Делион. По следам древней печати

Владимир Михайлович Сушков, 2023

Всего лишь один день, одно событие может перевернуть жизнь человека с ног на голову. Флавиан, пастух с севера, получает от дяди таинственную печать, за которой охотятся могущественные силы. Волею судеб Флавиан попадает в водоворот событий. Пастух оказывается в городе воронов, в котором дочь герцога похитили неизвестные, а сам город терроризирует вампир. Нежить расправляет свои плечи, а внутри города зреет раскол, соседние деревни пустеют, а в Рэвенфилде собирается рыцарство со всего Речноземья, чтобы начать алтарный поход. Вечная борьба между добром и злом, мистические силы, смекалка, дружба, предательство – все это ждет читателей в этой впечатляющей саге. Сможет ли Флавиан раскрыть истинную природу печати и спасти мир от ужасов мрачного прошлого и избежать кошмара будущего? Ответы на эти вопросы ждут тебя на страницах этой захватывающей книги, которая окунет тебя в мир мистики и приключений.

Глава 3

Орден стражей изначально представлял из себя обычных телохранителей императорских семей, и был расквартирован в столице Империи. Однако во время Великой войны с Тьмой, династия дарсидов была практически уничтожена под корень. Оставшиеся в живых гвардейцы императора поклялись, что найдут оставшихся в живых потомков Дарса и посадят их на имперский трон. Однако, как говорят многие, сейчас стражи представляют из себя орден, который преследуют свои цели в политике. Поговаривают, что они занимаются не только поиском дарсидов и истреблением нечистой силы, но и занимаются оккультными науками, чтобы возродить старую имперскую династию.

(с) Путеводитель по Делиону.

Конь презрительно фыркнул. Еще бы. Ни одному живому существу в здравом уме не пришло бы в голову идти по местам, где недавно побывала Тьма. Любой человек, если разум его конечно не покинул, обходил бы местность, где недавно свирепствовали Павшие, трижды осеняя себя знаменем колеса. Жрецам бы пришлось проводить обряд «Освятления», и ежедневно читать «Заветы Пантеона» на протяжении месяца, чтобы хоть что-нибудь смогло вырастить на этой земле. Но, велика вероятность, что даже это не поможет им очистить оскверненную Тьмой землю, в таком случае, это место предают «Благодатному проклятию» и распахивают землю освятленным плугом церкви Двенадцати. Вокруг этого места ставятся памятные обелиски, или как их называют жители Империи Геолиды, каменные высотные столбы, с письменами на пьедестале. Обелиски геолиды должны будут служить напоминанием каждому мимо проходящему, что этой местности коснулась Тьма.

Пришлось слезать с верхового животного. Коня можно даже не привязывать, он никуда не денется. Путнику он достался по слишком высокой плате, однако это животное того стоило — оно было буйным и с твердым, как кремень характером, но если ты станешь его хозяином, то конь будет готов сложить за тебя голову. Странник даже не дал ему имя. А зачем? Имена преходяще и поддаются забвению, города порушаемы в руины, тела в прах. Все в этом мире бренно и подвержено старению. Даже боги.

«Если ты слишком ценишь вещь, то потеряв ее, будешь разочарован. С животными тоже самое. Если будешь давать своим забивным свиньям имя, то убивать их будет куда печальнее.»

Поэтому, путник не дал коню никакого имени. Просто называл его «конь». Ну или черный. Животное было темного окраса и обычно, такие верховые животные славились своим мощным крупом и быстротой длинных мускулистых ног. Февсийская порода была выведена в крутых и пологих холмах Февсии, и умело справлялась по серпантинам, взбиралась на небольшие горы и отличалась превосходной выносливостью. Конь хорошо послужил путнику. Пусть отдохнет здесь. Хоть и щепать здесь нечего, кругом была лишь увядшая и сожжённая трава.

«Осмотрюсь», — произнес незнакомец и с каменным выражением лица отправился прямиком в погибший Утворт.

Хватит лишь одного касания Тьмы, чтобы все, что было живым, обратилось бы в смерть. Так и случилось со здешней местностью. Вряд ли был когда-нибудь такой период истории, даже во время Великой Войны, чтобы силы Тьмы заходили так далеко на север. Теперь же настало настоящее, где прошлое меркнет от смрада будущих свершений.

«Тьма пробуждается.»

Касание Тьмы опустошила всю местность в округе. Мелкая сочная трава, едва восставшая от зимней спячки, превратилась в мертвое пожелтевшее гниющее покрывало. Скудная северная почва Нозернхолла, которая давала пищу для домашнего скота превратилась в выжженную мертвую землю, где в ближайшие сотни лет ничего расти не будет.

«А может быть и тысячелетия».

Холмы, которые когда-то казались красотой, нарисованной богами на чистом холсте природе, превратились в голые бугры с увядшей растительностью. Мешанина из желтых и коричневых красок. Здесь было именно то место, где мир померк, как говорил имперский писатель Эрий Красная Рука.

Пахло здесь так же скверно, как и выглядело. Запах перегнившей травы смешался с вонью от мертвых тел и гарью. Даже вороны и другие стервятники никогда не станут пировать на такой земле, пусть и пища тут будет обильной.

«В этом звери намного умнее людей», — подумал про себя путник.

Инстинкты не ошибаются, как разум. Как говорят алхимики, рептильный мозг — единственный орган человека, работающий безотказно.

Галарий остановился на одном месте, перед самим входом в Утворт. Деревня была разрушена Тьмой до основания. Вместо цветущих яблонь и плодоносящей смородины здесь теперь стояли увядшие и покрытые засохшей гниющей корой деревья и голые кустарники. На месте богатого дома старосты деревни стояла ветхая развалина, с рассохшимися стенами, покрытая копошащимися в гнилье паразитами. Тьма убила все, к чему прикоснулась — здесь лежали разлагающиеся тела кур, не успевших сбежать собак и людей, обратившихся за несколько часов в обтянутые кожей гниющие смердящие скелеты. На их лицах отпечатался весь тот кромешный ужас, что не передать словами. Перекошенные в страхе лики, застывшие в изваяниях, скульптором которых была смерть. Вонь разложения стояла страшная, но Галарий даже не посмел закрыть свой нос от этого смрада. Чудовищная вонь царила по всему Утворту. Здесь было мертво все, даже воздух.

«Если мальчик и остался здесь, то он уже давно мертв,», — подумал Галарий, однако все же решил побродить по деревни, чтобы найти юношу.

За спиной Галария развевался его заляпанный дорожной пылью темный плащ, на котором было изображено колесо богов. Каждая из двенадцати спиц колеса олицетворяла одного из богов Пантеона и колесо являлось основным символов имперской религии.

"Колесо дает оборот тогда, когда само захочет"

Каждый человек, вступивший в орден стражей должен был носить этот плащ, он стал отличительным знаком воинов Света. Галарий был одет в плотную кольчугу, а на его поясе висел полуторный меч бастард с красивой гардой с переплетенными узорами.

«Пахнет опустошением и смертью», — приметил для себя страж. «Тут я никого не найду. Все мертво».

Галарию было далеко за сорок оборотов, но не смотря на возраст, он казался настоящим исполином, сошедших с картин Второй Эпохи — эпохи героев, мужчина с мощным телосложением и широкой грудью. Рыжие пряди волос спадали на его крепкий и широкий лоб, ярко-огненная рыжая борода местами росла грубыми клочками, длинные усы топорщились во все стороны. Его небольшой нос смотрелся на лице стража довольно странно, на фоне больших острых скул и широких надбровных дуг.

Воин ордена стражей вертел головой, но ничего живого здесь нельзя было увидеть. Однако, даже Тьма может плохо заметать следы, оставленные на земле. Сама земля, выжженная Тьмой была мертвой и потрескавшейся, где копошились личинки, черви и другие паразиты, воняла ничуть не лучше, разлагающихся на улице трупов, однако Галарий решил воспользоваться Магус Опус. Магическим оком обладают не все стражи ордена, и лишь некоторые могут это делать столь умело, как рыжебородый воин.

Галарий встал на одном месте и прикрыл свои глаза, чтобы сконцентрироваться на эфире. Ведь в орден стражей берут именно тех детей, которые могут хоть как-нибудь взаимодействовать с эфиром, окружающим весь этот материальный мир и Галарий, еще много лет назад был как раз таким ребенком, которому было суждено попасть в орден.

Закрыв глаза, тренировав это уже бесчисленное количество раз, он в момент оказался в океане эфира — в метафизическом пространстве, разрушив материальную стену между физическим и эфирными мирами. Магус Опус позволил разглядеть и без того очевидные вещи — это место было заражено Тьмой. Миазмом. Скверной. Как только не называют люди оскверненный или зараженный «эфир», который является полной противоположностью чистого эфира.

Стражи, маги и большая часть жрецов верили в то, что эфир — это первооснова всего сущего, что абсолютно все материальное, было создано из этого метафизического материала, ну или по крайней мере посредством его. Лишь только малой части живых существ дано взаимодействовать с эфиром и все делают это на свой лад. Маги — пользуются странными формулами, чтобы получить энергию из эфира, значения которых не знает кроме них никто другой, шаманы же впадают в транс, чтобы зачерпнуть силу из эфирного океана. Стражи пользуются совершенно другими методами.

«Все в округе заражено», — мысленно констатировал факт страж.

Но, все же одну интересную деталь он смог разглядеть. Магус Опус позволил видеть Галарию материальный мир, только в его метафизическом обличии, как эфирная энергия обволакивает все живое в округе. Мир стал монотонно-серым и всплески эфирной энергии можно было увидеть только в виду причудливых линий, тянувшихся по горизонту.

«Следы», — Галарий опустился на корточки, увидев отчетливые отпечатки эфирного возмущения.

Вернуться в реальный мир, мир физический, даже для подготовленных стражей было сложно. Многие попросту могли затеряться в бесконечных эфирных потоках и вечно блуждать в океане эфира. Рыжебородый воин нашел путь назад и вернулся в застенки своего разума, открыв глаза, он первым делом поглядел на засохшие, покрытые коркой лошадиные копыта. Даже миазмы не смогли до конца уничтожить то, что было до них.

Каждый страж использовал свои умения по назначения, годами оттачивая их в застенках Обители — острова, где проходили обучение и проживали в период бездействия стражи. Помимо метафизических упражнений, каждый страж должен был знать досконально историю Делиона, уметь разбираться в десятках религиях и народностях, а так разговаривать на самых распространенных языках — имперском наречии, руническом письме цвергов, клинописях, сакралики, наречии альвов, языке амазонок и так далее. Каждое из чувств стража обострялось благодаря их «тайным» упражнениям — зрение у стража должно быть орлиное, нюх, как у стервятника, а слух — как у совы.

Большая ладонь Галария накрыла один из следов и его пальцы начали изучать каждую ямку, несмотря на то, что миазм деформировал след.

«Лошадь. Невысокая, северной породы. Подкованная искусным кузнецом. Судя по глубине следа, несла на себе одного всадника.»

Это показалось стражу в меру интересным. Он был скуп на эмоции, а уж тем более на слова, однако возможно это была нить, которая приведет его к мальчишке. Его взгляд упал на другие следы, чуть более глубокие.

«На этой лошади был взрослый человек. Или тучный юноша. Возможно, она была нагружена большим количеством припасов.»

Он сразу же откинул эти мысли, осознав, что убегавшие не смогли бы запастись впрок, при внезапном нападении Тьмы.

«Двое. Были здесь. У этого дома, затем ускакали на лошадях. Им удалось уйти от Павших»

Рыжебородый обратил внимание на то, что следов было много именно в этом месте, возле подворья, где он и изучал следы. Это значило, что именно отсюда они начали свой путь, возможно первый человек специально нашел лошадь для второго. Он решил заглянуть внутрь дома, оценить обстановку и возможно, найти что-нибудь интересное внутри.

Двор был вымершим. Разлагающиеся куры лежали подле курятника, сбившись в одну зловонную кучу, земля была тут такой же выжженной, и помимо этого тут были и другие следы от копыт, но намного крупнее и более…Необычные…

«Павший. Это был Тень.»

Дом покосился и от него сильно село ветхостью и гнилью. Многочисленные паразиты съедали дерево и все это здание выглядело после прикосновения Тьмы ненадежно, казалось, что дом вот-вот рухнет и погребет под собой стража, однако Галарий решился войти внутрь. В предбаннике было не убрано, здесь царил настоящий хаос — поржавевшие железные чашки валялись по всему полу, сгнившая древесина поросла кислицей — опасной ядовитой травой, а потолочные балки грозилась упасть в любой момент на голову стража.

Войдя в комнату он обратил внимание на мертвеца, лежавшего на сгнившей кровати — ссохшееся тело было небольшим и принадлежало совсем юному мальчику, над ним роились тысячи мух, издавая раздражающее жужжание. Насекомые были повсюду, оседав на крыше, стенах, разбитых окнах, полу, и все тело было облеплено ими, превратив худощавого мальчика в крупно сложенного мезоморфа.

Как только Галарий очутился внутри помещения, на его доспехи начали садиться мухи, даже не страшась живого человека, который мог прикончить их в один момент. Воин подойдя к телу пытался отогнать мух и заметил, что они облепили по большей части правую верхнюю часть тела.

«Это он», — страж был уверен, что этого мальчика ранили зачарованным мечом, рана от которого имеет свойство не затягиваться.

Нагнувшись к груди мальчика, он решил обследовать рану детальней. Страж поводил носом вокруг раны, приглядываясь к ее ровным краям. Порез был глубоким и жутко вонял гнилью и не оставалось никаких сомнений, что это был тот мальчик. Не успел Галарий согнать мух с засохшей от крови раны, как насекомые вновь налетели на лакомый кусок.

Внезапно, страж почувствовал на своей кольчужной перчатки железную хватку, которая грозилась переломать его кисть в нескольких местах. Мальчик открыл свои мертвые глаза и уставился бледным и чудовищным взглядом на Галария. Все это произошло за долю секунды. Мертвец открыл свой смердящий рот и потянулся с невероятной силой к шеи воина. Галарий кое-как вырвался из этой цепкой хватки, отпихнув от себя мальчика. Мухи продолжали облеплять мертвое тело, превращая того в уродливого монстра. Выхватив меч, воин снес одним ударом голову мертвого юнца. Тело продолжало стоять на месте, на месте дырки, откуда торчала ссохшаяся гортань не было крови, голова покатилась по полу в один из углов.

Галарий понял, что пора уходить отсюда. Теперь то, что когда-то было живым, обратилось в живое, которое когда-то было мертвым. Но оно было лишь проводником Тьмы, и никакой жизни в этом теле быть не могло.

Поспешно выйдя из дома он увидел перед собой медленно, но верно сжимавшиеся кольцо из оживших мертвецов, павших от прикосновения Тьмы. Их жадный, но в тоже время отстраненный и мертвый взгляд был прикован к единственному живому человеку в округе. Галарий крепко сжав в своей правой руке рукоять зачарованного меча, принял боевую стойку понимая, что без боя ему из Утворта не уйти.

***

— Зачем вы все это рассказываете мне?

Сегодня торжественный день для сара Аувина. Великий. Памятный. Сегодня именно тот день, когда имя этого воина ляжет на страницы книг и его род запишут в анналы истории. Гордый и славный рыцарь все утро молился Двенадцати богам, особенно Старцу — божественному мудрецу и Заступнику — кровавому богу воину, за то, что на него снизошло благоволение Пантеона. Он отстоял всю утреннюю службу преклонив колени, потому что был благодарен Пантеону за то, что его имя на века останется в Кровных летописях. Именно этого жаждет каждый благородный рыцарь, прославить свой род собственными деяниями. Некоторым казалось странным, что житель Речноземья поклоняется Двенадцати богам, но не приносят молитв Деве Битвы. Но ничего странного здесь не было — культурные и религиозные проникновения были взаимны, в Речноземье имперская культура уже давно смешалась с местной, породив удивительный симбиоз.

— Аньи! — рыцарь решил позвать своего слугу.

Аньи хоть и был не расторопным, но это компенсировалось с лихвой с его учтивостью и внимательностью. Аньи был верным сподвижником рыцаря Аувина, и весь свой рыцарский путь Аувин прошел вместе со своим любимым слугой.

— Аньи! — повторил громогласный рыцарь.

«Куда же он запропастился, Бездна его побери»

— Прошу прощения, сар Аувин, но я далек от рыцарства также, как и рыба от полета, к тому же я не коренной речноземец.

Рыцарь Аувин пригладил свои шикарные кустистые усы, поглядывая на своего собеседника. Сегодня, месир Аувин был облачен в свой воинский доспех и за его спиной, с гордостью реял плащ с изображением рыкающего льва, сжимавшего в своих передних лапах копье. Символ его дома. Дома, который в этот день станет знаменитым на все Речноземье. На всю Империю, а может быть и на весь Делион.

"Предки дома Дагнетов могут гордиться мной"

— Это непосильная ноша для одного человека, и я хочу, разделить ее с тем, кому можно доверять, сар Винарий, — ответил на возражения своего собеседника рыцарь.

Аувину было порядком сорока оборотов и был он в самом расцвете сил. Это светило рыцарского движения находился в зените своего возраста, и до заката было ему еще далеко.

«Меня еще ждут великие свершения», — такие мысли вложил в голову Аувина Старец.

Выглядел он статно и атлетично — широкие плечи, могучая грудь, большие скулы с выпирающим лбом, густые кустистые усы. Патрицианская осанка, широкий шаг и прямое бледное лицо сразу же выдавали в нем потомственного рыцаря с блестящей родословной. Но сенешалем герцога Ордерика он стал отнюдь не из-за своего рода, а по заслугам. Он исполнил восемь из девяти своих обетов и уже вписал свое имя в Кровную летопись, навсегда закрепив свой род дагнетов среди других великих рыцарей прошлого.

«Осталось исполнить свой последний обет. И самый важный в моей жизни, и жизни каждого, кто разделяет со мной истинный дух рыцарства.»

Он жаждал встать в один ряд с теми, о ком ему рассказывали учителя в детстве, про кого пели трубадуры на ежегодных представлениях, о ком барды складывали свои красивые сказания. Он желал быть могучим, как Риньеро Медведь, хитрым как сар Фруа, воинственным, как рыцарь Дежо. Теперь мечта его исполнится. Он чувствовал ее волшебное дуновение, словно она незримо своим фибрами касалась глубин его души.

Крепкая дубовая дверь открылась и внутрь вошел человек, на чьем лице постоянно была сонливость и некоторое отчуждение из этого мира. Одет он был в дорогой и украшенный цветными лентами кафтан, сапоги его были покрыты позолотой, а запонки на кафтане были сделаны в виде ревущего льва.

— Сар Аувин? — обратился слуга к своему хозяину.

— Аньи, милостью Девы! — рыцарь позволил себе улыбку на лице. — Зови ко мне цирюльника, не могу же я предстать перед герцогом косматым, словно медведь только восставший от спячки.

— Слушаюсь, милорд, — слуга с меланхоличным выражением лица сделал небольшой поклон и был готов удалиться, чтобы не мешать беседе двух знатных людей.

— Постой, — остановил его Аувин. — Вели конюху наутро седлать мою лошадь, мне надо будет отправиться в свое поместье. Ты останешься в Рэвенфилде, до моего приезда из Дагнетвиля.

Слуга повторил свой поклон.

— Как прикажите, милорд.

Когда дверь закрылась, Аувин вновь посмотрел на своего собеседника. Рыцарю показалось, что бывшему стражу было не уютно в его опочивальне, хотя Аувин не мог понять от чего это, то ли от стеснения, то ли Винарий попросту не любил компаний. Про Винария нельзя было сказать, что он был затворником, но и общительным человеком его не назовешь.

«Может быть ему просто не уютно у меня в покоях?»

Но комната была по своему великолепной, и до Аувина ей пользовались по назначению все магистры Рэвенфилда. Высокий потолок поддерживался арочными дугами, на которые были подвешены светильники со свечами. В центре помещения, у южной стены стояла шикарная кровать, с резным изголовьем и буковым изножьем. Балдахин свисал по всему периметру ложа, а напротив него стоял широкий письменный стол, за которым сидел гость сенешаля.

— Вы мне можете доверять, — подтвердил слова рыцаря Винарий. — Однако, ваши вести подойдут больше для чутких ушей герцога Ордерика, чем для моих.

Аувин еще раз осмотрел свой стол, на котором были разложены различные письменные источники, как новые, написанные рукой ровесников сенешаля, так и древние, сродни возрасту этого самого замка, а может быть эти книги, написанные на древнем речноземном наречии, были старше самого Рэвенфилда. И это была лишь малая часть, которая была в распоряжения рыцаря. Аувин был доволен тем, что собрал так много источников, которые привели его к великой цели, и он готов был поделиться своей радостью со своим гостем.

— Вот, — он указал пальцем на все те пыльные фолианты, ветхие книги, порванные и отреставрированные бумаги, записки с непонятными каракулями, свитками, повязанные красной нитью. — И это еще не все то, что удалось мне раскопать за последний десяток лет, сар Винарий.

Под руку Аувина попалась старая на вид книга, с ободранной обложкой серого цвета. Годы, десятки лет, а может быть и века хорошо потрепали этот многостраничный труд и брать в руки его можно было только с великой осторожностью.

— Воспоминания Анри да Вилля, ученика Лемье да Бурга, коей являлся сподвижником Девы Битвы, — произнес магистр, осторожно взяв в руки книгу и затем положив его на место.

Далее Аувин взял в руку что-то похожее на письмо, написанное на старом наречие Риверланда. Ветхое наречье Речноземье кануло в бытие и в результате симбиоза этого языка с имперским наречием возник современный диалект. В сегодняшнее время имперцы без труда понимают речноземцев, а те в свою очередь могут говорить на имперском языке. Отличается только произношение и интонация, а также малая толика некоторых слов.

— Это письмо сара Лонга к королю Вире да Буле, — это письмо выглядело так, будто его откопали из старинного камина, где оно пробыло под несколькими пудами золы. — Здесь сар Лонг, рыцарь его королевского величества говорит о том, что он знает где находится копье Девы Битвы и готов его показать.

Винарий внимательно слушал своего собеседника, возможно даже с интересом, но не понимал, зачем сенешаль рассказывает ему все это. Бывший член ордена стражей, теперь поселившийся в Рэвенфилде, знал о том, какие обеты дают рыцари Речноземья. И самый основной обет — поиск священной для речноземцев реликвии, копья Девы Битвы, почитавшейся в пределах этой провинции святой. Однако страж не ведал только лишь того, зачем ему вся эта информация?

— Большая часть всех этих источников, свидетельствовавших о копье Девы Битвы находятся в моем поместье, и мне потребовались годы кропотливого труда, чтобы собрать все эти кусочки воедино, — продолжил говорить Аувин. — Клянусь, перед Двенадцатью, сар Винарий, что это воистину титанический труд, но я скрупулёзно воссоздал этот паззл.

Страж понял, без всяких магических штук, по возбужденному состоянию сенешаля, что тот близок к нахождению копья.

— Я вас услышал, сар Аувин, — страж поерзал на стуле. — Но какое отношение это имеет ко мне?

Кажется, этот вопрос оказался более деликатным, чем предполагал Винарий. Аувин ответил на сразу, видимо пытаясь подобрать нужные слова.

— Я открыл местонахождение Копья Девы, достопочтенный Винарий, — улыбнулся сенешаль. — Но одному мне не справится.

Винарий прищурился, пытаясь разгадать уловку Аувина. Он доверял сенешалю, по крайней мере насколько это было возможно, но такого поворота событий он не ожидал. Бывший член ордена Стражей конечно знал об этом древнем могущественном артефакте. Именно благодаря этому копью Дева Битвы смогла одолеть полчища вампиров и убить их бессмертного графа Люция. Каждый из речноземных рыцарей давал посмертный обет, что на протяжении всей жизни он будет искать этот артефакт, который являлся святыней для всего речноземного рыцарства.

— Вы хотите моей помощи, — Винарий произнес совершенно очевидную вещь. — Помощи от стража? Или от того человека, которому можно доверять?

Аувин улыбнулся, стирая указательным пальцем пыль с обложки одной из книг.

— Оба варианта верны, — ответил он.

Винарий медленно поднялся из-за стола и направился к окну, обрамленному железной решеткой. Вид открывавшийся из покоев магистра был прекрасным — большую часть обзора занимали поля, раскинувшиеся перед Рэвенфилдом и спокойная река Холодная, медленно тянущиеся с запада на восток. Гигантская и высокая, словно северный великан стена, казалось с такой высоты небольшим каменным забором.

— Сар Аувин, вы же знаете, что меня с позором выгнали из ордена, — отвечал Винарий. — И за мою голову назначена солидная награда орденом. Если бы не герцог Ордерик, я бы скитался сейчас далеко за пределами империи.

Страж стоявший лицом к окну и разглядывавший вечерние красоты Приграничных земель не увидел, как сенешаль утвердительно кивнул головой.

— Знаю, поэтому мы конфиденциально отправляемся завтра утром из Рэвенфилда, — привел аргумент Аувин. — Тайно и на рассвете мы должны покинуть замок и направимся в мое поместье. Видят боги, сар Винарий, мне нужен ваш меч так же, как и ваше слово. Мне нужны ваши умения. Видят Двенадцать, что копье Девы находится в таком месте, куда может добраться только страж или маг.

Аувин кашлянул и прочистил горло. Он был возбужден и слегка нервничал. Он в шаге от открытия реликвии Девы Битвы, которую искали тысячу лет рыцари до него.

На этом разговор прекратился. Страж обдумывал предложение сенешаля, созерцая окрестные красоты. Аувин не зря не озвучил выгоды и преимущества для павшего стража, ведь он знал, что Винарий не глупец. Искупить собственную вину, найдя одну из самых ценных имперских святынь? Чувство вины снедало Винария изнутри, как какой-нибудь опасный паразит, подтачивая его силы и здоровья. Он уже давно не выходил в эфир лишь потому, что боялся застрять там навечно, никакой практики, только воспоминания о том, как он вступил в орден…Из которого был с позором выгнан.

С тех пор, как Винарий сбежал из Обители миновало много лет и страж был до глубины души благодарен великодушному предложению герцога Ордерика остаться под его протекцией в замке Рэвенфилд. Однако он до сих пор не мог понять, почему он свершил тот поступок, что изменил его жизнь навсегда.

«Реку вспять не обратить,» — размышлял об этом страж.

— Я подумаю, сар Аувин, — ответил Винарий, перебирая складки своего одеяния. — Если мое сердце будет солидарно с разумом, то я встречу вас у конюшни с первыми лучами Светила.

Больше ничего иного сказано не было. Страж поспешно удалился из покоев и как только дверь закрылась, Аувин произнес всего лишь одного слово.

— Будет…

Сенешаль был уверен в том, что страж не откажется от его предложения. С этой мыслью, он решил установить на своем столе порядок из хаотично разбросанных книг. Становилось холодно, следовало бы сказать Аньи, чтобы он прогрел кровать раскаленными кирпичами.

«Пока буду на приеме у Ордерика, пусть прогреет».

Встреча с герцогом кажется последним пунктом перед его отъездом из Рэвенфилда. Последние годы активных скитаний по всей провинции подошли к концу. Доверять своим слугам столь ответственную работу Аувин не хотел, как не хотел и огласки того, что он активно ищет копье Девы Битвы. Он понимал, что некие силы пристально следили за ним, но не понимал природу этих сил. Кто же может противостоять речноземному рыцарю?

«Странно, что я давал обет на поиски этой святыни и так гордился этим, но теперь должен скрывать то, о чем бы щебетали на каждом углу остальные рыцари»

Аувину было важно то, как отреагирует на это герцог. В последнее время с пограничных застав и замков все чаще приходят тревожные слухи о том, что нежить стала более активной. В Лебедином замке нежить неожиданно напало на гарнизон, который с трудом отбил атаки небольшого отряда. Два рыцаря и двенадцать воинов были убиты. Разведывательный отряд под предводительством межевого рыцаря Сиена Луньи исчез. Другие разведчики, которые вернулись с вражеской земли, с Мертвых Курганов говорят, что практически все кланы вампиров объединились под рукой графа Моркула, сына, знаменитого отца — графа Люция, погибшего от того самого Копья Девы Битвы и все Кольцегорье теперь в его власти. Бессмертия графа Люция оказалось раздавлено наконечником этой самой реликвии. Поэтому, Аувин по-настоящему верил в то, что этот артефакт сможет помочь речноземцам одолеть наступающую нежить.

Большинство замков пришли в негодность и буквально рассыпаются на глазах, валовые насыпи уже давно обросли мхом, а клан Моркула подчиняет волость за волостью под свое правление. Худые вести с пограничных застав отразились и на местных крестьянах. Одна баба, живущая на местных полях, клялась всеми богами, что видела у леса огромного волка с тремя головами, и каждая из голов сжимала в своей челюсти по пеленованному младенцу. Рыбаки говорили, что рыба из реки Холодной сама начала выбрасываться на берег. Иные жаловались, что молоко начало скисать за считанные часы. Аувин относился ко всему этому скептически, но не мог отрицать, что вся эта молва — зловещие признаки надвигающейся опасности. Местные жители были суеверными до самых пят, а такие толки средь народа говорили о депрессивном упаднеческом настроение.

«И копье поможет вселить уверенность в наших воинов и простолюдинов. Оно станет нашим знаменем. Символом. Олицетворение самой Девы будет с нами в бою.»

Тогда и лорд-протектор Речноземья Телий даже объявить алтарный поход. Нежить пора давно было уничтожить в их же логове, раз и навсегда сокрушить творение миазмов.

Стук в дверь.

«Наконец-то пришел цирюльник»

— Сар Аувин? — раздался знакомый звонкий голос.

— О, не ожидал тебя здесь увидеть, — ответил магистр и устроился на стуле поудобнее. — Я послал Аньи за цирюльником, хотел, чтобы я вновь стал человек, а не косматым чудовищем.

Магистр пребывал в прекрасном настроение и рассмеялся от души. Гость, вошедший в его покои не до конца разделял оптимизм рыцаря и лишь слегка улыбнулся.

— Я же могу справиться с этим не хуже цирюльника, — произнес гость и показательно несколько раз щелкнул острыми ножницами.

Аувин скептически улыбнулся, но не смог устоять перед обаянием гостя и уселся поудобнее.

— Отвечаешь своей головой за прическу на моей голове, — пошутил магистр.

Гость вошел практически бесшумно. Сальные волосы Аувина были темного цвета и отличались от светлых накрученных усов. Сейчас он больше походил на косматого зверя, проснувшегося от зимней спячки, нежели на достопочтенного рыцаря. Гость повязал на его шеи старое темное парчовое тряпье и начал состригать поросшие слипшиеся локоны.

В этот момент Аувин думал только лишь о том, как добраться до священного копья. Оно было сокрыто в таинственном месте, упоминать при Винарии которое было нельзя, лишь потому, что он отказался бы от этой затеи. Он не должен знать правды. Пока, не согласится на его предложение.

«Никто в здравом уме не решился бы на подобный шаг», — так заключил сенешаль.

В таком случае, стража уговорить было бы практически невозможно.

«А вдруг, когда я ему скажу куда мы направляемся, он развернет своего коня назад в Рэвенфилд?»

И об этом позаботился Аувин. Сенешаль припрятал пару козырей в своем рукаве и Винарий ничего не сможет предпринять в ответ.

— Ну, как твои дела, — улыбнулся магистр, чувствуя на своей голове мастерство псевдоцирюльника. — Мы с тобой очень давно не виделись, к моему несчастью.

Сальные грязные волосы посыпались на каменный пол помещения, куски разлетались по всему полу, но вдруг, цирюльник прекратил работать своим орудием.

— Что случилось? — задал вопрос сенешаль, который уже опаздывал на встречу с герцогом.

Гость, выдававший себя за цирюльника, аккуратно положил ножницы на стол, наклонившись над Аувином.

— Я исполняю свое обещание передать вам слова благодарности, за огромный монументальный вклад в поисках копья. С благодарностью, от графа Моркула.

Аувина будто молнией поразило, он раскрыл рот, но не знал, что сказать, в его голове родились тысячи тысяч мыслей и в этот же момент они все погибли, выветрились или вышли вместе с потом, моментально выступившим на его голове и подмышках. Одна секунда времени длилась словно десятки лет и целая жизнь рыцаря пролетела перед его глазами.

Сенешаль ничего не успел предпринять. Он уже начал вопить к тому моменту, когда острые зубы цирюльника начали раздирать его плоть на шеи, в том месте, где находится артерия. Аувин ощутил, как из двух маленьких отверстий фонтаном брызнула кровь, орошая алым дождем заваленный книгами стол, стены и пол. Аувин хотел схватиться за свой меч, но вспомнил, что оставил его подле кровати, тогда он поднес свою правую руку к ране, чтобы закрыть яростное кровотечение, но цирюльник не дал ему это сделать, вновь набросился на шею бедного сенешаля. Кровь окропила белоснежный балдахин в алые тона. Последнее, что почувствовал орущий от неимоверной боли сенешаль, так это запах мускуса, перемешавшийся с металлическим запахом крови и гнилью изо рта этого существа. В глазах быстро потемнело, у Аувина не осталось сил, чтобы противоборствовать своему недругу. Было только лишь одно слово от цирюльника, которое Аувин услышал сквозь агонию и хрустящие звуки собственной шеи.

— Вкусно.