«Красная Армия всех сильней…»

Владимир Михайлович Далецкий

В книге собрал собственные воспоминания и рассказы друзей, знакомых о незабываемых деньках службы в Советской армии. Как говорится, было разное. Но зато настоящее.

Боевое крещение

Довелось затем полгода «париться» в учебном подразделении ВМФ, что находилось тогда в Николаеве. Жаркий май, все цветет и благоухает. Словом, сущий курорт. Только от этого «курорта» выть хотелось. Если бы на воле, а тут за оградой, и каждый тобой командует.

Согласитесь, непривычно. Казалось, длинные патлы обкорнал — и получай бравого матросика. Однако привычка к вольнице осталась. Поэтому нелегко было приспосабливаться к новым условиям жизни. Это тебе не у мамочки на всем готовеньком. Тут вместо нее — злой старшина. Он уговаривать не будет. Даст, фигурально выражаясь, такого «пинка», что больше не захочется.

Достаточно вспомнить занятия по строевой подготовке. Май, асфальт плавится на плацу. Стоишь, слушаешь нотации главстаршины и чувствуешь, как через подошвы припекает, припекает, припекает!.. Кажется, что сейчас сам потечешь расплавленным воском. Видимо, так в аду грешников черти на сковороде жарят. А как пить хочется! Однако это тоже большая проблема.

Воду разрешали употреблять только кипяченую, так как дизентерия тоже любит на «югах» в курортный сезон отдыхать. Так что воду из-под крана — ни-ни! А иначе начальство так приголубит, что долго потом будешь в нарядах париться. Да и подавали влагу в водопровод два раза в день — утром и вечером. По расписанию.

Поэтому за казармой был оборудован умывальник на энное количество «сосков» с большим баком, где вода накапливалась и хлорировалась. И получалась изрядная дрянь, которую и пить не хотелось. Да и вкус у той воды, как будто водопровод с канализацией перепутали. Зато было где робу (рабочую одежду матроса) постирать. Все своими ручками — мамочки на флоте нет.

Поэтому разрешенный источник животворящей влаги для питья был один. Принесут дневальные с камбуза (кухни) в казарму бочек для питья с еще горячей кипяченой водой. И сразу возле него служивый народ толчется. Хоть в жару пить горячую воду — небольшое удовольствие. Однако вмиг всю воду выжлуктят.

Правда это или нет, не берусь судить. Только говорили, что в эту благословенную воду бром добавляли, чтобы у матросов ненужных мыслей о женском поле не было. Такие слухи ходили среди матросиков. Мол, травят бромом нашего брата. Выпьешь — и прощай мужское достоинство! Только на гражданке и проснется инстинкт размножения.

Только я в это не верил — где наберешься столько брома? На всю «учебку» (военно-морская школа младших специалистов связи) в день килограммы, если не тонны нужны. Несколько тысяч матросиков за железобетонной оградой парилось.

Да и без брома ненужные мысли старшина на плацу выбивал. Бывало, по четыре часа в день, и даже больше (в наказание дополнительные занятия по строевой подготовке), на жаре матросик чеканил шаг. Как только гнездилище грешных мыслей не отваливалось!

А еще без хлорной извести и спать не ложились. Заходишь в гальюн (так у мореманов даже на берегу обычный нужник называется), обязательно обмакни руки в насыщенный раствор хлорной извести. Выходишь — снова не забудь. Нет, не то, что иные подумали, только руки. Или тебе дневальный, который при тазике, напомнит: «Обмакни, военный».

Идешь в столовую — изволь обмакнуть. Снова руки. Так что иногда казалось, что и в пищу ту хлорку добавляют. Только что не посуду на камбузе с хлоркой промывали, не говоря уже про все остальное. Да еще под душ хлорный водили. Для профилактики. Так что хлорка была не только снаружи, но, казалось, что уже изнутри. Даже потом наружу выходила, и не только через поры, но и другими способами.

И вот не посчастливилось и мне — пронесло. Я в том смысле, что приключилась со мной диспепсия. И положили парня в санчасть, да горькими таблетками потчуют. Утром — таблетка, вечером — таблетка, даже в обед — таблетка. Так и хочется сказать, что вместо обеда — таблетка. Просто кормили таким редким супчиком, что его змеиным прозвали. Это когда в кипяченой водичке чуть-чуть отваренной морковки обретается. И все!

А до законного обеда из змеиного супчика и постной кашки проходила очень важная процедура — трудотерапия. В основном ей и лечили, кроме, конечно, таблеток. И лечили довольно эффективно. Народ, конечно же, старался те таблетки незаметно выбрасывать, но все равно выздоравливал как мужи.

Ага, посидишь на такой диете, и, точно, ласты склеишь. Так что все старались выздороветь как можно быстрее. Хотя были и такие, кого с диагнозом «дизентерия» в госпиталь отправляли. Только таких «закоренелых» насчитывалось два-три за все лето из расчета на тех, кто «попал под подозрение». Так и хочется сказать: «под подосрение».

А как курить хочется! Только в санчасти, куда я попал по причине «дристоса», под страхом трудотерапии курить запрещалось. Будто одно с другим связано. Вдыхаешь же через верхнее отверстие, а вытекает из нижнего. Вроде бы все по науке. Но у военных медиков свой взгляд на физиологию человека.

Вот и придумали бравые воины целую науку побеждать — ЗОМП называется. Не перепутайте с защитой от оружия массового поражения. Это другая статья — защита от мичмана Павлова. Начальником санчасти был мичман по фамилии Павлов. Злющий такой. Только заметит, что куришь, там тебя и «трудотерапевтирует». Настоящий медик, если не хуже того.

Куришь в кабинке с дучкой — там все и вычистишь. Грешишь у писсуара — его и будешь драить до посинения. Известное дело, физическая активность способствует укреплению организма. Вот и боялись мичмана Павлова матросики. Поэтому выставляли караул у входа в санузел, а еще один болезный следил из окна второго этажа. Чтобы не получилось как в той известной присказке: писец подкрался незаметно, хоть виден был издалека.

Остальные болезные тихонечко покуривают в туалете. Чуть зазевался караульный, тут уж и разборка начинается: «Куда дел окурок? Показывай! Здесь убирать будешь — тряпку возьми. А ты в кабинке притаился — чтоб блестело все». И блестят у матросиков лбы от напряга. Все дочиста нужно выдраить, а то и завтра «трудотерапия» повторится.

В качестве трудотерапии болезные матросики драили палубу (так у «мореманов» пол называется) в санчасти. Сначала нужно было все аккуратно мыльцем надраить, потом тряпочкой протереть. И чисто, право слово, поучалось. Если что, Павлов проверит. И на путь истинный поставит, скорее, на палубу раком.

Так что выпуска из санчасти все ждали как избавления. Правда, перед этим нужно было не очень приятную процедуру пройти — какую-то там «…скопию». Ректоскопию или еще как — в медицинской терминологии не сиен. Кто подумал, что это от слова «оскопить», то не на много, но ошибся. Если не оскопят, то невинности точно лишат. Это относится к заднеприводным.

Оказалось, что процедура на удивление простая. Берут тубус и вставляют… Рано, как говаривал Задорнов, смеяться! Лучше все по порядку. Пригнали нас, матросиков болезненных, в поликлинику санчасти. Перед кабинетом стоим, друг дружку подталкиваем, мол, кто первый на неизвестную экзекуцию решится. Для всех процедура проходит впервой. Как говорится, все в первый раз бывает. И даже это.

Наконец отважился один очень уж шустрый матрсик. Гордо выпятил грудь и в медкабинет сунулся. Минут пятнадцать его не было, наконец вываливается и матросские брючки застегивает.

— Ну, рассказываем! — напираем на него, мол, как ощущеньице.

Морда, простите за выражение, у бойца красная, глаза отводит и только сквозь зубы цедит:

— С вазелином. И вас тоже с вазелином.

К чему это он, никто не врубился. Но тут второго вызывают, мол, «тот, кто второй, тоже герой в рай попадет вслед за тобой». Тут меня и втолкнули в медкабинет. Смотрю: медбарышня что-то строчит за отдельным столиком. Спасибо, на меня не поглядывает. А вот офицер медицинской службы на меня напирает, дескать, снимай штаны и живо на стол.

Несколько неуставное обращение с низшим чином, согласитесь! Покосившись на представительницу противоположного пола, припускаю штаны и неловко взбираюсь на стол. А та даже и не смотрит — в свои бумаги уставилась! Что в них интересного. А тут военный морячок кряхтит, упирается. Настоящий герой! Только, видимо, уже насмотрелась.

— Спину прямей! — следует команда.

Не без какого-то внутреннего удивления повинуюсь. И, как это в песенке поется, «кошу лиловым глазом» назад. Вижу: помощник военврача берет какой-то большой тубус в руки. А тубус, тубус! Во-о-о-т такой ширины, вот такой величины! С полметра длиной будет. Может, у страха и глаза велики, только зеркальца заднего вида у матроса не предусмотрено. Может, со страху и показалось, но большой, ох, большой!

Вижу: капитан медицинской службы не жалея зачерпывает вазелин (определил по знакомому с детства цвету — в наше время чего только им не мазали) из огромной жестяной банки. Затем смазывает конец тубуса и… тычет им в обратную сторону моего молодого, еще не опытного в этих делах организма. А представительница прекрасного пола еще ниже наклонилась над столом — все пишет. Неужели ей не интересно?!

— Ну, не дергайся, — приговаривает медэкзекутор. — Свободней, свободней, расслабься, видишь, попали. Сейчас как по маслу пойдет.

Совсем как в том анекдоте, когда дедушка с бабушкой свой первый раз решили вспомнить. Забирается дедушка на бабушку и кое-как пристраивается. «Попал», — кричит бабка. «Кажись, попал», — ответствует старик. «Тады, ой!» — ответствует бабка.

Вот и я ойкнул с непривычки. Чувствую: пошло, пошло куда-то внутрь, причем без особого сопротивления. И все глубже и глубже — сколько можно! Метрострой устроили! Остается только за бескозырку хотя бы одной рукой держаться, а то, глядишь, навылет пройдет.

— Что задергался! — возмущается изувер в белом халате, — работать мешаешь.

Интересно, если он мне помогает, то я, то я, то я — а-а-а… Думаете, легко, когда тебя девственности лишают! Конечно, я в этом деле человек неопытный. Однако тут и без практики все понятно — держись за бескозырку!

— Не дергайся, — слышу, но уже через эту самую трубу, что ракетой торчит у меня сзади, глухой голос.

Кажется, скажут «старт», и я прямо с этого специального медицинского стола на колесиках через открытое окно взмою в небо. А оно сегодня такое голубое. И редкие облака по небу скользят. А между ними — птички порхают. Хорошо-то как! Это я через открытую форточку в окне, что напротив стола, вижу. Так бы сам и полетел на волю!

— Все, — слышу опять, кажется, все через эту самую трубу, — закончил.

И как это этот эскулап мне до гланд не дошел? А может? Что-то горло подозрительно першит. А тут вижу: помощник врача (даже не знаю, через что вижу) в меня еще лампочку на длинном штоке вставляет. Лампочка маленькая такая. Ну это я еще выдюжу!

Нутром чувствую, что-то вкручивают, вкручивают в ставший мне чем-то родным, частицей меня тубус. Седьмое чувство, видимо, открылось вместо второго дыхания. А, может, и второе дыхание… через задний проход. А потом! Потом шнур от той лампочки в розетку! Испытываю шок, нет, не электрошок, а обычный шок от всего происходящего. Да, если звезды зажигают, то это кому-то нужно.

С этаким сетевым напряжением в 220 вольт, точно, в космосе побываю. Как говорится, сейчас стартану. С пролетом, шасси только, к сожалению, не убраны (колесики на ножках медицинского стола). А так бы взлетел, ну словно ракета. Только бы операторов пускового стола не обрызгать на взлете. Напряжение присутствует где-то вблизи от тубуса. Неудобно получится. Халат у эскулапа белый. Глядишь, навсегда утратит свою невинность.

— Не дергайся, — слышу опять через тубус в заднице. — Не е…, не дергайся! Лампочка подключена через трансформатор — всего 6 вольт. Да и изоляция надежная. Смело можно вставлять!

А представительница прекрасной половины человечества — ноль внимания, все в своих бумагах! Я, можно сказать, чуть ли не космонавтом заделался, а она… Спасибо капитану медицинской службы, утешил. А то я уже думал, что меня с моей реактивной трубой в сеть подключают. И начну я, как всесоюзное радио, дурным голосом верещать. Но нет, кажется, все обошлось. Даже с освещением внутри как-то теплей, можно сказать, уютней стало.

И тут началось: то мой военврач к окуляру, что в трубу вкрутил (как уже говорилось, даже с подсветкой), приложился. А тут еще с пяток практикантов в звании главстаршин с медицинской военно-морской академии привалило. И те давай к окуляру, что мой тубус венчает, прикладываться. Чувствую теплое дыхание, а у второго по счету нос заложен. Все чую! И что они там во мне интересного рассмотрели!

Может, я себя всю недолгую молодую жизнь недооценивал! А может, это они через окно — ладненько, я вам даже рот открою, чтобы лучше видно было — звездное небо наблюдают. Говорят, что даже в ясный день из колодца звезды видны. А деревья перед окном не мешают?! Точно, через мои тернии — к звездам. Коперники, вашу мать!

А симпатичная представительница слабого пола, видимо, так и не подойдет, глазиком не приложится, не вытрет носовым платочком окуляр. Вот не везет, так не везет. А, казалось, счастье так близко. Только руку протяни, да глазиком приложись. И всю мою бессмертную душу рассмотришь. Такую нежную, такую трепетную.

Чего такого нового для себя открыли эти военно-морские путешественники по пространству и времени, не знаю. Только некоторые даже по два раза прикладывались. Может, планеты солнечной системы рассматривали. Мол, да, Марс сегодня плохо виден! Только слышу, утренний чаек с сухариком наружу просится, да так настоятельно… Отказать невозможно. Тут я уже не выдержал:

— Простите, товарищ капитан медицинской службы, только сейчас стартовать, видимо, буду — завтрак наружу просится.

— А что, — гудит куда-то в объектив военный, — вам слабительного не давали.

— С такой кормежкой, — четко по военному отвечаю, — и слабить-то нечего. Но сейчас так слабит, что не знаю, откуда что взялось.

Быстренько вынули с меня снаряженный тубус — шлеп. Я быстренько брюки подхватил — и на выход. А там приятели по санчасти за руки хватают.

— Куда спешишь, — кричат, — лучше расскажи, чего тебя минут двадцать мурыжили.

— Хорошо, что с вазелином, — пробурчал я и — дай бог ноги. Природа ждать не будет.

И уже на месте, приятно расположившись на корточках в кабинке гальюна, вспомнил свой первый визит в поликлинику санчасти. Да, это когда меня пронесло. Значит, дождался я своей очереди на прием, захожу в кабинет скромным мальчиком, жалуюсь военврачу на жидкий стул, а он мне баночку в руки и: «Неси анализ».

И пошел я тот анализ добывать. Ан не идет — заклинило после жиденького. Я брюки натягиваю и опять к военврачу. А тот свое: «Старайся». Так я до окончания врачебного приема старался. А тут ко мне в кабинку мичман Павлов заглядывает:

— Кто таков будешь?

А я возьми и растеряйся — как тут докладывать старшему по воинскому званию, когда подштанники сняты, а ты в позе «зю». Распрямишься — срам вывалится. Руку к головному убору в уставном приветствии поднесешь — чем тогда брюки держать. Словом, ситуация неуставная.

Одним словом, вручил мичман Павлов мне, как вы уже догадались, тряпку и приказал все в кабинке почистить, дучку тоже. И драил я до вечера, пока военврач со службы собрался уходить. Посмотрел на мои «художества», улыбнулся загадочно и приказал меня в санчасть отправить. Вот это было боевое крещеньице, так крещеньице!

Даже в качестве подзорной трубы выступал, чуть вместо минометно-реактивного орудия не нашел применения. Словом, через свой ненадежный кишечник и прямую кишку попал матрос как кур в ощип. Хотя, что говорить, у нас в военно-морском флоте все через задницу. Как в том анекдоте, через заднепроходное отверстие даже гланды рвут. Согласитесь, многое у нас делается через «задний проход».

И все бы ничего, но с тех пор у меня одна ягодица рефлекторно подергивается — нервный тик. И в горле что-то першит, да такое ощущение, что мне как тогда трубу в задницу вставили, так и вынуть забыли. Хотя вроде бы вынули… Точно, вынули! На ощупь определил. Но все равно такое ощущение, что вынуть все же забыли.