Девятьсот страниц из жизни полковника Каганского. Книга 3. Танкист

Антонина Ивановна Евстратова

Книга рассказывает о человеке, который, не щадя своего здоровья, своих интересов и человеческих потребностей, посвятил себя служению Армии, но этого ему казалось недостаточно и он изрёк: «За время службы в Армии, я сделал больше, чем мог, но меньше, чем хотел».

Полковник Борис Алексеевич Каганский

© Антонина Ивановна Евстратова, 2023

© Борис Алексеевич Каганский, 2023

ISBN 978-5-0060-8047-8 (т. 3)

ISBN 978-5-0060-4758-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

АНТОНИНА ЕВСТРАТОВА

БОРИС КАГАНСКИЙ

ДЕВЯТЬСОТ СТРАНИЦ ИЗ ЖИЗНИ

ПОЛКОВНИКА КАГАНСКОГО

КНИГА ТРЕТЬЯ, Основана на реальных событиях, посвящается родным, воспитанникам, сослуживцам и друзьям.

ГЛАВА 1

ЧАСТЬ 1

УЧАСТОК ДЛЯ ПОСТРОЙКИ ТАНКОДРОМА

Комдив нашёл способ не спрашивать меня и поставил задачу:

— Полковнику Гороховскому с капитаном Каганским в течение сегодняшнего дня подобрать участок местности для подачи заявки на его отчуждение и постройки на нём дивизионного танкодрома!

Выйдя из кабинета полковник Гороховский спросил меня:

— Куда поедем искать этот участок? — я ответил:

— Самое лучшее, товарищ полковник, это взять карту пяти десятку нашей местности и зайти к вам в кабинет! Я предложу по карте после чего проедем туда, вы убедитесь о целесообразности этого места и на этом вопрос будет закрыт! На этом месте я уже неоднократно выполнял упражнения по вождению танков в ротной колонне, и если бы этот участок был отчуждённым, я бы давно там построил свой танкодром, чтобы быть независимым и не ждать своей очереди! — Гороховский оживился, позвал топографа с картой, положил её на стол и сказал:

— Давай, командир, показывай! — я взял карандаш и, отступив от западной границы посёлка Смоляниново, прочертил овал длиной четыре с половиной километра и шириной в один километр, а коричневым карандашом прочертил дорогу, по которой можно перегонять танки, длина дороги до этого места составляла всего пять километров. Этот участок находился на плато сопки, закрывающей западную окраину Смолянинова от залива Петра Великого, рельеф местности на этом участке, как раз подходил под требования курса вождения. Кроме того, там была полевая дорога, доходившая почти до Шкотово, по которой можно было выполнять упражнения по вождению танков в колоннах, причем по этой дороге никогда никакого движения не наблюдалось, это была противопожарная просека. Собираясь ехать с полковником Гороховским на этот участок и, зная его знания в танковых вопросах, я предложил ему сагитировать в нашу поездку зам потеха дивизии. На моё удивление Гороховский — это предложение принял на ура. Зашёл в кабинет зам потеха и оттуда вышел вместе с ним, готовым ехать с нами, но, спросив меня куда едем сказал:

— Я поеду за вами на своей машине, так-как мне потом оттуда надо попасть в Промысловку! — к этому месту было недалеко, для автомашины только не большой отрезок дороги в полтора километра был не асфальтирован. Приехав на место на начальный отрезок этого участка мы остановились, и я показал Гороховскому, где целесообразно в случае, если нам его отведут установить исходную линию. После этого проехали весь маршрут по пробитой моими танками дороге в прямом направлении и в обратную. Зампотеху дивизии участок понравился. Мне он тоже нравился, за исключением того, что правая граница этого плато резко обрывалась вниз очень крутым спуском к Романовке, и обрывом в сторону Смоляниново, правда до этой границы от дороги было метров 120 и эта граница была заросшей довольно плотным дубняком, и могла служить препятствием кому угодно, но только не танкам. Об этом я поделился с зампотехом дивизии полковником, но он не разделил моих опасений и сказал:

— Борис, мы лучшего нигде не найдём! Пусть Гороховский докладывает комдиву, а тот командарму и, как только участок будет отчуждён, строить его будешь ты, я уверен в этом на сто процентов, а я тебе помогу всем, чем обязан помогать кроме стройматериалов! Входи в контакт с зампотылом полковником Ананенко и, не ожидая начала официального строительства завози сюда камень, песок и другие материалы потому, что строить и завершить её сам знаешь, надо по теплу! Да и время не ждёт, людей учить надо!

Отчуждение произошло довольно быстро в течение двух или трёх недель. За это время, я успел навозить туда необходимые мне: песок, гравий, щебень, бут, рельсы на эстакаду и построил временный склад и дежурку для охраны. И, как только поступил приказ на строительство, мой зампотех сколотив из механиков-водителей группы сварщиков и бетонщиков приступили к оборудованию препятствий, на все земельные работы, я выделил два полных рабочих дня для всего батальона, и всё, что надо было выкопать для препятствий и пункта управления было выкопано. Работа шла по графику, и в течение месяца танкодром был готов к эксплуатации, а я не спешил докладывать о его готовности, решив поэксплуатировать его для своих механиков водителей. Отводив по четыре раза с каждой ротой днём и дважды ночью был разоблачён полковником Гороховским, которого чёрт дернул ехать с Промысловки в Смоляниново и от Романовки, он увидел прожектор на пункте управления. Остановился и стал наблюдать. А когда услышал рёв танков приехал на танкодром.

Я спустился с вышки и доложил ему:

— Товарищ полковник, 3 танковая рота выполняет зачётное упражнение по вождению в ночных условиях!

— Так! — сказал Гороховский, — А, как же понять? Вы водите танки, а о готовности танкодрома не докладываете!

— Товарищ полковник, я не докладываю о готовности танкодрома лишь по той причине, что на препятствиях не установлена объективная обратная информация!

— А, как же вы водите? — спросил Гороховский.

— Так у меня телефонная связь с препятствиями есть, и я по старинке выставляю на каждом препятствии наблюдателя, который фиксирует все недостатки и сообщает мне, точно также, как и на том танкодроме!

— А, когда же будет установлена эта объективная обратная информация? — я знал, что этой обратной информации нет не только в Армии, но и на складе Боевой подготовки Округа, но для полковника Гороховского мои слова на удивление звучали весомо.

На следующий день, он очевидно поделился об этом с зампотехом дивизии и тот сразу раскусил мой замысел. Он приехал на танкодром и заявил:

— Борис, я приехал посмотреть в твои бесстыжие глаза, твой батальон водит, а остальные ждут у моря погоды, когда твоя милость доложит комдиву, или мне о готовности объекта! — я попробовал отмахнуться от обвинений той же обратной информацией. Но встретил такую справедливую матерную отповедь и заявление:

— Капитан, этой обратной информации нет и ещё лет десять не будет, а по сему завершай вождение, оставляй здесь охрану и выметайся отсюда до того времени, пока тебе его не выделят по графику! Учти, что танкодром будет закреплён за тобой, и на тебе будет лежать ответственность за его состояние и работопригодноть! Заведи для этого все документы и назначь администрацию!

— Товарищ полковник! — заныл я, — У меня по штату нет личного состава, который бы я мог выделить в администрацию танкодрома!

— Товарищ капитан, эти вопросы я не решаю. Их решает командир дивизии, но то, что я приказал надо сделать!

Вместе с тем, имея в нагрузке танкодром и дополнительную заботу о нём было много полезного, так-как подразделения танкового полка, 411 полка и отдельного танкового батальона зачастую не использовали выделенное им время по графику, чем часто пользовался я, проводя вождение в не плана, за счёт их времени, поэтому наши механики водители получали больше опыта в вождении танков и были значительно лучше подготовленные чем в других частях дивизии. То же самое, я проделывал на танковой директрисе, используя время, не выбранное другими частями.

Солдаты и сержанты втянулись в ритм интенсивной боевой учёбы поняли её вкус и почувствовали в своих руках уверенность в обладании грозной техникой, каждый раз, радуясь достижению отличных результатов в боевой подготовке. Всегда и везде во главу угла, я ставил превыше всего физическую подготовку, используя для неё любое время.

Вместе с тем с офицерами командирами рот и взводов у нас отношения пока ещё не складывались. Офицерам было не привычна постоянная ответственность за своих подчиненных, почти непрерывное проведение занятий, личное выполнение упражнений в первую очередь на ряду с рядовыми и сержантами, малое время, отводимое на отдых и, почти полное отсутствие выходных дней. В отличие от сержантов и рядовых, они ещё не чувствовали перемен в своих подразделениях, не видели изменения в обученности своих подчиненных. Усталость офицеров сказывалась не только на наших взаимоотношениях, но и на качестве обучения солдат и сержантов. По-прежнему в батальоне не доставало семь офицеров и за них работали все остальные.

Понимая, что в таком темпе офицеры долго продуктивно работать не смогут поручил замполиту батальона вникнуть в организацию отдыха офицеров предусмотрев в обязательном порядке очередность компенсации выходных дней в другие дни.

ЧАСТЬ 2

ПОПОЛНЕНИЕ ОФИЦЕРОВ

Со скрипом, но дело сдвинулось с места, а затем и вообще наладилось и стало обыденным. Однако, мой и начальника штаба контроль за исполнительностью офицеров вызывал у них недовольство, и часто на наших совещаниях слышалось слово: «Дисбат!», бросаемое мне, как в укор.

Дождались осень. Из Благовещенского танкового училища прибыло три офицера на должности командиров взводов. Один офицер прибыл по замене из Московского Военного Округа на должность зампотеха 3 танковой роты, а через неделю прибыло ещё два офицера из Запорожья на должность зампотехов первой и второй танковых рот, это были офицеры двухгодичники, закончившие институты и военные кафедры несколько лет назад, а сейчас, призванные в Советскую Армию на офицерские должности. Это были: лейтенант Боря Гринёв, до призыва, работающий начальником сборочного цеха на одном из крупнейших запорожских заводов и лейтенант, Володя Шуликов до призыва начальник сталелитейного цеха Запорожского завода, где у обоих в подчинении были тысячи рабочих. Прибыли они без семей, так-как оба были ещё холостыми, поэтому с размещением их проблем не было, и я их разместил в офицерском общежитии. А ещё через некоторое время прибыл из Ташкента лейтенант двухгодичник Сафаров, фамилия и имя, которого не умещалось в двух строках и, когда я его прочёл в удостоверении личности, я спросил Сафарова:

— А, как же тебя звать, называть, товарищ лейтенант!

— Товарищ капитан, а зовите меня, как меня звала мама — Тофиком! — так и укоренилось за ним, по другому его от ныне никто не называл, только Тофик или Тофик Сафаров, у его фамилии было ещё четыре приставки, которые я уже забыл, но Тофика запомнил на всю жизнь! Без него обязанности начальника взвода связи исполнял сержант срочной службы Воронов, и я горя и заботы не знал о состоянии средств связи на танках, переносных радиостанциях, их аккумуляторного хозяйства и проводных средств. Однако через месяц командования взводом связи Сафаровым при очередном вождении боевых машин, я обнаружил, что обе 108 радиостанции не работают из-за незаряженных аккумуляторов, а взятые с собой запасные находятся в таком же состоянии. Получив от меня соответствующие вливание, я заставил отправиться ему во главе взвода пешком в батальон, зарядить там аккумуляторы и прибыть сюда, а вместо 108 станции пришлось управлять вождением из резервного танка.

Выехав на танковую директрису для стрельбы штатным снарядом обнаружил переносные радиостанции точно в таком же положении, как и на вождении. На этот раз никаких вливаний я не делал, а приказал взводу и Сафарову срочно пешком убыть в батальон вместе с радиостанциями, зарядить там аккумуляторы и сегодня же прибыть сюда. До гарнизона отсюда было ровно сорок пять километров.

Это было исполнено к 24 часам, все четыре радиста, командир отделения и Тофик Сафаров с радиостанциями прибыли на директрису и повалились в траву возле пункта управления. Их обмундирование было мокрым, а радиостанции были с заряженными аккумуляторами.

Конечно же в душе мне было жалко связистов и самого Тофика, но, понимая, что иначе нельзя оставил, как есть, и даже не отметил, что они по-сути дела совершили подвиг за день покрыв расстояние девяносто километров. Возможно на шоссе они проехали на попутке туда и назад 16 километров, но все равно более чем семьдесят километров, они протопали своими ножками, после чего в любое время аккумуляторы на переносных радиостанциях и их запасной комплект были свеже заряженными. Однако Тофик продолжал руководить взводом спустя рукава, и зачастую привлекал к себе моё внимание своими упущениями. Делая вливания, я постоянно напоминал ему о его специальности, а у него она была очень хорошая, в дипломе у него значилась: специалист по разработке и наладке конструкций электронно вычислительных машин. И что радиостанции, как танковые, так и переносные, куда проще любой вычислительной машины и, что я, Тофик, завидую тебе обладателю такого диплома. Все мои вливания Тофик принимал внешне, как должное спокойно. Однако один раз, когда я его распекал особо старательно, он не выдержал и в сердцах заявил:

— Хочешь такой диплом, как у меня, давай шесть тысяч рублей и четыре дня отпуска, я привезу тебе такой же! — от такой неожиданности, я чуть со стула не свалился, а замполит Толя Зубалевич выскочил из кабинета, закрывая рот от смеха. — Иди занимайся взводом, профессор! — сказал я. А через неделю ко мне в кабинет постучался Сафаров и спросил:

— Товарищ капитан, разрешите обратиться по личному вопросу?

— Обращайся, Тофик! — сказал я.

— Товарищ капитан, мне нужен отпуск с выездом на Родину!

— Тофик, ты же знаешь положение о прохождении службы офицерами двухгодичниками. Очередной отпуск им положен только по окончании календарного годичного срока. А, я не имею права предоставить тебе его или даже ходатайствовать о нём!

— Товарищ капитан, дело в том, что мне крайне и жизненно важно сейчас, а не в другое время ехать в отпуск! Дело в том, что перед моим призывом, я встречался с девушкой, а сейчас она оказалась беременной и по нашим обычаям пока ещё не знают об этом окружающие, я должен на ней жениться, иначе позор падёт не только на неё и меня, а на всех наших родителей и наших родственников! Пожалуйста, придумайте, что-нибудь!

Выслушав Тофика, я понял в какое положение он попал, и какие неписанные законы там существуют.

— Ладно, Тофик, иди покури, а я подумаю! — и пошёл к командиру полка. Доложил ему о положении своего командира взвода связи и объяснил:

— Там в Ташкенте ни ему, ни его семье, и семье этой девочки житья не будет, надо помочь ему.

— Борис, но ты же знаешь положение о двухгодичниках?

— Знаю! — ответил я. — Но в нём же ничего не сказано об отпусках по семейным обстоятельствам! Вы имеете на то право давать отпуск по семейным обстоятельствам на десять суток любому военнослужащему полка! — командир полка подумал, вызвал начальника штаба, посоветовался с ним и решил:

— Ладно, Борис, оформляй его в отпуск по семейным обстоятельствам на десять суток, однако учти, что свадьбы там гуляют больше и дольше чем представляемый ему отпуск. Поэтому предупреди его, что он не уложится в десять суток, пусть продлит отпуск у военкома и сразу же сообщит об этом телеграммой в мой адрес!

ЧАСТЬ 3

ЗАТОПЛЕНИЕ ТАНКОВ

Проинструктировав Тофика, как тому положено, я вручил ему отпускной билет и отправил его к своей невесте. Как говорил командир полка, свадьба в десять суток не вложилась, и добрый военком продлил ему отпуск ещё на десять суток, о чем Тофик сообщил телеграммой.

Прибыл из отпуска Сафаров Тофик стал совершенно другим человеком. Ему теперь не нужно было напоминать о его обязанности, он стал инициативным, требовательным к своим подчинённым. А через пару недель Тофик обратился ко мне опять с личной просьбой:

— Товарищ капитан, через неделю приезжает жена, а жить негде.

— Тофик, бери свой взвод, выбирай любой, понравившийся тебе домик в северном городке, восстанавливай его, утепляй, а разрешение на него и ордер, я тебе принесу! Чем тебе ещё помочь?

— Ничем, товарищ капитан, спасибо!

В дальнейшем Сафаров служил без замечаний, а по истечении двух лет не уволился из Армии, а написал рапорт о продлении службы в Армии, в которой остался на всю оставшуюся жизнь.

Двухгодичники: зампотехи рот лейтенанты Боря Гринёв и Володя Шуликов без болезненно влились в ряды офицеров, нашли себя в своих должностях, а их умение руководить людьми и знания ими техники, сразу же привлекало к ним внимание, а исполненные ими дела вызывали к ним уважение. Кроме того, каждый из них обладал и другими положительными качествами. Так Володя Шуликов, имея прекрасный голос пел в художественной самодеятельности дивизии, а Боря Гринёв был не превзойдённым рассказчиком и особенно ему удавались анекдоты. Этим двум офицерам, к которым я проникся уважением доверял всё.

Как-то необходимо было перегнать учебно-боевые танки на танковую директрису. Время года было самое гадкое начало марта, грунт раскисший, речка замёрзшая, если гнать танки по танковой дороге, то маршрут составлял 45 километров, а если на прямую через речку, то только 32 километра, но через речку переправляться сейчас опасно потому, что лёд подтаял и всплыл, а под ним уровень воды поднялся. Отправляя их на перегон танков, я предупредил:

— Вот, что, мои дорогие лейтенанты, не вздумайте сокращать маршрут через речку, сейчас переправляться по льду всё равно, что взять и утопить танк, поэтому перегоняйте по танковой дороге, а как только туда танки доставите, найдёте меня на телефоне и доложите об исполнении!

До самого вечера я ожидал звонка и не дождался, стал звонить на директрису сам, но начальник директрисы сообщил:

— Ваши танки сегодня на директрису не пребывали! — я понял всё. Вызвал водителя БТР-40 и помчался по обходной дороге. У речки увидел картину: три танка запряженные тросами цугом тащили, зарывшиеся в лёд и воду танк, но так-как грунт был раскисший, то тащившие танки своими гусеницами зарывались в грунт по самые полки, не оказывая никакого воздействия на вытаскиваемый танк. И ещё два танка выглядывали из воды и льда, едва видневшимися трансмиссиями.

Пришлось сразу остановить эту свистопляску, позвать их к себе и спросить:

— Как вас понимать, ребята? Ведь я вам всегда доверял, как себе, а вы мне сегодня и сейчас преподнесли такой свинский подарок, который мне не снился ни в одном горячительном сне! — уставшие, испуганные лейтенанты стояли передо мной, переминаясь с ноги на ногу.

— Ну, что, грамотеи, неужели вы не видите, что танки не смогут вытащить, застрявших потому, что им не во что упираться! Лейтенант Гринёв отправляйся в парк на моём БТР-40 и гони сюда «Луку» со всем оборудованием, БТР-40 передай зампотеху Чирскому и скажи, что я приказал ему вытаскивать ваши художества, а я вместе с лейтенантом Шуликовым, оставшиеся три танка по танковой дороге гоним на директрису и завтра из них будем стрелять на правом направлении. И ты Шуликов, будешь головой отвечать, чтобы ни один танк за время всей стрельбы не вышел из строя! — так и сделали. Стрельбу на завтра, я отменять не стал, и начали её своевременно. После начала стрельбы, я поехал к месту застрявших танков, все танки были уже вытащены, и Саша Чирской ходил вокруг них, а за ним следом следовал с поникшей головой Боря Гринёв, молча, выслушивающий маты и перематы в адрес безголовых лейтенантов. Я подошёл к Чирскому, поздоровался и молча показал глазами танки. Чирской ладонью впереди себя прочертил полукруг, что означало во всех трёх двигатели утоплены.

— Ну, что ж Саша, какие на это у нас есть резервы?

— Борис Алексеевич, никаких! У нас на складе полка нет, а обращаться на склад дивизии, это всё равно, что подписать себе приговор!

— Ладно! — ответил я, — Затаскивай их вон в ту рощу, снимай бронировку и вытаскивай двигатели, а этих мальчиков в лейтенантских погонах, я пошлю добывать новенькие двигатели. Посмотрим, на что они способны!

Саша Чирской остался снимать двигателя с экипажами танков, а я забрал Борю Гринёва и поехал на директрису, где собрал зампотехов рот и поставил задачу:

— О затоплении танков языки не распускать! Зампотеху третьей роты взять шефство над стреляющими танками, предотвратив всякие возможности их остановки вовремя стрельб! Лейтенантам: Гринёву и Шуликову выехать в Уссурийск и на обоих заводах проштудировать возможность добычи там новых двигателей! На всё про всё даю три дня! В течение этого срока доложить мне, что для этого надо! К исполнению приступить немедленно, а, чтобы пешком не идти в Смоляниново загрузите ящики со стрелянными гильзами на ЗИЛ-157, захватите с собой старшину 1 роты, чтобы он сдал гильзы и пригнал машину сюда обратно!

Через два дня приехал Шуликов и доложил:

— Товарищ капитан, двигатели есть, но второй категории, получить их можно, но для этого необходимо там поработать, у них идёт строительство, и они требуют за двигатели построить им с ихнего материала «Научно показательный, под кафель» туалет!

— Ну и, что, Володя, для этого тебе надо?

— Мне для этого, товарищ капитан, надо автомобиль ЗИЛ-157 и шесть дюжих хлопцев на неделю, и я в субботу привезу четыре капитально отремонтированных двигателей и увезу наши аварийные, которые там восстановят!

— Добро! — сказал я, — Выписывай командировочную, давай заявку на машину, я подпишу и езжай, строй свой туалет! — а на следующий день приехал Боря Гринёв и доложил:

— Товарищ капитан, три танковых двигателя первой категории на танкоремонтном заводе отложены для меня на их складе, для того, чтобы их получить необходимо в их подсобном хозяйстве перекрыть шиферную крышу большого свинарника под железо, как выполню эту задачу, так сразу привезу двигатели. Для этого надо ЗИЛ-157 и восемь танкистов!

— Что ж выписывай, бери и езжай перекрывать свой свинарник!

В субботу, как и ожидалось обе машины прибыли к батальону гружённые обещанными двигателями. Двигатели первой категории, я сразу приказал отвезти в лагерь капитана Чирского, чтобы их сразу установить на танки. Один двигатель второй категории уместился в техническую каптёрку зампотеха батальона, остальные сдавать на склад полка не хотелось, и я приказал их разгрузить в мой большой, пустовавший сарай для дров, а двигатели, снятые с танков, этой же машиной, Володя Шуликов отвёз на агрегатный завод для ремонта. Таким образом у меня в батальоне оказалось семь запасных танковых двигателей второй категории. А через два дня капитан Чирской пригнал все три утопленных танка с новыми двигателями, оставалось только высушить затопленные электроприборы и установить их на место.

До конца службы Шуликова и Гринёва не было больше своеволия. Однако Борю Гринёва пришлось женить.

Летом к нему в гости приехала его подруга из Запорожья, а через месяц Боря не захотел её отпускать и решил жениться. Приехали её и его родные. Сыграли хорошую свадьбу. На моё удивление на свадьбе пили в основном очень хороший коньяк, а всё прочее было приготовлено по украинским рецептам, правилам и запасам. После свадьбы, я спросил Борю:

— Борис, ты где набрал столько денег на коньяк?

Боря засмеялся и сказал:

— Так, Борис Алексеевич, это мы пили не коньяк, а обычный хороший самогон, сдобренный соскоблённым из коньячных бочек порошком! Если не верите, у меня есть ещё немножко, я вам принесу, щепотка порошка хватает на поллитровку! — и действительно принёс, я опробовал и долго удивлялся простому способу изготовления коньяка, который был не отличим от настоящего.

ЧАСТЬ 4

ПОДГОТОВКА К СДАЧЕ ПРОВЕРКИ ДИСЦИПЛИН

Между тем время текло очень быстро. Скоро год, как мы получили новую технику. И щадя нас Армия и округ давно не проверяли нас. Нюхом я чуял, что этот час неумолимо приближается и скоро накроет нас в том положении, какие мы есть, а поэтому прилагал все усилия для совершенствования боевой готовности батальона, поддерживал в рабочем состоянии пути выхода по тревоге в запасной район, независимо от состояния погоды. Совершенствовал умения и навыки владения танковым оружием при стрельбе и вождении боевых машин. Много времени уделял специальной подготовке, которая в то время была очень модной и за её драли не меньше чем за стрельбу и вождение. Единственное чего я не боялся, так это физической подготовки, которую никогда не выпускал из виду. В ротах, взводах и экипажах сложилось стремление делать физические упражнения, как делает их комбат. Если не столько раз, как он, но хотя бы к нему приблизиться. Состояние техники меня не тревожило потому, что зампотех капитан Чирской в свое время, служивший в ГСВГ знал своё дело и требования к состоянию техники, постоянно заботился об этом и контролировал её. Командиры рот не совсем понимали почему я в последнее время так рьяно начал их контролировать и дотошно вникать в подготовку каждого солдата и сержанта. Я не таился и обнародовал всем:

— Скоро нас будут проверять, и нам будет стыдно перед всем полком, если мы не сдадим эту проверку лучше мотострелковых батальонов! — офицеры меня уговаривали:

— Да ещё наши бабы не говорят, что будет проверка! Успеем ещё подготовиться! — но я чувствовал её приближение изо дня в день и не ошибся. Ни одна женщина не предупредила нас о ней.

Второго августа 1968 года в 04 часа в дождь прозвучал гарнизонный сигнал тревоги, это командующий Армией генерал-лейтенант Ганеев внезапно поднял нашу 40 дивизию по тревоге с выходом всех частей в запасные районы.

Мой батальон заранее оттренированный мной быстро вышел по назначенному маршруту танками и колёсными машинами своевременно занял свои укрытия в оборудованном недавно нами в запасном районе. Однако другие подразделения полка на бронетранспортёрах БТР-152 выйти в район не сумели и прибыли туда пеши с большим опозданием, оставив на склоне сопки свои бронетранспортёры и колёсные машины. Дело в том, что полковой выход в район был проложен на крутых склонах сопки, отделяющей долину речки Стеклянухи от Майхинского водохранилища, где находился наш район сосредоточения.

В дождь склоны сопки, покрытые дресвой и скудной растительностью, размокли и все бронетранспортёры, и колёсные машины не смогли подняться даже до половины склона. В своё время, когда я замучивал начальника штаба полка, зампотеха и командира полка, выписывая в наряд большинство транспортных автомашин полка, я говорил им:

— Это самое надо делать и другим батальонам потому, что у них, преобладающее большинство техники колёсное. Мои танки в район пройдут по любому склону, а для колёсной техники, которой у меня всего 10 единиц, я целый месяц навожу туда гравий, шлак и другие материалы, чтоб обеспечить беспрепятственное движение техники в любую погоду!

— Борис Алексеевич, не нагнетай обстановку, все бронетранспортёры и, преобладающее большинство колёсных машин имеют полностью полно приводную колёсную базу, которая обеспечит им беспрепятственный выход в любую погоду.

Мои доводы, что склоны сопки покрыты толстым слоем дресвы в дождливую погоду превращаются в метровую по глубине скользкую кашеобразную субстанцию, которая затягивает машины до верха колёс. Но не познавшие этого, командир полка, начальник штаба, зампотех и даже командиры мотострелковых батальонов, прослужившие в этих местах значительно больше меня, снисходительно улыбались на мои доводы, так-как ни разу до этого в дождь не выходили в свои районы.

Создавшееся положение с выходом полка в район уже поставило его в критическое положение. В таких случаях командира полка снимают с должности и назначают с большим понижением, тоже самое делают с начальником штаба и зампотехом полка. Всех их спасло единственное то, что они недавно были назначены на должности после разгромного разбора выхода дивизии по тревоге, командующий начал пристальную проверку боевой подготовки. Стрельбу штатным снарядом мой батальон проверялся во вторую очередь после танкового полка.

Стрельба батальона удалась, обе проверяемые по стрельбе роты выполнили упражнение на отлично, что было значительно лучше, чем в танковом полку, где одна рота получила «Неуд», две роты были оценены на «Удовлетворительно», а бывшая моя первая рота выполнила упражнения на хорошо.

После моего батальона стрелял танковый батальон 411 полка, его обе роты едва наскребли на удовлетворительную оценку. На вождении танков была такая же картина. Мой батальон получил отличную оценку.

Приступив к сдаче специальной подготовке после танкового полка, который получил круглую неудовлетворительную оценку. Мы сдали её не особо, напрягаясь на отлично, а физическую подготовку сдали на ура!

Единственный батальон в дивизии сдал все основные дисциплины на отлично. Оставалось сдать только политическую подготовку, в этой дисциплине свою роль сыграл мой замполит Толя Зубалевич, который несмотря на недоброжелательное отношение ко мне и моему батальону начальника политотдела Новосёлова сумел обеспечить сдачу проверки по этой дисциплине на отлично. Однако все мои офицеры, зная мои взаимоотношения с комдивом с его замом Гороховским и начальником политотдела Новосёловым ничего хорошего, как и я от проверки не ожидали. Единственное, что на общем разборе проверки, командующий Армией генерал-лейтенант Ганеев отметил:

— В дивизии есть батальон, который сдал проверку на отлично, как по боевой готовности, так и по видам боевой подготовки и, что этим батальоном командует капитан Каганский, который, находясь на под полковничьей должности до сих пор ходит капитаном, а его капитанский срок давно уже вышел! Я рекомендую его командирам и начальникам устранить создавшееся положение, а также принять меры к поощрению и награждению офицеров батальона! — я видел лицо командира дивизии, когда командующий говорил обо мне и батальоне, и его выражение для меня ничего хорошего не сулило. Этот человек оказался злопамятным, хотя я его не оскорблял и даже не пререкался, а просто называл вещи своими именами. И вспоминал вещие слова генерала Колева «О своём языке».

ЧАСТЬ 5

ВНЕЗАПНАЯ ПРОВЕРКА

После уезда командующего и его офицеров мотострелковые батальоны полка и отдельные подразделения в авральном порядке стали приводить маршруты выхода по тревоге. Увидев, как это они делают, я подсказал командиру полка:

— То, что они делают является Филькиной грамотой потому, что никакая насыпь на дресве не поможет технике, так-как она, эта насыпь утонет и размокнет, надо прокапывать колеи в дресве пока она сухая, определять её глубину залегания и насыпать в эти траншеи камень, щебень и гравий, а сверху золу!

Но к этому никто прислушиваться не хотел, так-как это добавляло работы в три раза больше чем они делали. Я до сих пор не понимаю психологии людей, которые при отсутствии опыта пользуются только своим наитием, а не опытом других людей, набивая себе шишки на самых больных местах и ничему при этом не обучались. Ну и Бог бы с ними, если бы от них ущерб был только ихний, а ведь от них зачастую зависит состояние и судьба подчиненных им людей.

Недаром проверял нас командующий Армией. Женщины начали поговаривать, что главная Инспекция Министерства Обороны планирует проверить 40 мотострелковую дивизию в этом году, а такая проверка ничего хорошего не сулила уже никому потому, что к этому времени, как у комдива, так и у командиров полков срок в должности будет превышать годичный срок. Поэтому всё командование дивизии и полков заметалось, стараясь подтянуть хвосты в боевой готовности и боевой подготовки, только в этом вопросе у многих из них не хватало знаний и опыта и поэтому их энергия и затраченные усилия не приносили ожидаемых плодов.

А для того, чтобы пожинать полноценные плоды нужны знания, опыт, собственные умения, вникнуть в возможности каждого военнослужащего, которого надо обучить своим умениям. Без этого никаких результатов не будет. У меня в батальоне начали налаживаться взаимоотношения с моими офицерами, они поняли после этой проверки, что, затрачиваемые нами сообща усилия по обучению наших подчинённых не пропадают зря, раз их заметил сам командующий и, что наш батальон по сравнению с другими такими же танковыми и мотострелковыми выглядит намного лучше, и это лучшее сделано нашими руками, а мы это делали, скрипя сердца под давлением безжалостного комбата, который несмотря ни на что всё ещё ходит в капитанах.

Почувствовали себя заслуженно уверенными в себе солдаты и сержанты батальона, ставшие смотреть на неумелых мотострелков, как на лентяев и бездельников, хотя те в этом были вовсе не виноваты. Во всех бедах воинских подразделений всегда была вина их командиров и начальников.

Разговоры женщин, о грядущей московской проверке накалялись, однако командование дивизии, ажиотажной подготовки не предпринимало и армейское начальство тоже не очень тревожило нас, как обычно это делается перед такой проверкой.

Московскую проверку, называемую инспекцией, я дважды пережил в ГСВГ и знал, что это такое, а поэтому был уверен, что проверка будет внезапной полностью неожиданной и жёсткой. В связи с этим, я мобилизовал усилия всех офицеров на устранение всех недостатков в боевой подготовке отдельно каждого солдата и сержанта, к тому же в это время опять строевая подготовка стала в ряду основных дисциплин, и пришлось на неё выделять столь драгоценное время. Я до сих пор благодарен своему командиру полка Мише Кротову, который понимал танковую службу и её задачи и не привлекал батальон ни на какие лишние мероприятия и задачи, как я и ожидал инспекции наша дивизия подверглась внезапно. Руководство инспекции приземлилось внезапно на дивизионном плацу на трёх больших вертолётах, а её транспорт, доставленный грузовыми самолётами АН-12, приземлился на аэродроме Новая Москва в 12 километрах от Смоляниново. Приземлившееся руководство сразу же, не заходя в штаб дивизии, ещё на плацу объявили командиру дивизии:

«-Тревога! С выходом в запасные районы!».

Как и в прошлый раз моросил противный приморский дождь, и вся техника дивизии пошла своими маршрутами в свои районы.

Конечно же мой батальон добрался до своего района первым без потерь и замечаний. А вот мотострелковым батальонам и отдельным подразделениям пришлось туго.

Как я и предполагал: первые бронетранспортёры и колёсные машины преодолели подъём по насыпанным сверху дорог гравием и шлаком, но постепенно, этот слой утонул в жидкой дресве и примерно треть бронетранспортёров и колёсных машин застряли на склонах сопки.

Проверяющих у меня в батальоне ещё не было, и я отправил первую танковую роту на три маршрута мотострелковых батальонов вытаскивать их технику и буксировать её на гребень сопки. И мне это удалось, за исключением трёх бронетранспортёров, которые мотострелки умудрились перевернуть, причём один в верх колёсами. К появлению в батальоне представителя инспекции все мои танки были уже на местах и никаких замечаний мне не последовало. Здесь же в районе представителями инспекции были проверены все танки на их техническое состояние, и здесь же была поставлена задача, какие подразделения будут проверяться и по каким видам боевой подготовки.

Моему батальону предстояло в полном составе совершить марш своим ходом на Сергеевский полигон, где будет с батальоном проведено тактическое учение с боевой стрельбой по теме: батальон в обороне в условиях применения, отравляющих и радиоактивных веществ, после учения все три роты подвергаются проверке по стрельбе штатным снарядом 4а упражнения стрельб. После этого первая танковая рота форсирует реку Суйфун по дну, а вторая и третья роты выполняют контрольное упражнение по вождению танков. После чего батальон возвращается в пункт постоянной дислокации железнодорожным транспортом и сдает оставшиеся дисциплины.

Программа была обширной, однако для нас выполнимой и не страшной, мы благополучно совершили марш в ночных условиях, заняли район обороны, выкопали окопы и поставили в них танки, разведали цели и сняли по ним отметки на азимутальных указателях и соответственно боковым уровням по наводке дневных прицелов, и составили огневые карточки.

Как и ожидалось боевые действия развернулись ночью. Сначала показали цели, имитирующие разведывательные подразделения противника, которые, двигаясь обнаруживали себя редкими вспышками световых выстрелов, огонь по ним открывать необходимо было с использованием ночных прицелов.

Моросил дождь, снижающий видимость, но нам всё же удалось поразить цели разведки противника. После разведки появились сразу на всём фронте батальона около 15 мишеней танков половина, из которых были движущимися. Все они появились на расстояниях более 1400 метрах и имитировали себя вспышками выстрелов. Стреляли по ним и с дневными и с ночными прицелами кому было, как удобно. Трассы снарядов ночью было хорошо видно и, наблюдая их мне удавалось ротам вносить коррективы в стрельбу.

По наблюдениям отмечалось, что все цели были поражены, но, не успев расправиться с танковыми целями появилась масса пулемётных целей, по которым стрельба велась с использованием ночных прицелов. После отражения атаки пехоты на дальностях более тысячи метров появились противотанковые орудия, обнаруживающие себя редкими вспышками выстрелов, по которым было трудно вести огонь, так-как ночные прицелы до них не доставали, а дневными прицелами наводчики не успевали навести орудие на короткую вспышку. Пришлось воспользоваться карточками стрельбы, и они помогли нам. Все восемь противотанковых орудий вместе с бетонными гнёздами и дорогими подъёмниками были превращены в металлолом и пыль.

После уничтожения этих противотанковых средств появились шесть, движущихся противотанковых орудий на автомобилях на удалении 700—800 метров. Их поражали из пулемётов с использованием ночных прицелов, а в заключение на удалении тысяча метров показали для каждой роты по вертолёту, поднятому над землёй на 10 метров, их поражать надо было из всех пушек, оставшимися снарядами, так-как на танках Т-55А зенитных пулемётов у нас не было.

Весь этап боевой стрельбы, как и занятие района, его инженерное оборудование и другие вопросы комиссией были оценены «отлично». Это был большой задел в дело сдачи инспекторской проверки. Сразу же после тактических учений две танковых роты я отправил на танковую директрису готовиться к выполнению 4А упражнения стрельб штатным снарядом, 3 роту стал готовить к форсированию реки Суйфун под водой. Мои все роты полностью к подводному вождению были не готовы потому, что негде было выполнить упражнение по вождению танков под водой с трубой лаз, и даже на армейской директрисе бассейна для подводного вождения ещё не было. Поэтому я решил: на три танка роты установить трубу лаз и провести занятия по практическому вождению с трубой лаз на участке реки Суйфун ниже в двух километрах Чернятино, где река разливалась в ширь и её течение было малым. Так и сделал. Рота стала готовой, а первая и вторая рота уже без меня начали сдавать проверку по стрельбе. На директрису я прибыл, когда прозвучала команда: «Вперёд!» для последнего заезда.

Спросил у командира первой роты капитана Чаплыгина:

— Что там у вас, какой результат? — ротный пожал плечами и сказал:

— По наблюдениям всё идёт, как всегда, а результаты нам пока не объявляли, осматривать мишени ездят сами, но у проверяющих по возвращении от мишеней настроение хорошее. Шутят между собой, что-то записывают у себя в тетрадях, а нам ни слова!

По окончании заезда, я поднялся на пункт управления и представился, находящемуся там полковнику. Он поздоровался со мной и довольный результатами стрельбы спросил меня:

— Командир, а сколько ты уже командуешь батальоном?

— Два года! — доложил я.

— А почему же вы до сих пор капитан? Вчера здесь стреляло два батальона танкового полка оба командира подполковники, а настреляли едва на удовлетворительно, а сегодня стреляют две роты в отсутствии комбата капитана и обе получают уже не зависимо от этого заезда круглые отличные оценки! А почему вас здесь не было на начале стрельбы? — я доложил:

— Завтра утром одна моя рота форсирует реку Суйфун по дну. Для полной подготовки роты к вождению у меня не доставало выполнения ротой упражнения по форсированию водной преграды по дну с трубой лаз! Поэтому, сегодня с утра я организовал и провёл это вождение, и к завтрашней проверке рота у меня полностью готова к форсированию!

— Понятно! — сказал полковник, — Принимаю!

К этому времени подъехали от мишеней офицеры, проверяющие и дали сведения о результатах полковнику. На столе у пульта управления лежали две чистых ведомости рот, скреплённые полковой печатью. Полковник сел за стол пригласил присесть меня рядом, открыл свою тетрадь, взял ручку и изумительно красивым почерком стал проставлять результаты заездов, сначала одной, а потом второй роты, цифры, которых отличались друг от друга по пушечным целям на единицу потому, что попаданий по первой цели было два или три, а пулемётные цели, поражённые все, разнились друг от друга на различные цифры, а в последней графе, полковник любовно и с явным удовольствием выводил красивые, как на пятаках пятёрки. Заполнив одну ведомость, он принялся за другую, и так же красиво заполнил её. Закончив эту работу, он посмотрел на меня и сказал:

— С таким удовлетворением я не заполнял так ведомости с 1961 года, когда я проверял роту 28 танкового полка в ГСВГ на Магдебуржском полигоне, и мне кажется, что там командиром роты был всё тот же капитан Каганский, который нынче командует батальоном всё в том же звании! Надеюсь, что после этой стрельбы твоим начальникам и командирам будет стыдно задерживать тебе звание! Спасибо тебе, капитан!

А утром следующего дня, моя 3 рота во главе с капитаном Малевичем была готова к началу форсирования. За всю историю пятой Армии своенравная, непредсказуемая и коварная река Суйфун не была форсирована танками по дну ни разу. Опыта по её форсированию не было ни у кого. Получив от гидрологов прогноз скорости её течения на сегодня в этом месте, обнаружил, что её течение на пределе допустимого и составляет 9,5 метров в секунду, а во второй половине дня превысит допустимую скорость десять метров в секунду. В связи с тем, что в предварительных указаниях не было оговорено, когда устанавливать оборудование для подводного вождения, я отдал команду установить его, а зампотеху проверить правильность и надёжность его установки.

Как всегда, в ответственные моменты на пункте управления, развёрнутом на берегу набралось много начальства, старавшегося показать свою осведомлённость в деле, которое не знали, не знают и ни разу не видели. Но и Бог бы с ними, так нет же, каждый из них старался дать «Ценные» указания, которые по их понятиям необходимо выполнять неукоснительно, ибо невыполнение их грозит происшествиями и ответственностью в уголовном порядке. Особенно этим пользовались политработники.

Ни единожды, проводивший форсирование Эльбы, эта картина советчиков была мне знакома и внимание на неё, я не обращал и смотрел на этих советчиков, как на не устранимую помеху, от которой, как и от надоедливой мухи не отмахнуться. Но слава Богу, подъехал командарм со своим зампотехом. Я доложил ему о готовности роты к форсированию. Он обратил внимание на большую группу офицеров у пункта управления вождением и спросил меня:

— А, что эти офицеры здесь делают? — я доложил:

— Товарищ командующий, это офицеры дивизии и штаба Армии! Цель их прибытия сюда мне не известна, но все они вмешиваются в мои дела, как руководителя вождения и постоянно советуют!

Командующий, не раздумывая сказал зампотеху:

— Семён Петрович, убери немедленно всех отсюда, чтобы их и видно не было ближе этой сопки! Пусть смотрят оттуда и не суются!

Приземлился рядом с пунктом управления вертолёт, из которого вышел генерал и три полковника. Командующий доложил ему о готовности к началу форсирования. Генерал подозвал меня. Я представился ему, как руководитель форсирования командир батальона.

— У вас рота готова к форсированию реки? — спросил он меня. Я доложил:

— Так точно готово, товарищ генерал!

— Хорошо! — ответил генерал, но учтите, мы вам даём вводную, в конце вождения вам необходимо будет реально затопить танк и произвести реальную эвакуацию экипажа, а затем танка из реки! Вам понятна задача?

— Так точно, товарищ генерал, затопим и эвакуируем!

— Ну, а раз всё понятно, тогда с Богом, начинайте!

Я подал команду эвакослужбы привести себя в полную боевую готовность, а роте команду «-Заводи!». А через 15 минут, когда двигатели прогрелись, дал команду:

— Триста тридцать первому, первую передачу вперёд!

Подход к урезу воды был крутым, и танк сразу с берега стал, как и положено носом зарываться в воду. Вода покрыла сначала его корпус, затем башню, а танк продолжал углубляться, пока на поверхности не осталось метрового отрезка, воздухопитающей трубы, которая по мере продвижения танка начинала расти и подниматься, а через 70 метров танк появился из воды своим корпусом и вышел на противоположный берег, где скинул воздух питающую трубу, открыл люки трансмиссии и ушёл в назначенный район. Я пустил второй, третий, четвёртый, восьмой, пошёл одиннадцатый и выйдя из глубины так, что до башни оставалось всего с полметра воды, как танк вдруг остановился и стал поворачиваться на месте вправо. Я моментально дал команду «Стой! Выключи передачу!» — механик послушно выполнил команду и танк остановился. Мне стало ясно под катки течением занесло камень или камни и заклинило правую гусеницу. Сделали попытку включить заднюю передачу и попробовать сдвинуться, но удачи она не принесла. Стало ясно, что танк надо эвакуировать вместе с экипажем, так-как два БТС с эвакослужбы были на готове со своими лебёдками на противоположном берегу, и подцепить танк тросами трудности не составляло. Однако проверяющий генерал запретил эвакуировать танк вместе с экипажем и приказал:

— Экипаж эвакуировать, а затем эвакуировать танк!

Я подал команду экипажу:

— Привести в рабочее состояние изолирующие противогазы, заглушить двигатель танка, затопить его и по затоплении, открыв люки погрузиться в сапёрную лодку, которая причалит к воздухопитающей трубе! — всё было хорошо, экипаж не паниковал, а вот сапёрная лодка ДЛ-10 никак не могла причалить к воздухопитающей трубе из-за сильного течения. Но, наконец она пристала, экипаж открыл люки и уплыл на лодке на следующий берег, а оттуда на ней приплыли водолазы, которые подцепили троса лебёдок БТС к танковым тросам и началась эвакуация танка, находившаяся всего минут двадцать пять. Проверяющий генерал, прибывший к началу вождения вместе с командующим Армией постоянно наблюдал за моими действиями и действиями роты и, когда пришлось затапливать танк по его распоряжению, он и глазом не моргнул и не проявил к танку никакого сожаления.

Когда всё завершилось, он сказал командующему:

— Камиль Самигулович, начало положено, начало получилось очень удачным, и я бы сказал показательным! Надо будет для танкистов, командиров рот и батальонов провести в ближайшее время на базе этого батальона показное занятие по вождению под водой!

Подозвал меня к себе и спросил:

— Где вы набрались опыта, товарищ капитан и, что до этого форсировали? — я доложил:

— Товарищ генерал, семь с половиной лет в ГСВГ и более тридцати раз форсирование Эльбы по её дну!

— Понятно! — сказал генерал. — Теперь передавай опыт Дальневосточникам! Я доволен вашей ротой, которая действовала под вашим управлением отлично!

— Спасибо вам, товарищ генерал!

— Нет, это тебе, командир, спасибо! Я знаю сколько энергии и сил надо потратить командиру, чтобы его так чувствовала и с одного слова понимала вся рота! — он пожал мне руку, пожелал дальнейших успехов и пошёл к вертолёту.

Командующий Армией похлопал меня по плечу и сказал:

— Борис, пока ты у нас везде впереди, продолжай держать свою марку, удачи тебе! — и тоже пошёл к вертолёту.

Вождение танков по выполнению зачётного упражнения проходило здесь на армейском танкодроме и прошло очень удачно. Все проверяемые механики водители и офицеры выполнили упражнение, как один на отлично, как по времени, так и по качеству преодоления препятствий. Полковник, принимавший зачётное упражнение сам несколько раз садился в Уазик и ездил на нём за очередным танком, проверяя верность докладов своих же наблюдателей на препятствиях. По окончании вождения, он заполнил оценочные показатели в ведомости, пожал мне руку и сказал:

— А если бы другие роты у тебя водили, был бы такой результат? — я ответил:

— Пока у меня в батальоне других результатов не наблюдается!

После этого вождения, мы погрузились в эшелон на станции Пржевальская и отправились в Смоляниново, где нас ожидало продолжение проверки по остальным предметам обучения. Нас ждала специальная, строевая, физическая и политическая подготовки, которые, по просочившимся сведениям, наши мотострелковые батальоны и другие полки сдают на грани фола.

Прибыли мы в Смоляниново на рассвете, разгрузились и поставили боевые танки в парк на стоянки и стали готовиться в этот день сдавать после полудня кросс на три километра. Плохо бегающих в батальоне не было, агитировать кого-либо, чтобы выложился на кроссе со всех сил не требовалось потому, что, вкусив плоды первых побед на самых трудных дисциплинах, каждый считал своей честью не упустить завоёванное и не унизить свои успехи и свою значимость по сравнению с пехотой в полку. Единственное, что я сказал перед строем батальона:

— Товарищи, я знаю, что все вы выложитесь, беспокоюсь только за результаты наших поваров, которые могут снизить нашу оценку. Думаю, что наши лучшие бегуны на кроссе возьмут шефство над нашими кормильцами и заставят их двигать лапками, чтобы уложиться в положительную оценку! — и тут же задал вопрос:

— Сумеем?

— Сумеем! — загудел личный состав. А кто-то из сержантов заявил:

— Если не уложатся, при увольнении домой поедут с эмблемами на петлицах не танковыми, а пехотными, и не в чёрных погонах, а в красных! — все засмеялись, а повара, стоящие в общем строю, потели, краснели и переступали с ноги на ногу. На кросс проверяющие запускали поротно во главе с офицерами с первой ротой побежал я, начальник штаба старший лейтенант Юминов, мой замполит Толя Зубалевич и зампотех Саша Чирской. Володя Юминов, бегающий, как олень возглавил роту. В первых рядах бежали мы с Толей Зубалевичем, несколько отстал от нас Саша Чирской, а личный состав роты не растянулся и бежал довольно плотной колонной. Наиболее подготовленные бегуны, почти догоняли Юминова и только старшина роты немного отстал из-за своей хромоты. Я предлагал ему взять медицинскую справку об освобождении от зачётного кросса, но он отказался, а сейчас он хоть и отставал, но шёл минимум на хорошую оценку. Бежали в один конец.

Проверяющие принимали прибегающих, которые каждый бросал свой номер в ящик, на котором была написана оценка. Последний, прибежавший старшина бросил свой номерок в ящик, на котором была оценка отлично в момент, когда поднесли ящик, на котором было написано «Хорошо», но он оказался пустым.

Пустили вторую роту, я пошёл ей навстречу, и примерно на средине маршрута встретил её, определив по секундомеру, что бегут они хорошо, а отстаёт сам командир роты капитан Томасевич грузный по своей комплекции и, не любивший бега и кроссы, но бежал он пока на хорошо. Прибыв на исходную, я поинтересовался у проверяющего:

— Как пробежала моя вторая рота? — проверяющий майор поднял большой палец в верх сказал:

— Ваша вторая рота повторила оценку первой, только в ней в отличие от первой есть одна удовлетворительная оценка, которая на общую оценку не влияет! — я сразу понял, что Томасевич принёс эту оценку.

Запустили третью роту. Её возглавил командир роты капитан Малевич, бегающий не хуже Юминова, и через 12 минут, проверяющий сообщил мне:

— Третья рота также прибежала на отличную оценку. На очереди уже стоял взвод связи вместе с хоз. взводом, в которые входили связисты, водители БТР и колёсных машин, ремонтники и повара все, как один из знаменитого Ташкентского ресторана. А возглавлял их всех командир взвода связи Тофик Сафаров.

— Ну, что, ребята, на кону стоят чёрные погоны и танковые эмблемы, ни пуха вам, ни пера! — проверяющий офицер их запустил и они помчались по маршруту, вздымая пыль на дороге. Вскоре, проверяющий сообщил мне:

— Ваши подчиненные взвода связи и хозяйственного взвода прибежали на хорошую оценку, не имея неудовлетворительных оценок, а ваши знаменитые повара пробежали кросс на удовлетворительные оценки!

На завтра предстояла сдача силовых упражнений и преодоление танковой полосы препятствий. Эти упражнения были любимы моими танкистами, и я с закрытыми глазами знал, что оценка будет отличной. Так оно и оказалось! Больше ничего у меня по физической подготовке не проверялось, и на следующий день проверяли батальон по строевой подготовке. Это единственное то, чего я опасался потому, что мой личный состав, мои офицеры, да и я сам, если честно признаться не любил этот предмет обучения, однако сдача строевой подготовки окончилась довольно удачно, все роты получили хорошие оценки и нам оставалось представить роты и взвода на проверку политической подготовке.

Роты сдали первая и третья на отлично, вторая рота на хорошо, взвода связи и хозяйственный сдали также на хорошую оценку. Оставалось только представить расположение батальона на проверку внутреннего порядка, его проверял сам председатель комиссии генерал-полковник и три офицера из уставного отдела Министерства Обороны. Мы с утра в казарме навели шик блеск и до обеда никто туда не появлялся. Заправка кроватей, чистота стёкол окон, отремонтирована и покрашена мебель, натёртые сияющие полы должны были выбить слезу из глаз самых придирчивых проверяющих. После обеда тоже никто из личного состава не зашёл в казарму, а это очевидно ждали проверяющие и, не успев батальон уйти на занятие и в парк, как появился командир дивизии с проверяющими. Деваться было некуда, я представился председателю комиссии и тот сказал:

— Ну, что, товарищ капитан, веди, показывай своё хозяйство! — зашли в помещение батальона. Как и положено, дежурный по батальону представился генералу, а полковники из уставного отдела пошли по углам, закоулкам, кабинетам, каптёркам, проверяя всё и вся, как оно всё соответствует требованиям воинских уставов. Генерал-полковник зашёл в Ленинскую комнату, которую мы обновили перед самой проверкой и, которую ещё мало кто видел из командования полка и дивизии.

Зайдя в Ленкомнату, генерал никакого удивления не проявил, зато лицо командира дивизии стало удивлённым от неожиданности. Генерал предложил всем сесть и объявил, обращаясь к комдиву:

— Пока я не могу сказать оценку внутреннего порядка этого батальона, однако, Фёдор Антонович, это первое подразделение у вас, которое оказало на меня приятное впечатление! Сейчас мои офицеры доложат, как действительно здесь обстоят дела с внутренним порядком! — и действительно, через несколько минут зашли офицеры и стали докладывать ему проверяемые вопросы и оценки по ним. Всё было на отлично и, наблюдая за выражением лица своего комдива, я видел, что он не радуется, а наоборот в душе возмущается нашим достижениям и оценкам. Но, что поделаешь, другого командира дивизии у нас нет и пока не предвидится.

Ещё до подведения итогов проверки, по просочившимся сведениям, мы уже знали, что дивизия по всем проверяемым вопросам едва вытягивает на удовлетворительную оценку. Вместе с тем наш батальон выглядел на общем фоне на голову выше других, и мы уже знали свои оценки. На подведение итогов проверки дивизии прилетел командарм генерал-лейтенант Ганеев. После разгромного разбора действий частей дивизии по боевой готовности и сдаче проверки по основным видам обучения полкам и отдельным батальонам дивизии были выставлены общие оценки. На всю дивизию только мой танковый батальон получил общую оценку отлично, а после разбора, командующий подозвал меня к себе. Возле него в это время стоял комдив. Командующий, в присущей ему манере, похлопал меня по плечу и сказал:

— Я верил и надеялся, что ты так сдашь проверку, молодец! Ну, что надоело ходить капитаном?

— Да, нет, товарищ командующий, я привык! И моё звание нисколько не мешает мне командовать батальоном и общаться со своими старшими начальниками!

— Ладно, ладно скромничать! — сказал командующий и, обращаясь к комдиву сказал:

— Я в кадрах проверил представление на Каганского, а его у нас до сих пор нет! Значит с дивизии не приходило! Фёдор Антонович, распорядитесь, чтобы, улетая отсюда, я увёз с собой представление на звание майора капитана Каганского! — он пожелал мне успехов в дальнейшей работе, тепло попрощался со мной. Всё это происходило на глазах у командира дивизии и, я видел по его лицу, что ему это очень не нравится. Но хочешь, не хочешь на большинстве подведения итогов то ему, то его заместителям приходилось вспоминать наш батальон в качестве примера или эталона потому, что такого другого не было.

Мои офицеры воспрянули духом и уже забыли, как им всё это доставалось, и начинали смотреть на офицеров других подразделений иногда даже снисходительно пренебрежительной усмешкой их копировали наши солдаты и сержанты, что в конце концов могло привести к неприятным последствиям. И мне вместе с замполитом Толей Зубалевичем пришлось много поработать, чтобы унять у своих подчиненных, не понятно откуда, появившуюся спесь.

ЧАСТЬ 6

НАСТЫРНО НАХАЛЬНЫЙ КАПИТАН

После проверки, на которой все части и подразделения дивизии эксплуатировали все учебные объекты более чем на сто процентов, теперь после спада ажиотажа зачастую стали простаивать танковая директриса, огневой городок и танкодром.

Я по-прежнему пользовался этим и продолжал стрелять из танков и водить их, не взирая на расход моточасов и горючего, которые в то время никто не мерял, а только вспоминал перед постановкой задач на новый учебный год, объявляя нормы расхода и порядок контроля за ними. Единственное, что иногда удерживала меня от стрельбы на директрисе внеурочное время так это отсутствие необходимого количества боеприпасов для вкладных 23 миллиметровых стволов. Однако я исхитрился добывать их в вертолётном Ново-Неженском полку, где, когда-то я снимал сумасшедшего часового с поста. У них на вертолётах заменили 23 миллиметровые пушки на 20 миллиметровые, а запасы снарядов продолжали храниться там до особого распоряжения. Всего на год на батальон выделялось 1960 таких снарядов, а я в год расходовал более 3,5 тысяч штук. Благодаря этому, мои офицеры, наводчики и командиры имели опыт куда больше, чем эти же категории в других танковых частях и подразделениях дивизии.

Не знаю, какие цели преследовал комдив, но, узнавши, что я не первый раз стреляю вне очереди на танковой директрисе прислал полковника Гороховского на директрису и запретил мне стрелять, не указав причины.

На мой вопрос:

— Товарищ полковник, я, как командир батальона хочу знать, по какой причине у меня сорвано занятие по стрельбе всего батальона? Это занятие у меня идёт по расписанию и других планов у меня на сегодня нет!

— Как это по расписанию? — возмутился Гороховский, вытащил из сумки отпечатанный график и сунул мне его под нос. Там значилось, что, начиная с сегодняшнего дня танковая директриса предоставляется в распоряжение подразделений танкового полка, начиная с понедельника по пятницу включительно.

— А вы, каким образом появились здесь, товарищ капитан?

— Самым обыкновенным, товарищ полковник! Я узнал у начальника штаба танкового полка подполковника Мирошниченко, что в течение этой недели полк использовать директрису не будет потому, что занимается после проверки постановкой техники на хранение, а я свою уже давно поставил, и у меня есть время и боеприпасы, которых нет у танкового полка! Прошу мне разрешить продолжить стрельбу!

Однако, полковник Гороховский заявил:

— Мне приказано запретить вам стрельбу в неурочное для вас время, вот я и запрещаю!

— Тогда с вашего позволения, я иду обращаться к командиру дивизии! — и пошёл к телефону. Очевидно, ожидая этого, телефонистки были предупреждены, чтобы меня не соединяли с комдивом. Они мне объясняли, что комдива нет в кабинете. А, когда я вышел на оперативного дежурного, который в это время заступил с нашего полка майор Цинадзе, сообщил мне:

— Борис Алексеевич, командир дивизии находится в своём кабинете и убывать сегодня никуда не собирается! — я вызвал к себе командиров рот и приказал им заняться со всем личным составом физической подготовкой, в которую включить марш бросок на семь километров, после чего в течение часа силовые упражнения. Сам сел на мотоцикл и погнал его к штабу дивизии. Проходя мимо оперативного дежурного спросил его:

— Комдив на месте? — тот закивал головой, утверждая. Я зашёл в приёмную. Его адъютант, увидев мои запылённые сапоги, улыбаясь подал мне сапожную щётку и баночку с чёрным кремом. Я тут же начистил свои сапоги до блеска. Старшина зашёл к комдиву и, выйдя оттуда сказал:

— Комдив вас ждёт.

Зайдя к комдиву, я представился:

— Товарищ полковник, командир танкового батальона третьего мотострелкового полка капитан Каганский! Разрешите обратиться по служебному вопросу?

— Обращайтесь, — небрежно кинул комдив.

— Товарищ полковник, докладываю! 45 минут назад, ваш заместитель полковник Гороховский запретил мне проводить плановую стрельбу вкладным стволом на танковой директрисе и причиной тому назвал ваше распоряжение!

— Стоп, стоп, стоп! — сказал комдив. — Какая это у вас плановая стрельба?

— Товарищ полковник, плановая стрельба, согласно курса стрельб является в том случае, если она запланирована в ротных расписаниях и утверждена командиром батальона! Вот расписания рот! — я их вытащил из сумки и положил на стол. Но комдив по-видимому готовился к этой встрече и подал мне лист с графиком использования директрисы, точно такой же, как мне показал Гороховский.

— А, что вы скажете вот на это, товарищ капитан?

— Докладываю, товарищ полковник, что танковый полк выделенную ему на эту неделю танковую директрису использовать не будет, в связи с постановкой техники на хранение! Поэтому, я запланировал стрельбу на пустующей напрасно директрисе и считаю своё решение правильным!

Комдив вспылил и заявил:

— Не вам решать, что правильно, а, что неправильно! Если вы такой умный, то могли бы и спросить разрешение на её использование!

— Товарищ полковник, я такое разрешение получил у командира танкового полка подполковника Калинина, и все вопросы согласовал с ним, так-как танковая директриса закреплена за этим полком, и он распоряжается ею!

— Вы не выкручивайтесь, товарищ капитан, смотрите график использования директрисы составлен моим заместителем и утверждён мною!

— Товарищ полковник, я хорошо помню ваш приказ о передаче мной танковому полку построенной мной танковой директрисы! В этом приказе сказано, что все вопросы использования танковой директрисы решать с командованием танкового полка, этим приказом я и пользуюсь!

— Тот приказ был написан раньше спущенного графика!

— Товарищ полковник, а, что является выше приказ или, какой-то график? Я знаю, что за невыполнение приказа ответственность может наступить вплоть до уголовной, а вот неисполнение графика самое большое грозит дисциплинарным взысканием!

— Вот вы сейчас его и получите! — нажал на кнопку. Прибежал начальник отделения кадров.

— Товарищ майор, — обратился к нему комдив, — Включите сегодня в приказ строгий выговор за самоуправство и нарушение графика использования директрисы командиру танкового батальона третьего мотострелкового полка капитану Каганскому! — и замолчал.

— Есть строгий выговор, товарищ полковник! — ответил я по-уставному, — А, как быть со стрельбой?

Комдив взревел:

— Вам что мало строгого выговора? Вы, что хотите, чтобы я вам объявил за пререкание служебное несоответствие?! — однако меня уже понесло. Понимая, что игра идёт в одни мои ворота, я все-таки продолжил:

— Товарищ полковник, мы же с вами Государственные люди и все вопросы должны решать по Государственному, директриса простаивает, мой личный состав вместо стрельбы занимается сейчас физической подготовкой и такое положение мне кажется неправильным, и я прошу вас разрешить стрельбу.

Комдив уставился на меня не моргающими глазами, как бульдог на мышь, лицо его побагровело, но он почему-то сдержался и, выдохнув спросил:

— Вы, что, капитан, всегда такой настырно нахальный?

— Товарищ полковник, когда дело касается служебных вопросов, которые я считаю Государственным, я такой, как вы думаете и пока так у меня всё получается!

— У вас уже сегодня получилось, товарищ капитан!

— Товарищ полковник, у меня этих взысканий, как у сучки блох, я к ним привык, и они меня не кусают! И меня интересует сейчас только один вопрос, батальон будет стрелять или нет?

— Вы, что, товарищ капитан, ставите мне ультиматум?

— Никак нет, товарищ полковник, я ожидаю от вас мудрого и Государственного решения! — комдив сдержался, замолчал, подумал, а затем пальцем молча указал мне на дверь, а, когда я взялся за дверную ручку, он произнёс мне в след:

— Стреляй, твою мать! — я вприпрыжку скатился с лестницы, вскочил на мотоцикл, рванул с места и помчался на директрису, где полковник Гороховский у столовской палатки угощался мёдом, принесённом пасечником. Доложил Гороховскому, что комдив разрешил стрельбу, быстро собрал батальон и возобновил начатое дело. Пропустив каждую роту по два раза днем и столько же ночью. А на следующей неделе танкодром отдавался танковому батальону четыреста одиннадцатого мотострелкового полка, который тоже не хотел и не мог его использовать. Согласовывать его использование было мне не надо потому, что я был ответственным за него.

ЧАСТЬ 7

ПРИСВОЕНИЕ ЗВАНИЯ МАЙОРА

Так не снижая темпов и, используя все возможности обучал свой батальон. В один из дней июня утром домой мне позвонил начальник штаба дивизии полковник Сысоев и сообщил:

— Вас к 10.30 ожидает у себя в кабинете командующий Армией!

На мой вопрос зачем и для чего, полковник Сысоев ответил:

— Он тебе сам при встрече всё скажет!

Быстро, собравшись, я сел на свой мотоцикл и помчался в Уссурийск. Прибыл как раз вовремя, до встречи с командующим оставалось 15 минут. Я почистил сапоги, причесался, ополоснул лицо, поглядел в приёмной в зеркало, и ровно в 10.30 зашёл к командующему и доложил:

— Товарищ командующий, командир танкового батальона третьего мотострелкового полка по вашему приказанию прибыл!

Командующий заулыбался, поднялся, поздоровался со мной за руку, посмотрел на меня и внезапно скомандовал:

— Товарищ капитан, смирно! Слушай приказ Министра Обороны. Вчера вам Министр Обороны СССР своим приказом присвоил звание майора!

— Служу Советскому Союзу! — ответил я.

Командующий открыл ящик и достал пару новеньких майорских погон и вручил их мне. Открыл большой сейф, достал оттуда две маленьких рюмочки и бутылку коньяка, наполнил рюмки и сказал:

— Ты, Борис, это звание заслужил своим потом и кровью! Продолжай и дальше так! — и мы выпили.

— Спасибо, товарищ командующий! Я буду стараться! — ответил я.

— А теперь садись и слушай. На московской проверке и после неё, преобладающее большинство танковых батальонов кроме твоего стреляют едва удовлетворительно, у тебя, что, какой-то секрет в этом есть?

— Нет у меня секретов, товарищ командующий!

— Тогда расскажи мне кратко, как ты добиваешься отличных результатов?

— Главное, товарищ командующий в танковой стрельбе, это знание командиром роты и батальона материальной части танка и его оружия! Перед стрельбой, как сам танк, так и его вооружение надо тщательно готовить и проверять! Здесь не очень много операций, но каждая из них, если её упустить, ведёт к неудовлетворительной оценке! Например, перед стрельбой необходимо в обязательном порядке проверить переднее крепление прицелов ТШ на всех стреляющих танках, как правило, преобладающее большинство командиров подразделений этого не делают! Обязательно надо выверять линию прицеливания на нулевые деления со стволом пушки на удаление не более тысячи метров, чтобы убрать автоматически девиацию, что тоже нашими командирами не делается! После этого необходимо тщательно отрегулировать стабилизаторы оружия, как по высоте, так и по горизонтали! Обязательно проверить противооткатные устройства и тщательно вычистить оружие! По вооружению, товарищ командующий, всё! Остаётся главное натренированность личного состава, которую нельзя упускать, ибо наводчик, или командир танка, не тренирующийся в работе механизмами наведения теряют навыки в том случае, если не занимаются этим менее двух раз в неделю! — всё время, пока я докладывал командующему, он меня внимательно слушал. После моего доклада, он сказал:

— Молодец, ты хорошо и понятно доложил! А теперь слушай, что мы сделаем! Ровно через неделю, в следующий понедельник, в сто сорок первый танковый полк прибудут заместители командиров танковых полков, командиры танковых батальонов и танковых рот. Тебе надлежит подготовить теоретическую часть занятий и практическую, для чего будете использовать учебнобоевые танки танкового полка и своего батальона, огневой городок и танковую директрису для показанного занятия привлеките свой батальон, а руководителями на учебных местах по практике подготовки оружия используйте своих командиров рот и взводов. Ответственным за проведение этого занятия мною назначен исполняющий обязанности командира дивизии начальник штаба полковник Сысоев, а с завтрашнего дня ваш командир дивизии уходит в отпуск! Какие ко мне вопросы? — спросил командующий.

— Нет вопросов, товарищ командующий, все сделаю!

— На подведение итогов сбора, я к вам заеду, если найду на это время! — он пожал мне руку и пожелал успехов. Я помчался в батальон уже в майорских погонах.

Прибыв в гарнизон на КПП, дежурный сообщил мне, чтобы я немедленно прибыл к полковнику Сысоеву.

Полковник Сысоев бессменный начальник штаба сороковой мотострелковой дивизии в этой должности находился уже двенадцатый год. Это был офицер старой ещё до военной академической школы, грамотный не только в военном отношении, высоко культурный, доброжелательный и несмотря на это очень требовательный не только к подчиненным, но и к себе. Его внешность и внешний вид вызывали всегда чувство, что смотришь ты на эталон. Он знал себе цену, и несмотря на авторитеты и звания своих командиров и начальников всегда имел своё мнение и непременно его высказывал. Его штаб отлаженный его руками работал, как часы у хорошего мастера. Его мудрые советы воспринимались офицерами, как должное. У меня с ним встреч было мало, но несмотря на это, каждый раз, когда я встречался с ним, он неизменно напоминал мне о том, что у меня идут года и мне надо обязательно поступать в академию, и объяснял, что сейчас настало время не самоучек, которым являетесь вы, сейчас кадровые органы определяют ценность офицера по его знаниям, полученным в академии, а реально по полученному академическому значку. Я обещал, что подам рапорт, но, как-то всё забывал, чувствуя, что моя под полковничья должность обеспечит мне ещё лет пять шесть любимой мною службы. Вот и сейчас, идя к нему на доклад, я знал, что он обязательно об этом мне напомнит.

ЧАСТЬ 8

ЧП В КАБИНЕТЕ ПОЛКОВНИКА

Зайдя к нему в кабинет доложил о прибытии тут же ему представился по случаю присвоения мне звания. Он поздравил меня, что и сделали остальные, находящиеся здесь офицеры, а их в кабинете у него было много и, как я понял все они были ответственны по разным вопросам проведения сборов. Потому, что здесь были: начальник тыла дивизии полковник Ананенко, начальники продовольственной и вещевой службы дивизии и танкового полка, командиры танковых батальонов дивизии, начальник военторга, зам. начальника политотдела и начальник оперативного отдела штаба. Я понял, что командующий ещё до вызова меня решал вопросы по сборам с начальником штаба дивизии. Они уже почти всё порешали: размещение, питание, перевозки, танки, боеприпасы и связь. Мне оставалось составить расписание занятий и подготовить теоретическую часть и провести инструкторские занятия с командирами рот и взводов. Работать пришлось в этом направлении целую неделю. Однако мы успели.

Прибывшие офицеры были размещены в казармах танкового полка, который на это время был переселен в палаточный лагерь. Теоретическая часть, на которой я читал лекцию была в Доме офицеров. На этой двухчасовой лекции, я постарался до предела сократить всё не особо нужное и простым понятным для танкистов языком изложил все «Секреты» отличной танковой стрельбы. По окончании лекции, присутствующие довольные моим изложением аплодисментами наградили меня за моё старание. После лекции все вышли на перекур, где в большой курилке шёл обмен мнениями, в это время подошёл полковник Сысоев, прислушался к разговорам и, как бы, обращаясь ко всем сказал:

— Вот смотрю я на вас всех, присутствующих большинство, из которых закончили высшие учебные заведения, что видно по вашим значкам, а вы слушаете лекции самоучки, который игнорирует академические знания!

Это было сказано половником Сысоевым именно в тот момент, когда мне казалось, я был наверху своего олимпа. От неожиданности обиды и бесцеремонности у меня перехватило дыхание, я покраснел, как рак, но крыть было нечем. Единственное, что я мог выдавить из себя, это было моё заявление:

— Товарищ полковник, я сейчас же напишу рапорт о поступлении в академию, раз вы меня без значка не признаёте!

Полковник, как ни в чём не бывало сказал:

— Хорошо! Пошли ко мне, там и напишешь!

Так я стал кандидатом в академию. Сборы танкистов прошли хорошо и продуктивно.

На разбор приехал командующий. После разбора, он собрал командиров танковых батальонов и стал спрашивать:

— Чему вы научились на этих занятиях и, что полезного увезёте с собой с этих сборов? — все отзывы были положительными. Оставалось лишь желать, чтобы после этого, как-то изменились в лучшую сторону результаты стрельб. Но я знал, что половину из показанного будет перезабыто, а непрерывность тренировок редко кто из офицеров выдержит темп потому, что для этого необходима не только настойчивость, но и самопожертвование своего свободного времени, а порой и сна. Чего у большинства офицеров, привыкших к подразделениям сокращённого состава не доставало.

Тем временем наши взаимоотношения с Китаем ухудшались, на границах участились случаи их нарушения. В связи с этим войсковые части и соединения кадрового состава развёртывались до штатов военного времени. С Армии поступило распоряжение: в связи с новыми обстоятельствами уточнить и переработать планы боевой готовности частей и соединений, для чего выделялось время две недели в течение которых, мы должны были определиться на местности с путями выхода в районы боевого предназначения, определить объёмы земляных работ по оборудованию путей выхода позиций и других инженерных сооружений. Произвести необходимые расчёты и всё это оформить на картах, которые именовались, как план боевой готовности.

За полторы недели до срока планы боевой готовности полков были готовы и утверждены командиром дивизии. Начальник штаба полковник Сысоев и начальник оперативного отдела полковник Улановский в субботу завершали дивизионный план, чтобы предъявить его командующему Армией в понедельник на утверждение. Оформляли они его в кабинете начальника штаба. Перед обедом полковник Улановский пошёл домой, а полковник Сысоев продолжал работать над планом, и уже заканчивал его. Но в это время его позвала природа, и ему надо было зайти в туалет, который находился напротив его двери. Положив карту в свой огромный японско-американский сейф, закрыл его на замок ключом, вышел в коридор, закрыл дверь кабинета также на замок и зашёл в туалет. Его ключи с кольцом висели на указательном пальце правой руки. Справив малую нужду, Сысоев начал застёгивать пуговицы на брюках, на последней из них ключ сорвался с пальца красиво звякнул о чугунный унитаз и скрылся в его горловине.

Моментально были вызваны все дивизионные сантехники, газо и электросварщики, ремонтники и монтажники. Сняли все канализационные трубы в помещении, промыли их и вычистили, но следов ключей ни в трубах, ни в продолжении их под землёй не обнаружили. Предложения сыпались, как из рога изобилия. Сначала решили резать дверь автогеном, но увы, металл сейфа моментально отдавал тепло, прилегающим слоям и от этого не плавился. Резка электросваркой тоже не удалась. В место резки на металле образовывался толстый шов, который при остывании отваливался сам, перемена полярности электродов сути дела не изменила, болгарок в то время не было. Решили испробовать последнее, вооружив танковыми кувалдами четырёх дюжих штангистов начали дубасить сейф со всех сторон. Бесполезно.

На сейфе даже не обозначались вмятины от ударов кувалд, а сами кувалды часто вырывались из рук молотобойцев и врезались в стены, отбивая большие куски штукатурки.

Кто-то вспомнил, что в Шкотово проживает дед по прозвищу «Невинный», которого знает вся округа по его мастерству открывания любых запоров, замков и сейфов.

Когда-то ещё до революции, он юношей работал в подмастерьях у мастера и хозяина замковой мастерской. Проработав у него полтора года, он освоил ремесло так, что его стали приглашать для выполнения работ чаще чем самого мастера. Мастер обозлился и уволил его.

Какое-то время ему пришлось быть безработным, но слухи о его мастерстве уже дошли до слуха людей, не ладящих с Законом. Они стали его привлекать для разного рода открывания замков на складах, хранилищах и банковских сейфах. Полиция часто раскрывала эти дела и суды отправляли виновных в места не столь отдалённые, куда попадал и наш герой. Отсидев несколько раз, он стал умней и, каждый раз, когда его привлекали к таким делам, он стал требовать от заказчиков договора на проделанную работу и оплату за неё, и без этих документов никакой работы не выполнял.

Полиция, а затем милиция, как правило раскрывали преступления, и наш герой оказывался на нарах. Однако, каждый раз после суда, он подавал апелляции и предъявлял пресловутые договора, которые имели чудодейственное свойство, по которому его освобождали, как не виновного. После десятого раза освобождения его Трофимова Модеста Тихоновича прозвали «Невинным».

Никто не помнил его фамилии и тем более имени и отчества. Все звали его Невинным, а теперь к этому прозвищу добавилось слово «Дед».

В 17 часов мне позвонил полковник Сысоев и сказал:

— Товарищ майор, вы же служили в Шкотово и там всех знаете. В Шкотово живёт Трофимов Модест Тихонович по прозвищу «Невинный», ему уже далеко за 90 лет, прошу вас найти его и привезти сюда, может он поможет исправить нашу беду.

— Есть, товарищ полковник! — ответил я, — Сейчас сделаю! — сел на мотоцикл и помчался в Шкотово. Я знал, где жил дед Невинный, почти в центре, возле большого магазина стояла старая, но прочная большая изба, огороженная высоким крепким забором. Здесь вместе со снохой — женой его старшего сына, погибшего в море жил дед Невинный и трое его взрослых внуков. Дверь в калитку была открыта, и я вошёл во двор. Один из внуков чинил мопед. Поздоровавшись я спросил:

— А, где дед?

— В хате! — ответил внук, — А, что позвать?

— Очень надо! — ответил я. Внук побежал в дом и оттуда вышел высокий, худощавый, старик, не похожий на свои 90 с лишним лет. Увидев меня, он поздоровался и спросил:

— Что вас привело ко мне, господин майор?

— Модест Тихонович, меня привела к вам беда, которая случилась случайно у нас, и нам думается, что вы нам поможете её избежать! — и изложил ему все подробности.

— Хорошо, я попытаюсь вам помочь, а меня за это не посадят? — в шутку спросил он.

— Заверяю вас, не посадят, а будут только благодарны вам!

— Тогда я сейчас соберусь! — сказал дед. Зашёл в избу и вышел оттуда в старомодной шляпе, очках и с не большим старинным ридикюлем. Через 15 минут мы были в кабинете начальника штаба дивизии полковника Сысоева. Там было ещё несколько человек из руководящего состава дивизии.

Дед вошёл, вежливо поздоровался со всеми, положил свой ридикюль на подоконник, и прямиком направился к сейфу. Подойдя к нему, он фамильярно похлопал его по округлым бокам, обозвал его камикадзе и сказал ему: — Здравствуй, опять свиделись! — взял свой ридикюль, достал оттуда, какую-то тонкую, как безопасная бритва пластинку и сунул её в какую-то не видимую для нас щель, и начал вращать установочный диск. В это время я находился рядом с ним и во все глаза наблюдал за всем, что он делает. Вращая диск, дед смотрел на эту пластинку, которая в одном из положений диска прогибалась, а дед, остановив диск делал на нём и дверце сейфа карандашную отметку. Сделал он это три раза. Затем из ридикюля вытащил какую-то невиданную мной никогда отмычку, на которой в конце были выдвижные усики, а со стороны рукоятки был закреплён на ней металлический стакан, из которого торчал шток. Этим штоком, дед упёрся в подоконник и нажал так, что там внутри этого стакана, что-то щёлкнуло. Затем он эту отмычку вставил в замочную скважину и, что-то нажал на ней, после чего все мы услышали звонкий стук часового механизма. Потом внутри сейфа, что-то тихо щёлкнуло и начала медленно открываться его массивная дверь, а в его утробе заиграла тихо музыка на мотив «Боже, царя храни».

Немигающими глазами и открытыми ртами, мы все смотрели на чудо мастерства Модеста, но за основной дверью в верхней части сейфа была ещё одна дверца, за которой лежала карта. С этой дверцей, дед расправился, как фокусник, взяв с подоконника, какой-то тонкий гвоздь и всунул его в скважину. Замок щёлкнул и открылся. За дверкой лежала карта.

— Берите своё состояние! — сказал дед, обращаясь к полковнику Сысоеву.

К этому времени, ответственный секретного отдела был в кабинете, списал с Сысоева карту и унес с собой. Полковник вынул свой бумажник и не считая, передал Модесту деньги. Модест сказал:

— Спасибо!

— Нет, Модест Тихонович, это вам спасибо за вашу виртуозную работу и такое мастерство! Скажите, пожалуйста, можно ли сделать к этому сейфу ключи?

— Можно! — ответил Модест. — Только в этом сейфе хранить, что-либо серьёзное нельзя! За свою жизнь, этот сейф я открываю второй раз. Первый раз он стоял ещё при царе в Дальневосточном пароходстве, и за его открытие, я тогда получил от губернатора десять золотых рублей, а теперь, я открыл его во второй раз. Раз при этом присутствовали другие люди, открыть его в третий раз никому не представит большой трудности потому, что все видели, как я его открывал и чем. Хорошим специалистам достаточно будет узнать всего несколько слов, как это было. Поэтому советую, отдайте его людям, у которых ничего ценного и дорогого хранить нечего, и он прослужит ещё сто лет! А теперь мне пора! — сказал Модест. Полковник Сысоев распорядился отвезти его домой на своей машине. А нам объявил:

— Товарищи офицеры, представление закончилось, не повторяйте никогда моих ошибок, и все марш по своим местам!

Всю ночь и в воскресенье ремонтировали канализацию и всё, что было порушено в связи с добычей ключей, чтобы в понедельник встретить командующего.

Слава Богу всё обошлось. Прибывший командующий утвердил план боевой готовности дивизии. Провёл совещание с офицерами до командиров батальона включительно, на котором объяснил обстановку на границах с Китаем и предупредил о возможных в ближайшем будущем провокациях

ГЛАВА 2

ЧАСТЬ 9

ПОБЕДИТЕЛЕЙ НЕ СУДЯТ

Наша дивизия располагалась во втором эшелоне Армии и до Государственной границы от нас было 140 и более километров. Поэтому особой напряжённости мы не ощущали и занимались плановой боевой подготовкой и мерами по совершенствованию боевой готовности в связи с уточнёнными планами.

Мой батальон по-прежнему усиленно занимался боевой подготовкой, используя часто, простаивавшую дивизионную директрису, огневой городок и танкодром.

Вернувшийся из отпуска командир дивизии полковник Гуслистов Ф. А. ему было присвоено звание генерал-майор, одновременно с ним было присвоено звание капитан моему начальнику штаба батальона старшему лейтенанту Юминову В. А.

Незаметно подошёл сентябрь, наступило время ехать сдавать экзамены в академию. В неё поступали мы оба с моим начальником штаба капитаном Юминовым. Выездная комиссия с Академии Бронетанковых Войск базировалась на базе нашего 231 полка, дислоцирующегося в городе Уссурийске.

У нас было шесть дней на подготовку, и мы оба все экзамены сдали на отлично. По окончании экзаменов председатель комиссии объявил нам обоим о зачислении в академию.

Прибыв в батальон и доложив командиру полка о нашем зачислении слушателями Бронетанковой Академии. Высказав свои предложения о назначении вместо меня и Юминова офицеров моего батальона.

Командир полка подполковник Кротов Михаил Павлович согласился со мной, поздравил меня с поступлением, и я убыл в батальон. Не успев зайти в помещение навстречу мне выбежал дежурный по батальону и доложил:

— Товарищ майор, вас срочно вызывает к себе командир дивизии! — я развернулся и пошёл в штаб дивизии, который находился от нашего полка на удалении 200 метров. Зашёл к комдиву, представился по случаю присвоения мне звания, так-как оно было присвоено вовремя его отпуска, и одновременно по случаю зачисления меня слушателем Академии Бронетанковых войск.

На моё удивление генерал показал мне на стул и пригласил присесть. Выдержав паузу, доброжелательным тоном, он меня спросил:

— А, как вы думаете, товарищ майор, каким образом я, как командир дивизии отпущу на учёбу с одного батальона сразу двоих главных руководителей? Да ещё и во времена, когда вот, вот могут объявить полную боевую готовность! Ведь, если я вас отпущу обоих в это время, то вы сами будете смеяться надо мной, как о несостоятельном командире дивизии! А поэтому выбирайте кому из вас ехать учиться, а кому продолжать службу и командовать батальоном! Думайте! — сказал он, — Сколько вам для этого потребуется?

— Минут пять, товарищ генерал! — доложил я.

— Думайте, я подожду! — сказал генерал.

Я быстро начал перебирать все за и против и выстроилась такая картина: Начальник штаба батальона может поступать в академию до 32 лет, а Юминову в этом году исполнилось 32. Я же, как командир батальона могу поступать до 38 лет, а мне только 35, впереди ещё целых три года. Дальше думать было нечего, и я доложил:

— Товарищ генерал, раз стоит такой выбор, пусть Юминов едет учиться, а я буду поступать на следующий год.

— Хорошо! — сказал генерал, и спросил: — Вопросы ещё будут?

— К вам, товарищ генерал, у меня никогда вопросов нет!

— Тогда вы свободны, идите! — я повернулся кругом, щёлкнув каблуками и вышел, про себя, матерясь и чертыхаясь.

Навстречу мне из своего кабинета вышел начальник штаба дивизии полковник Сысоев, он очевидно знал решение командира дивизии и, остановив меня спросил:

— Ну, что там решил наш полководец в отношении вашей учёбы? Я ему обстоятельно доложил о нашем разговоре с комдивом и, состоявшемся решении. Сысоев внимательно выслушал меня и мои доводы, сказал:

— А я так и думал, что вы так поступите, пойдём со мной! — сказал он. Завёл в свой кабинет, дал лист бумаги и сказал: — Пиши рапорт на поступление в академию на следующий 1969 год! — я написал и отдал ему, зная, что дело будет сделано.

Придя в батальон, я сел и стал писать представление на должность начальника штаба командиру первой роты капитану Чаплыгину А. Н. Написал, отнёс командиру полка на его заключение подпись и ходатайство. После чего отнёс представление начальнику штаба полка подполковнику Климашину и попросил его не задерживать этот документ и сразу же дать ему ход, так-как без начальника штаба руководить батальоном трудно. Климашин пообещал сегодня же отправить документ в отделение кадров дивизии.

Через три дня из отделения кадров дивизии позвонили, что командир дивизии с моим представлением капитана Чаплыгина на должность начальника штаба батальона не согласен и, что на эту должность уже назначен капитан Новиков из Камень-Рыболов. К этой моей неудачи добавилась вторая. Мой зампотех батальона капитан Чирской Саша в отпуске женился на своей подруге в Москве, которая работала в Ядерном Центре Дубна…), её, как ценного работника сюда на Дальний Восток не отпускали, а Чирского, несмотря на его ходатайства не отпускали отсюда. Саша взмолился:

— Борис Алексеевич, помогите!

Вникнув в эту проблему, я понял, что пока он служит в войсках, его никто туда не переведёт, а тут, как раз появилась возможность уйти из войск, так-как в это время в Благовещенск прибыло из города Хмельницкая танковое училище и они в войсках подыскивали себе хороших офицеров, окончивших академии.

Побеседовав с представителем училища полковником Ходус, я узнал, что им требуется преподаватель с высшим образованием на кафедру материальной части, а также узнал об условиях прохождения в училище службы, и мне показалось оттуда Чирской сможет перевестись быстрее, заменившись в одно из подмосковных училищ, тем более, что Чирской любил процесс обучения и умело обучал подчиненных.

Я предложил полковнику Ходус своего зампотеха. Тот сразу ухватился за эту идею и предложил Черскому место преподавателя в Благовещенское танковое училище. Приказ о его назначении состоялся буквально на днях, и я с ним распрощался, оставшись без зампотеха с неопытным начальником штаба.

Пришлось вертеться, как белке в колесе и за комбата, и за зампотеха, и обучать начальника штаба. Хорошо, что командиры рот были опытные, втянувшиеся в установленный мною ритм боевой учёбы.

Однако, повидавшая виды нещадной эксплуатации учебно-боевые танки требовали к себе повышенного внимания, а зачастую и ремонта.

В отсутствие зампотеха его функции приходилось брать на себя, так-как без исправной техники боевая учёба превращается в фикцию, поэтому приходилось с самого утра облачаться в комбинезон и идти к танкам организовывать их обслуживание, профилактику и ремонт. Порой эти работы приходилось делать не только днём, но и ночью.

В это время кто-то там наверху придумал создавать в дивизиях группы учебно-боевых машин, которые обеспечивали на директрисе стрельбу, на огневых городках танкострелковые тренировки, на танкодромах вождение и на тактических полях тактику. Если сверху смотреть на эту идею, то кажется всё хорошо, везде танков будет достаточно потому, что в дивизии имеется 44 учебнобоевых танка, как правило четыре из них находятся на среднем ремонте, а остальные запросто распределяются на учебные объекты: на танковую директрису 8 танков, на танкодром 8 танков, на огневой городок 10 танков и на тактические занятия 14 танков. Кажущаяся идея очень хороша пока с нею не столкнёшься на практике.

Где больше всего бьются и изнашиваются танки? Конечно же на вождении. Где больше всего сохраняются танки? На тактических полях и танковой директрисе, а также частично на огневых городках, хотя танки там стоят закреплённые на рамах и двигатели их не работают, но зато нещадно эксплуатируются стабилизаторы и приборы наведения большей частью, необученными наводчиками, которые зачастую выводят их из строя, а побывавшие танки на огневом городке более полугода на практические стрельбы можно не выводить, так-как они требуют полной замены основных узлов, таких-как гироблоков и электронно-ламповых усилителей, а иногда электромашинных и гидроусилителей.

Кроме того, так-как на эти группы машин штатных командиров и зампотехов было не предусмотрено, то приказом по дивизии назначались на учебные объекты, как правило: командир взвода и зампотех одного из танковых подразделений, которые были формально ответственны за каждую группу не своих танков, что в конце концов приводило к обезличиванию бесконтрольности и, как результат к частым поломкам и авариям, выводившим из строя сразу по несколько танков. До этого новшества я, как командир батальона, имея всего шесть учебно-боевых машин вполне мог обеспечить себе стрельбу на танковой директрисе, вождение танков на танкодроме, танкострелковую тренировку на огневом городке, кооперируясь при этом с командирами танковых батальонов дивизии, а на тактическую подготовку рот, на которую требовалось 13 танков опять-таки кооперировался с другими комбатами, которые делали всё тоже самое, что и я. Поэтому, эксплуатируемые танки были под постоянным командирским и техническим присмотром, в результате чего редко выходили из строя и не могли сорвать из-за неисправностей учебные занятия.

Зато теперь эти срывы стали чуть ли не закономерностями зачастую на танковой директрисе, где необходимы шесть танков из десяти можно было поставить только четыре или пять, что снижало почти на половину пропускную способность директрисы из-за неисправности танков.

Тоже самое было на танкодроме, а зачастую и хуже того. Из десяти танков водить можно было на двух трёх, а остальные в это время ремонтировались силами неграмотных механиков-водителей.

И сколько комбаты не воевали, просили и убеждали старших начальников и командиров в изменении этого порядка, так он и оставался до конца развала Советской Армии.

Офицеры, познавшие все «Прелести» этого ново введения, говорили между собой, что даже Пентагон и ЦРУ, вместе взятые не смогли бы нанести такой урон боевой подготовке танкистов, как это решение.

В нашем полку сменился командир, подполковник Кротов Михаил Павлович убыл старшим преподавателем кафедры тактики в московское Высшее военное училище. Вместо него командиром полка был назначен подполковник Агафонников Иван Никитович, бывший до этого длительное время заместителем командира 231 мотострелкового полка нашей дивизии в городе Уссурийске.

С первых же дней мои взаимоотношения с новым командиром полка не сложились, в первую очередь из-за моего языка и характера. Иван Никитович был матёрым мотострелком и все другие рода войск, он считал, как приложение к мотострелковым, а то, что другие рода войск надо учить даже больше чем пехоту, он не понимал, или не хотел понять.

По истечении недели в течение, которой весь мой батальон занимался всякого рода хозяйственными и строительными работами в полку и дивизии по личной разнарядке командира. Я пошёл к нему и доложил:

Товарищ подполковник, официально вам докладываю, что танковый батальон нашего полка командиром, которого я являюсь, в течение целой недели не занимался боевой подготовкой!

В ответ на это, командир полка спросил:

— А почему?

— А потому, товарищ подполковник, вот разнарядки на все эти дни, подписанные вами, в результате, которых весь мой штатный личный состав занимался хоз. работами и строительством! Мы не только сорвали боевую подготовку, но нарушили приказ командующего войсками округа, но и не менее двух танкострелковых тренировок в неделю! Я прошу изменить устанавливающийся порядок использования танкового батальона!

— Это у вас всё? — спросил командир.

— Всё, товарищ подполковник!

— Тогда вы свободны!

И я ушёл. Однако на следующую неделю ничего не изменилось. Я опять получил разнарядку, по которой личный состав во главе с офицерами направлялся на различные рода работы и стройки. А в это время танковая директриса, танкодром и огневой городок пустовали, так-как комдив генерал Гуслистов Ф. А. решил привести весь гарнизон в образцово показательный, конечно же по внешнему виду. Здание штаба дивизии было покрашено в цвета соответственно цвету и оттенкам здания Верховного Совета СССР, даже шиферная крыша штаба была покрашена в зелёный цвет и на ней была установлена мачта, на которой развевался Государственный флаг Союза СССР по размерам точно такой, как на крыше Верховного Совета.

В четверг, узнавши, что округ в начале сентября намечает проверку нашей дивизии, а в ближайшее время в дивизию должен прибыть командующий Войсками Округа генерал-полковник Лосик О. А.

Поэтому-то и комдив стремится поразить его внешним видом военного городка, а тем временем на границе в том числе и в зоне ответственности нашего полка участились случаи нарушения её и провокационные выходки всячески, вынуждающие нас применить силу или того хуже оружие. Зная по Германии, что в такие моменты, командующие приезжают в гарнизоны не для осмотра внешнего вида и не проведения строевых смотров. Они приезжают в таких случаях для проверки боевой готовности и чаще всего с выходом в боевые или запасные районы.

Чуя носом и спинным мозгом, что надвигается серьёзная проверка и, что внешним видом кюветов, заборчиков, побелённых стен, отремонтированных крыш, мы не восполним требований, предъявляемых к боевой готовности и подготовки.

Набычившись, я пошёл к командиру, ожидая тяжёлого с ним разговора, и начал с того же, что и в прошлый раз, добавив:

— По разговорам женщин на следующей неделе ожидается прибытие командующего Округом, а к сентябрю ожидается проверка дивизии Округом!

— Я женским сплетням не доверяю и не слушаю их! — заявил командир полка.

— Напрасно, товарищ подполковник! У нас в Смоляниново, это самый верный и точный источник информации! Сегодня мне сообщил этот источник, что вчера Министр обороны подписал приказ, в котором вам подполковнику Агафонникову Ивану Никитовичу присвоено звание полковник, о котором вам объявят минимум через неделю! А этим женщинам известно даже то, что снится командиру дивизии, командарму, а может быть и, высшим лицам! Даже наш особист пользуется их данными! Но, я прибыл не только с этим! В связи с тем, что прибывает командующий, мне необходимо всем батальоном проверить вопросы боевой готовности по выходу в боевые районы по тревоге потому, что в течение этих трёх месяцев прошли ливневые дожди и заболоченные участки, переходы через речки и ручьи, сейчас находятся в непроходимом состоянии даже для танков, а на их оборудование мне потребуется не менее недели!

— А, что будет, если мы это не сделаем?

— Товарищ подполковник, в таком случае за боевую готовность батальон получит неудовлетворительную оценку, а его командир будет снят с должности и назначен с понижением, но дело ещё в том, что и полк в таком случае получает неудовлетворительную оценку, с вытекающими отсюда последствиями!

— Так вы мне, что угрожаете, товарищ майор?

— Боже упаси, товарищ подполковник! Я вас только предупреждаю о том, что может быть, а поэтому с завтрашнего дня все мои офицеры по объектам и работам не выйдут, вместо их будут сержанты, а я вместе с офицерами убуду на маршруты для их проверки и определения объёма работ по их восстановлению! А с субботы и до конца следующей недели ни один мой военнослужащий на хоз. работах и стройках не появится, все будут заниматься маршрутами выхода!

— Вы, товарищ майор, пойдёте под суд!

— Никак нет, товарищ подполковник! И вот почему вашего приказа о выделении на работы и стройки личного состава танкового батальона нет! И если он даже будет, то он будет беззаконен. Приказа по дивизии об этом тоже нет, а под суд отдавать меня надо сформулировать, за что? Зато, что занимался вопросами боевой готовности вместо выравнивания бордюров, побелки деревьев и покраски наружных туалетов? Ведь засмеют судьи!

— Ну всё, майор, у нас с тобой службы не будет!

— А куда она денется, товарищ подполковник? Я даже вам посоветую, отправьте командира 3 батальона на свой маршрут выхода, он проходит рядом с моим и по нему не только не пройдут БТР-152, но и мои танки застрянут! Там такое творится, одно загляденье!

Но командир уже вошёл в раж.

— Идите, товарищ майор! — проорал он, схватившись правой рукой за скулу, а левой за графин. Я остановился в дверях, посмотрел на командира и понял: «У него сильно болят зубы».

Зайдя к дежурному, я позвонил в санчасть и сказал старшему врачу:

— Игорь, забери своего Маслова и бегом к командиру, у него что-то там с зубами не хорошее, давай лечи быстрее!

Я съездил домой на обед и узнал от соседки Людмилы Николаевны, что вчера командующий Войсками округа проверял Белогорский гарнизон с выходом войск в боевые районы и, что на разборе летел пух и головы больших начальников за этот выход.

Прибыв в батальон, я понял, что эти сведения стали уже достоянием не только командира полка, но и командира дивизии потому, что в штаб дивизии срочно вызвали командиров полков и отдельных батальонов, а через час командиры частей собрали комбатов и командиров отдельных подразделений, на которых к их сведению были доведены слова, услышанные мной от Людмилы Николаевны, но зато были приняты надлежащие решения, которые начисто отметали марафет, а всё внимание уделялось на боевую готовность. После совещания командир уже не смотрел на меня волком, а я не преминул ему напомнить о женских сплетнях, заявив, что он слово в слово повторил слова Людмилы Николаевны жены начальника авто службы артиллерийского полка

— Как так? — опять возмутился командир. — Я повторил слова командира дивизии! — а комдив повторил слова Людмилы Николаевны, сделав глупое лицо заявил я.

Целую неделю весь батальон работал на 160 километровом маршруте выхода батальона в боевые районы, оборудуя 18 проходов через трудно проходимые места. Так-как автомобильного транспорта из полка мне не выделили, я самовольно разгрузил загружённые боеприпасами батальонные Уралы на артскладах и накрыл штабеля брезентом. Взял с собой на маршрут тяжёлый тягач «Луку» и два учебно боевых танка. Работы было много Приморская погода потрудилась на славу, и нам пришлось попотеть. Зато мне понравилось, что командиру полка пришлось для ознакомления проехаться по всем маршрутам и увидеть их плачевное состояние. Прибыв на мой маршрут и, увидев объём работ и уже сделанную работу, он покачал головой и не преминув спросить:

— А почему у вас здесь, товарищ майор, работают строевые Уралы?

— Товарищ полковник, мои Уралы работают здесь потому, что от полка, я не получил ни одного автомобиля, а объём работ вы видите сами, поэтому, я решил под свою ответственность разгрузить с них на складе боеприпасы и использовать здесь для решения вопроса боевой готовности!

— В таких случаях надо брать разрешение! — сказал командир.

— А для чего! — спросил я и тут же ответил:

— Чтобы переложить ответственность на своего начальника?

— Так взыскание ты получишь в таком случае!

— Товарищ полковник, может и получу, но из опыта знаю «Победителей не судят!» — командир рассмеялся до хохота.

— А ты, что собираешься быть победителем на проверке?

— Собираюсь, товарищ полковник, если всё закончится только выходом в запасные или боевые районы!

— Дай Бог нашему телёнку волка скушать! — сказал командир и уехал.

ЧАСТЬ 10

РАЗБОР ДЕЙСТВИЙ ДИВИЗИИ И ПОЛКОВ

Работу мы закончили ночью в воскресенье, прибыли в расположение, загрузили боеприпасы на Уралы и перед утром отошли ко сну.

Ровно в 10 часов на дивизионном плацу приземлился вертолёт командующего Войсками Округа. В это же время колонны УАЗ вошли через КПП военных городков дивизии, здесь в Смоляниново, в Шкотово и Уссурийске с офицерами Управлений Округа, которые, не останавливаясь ни где, разъехались по паркам и стоянкам боевых машин, в том числе и на учебных объектах. При встрече командующего командиром дивизии посмотрел на свои часы и сказал комдиву:

— Товарищ генерал, дивизии объявляю тревогу ограничения на местах получат командиры частей и подразделений от моих офицеров!

Всё закрутилось. Оглядываться на других было некогда и, я вывел свой батальон, как мне предписали посредники в запасной район, и уже в районе по требованию старшего посредника выделил начальника штаба батальона зампотеха роты тягач «Луку» и танковый взвод в составе четырёх учебно боевых танков и одного бензовоза ЗИЛ-151 для прохождения маршрута в район боевого предназначения. В запасном районе, мы пробыли недолго, к семнадцати часам нас вернули в пункт постоянной дислокации и приказали ставить танки на хранение.

Связь с убывшим начальником штаба в связи с тем, что он ушёл далеко за пределы возможной дальности связи танковой радиостанции прервалась и оставалось только гадать, как там идут дела.

На следующий день в семнадцать часов в Доме офицеров был назначен разбор действий дивизии и полков по тревоге. А в 12 часов, я узнал, что мой начальник штаба успешно преодолел 160 километровый маршрут и без потерь расположился в районе боевого предназначения. Обратно вернётся оттуда железнодорожным транспортом, погрузка на станции Пограничная назначена на завтрашнее утро.

Разбор проверки дивизии начался ровно в 17 часов. На сцене за столом сидел командующий Войсками Округа генерал-полковник Лосик и начальник Управления боевой подготовки Округа генерал-лейтенант Инденко. Посмотрев на часы, командующий сказал:

— Время, начнём! А с чего начать? Наверное, начнём с хорошего! Где командир 3 мотострелкового полка? — мой командир полка встал и доложил:

— Подполковник Агафонников!

— Товарищ подполковник, Министром Обороны СССР вам присвоено высокое звание полковника Советской Армии! Подойдите ко мне. — командир поднялся на сцену и подошёл к командующему. Командующий из папки достал красивое отпечатанное типографским способом поздравление, выписку из приказа и новые полковничьи погоны. Поздравил командира и пожелал ему новых успехов в новом звании.

А дальше начался разбор действий полков и батальонов дивизии при выходе в районы. Здесь тоже летел пух и, уже несколько офицеров поплатились своими должностями, в том числе и командир 3 батальона третьего мотострелкового полка. При завершении разбора, командующий объявил:

— В дивизии мы нашли только два танковых батальона, которые не имеют замечаний по выходу по тревоге и, у которых маршруты выхода в районы боевого предназначения находятся в надлежащем состоянии и контрольные по ним пробеги подтвердили выводы, проверяющих офицеров! Это танковые батальоны 231 мотострелкового полка и 3 мотострелкового полка, командиры батальонов майоры: Ромашов Виктор Иванович и Каганский Борис Алексеевич! Вот так-как в этих батальонах должна быть поставлена работа по совершенствованию боевой готовности!

После разбора в курилке, я не преминул напомнить командиру полка о «Бабских сплетнях» о присвоении ему звания, а также о моём взыскании за самовольное использование строевых машин. Командир засмеялся и спросил:

— Борис, чего ты добиваешься от меня?

— Ничего, товарищ полковник, кроме изменения вашего отношения к танковому батальону, имеющему приоритетное значение при выставлении оценки!

— У меня нет в полку любимчиков и угнетённых, все должны тянуть одну и ту же лямку!

— Так, товарищ полковник, лямки-то они разные, у пехоты «Мультук» кинул на плечо и потянул, а у танкистов одна кувалда весит в два раза больше, а на лямке целых 36 тонн! Есть разница или нет? У пехоты боекомплект умещается в 6 магазинах и в вещмешке, а танковый боекомплект едва умещается на грузовом ЗИЛ или УРАЛ! Я уж не говорю о сложностях подготовки наводчика и механика-водителя!

— Слушая тебя, комбат, у меня скоро из глаз слеза покатится от умиления и жалости к танкистам, они оказывается у нас такие обделённые и загнанные!

— Мы не обделённые и не загнанные, но для того, чтобы быть настоящими танкистами и быть лицом полка, нам необходимо время, определённое Министром Обороны в программах боевой подготовки, и я не выпрашиваю это время, я хочу, товарищ полковник, его иметь!

Командир попытался перевести всё это в шутку, но в это время подошёл зам комдив полковник Гороховский, с которым у меня были неприязненные отношения, оказывается у моего командира тоже взаимоотношения с ним не складывались.

Гороховский задал мне вопрос:

— Когда вы, товарищ майор, прекратите использовать танковую директрису в не плана и по своему усмотрению, как свою собственность?

— Товарищ полковник, я ни разу со своим батальоном не стал помехой использования директрисы для других танковых батальонов дивизии, а то, что я использовал её по назначению и для пользы дела, то считаю это никаким нарушением, а наоборот полезным!

— У меня есть сведения от полигонной команды, что за последние два месяца вы использовали директрису целых 18 дней вместо шести!

— А, что, товарищ полковник, разве это плохо? За 18 дней стрельбы научить наводчиков и командиров лучше, чем за шесть дней!

— Товарищ майор, я ещё разберусь, откуда вы берёте боеприпасы к вкладным стволам? По моим подсчётам вы в этом году свой лимит исчерпали ещё два месяца назад!

— Товарищ полковник, когда я прихожу в офицерскую столовую и кушаю бифштекс, я не спрашиваю у официантки или у заведующей, где они взяли мясо при его дефиците, я просто благодарю их от души и ухожу довольный! — моим ответом был очень доволен мой командир полка, который не выдержал и рассмеялся в голос, но Гороховский понял все в буквальном смысле, да ещё и, почуяв поддержку моего командира возмутился и заявил:

— По случаю перерасхода боеприпасов на стрельбу, я организую проверку и виновные будут наказаны, какие бы должности они не занимали! — мой Иван Никитович почему-то это высказывание Гороховского принял очень болезненно и заявил:

— Давай, давай, проверяй, а то у тебя дел больше нет, лучше бы танковой директрисе и стрелковому стрельбищу уделил больше внимания, чтобы на них стреляли, а не простаивали и ремонтировали оборудование, которое давно надо списать! — прошипев в нашу сторону, какие-то проклятия Гороховский покинул нас, а Иван Никитович сказал:

— Я эту суку давно знаю, ещё с академии! Бездельник высшей марки! И здесь пригрелся на хорошей должности, большой начальник, а ни за что не отвечает!

ЧАСТЬ 11

КОМАНДИР ПОЛКА

В полк ушли мы вместе с командиром. По пути, разговаривая о делах насущных.

В гарнизоне строители завершили строительство двух шестидесяти квартирных домов и офицерам, нуждающимся в жилье, предложили квартиры, в том числе и командиру полка семья, которого находилась в Уссурийске. У штаба полка мы остановились, и командир спросил меня:

— Борис, а не можешь ли ты мне помочь перевести сюда семью в новую квартиру? — этому внезапному вопросу, я почему-то удивился потому, что в голове с давних пор отложилось, что командир полка, это не простой человек и ему никогда не нужна ни чья помощь.

— Товарищ полковник, почему же не могу? Конечно могу! Но я был в этих домах, которые построили, там уже сейчас в квартирах требуется капитальный ремонт, начиная от окон и, кончая дверями! Поэтому до переезда вашей семьи необходим капитальный ремонт. Мастера у меня есть отличные каменщики, штукатуры, плотники и маляры! Ведь мою казарму это они отделали, у меня только нет материалов, но думаю полковой склад КЭС не обеднеет, если выделит необходимые материалы, а руководителем туда поставлю своего батальонного старшину Акшибарова. Мне необходимо только, чтобы вы забрали в дивизионной КЭЧ ключи от квартиры и завтра же мои подчинённые начнут ремонт, и ремонтировать будут недели две, а потом можно будет думать о перевозке семьи! В КЕС насчёт материалов распоряжаться не надо, я сам этим займусь потому, что я знаю больше, что у них есть на складе, чем они сами. Да и разговоров будет меньше, а обо мне они будут молчать, как рыба об лед потому, что знают, что если им люди понадобятся, то дать им специалистов могу только я, у других таких нет.

Через две недели старшина Акшибаров доложил мне, что объект готов к эксплуатации и его необходимо осмотреть мне. Мы сели с ним в мотоцикл и поехали к дому. В этом доме на втором этаже была квартира командира. Ещё со входа в подъезд, я заметил, что перила лестницы переварены и металлические прутья покрашены в светло-голубой цвет подстать перекрашенным панелям, которые раньше были окрашены в тёмно-зелёный. Деревянные части перил отшлифованы и покрыты лаком. Цементные ступени до второго этажа покрашены под цвет тёмно-бордового ковра с жёлтыми полосками по бокам. Дверь в квартиру оббита снаружи красивым дерматином, а под ним прощупывается толстый слой войлока.

Старшина открыл дверь, и я увидел совершенно другую квартиру, которую я видел здесь на этом месте всего две недели назад. На тумбочке стоял телефон, я поднял трубку, он работал. Попросил телефонистку соединить с командиром. Командир ответил сразу:

— Товарищ полковник, докладывает майор Каганский. Я нахожусь в вашей квартире и без вас не могу оценить работу своих подчинённых. Прошу вас, подъехать сюда и оценить!

— Сейчас буду! — прозвучало в трубке, и через пять минут, командир распахнул дверь и остановился на пороге. Молчание длилось не менее трёх минут. Затем командир молча прошёлся по всем трём комнатам и спросил меня:

— Что, Борис, это твои солдаты сделали?

— Мои, товарищ полковник, мои, под руководством старшины Акшибарова!

— Ну, спасибо танкисты! Такой заботы о своей персоне, я никогда не ощущал!

— Товарищ полковник, так танкисты народ не злопамятный, и всегда надеются на лучшее!

— Борис, ты меня уел!

— А, как теперь, товарищ полковник, перевозить вашу семью и, когда? И сколько у вас там вещей, чтобы знать сколько машин брать.

— Борис, давай сделаем так. Спланируем на субботу перевозку, но учти, у меня жена инвалид лежачий, поэтому придётся брать санитарную машину и полкового врача с санитарами. А вещей у меня не больше чем у тебя. Поэтому двух ЗИЛ-157 будет с избытком.

— Хорошо, товарищ полковник, по всем вопросам распоряжусь я сам и выеду в Уссурийск в 8:00, с таким расчётом, чтобы к одиннадцати часам быть в Уссурийске и ожидать вас у дома.

— Добро, Борис, так и будет!

В субботу утром, мы с полковым врачом и старшиной Акшибаровым выехали в Уссурийск. Прибыли туда без проблем и стали ожидать командира у его дома. А его всё не было. Я съездил на КПП 231 полка и оттуда позвонил дежурному нашего полка. Тот ответил:

— Командир полка был на совещании у комдива и выехал в сторону Уссурийска минут 10 тому назад!

Прикинув, что ехать ему почти три часа, то будет он только к пятнадцати часам. Погрузка машины вещами, которые ещё не готовы займёт не менее трех-четырех часов, и я решил заняться погрузкой, не ожидая командира. Позвонив в квартиру, дверь открыла мне сиделка, ухаживающая за женой командира, она знала, что сегодня будем переезжать и впустила нас.

Жена командира молодая, красивая женщина лежала на кровати и доброжелательно нам улыбалась. Я представился ей, как Борис Алексеевич и руководитель ихнего переезда, и попросил у неё разрешения заняться упаковкой и погрузкой вещей. Нам в помощь должны были прийти три человека из 231 полка, но старший врач и старшина Акшибаров запротестовали:

— Зачем они нам нужны? Мы сами справимся!

Сложить все носимые вещи под руководством сиделки Насти удалось быстро. Также быстро сняли настенный и напольный ковры и дорожки. Из мебели забрали только платяной шкаф, сервант, кабинетный и кухонный столы, четыре стула, диван и две кровати. В кухонный шкаф, погрузив его на машину заложили всю имеющуюся посуду, переложив её простынями, одеялами и газетами. К приезду командира, все вещи были погружены, закреплены. Оставалось только забрать его супругу и сиделку Настю в санитарную машину.

Посмотрев на опустевшую квартиру, командир сказал:

— Оставляю восемнадцатую! А у тебя, Борис, сколько?

— У меня немного, товарищ полковник, у меня только седьмая!

— Так у тебя ещё всё впереди! — обрадовал меня Иван Никитович.

ЧАСТЬ 12

ПРИКАЗ МИНИСТРА ОБОРОНЫ

Близился сентябрь, в котором должны произойти два события: окружная проверка дивизии и моё повторное поступление в академию. Эти два события по времени, почти совпадали друг с другом и я боялся, что мне не удастся сдавать экзамены в связи с проверкой, но всё обошлось. Проверка началась в последних числах августа месяца и длилась всего одну неделю. Батальон, как всегда сдал проверку на отлично. В этот раз мы стреляли штатным снарядом на Сергеевском полигоне, четвёртое — А упражнение стрельб выполнили на круглую отличную оценку, а тактические учения с боевой стрельбой выполнили с блеском, на этих учениях присутствовал начальник Управления боевой подготовки Округа генерал-лейтенант Инденко и командующий нашей 5 Армии генерал-лейтенант Ганеев.

На разборе учений Ганеев сказал:

— Борис, хватит скрываться за стенами батальона, пора выходить на полковые просторы, ты в этом году поступаешь в академию?

— Поступаю, товарищ командующий!

— Удачи тебе и спасибо за службу! А я тоже убываю в Москву!

— Удачи и вам, товарищ командующий! Счастливо вам!

— Спасибо, буду стараться! — ответил командующий.

В целом наш полк сдал проверку весьма неважно, только отличная оценка танкового батальона вытащила полк на удовлетворительную оценку, и полковник Агафонников только теперь понял, что такое танковый батальон и, каким он должен быть. После этой проверки командир полка не только сам, но и своим замам запрещал вмешиваться в дела танкового батальона. И только в исключительных случаях, когда серьёзное дело не терпело отлагательства, он вызывал меня и говорил:

— Боря, надо сделать! — и батальон делал, даже невозможное.

Так после этой проверки, к командующему Округа обратилось Дальэнерго. На одном из маршрутов выхода нашего полка стояла высоковольтная опора линии Артем ГРС — Находка 330 тысяч вольт, дорога у этой опоры проходила на крутом спуске и косогоре, колёса и гусеницы танков и машин касались опор. В случае удара по опоре танком, опору можно было сбить со всеми вытекающими отсюда последствиями, поэтому Дальэнерго просило командующего: или запретить этот маршрут, или перенести дорогу правее опоры на одиннадцать метров и, углубив её не метр, чтобы тяжёлые машины не могли соскользнуть на опору.

В дивизию поступил приказ командующего Округа о переносе дороги вправо на 11 метров. Время на выполнение было отведено большое к 8 мая 1970 года.

В дивизии состоялся приказ, обязывающий командира мотострелкового полка исполнить приказ командующего Войсками Округа.

Командир полка, недолго думая разбил этот участок на три делянки и вручил их командирам мотострелковых батальонов.

В это время я сдавал экзамены в академию, сдавал успешно, точно также, как и мои коллеги. Нас быто таких, как я пятеро. Один командир полка подполковник Скляров Юра, три командира батальона я, Кодола и Кац, и один начальник штаба батальона Саня Скляренко из Сахалина. Сдавали все отлично и проблем с поступлением никаких не было.

Ходили слухи, что состоялся приказ Министра Обороны СССР о новом омоложении офицерского состава, однако мы всегда, считавшиеся везде молодыми на эти слухи никакого внимания не обращали. На Доске объявлений уже были отмечены фамилии зачисленных в академию на очный курс, в том числе и вся наша пятёрка. Однако в последний день работы комиссии нас всех пятерых срочно вызвали к председателю комиссии. Проходя мимо Доски объявлений, мы заметили, что наших фамилий в числе принятых в академию не значатся, но не придали этому значения.

Прибыли к председателю приёмной комиссии. Генерал усадил нас за стол, достал из сейфа приказ Министра Обороны и зачитал нам его в части нас касающегося, а там значилось: с первого сентября этот приказ вступает в силу, а по нему изменяются сроки прохождения в званиях и сроках поступления военнослужащих в высшие военно-учебные заведения Министерства Обороны СССР. Для нас этот приказ прозвучал, как приговор. Если раньше командир батальона мог поступать на очное отделение в военную академию до 38 лет, то теперь только до 32 лет, а на заочное отделение до 38 лет. Всем нам к этому времени было далеко за 34, а мне было 38 лет.

— Как же так, товарищ генерал, ведь мы видели себя уже принятыми?

— А, что я могу поделать? — развёл руками генерал, — Эти вопросы только к Министру Обороны! У меня приказ и его нарушить я не имею права!

— Так возьмите нас на заочный факультет!

— Я уже на заочный факультет набрал!

— Что же нам делать? Командующий Армией, который нас всех знает уже убыл в Москву, заступиться за нас некому!

Мне пришла в голову мысль. Я спросил:

— Товарищ генерал, а кто может решить вопрос нашего поступления на заочный факультет сверх разнарядки?

— Этот вопрос решает только начальник академии!

— Товарищ генерал, — опять обратился я, — А у вас есть прямая связь с начальником академии?

— Конечно есть!

— А разрешите нам позвонить начальнику академии, чтобы он принял решение о нашем зачислении на заочный факультет всех нас начальник академии хорошо знает, так-как совсем недавно был нашим командующим Военного Округа.

Генерал согласился. Но в последнюю минуту, когда я уже поднимал трубку телефона засекреченной связи прижал мою руку к аппарату и сказал:

— Я сам буду звонить!

Генерал-полковник Лосик ответил сразу. Связь была громкая и мы услышали:

— Слушаю вас, товарищ генерал! — выслушав генерала, начальник академии спросил его, а где эти офицеры?

— Здесь сидят передо мной!

— Назовите их фамилии! — генерал назвал нас.

— Как они сдавали экзамены?

— Все на отлично, товарищ генерал-полковник!

Из трубки послышалось:

— Я всегда был уверен в Дальневосточниках, заберите всех!

Так мы поступили на заочный факультет бронетанковой академии. Разъехались по своим частям и стали ждать вызова на установочную сессию.

ЧАСТЬ 13

РЕШЕНИЕ КАДРОВЫХ ВОПРОСОВ

Для решения кадровых вопросов в дивизию прибыл начальник Управления кадров Дальневосточного Военного Округа. Начали подбирать кандидатов на замещение вакантных должностей в первую очередь полкового состава. В нашем полку не доставало до штата двух заместителей командира полка, начальника штаба и зампотеха полка. В дивизию прибыл новый командующий Армией генерал Сысоев Пётр Иванович. По-видимому, он был ознакомлен генералом Ганеевым о кадрах нашей дивизии и поэтому по приезду сразу же вызвал к себе на беседу лучших командиров батальонов всей Армии на предмет назначения на должности.

Беседуя со мной, он спросил:

— Товарищ майор, вы сколько лет в должности комбата?

— Три года, товарищ командующий!

— Не надоело ещё?

— Никак нет, товарищ командующий! Я люблю эту должность, и она меня удовлетворяет!

— А сколько лет ваш батальон оценивается на проверках на отлично?

— Все три года, как я им командую, товарищ командующий!

— Это ваш батальон на последней проверке получил круглую отличную оценку?

— Так точно, товарищ командующий, мой!

— Хорошо, идите, товарищ майор!

От этой беседы с командующим я не ждал ничего, таких бесед проводилось уже много, и они ничем не завершались. Однако через неделю всезнающая Людмила Николаевна, увидев меня, выходящего из дома после обеда остановила меня, поздоровалась и спросила:

— Борис Алексеевич, по выражению лица вижу, что вы не знаете о новом вашем назначении!

— Почему это не знаю? Знаю, что после завтра я буду назначен ответственным за отправку автомобильного батальона на целину!

Людмила Николаевна рассмеялась. А вот и нет, Борис Алексеевич, и с вас будет причитаться! Сегодня в Округе подписан приказ о вашем назначении заместителем командира третьего мотострелкового полка! — я остановился, посмотрел в наивные глаза Людмилы Николаевны и сказал:

— Спасибо вам, милая Николаевна, только мне радоваться нечему! Сниму привычный хомут и одену новый, не притёртый, а насчёт причитается, не сомневайтесь всё будет! Как бы мне хотелось узнать пути и технологию добычи таких сведений, ведь по натуре, я очень любознательный!

— Борис Алексеевич, это секрет фирмы, который даже под пытками не будет обнародован! — мы посмеялись, а через неделю пришёл приказ в дивизию о моём назначении. Меня вызвал комдив и зачитал приказ, заявив:

— В этом назначении вас я участия не принимал и учтите, что с вас я буду требовать также, как с командира полка первого и второго штата, так-как второго заместителя по кадру у вас нет!

— Есть, товарищ генерал! — ответил я, — Разрешите идти?

— Идите! — и я пошёл. Обмозговывая слова генерала и его неучастии в моём назначении, пришёл к выводу: «Генерал кривит душой» без его подписи на представлении, меня бы никто не стал рассматривать на назначение. Это он заявил только для того, чтобы меня ещё раз ущемить за ту первую нашу встречу. А навешивание на мою шею второй штат, он просто блефует потому, что там работы нисколько не меньше, чем в развёрнутом полку.

Прибыв с дивизии, я зашёл к командиру полка и представился ему:

— Товарищ полковник, представляюсь по случаю назначения меня вашим заместителем!

Командир заулыбался и сказал:

— Звонил только, что полководец и сомневался уживёмся ли мы в одной берлоге?

— А, куда нам деваться, товарищ полковник, дело то ведь одно будем делать!

— Вот это мне нравится! — сказал Иван Никитович. — А вообще-то это дело надо обмыть! — он позвонил завскладу Васе Козырь и сказал:

— На четверых! — потом позвонил начальнику тыла подполковнику Савич:

— Топай сюда! — сказал он.

Прапорщик Козырь и подполковник Савич прибыли вместе. В руках у Козарь находился увесистый чемоданчик. Обращаясь к Козырь, командир сказал:

— Передай дежурному: нас никого нет, заходи сюда и закрой на замок дверь!

Мы открыли чемоданчик, в котором было три бутылки водки, шесть банок говяжьей тушёнки, двухлитровая банка бочковых огурцов и такая же банка красных помидор, булка свежего ещё тёплого хлеба и здоровенный кусок сала, большая головка чеснока и луку, а ещё там были вилки, ложки и ножи. Стаканы мы использовали те, которые стояли на столе у графина с водой. Савич спросил:

— А замполит? — командир махнул рукой и сказал:

— У него от водки сердце болит! — водку разлили по стаканам, и командир провозгласил:

— С новой должностью тебя, Борис! — выпили всё и, так-как были все молодыми и здоровыми, то никто не опьянел, и никто о нас плохо не подумал.

Мою комбатовскую должность принял майор Янковский Ефим Ханонович. Я распрощался с батальоном и погрузился в полковые дела и заботы, а так, как в полку не было начальника штаба и второго заместителя по кадру, то командир полка погрузил все это на меня. Пришлось крутиться между трёх огней сразу. Повседневная жизнь полка немыслима без начальника штаба. Боевая подготовка полка без заместителя командира полка, особенно в мотострелковых подразделениях идёт через пень в колоду, а без заместителя по кадру отсутствует мобилизационная работа, за которую дерут не менее чем за боевую готовность. Всё это сразу навалилось на меня, а тут ещё боевая подготовка Округа предписала оборудовать на стрельбищах горные направления для стрельбы из стрелкового и противотанкового оружия. А мобилизационное управление Округа прислало грозную директиву о переработке планов боевой готовности кадра не только в войсковых частях, а и военкоматах. Это был ещё тот кусок работы, а ко всему этому из академии стали регулярно поступать задания на выполнение работ по различным дисциплинам, и вот тут-то мне показалось небо в копеечку. В батальоне было всё понятно и освоено, здесь же не всё было понятно, особенно моб подготовка и её планы, но дело усугубилось ещё и тем, что внезапно заболел командир полка, дал знать себя прихваченный им радикулит родом из болот Белоруссии ещё во время Великой Отечественной войны. Командир слёг сначала в Шкотовский госпиталь, потом в Уссурийский, а оттуда в Хабаровский Окружной госпиталь. По окончании лечения получил месячный отпуск для реабилитации, а после этого отпуска ушёл в свой плановый отпуск на два месяца. Таким образом его в полку не было почти полгода, и мне пришлось одному тащить лямку за четверых человек. В результате чего мои взаимоотношения с командиром дивизии, начальником политотдела и подполковником Гороховским окончательно испортились, так-как я, ненавидевший все работы по марафету каждый раз урезал второе требуемое количество личного состава на эти работы. За эти полгода, я нахватался взысканий больше чем за всю предыдущую службу, а при встрече с этими начальниками автоматически в душе возникал неосознанно дух противоречия, и не только у меня, а у них тоже.

Однако на все эти полковые дела, я не себя не времени не жалел, в результате чего дела в полку шли не хуже, чем у других, я справился с оборудованием направления для горной стрельбы на полковом стрельбище, а, прибывшие офицеры из управления боевой подготовки Округа, назвали это горное направление эталонным, в нём выдерживалось всё углы подъёмов и спусков, углы стрельбы вверх — вниз и на косогорах

Приехавшая комиссия из оргмобуправления Округа признала планы боевой готовности кадра выверенными и реальными, а работа в военкоматах вполне удовлетворительной. Однако на всех совещаниях у комдива по этим вопросам майор Каганский был притчей в воязицах, несмотря на то, что другие полки ещё и не начинали оборудовать горные направления. Мобуправление признало их работу по кадру неудовлетворительной, как по документам в полках, так и в военкоматах.

В дивизию прилетел начальник управления боевой подготовки Округа генерал-лейтенант Инденко, и зайдя к командиру дивизии потребовал вызвать к нему меня. Конечно же комдив был удивлён этому.

Меня вызвали. Я предстал перед генерал-лейтенантом, ожидая уже по привычке, каких-либо гадостных вопросов, однако этого не случилось.

Поздоровавшись со мной за руку, он предложил мне сесть за стол напротив него и доброжелательным тоном сообщил мне:

— Мои офицеры проверяли готовность вашего горного направления пришли к выводу, что оно полностью соответствует методичке, которая приравнивается к курсу стрельб. В связи с этим нас интересует вопрос, каким образом вы умудрились установить стандартные мишени на косогорах и спусках таким образом, что их подъёмники не поражаются пулями при стрельбе в низ. Ведь мы не присылали вам такого оборудования и, как вышли вы из этого положения, и кто это придумал?

При этом разговоре присутствовал командир дивизии и полковник Гороховский. Комдив заметил, что, когда строили это направление мой заместитель там дневал и ночевал, однако генерал Инденко нашёлся и заявил:

— Пусть ваш полковник и отвечает на этот вопрос! Прошу вас, товарищ полковник! — не бывший ни разу на этом направлении Гороховский начал, что-то мычать, запинаться, путая названия подъёмников, номера мишеней и другого оборудования.

Прослушав его ответ в течении одной минуты генерал Инденко сказал:

— Товарищ полковник, по этому вопросу мы побеседуем с вами отдельно. Пусть майор докладывает, как он вышел из трудного положения, над которым работали, умнейшие головы заводов, производящие мишенное оборудование? Докладывайте, товарищ майор! — и я начал:

— При стрельбе на равнине и вверх мишени появляются на ножках подъёмников, а сами подъёмники укрыты в земле своих гнёздах зачастую бетонных при стрельбе на косогорах и вниз взору стреляющего, а значит и пулям открывается верхняя часть подъёмника, а, чтобы её защитить от попадания пуль, мы из пятнадцатимиллиметровой брони вырезали броневые листы и поместили их сверху подъёмников между, поднимающимися рычагами, к которым крепятся мишени, и вся хитрость!

— А где вы набрали столько брони?

— Товарищ генерал, завод капитального ремонта танков находится в Уссурийске, а на его задворках ржавеют давно списанные 76 миллиметровые самоходки, которые там режут на разные нужды, вот и нам нарезали!

— А, что и БЗТ не пробивают?

— Не пробивают, товарищ генерал, даже 14,5 миллиметровые из КПВТ!

— Всё предельно понятно! А кто придумал такую простоту?

— Вот он, я перед вами, товарищ генерал!

— Тогда поехали! Посмотрим, как это у тебя выглядит! — сказал генерал.

Все поднялись и тоже поехали с нами на своих машинах. По прибытию на направление, генерал, обращаясь к Гороховскому сказал:

— Ну, что ж, товарищ полковник, ведите нас по направлению стрельбы автоматчиков! — несмотря на разметку, полковник не знал куда идти и начал путаться. Глядя на него, генерал заметил:

— Полковник, наверное, в основном здесь бывал ночами потому, что днём никак не сориентируется! Ладно ведите нас, товарищ майор!

Я довёл до вершины холма, показал все подъёмники и цели, которые были укрыты броневыми плитами, покрашенными в камуфляжный цвет, и повёл вниз, показывая, что подъёмники сверху просматриваются, но из-за броневых плит не поражаются.

— Федор Антонович! — обратился генерал к командиру дивизии: — Такой простоте никто не удивится, но главное то, что её никто и не придумает! — протянул мне руку и сказал:

— Тебе цены нет, товарищ майор, спасибо тебе! — а командир дивизии и Гороховский, даже в присутствии начальника управления боевой подготовки Округа продолжали смотреть на меня волком и самым неудачным приобретением в своей жизни.

Несмотря на приказ командующего Войсками Округа о награждении меня Ценным подарком от его имени за ввод в эксплуатацию горного направления для стрельбы, на еженедельных совещаниях у командира дивизии командиров полков в основном склоняли майора Каганского и его 3 мотострелковый полк за дело и без дела. Однако, собака лает, а караван идёт.

ЧАСТЬ 14

НИКТО КРОМЕ МЕНЯ

Из отпуска прибыл командир полка. Дело пошло веселей, теперь меня никто не терзал на совещании у командира дивизии, и я мог больше времени, как начальник штаба уделать службе войск, а, как заместитель больше времени уделять боевой подготовке полка, и установить пропускную способность стрельбища за сутки стрельбы мотострелковый батальон днём и ночью из всех видов стрелкового и противотанкового оружия. Особое неудовлетворение вызвало у комдива моё решение проводить ночные стрельбы из РПГ-7 после часа ночи, когда по сплетням женщин, я знал, что засыпает командир дивизии, домик, которого находился недалеко от стрельбища, а при стрельбе из РПГ ночью звук выстрела не только пугает, а иногда раскалывает стёкла окон. И я своего добился, увидев, что окна у комдива, выходящие в сторону стрельбища оклеены, как вовремя войны белой бумагой накрест. Я знал, что отменять ночные стрельбы комдив не будет, зато и не будет часто прибегать на физзарядку полка по утрам потому, что выспаться ему, когда-то надо.

Все усилия нашего командира дивизии Фёдора Антоновича Гуслистова — любителя показного порядка в гарнизоне смазывались непредсказуемой приморской погодой. Все дороги и тротуары не имели твердого покрытия и после каждого дождя раскисали и смазывали начисто все усилия по наведению порядка после дождя. В голову нашего командира дивизии пришла авантюрная мысль сделать все дороги и тротуары в гарнизоне с твердым покрытием на прочной основе. Мысль, конечно хорошая и всем без исключения, понравившаяся, так-как, эта мысль была не только у него в голове, а воплощена в реальные планы, расчёты и эскизы, а также разбита на три этапа. Первый этап предполагал провести подготовительные земельные работы: трассировку, выравнивание, окувечивание и установка бордюров. А первоочередной задачей было покрытие дивизионного плаца сначала гравием, а затем асфальтом. Пока всё это планировалось и доводилось до командного состава, я скептически смотрел на эту деятельность и удивлялся авантюризму моих старших начальников, так-как эта большая стройка планировалась проводиться хозяйственным способом и без финансирования сверху, а про себя я говорил: «Давай, давай, командир, что у тебя получится?»

Недолго продержался мой командир полка после лечения и опять слёг в Хабаровский госпиталь. Остался я опять один крутиться во всех стезях.

У нас с командиром была мечта построить новую солдатскую столовую, которая бы позволяла кормить полк в одну смену. Наша же старая столовая, содержащая в отличном порядке кормила полк в две смены, на что уходило почти три часа. Командир и начальник тыла полка майор Савич были очень хозяйственными людьми в полном смысле этого слова. В то время поощрялось командованием наличие в частях свинарников, огородов и даже садов, а производимые ими продукты можно было использовать в качестве дополнительного или основного питания личного состава, за что войсковой части на вид один перечислялись деньги по государственной цене за мясо, фрукты и овощи. Эти деньги можно было тратить только на дополнительное питание, посуду, столовские принадлежности и содержание столовых. Одних свиней у Савича было более 200 взрослых голов, и он хвалился:

— Только свининой я могу кормить полк целый год, не уменьшая своего поголовья! А по деньгам это значит, за каждый день три тысячи рублей, в месяц тридцать тысяч! А ещё картофель, свекла, морковь, огуречные, помидорные соленья, лук, чеснок и другие коренья! На счету по виду «Один» у нас было более 180 тысяч!

— А для начала строительства столовой нам не доставало около 70 тысяч рублей. Часть строительных материалов таких, как песок, гравий, бутовый камень и даже лес на крышу столовой мы заготовили заранее, поставив под навес для высыхания.

После уезда в госпиталь Ивана Никитовича, перед обедом, какого-то дня меня вызвал к себе комдив. Я так подумал, что на очередную головомойку, однако глубоко ошибся. Вышло куда хуже. Прибыв к комдиву доложился. Тот сидел в своём кресле с очень хорошим расположением духа и предложил мне присесть. На столе у него лежал план по новому облагораживанию городка. Кивнув на этот план, он спросил меня:

— Как вам, товарищ майор, нравится этот план?

— Положительно, товарищ генерал! — ответил я.

— Замечательно! — в тон мне ответил генерал. Однако, чтобы его воплотить в жизнь требуются деньги! — я развёл руками и сказал по-украински:

— Чого у менэ нема, того нема!

— А сколько у вас, товарищ майор, на виде один лежит денег?

— Товарищ генерал, эти деньги святые, мы их держим и зарабатываем на новую столовую, а кроме того, эти деньги не предусмотрено тратить на дорожные работы!

— Вы ошибаетесь, товарищ майор! Эти деньги ещё можно тратить на улучшение быта личного состава!

— Товарищ генерал, я не силён в финансовых разборках, но хоть режьте меня, хоть убивайте, свою подпись о переводе денег «С вида один» полка на дивизионный счёт, я не поставлю!

— Товарищ майор, а мне ваша подпись и не нужна! — поднял трубку и вызвал к себе дивизионного начфина.

Прибежал капитан и комдив распорядился:

— Переведите, товарищ капитан, «С вида один» 3 мотострелкового полка на наш счёт сегодня же! — а мне сказал, — Вы свободны, товарищ майор!

— Это грабёж на большой дороге, товарищ генерал!

— Товарищ майор, по этим деньгам вы ко мне в карман не лезьте, идите и работайте в полку! — идя в полк я плевался, матерился и чертыхался, по-моему, даже вслух, и тут же злорадно обдумывал самую большую ошибку комдива ободрать нас первыми потому, что кроме меня добыть гравий в таком количестве, как требуется не сможет никто, а я от этого откажусь наотрез и, как в воду глядел. Ровно через неделю, комдив вызвал меня, усадил, как и тот раз напротив лежащего на столе плана и сказал:

— В гарнизоне ходят слухи, что только вы можете добыть для нас гравий!

— Товарищ генерал, если бы это было в прошлом году, или через год, я бы этот гравий добыл запросто, а сейчас на дороге Владивосток-Находка работают государственные дорожники, которые пользуются Артёмовским карьером и его дробильной фабрикой, так, что добыть его я не могу!

— А вы подумайте, поищите пути! — елейным голосом проговорил генерал. — «Проняло!» — подумал я. Из своего ящика стола генерал достал увесистый пакет и, постучав им по столу сказал:

— Вот здесь талоны на весь гравий, который необходим нам для выполнения этого плана, и оплачены они деньгами вашего полка! Идите и думайте! Когда надумайте, позвоните! — опять я шёл в полк плюясь и чертыхаясь, но злорадно думал: «А ведь никуда ты не денешься без меня». На вечер я назначил построение полка, а днём прошёл хороший, но короткий ливень. Плац у нас был без твёрдого покрытия, засыпанный гравием. После дождя, почти весь был покрыт лужами и люди шли по нему, разбрызгивая эти лужи, и мне в голову шибанула шальная мысль: «А почему бы мне не заасфальтировать свой плац и не только плац, а и переднюю, и заднюю линейку полка?» — и стал обдумывать, каким образом это сделать? Постепенно мысль обрела свою форму. Первая — добиться получения гравия на Артёмовском карьере, где зам директором Шалфеев Виктор из Шкотово, с которым мы неоднократно охотились и подружились. Второе — получить власть над перевозкой этого гравия. И третья — выровнять плац, переднюю и заднюю линейки и поручить плац танковому батальону и артиллерийскому дивизиону, а переднюю и заднюю линейки командирам мотострелковых батальонов против своих же казарм.

Я позвонил на карьер, нашёл Виктора Шалфеева, который сейчас исполнял обязанности директора карьера и спросил его:

— Витя, выручай! Мне нужно очень много гравия, более тысячи кубов!

— Борис, где ты был раньше, хотя бы на три месяца? Мы не знали куда его девать, а сейчас каждый куб на счету и всё идёт на эту стройку века дорогу Владивосток-Находка, а тут ещё у меня три погрузочных эстакады вышли из строя!

— Витя, придумай, пожалуйста, что-нибудь!

— Боря, кроме того, что предложить тебе отремонтировать эстакады, я придумать ничего не могу. Приезжай!

Я тут же вызвал машину и поехал в карьер. Заезжая на его территорию, я увидел все три неисправных эстакады, у которых между опорами провалились перемычки транспортёров, а верхние перемычки не позволяли без их снятия поднять нижние, лежащие на земле требовался специальный подъёмник, которого ни у кого не было, а демонтировать эстакаду дело очень длинное и хлопотное, легче построить новую. Подумав, я решился взяться за это дело. Нашёл Виктора, и мы договорились:

— Как только я восстановлю хоть одну эстакаду, она будет грузить мои машины!

— Согласен! — ответил Виктор. И мы довольные друг другом расстались. Прибыв в гарнизон, я сразу же пошёл к командиру дивизии. Зайдя в кабинет и ещё, не представившись, комдив показал мне на стул и спросил:

— Ну, что, товарищ майор, вы надумали?

— Надумал, товарищ генерал! — и изложил ему обстановку.

— А для того, чтобы восстановить им эстакады, мне необходимо кроме сил и средств полка два БТР из танкового полка и гидравлический подъёмник с инженерно саперного батальона, всё это мне нужно уже сегодня к вечеру, чтобы ночью перегнать технику в карьер, до которого 50 километров. И второе, надо уже определиться на каком транспорте, и кто будет возить гравий, и этот транспорт нужен будет уже после завтра!

— Этот вопрос у нас уже решён! — ответил генерал. — У нас на тридцатке стоит сто штук новых обкаточных машин резерва генерального штаба вы возьмёте из полка необходимое число водителей и с каждой машины снимите по тысячи километров после чего их обслужите и поставите на хранение!

— Опля! — подумал я, — Опять вляпался, использовать новые машины хорошо, но после эксплуатации их на гравии сколько понадобится сил, чтобы их привести в надлежащее состояние?

— Товарищ генерал, а кто будет старшим водить колонны?

— Вы, товарищ майор, будете водить эти колонны! — я хотел заартачиться и весомы аргументы на то у меня были, но, подумав решил, а ведь так я запросто сделаю целую ходку вместо дивизионного плаца на свой плац и этого гравия мне хватит на всё с избытком. Поэтому я согласился.

На следующий день с зампотехом полка Борисовым и с необходимыми специалистами мы прибыли в карьер. Сразу отрезали концы, провалившейся перемычки, кувалдами выровняли её угольники и для укрепления её снаружи приварили по всей длине такие же. Гидравлическим подъёмником подняли их к своим местам, приварили и передали карьерным специалистам для восстановления её транспортёра, и тут же принялись к ремонту второй эстакады. Оставив Борисова руководить работами, я поехал на тридцатку, где меня ждал с водителями начальник авто службы полка майор Лемешко, с которым мы выгнали сразу 50 машин и погнали в карьер. И я мечтал, что, возвратившись в ночь привезу гравий в свой полк, но не тут-то было, комдив оказался куда хитрее меня, он у Шкотовского моста, где дорога поворачивает в сторону Саинбара, от которого идёт тыльная дорога к нашему полку. Он выставил полковника Гороховского с машиной ВАИ. Поворачивать туда не было смысла. Я, скрипя сердцем повёз гравий на дивизионный плац. К утру следующего дня все три эстакады были отремонтированы и на погрузку колонны из 50 машин уходило всего два с половиной часа. Таким образом в день я делал две ходки, выжидая, когда же Гороховский потеряет бдительность, и такой день настал! Помог Бог. С самого утра начался ливневый дождь, карьер в этот день работал в своём ритме, а вот дорожного транспорта обычно, стоящего перед эстакадами в очереди было мало и, пустующие места занимали мои машины, и мы погрузились меньше чем за час. На подходе к Шкотовскому мосту машины ВАИ и Гороховского не было, и я без зазрения совести повернул колонну к Саинбару, а там тыльной дорогой заехал в расположение полка, личный состав полка был проинструктирован, что, как только колонна машин зайдёт на территорию полка, хватать лопаты и разгружать машины туда, куда укажут командиры. А зампотеху Борисову было поручено отремонтировать полковой каток и взять в займы у других полков сколько можно. Борисов всё исполнил правильно. Личный состав Уралы разгрузил моментально, а я развернул Уралы, опять поехал в карьер, но теперь Гороховский уже стоял на своём месте и, увидев меня, возвращающегося со стороны Саинбара остановил меня и заявил:

— Этот фокус, товарищ майор, вам не пройдёт даром! — в тон ему я ответил:

— Товарищ полковник, я так думаю, что и вам от моего фокуса кое-что достанется! — к часу дня я пригнал вторую ходку на дивизионный плац. Машины начали разгружаться, а посыльной оперативного дежурного сообщил мне:

— Товарищ майор, вас срочно вызывает командир дивизии! — поняв всё и, предвкушая основательную головомойку зашёл к командиру дивизии. У него в кабинете сидел начальник политотдела полковник Новосёлов и майор Редькин начальник отделения кадров дивизии. На столе лежала моя развернутая служебная карточка. Я доложился. А комдив, пригнув голову и, выставив вперед свою бульдожью челюсть, зловещим шёпотом спросил:

— Товарищ майор, за всю мою жизнь, ещё никто не залазил в мой карман! — скосив глаза на свою служебную карточку, я ясно увидел, что там уже записано новое взыскание, которое гласило: «Служебное несоответствие за самоуправство». Поэтому меня понесло потому, что более высокое взыскание было снятие с должности, а с должности меня может снять только главком сухопутных войск. Я спросил:

— Товарищ генерал, а в качестве кого я получаю взыскание? В качестве зама командира полка, начальника штаба или исполняющего обязанности командира полка, который вместо управления полком водит колонны с гравием на дивизионный плац, что может делать любой офицер?!

— Товарищ майор, наш разговор окончен, идите и исполняйте обязанности, которые я на вас возложил! — а я подумал:

— Ничего придёт время ложить асфальт, а где ты его возьмёшь, товарищ генерал, когда он весь в крае идёт на дорогу Владивосток-Находка. На каждые 10 километров этой дороги установлены не большие асфальтовые заводики, которые выдают асфальт на свои участки. Для того, чтобы покрыть с вой плац и линейки, я асфальт раздобуду, но у меня нет талонов, а талоны только у комдива. Решил наплевать на свой гонор и с якобы поникшей головой пошёл к комдиву:

— Товарищ генерал, с асфальтом туго хуже, чем с гравием, но опыт провести можно, выделите мне талоны хотя бы на 200 кубов асфальта, и я попробую добыть хоть эту толику, но кроме талонов мне понадобятся все дивизионные самосвалы с металлическими кузовами.

— Хорошо, вот вам талоны, распорядитесь, чтобы ваш начальник авто службы принял дивизионные и полковые самосвалы из танкового полка и 411. А кто в это время будет водить колонны с гравием?

— Я уже, товарищ генерал распорядился. Колонны будет водить майор Янковский командир танкового батальона полка.

Генерал принял это, как должное. Я ещё раз подумал:

— И на этот раз «Проняло». — придя в полк вызвал начальника авто службы майора Лемешко и поручил ему собрать все самосвалы дивизии в полк и по первому моему сигналу доставить самосвалы в точку, назначенную мной окольной дорогой минуя центральные и Смоляниновское КПП.

— Всё будет сделано! — заявил Лемешко, а я взял командира разведвзвода Гвоздева с мотоциклом и поехали по близлежащим к Смолянинову асфальтовым заводам в сторону Находки. На первом, втором, третьем и четвёртом заводах получил полный отказ. Прибыв на пятый застал его в не рабочем состоянии. Все его шесть работников резались в домино, а начальник куда-то звонил по своей радиостанции. Поздоровались, познакомились. Я узнал почему завод не работает. Оказывается, что его топки работают на дизтопливе, а форсунки старого образца выходят из строя, а на складах им замены нет.

— Поэтому стоим уже вторую неделю! — заявил начальник завода. — и просвета не видно! — посмотрев на форсунки, я понял, что они точно такие же, как на нашей дивизионной кочегарке, а дивизионная кочегарка все свои запасные части содержит на нашем складе БТИ, и там их у нас несколько ящиков по двадцать штук в каждом. Я сразу принял решение и предложил его начальнику завода:

— Я привожу вам форсунки, вы запускаете завод и отовариваете мои талоны сегодня днём и ночью.

— Я не только вам буду грузить асфальт сутки, а ещё и коньяк поставлю! Ведь у меня рабочие получают деньги от выработки, а бухгалтерия начисляет зарплату им в зависимости от полученных талонов, на которых не написано от кого они получены. Через три часа после установки форсунок, я готов грузить вам асфальт каждый час по две машины с котла, а у меня их два! — я тут же распорядился и отправил Гвоздева в полк, чтобы он у Борисова получил на складе три форсунки и привёз сюда и передать майору Лемешко пригнать самосвалы к этому заводу, а майору Борисову выгнать катки для закатки асфальта на плац.

Через сорок минут Гвоздев привёз форсунки, рабочие их вмонтировали и запустили топки, загрузив в котлы необходимы компоненты, такие-как битум, мелкий гравий и ещё какие-то жидкости. Через два часа асфальт был почти готов. К этому времени майор Лемешко подогнал восемь самосвалов, четыре из которых мы сразу же загрузили асфальтом, но отправлять только четыре машины было не с руки и опасно. Посоветовавшись с начальником завода, тот меня успокоил и посоветовал:

— Вон там за ёмкостью с соляркой есть специальные термические покрывала для асфальта. Укройте сверху асфальт, и он шесть часов не застынет! — что и сделали, а через три часа поспела вторая порция асфальта, и мы загрузили оставшиеся самосвалы. Поговорив с начальником, попросил его поработать ночью. Он с радостью согласился потому, что завод простаивал, а рабочим надо зарабатывать. И ещё он мне рассказал:

— Из-за простоя моего завода на моем участке дороги возили асфальт с других заводов, а теперь за асфальтом с других участков дороги ездить далеко, и мой асфальт для дороги не нужен, битуму у меня полно, около 50 тонн, мелкого щебня ещё больше, а вот дизтоплива у меня на пределе, и подвозить его мне не собираются, а в управлении идёт речь о закрытии завода, так-как он становится нерентабельным! — я спросил начальника:

— А наши талоны вам помогут?

— Ещё как помогут! — ответил он. — Ведь дорожники получают наш асфальт по точно таким талонам, и никто не будет разбираться в управлении на кого мы работаем, им нужны оплаченные талоны, по которым им перечисляют деньги! Так может мы договоримся на большие объёмы? — спросил я его.

— Если будет дизтопливо, то мы можем договориться на любые!

— Дизтопливо вам будет на первый случай уже завтра! Три тонны вам хватит?

— Хватит на три дня! — сказал начальник.

— А сколько вам надо топлива на тысячу кубов асфальта?

— Много! — сказал начальник, — Не менее 10 тонн!

Сделал первую асфальтную ходку на свой плац. Быстро разгрузили самосвалы и стадии немедленно разгребать его, укладывая равномерным 8—10 сантиметровым слоем, и тут же под руководством зампотеха полка Борисова стали его закатывать, имеющимися катками. Горячий асфальт укатывался хорошо и за одну ходку из 8 машин, мы заасфальтировали треть плаца. После разгрузки машин, я отправил их под руководством майора Лемешко обратно на завод и попросил его поработать ночью. За ночь мы заасфальтировали весь плац и переднюю линейку полка.

Дивизионное начальство в том числе и комдив ещё не знали о наших подвигах, но в шесть часов утра мы разгрузили последние восемь самосвалов на заднюю линейку и начали его разгребать и укатывать. В это время в спортивной форме появился комдив и, увидев содеянное остановил кого-то из офицеров и приказал ему:

— Каганского срочно ко мне! — но я уже видел эту картину, как кролик к удаву, сделав безразличное лицо, шёл к нему, злорадствуя и, торжествуя в душе за своё содеянное. Но сделать полностью безразличное лицо, я не сумел. Моё торжество выпирало наружу и, увидев его, комдив лишился дара речи. Глядя на меня, он правой рукой показывал на асфальт и свистящим шёпотом спрашивал меня:

— Что это такое?

— Товарищ генерал, докладываю, это асфальт! — в это время его прорвало, и он заорал:

— А почему этот асфальт здесь, а не на дивизионном плацу?

— Товарищ генерал, этот асфальт здесь лишь потому, что это была опытная партия, которую я побоялся везти на дивизионный плац, потому что там должно быть всё по науке, а у меня и так сойдёт! — генерал почему-то быстро успокоился и уже миролюбивым тоном спросил:

— А насколько вы там договорились?

— Товарищ генерал, я договорился лишь на то количество талонов, которые вы выдали!

— Там же не хватит на дивизионный плац!

— Товарищ генерал, я все свои способности исчерпал и добыть, что-либо ещё, я не в состоянии. Пока работает этот заводик, давайте будем асфальтировать ваш плац! А вы заставьте своих подчиненных искать асфальт, может они его найдут.

— Не учите меня, как управлять своими подчиненными! — внушительным тоном объявил мне генерал. Затем махнул рукой и удалился домой, а я подумал:

— Ну и слава Богу!

Так-как начальник завода обещал работать круглые сутки, я назначил старшим колонны самосвалов старшего лейтенанта Гвоздева и приказал ему возить асфальт до вечера, а вечером его подменит майор Лемешко и до утра, а утром опять поведет Гвоздев. К обеду я зашёл на дивизионный плац и с удовлетворением заметил, что довольно большой его кусок уже заасфальтирован и красиво укатан и, что руководит этой работой новый дивизионный топограф капитан Табачников.

Прикинул, что талонов на асфальт для плаца не хватает примерно на четверть, пошёл к командиру дивизии, доложился ему и попросил дать сто талонов для завершения асфальтирования плаца. Комдив молча достал из ящика сто талонов и протянул их мне, а рукой указал на стул. Я сел и стал ожидать, какого-либо подвоха. Но его не последовало, наоборот, доброжелательным тоном комдив стал объяснять мне значимость его проектов. Я молча кивал головой, что означало, что соглашаюсь с ним, а в какой-то момент, комдив вдруг замолк и внезапно меня спросил:

— Борис Алексеевич, а скажите в какой обуви ходит на работу ваша Валентина Фёдоровна в дождливую погоду? — от внезапности такого обращения у меня отвисла челюсть, примерно также, как у комдива сегодня утром, когда он увидел асфальт на нашем плацу. От внезапности я перезабыл, что он спросил и сказал:

Конец ознакомительного фрагмента.