучшее — отступить. Опытный наводчик мертв, на заряжающего надежды мало, а лейтенанта приложило крепко.

Тем временем Хижняк гнал машину по склону ложбины. Его окликнул Карелин:

— Давай наверх. Отсюда ничего не видно.

— Куда наверх! Под снаряды? Вон, уже один наш «фердинанд» горит. С фланга надо зайти.

Павел Карелин и Алесь Хижняк воевали вместе полтора года. Непостижимый срок для экипажа легких самоходок. Два раза горели, успевая выскочить из подбитой машины, лежали вместе в санбатах и хорошо понимали друг друга.

Самоходно-артиллерийский полк больше месяца находился на переформировке. Люди быстро отвыкают от войны. Даже бывалый механик Хижняк, с нетерпением ждавший начала наступления на немцев в своей родной Белоруссии, растерялся в первом бою.

Вряд ли сержант Хижняк думал о каком-то фланговом ударе. Полтора года войны и несколько ранений дают не только опыт, но и крепко расшатывают нервы.

Машины три часа шли по хлюпающей, ненадежной гати. Лопались бревна, и самоходки проваливались порой по ступицу. Десантники брели следом, не желая рисковать, сидя на броне. Из «сушки», утонувшей в холодной топи, сумели выбраться лишь наводчик и заряжающий — она ушла в глубину мгновенно.

И вот теперь горела неподалеку самоходка, и сами они чудом ушли из-под снарядов «хетцера». Наверху ревели моторы и, опережая друг друга, гремели орудийные выстрелы. Но спорить с комбатом Алесь Хижняк не рискнул. Машина выскочила наверх.

Старший лейтенант торопливо огляделся. Две самоходки его батареи двигались вперед. Одна застряла среди редкого хилого березняка, кажется, перебило гусеницу. Это была машина лейтенанта Сани Зацепина, его заместителя.

В сторону подбитой самоходки летели бронебойные болванки, срезало несколько молодых берез. Взрыв фугасного снаряда поднял фонтан земли и ломаных кустов.

Зацепин, воевавший с сорок третьего года, на огонь не отвечал. Какой толк? Самоходка не танк с вращающейся башней, угол поворота орудия в рубке всего ничего. Экипаж лихорадочно возился с гусеницей.

Карелин понимал, что старый товарищ угодил в ловушку. Один из снарядов рано или поздно достанет обездвиженную машину. Но откуда бьют по Зацепину, определить пока не мог, стрельба шла со всех сторон.

Кроме того, нельзя было терять из виду две машины своей батареи, которые тоже продвигались вперед под огнем. Он связался по рации с Иваном Евсеевым, командиром одной из самоходок. Младший лейтенант возбужденно доложил:

— «Хетцеров» тесним. Упираются, гады, но одного мы уже прикончили.

— Чья машина горит? — спросил Карелин.

— Бакулинский «фердинанд» нарвался. Кто-то из молодняка.

«Бакулинский» означало, что горит самоходка из второй батареи капитана Бакулина, который командовал сейчас штурмовой группой из двух батарей и ротой десанта. Полчаса назад капитан матом выговаривал комбату Карелину за плохую подготовку механиков — утонула в болоте самоходка из его третьей батареи.

Из короткого разговора с Евсеевым выяснилось, что поврежденную машину Зацепина обстреливает противотанковая 75-миллиметровка, которая давно получила кличку «гадюка» за длинный тонкий ствол и набалдашник дульного тормоза, похожий на змеиную голову.

— Вон она, вижу тварь, — Карелин высмотрел в бинокль блестящий ствол и вспышку выстрела. — Если ее не прикончим, экипажу Зацепина конец. — Затем добавил, обращаясь к младшему лейтенанту Евсееву: — Иван, осторожней действуй. Воевать толком не начали, а три машины в строю остались.

— Так точно, товарищ комбат, — весело отозвался младший лейтенант Евсеев, который всего полтора месяца назад закончил ускоренные курсы самоходчиков.

«Хетцер», получивший пробоину в верхней части рубки, пытался добраться до временной оборонительной позиции. Его командир так и не пришел в себя. Место у орудия занял заряжающий, обер-ефрейтор. Он умел обращаться с прицелом, но русские самоходки наступали слишком шустро.

Здесь наступления не ожидали. Довольно обширный участок, окруженный с трех сторон болотом, контролировали пехотный взвод, противотанковый расчет и самоходная зенитная установка. Переправу русские саперы прокладывали ночами. Бревна заготавливали в другом месте, действовали тихо, и поэтому она была обнаружена с опозданием.

Однако охранение сработало оперативно. Когда послышался шум моторов, сюда срочно перебросили четырехорудийную батарею «хетцеров» и два штурмовых орудия, таких же приземистых, но более массивных, с небольшой, утопленной в корпус рубкой.

И «хетцеры» и штурмовые орудия, широко используемые вермахтом, чаще именовались «штурмгешютце» или сокращенно «штуги». Они были опасны своей компактностью, легко маскировались, имели сильное 75-миллиметровое орудие и сравнительно толстую броню.

Приземистые «штуги» хорошо маскировались среди редкого болотистого леса, кустарника, имели меньший вес, чем танки. Все шесть машин и противотанковая пушка ударили неплохо, но смогли лишь приостановить атаку.

Капитан Бакулин служил в артиллерии более десяти лет, имел достаточный опыт и придерживал семь оставшихся в строю машин. Воевавшего с января сорок третьего года Павла Карелина он считал скороспелым комбатом и постоянно одергивал.

Юрий Акимович Бакулин закончил полный курс артиллерийского училища, командовал взводом, а затем батареей трехдюймовых пушек «Ф-22». Он считал несправедливым, что его, кадрового офицера, после одиннадцати лет службы в артиллерии и переподготовки назначили снова командиром батареи. При этом Бакулин забывал, что Павел Карелин повоевал куда больше, чем он, был несколько раз ранен и считался в полку одним из наиболее опытных и решительных командиров батареи.

Сам Бакулин около года преподавал на курсах младших лейтенантов. Несколько месяцев служил при штабе дивизии и был направлен в самоходно-артиллерийский полк в начале сорок четвертого года в связи с острой нехваткой командного состава.

Сейчас он растерялся. Вышли из строя три самоходки, причем две машины были утеряны безвозвратно. Атака продолжалась, но активность замедлилась. Экипажи самоходок не рисковали приближаться к «штугам» и вели маневренный бой, помня, что с их броней в три сантиметра лезть на рожон слишком опасно.

Капитан Бакулин считал, что здесь более эффективнее действовали бы танки, особенно новые «Т-34-85» с усиленной броней и 85-миллиметровыми пушками.

Но танки весили более тридцати тонн, а переправа была рассчитана на легкие машины и пехоту. Это было еще не наступление, а разведка боем.

Кроме того, Бакулин заблуждался, думая, что «тридцатьчетверки» с легкостью бы проломили оборону. Лесисто-болотистая местность и небольшая дистанция, на которой велся бой, не давали преимущества тяжелым и громоздким, по сравнению с самоходками, новым танкам.

Капитан терялся, и это видели подчиненные. Он имел за спиной два-три сравнительно удачно проведенных боя, но сейчас ему доверили задание, от которого зависел его дальнейший авторитет.

Бакулин связался по рации с Карелиным и требовательно спросил:

— Почему топчешься на месте?

Вопрос не имел смысла. С таким же успехом он мог бы задать его самому себе.

— Двигаемся по назначенному маршруту, — отозвался старший лейтенант.

Карелина раздражала нерешительность Бакулина. Глядя на него, слишком осторожно действовали экипажи второй батареи. Но главная задача для старшего лейтенанта была сейчас уничтожить противотанковую пушку и выручить подбитую самоходку Сани Зацепина.

— «Гадюка» самоходку лейтенанта Зацепина добивает. Хочу ее прикончить.

— Что, обязательно сам? Некого послать?

— Она ближе всего ко мне.

— Действуй, — одобрил его решение Бакулин.

Он знал, что скоро должен появиться командир полка Тюльков, которому очень не понравится, что, толком не начав наступление, батареи теряют одну машину за другой.

Карелин осторожно приближался к замаскированной среди деревьев «гадюке». Времени на разговоры у него не было. В эти же минуты механик-водитель продырявленного «хетцера» увидел идущую наперерез русскую самоходку. Это была «сушка» младшего лейтенанта Евсеева.

— Русская «штуга» слева! — крикнул механик, разворачивая машину стволом к цели.

Он предпочел бы отступить дальше, но от снаряда не убежишь. Заряжающий выстрелил, промахнулся и попытался перезарядить орудие.

— Не успеем, — ахнул механик-водитель.

Бронебойная болванка врезалась под орудийную «подушку» и заклинила ствол. Масло из пробитого откатника попало на раскаленный снаряд и, шипя, загорелось дымным пламенем.

Контуженный механик кое-как выбрался наружу. Заряжающий тащил к люку командира «хетцера». Дым не давал ему дышать, но ефрейтор все же вытолкнул лейтенанта на броню. Начал вылезать сам, но приближалась другая русская самоходка.

Две «сушки» выстрелили одновременно. Кто-то из двоих попал в цель. Бронебойный снаряд угодил в моторное отделение, огонь охватил машину.

Стреляли комбат второй батареи капитан Бакулин и младший лейтенант Иван Евсеев, командир самоходки из третьей батареи. Евсеев угодил под орудийную «подушку». Кто добил «хетцер» — было непонятно. Главное, немец вышел из строя.

Обе батареи действовали по обстановке. Машина Карелина нацелилась на противотанковую пушку. Расчет «гадюки» вырыл капонир на лесистом склоне холма, перед ними было открытое место и удобный обзор.

Снаряд, выпущенный Федосеевым, взорвался с недолетом. Немецкие артиллеристы, видя новую опасность, разворачивали ствол в сторону самоходки Карелина.

— Дорожка! — скомандовал старший лейтенант.

Хижняк, уже попадавший под огонь «гадюки», неохотно тормознул. «Рискует командир», — подумал он. «Сушка» стояла на открытом месте, а до немецкой пушки с ее сильным и точным боем оставалось не более трехсот метров.

— Сейчас мы тебя, паскуду, возьмем, — бормотал наводчик Федосеев, накручивая ручку вертикальной наводки.

— Никита, заснул, что ли! — не выдержал заряжающий. — Бей, пока нас не прикончили. Снаряд уже в казеннике.

На самом деле прошло всего несколько секунд. Просто в подобной ситуации время тянется очень долго. Не выдерживали нервы. Немецкая пушка на таком расстоянии не промахнется и прошибет их броню и рубку насквозь. Сержант Федосеев нажал на спуск.

Отдача орудия встряхнула легкую машину, а осколочный снаряд взорвался рядом с «гадюкой» — точнее мешала разглядеть густая высокая трава.

— Вперед! Заснул, что ли, — толкнул механика Карелин.

Хижняк рванул, как пришпоренный. Лязгнул затвор, принимая в казенник новый снаряд. Капонир, где стояла 75-миллиметровка, заволокло дымом. Осколки выкосили в траве плешину, а сквозь дым угадывался задранный ствол.

— Испеклась, тварь!

Одна из самоходок, зайдя с фланга, ударила в борт «штугу». Раскаленная бронебойная болванка, пробив броню, смяла казенник пушки, разорвала тело заряжающего и врезалась в боеукладку.

В лопнувших гильзах загорелся артиллерийский порох. Огонь и дым наполнили рубку. Командир машины, немецкий лейтенант, воевавший в России с сорок первого года и уже горевший под Смоленском, среагировал мгновенно.

Он выскочил через верхний люк. На нем тлели комбинезон и ботинки. Подгоняя лейтенанта, вслед хлестнул скрученный язык огня. Успел выпрыгнуть и механик. Наводчик, громоздкий унтер-офицер, сумел открыть боковой люк, но, задыхаясь от дыма, потерял сознание.

Экипаж второй «штуги» видел, как взорвались от детонации несколько снарядов. Затем вспыхнул боезапас, сразу четыре десятка снарядов. Плоскую рубку вспучило, вышибло верхний люк, лопнула в нескольких местах броня.

Из огненного клубка вылетали железяки, смятые гильзы, куски тел наводчика и заряжающего. «Штуга» была загружена снарядами под завязку, и рванули они в полную силу.

Экипаж второй «штуги» продолжал посылать снаряды, невольно оглядываясь на огромный костер. Самоходка из батареи капитана Бакулина угодила снарядом в пол брюхо «штуги». Болванка не пробила броню. Ушла рикошетом под днище и надорвала гусеницу в кормовой части машины.

Ответный снаряд пробил массивный кожух орудия «ЗИС-3», небольшой щит, и наискось прошел по броне, контузив сильным ударом командира самоходки.

Сорванное с креплений орудие вышло из строя. Механик уводил подбитую «сушку» в ложбину. Еще один снаряд, выпущенный вслед, пробил кормовую броню рубки, сбил с ног сержанта-заряжающего, рассыпая сноп искр.

Несколько раскаленных крошек угодили в наводчика, но он не почувствовал боли. Посмотрел на смятый, откатившийся до упора казенник. Потряс за плечо заряжающего, не сразу заметив огромную рваную рану на боку и растекающуюся лужу крови.

Перешагнув через тело товарища, нагнулся над лейтенантом, командиром машины.

— Вы живы, товарищ лейтенант?

Тот с усилием открыл глаза, не понимая, что произошло.

— Машина горит? — приподнялся он, хватаясь за броню.

— Нет. Комбинезон тлеет… вот черт!

Наводчик, плюнув на ладонь, погасил мелкие тлеющие отверстия в комбинезоне.

— Почему орудие молчит?

— Потому что два попадания! — закричал наводчик — Гришку насквозь просадило, и орудие разбито. Понятно?

Но лейтенант снова потерял сознание.

Бессильный что-либо сделать, наводчик схватил автомат и длинными очередями ударил по брустверу траншеи, откуда вел огонь пулемет «МГ-42». Механик наконец довел «сушку» до ложбины и облегченно вздохнул.

— Пронесло, — с усилием выдохнул он, вытирая пот со лба.

Немецкий механик-водитель тоже пытался спасти свою поврежденную «штугу», но только глубже зарывался в болотистую землю. Окончательно завяз во влажной почве и сделал попытку выползти, не давая полного газа — «штуга» весила 24 тонны.

Вытащить ее на буксире было некому, «хетцеры» имели массу 16 тонн. Требовались две машины, но обе вели бой. Самоходка Бакулина выстрелила и разбила ведущее колесо «штуги». Машина была обречена.

В неподвижную цель всадили еще несколько снарядов, и «штуга» задымила. Выскочили три человека из экипажа, но подоспевшие десантники уложили двоих автоматными очередями. Третий сумел убежать.

Младший лейтенант Иван Евсеев, удачно подковавший «хетцера», внезапно увидел перед собой зенитную установку, выползающую из-за деревьев. Длинноствольная 37-миллиметровая пушка, установленная на шасси восьмитонного тягача, была опасна не только для самолетов. Имея скорострельность два выстрела в секунду, она пробивала на расстоянии ста метров броню толщиной 36 миллиметров.

Евсеев отчетливо разглядел, как длинный с раструбом ствол поворачивается в его сторону. Наводчик, опытный сержант, не сумел опередить зенитный автомат на вращающемся лафете.

Немецкие зенитчики были натренированы мгновенно ловить цель. Сразу два снаряда ударили по броне, словно огромное зубило, еще несколько штук пронеслись над головой. Затем снаряды посыпались градом. Машину спасало то, что зенитный расчет поспешил и не подпустил русскую самоходку поближе. Небольшие снаряды оставляли на скошенной броне глубокие вмятины и рикошетили в стороны.

Наводчик самоходки Евсеева тоже выпустил бронебойный снаряд и на секунду приподнялся, чтобы лучше разглядеть цель. Зенитный снаряд ударил его в голову, из-под разорванного танкошлема брызнула кровь.

Заряжающий из новичков ахнул и попятился назад, когда рядом с ним свалилось тело товарища, а кровь густой темной лужей растеклась по рубке. Его отрезвил выкрик младшего лейтенанта:

— Фугасный… быстрее!..

— Уже зарядил.

Прежде чем Евсеев выстрелил, еще два зенитных снаряда пробили наружный щит орудия и застряли в лобовой броне рубки.

В такой обстановке, когда тебя расстреливают с двух сотен метров, а рядом лежит погибший товарищ, легко промахнуться. Но Ваня Евсеев попал в цель.

Шестикилограммовый снаряд (молодец заряжающий, догадался зарядить фугас) взорвался под капотом зенитной установки. Взрывом вынесло, отбросило в стороны оба передних колеса, загорелся двигатель. Перекосило лафет, погнуло длинный тонкий ствол, расчет раскидало рядом с горящей машиной.

Это стало переломным моментом боя. Два уцелевших «хетцера», отстреливаясь, уходили в глубь леса. Десантная рота под командой капитана Александра Бобича выбила из траншеи немецкий взвод.

Пехотный батальон быстрым шагом перебирался через ломаные или треснувшие бревна болотной переправы. Взводы один за другим спрыгивали на твердую почву, а затем, рассыпаясь цепью, бежали вслед за десантниками и самоходчиками.

Комбат Бакулин, видя, что бой почти выигран, оживленно раздавал нужные и ненужные команды. Заметив самоходку лейтенанта Зацепина, приказал:

— Догоняйте «хетцеров». А то весь бой ремонтом занимались.

Саша Зацепин, воевавший с весны сорок третьего года, дважды раненный, награжденный орденом и двумя медалями, скрипнул зубами от злости. В бой он вступил одним из первых, подбил «хетцера», но, получив снаряд в гусеницу, под огнем сумел произвести ремонт.

Два уцелевших «хетцера» уже исчезли в лесу вместе с остатками взвода охранения. Наверняка затаились в засаде и ждут, когда самоходки полезут их догонять. Начальство не даст им уйти далеко и не позволит русским расширить плацдарм.

Кроме того, у немецких пехотинцев имелись реактивные противотанковые ружья «офенрор». Эти полутораметровые трубы на расстоянии ста метров пробивали кумулятивными минами любую броню.

— Зацепин, что, один пойдет? — вмешался Карелин. — Надо дождаться пехотного батальона. Он уже на подходе.

— Пока ждем, немецкие танки появятся. У нас десантная рота имеется. Бери Зацепина, еще одну самоходку — и вперед.

Сам Бакулин лезть в глубину леса не считал нужным. Командир отряда должен остаться на отвоеванной позиции. Кроме того, вскоре должен появиться командир полка Тюльков, ему есть что доложить. Уничтожены четыре немецких «штуги», зенитная установка и противотанковая пушка. Его помощник насчитал восемнадцать убитых фрицев.

— Еще с десяток в горящих «штугах» остались, — не менее оживленно докладывал он. — Так что ударили крепко.

Карелин вместе с Иваном Евсеевым проверяли его избитую 37-миллиметровыми снарядами «сушку». Тело погибшего наводчика лежало накрытое шинелью рядом с машиной.

Бакулин подошел ближе, глянул на пробоины, тело наводчика и поторопил старшего лейтенанта:

— Не тяни волынку. Заводи машины, — и зашагал дальше.

— До конца батарею угробить хочешь? — огрызнулся вслед Павел Карелин. — Ванька чудом из поединка вышел. Эти зенитки танки пробивают, а Евсеев с его хилой броней вдребезги разнес установку. Потому что не растерялся.

Лейтенант Зацепин тоже осмотрел вмятины и заметил:

— Ванька не растерялся, а фрицы второпях чем попало садили: и осколочными и зажигательными. Если бы обоймы с бронебойными снарядами заранее приготовили, прикончили бы наш «фердинанд».

— Молотили и бронебойными, — самолюбиво заметил младший лейтенант. — Вон какие вмятины, и рубка в двух местах пробита.

— Нормально, Ваня. Уделал ты зенитку, — успокоил друга лейтенант Зацепин. — А в лес без пехоты бесполезно соваться. В упор сожгут из своих реактивных ружей оставшиеся «сушки».

Неизвестно, чем бы закончился спор, но заработала рация в машине Карелина. Командир полка Тюльков искал Бакулина.

— Он здесь, неподалеку. Позвать? — ответил в трубку Павел.

— Не надо. Доложи коротко обстановку.

— Плацдарм взяли, метров семьсот в глубину и километр по фронту. В строю шесть машин. Подходит пехотный батальон.

— Продвинуться вперед возможность есть?

— Опасно. Ввяжемся в бой — оголим фланги. Фрицы зажмут и сбросят нас в болото.

Подбежал Бакулин и выдернул из рук Карелина трубку:

— Здравия желаю, товарищ подполковник Высадились сравнительно благополучно, уничтожили четыре немецкие самоходки, оттеснили остальные силы в лес.

— Понял. Молодцы. Закапывайся глубже. Как с боеприпасами?

— Поизрасходовались, пока заслон выбили. Тут еще пушка была и зенитная установка. Тоже уничтожили.

— В общем, закрепляйтесь. Вперед пока не лезьте, — закончил разговор Тюльков. — Я буду через час.

Юрий Акимович Бакулин, взбудораженный удачным боем и похвалой командира полка, раздавал указания, шутил. Затем собрался сходить к командиру пехотного батальона, согласовать дальнейшие действия. На минуту придержал Карелина.

— Слушай, ты много на себя не бери. За обе батареи я отвечаю. Тебе не обязательно разговоры с Тюльковым заводить.

— Я только на его вопросы ответил.

— Мог бы меня сразу позвать.

Когда Павел, козырнув, шел к своим машинам, Бакулин вполголоса бросил вслед:

— В бою бы так шустрил!

В это же время шестерка пикирующих бомбардировщиков «Юнкерс-87» обрушили на бревенчатую дорогу через болото серию авиабомб. К лету сорок четвертого года эти самолеты стали более уязвимыми из-за своей малой скорости (400 километров в час) и слабого оборонительного вооружения.

Но они имели два важных качества: бомбовую нагрузку до полутора тонн и высокую точность бомбометания. Фугасные «полусотки» проделали огромные бреши, переломав и раскидав сотни бревен. Повсюду зияли глубокие воронки, наполненные болотной жижей и обломками древесины.

Переправа была выведена из строя. Среди вывороченных бревен горело несколько вездеходов. По обочинам, проваливаясь по пояс в воду, связисты прокладывали телефонную линию. Саперы заново принялись за свою тяжелую работу, восстанавливать гать.

«Юнкерсам» не дали безнаказанно уйти. Появившиеся с опозданием скоростные «Яки» сбили три бомбардировщика. Четвертый, получив многочисленные пробоины, упал в болото. Лишь два «юнкерса», снизившись до минимальной высоты, едва не задевая верхушки деревьев, сумели убраться на свои аэродромы.

Экипажи самоходок спешно рыли капониры. Пехотный батальон расширял немецкие траншеи, маскировалась батарея «сорокапяток», рыли окопы для противотанковых ружей.

Пехотный комбат Петр Максимович Клычко, грузный дядька, лет под пятьдесят, был из породы старых солдат, начинавший свой военный путь еще в Первую мировую. Был старшиной роты, получившись, командовал взводом и долго носил два кубаря в петлицах (лейтенант). Несмотря на малое образование, его наконец поставили на батальон, которым он разумно и умело командовал уже полгода. Получил «майора» и второй орден.

Бакулин, угостив комбата папиросой, начал было показывать дымившиеся немецкие «штуги» и разбитую зенитную установку, но майора без конца отрывали от разговора подчиненные. Это раздражало капитана. Казалось, тот не обращал внимания на самоходчика, желавшего похвалиться своими успехами.

— Устарели ружья, — кивнул Бакулин на расчет ПТР. — У немецких танков броня минимум полста миллиметров.

— Сойдут на нашу бедность, — невозмутимо ответил Клычко. — В случае чего вы поддержите.

И замахал рукой, подзывая какого-то лейтенанта.

— Мы-то поддержим, только машин у меня маловато. Слышал, наверное, с переправы, какой тут бой разгорелся?

— Нас в это время «юнкерсы» фугасами глушили. Торопились на сушу выбраться.

Затем комбат приказал подошедшему лейтенанту выслать вперед две группы разведки.

— Далеко не углубляйтесь. Саперов с собой захватите, проверьте, не натыкали ли фрицы мин.

— Есть, — козырнул лейтенант.

— Твои не проверяли? — спросил комбат у Бакулина.

— Не до того было.

— Надо было позаботиться. Когда наступление продолжится, можем крепко вляпаться. Ладно, я пошел по своим делам.

Вопрос насчет мин Бакулину не понравился. Конечно, ему надо было сразу выслать вперед разведку. И отделение саперов у него имеется. Замечание комбата неприятно кольнуло самолюбие. Ну и хрен с ним, с этим майором. Плацдарм не он, а Бакулин взял!

Много чего повидавший пехотный комбат мельком глянул на подбитые «штуги» и зашагал вдоль траншеи. То, что вражеские машины догорают, это хорошо. Однако для его батальона главным сейчас было хорошенько зарыться в землю на случай вражеской атаки и выяснить, какими силами располагают немцы.

Бакулин вернулся к своим. Павел Карелин вместе с младшим лейтенантом Евсеевым возились вокруг исклеванной зенитными снарядами самоходки.

Трое ребят покрепче с помощью кувалды и куска железа заклепывали пробоины в броне. Грохот стоял оглушительный, и капитану это не понравилось. Он хотел сделать замечание, но понял, что шум сейчас не имеет значения.

После боя, в ходе которого русские закрепились на плацдарме, немцы знают место их нахождения. Звон кувалды пустяк, фрицы наверняка готовят контрудар, пока разрушена переправа и нет возможности перебросить дополнительные силы.

Еще один самоходчик мыл рубку. Когда выжимал тряпку и выливал воду из ведра, капитан заметил, что вода красная от крови. На некоторое время работа прекратилась, все козырнули Бакулину, даже строптивый старший лейтенант Карелин.

— Продолжайте, — кивнул капитан и осмотрел пробоины. — Крепко вас подковали.

— Машина в строю, — ответил Карелин. — А Иван Иваныч молодец. «Штугу» поджег и зенитную установку раздолбал. Считаю, что орден заслужил.

— Кто это такой — Иван Иваныч? — прищурился капитан.

— А вот, Евсеев Ваня.

Бакулин оглядел мелкого ростом невзрачного младшего лейтенанта в прожженном комбинезоне.

— Ну, положим, «штугу» другой экипаж уничтожил. Кажется, мой. Или не так?

Сказано было вроде в шутку, но капитан смотрел на Павла Карелина с долей вызова. «Штуга», которую уничтожил экипаж Бакулина, до этого получила два попадания, свернуло набок пушку, горело масло. Такую легко добить. Но капитан не желал отдавать какому-то младшему лейтенанту свою победу.

Карелин отвернулся, а Евсеев согласно кивнул:

— Так точно, товарищ капитан. Ваш снаряд фашиста добил.

Подошли четверо десантников с самодельными носилками и обратились к младшему лейтенанту:

— Мы забираем тело наводчика?

— Забирайте. Братская могила готова?

— Так точно. И ребята погибшие рядом лежат. Еще двоих из самоходки надо вытащить, когда она остынет.

— Ты, что ли, насчет похорон распорядился? — спросил Карелина капитан.

— Я, — коротко ответил Павел. — Командир десантной роты Александр Бобич занимается. Девять человек погибли.

— А у нас?

— Десантная рота в штат полка входит, так что все наши. С прошлой весны вместе воюем.

— Ты бы лучше позаботился насчет маскировки и готовности отразить немецкую контратаку. — Бакулин невольно повторил слова старого комбата Клычко.

— Мы этим и занимаемся. Я наводчика с утонувшей самоходки Евсееву передам. Не возражаете?

— Не возражаю. Вот это ты умеешь. Машины топить и с докладом к командиру полка вовремя подлезть.

Замечание было несправедливым. Карелин знал Бориса Прокофьевича Тюлькова с января сорок третьего (тогда он был зампотехом полка) и был поставлен на должность комбата именно Тюльковым. Однако хорошим отношением не злоупотреблял и с личными просьбами не лез.

Поэтому ходил почти год в старших лейтенантах, не напрашиваясь на капитанское звание. И получил наград не больше других комбатов, хотя имел на счету несколько подбитых немецких танков и самоходок, участвовал в рейдах и считался одним из лучших командиров в полку.

Два ордена Красной Звезды и две медали. Плюс четыре ранения. После одного едва оклемался, отлежав три месяца в госпитале.

Вскоре появился командир самоходно-артиллерийского полка Борис Прокофьевич Тюльков. С помощью саперов он вывел через полуразрушенную переправу бронетранспортер «скаут», который считался командирской машиной.

Подполковник Тюльков имел большой опыт, и командир корпуса запретил ему участвовать в атаках на самоходках с легкой броней.

— Угробят, кто полком руководить будет? Начштаба бумаги у тебя хорошо составляет, а замполит в тылу боевой дух поднимает. Да и не влезет он на «фердинанд» — слишком брюхо большое.

Борис Прокофьевич не спорил. Было время, водил полк в атаку, имел ранения. Сейчас руководил наступлением из своего «скаута».

Пока добрались до плацдарма, несколько раз застревали. С помощью лебедки кое-как вытащили завязший грузовик «порше» с тремя тоннами боеприпасов.

— Сто пятьдесят снарядов всего сумели подвезти, — выливая болотную жижу из сапог, сказал подполковник. — Харчей немного, махорки. Зато доктора привез. Раненых много?

— Человек пятнадцать, — ответил Бакулин. — Из них шесть-семь тяжелые.

— Сейчас разберемся, — кивнул хирург полковой санчасти.

Вместе с медсестрой и двумя санитарами он направился к соснам, в тени которых лежали раненые. Павел невольно поглядел вслед.

В прошлом году он встречался с медсестрой полковой санчасти Катей Маренковой. Любовь-нелюбовь — на войне трудно понять. Но решили, что если доживут до победы, то поженятся. Не получилось. Катя погибла в сентябре, переправляясь через Днепр. Буксир, на котором находились медсестры и санитары, угодил под тяжелый снаряд и затонул. Никто не выплыл.

Тюльков собрал короткое совещание. Сообщил, что саперы уже начали восстанавливать переправу, а пока главной задачей остается удерживать захваченный плацдарм. Было бы неплохо расширить его.

— Кто и что перед нами? — спросил подполковник Бакулина.

— Два уцелевших «хетцера», остаток взвода охранения. Наверняка фрицы подбросили подмогу.

— В каком количестве?

— Ну, пехоты немного, возможно, противотанковые пушки.

— Юрий Акимович, ты хоть разведку провел?

— Провел, но людей мало. Самоходки в порядок приводили, маскировали.

Вмешался пехотный комбат Клычко, который тоже присутствовал на совещании. Говорил он короткими рублеными фразами:

— Я послал две группы по пять человек. Высмотрели две «штуги», три полевые пушки, бронетранспортер. Пехоты там уже не меньше ста человек. Саперы мины ставят.

— И все?

— Думаю, в глубине еще какие-то силы есть. Ребята не смогли далеко проникнуть, обстреляли их. Один разведчик погиб, двоих подранили. Примерный план немецких позиций командир разведки накидал. Вот, гляньте, товарищ подполковник.

— Как думаешь, — спросил Тюльков, рассматривая план, — сумеем мы еще хотя бы на полкилометра продвинуться?

Клычко утвердительно кивнул.

— Думаю, сможем. Фрицы пока еще в себя не пришли, укрепления впереди отсутствуют.

— Нам как раз этого расстояния не хватает, чтобы переправу от прямого огня защитить. Но место здесь лесистое, самоходки следом за пехотой пойдут. Поддержат огнем. Иначе сожгут обе батареи из реактивных ружей, если машины вперед сунутся.

Майор покрутил головой, засмеялся.

— Чужими руками жар загрести хотите.

— Другого выхода нет. Останемся на этой открытой полосе — фрицы нас до вечера прикончат. Три полевых орудия у них имеются плюс «хетцеры». Подтянут еще минометы и перепашут наши позиции. Надо срочно вклиниться в лес, оттуда нас уже не вышибут. И сделать это как можно быстрее, пока немцы после своих потерь не опомнились.

Пехотный комбат и сам понимал ситуацию. Спорить и рассуждать, кому идти впереди, только время терять. Легкие самоходки и созданы для того, чтобы пехоту огнем поддерживать. С их броней напролом идти — верная гибель.

Надо бросать батальон в бой, захватить лесной участок и продержаться до ночи. Тем более атаку поддержат самоходки. А ночью переправу наверняка восстановят, подтянут артиллерию, пехоту, возможно, танки. Тогда уже легче дышать станет.

Атака прошла относительно успешно. Командиры рот свое дело знали и перебежками отвоевывали участок за участком. Самоходки шли следом, подавляя снарядами огневые точки.

Без потерь не обошлось. Погибли человек двенадцать, но спешно укрепляемую немецкую оборону проломили. Оба «хетцера» снова сумели уйти, но две полевые 75-миллиметровки уничтожили огнем самоходок.

Разбили прямыми попаданиями три пулеметных расчета и недостроенный дзот. Захватили среди трофеев несколько ящиков патронов и гранат, консервы, полевую кухню. Большинство своих убитых немцы унесли. Обнаружили шесть мертвых тел, взяли в плен молодого солдата лет девятнадцати.

На новом месте снова окапывались. Впрочем, часть траншей немцы уже вырыли. Настроение поднялось. Разжившись трофейным ромом и спиртом, некоторые бойцы, да и лейтенанты, ходили навеселе, предлагали выпить самоходчикам.

— Не спаивайте моих, — отгонял особенно назойливых Павел Карелин. — Если выпивши в бой пойдем, сгорим, как свечки. Реакция притупляется.

Хижняк взял протянутую фляжку и опустил ее в люк.

— После выпьем. За ваше здоровье.

— И за победу тоже!

— До нее еще дожить надо.

На временном командном пункте допрашивали пленного пулеметчика. Тот был уверен, что его расстреляют, однако держался с демонстративной уверенностью. На вопросы отвечал, но делал вид, что плохо понимает перевод.

Адъютант Тюлькова, лейтенант, закончивший два курса филологического института, за год пребывания на фронте немецкий язык освоил неплохо. Покраснев от злости, повернулся к подполковнику:

— Дурака валяет.

— Предупреди, если будет дурить, расстреляем. Нам с ним некогда возиться.

Но немец заговорил по-русски сам, обращаясь к Тюлькову:

— Господин оберст, можно подумать, что меня ожидает что-то хорошее. Ваш полк в окружении, с пленными возиться некогда.

— Для тебя место найдем, если разговор получится.

Пулеметчик знал немногое. Сообщил, что скоро ждут прибытия артиллерии и штурмового батальона. Солдатам зачитали приказ о том, что в течение суток русский десант должен быть уничтожен.

— Смело держишься, — усмехнулся подполковник.

— А чего мне терять?

— Собственная жизнь — это мало?

— Думаю, что из вас тоже немногие доживут до вечера.

— Сынок, ты, наверное, забыл какой сейчас год?

— Сорок четвертый, ну и что из этого? Думаете, если англичане с американцами открыли второй фронт, то вы уже победили? Напрасно. Сколько попыток наступать вы делали весной, и все они закончились неудачно. Вы и сейчас находитесь в окружении.

— Мне некогда заниматься болтовней, — резко оборвал солдата Тюльков.

Дальнейший разговор не получился. Солдат то начинал давать показания, то срывался на выкрики. Создавалось впечатление, что он либо перенес контузию, либо является убежденным нацистом и по-прежнему уверен в победе Германии.

Тюльков собирался приказать отвести пленного и посадить в одну из пустующих землянок, но внезапно начался обстрел. Не менее пяти-шести минометов вели беглый огонь.

В этом болотистом месте не было надежных укрытий. Вода выступала уже на глубине метра, а в низинах мутная жижа сочилась, едва начинали копать. Обычно глубокие, аккуратно замаскированные немецкие блиндажи и землянки возвышались хорошо заметными буграми.

Защищал в основном лес. Но десятки мин, взрываясь по всей площади, находили свои жертвы. Некоторые врезались в стволы осин и берез, разбрасывая с высоты веер осколков.

Гибли и получали ранения в основном молодые, необстрелянные бойцы. У них не выдерживали нервы: начинали метаться в поисках более надежного укрытия и падали один за другим.

Комбат Клычко открыл ответный огонь из четырех своих минометов. Командиры взводов хватали метавшихся солдат, валили на землю.

— Куда несешься? Совсем башку потерял?

— Лежать! От мины не убежишь.

— Вон траншея, ползи туда.

Тюльков поймал ухмылку на лице пленного. За месяц перед этим командир полка получил известие о гибели сына, недавно закончившего артиллерийское училище. Лицо подполковника дернулось в непроизвольной гримасе:

— Ты чему радуешься, фриц?

— Я не Фриц. Меня зовут Дитрих.

Это стало последней каплей.

— Выведите его!

Старшина Николай Шендаков, помощник командира взвода разведки, с ненавистью поглядывающий на пленного, вытолкнул его из блиндажа. Немец вцепился пальцами в дверной косяк.

— Пощадите, господин полковник!

Старшина, потерявший в этой войне половину родни, не раз видевший, как сгорают заживо в боях самоходчики, пинком выбросил наружу молодого нациста Дитриха.

— Поздно пощады просить! По нашим до последнего из своего пулемета садил. Вон, от пороха вся морда закопченная. Старался, гаденыш.

Оттащив шагов на десять, дважды выстрелил из пистолета. Спасаясь от мин, вернулся в блиндаж и закурил. Руки старшины тряслись. Он воевал в самоходно-артиллерийском полку давно, но расстреливать пленных не приходилось.

Через какое-то время к минометам прибавились гаубицы, которые сосредоточили огонь на левом фланге. Затем началась контратака. Короткими перебежками немцы стремились вклиниться в оборону именно на левом фланге.

Обе батареи самоходок в отражении атаки пока не участвовали. Командир полка Тюльков не хотел, чтобы немецкие артиллеристы засекли замаскированные машины раньше времени.

Для легких «сушек» был опасен даже минометный обстрел. Рубка открытая, если мина влетит сверху, то три человека из экипажа будут наверняка убиты или тяжело ранены. Кроме того, был ограничен запас снарядов. Их берегли на случай танковой атаки.

Пехотный батальон майора Клычко пока справлялся. Но стрельба приближалась то в одном, то в другом месте. Иногда слышались взрывы ручных гранат, признаки близкого боя, который может вот-вот перейти в рукопашную схватку.

Десантный взвод держал вторую линию обороны и одновременно охранял самоходки от прорыва гранатометчиков и саперов. К машине Карелина подошел командир роты капитан Бобич. Оба закурили, прислушиваясь к стрельбе.

Павел помнил Сашу Бобича, долговязого младшего лейтенанта, начавшего свой боевой путь под Харьковом в марте сорок третьего. Тогда их батарея «сушек» спасла взвод Бобича, а младший лейтенант был поставлен командовать ротой.

Бывший недоучившийся студент, только что закончивший курсы младших лейтенантов, пытался ручным пулеметом отогнать немецкий бронетранспортер, чем сразу заслужил уважение и самоходчиков, и своих бойцов.

Много воды утекло с тех пор. Александр Сергеевич Бобич носил уже четыре звездочки на погонах, имел два ордена и несколько медалей. Скулу пересекал давнишний шрам, след осколка.

— Кажется, отходят фрицы, — сказал Бобич. — Стрельба отдаляется.

— Значит, будем ждать нового обстрела. Начнут снова долбить, пока саперы переправу не восстановят и основные силы сюда не перекинут.

— Упорно немцы дерутся. Я думал, после Курской дуги будут бежать без остановки, — рассуждал капитан. — В газетах трубят, гоним фашистов. А они на Днепре три месяца держались. Помнишь, сколько на переправах людей погибло?

— Помню. Катя Маренкова там погибла.

— Неужели немцы верят еще в свою победу? Удар за ударом получают, а дерутся отчаянно. Взять хоть этого пленного. Чуял смерть, а вел себя нагло, гаденыш.

— Из Белоруссии прямая дорога на Германию. На своей земле они еще сильнее драться будут.

Заряжающий Костя Бурлаков с автоматом наготове следил за лесом, откуда могли появиться немцы. День близился к вечеру. В неподвижном воздухе звенели комары, которые ночью не дадут покоя.

— У, гад, сколько крови высосал, — звонко хлопнул себя по щеке Костя.

А через минуту зазвенела, набирая высоту, первая немецкая мина.

— Всем, кроме механика, в укрытие! — приказал Карелин.

Капитан Бобич спешил к своим десантникам. Экипаж самоходки Карелина укрылся в узкой неглубокой щели, где хлюпала под ногами болотная жижа. Правда, сверху соорудили двойной накат из березовых плах, но выдержат ли они обстрел?

Карелин перебежками проверил три другие самоходки своей батареи. Потерь пока не было. Но мины падали все гуще. Где-то впереди раздался крик раненого бойца, на пригорке горел сушняк.

В придачу к обычным осколочно-фугасным минам немцы пускали зажигательные, начиненные фосфорной начинкой. Сырая почва спасала от пожара, однако ядовитый серый дым заставлял людей вылезать из укрытий.

Падали «прыгающие» мины. Коснувшись земли, срабатывал вышибной заряд, и мины подскакивали вверх, взрывались на высоте человеческого роста, доставая бойцов в укрытиях. Росли потери. В нескольких местах мины угодили в траншеи и узкие защитные щели. Погибли и получили ранения около двадцати человек из пехотного батальона.

Еще одна мина попала в артиллерийский погреб, где хранились ящиков пять снарядов к «сорокапяткам». Большинство зарядов было бронебойным. Взрыв от детонации получился не такой и сильный, но вспыхнувший порох указал цель.

Новая серия мин обрушилась на орудийный расчет, выбив его почти целиком. Прямое попадание вывело из строя противотанковую пушку.

Фосфорная мина взорвалась рядом с самоходкой лейтенанта Зацепина. Пока тушили брезент и сбрасывали с брони комки горящего фосфора, сильно обгорел наводчик.

Все ждали темноты, когда восстановят бревенчатую дорогу и подойдет подмога. Но саперов непрерывно обстреливали. Когда переправа была почти готова, на нее обрушила огонь батарея 150-миллиметровых гаубиц.

В течение сорока минут вновь проложенная дорога была разбита попаданиями тяжелых снарядов. Все это произошло ночью.

Теперь помощи ждать было бесполезно. Справа и слева продолжалась артиллерийская стрельба. Наступление, начатое утром 22 июня (из осторожности названное «разведкой боем»), продолжалось на широком фронте в 400 километров.

На рассвете 23 июня, когда уже была разрушена переправа и отрезанный десант ждал новой атаки, сразу в нескольких местах раздался грохот орудийной канонады. Отрезанный от своих, десант не знал, что после разведки боем началось основное наступление, известное в истории как операция «Багратион».