Иван Грозный и конец династии Рюриковичей

Владимир Евгеньевич Солодихин

В книге рассказывается о правлении Ивана Васильевича Грозного и его сына Федора Ивановича, последнего царя династии Рюриковичей. Книга содержит нецензурную брань.

© Владимир Евгеньевич Солодихин, 2021

ISBN 978-5-0053-1291-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ИВАН ГРОЗНЫЙ И КОНЕЦ ДИНАСТИИ РЮРИКОВИЧЕЙ

ГЛАВА ПЕРВАЯ. ТРУДНОЕ ДЕТСТВО ИВАНА ГРОЗНОГО. ПРАВЛЕНИЕ ЕЛЕНЫ ГЛИНСКОЙ.

Детство у Ивана Васильевича (в будущем Грозного) было трудное.

С одной стороны он уже в три года стал великим князем и главой огромной страны, а с другой он с малых лет был окружен людьми, которые его не любили, а многие мечтали о его погибели. В три года у него умер отец, а когда мальчику было семь лет отравили его мать, и он остался круглым сиротой.

Этому отравлению предшествовало ряд событий.

По завещанию Василия Ивановича при трехлетнем наследнике до его совершеннолетия был образован регентский совет из семи человек: двух родных братьев покойного великого князя (Юрия и Андрея), дяди его матери, Михаила Глинского (по ходатайству племянницы его в конце правления Ивана Третьего досрочно выпустили из тюрьмы) и четырех родовитых бояр.

Все это очень не понравилось матери малыша, двадцатипятилетней энергичной и деловой Елене Глинской.

— Я его родила! Мучилась при родах! — жаловалась она своему сердечному другу князю Иване Овчине Телепневу-Оболенскому. — А как я страдала в постели со своим мужем! Ляжет на меня, придавит так, что не вздохнуть, и начинает пыхтеть в ухо! Все равно, что лежать под бегемотом! Неужели после всего

я не заслужила, чтобы стать регентшей при сыне?

— Полностью с тобой согласен, душечка! — галантно целовал ей ручку Иван Овчина. — Помню, как ты страдала, моя бедняжка! Не волнуйся! У нас с тобой есть верные люди, которые отправят регентов на тот свет!

— Я дышать не могла! Задыхалась под ним! — продолжала возмущаться Елена. — И вот теперь, когда я должна была, по воле Господа, получить награду за свой тяжкий труд, приходят наглые мужики и говорят, что они будут править от имени моего сына. Они что тоже спали с моим мужем?

— Главное — это действовать внезапно, моя царица, пока регенты ничего

не подозревают! Перережем их по одному.

— Ты, Ваня, слишком жесток. Убийство — страшный грех перед Господом! — перекрестилась Елена. — Закуем в оковы, посадим в темницу и не будем кормить. Господь милостив, и как ему будет угодно, так пусть и случится!

— Моя милосердная крошка! Так и хочется тебя съесть! — накинулся на нее Иван Овчина, и любовники предались страсти.

Естественным союзником в борьбе Елены против регентов должен был стать ее дядя, Михаил Глинский, однако он был настолько странным человеком, что неожиданно для племянницы занял противоположную сторону.

— Бесстыдница и проститутка! — кричал он. — Тело Василия Ивановича еще не остыло, а ты уже предалась похабной страсти с князем Иваном Овчинной! Ты позоришь наш род, публичная девка! Тебя надо хорошенько высечь, а потом посадить в темницу на хлеб и воду!

— Ты чего, дядя, умом тронулся? — покрутила пальцем у виска Елена. — Ты гуляешь на свободе только потому, что я попросила за тебя перед своим покойным супругом! Кто тебе эти бояре? Они все тебя ненавидят! Ты для них враг и чужак!

Я же предлагаю тебе войти в свою правительство! Соображаешь, старый пердун?

— Может, мне еще третьим в постель к вам лечь, блудница?! — вопил Михаил Глинский. — Я знаю: многие считают Глинского ненормальным! Пусть! Но я не такой дурак, чтобы поддержать публичную девку и развратницу против лучших людей государства! Я посидел в темнице довольно! Теперь ты посиди, греховная девица!

Это были последние слова, сказанные Глинским на свободе. Его схватили и заточили в темницу в гораздо более худшие условия, чем он сидел при Василии Ивановиче. Оскорбленная племянница запретила кормить его, и вскоре бедный дядя умер от голода.

Надо отметить, что переворот Елены Глинской был проведен идеально, как по его организации, так и по исполнению. Иван Овчина показал себя смелым и расторопным путчистом.

Членов регентского совета хватали по одному. Первым был арестован брат покойного великого князя, Юрий Иванович.

— Как вы смеете прикасаться ко мне? Руки прочь! Во мне течет кровь моего отца, Государя Ивана Третьего! — кричал он, когда его вязали люди Овчины.

С другим братом, Андреем, пришлось повозиться. Он жил в удельном княжестве в Старице, где окружил себя войсками и телохранителями,

и ни за что не хотел ехать в Москву. Князь Иван Овчина решил применить военную хитрость. Он направил письмо, в котором среди многочисленных комплиментов и уверений в дружбе писал:

«Маленький наследник очень скучает по вам, Андрей Иванович. Каждый день, едва протерев глаза, он плачет и спрашивает, где его любимый дядя Андрюша?! Он так любит вас, а вы совершенно забросили его!

Как вам только не стыдно, Андрей Иванович.

Сердце мое разрывается, глядя на детские слезы. Я даю вам честное рыцарское слово, что ни один волос не упадет с вашей головы в Москве. Приезжайте!

Р.S. Умоляю, не забудьте порадовать малыша гостинцем».

Дядя Андрей купился и приехал в гости к племяннику, где был тут же схвачен и заточен в темницу.

— Как же ваше честное слово, князь? — уже избитый и закованный в оковы обращался он к Овчине.

— Мое слово крепко и нерушимо! — объявил тот. — Я — рыцарь, и свое слово привык держать! Я его никогда не нарушал и впредь нарушать не намерен!

Вы, Андрей Иванович, схвачены не по моему приказу! Как вы могли подумать такое? Вас арестовали по указанию великой княгини, Елены Глинского. Ее слово, увы, сильнее моего! В этой ситуации я, к сожалению, бессилен и ничем вам помочь не могу!

Оба дяди великого князя по отцу разделили судьбу Михаила Глинского и умерли в тюрьме от голода. В заключение также бросили других менее знатных членов регентского совета.

Елена Глинская, устранив конкурентов, энергично взялась за дела, став одной из немногих русских правительниц, женщин.

Для начала она сразу решила показать, что ничем не отличается от своих предшественников-мужчин и начала (точнее, продолжила) войну с Литвой.

Литовский великий князь и польский король Сигизмунд очень обрадовался кончине Василия. После его похорон он решил, что настала пора действовать и предъявил Елене Глинской ультиматум, требуя вернуть Смоленск и другие земли, захваченные при Василии Ивановиче.

— Прекрасно! — обрадовалась в свою очередь Елена Глинская. — У нас тут некоторые считают, что баба не годится для престола. Я им всем покажу, кто из нас баба!

В 1534 году литовские войска перешли границу, однако не смогли взять ни Смоленск, ни Чернигов. В феврале следующего 1535 году русские войска нанесли ответный контрудар, но не стали возиться с крепостями противника, предпочитая пограбить его обширные сельские территории. Мстя за свои убытки, литовские феодалы летом 1535 года захватили Стародуб, где истребили всех жителей (около тринадцати тысяч человек).

После этих событий Сигизмунд полностью разочаровался в войне.

— Свяжешься с бабой, а потом сам не рад будешь! — ворчал он. — Вместо того, чтобы штурмовать крепости или биться в чистом поле, она тебе

по-тихому будет гадить! Извела мне, зараза, весь урожай! Ограбила моих селян, бесстыжая баба! Бог с ней! Зато я убил всех жителей Стародуба. Считай, мы квиты! Будем мириться!

В феврале 1537 года стороны заключили перемирие.

Как всякая порядочная женщина, Елена Глинская, очень любила деньги. Поэтому самое значительное, что она сделала, это денежная реформа. Фактически именно она впервые ввела в русском государстве единую валюту — «денгу», рубли и копейки (ранее монеты делали во многих уделах и частях страны). Благодаря этому резко активизировалась торговля, что в свою очередь привело к наполнению казны государства. Отметим, что на протяжении многих последующих веков денежная система, созданная Еленой Глинской, претерпевала лишь косметические изменения.

С каждым годом Глинская все больше раскрывала свои таланты и потенциал, и неизвестно каких бы высот достигла мысль этой женщины, если бы ее

не отравили в апреле 1538 года в тридцатилетнем возрасте.

— Сучка борзая у нас завелась! — ворчал князь Василий Шуйский. — Кто она такая? Беженка из Литвы! Голь перекатная, а туда же лезет! Я веду свой род от брата Александра Невского, Андрея Ярославича. Мой род один из первых на Руси будет,

но я никаких денежных реформ не выдумываю! А кто был ее предком? Уверен, что какой-то трубочист!

— Правильно говоришь! Давно пора поставить ее на место! — поддержал его брат Иван Шуйский. — Мы с тобой принцы крови, а нам в голову даже

не пришло вводить единую деньгу! Куда катимся?

На очередном роскошном пиру в Кремле бояре, рассыпаясь в славословии, в знак преданности преподнесли Елене Глинской фаршированную ртутью рыбу, попробовав которую она скончалась.

Иван Овчина сразу понял, что смерть его возлюбленной не лучшим образом отобразится на его собственной судьбе, и решил найти защиту в покоях малолетнего Государя (воспитательница семилетнего Ивана Васильевича, Агриппина Челяднина, была его сестрой). Неделю после смерти Елены он просидел в спальне малыша, играясь с ним и читая веселые книжки, в надежде, что там его не посмеют арестовать. На седьмой день в комнаты юного Государя ворвались вооруженные люди и, несмотря на его детские крики и плач, скрутили и навсегда увели в неизвестном направлении и Ивана Овчину, и Агриппину Челяднину.

На этих событиях закончилось детство Ивана Васильевича, который сразу повзрослел, и в семь лет почувствовал себя одиноким и несчастным маленьким мужчиной.

ГЛАВА ВТОРАЯ. ИНТРИГИ ПРИ ДВОРЕ. ПРАВЛЕНИЕ ИВАНА ШУЙСКОГО, ЕГО ОПАЛА И ПУТЧ 1542 ГОДА

Тем временем, русские люди с любопытством ожидали узнать, кому была выгодна смерть Елены Глинской, и кто, соответственно, окажется в роли нового правителя государства. Вскоре их любопытство было удовлетворено: новыми властителями стали два брата Шуйских: Василий и Иван.

Они (на первых порах первенство принадлежало Василию) стали повсюду расставлять своих людей и немилосердно грабить казну государства. К соперникам своего клана Шуйские относились без всякого пиетета, пачками арестовывая их

и бросая в темницы.

Вскоре, однако, недоброжелатели из придворной среды в свою очередь отравили Василия Шуйского. Подозрение в этом деле сразу пало на митрополита Даниила и боярина Ивана Бельского, которые еще раньше были замечены в том, что бегали к малолетнему Ивану и жаловались на притеснения

со стороны клана Шуйских.

По приказу Ивана Шуйского митрополита Даниила сослали в монастырь, заставив перед этим отречься от должности, а Ивана Бельского решили уморить в тюрьме.

Надо отметить, что в целом поведение Ивана Шуйского не отличалась логичностью. С одной стороны, он почему-то стал считать себя чуть ли не царем,

а с другой жестоко грабил царскую казну и при всяком удобном случае наносил вред государству.

— Я — главный человек на Руси! — любил говорить он, расположившись рядом с троном и положив на него ноги в сапогах. — Иван Васильевич мал и хлипок здоровьем, того и гляди загнется. Его младший брат, Юрий, ненормальный дурачок. Наш род Шуйских самый знатный на Руси. Поэтому я здесь всем правлю и так будет во веки веков! Даже, если случится, что Иван Васильевич вдруг подрастет, все равно правителем останусь я, ибо финансы государства и армия в моих руках (я об этом позаботился). Без казны никто ему служить не будет! Мое дело в шляпе! Целуйте мои сапоги!

Однако Шуйский был настолько неприятной личностью, что вызывал у окружающих стойкое отвращение. Даже поставленный им новый митрополит Иоасаф неожиданно примкнул к его недоброжелателям и точно так же, как его предшественник, стал ходить к юному государю (митрополиты имели права свободного прохода в его покои) и жаловаться на произвол своего покровителя.

Шуйский, узнав от своих шпионов, что новый митрополит оказался ничем не лучше старого, так расстроился, что перестал участвовать в делах и посещать Боярскую думу.

— Пусть они посмотрят, как жить без меня! Скоро им придется не сладко, и они все во главе с предателем Иоасафом приползут ко мне на коленях! — улыбался он своим мыслям.

Однако в реальности вышло совершенно по-другому.

Бояре в Думе только обрадовались отсутствию Ивана Шуйского, и стали спокойно править без него. Вскоре была проведена широкая политическая амнистия, в том числе из тюрьмы вышел заклятый враг клана Шуйских, Иван Бельский, который тут же занял свое место в Боярской думе. Следом, посыпались наместники Шуйского, которых одного за другим стали уличать во взяточничестве и воровстве (часть наворованного они передавали своему патрону). Специальная боярская комиссия стала расследовать состояние финансов государства. Видя, что дело принимает нешуточный для него оборот, Шуйский перестал улыбаться и поспешил бежать из столицы.

Тогда же в 1540 году Крымский хан Сагиб-Гирей, услышав печальные вести из Москвы про правление Ивана Шуйского, решил воспользоваться моментом. Он дошел до Оки, однако, увидев противостоящее ему огромное русское войско, раздраженно стал вопить на своих московских шпионов:

— Вы уверяли меня, что казнокрад Шуйский так ограбил московскую казну, что у русских нет денег на войско!? А это что такое?

— Шуйский ушел в отставку. Теперь у них за главного Иван Бельский! Честный человек и прекрасный полководец! — грустно доложили шпионы.

— Собираешься, готовишься, едешь к черту на куличики, а оказывается все в пустую! — тяжко вздохнул Сагиб-Гирей и дал приказ к отступлению.

Тем временем, Иван Шуйский лег на дно, но вовсе не думал сдаваться.

— Меня жестоко унизили и оскорбили! — ворчал он. — Уходя в отставку,

я надеялся, что у бояр есть совесть, и они сами приползут ко мне на коленях умолять вернуться! Но люди такие подлецы, что стоит им несколько дней не показываться на глаза, как они сразу забывают о тебе. Ничего! Я им о себе напомню!

Второго января 1542 года в Москвы неожиданно ворвались вооруженные люди и стали захватывать государственные учреждения, казармы и дворцы знати. Все произошло так неожиданно, что путчисты не встретили никакого сопротивления. Одним из первых был убит фактический глава правительства Иван Бельский. Митрополит Иоасаф попытался укрыться в спальне Государя, однако путчисты бесцеремонно вломились туда, избили на глазах изумленного монарха главу церкви, связали его и отправили под конвоем в монастырь.

Иван Шуйский вновь занял свое место в Боярской думе и, как ни в чем не бывало, стал править по-прежнему. Такая наглость шокировало многих.

— Двух митрополитов сверг, честного Бельского убил, расставил повсюду грабителей и воров! — возмущались между собой бояре. — Есть у него совесть или нет?!

В свою очередь Шуйский, ловя на себе ежедневно косые взгляды, тоже

не радовался жизни.

— Никто меня не понимает! — вздыхал он. — Бедный я человек! Ничего! Я им еще покажу! Я таких людей поставлю во главе государства, что все взвоют и приползут ко мне на коленях умолять, чтобы я ими правил!