Люди Приземелья

Владимир Михайлов, 1966

Признанный мастер отечественной фантастики… Писатель, дебютировавший еще сорок лет назад повестью «Особая необходимость» – и всем своим творчеством доказавший, что литературные идеалы научной фантастики 60-х гг. живы и теперь. Писатель, чей творческий стиль оказался настолько безупречным, что выдержал испытание временем, – и чьи книги читаются сейчас так же легко и увлекательно, как и много лет назад… Вот лишь немногое, что можно сказать о Владимире Дмитриевиче Михайлове. Не верите? Прочитайте – и убедитесь сами!

Глава первая

1

Его установили далеко за городом; в городе просто не нашлось места, даже самая большая площадь оказалась тесна. Но там, пожалуй, он выглядел бы еще необычнее.

В нем не было ничего от Земли, хотя кругом росли цветы и двигались люди. Он стоял, чуть отклонясь от вертикали; строго вертикальное всегда кажется статичным, а он и здесь был весь — стремление.

Упираясь в площадку причудливым плетением амортизаторов, касаясь земли краем главного рефлектора, он уходил вершиной далеко в небо. Там в антеннах защиты и связи иногда запутывались облака. Они стекали каплями по холодной броне, и чудилось, что в часы маленького земного ненастья «Джордано» сильнее тоскует по простору и по тем, настоящим, бурям, с которыми стоило бороться.

Он грустил, созданный для преодоления гравитации, но в конце концов прикованный ею к планете. Старый, с изъеденной излучениями обшивкой, с демонтированными реакторами, бездействующими системами, с обезлюдевшими рубками, постами, лабораториями и каютами корабль был опущен на Землю и поставлен памятником самому себе — памятником «Джордано».

Но привычка — великая сила, привыкают и к памятникам, их перестают замечать. То, что было героизмом, становится обычной профессией, и памятник подвига воспринимается подчас как памятник старины. Для того чтобы до конца расшифровать иероглиф из гранита или металла, недостаточно знать его современное значение, надо знать, как памятник выглядел в те времена, когда был заслужен.

Узкие тропинки первопроходцев расширяются и превращаются в дороги с твердым покрытием. Уменьшается риск, увеличивается практическая направленность. Школы мужества заменяются профессиональными школами. Но пока памятники кораблям стоят, можно быть уверенным в том, что другие корабли летают. Они уходят ночами, полными звезд и вдохновения. Вот увел свою машину капитан Лобов. И связисты ловят его отрывистые сигналы.

2

На глубине тридцати тысяч метров привычное гудение моторов неожиданно изменилось. Оно стало настойчивей, и в нем появилась какая-то резкая нота. Как будто один из хористов пустил петуха.

Нет, колонки с резцами вращались по-прежнему. Их сигналы, пришедшие в ответ на молчаливый вопрос автомата, уверяли в полном благополучии. Автомат переключился на движущие устройства. И там не было никаких неисправностей. А моторы выли все надсаднее. Повышалась температура. Запахло перегоревшей смазкой.

Автомат запросил информацию у транспортера-улитки. Транспортер действовал. Но датчики свидетельствовали о том, что он работал вхолостую. Логическое устройство автомата мгновенно отыскало причину: резцы, работая, не брали породу. Они могли разрушить любой, даже самый твердый минерал. Но здесь пришлось воевать с вязкостью. Резцы проворачивались впустую, как ложка в стакане чая.

Автомат дал команду изменить направление. Механизмы подчинились. Но было слишком поздно: для того чтобы повернуть, надо обладать хоть какой-то скоростью. Скорость же равнялась нулю.

Тогда автомат выключил моторы, чтобы не дать им перегореть. Он устремил все внимание на борьбу с температурой. Но раскаленное вещество мантии было сильнее. Криогены, изнемогая в единоборстве с недрами планеты, спасали землеход еще целых полчаса. Затем они, один за другим, вышли из строя. Автомат бесстрастно зафиксировал это. Потом сообщения его стали поступать с перебоями. По доносившимся обрывкам рапортов можно было представить, как жара в замкнутом объеме землехода превысила все установленные пределы. Начала течь обшивка. Последними вышли из строя антибары. Тогда в бой вступило могучее давление земных глубин. Автомат включил моторы, пытаясь в последний момент все-таки пробиться…

— Два часа, — в предсмертное бормотание автомата вклинился мягкий, но настойчивый голос. — Два часа. Прошу вас, кончайте. Два часа. Вы достаточно поработали сегодня. Уже два часа. Пожалуйста, выключите Элмо, иначе через пять минут сработает аварийный выключатель. Два часа. Прошу вас…

Медленно, как после глубокого сна, Кедрин открыл глаза. Протянув руку, плавно выбрал на себя рычаг включения Элмо. Затем так же неторопливо стащил тяжелый шлем.

Уже два часа. Как и всегда, время пролетело незаметно.

Еще несколько минут, и исследование очередной аварийной ситуации было бы закончено. Но и без того ясно, что автомат ориентируется недостаточно быстро. Хотя, по сравнению с предыдущим вариантом, он стал мощнее.

Снова надо перерабатывать схему. Но беда в том, что глубинщики ограничивают в объеме. Понять их можно, а помочь? Создать устройство нужной мощности в столь малом объеме, пожалуй, вообще немыслимо. Не видно путей.

Конечно, можно попытаться увеличить количество датчиков вязкости. Может быть, перейти на локацию. Но это — опять объем.

А пока можешь считать, что ты сгорел в недрах вместе с кораблем. Если бы испытания проводились не теоретически, а на самом деле.

Кедрин попытался представить себе, что он погиб. Это не удалось. И правильно. Будь он там, он заметил бы все раньше автомата. Принял бы меры и спас бы корабль.

Впрочем, и корабль-землеход существует пока только в теории. Зато задание существует на практике. И сейчас придется идти к Меркулину и докладывать, что автомат не вписывается. А если вписывается, то не тянет.

Кедрин встал. С наслаждением потянулся. Затем, воровато оглядевшись, выжал стойку на руках. Снова встал на ноги. Третья позиция. Выпад. Еще выпад. Вы не ранены, мой друг, — вы убиты.

Он поклонился воображаемому противнику и натянул куртку. Перед тем как выйти из лаборатории, обвел ее взглядом. Меркулин непременно спросит, выключено ли то и заблокировано ли это.

Обычная лаборатория. Глубокие кресла, зеленая ветка в тяжелой вазе, выбранные на сегодня мягкие тона трех стен. Вместо четвертой — окно, и за ним — деревья, зеленоватый свет лесного дня. Ушли в прошлое приборы, аппараты, чертежные комбайны, специальная посуда. Остался только пульт — единственный инструмент конструктора. А за стенами, за их скромной гладью — бесчисленные блоки Элмо, электронного мозга. Стоило его включить, как Элмо превращался в продолжение мозга Кедрина. Он отдавал в распоряжение человека обширнейшую память и невообразимую быстроту расчетов.

Кедрин прикоснулся к ручке. Белая тяжелая дверь медленно отворилась.

3

На дверях директора института было написано: «Меркулин». Без званий и титулов, тем же шрифтом, каким на дверях лаборатории Кедрина было написано: «Кедрин».

И все же Кедрин поднял руку осторожно, словно бы стараясь не привлечь ничьего внимания. Стук получился очень деликатным. Меркулин, нажав специальную кнопку на пульте, тотчас отворил дверь.

Он вытянул массивный подбородок, повернув голову к креслу. Это означало приглашение сесть. Кедрин уселся. Меркулин несколько секунд глядел на него; не в глаза, а куда-то в середину лба, точно хотел прочитать мысли. Потом на втянутых щеках появились морщины: Меркулин улыбнулся.

— Объем? — спросил он.

Кедрин кивнул. Он не стал спрашивать, как Меркулин догадался. Шеф страшно удивлялся, слыша, что ход его мысли может быть для кого-то неясным.

— Естественно, — сказал Меркулин. Теперь он несколько секунд смотрел поверх кедринской головы. Кедрин молчал. Потом Меркулин поднял брови, словно сомневаясь, но тотчас же утвердительно кивнул.

— Велосипед, — сказал он. Затем взглянул в глаза Кедрину. — Не надо изобретать велосипед, — пояснил он. — С таким ограниченным объемом мы встречаемся впервые. Но это — мы. Другие уже решали компоновочные задачи такого рода. Поучимся у них.

Он помолчал.

— Если, конечно, тебе самому не пришло в голову какое-то решение.

— Я не нашел решения, — помедлив, признался Кедрин. — Мелькнула было одна мысль…

— Ну, ну?

— Я подумал: ведь будь там, в корабле, я сам — ну, вообще живой человек, — он заметил бы все значительно раньше автомата. И спас бы положение. Но почему вы никогда не соглашаетесь с тем, чтобы послать человека? Почему все машины, которые конструирует наш институт, целиком автоматизированы? Всегда ли это нужно? А если человек хочет сам…

Меркулин жестом приказал ему замолчать.

— Я понимаю тебя. Мне приходилось выслушивать такое и раньше. Молодость нередко задает себе такие вопросы. Молодость горяча — но, к сожалению, как правило, слишком мало знает и далеко не все понимает даже в тех вещах, которые ей уже знакомы. Послать человека… Да, самое легкое. Но человек — не чернорабочий. Он повелитель. Лучшие умы работают над тем, чтобы продлить жизнь человека, охранить ее от всяческих случайностей. А ты хочешь послать человека туда, где ему будет угрожать множество опасностей. Вернуться чуть ли не в каменный век — вот чего хочешь ты, по сути.

Кедрин задумался. Слова Учителя звучали убедительно.

— И кроме того: попытайся объективно оценить обстановку, в которой ты живешь. Представь себе хоть на миг, что ты очутился в мире, в котором отсутствуют все наши многочисленные средства обслуживания и защиты. Во что превратилась бы твоя жизнь?

— Но это не одно и то же.

— По существу одно. Но довольно, вернемся к работе.

Меркулин повел рукой, словно отталкивая все лишнее.

— Ты использовал все традиционные возможности, и они ничего не дали. Но вот взять хоть старый «Джордано». Насколько мне известно, автоматы на нем остались: их не было смысла демонтировать. Сходи посмотри на них. Последи за ходом мысли конструктора — и, весьма возможно, найдешь что-нибудь полезное и для нас. Этот корабль строил Велигай. Очень талантливый конструктор…

Меркулин произнес это с уважением. Но одновременно в голосе его прозвучала нотка неприязни. Если только Кедрин не ослышался.

— Да, очень. Но, к сожалению, ему не хватает дисциплины разума. Подчас — просто логики. Очень жаль.

Меркулин нахмурился.

— Впрочем, это не имеет значения. Когда он работает, он работает хорошо.

«Странно, — подумал Кедрин. — Как будто человек может не работать».

— У них свое бюро, — сказал Меркулин. — Мы для них делаем лишь немногие машины. Иди и посмотри. Завтра доложишь.

4

Дверь института растворилась; зажмурив глаза, Кедрин кинулся в зеленый, и золотой, и звенящий день.

Рабочие часы кончились. Медленная волна времени отхлынула, унося на своем гребне аналитиков, операторов, конструкторов, профессоров и лаборантов. Взмывали в воздух небольшие лодки и солидные профессорские аграпланы, непоколебимо устойчивые в полете. В гондолу вакуум-дирижабля набилась молодежь, разинутые до ушей рты виднелись во всех иллюминаторах: кто-то, торопясь, растянулся на дорожке, это было страшно смешно. Дирижабль уже расправил свое угловатое тело и медленно всплывал над вершинами сосен.

Кедрин пошел пешком, потому что только так можно было скорее всего добраться до «Джордано».

Широкая аллея текла плавно, как река; гигантские сосны бросали на нее сложное сплетение теней. В воздухе плыл густой запах устоявшейся весны. Идти было весело. Дул легкий ветерок, и солнце то выглядывало из-за вершин, то скрывалось за ними.

Кедрин шагал, заложив руки за спину. Первые несколько минут мозг по инерции еще работал в ритме лаборатории; потом напряжение спало.

Аллея сделала поворот, и перед Кедриным открылся памятник «Джордано». Кедрин попытался представить, что видит корабль впервые.

Громадная машина. Огромная до нелепости. Интересно, чем можно набить такой объем.

Но все-таки решено блестяще. Кажется, это даже и не механика больше, это архитектура.

Ну, хорошо. А где же у этой архитектуры люки?

Кедрин поискал глазами и присвистнул: люки находились на высоте метров этак двухсот. И к ним не вело ничего. Не было ни лифта, ни скоб-трапа, ни даже простой веревки.

Вот задача для альпинистов — и о чем они только думают?

Ну и конструкция! Хотя там, в пространстве, все равно. А с Земли этот корабль, кажется, и не стартовал никогда. Такие рождаются и умирают в космосе.

Взгляд Кедрина медленно опустился до главного рефлектора и скользнул по его опрокинутой полоскательнице. И в этот миг из-под рефлектора вышел человек.

Было слишком далеко, чтобы различить его лицо; но это было и не важно. Человек торопливо пересек площадь, удаляясь. «Словно за ним гонятся», — подумал Кедрин. Затем он разглядел, что человека ждала лодка. Она сразу же поднялась в воздух и устремилась не к висячему городу, как ожидал Кедрин, а в противоположном направлении.

Ну, счастливого пути.

Он вышел из-под рефлектора, этот человек. А может быть, там тоже есть какой-нибудь ход? Ведь и в полете люди должны были как-то попадать на внутреннюю поверхность отражателя — конечно, при выключенном двигателе. Для осмотра хотя бы.

Что же, заглянем под рефлектор.

Кедрин неторопливо направился к тому месту, откуда минуту назад вышел человек. Вблизи это совсем не хотелось сравнивать с опрокинутой полоскательницей.

Корабль опирался на богатырски раскинутые амортизаторы; к их высокомерно блестящему металлу льнули цветы. Но уже отсюда было видно, что под гигантским куполом Главного рефлектора сумеречно и прохладно. Там цветы не росли; похоже, они боялись проникнуть даже под тот край рефлектора, который поднимался над площадкой, словно приглашая войти.

Миновав амортизатор, Кедрин зачем-то начал считать шаги. На тридцатом он остановился. Край Главного рефлектора навис над ним. На границе света и тьмы Кедрин невольно закрыл глаза и вытянул перед собой руки. Пальцы не встретили препятствия. Кедрин открыл глаза и сделал еще несколько шагов.

Он находился в странном зале; здесь не было ничего, кроме сумерек и шепота, непрерывного и тревожного. Гиперболические зеркальные стены смыкались наверху. Там сумерки превращались в ночь, но в ней угадывалась блестящая поверхность циклопического отражателя.

Было время, когда этой гладкой, как лоб юноши, поверхности приходилось встречать и отбрасывать прочь непрерывные потоки квантов. Потоки, по сравнению с которыми и само Солнце показалось бы всего лишь серым пятном на небосводе (если бы, конечно, кто-нибудь смог увидеть своими глазами излучение двигателя «Джордано» и после этого остался в живых — хотя бы на краткий миг, необходимый для сравнения).

Но пролетает молодость кораблей, и вот уже человек заходит под Главный рефлектор, и разгуливает там, и улавливает таинственный шепот… И пусть бы человеку еще казалось, что шепот этот — язык Вселенной, на котором и должен говорить такой корабль. Но человек отлично знает, что старость металла молчалива, в отличие от старости людей. А шепот этот — всего лишь голоса окружающего мира, уловленные и перемешанные рефлектором, огромной раковиной, выброшенной на Землю океанским прибоем мироздания.

Все это так: отсюда не открывается ход в бесконечность, и штрихи на стенах — не загадочные письмена. Они означают просто, что рефлектор изношен. И однако… странное чувство охватывает человека. Словно здесь, под этим куполом, он вдыхает иной воздух. Словно здесь начинается незнакомый мир, мир иной доблести и других законов.

Кедрин почувствовал, как учащается дыхание. Теперь он видел лучше, глаза притерпелись к сумеркам. Он приближался к центру зала. Внезапно из пустоты навстречу ему выдвинулся человек. Кедрин вздрогнул: встречный ступал по воздуху, стремительно увеличиваясь в размерах и поднимаясь все выше. Вот фантом взвился к вершине, занял весь купол целиком… Кедрин застыл, глядя вверх. Огромные глаза озадаченно смотрели на него с вогнутого потолка.

Может быть, это Вселенная решила поглядеть на него?

Кедрин принужденно засмеялся и качнул головой. Чудовищный глаз колыхнулся, посмотрел косо. Вот оно что! Это всего лишь сам Кедрин отразился в зеркале, в которое некогда гляделась бесконечность.

Это был он сам. Но ведь когда-нибудь, где-то далеко отсюда… человек выйдет из своего корабля, а другой шагнет ему навстречу, и это будет не отражение, но и не человек Земли, ныне обитатель Солнечной системы. Это будет представитель иной цивилизации, где все не похоже на то, к чему привыкли мы у себя, но такое же — желание встреч и дружбы. Да, так и случится!

Кедрин вздохнул.

Нет, вернее всего, будет иначе. Человек не выйдет из корабля. Потому что людей в корабле не будет. Слишком далеко, а главное — чересчур опасно. Звездолет поведут автоматы. Разумные, выдержанные, лишенные эмоций. Человеческая жизнь слишком дорога. И не зря автоматы освободили человека от риска, взяли опасность на себя: им несвойственна боязнь и не нужен уют. А дело человека — находясь в безопасности, получать результаты проведенных автоматами исследований и предаваться размышлениям над ними.

Что ж, это правильно. Ведь не зря громадные институты, множество людей — и Кедрин в том числе — занимаются именно созданием мудрых автоматов на все случаи жизни. Не только для космоса. Пройдет немного времени — и в недра планеты погрузится землеход, машина не менее сложная, чем звездные корабли. Опасностей в недрах даже больше, и поэтому землеход поведут тоже автоматы. Важнейший из них проектирует Кедрин, тем самым признавая правоту Учителя.

Кедрин виновато усмехнулся. Едва не забыл, ради чего он пришел сюда. Одолели посторонние мысли, которые сейчас не могут помочь. А автомат, между прочим, так и не спроектирован, и времени терять нельзя.

Как же тот человек проник в корабль?

Кедрин на минуту задумался, затем, сообразив, нагнулся. Площадка под рефлектором была покрыта слоем пыли. Тот человек не мог не оставить следов.

Следы нашлись быстро. Но они доходили лишь до центра зала. Отсюда они направлялись обратно.

Так что же, он заходил сюда лишь для того, чтобы постоять в центре зала и уйти?

Возможно, и так. Но Кедрин не может ограничиться этим. Ему надо попасть в ходовую рубку. Там стоит нужный ему автомат. Неизвестно лишь, как попасть туда.

— Мне нужно в рубку, — громко произнес Кедрин, словно корабль мог его услышать. И вздрогнул, потому что ответ последовал сразу же.

Голос корабля прозвучал как металлический скрип, негромкий, но пронзительный. Он донесся сверху, но стены подхватили его и начали перебрасываться звуком, как мячом. Кедрину стало не по себе. Он сделал шаг назад.

Узкая кабина опустилась без всякого сигнала, остановилась над самой площадкой. Дверцы приглашающе раздвинулись. Вспыхнула тусклая лампочка.

Не колеблясь Кедрин шагнул внутрь. Дверца затворилась. Снова раздался унылый скрежет, потом он перешел в свист. Чувствовалось, как нарастает тяжесть. Ого, какие ускорения! Это не лифт, а прямо…

Что-то повернулось под ложечкой. На долю секунды наступила невесомость: лифт начал замедлять движение. В следующий миг он остановился. На табло вспыхнули слова: «Ходовая рубка».

Кедрин раздвинул дверь и вышел.

Перед ним открылось небольшое помещение с куполообразным потолком. Стены и потолок матово отблескивали. Кедрин не сразу понял, что это — громадный экран. Он был пуст; но не составляло труда представить, как его усеивают нетерпеливые звезды Галактики.

Посредине рубки возвышался небольшой пульт. Нигде — на стенах, на полу, на облицовке пульта — не было ни пылинки. Казалось, люди покинули эту рубку совсем недавно и ненадолго. В любой момент из вот этой дверцы в стене могли показаться те, кто в полете был душой и сердцем корабля.

Кедрин усмехнулся. Сердцем корабля был вот этот пульт. Под его блестящей облицовкой скрывались тончайшие электронные схемы, хитро размещенные в небольшом объеме. Они-то и были нужны Кедрину.

Ну а что касается души… это уже мифология.

Кедрин обошел пульт. Вот эта панель снимается. Снимем ее. В открывшемся гнезде торчали многочисленные концы аккуратно разъединенного кабеля. Автомат был отключен от сетей корабля. Это было естественно, но Кедрин почему-то вздохнул.

Он снял вторую панель и уселся на пол, скрестив ноги. Предстояло пробраться по всем излучинам мысли неведомого конструктора, овеществившейся в этом автомате. Сначала Кедрин насвистывал, потом умолк. Потом громко засопел и взъерошил волосы. Потом вскочил, зашагал по рубке, размахивая руками, но, смирив себя, снова уселся. Мысль конструктора все больше раскрывалась перед ним. Хотелось смеяться и плакать. Как мало он, Кедрин, еще знает и умеет! Почему-то нам зачастую кажется, что вся мудрость и умение сосредоточены в наших руках. Как мы обедняем этим мир…

А Учитель? Как тактично, осторожно он натолкнул Кедрина на мысль: раньше, чем изобретать велосипед, посмотри, не создали ли его другие. Не успокаивайся на том, что ничего подобного нет в памяти наших Элмо. Они тоже не всесильны.

Что же, теперь принцип ясен. Каждый блок здесь выполняет не одну, а две-три различные функции. Не линейное, а многостепенное конструирование. А ты-то…

Он вернул панели на место и, почувствовав усталость, опустился в кресло, стоящее у пульта. Теперь он видел пульт и экран под другим углом зрения: взглядом участника, а не наблюдателя.

Отдыхать ему всегда помогала фантазия. Кедрин позволил ей расцветить экран огнями звезд. Для этого пришлось на миг закрыть глаза. Внезапно ему показалось, что кресло уходит из-под него. Он встрепенулся. Нет, ничего; это, наверное, порыв ветра качнул корабль, как качает он высокие башни.

А при желании можно вообразить, что это был первый удар двигателей. Что начинается старт…

Старт! И люди улетают. Зачем? Ведь, если все остальные устройства корабля сконструированы не менее остроумно, чем исследованный Кедриным автомат, людям здесь нечего делать. Недаром на пульте так мало органов управления. Но ведь люди летели на этом корабле! И летают сейчас на других.

Значит, было что-то, чего не хотели доверить автоматам? Что это могло быть?

Рассуждая разумно, ничего.

Но ведь трудно предположить, что эти люди понимали меньше, чем он, Кедрин.

Наверное, Учитель — Меркулин — понимает больше. Но тогда почему временами так хочется с ним спорить?

Кедрин снова закрыл глаза. Итак, где-то, очень далеко… Но из корабля не выйдут люди. Житель иной системы напрасно будет дожидаться. Зря будет стучать его сердце. Ну, не сердце; но что-то такое у него будет. Автоматы бесстрастно сфотографируют и запишут его. И снова включат двигатели.

А может быть, и там будет автомат. Корабли будут висеть в пространстве рядом друг с другом. Час, день, неделю. Потом начнут осторожно отдаляться. И, наконец, включат двигатели. Встреча не состоится.

Люди хотят встреч. Может быть, поэтому они и летают? Ведь вести корабли доверено автоматам. Но известно же, что вероятность таких встреч ничтожна. И ради этого — рисковать жизнью? Нет.

Что же влечет людей, вопреки логике, здравому смыслу?

Самое простое: попытаться поставить себя на место такого человека. Это несложно — ты уже сидишь на его месте. Представь: настал час. Курс вычислен, команда на местах. Время! Вот клавиша с надписью: «Пуск». Итак, нажмем ее! Легкое движение пальцем…

Он сделал это движение.

И внезапно на пульте вспыхнули огни. Экран осветился, по нему плыли облака. Едва заметная дрожь прошла по панелям и передалась Кедрину. Автомат включился. Сердце памятника забилось, как будто он все еще был живым кораблем. Теперь представим себе, что кабель не разъединен, что команды идут по своим маршрутам…

Кедрин представил — и двигатели ударили. Перегрузка вжала его в кресло. Облака на миг окутали экран и провалились вниз. Атмосфера засветилась. Автоматы стонали от напряжения. Корабль набирал скорость. Солнце клокотало в фокусе рефлектора. Звезды протягивали лучи. Земля стремительно отлетала, как отбитый сильным ударом мяч. У Кедрина захватило дыхание. Такого испытывать никогда не приходилось.

Раздался сухой треск, огни погасли, в рубке слегка запахло резиной. Замыкание. Старый корабль, его качает ветром, в нем замыкаются провода. Но его люди знали что-то, что сильнее логики. И ради этого оставили себе несколько переключателей. Чтобы чем-то заниматься. Вот хотя бы эта круглая пуговица на пульте. Ее зачем-то нажимали.

Кедрин нажал. Но кнопка не поддавалась. Вместо этого она скользнула по пульту, прочертив по панели след. Эге, это вовсе не кнопка. Какая-то бляшка… значок. Странно массивный значок, забытый на пульте, наверное, одним из членов экипажа.

Кедрин повертел значок в пальцах. На внешней стороне был непонятный рисунок. То ли модель атома, то ли еще что-то… На оборотной — обычный винтик. И что-то написано на металле.

Кедрин поднес значок к глазам. Все-таки здесь темновато.

На значке чем-то острым было выцарапано имя: Ирэн. И номер: 77 368 901.

Да, на значке стояло: Ирэн.

5

На свете много женщин, носящих такое имя. Но настоящая Ирэн только одна.

Кедрин размашисто шагал по аллее. «Джордано» остался далеко позади. Смеркалось, деловито гудели жуки.

Это имя — на найденном в корабельной рубке значке… Случайность? Но немногому же тебя научили, если простое совпадение лишает покоя.

Сначала тебе кажется, что люди должны рисковать собой. Потом под руку подвертывается нелепый значок. На нем — имя. Мало того: на нем еще и номер.

А по номеру всегда можно найти. Это номер связи. Куда бы ни уехал человек…

Нет, не надо. Лучше думать о чем-то другом. О природе. Чудесный вечер. Зажигаются первые звезды…

Почему-то люди хотят летать к звездам сами. А ведь куда целесообразнее, чтобы летали автоматы. Люди не должны гибнуть. Так говорит Учитель…

Опять?

Это наверняка не она. И номер не ее. На Земле сто миллионов Ирэн. Даже двести.

Она тогда тоже говорила: человек должен…

Ну, перестань, пожалуйста. Успокойся.

Кедрин усмехнулся. Призовем на помощь логику. Так советует Меркулин, Что говорит логика? Советует призвать на помощь теорию вероятности. А теория?

Теория говорит, что эта Ирэн — не Ирэн. И номер — не ее номер.

Если бы ты был твердо уверен в этом…

О, тогда бы я спал спокойно.

Думаешь? Так убедись. Вызови этот номер. И поговори с Ирэн. Она окажется… да не все ли равно — кем? Не той, и все.

Кедрин облегченно вздохнул. Конечно, надо позвонить.

Он быстро разыскал лодку и попросил отвезти его на станцию связи. Когда освободилась кабина, набрал номер, уселся и принялся ждать.

Чтобы отвлечься и сократить время ожидания, Кедрин стал представлять, как автоматы среди невообразимого множества каналов связи разыскивают нужный. Интересно, где он окажется? Может оказаться в этом самом городе. А может и где-нибудь в Антарктиде. Или мало ли где. Почтенная старая дама подойдет к аппарату. Ее выцветшие глаза будут с удивлением смотреть на Кедрина… Тогда он извинится. Или ничего не скажет, просто выключит аппарат. И вообще, не следовало набирать номер. Лучше отозвать заказ.

Он протянул руку к аппарату. И в это время раздался слабый звонок и экран засветился.

На нем была молодая женщина. Светлые волосы, веселые глаза, вздернутый нос. Нет, не Ирэн. И ничего похожего.

Кедрин облегченно вздохнул, но сердце его сжалось.

— Добрый вечер, — вежливо сказал он. — Я вас побеспокоил…

«А милая девушка! Интересно, это далеко?»

— Ничего, — сказала девушка. — Собственно, вызов был по шифру моей подруги. Но она сейчас на Архипелаге. Все наши сейчас на Архипелаге. Решили отдохнуть, и связь оставили здесь. Что-нибудь передать? Не зря же вы набрали ее номер.

Кедрин молчал, собираясь с мыслями. Девушка весело глядела на него. Потом по экрану поплыли какие-то волны, незнакомка на секунду превратилась в бабу-ягу. В следующий миг изображение стало нормальным, но Кедрин уже понял: раз такие помехи — это очень далеко.

— Ее зовут Ирэн? — спросил он. Девушка кивнула. — Какая она?

Девушка насмешливо улыбнулась.

— Хорошая.

— Да ну… Сколько ей лет?

Девушка подняла брови.

— Не знаю… Она старше меня. — И милостиво прибавила: — Ненамного.

— А скажите… — Кедрин запнулся. Он понял вдруг, что не знает, что спросить, как описать Ирэн. И вдруг закричал: — У вас там нет ее фотографии?

— Нет, — сухо сказала девушка. — Вас интересует еще что-нибудь?

Вот несчастье: она, кажется, принимает тебя за искателя приключений.

— Ну хотя бы скажите, кто вы?

— Елена. Но я вряд ли смогу заменить… И мне некогда.

— Да нет! — закричал Кедрин. — Не то… Где это? И потом — как ее фамилия?! — Он вдруг вспомнил, что и у Ирэн есть фамилия.

Но девушка уже отключилась; экран потемнел. Кедрин с досадой сжал кулаки. В дверь кабины деликатно постучали. Ну да: торопят. Мог спокойно добраться до дома и разговаривать оттуда.

Впрочем, все равно ее нет, она сейчас на Архипелаге.

И вдруг в голову пришла странная, абсолютно лишенная логики мысль: поехать на Архипелаг. И найти эту Ирэн. Чтобы убедиться.

Нет, ты окончательно расклеиваешься. То старый корабль производит на тебя какое-то уж чересчур сильное впечатление, то имя женщины заставляет совершать нелепые поступки.

Правда, последнее время было тяжелым. Этот проклятый автомат для землехода отнял немало сил. И оказывается, они потрачены почти зря: стоило только забраться в «Джордано»…

А эти люди, которые…

Опять?

Кедрин даже застонал. Нет, невозможно. Домой. И скорее — спать. Впрочем, он сомневался в том, что сможет уснуть.

6

Дома он улегся сразу, едва успев вынуть все из карманов и аккуратно сложить и повесить одежду.

Против ожидания, он уснул быстро, но сон был тяжел. Обрывки каких-то видений преследовали его. Звезды кружились вокруг, автоматы, замаскированные под людей, выходили из звездолетов и церемонно раскланивались. А иногда не было никаких видений, и Кедрину снился голос. Знакомый голос — голос Ирэн.

— Велигай, — говорил голос. — Почему ты не отвечаешь? Ты спишь? Герну удалось найти Гончего пса, теперь связь устойчива. На круглый ставят последние куски обшивки. Мы на Архипелаге; так хотелось побыть у моря, отдохнуть… Приезжай поскорее. Почему ты молчишь? Почему молчишь?..

Голос бормотал еще что-то, умолкал и начинал снова. Потом наконец настала тишина. Спал Кедрин плохо. Торопливо позавтракав, с тяжелой головой, Кедрин отправился в институт. К кому еще, как не к Меркулину, следовало идти в такие вот минуты, когда не хватало душевного равновесия?

7

Впоследствии этот разговор вспоминался Кедрину не целиком, а какими-то урывками. От первой части — пока Кедрин рассказывал о звездолете — не осталось в памяти вообще ничего. А от второй…

— Откровенно говоря, я им позавидовал, — сказал тогда Кедрин, потому что ему хотелось вернуться ко вчерашнему разговору. — Тем, кто летал.

По сути дела, на этом разговор должен был закончиться. Но тут он только и начался по-настоящему.

— Не завидовать надо, а жалеть! — необычно резко ответил Меркулин. — Какой смысл в парусной романтике? Это красиво со стороны, а для тех, кто на реях вязал паруса, это был тяжелейший труд! Наш долг — избавить человека от подобных вещей.

— Но ведь они сами… — пробормотал тогда Кедрин.

— Сами! Косность мышления. Людям все кажется, что автоматы что-то упустят. Виноваты не машины, а люди, которые так думают. — Ты казался мне более… гм… логичным. Конечно, не в моих силах — запретить тебе думать так. Но у меня есть обязательное требование к моим сотрудникам: чтобы они были и моими единомышленниками! Иначе — на Земле полно других институтов. Пожалуйста! Нельзя конструировать машины, не веря в них.

Кедрин верил в машины. Но, наверное, минуты, проведенные в рубке «Джордано», накрепко засели в памяти — и не только в памяти. Ирэн… Не говорила ли она когда-то?.. И Кедрин промолчал. Только кровь прилила к голове. Наверное, он покраснел. Потому что Учитель впервые был несправедлив.

— Люди заслужили счастливую жизнь, — после паузы уже мягче проговорил Меркулин. Кажется, он и сам понял, что был чересчур резок. — Жизнь в тех оптимальных условиях, какие только может дать современная техника — и лишь на Земле. Разве это так трудно понять?

Тут Кедрин, кажется, начал оправдываться. Заговорил о чем-то таком… Помнится, приплел даже сон. Это развеселило Меркулина.

— Я не истолкователь снов, — сказал он. — Но о Велигае я сам тебе говорил вчера. А Ирэн… Наверное, что-то тебе напомнило о ней. Но ведь нельзя менять убеждения в зависимости от того, что тебе приснилось.

Это Кедрин знал. Однако дело было не только в сне. В чем — Кедрин и сам не понимал как следует.

— Ты просто устал, — произнес в заключение Меркулин. — В последнее время ты очень много работал. Не рассчитываешь силы. Знаешь что? Поезжай на месяц куда-нибудь. Отдохни. И ты сам увидишь, как пропадут все эти… гм… не очень умные мысли.

— Хорошо, — согласился Кедрин, хотя вовсе не думал, что именно сейчас должен ехать отдыхать.

Он вышел из лаборатории Меркулина. И не успел закрыть за собой дверь, как в голову снова толкнулась нелепая мысль: «А что, если съездить на Архипелаг?»