Алмазное лето

Владимир Голубев, 2019

Долгожданный детектив Владимира Голубева, в недавнем прошлом – следователя по особо важным делам! Алёнке шестнадцать лет, и вместо летних каникул она летит на северо-восток Архангельской области, чтобы заработать немного денег для семьи. Олигарх хочет использовать её дар во время своих многомиллиардных переговоров – для выявления неправды. В отрезанном от мира дворце она встречает старых знакомых, сходится с новыми людьми, один из них – странный филолог, по фамилии Великий… Но кто-то крадёт гигантский чёрный алмаз, и теперь подозрение падает на всех гостей и даже хозяев! Но Алёну к столь громкому расследованию не допускает прибывший в лесную глушь следователь. Тогда она с друзьями отправляется на далёкую Новую Землю, на поиски пропавшего при загадочных обстоятельствах оленевода, – ибо ненецкое предание гласит, что спасёт его только прилетевшая дева… Повесть «Тресковый царёк» стала лауреатом премии «Золотой РОСКОН-2019» в номинации «Повесть, рассказ».

Алмазное лето

Чтобы понимать природу, надо быть очень близким к человеку, и тогда природа будет зеркалом, потому что человек содержит в себе всю природу.

Михаил Пришвин

Глава 1

Снова вслед за перелётными птицами

Воздушный лайнер буднично спешил с юга на север, рассекая разряжённую атмосферу далёкого от земли поднебесья, неся в стальной рукотворной утробе под сотню пассажиров, так наивно спешащих жить. Среди них была странная девушка, совсем ещё девочка, способная вот так запросто, без каких-либо усилий верно определить, где есть спрятанная ото всех ложь, а когда, подобно вешнему дальнему грому, произнесена истина, и только она. Девушка путешествовала за добрые две тысячи вёрст от своего дома в поселковом переулке, чтобы немного заработать на своём даре и помочь семье…

* * *

Алёна сидела подле иллюминатора, захлопнув книгу. Она не отводила глаз от крыла самолёта, цепляющего блестящую вату облаков. А когда выявлялась разрывы среди белых небесных пашен, она высматривала внизу огромную реку, блестевшую серой змеёй и скользившую на брюхе посреди малахитовой землицы, утягивая за собой безбрежные леса куда-то вдаль, прямо на север. Иногда девочка представляла себя уткой, что спешит с родной стаей в прибрежные тундры, чтобы подарить жизнь новому поколению крякв. «Почему я не лебедь? Отчего не лечу белой птицей на своё тайное озерко? Почему я вижу себя глупой утицей?» думала девчонка шестнадцати лет от роду и невольно переводила взгляд с иллюминатора на свои ещё по-ребячески острые коленки и плечи да на обгрызенные ногти.

Самолёт, что упрямо держал курс на север, перестал напряженно гудеть и трястись, словно незримые ангелы, что сопровождают кочующие в небе металлические коробки, накинули двигателям на рты плотные повязки, и они в своём бессилии никак не могли надышаться воздухом, и оттого, теперь едва живые, трепетали под крыльями. Пассажиры из-за этой перемены заёрзали в креслах и стали пугливо переглядываться и высматривать в иллюминаторах приближающуюся землю, желая просто понять, что происходит. Но те, кто поопытней, смотрели на часы, высчитывая сладостную минуту приземления. Но оставшиеся страхи развеяло сообщение командира корабля о плановом снижении и скором прибытии в аэропорт города Архангельска.

Сосед, пожилой благообразный старичок, летевший в родные края, возвращаясь из южного санатория, улыбнулся юной попутчице уголками глаз в паутине морщин и, глядя сквозь стекла круглых очков, произнёс, объясняя:

— Вот и Северная Двина, она матушка наша, кормилица.

— Какая громадина! Больше нашей Оки и Москвы-реки!

— Может, и Волге не уступит, кто знает. Скоро явятся острова, почитай, мы уже в Архангельске.

— А вот справа от Двины большая река течёт, как она называется?

— О, это река именуется Пинега, выбралась, милая, из лесных закраин. А вот и острова потянулись. — Сосед указал на большой остров в прожилках речек и ручьёв. — Вот на том Курострове и народился на свет наш Михайло Васильевич Ломоносов.

— Это там, где купола? — переспросила девушка.

— Нет, это монастырь в Холмогорах, а остров напротив, видишь жёлтый плёс?

— Пляж вижу.

— А вот и искомый остров, прямо напротив Холмогор, древней столицы нашего края. Слыхали что про нашего-то академика?

— Конечно. Обижаете, мы в школе проходили.

— Прославил на века Михайло здешние места и весь поморский род, земной поклон ему от нас. Будете в Холмогорах, не ленитесь, непременно заскочите хоть на часок в музей.

— Постараюсь.

— Ой, а я сто раз была в Холмогорах, у тёти Вали, а вот до музея так и не добралась. То парома не было, то денег жалко, — вступила в разговор девушка с крайнего кресла, блондинка, дремавшая всю дорогу. Она виновато улыбнулась, показав зубы в брекетах, и снова вернула на место белые беспроводные наушники.

— Надо бы съездить, чай, невелики деньги. Человек часто глядит только себе под ноги, а что над головой — не примечает. Так-то вот.

Соседка привстала и позвала стюардессу:

— Можно попросить воды?

— Одну минутку, — приветливо ответила рыжеволосая бортпроводница и, прищурив глаза, улыбнулась, глядя на Алёну. — А вы ничего не желаете, может что-то надо?

— Я тоже попью, дайте простой воды, — присоединилась к просьбе Алёна.

— Хорошо.

Вскоре вновь явилась зарумянившаяся стюардесса с двумя стаканчиками воды в руках. Промешкав, она передала их девушкам. А немного погодя, как по мановению волшебной палочки, под самолётом, показалась дельта реки с городом и портом, и капитан воздушного корабля скороговоркой пробубнил о завершении полёта. Все пристегнулись, и белокрылый корабль, повинуясь воле зевающих от перепада давления пилотов, круто заскользил с ненадёжных небес на посадку, обещавшую спасение в виде земной тверди под ногами. Разговоры в салоне сами собой утихли на несколько минут, и после секундных прыжков по бетонной полосе, тишину взорвали хлопки аплодисментов.

— Слава богу, дома! — Старик перекрестился и, искоса глядя на девушку, спросил: — Встречают или нет? А то мы с внуком подвезём, мы своих не бросаем.

Алёнка поправила волосы, убранные в два хвоста, и, улыбаясь, ответила:

— Спасибо, меня должны встретить. Спасибо за компанию и Ломоносова.

— Счастливой дороги, детка.

— До свидания, — попрощалась соседка с крайнего кресла.

Вскоре салон опустел, и пассажиры, унося с собой страхи и бородатые анекдоты, дружно спустились по трапу к ожидающему автобусу, и, немного глотнув свежего морского воздуха, вновь оказались в духоте, за стеклянными дверями. Они двинулись в сторону метровых алых букв «Архангельск», что виднелись на фоне седого неба.

* * *

Шереметьевский утренний рейс встречали две дюжины разномастного народа — таксисты, родственники, посыльные из туристических агентств. Алёна в свои полные шестнадцать лет, всё ещё по-ребячески угловатая, «недокормленная», как говорит бабушка, встала у края прохода, и не спеша выискала в толпе рыжеволосого парня с веснушками и бронзовой новомодной бородкой, который держал в левой руке табличку: «Алёна — перелёт». Она уверенно подошла к нему.

— Здравствуйте, я и есть та самая Алёна.

— А я Сергей. Приветствую вас в Архангельске. Как долетели?

— Нормуль. А что тут лететь-то, всего-то два часа.

— В принципе, верно, и до полёта в Мезень осталось подождать около часа. А там вас встретит вертолётчик. Кстати, Сергей Геннадьевич уже интересовался вашим приездом. Я ему напишу эсэмэску, что вы прилетели.

— Неплохо всё организовано. Я просто как крутая ВИП-персона, прямо звезда. Очень приятно. Только, может, сначала пойдём где-нибудь посидим? Я бы с дороги выпила чашку кофе и позвонила маме.

— Конечно, давайте ваш багаж.

Представитель перехватил ручки чемодана и покатил его за собой, увлекая гостю к ближайшему кафе. За столиком Сергей, слегка наклонив голову к девушке, с тревогой в голосе осведомился:

— Конечно, это не моё дело, но вы летите в такую глушь. Имейте в виду, вы можете там застрять надолго. Здешняя погода непредсказуемая.

Алёна поставила чашку на блюдце, чуть разлив тёмную жидкость.

— Почему «застрять»? А что, вертолёты или машины отсутствуют в здешних краях?

— В наших местах случаются туманы и дожди. Или так называемая «моряна» нежданно приходит с моря, и тогда никаких вылетов, всё просто-напросто замирает на несколько дней, а дороги, если они вообще там есть, после дождей не в лучшем состоянии. Но я надеюсь, что всё обойдётся.

— Да, мы с Бугриным договаривались вроде о нескольких днях, не более.

— Да-да, я уже заказал ему обратные билеты в бизнес-классе, на понедельник. Позвоните, и я вам тоже закажу.

— Спасибо. Как только прояснятся сроки моего пребывания в этой глуши, я непременно сообщу.

— Буду ждать.

В аэропорту потянуло сквозняком.

— Почему так зябко? Уже середина июня. В Москве вчера было под тридцать градусов тепла.

— Плюс четырнадцать, да ещё с дождём, — наша нормальная июньская погода. Мы ведь на южном берегу Белого моря, а не Красного и даже не Чёрного.

Сергей по привычке рассмеялся от своей дежурной шутки, растянув губы. Но Алёна лишь ухмыльнулась и не стала допивать кофе, подвинув чашку к краю стола.

— Ну и слава богу, что мы не на берегу моря Лаптевых, где я была в прошлом году. Вот где крипово^[1].

Встречающий осёкся, ещё раз с любопытством осмотрел девчонку с головы до ног и с недоумением в голосе спросил:

— Море Лаптевых?

— Да, с июня по август. Чуть не опоздала в школу к 1 сентября.

— Ничего себе! — не скрывая восхищения, удивился Сергей.

Этот разговор со встречающим, точнее, с представителем Бугрина в Архангельске, ей не очень нравился и вызывал какое-то чувство беспокойства. Зазвонил телефон, издалека пробился тревожный голос мамы:

— Привет, Алёна! Ты долетела?

— Да, я уже в далёком городе северных ангелов.

— Где ты? Каких ещё ангелов? Ты в Америке? Как ты туда угодила?

— Да в Архангельске я.

— А почему не позвонила, как прилетела? Всё самой приходится делать, несносная девчонка! И вообще, знай, мне не по душе эта твоя затея с очередной поездкой на Север.

— Мамочка, не начинай, я только что приземлилась, даже ещё не сходила в туалет.

— Зачем я тебя отпустила, не знаю. Я сама во всём виновата, не могу тебя нормально обеспечить, вот тебе и приходится вместо каникул отправляться на край света…

— Заработаю, мам, немного денег нам всем на отдых и на учёбу, что в этом плохого? Лишние деньги семье не помешают. Как там наши? — Умеешь ты переводить стрелки. Дома всё хорошо. Даже Алёшка поел и спит. Прилетишь на место, обязательно позвони. Я волнуюсь, между прочим, как и Колумбов. Я уж не говорю про дедушку и бабушку. Отцу не забудь отправить эсэмэску.

— Непременно отзвонюсь.

— До связи, целую, дочка. Ох, лучше бы ты вечно оставалась маленькой. Мне так гораздо спокойнее.

Вскоре объявили посадку на рейс до безвестного города Мезень, о котором девушка никогда ничего не слышала. Сергей нарочито услужливо прихватил чемодан и проводил Алёну на посадку. На серой взлётной полосе, под свинцовым небом, её поджидал маленький остроклювый бело-синий самолётик с двумя винтовыми моторами.

— А не страшно на нём лететь, Сергей? Если сказать честно, самолёт не выглядит надёжным.

— Не переживайте, он новый и, кажется, даже импортный, а не какой-нибудь древний «кукурузник». Кстати, в салоне есть даже туалет. Я летал на таком на Соловки в прошлом году. Слышали о Соловецком монастыре?

— Практически успокоили. Если что, буду прятаться в туалете. А про монастырь, конечно, не раз слышала, да и на уроках истории проходили.

— Вот и здорово.

— Тогда прощайте, Сергей.

— До встречи, Алёна.

Около часа девушка продремала в небольшом салоне самолёта, с тремя креслами в ряд, который почаще и побольше потряхивало на воздушных ухабах, чем магистральный лайнер, а его винты ещё громче пели свои заунывные песни, чем в аэробусе. Пассажиров рядом оказалось немного, а внизу, как в киноленте, проплывала нескончаемая зелёная тайга, с реками и несчётными ручьями, серебристыми озёрами и болотами. Изредка вместо бескрайних лесов в иллюминаторе вырисовывался седой от прибоя берег Белого моря, как закраина привычной для человека ойкумены, изрезанная плавными линиями.

Вблизи широкой реки с жёлтыми разводами мелей и необычными багровыми берегами, словно издревле пропитанными кровью прежних исполинов, что держали на своих плечах, здесь, на севере, железный свод небес, самолёт наконец-то притих и принялся снижаться, готовясь к посадке. Пилот объявил завершение полёта, и остроклювый самолётик заскакал козликом по травяному полю, прямо к местами даже несуразному четырёхэтажному деревянному аэропорту, старательно выкрашенному синей краской.

Вместе с вереницей спустившихся с небес и уцелевших, Алёна прошла в здание, приметив на стоянке небольшой вертолёт, гораздо меньше, чем МИ-8, на котором ей уже приходилось летать. Вскоре гостье попался на глаза дежурный по аэропорту.

— Добрый день! А не подскажите, как мне узнать, где меня должен забрать вертолёт!

— Здравствуйте. Пройдёмте ко мне в кабинет, посмотрим по бумагам.

Они вошли в небольшой кабинет, со старыми стульями, графиками на стене и прошлогодними календарями. Дежурный извлёк из груды бумаг на столе разноцветный лист, достал очки из нагрудного кармана и принялся внимательно его изучать, словно впервые видел:

— На «чебурашке» прилетели из Архангельска?

— Да.

— Фамилия?

— Алёна Белкина.

— Попала в точку. Паспорт при себе?

— Да.

— Тогда, подождите здесь, если хотите, или в зале ожидания, а я пока разыщу вашего пилота, он тут с самого утра мается.

Дежурный вышел, прикрыв скрипучую дверь. Всё здание погрузилось в тишину, только было слышно, как где-то вдалеке что-то скрипит и ведутся какие-то негромкие разговоры. Алёна прикрыла глаза и даже немного задремала — всё-таки два перелёта за половину суток давали о себе знать, но ей помешала жёсткая и неудобная спинка стула — она впилась в девичью спину.

Правда, вскоре появился дежурный вместе с пилотом в модно пошитой синей лётной форме по фигуре. Вертолётчику было лет под сорок, он был гладко выбрит, и от него разило дорогим парфюмом, будто он вот-вот собрался под венец.

— А вот и ваш долгожданный пассажир по фамилии Белкина.

— Добрый день! Меня зовут Виктор Павлович. А я вас, между прочим, караулю весь день. Готовы к полёту?

— Здрасьте. Да, я могу лететь.

— Где багаж и паспорт?

— Да вот.

Вертолётчик изучил паспорт, сравнил несколько раз с написанным, а после как ни в чём не бывало легко подхватил чемодан девушки, и она покорно вышла следом за ним на лётное поле.

Нежданно сзади донеслось:

— Постойте! Белкина, вас тут ищут.

Девушка остановилась и оглянулась — на пороге аэропорта показался дежурный, он махал руками, зовя Алёну вернуться.

— Подождите, Виктор Павлович, я сбегаю и выясню, что там стряслось.

— Конечно идите. Да не спешите, я пока подготовлю вертолёт к полёту. Алёна побежала обратно. Дежурный, оправдываясь, развёл руки в стороны:

— Вас срочно требуют к телефону, звонят из транспортной полиции Архангельска!

— Полиции? А что стряслось-то?

— Не знаю, мне ничего не сказали. Пойдёмте скорее.

Они вернулись в знакомый кабинетик. Дежурный молча указал пальцем на телефонный аппарат, и Алёна вспотевшей ладонью взяла телефонную трубку.

— Алло, Белкина слушает.

— Добрый день. На проводе дежурный по линейному отделу на транспорте, капитан полиции Петраков. Скажите, у вас всё нормально?

— В смысле? Я не пойму вас, что стряслось?

— Состояние какое? Живот не болит, нет головокружений? К врачам не обращались?

— Нет, всё нормально, а что произошло-то. Может, скажете?

— Знаете, тут такое дело: с вами в самолёте летела Иванникова Олеся, девятнадцать лет, не замужем, жительница Архангельска. Так вот, она доставлена с острым отравлением в областную больницу и находится в реанимации. Она успела рассказать, что вы были с ней на борту самолёта, утром прилетевшего из Москвы. Сидели рядом, ели и пили то же, что и она.

— Да что-то там перекусили, а после попили воды перед самой посадкой, но, естественно, из разных стаканчиков.

— А ещё что-то ели на борту самолёта? Может, какие-то продукты из дома, а заодно её угощали?

— Нет, я завтракала в гостинице перед полётом и с собой ничего не брала.

— Понятно. Огромное спасибо за информацию. Только ближайшие дни будьте осторожны. И если что-то почувствуете неладное — ну, сами понимаете, живот заболит, тошнота там или даже изжога, то немедля в больницу. И телефон ваш сообщите.

— Спасибо за заботу. А мой телефон-то вам зачем?

— Будет проводиться проверка по факту отравления. Вам позвонят. Наверно, придётся давать объяснения, тем более если потерпевшая умрёт.

— Умрёт… всё настолько серьёзно?

— А вы как думали, мы просто так никого не беспокоим. Нам что, думаете, в полиции заняться нечем.

— Хорошо, записывайте…

В трубке раздались гудки. Алёна пожала плечами, на прощанье кивнула дежурному, как старому знакомому, и под его недоумённым взглядом, задумчиво пошла обратно на лётное поле. Всё услышанное казалось ей очень странным и, главное, непонятным.

Лететь ей вдруг совсем расхотелось, и она даже оглянулась на самолётик, что доставил её в Мезень. «Господи, куда меня несёт?» — только и подумала Алёна, идя по тропинке. А недалеко от ангара по-прежнему стоял вертолёт с застеклённой кабиной, более напоминавший фантастический батискаф с огромными окнами, через которые можно изучать морскую живность, чем скромного покорителя воздушного океана.

— Что стряслось, позвольте узнать? Полетим или перелёт откладываем, беспокойная пассажирка?

— Не знаю, ничего не понятно. Соседка по самолёту, на котором я прилетела, серьёзно отравилась и попала в больницу.

— А вы тут при чём? У полиции есть основания вас подозревать?

— Не знаю, я с ней даже и не разговаривала.

— Бред какой-то!

— Спросили, как я себя чувствую.

— А, значит, беспокоятся.

— Наверно.

— Ну так что, летим?

— Да, только вперёд. Правда, ваш вертолёт не выглядит как надёжная машина.

— Зря вы так. Заграничная штучка, практически не имеет отказов. Я десять лет летал на МИ-8 в Архангельске, мотался как заведённый по всей области, а вот теперь второй год ношусь на этой самой иномарке. — Хотя на чём я сегодня только не летела! И на Боинге, и, как выяснилось, на «чебурашке», а теперь вот на заморской стрекозе полечу.

— Да, насыщенный денёк, ещё в начале двадцатого века, чтобы попасть туда, куда мы вскоре прилетим, требовалось провести месяцы в дороге. А вы ещё утром были в Москве, а после обеда уже здесь, в Мезени, на берегу Белого моря.

— Уж коли мы заговорили о техническом прогрессе, то можно я сделаю несколько селфи и пошлю другу. Может, и вы со мной, и этот синий лупоглазый малыш?

Виктор Павлович нахмурился и отошёл в сторону:

— У лётчиков есть примета: ни-ког-да не сниматься перед полётом, и тем более на фоне самолёта или вертолёта.

— Теперь буду в курсе. Не станем ломать традиций, хотя я и не лётчик. Я только разок сфоткаюсь на фоне домика, что здесь, в вашей Мезени, аэропортом зовётся…

Вскоре они, стрекоча, без особых усилий оторвались от зелёной лужайки с пёстрыми ромашками и, оставив под собой городок и спешащую к морю одноимённую с ним реку, взяли курс дальше на восток. Под ногами и на десятки километров вокруг раскинулся привычный пейзаж Зимнего берега Белого моря, от которого захватывало дух, — тёмные еловые леса с куртинами сосен и подлеском по берегам болот, переходящие в тундру, и озера да реки. Изредка на глаза попадались делянки с вырубленными деревьями и разбитыми дорогами.

— Ну вот и наши сузёмы, то есть дебри по-местному.

Алёна заулыбалась, досадный звонок забылся, и она вновь почувствовала себя в своей тарелке. Это когда у тебя всё замечательно — любящие родители и друзья, планы на лето, а ещё тебе всего лишь шестнадцать лет и вдобавок впереди сияет огромная, почти бесконечная жизнь.

— Да, наша Россия — прямо лесная цивилизация. Лес у нас кругом, как от Москвы отлетели, так и потянулись леса, всё больше и больше. Эх, рассадить бы ещё побольше дубрав до самого юга, а здесь все вырубки оживить саженцами!

— Вырубка леса у нас испокон веков. Ещё батя мне рассказывал, а он сам-то из учителей-историков, что в Англию и Голландию строевой лес для парусных кораблей вывозили чуть ли не с 16 века. Конечно, и сейчас заготовок древесины много, а вот приличных дорог-то мало, чтобы вновь восстановить порубленные просеки. В Мезень дорогу проложили всего несколько лет назад.

— Какая кругом красота!

— Не то слово! А зимой в здешних лесах полно северных оленей, их сюда пригоняют из тундры ненцы, подальше от пурги и холода. Летишь, бывало, а под тобой многотысячные стада как волны разбегаются в разные стороны. Забавно!

— Прекрасные места, я люблю север.

— Да, он приковывает к себе навечно, круче, чем наручниками. У меня уже и домик с бассейном есть под Краснодаром, а я всё как пацан мотаюсь по здешним тундрам. Но, правда, на это есть ещё одна причина. И скажу по секрету: я надеюсь, это моя последняя вахта здесь.

Лётчик умолк и даже как-то виновато растянул в улыбке губы — мол, ты, Алёна Белкина, ещё сущий ребёнок, и тебе не понять мотивы взрослых. Но юная странница отвернулась от пилота и вновь перенеслась своими девичьими мыслями куда-то вдаль, прочь от незнакомого края, щетинившегося под ними мрачными елями.

Через час жужжащего полёта вертолёт закружил над пролеском посреди тайги, посреди которой возвышалось двухэтажное купольное здание с четырьмя островерхими башнями, расположенным, видимо, по сторонам света. Оно походило на резной терем из русской народной сказки, как её представляли художники в прошлом и позапрошлом веке. Лётчик уверенно облетел вокруг необычного строения, невесть как очутившегося среди дикой природы, словно прямо из книжки или фильма. На солнце среди тёмного ельника невыносимо блистала румяная чешуйчатая кровля, как будто содранная мифическим богатырём со сказочного Змея Горыныча после заветного поединка на Калиновом мосту, и теперь нещадно натянутая победителем на рёбра кровли.

— Почему так блестит крыша? Она что, из чистого золота?

Виктор Павлович улыбнулся:

— Нет, но это просто чистая медь! Думаю, не меньше ста баксов за метр. Конечно, без учёта доставки в такую глушь и работы.

— Я не разбираюсь в этом, но, думаю, хоть и супердорого, но зато так красиво!

— Не то слово, и мне легко ориентироваться в любую погоду.

Пилот умолк и сделал ещё один круг над усадьбой, словно сам хотел налюбоваться открывшимся пейзажем — делом рук человеческих.

— А что это? — Алёнка вновь указала на едва приметные строения рядом.

— Главный дом, естественно, хозяйский. Рядом гостевой дом в три этажа. Остальные постройки для обслуги, упрятаны с глаз долой. Смотри, вон там, среди деревьев. Я там живу, ещё охрана, повара и все-все.

— Понятно, а вы когда-нибудь в сами хоромы заходили? Какое-то таинственное здание.

— Да, я нередко посещаю сей, так сказать, чертог. Как-то ужинал с Василием Прокофьевичем в гостиной. Внутри очень того… оригинально, прямо как в художественном музее.

— Интересно.

— Да, вас ждёт много любопытного. Хозяин, думаю, заготовил всякие сюрпризы и подарки. Хотя последние время всё сильно поменялось, объявился какой-то мракобес или мошенник. Ну, сами скоро всё узнаете и поймёте…

Вертолёт наконец-то вновь коснулся травы, и лопасти, закончив свой бег по кругу, устало пригнулись к земле, словно ветки плакучей ивы.

— Ну вот и всё! Полет прошёл нормально? Понравилось?

— Да, словно часовая экскурсия. Правда, смотреть нечего, кроме тайги, ручьёв и болот.

— Да в здешних краях тундра встречается с лесом. Ничего, скоро привыкните к здешним, так сказать, красотам.

— Не хочу привыкать, я тут буду всего-то пару дней и, надеюсь, вы меня доставите в целостности и сохранности обратно в Мезень, а там и Архангельск недалеко.

— Конечно, не тревожьтесь. Отработаем, и все на покой.

Со стороны дворца к вертолёту приближалась знакомая фигура женщины с яркими белыми волосами. Авиатор, засмущавшись, поправил галстук и заулыбался. Вскоре в кабину заглянула красотка с правильными чертами лица и ярко-голубыми глазами.

— Привет, малышка, выходи. Вот мы снова свиделись, не ожидала меня здесь увидеть?

— Здравствуйте, вы же Снежана?

— Конечно, Снежана.

— О, как снег на голову, мы ведь два года с вами не виделись.

— От такого босса, как Сергей Геннадьевич, помощники просто так не уходят.

— Снежана Викторовна, вашу гостью доставил в целостности и сохранности.

— Вижу, Виктор Павлович, вы в этот раз быстро вернулись.

Девочка выбралась из прозрачной кабины и, размяв ноги, запрыгала. — Ура-ура-ура! Я на месте!

Снежана, отвернулась от пилота и вдруг сбросила маску бизнес-леди, и по-матерински, улыбнулась, и принялась оценивающе рассматривать Белкину:

— Девчонка! Как была малолеткой, так и осталась! Хотя ты подросла, Алёна. Тебе уже сколько стукнуло — шестнадцать, семнадцать?

— Уже шестнадцать.

— Скоро выйдешь на тропу амазонок! Ну тогда берегитесь, мужики! Завидую тебе белой завистью. Эх, где мои шестнадцать лет! Ну да ладно!

Снежана обняла Алёну и сказала ей на ухо:

— Поздравляю, тебя, как настоящую звезду, велено поселить вместе с ВИП-гостями в центральном усадебном доме.

— А разве вы не будете рядом?

— Нет, я живу в корпусе для персонала. Имей в виду, здесь собрался очень странный народ. Я, конечно, не очень в курсе, для чего тебя из дома вытащил Бугрин. Надеюсь, не для извращений.

— Вы что такое говорите?

— Шучу-шучу. Так вот, пойдёмте, я вам поведаю, кто есть кто в этом северном парадизе, так сказать.

Снежана повернулась к пилоту:

— Виктор Павлович, пожалуйста, достаньте из вашего вертолёта вещи девушки, за ними сейчас подойдут из охраны.

— Хорошо, Снежана Викторовна. И не забудьте, у нас сегодня намечена партия.

— Да, помню.

Они отошли от железной стрекозы на десяток метров. Снежана равнодушно подметила:

— Клеится ко мне, летун. По вечерам в настольный теннис играем. Ох и не везёт мне на ухажёров. Хотя он вроде ничего, как думаешь?

— Да, такой весь подтянутый и не очень старый.

— Старый? Эх ты, малолетка, понимала бы чего в жизни. Ну да ладно, вернёмся к главным героям.

— Может, назовём их фигурами на шахматной доске? Так забавнее.

— Да, так даже звучит красиво. А мы, девушки, любим всё красивое, нежное и, конечно, бриллианты. Так вот, чёрный король — Василий Прокопьевич Морозов, олигарх, владелец здешних алмазных месторождений. Странный, реально двинулся от здешней природы и русской культуры. Ну, наш, понятно, — белый король. Будет вести с ним переговоры о покупке, как её там, тьфу, язык сломаешь, — ким-берли-товой трубки. Чёрный ферзь, хотя скорее королева, — Тамара Ильинична Оскольская, заместитель Морозова. Уже в годах, думаю, ей за пятьдесят лет. Управляет алмазными рудниками, в общем — сумасшедшая бизнес-леди без личной жизни и без будущего. Чёрный офицер — начальник охраны Игорь Александрович. Везде суёт свой нос, и не только нос, ищет врагов, выслуживается перед своим шефом. Ты его берегись. — Снежана умолкла, будто что-то припоминая. — А, подожди, тут ещё несколько дней назад появился филолог, такой белый офицерик, зовут Александр Васильевич. Блаженный интеллигент, похож на Николая Гумилёва, но к нему Морозов прислушивается. Остальные вокруг нас все пешки — лётчик и так далее. Надоели они мне, я ведь сюда уже третий раз прилетаю.

— А где семья олигарха, разве не с ним?

— Ты точно деревенская дурочка. Как говорится в социальных сетях, можно вывезти девушку из деревни, а вот деревню из неё никогда. Семья Морозова, милочка, там, где ей положено быть по статусу: то киснет в туманном Лондоне, то печётся на Лазурном берегу, то отмокает на Мальдивах. Теперь сечёшь?

— Понятно. А филолог-то здесь зачем объявился? Может, ошибки в договоре проверять? Ну не диктанты же нам диктовать, как в школе.

— А, ещё я совсем позабыла! Ты сейчас всё поймёшь. Тут, как говорят, больше месяца назад, явился чудной дед, может сумасшедший или блаженный — не знаю. Такой весь ряженый. Зовут его весьма диковинно волхв Окомир.

— Как-как?

— Волхв Окомир. Не знаю, где имя, где фамилия. Ты сама в курсе, какие сейчас имена дают людям, раньше собак — и то жалели. Ну да ладно, вернёмся к нашей беседе. Говорят, на него случайно наткнулись на охоте в глухой тайге, ну и Морозов, как джентльмен, а скорее, как русский барин, пригласил его пожить у него, скрасить, так сказать, одинокий досуг олигарха. Здесь места-то совсем глухие, ни дорог, ни тропинок. Я всегда говорила — нельзя мужикам долго жить без баб: крыша поедет точно и у тех, и у других.

— Волхв! Прямо как у Пушкина в «Песне о Вещем Олеге»?

— Да, как в той былине. Был у меня как-то один неоязычник, наколок на нём столько, что свободного места нет. Мозг мне выносил целыми днями, хотя тебе ещё рано об этом. — Снежана остановилась и огляделась, словно что-то искала. — Заруби себе на носу, дорогуша, находимся мы где-то между реками Мезенью и Печорой. Чуть ли не на триста километров что туда, что обратно, глушь беспросветная. Здесь, мне кажется, ничего не менялось со времён ещё до твоего Вещего Олега, так что удивляться нечему. Вообще, моё женское чутье мне подсказывает, что здесь многое не так, как в привычном для нас мире.

— Интересно, а откуда он взялся-то?

— Откуда явился, не знаю, да и мне, дорогуша, неинтересно. Меня народная культура, да всякая там поэзия не особо занимает. Вот если бы вопрос стоял о моде или замужестве. Я ведь, кстати, развелась. Так вот, значит, чтобы уразуметь речи того самого Окомира, вертолётом и доставили местного филолога из Мезени, специалиста по всяким преданиям, сказкам и прочей ерунде. Кстати, тоже фрукт ещё тот, за ним шлейфом тянется одна странная история^[2]. Как-нибудь расскажу, но он весь с головой в своей семье и в литературе. Поверь мне, я проверяла.

— Интересная собралась компания.

— Да уж, но я бы лучше сгоняла на недельку в Милан, на шоппинг.

— Да, каждому своё.

Глава 2

Дом

Погода на Севере — весьма легкомысленная дама и даже в июне беззастенчиво изменяет солнышку по нескольку раз на день с кем попало: то с ветром или свинцовыми облаками, а хуже того — со снегом или туманом. Вот и опять небо со стороны недалёкого хладного моря привычно подёрнулось серыми облаками. Бледная пелена стала скользить старой фурией над верхушками невысоких елей, и сразу невыносимая тоска постучала в сердца заезжих людей, волею слепого случая оказавшихся в замезенских тундрах. Но Алёна, уже второе лето проводившая на берегах Ледовитого океана, спокойно застегнула ветровку на молнию и направилась вслед за Снежаной к главному дому таинственной и оттого притягательной вотчины олигарха.

Обитель Морозова оказалась громадной — именно такими Алёна представляла себе европейские замки — но только сделана она была не из благородного камня или заурядного кирпича, а из дерева. Алёне даже почудилось, что этот терем сотворили явно не человечьи руки, и не разум обычного строителя в белой каске или фантазёра архитектора, не владетеля заводов и пароходов, пусть и весьма состоятельного, — а сама окружающая их тутошняя натура, что тысячелетия терпеливо поджидала своего звёздного часа, скапливая распрекрасное во всяком привычном закате и рассвете, в обронённой с ёлки иголке и в бледно-розовом напёрстке цветка брусники. И вот природа, повинуясь каким-то своим допотопным инстинктам и представлениям, вот так взяла и породила на белый свет столь пригожее дитя, с резными наличниками и витражными стёклами.

Снежана кивнула на зелёные вставки между окнами:

— Малахит.

— Настоящий камень?

— А ты думала. Подделок здесь не держат. Всё настоящее, если золото так золото, если алмаз, то явно не искусственный.

— Мне боязно, Снежана. Я никогда не видела такого богатства, и, если честно, то немного побаиваюсь богачей.

— Пройдёт, у меня тоже после первого визита сюда коленки дрожали, а уж я-то повидала немало на своём веку, уж поверь мне, на всяких там Рублёвках да Куршавелях. Ладно, детка, тихо, вот мы и пришли.

Снежана с трудом распахнула высокую резную дверь с грифонами и, войдя в полумрак, они оказались под куполом странной обители, больше напоминавшей собор, с неярким разноцветным светом, льющимся из арочных окон, что опоясывали огромный купол. Вся сфера оказалась расписанной мезенскими оленями и конями, сбежавшими с прялок, и утками с лебёдушками да поморскими лодьями, спешащими под всеми ветрилами к неведомому Груманту^[3]. А рядышком выделялись чёрно-золотые пятна заволжской хохломы, и городецкие петухи по соседству таились среди алых пионов и роз. Пермогорские мужики в полосатых штанах пили чай у самовара, а борецкие санки уносили молодца и красную девицу в чудесные леса.

У Алёны от всей нежданной непривычной красоты закружилась голова. Снежана подхватила её под локоть:

— Вот так! Я тоже никак не ожидала такого эффекта от этой псевдонародной мазни, а ведь тоже пробило, прямо до печёнок. А теперь посмотри по сторонам. Почти весь этаж занимает зал для приёмов, а ещё тут охрана и кухня. Нам с тобою направо, твои апартаменты на втором этаже, в восточной башне, там и находятся комнаты для хозяев и гостей.

Они прошли мимо охранника, а после миновали стоящий вдали длинный обеденный стол персон на шестьдесят и наконец-то очутились на лестнице. А на втором этаже Снежана завела Алёну в небольшую комнату с полукруглой стеной.

— Вот твой номер. Располагайся и отдыхай. Кстати, ты, часом, не хочешь есть?

— Вообще-то да, в Архангельске я только выпила кофе.

— Тогда подожди! — Снежана подошла к столу и подняла трубку стационарного телефона. — Алло, принесите обед на одну персону в восточную башню, седьмой номер. Спасибо.

Опустив трубку, Снежана улыбнулась:

— Через пять минут ребёнок будет накормлен. В общем, пока ешь и отдыхай, олигархи будут только к ужину, часа через три, не раньше. Они на рыбалке. Главное, чтобы не столкнулись нос к носу с водяным или лешим. Здешние места к этому располагают.

Помощница рассмеялась и добавила:

— Шучу-шучу, не бойся.

— Точно, Снежана, на севере надо держать ухо востро. Спасибо за такую встречу. А что здесь с сотовой связью?

— Не за что. Пока, до вечера. А про телефон пока позабудь, везде есть вай-фай, им и пользуйся.

— Тоже неплохо.

— Если я понадоблюсь, попроси по внутреннему телефону, нас соединят. Не скучай, я думаю, у нас будет достаточно времени ещё посплетничать.

* * *

Около девятнадцати часов в дверь номера Алёны постучали.

— Алёнка, привет! Это я, Сергей Геннадьевич! К тебе можно?

— Добрый вечер, проходите.

На пороге комнаты появился как всегда уверенный в себе Бугрин, со слегка обветренным лицом не крупного промышленника, а скорее охотника или рыбака, и прибавившейся сединой на висках. Но холёные ногти и массивные часы выдавали в среднем на вид мужчине, одетом в затрапезный камуфляж, одного из владык современной отечественной экономики. Он положил на стол плитку до боли знакомого шоколада и засмеялся:

— «Алёнка» для Алёнки, побалуйся сладеньким. Как добралась, всё нормально?

— Спасибо, без проблем.

— Как в школе?

— Самое приятное — начались каникулы.

— Вам, школоте, век бы не учиться. Эх, сам такой был, ну да ладно.

Как там твоя мама?

— Нянчится с братиком.

— Святое дело для женщины. Уважаю, передай мои слова, не забудь.

Не развелась со своим следователем?

— Нет.

— Ну да ладно. А пока есть несколько минут до ужина, слушай меня в оба уха. Вначале давай-ка обсудим наши коммерческие дела. Дело прежде всего!

— Готова, я сюда и приехала за этим.

Бугрин присел за стол и придвинул собеседнице стул.

— Стало быть, хозяин прекрасного дома, Василий Прокопьевич, — это тёртый калач. Начал лопатой грести деньгу ещё при советской власти, у него, впрочем, как и у меня, синдром царя Мидаса. К чему мы ни притронемся — всё обращаем в золото. Но с ним очень трудно вести переговоры, никак не могу его разобрать, где он правдив, а где врёт как сивый мерин или что-то недоговаривает. Вот тут ты мне и поможешь.

— А может, он просто не лжёт?

— Не может такого быть, дитя. Как это жить без вранья? Вроде говорит всё гладко, не пойму, где он лапшу мне на уши вешает. Без обмана в бизнесе не бывает. Как там твой «колокольчик», отделяющий правду от неправды, в норме? Ещё звонит?

— Да, пока ещё моя способность сохранилась, но она меня терзает. Знаете, Сергей Геннадьевич, лучше всё же быть обычной девушкой.

— Узнаю мысли обыкновенного человека, который ни в жизнь не заработает на яхту. Да что там яхту, на нормальную квартиру. Как ты не понимаешь, с помощью своего дара ты можешь озолотиться, Алёна! Поверь, такая услуга всегда будет востребована. Вот если бы этот талант достался человеку с деловой хваткой — ого-го что было бы.

— Но я же ещё девочка, мне учиться надо.

— Забыл, детка, вечно несёт меня куда-то, всё никак карманы не набью. Но скажи, по твоим наблюдениям, много наши люди обманывают? — Я пока, правда, встречала не так много врунов, ну, если не говорить об одноклассницах. Поэтому сейчас могу лишь подвести предварительные итоги. В обычной жизни нормальный мужчина правдив. Конечно, случаются и исключения в разных проблемных жизненных ситуациях. Правда, я ещё с женщинами не разобралась до конца, с ними тяжелее, их иногда несёт куда-то прямо на ровном месте, даже мою маму или бабушку…

— Ого-го, вот куда тебя забросило. Тебе много времени понадобится, а то и жизни не хватит, чтобы постигнуть слабый пол! Но в целом ты делаешь успехи, да ещё и размышляешь! Просто умница! Эх, мне бы такую дочь, а то пока некому оставить бизнес-то. Говорю тебе: езжай учиться в Европу, я оплачу. А после — ко мне, помощником, а там дальше посмотрим.

— У меня есть ещё немного времени подумать, я же школу не закончила.

— Задумалась — это хорошо, значит взрослеешь. Раньше, бывало, сразу отказывалась.

— Сергей Геннадьевич, а кем мне здесь представляться?

— Моей помощницей. Сказал всем, что ты, мол, суперпереговорщица, а главное — мой счастливый талисман.

— Талисман?

— Пусть думают что хотят. Главное, нам надо сделать своё дело — выгодно купить разработку алмазов или соскочить с этой сделки. Я не могу вот так запросто рискнуть и выкинуть на ветер несколько миллиардов. На остальное не обращай внимания, у старика в голове полно тараканов, да тут ещё, как на грех, какой-то кудесник объявился. Но нас это не касается: мы всего лишь гости, приехали вести деловые переговоры, а не понапрасну терять время и спорить о каком-то мифическом Перуне и Даждьбоге.

— Согласна, мне уроков истории хватает в школе.

— Ты знаешь, что завтра в Архангельск прилетит Женя?

— Нет. А зачем, если не секрет?

— Он что, тебе не сказал?

— Нет. Наверно, сэкономил на звонке.

— А я думал, он ухлёстывает за тобой?

— Вот, сами видите, даже не позвонил. А для чего он понадобился вам?

— Если наша сделка всё же состоится, он будет готовить пресс-релизы для СМИ. Страна должна знать о разработке нового месторождения алмазов. Тем более скоро выборы здешнего губернатора, ему надо показать народу, что область успешно развивается, несмотря на экономический кризис и санкции. — Бугрин хлопнул по коленям. — Всё, я пошёл переодеваться. Я живу рядом с тобой, имей в виду. Спускайся на ужин ровно в семь тридцать, не опаздывай.

— Постараюсь, я девушка организованная. До встречи.

* * *

За несколько минут до установленного Василием Прокопьевичем времени ужина Алёна пошла на первый этаж. Её загодя предупредили о дресс-коде, и она спускалась по гулкой лестнице в строгом синем платье и в туфельках, но на низком каблуке. Шпильки осилить она пока не могла, отчего время от времени испытывала чувство неловкости.

В огромном гулком зале, более похожем то ли на храм, то ли на музейный павильон, никого не оказалось. Девочка решила прогуляться по хозяйским просторам, тем паче там было на что поглазеть. Она энергично прошла вдоль стен, увешанных потемневшими иконами со строгими ликами и золотыми нимбами да полотнами с лицами давно живших бородатых мужчин на фоне снегов и парусов. Вблизи, словно солдаты, ровным строем стояли резные дубовые витрины, где за стёклами нашли приют разные диковины — черепа носорогов, бивни мамонтов и гигантских оленей, а ещё подсвеченные минералы, куски янтаря с застывшими в них тысячелетия назад насекомыми. Рядом дремали расписные прялки, крестьянские короба и огромные братины. Алёнка долго не отводила взгляд от намалёванных когда-то крестьянами ярко-красных цветов, волшебных львов и птиц Сирин. После приметила не только уже знакомых быстроногих алых лошадок, но даже и забавного северного оленя с чёрными рожками, среди потешных утиц.

Везде и во всём чувствовалась неумолимая рука хозяина — во всяком предмете, в завиточке резьбы, в блеске старых изразцов, ещё хранивших в зелёной глазури память о ссыльном Аввакуме, в каждой пустяшной вещице, что, может, сто лет валялась на чердаке заброшенного поморского дома. Во всём проглядывался его широченный и в то же время по-народному утончённый вкус. Порой молодой горожанин пронесётся на самокате мимо деревянных кружев наличника на старом доме и даже не бросит взор в его сторону, а через несколько лет, когда дом снесут в угоду «точечной застройке», он с грустью припомнит навсегда утраченную прелесть, казалось бы, тривиальных вещей. А кто-то из тонкокожих примется спасать уходящую в безвестность натуру — сберегать памятники, основывать музеи, делать фотографии…

Алёна даже ощутила, как нежданно повеяло тревогой от этого ещё невиданного ею человека. Что за характер, что за воля скопила здесь все эти раритеты? Подумалось: откуда берутся на земле такие люди, как Бугрин, Морозов? То ли рождаются среди нас, обычных людей, или может, подобно небожителям, спускаются с небес, чтобы помочь простому люду и двигать вперёд скрипучее колесо истории? На каком-то подсознательном уровне так хочется их люто возненавидеть за неуёмные богатства и выпендрёж, за наряды и чудачества. Но, столкнувшись с ними нос к носу и приметив, как они день и ночь корпят над своими и чужими задумками, как фонтанируют нетривиальными идеями, захочется не только понять их, а стало быть, и помиловать, но и гаркнуть в небеса: пошлите нам поболее этой неуёмной энергии, и мы здесь со всем управимся.

Алёна замерла около множества поделок из кости. Затаив дыхание, она не сводила глаз с немыслимо филигранной резьбы неизвестных мастеров — словно застывшей музыки Севера. Она принялась распутывать нежную паутину узоров и разгадывать сюжеты — и тотчас перед ней нежданно плыли под тугими парусами лодьи поморов, а на далёком Груманте, среди снежных торосов, белые медведи крались к спящим тюленям. А вот клыкастые моржи отбиваются от охотников на каменистом берегу Новой Земли…

— Что, пришлась по душе моя забава? — послышался у неё за спиной мужской голос.

— Да, всё тут очень восхитительно.

Алёна повернулась к незнакомцу. Прямо перед ней стоял ещё дюжий пожилой мужчина, с крепкими плечами и сильными руками, правда давно полысевший, и с внимательными светлыми глазами. Он был одет в строгий серый костюм с едва заметным отливом, пошитый явно искусным портным с Апеннинского полуострова. Незнакомец уверенно посмотрел на собеседницу сверху вниз, но взгляд его не страшил, а скорее вещал о врождённом любопытстве и желании самому обо всём догадываться.

— Разрешите представиться, Василий Прокопьевич Морозов. Так сказать, хозяин здешних пенатов и заодно собиратель этих забавных вещиц. — Извините, я не поздоровалась. Я Алёна Белкина, помощница Сергея Геннадьевича. Вот только сегодня прилетела в ваши края.

— Я понял, кого вижу. Гости у меня, к сожалению, редки, как крупные алмазы. Нравятся эти безделицы?

— Очень, я просто ошеломлена.

— Богата наша земля мастерами и художниками, вот я и собираю по мере сил и возможностей, чтобы совсем не сгинуло народное творчество в век машин и искусственного интеллекта. Кто, например, сейчас делает прялки? Да, наверно, никто, вот я и берегу осколки былой культуры. А вот тут в основном мастера по кости с родины Ломоносова.

— С Курострова?

— Точно. Откуда знаете, бывали там уже?

— Пока нет. Но теперь непременно навещу.

— Правильно. Там, посреди Северной Двины, моя душа таится от назойливых глаз. Боготворю, я те места. Поселиться бы там в маленьком уютном доме. Эх, кому бы передать дела, чтобы всё шло хорошо…

— А я вам очень завидую: вы живёте среди такой красоты.

— Это мы, старики, к вам, молодым, чувствуем зависть, но безмолвно, только изредка вздыхая. А вы всё делаете открыто, потому что в вас всё бушует, клокочет — это кровь и гормоны. И вы, не успели ещё встать на ноги, а уже берёте нас за горло, требуя своей доли от жизни, да чтобы мы поскорее уступили вам столбовую дорогу.

Алёна растерянно молчала. Василий Прокопьевич улыбнулся и, чувствуя, что перегнул палку, отшутился:

— Если бы молодость знала, если бы старость могла. По-моему, отличная поговорка.

— Да, замечательная. Мне вот точно не хватает опыта.

— У вас всё впереди — шипы и розы. Думаю, обязательно случатся и медные трубы. Значит, вам моя коллекция понравилась?

— Всё тут здорово. Хорошо бы эту красоту да в музей, к людям.

— Кто знает, кто знает, ведь с собой ничего не прихватишь…

Олигарх умолк, глядя куда-то сквозь Алёну. Он распознал девчонку, как добрую книгу со сказками, что бабушка читала ему вечерами. Морозову порой было достаточно одного взгляда, одной фразы, чтобы наскоро составить вполне верное представление о человеке, тем более о юной девушке, такой прозрачной и понятной. Хотя ему почудилось, что есть в незнакомке какая-то загадка. Нет, не тайна, не следы безмерного горя или часто попусту надуманных страданий, но что-то необъяснимое и непонятное. Какой-то стерженёк, дающий уверенность в силах, что позволяет ей так непринуждённо себя вести. «Простушка, душа нараспашку, но не глупа, как обычная девчонка. Зачем всё-таки Бугрин притащил её сюда?» — подумал хозяин дома. Явно не для утех, а для чего? Видно, что нет в ней ничего сверхъестественного. Может, хочет отвлечь моё внимание? Но тогда от кого? Что за краплёная карта в его рукаве?

Видя, что пауза затянулась, Морозов решил пойти с козырей:

— Кстати, ваш шеф мне о вас рассказывал, что вы, мол, ему приносите удачу.

— Надеюсь, что это так и что не подведу его и в этот раз.

— Мало надёжных людей в наше время, как-то измельчала, что ли, людская порода. Не на кого положиться. Берёшь сотрудника на работу, вроде честный, хороший человек, платишь ему очень приличную зарплату, а он год-другой посидит, обрастёт связями, и давай хапать. Да ладно, хапать мы все не без греха, — ретиво тащить начинают всё подряд.

Нынешнюю молодёжь я вообще не понимаю. Такое ощущение, что у вас только гаджеты да деньги на уме. Подростки, конечно, всегда были истовыми собственниками, и моё поколение этим грешило, но не до такой же степени!

— У многих совсем не так, как вы говорите. Им приходится работать со школы.

— Труд в меру ещё никого не испортил. Наверно, смотришь на это богатство и думаешь: вот бы его раскулачить, как при коммунистах?

— Насколько я помню из школьного курса истории, у нас в стране уже грабили награбленное и раскулачивали, вот только стало ещё хуже… Я, естественно, не жила при коммунистах, хоть мой дедушка прослужил всю жизнь в органах, а вот мой прадед с прабабушкой после Великой отечественной войны были репрессированы. Потом, как многих после смерти Сталина, их реабилитировали. Я против таких экспериментов над людьми, но я и против бедности. Богатые должны делиться с народом.

— Разумные мысли для юного создания. Действительно, мы должны не скупиться, — утвердительно кивнул Морозов. — Вот я рос с твёрдой верой в начало светлого коммунизма в 1980 году. Говорили, что денег не станет и, того и гляди, разразится мировая пролетарская революция на всей Земле. Сейчас понимаю, какой глупостью было во всё это верить. Верить в то, что какой-то избранный историей класс или сословие непременно будет управлять всем глупым человечеством. Выходит, в наши дни айтишники должны устраивать свою мировую компьютерную революцию? Эй, айтишники всех стран, объединяйтесь!

Алёна рассмеялась, Морозов тоже по-доброму улыбнулся:

— Так-то вот. Хотя сейчас я понимаю, что коммунизм — это сказка, но не добрая — на крови, про золотой век, про времена царя Гороха, правда без царя. Строй, который походит скорее на монастырь с безупречными монахами, надуманный идеалистами под прикрытием лозунгов о неизбежной гибели капитализма. Я в начале девяностых прятался от бандитов в одном монастыре, так скажу по секрету — я и там не видел всеобщего сердечного согласия между послушниками. И это нормально, мы слишком разные.

Алёне не понравилось направление разговора. Она терпеть не могла политику, как и большинство её ровесников и знакомых, ибо резонно считала себя совсем неопытной в этой сфере. Она постаралась плавно перевести беседу в нейтральное русло:

— А почему вы решили собирать вот эти предметы искусства, а не картины, например, модных импрессионистов или авангард?

— Ну, коллекционируют не только Мане или Ренуара. Один из наших крупных предпринимателей, как известно, выкупил коллекцию пасхальных яиц Фаберже. Да, многие картины приобретают, но я вот захотел отличиться от всех и, когда появились лишние деньги, решил поначалу коллекционировать раритеты советской эпохи. Тем более что я ведь выходец из неё, из той самой эпохи. Можно сказать, моя плоть и кровь из СССР. Я любил то время, но и возненавидел его. Вам, нынешней молодёжи, наверно, не понять нас, почти стариков. Вы все расслаблены, а мы росли, наоборот, натянутыми как струны — то октябрятами строились в ряд, то пионерами дули в горн да голосили «Взвейтесь с кострами». Ну а будучи комсомольцами, таскались по субботникам и собраниям. Да вдобавок я, вообще-то, в детдоме начал своё житьё-бытьё, когда умерли родители. Ну да ладно, совсем не то, что надо, я помянул. Так вот, принялся я время от времени навещать вернисажи да антикварные лавки. Оказалось, из советского добра выбрать-то что-то для моей души и моих глаз — не-че-го. Вот такая прошла пустозвонная эпоха, просто мыльный пузырь для искусства, девочка. Ну а советским реализмом я с детства сыт по горло. Как оказалось, всё прекрасное сотворили или до революции, либо оттуда тянулись корни, или прямо вопреки заветам и указаниям советской власти. Конечно, имелось одно исключение — авангард, но его уж многие коллекционируют, да и, по-хорошему, у него ноги тоже растут из дореволюционных времён. Вот тогда я и решил собирать своё, народное, так сказать, нашенское посконное — от земли и от сохи. Что всегда было мило моему глазу и грело душу.

— Как интересно вы рассказываете.

— Будет время, я проведу для гостей экскурсию, потерпи.

— Благодарю вас.

Морозов огляделся по сторонам, показывая, что пора заканчивать разговор, и, наклонившись к Алёне, тихо поведал:

— Ну а ваш Сергей Геннадьевич, тот ещё хитрец — на скаку у коня подковы отхватит. Да ещё окружил себя красотками. Молодец! Пока нет гостей, выберите себе на память обо мне какую-нибудь безделицу. Не стесняйтесь, сделайте старику одолжение.

Алёна покраснела, но прекословить олигарху не решилась. Да и ей, несомненно, подспудно захотелось заиметь хоть маленькую частицу чего-то прекрасного, о чём она даже не могла мечтать ещё несколько минут назад.

— Василий Прокопьевич, ну какой вы старик! Вот, если можно, — эту брошку, с двумя лебедями…

Девушка указала на резную паутину в ажурном овале, где легко угадывались две величественные птицы, склонившие друг к другу головы.

— Забирайте. — Морозов решительно распахнул стеклянную дверцу и, достав украшение, положил его на мягкую ладошку девушки. — На удачу и на память о русском Севере.

— Большое спасибо.

— Вот и здорово, что потрафил…

Алёна нежданно покраснела, не зная, что сказать. Но тут, на счастье, появился Бугрин и направился к ним:

— О, вы уже познакомились, как замечательно.

— Нельзя прятать такое сокровище, Сергей Геннадьевич, от одинокого старика.

— Больше не стану скрывать. Да какой же вы одинокий, Василий Прокопьевич. А жена, дети, внуки?

— Одиночество — это удел сильных либо несчастных людей, и неважно, есть ли у них семья или даже несколько. Помните об этом.

Морозов отошёл к столу, а Бугрин, направляясь за хозяином, шепнул Алёне:

— Садись рядом со мной.

Следом к столу явился бледнокожий молодой мужчина лет тридцати, в сером кардигане на пуговицах и в красном галстуке. «Ботаник», — подумала девчонка и, не удержавшись, улыбнулась, словно клоунесса из заезжего цирка шапито. Тем временем незнакомец неуверенно огляделся по сторонам и, приметив новое лицо, тоже усмехнулся. Подойдя поближе, он как бы между прочим заговорил:

— Мы тут без всяких церемоний, так сказать, по-деревенски. Потому разрешите представиться — Александр Васильевич, кандидат филологических наук, из Мезени.

— Алёна Белкина, помощница Бугрина. Я о вас, кажется, что-то слышала. Вы вроде бы специалист по народным поверьям?

Филолог застенчиво улыбнулся:

— Есть такое дело. Ещё с аспирантских времён собираю фольклор в окрестностях Пинеги и Мезени.

— Наверно, это страшно интересно?

— Общаться с людьми всегда занятно.

— Ой, я тоже такая любопытная, всё интересно, всё хочется узнать.

— Правильно, а то вся жизнь пройдёт косым дождём за окном, как говаривал один поэт.

Беседу гостей прервал хозяин, добродушно объявив:

— Дамы и господа, прошу всех к столу.

Из-за спины Морозова, будто из-под земли, возник черноглазый мужчина. Он цепким взглядом окинул гостей, а затем подобострастно глянул на Василия Прокопьевича и зашептал хозяину:

— Ещё нет Окомира.

— Я в курсе. Он выйдет попозже. Присаживайтесь к столу, дамы и господа.

Все расселись. Подле Морозова два стула оказались не заняты. В зал въехал столик на колёсах, который толкали два официанта в белом. Воздух наполнился аппетитным запахом. Хозяин, привыкший долгими зимними вечерами ужинать в одиночестве, вдвоём или втроём, от радости, что видит за столом столько людей, почти не притронулся к еде, лишь положил в тарелку ложку салата, чисто для виду.

— Приятного аппетита! А мы сегодня с Сергеем Геннадьевичем поймали пару сёмужек да ещё всякой мелочи — щук да окуней. Так что угощайтесь. Это вам не норвежская рыба, выращенная в садках. Эта настоящая дикарка. Впрочем, и отбивная из оленины тоже натуральная. Никаких антибиотиков и химии!

— Ох, как я проголодался на свежем воздухе! — заголосил Сергей Геннадьевич. — Готов проглотить целого оленя.

— Приберегите место в ваших желудках для зубатки, ещё пару дней назад она плавала в море. Прошу вашего внимания, господа, вы будете поражены! — Хозяин улыбнулся, а официант приготовился снять серебряную крышку с огромного блюда в центре стола. — Раз, два, три!

Когда тяжёлый баранчик повис в воздухе, взорам гостей предстала пятнистая, почти чёрная рыба с огромной головой и торчащими из пасти зубами, как у собаки. Два выпученных глаза смотрели на людей так, словно рыба только и поджидала удобного случая, чтобы наброситься на них.

— Угощайтесь! — предложил Морозов гостям.

— Не ожидал! Вроде бы обычная рыба, а тут и правда чудовище! — виновато объяснился Сергей Геннадьевич и протянул тарелку. — Такая если прихватит, то из пасти уже не выпустит!

— Всё у нас в жизни так — порой привычное изумляет больше, чем экзотика.

Гости зашумели. Филолог виновато улыбнулся официанту, подошедшему с рыбным блюдом:

— Извините, но я не кушаю рыбу.

Звон приборов прервал стук каблуков по дубовому паркету. Со стороны южной башни к столу направлялась жгучая брюнетка в блестящем платье с декольте.

— А вот и наша дорогая Тамарочка! — возвестил хозяин. — Мой замечательный заместитель, правая рука, а главное — восхитительная женщина.

Посмеиваясь, Оскольская ответила, глядя в глаза хозяину:

— Добрый вечер, господа! От такого приветствия у меня мурашки побежали по коже. Наверно, меня скоро уволят — чувствую, не зря хвалят!

Она, сверкая бриллиантами, присела подле Морозова на свободный стул. Женщина ещё раз, щуря глаза, осмотрела присутствующих и, чуть задержавшись хищным взглядом на Алёне, словно оценивая потенциальную опасность девушки, громко произнесла:

— Приятного аппетита, господа!

— Спасибо, Тамарочка! Завтра к нашему гостеприимному столу должен присоединиться губернатор. Власти региона кровно заинтересованы в увеличении добычи алмазов. Грядут выборы! Позарез надобны рабочие места и налоги в бюджет. Так что, Сергей Геннадьевич, готовьтесь к трапезе.

— Василий Прокопьевич, вы нашли себе в помощь знатного переговорщика. Прямо какое-то секретное оружие.

— Я вас познакомлю, а остальное, всё как всегда: немного коньяка, сёмги да пара сальных анекдотов, и, возможно, банька.

В разговор вмешалась Тамара Ильинична:

— У нас всё готово для встречи, но у губернатора из-за этих выборов очень плотный график, завтра с утра я свяжусь с аппаратом и доложу вам, Василий Прокопьевич.

— Спасибо, Тамара. Но обед состоится при любой погоде.

Ужин шёл своим неторопливым чередом. Подносились всё новые и новые закуски, звенели бокалы, а через полчаса на белой скатерти появился и десерт. Видя, что гости начали переговариваться, хозяин постучал ножом по тарелке с личным вензелем, и провозгласил:

— Дамы и господа, прошу минутку внимания! Я приготовил вам сюрприз. Скорее даже небольшое чудо.

— Чудо? — наигранно переспросил Бугрин, откладывая в сторону вилку и нож. — Занятно.

Хозяин продолжал, любезно улыбаясь:

— Карбонадо! Что-то слышали о нём?

Гости замялись, недоумённо переглянулись и стали просить:

— Не томите, Василий Прокопьевич.

— А о пике?

Морозов потёр руки и снова загадочно улыбнулся, оглядывая людей за столом. Только Тамара Ильинична невозмутимо продолжала возиться с десертом.

— Карбонадо или пике — это чёрный алмаз! Так вот, дорогой мой Сергей Геннадьевич, между прочим, цена за карат пике с сертификацией — от тысячи до трех тысяч долларов. Ну а крупные камни «с именами» ценятся ещё дороже. На аукционе две тысячи первого года камушек по имени «Амстердам» нашёл покупателя, который выложил больше чем триста сорок тысяч долларов, то есть алмаз стоил по десять тысяч за карат!

— Совсем неплохо! — щурясь спросил Бугрин.

— Полагаю, вы все уже раскусили меня. Я не просто так завёл речь о карбонадо. В прошлом месяце мы впервые в России добыли такие алмазы. Ого-го какие! Так-то вот, знай наших! И там есть прелюбопытный экземпляр…

Все захлопали. Морозов не сводил глаз с Бугрина. Конечно, весь этот театр одного актёра в первую очередь был устроен для него. В ответ гость выдохнул и заулыбался, глядя на хозяина:

— Всё идёт к одному… Потому мы и собрались в этом гостеприимном доме, чтобы завтра наконец-то принять решение по нашей сделке. Я тоже хочу такие…

Речь Бугрина прервал резкий скрип двери, донёсшийся со стороны западной башни. Все присутствующие оглянулись на звук. К столу неспешно шёл крепкий ещё мужчина с посохом в руках, в долгой, до самых колен, белой рубахе с открытым воротом из грубого самотканого материала да подпоясанный пёстрым поясом. Морозов привстал и указал на свободный стул слева от себя:

— Присаживайтесь, дорогой Окомир, и присоединяйтесь к нашей, как там говорится, трапезе.

Запоздалый гость не глядя пробубнил:

— Хлеб и соль, други мои.

Присев, Окомир расправил подол рубахи, окаймлённый расшитой полосой, и исподлобья оглядел всех гостей. Волхв расположился почти напротив Алёны, и она смогла его хорошенько рассмотреть. На вид ему было далеко за пятьдесят: лоб морщинистый, а на бледной коже лица местами пошли красные пятна. Редкие, «жидкие», как говорила бабушка, седые волосы были аккуратно зачёсаны назад и перехвачены алой лентой с колючим узором. Похожими узорами на полосатой домотканой материи белого, чёрного и алого цвета был оторочен ворот рубахи и выглаженные рукава со стрелками. Его тёмные глаза с опаской выглядывали словно из-за неведомого прикрытия и не впускали в себя любопытные взгляды окружающих.

Бугров, продолжил, желая непременно окончить свою мысль, прерванную появлением волхва:

–…хочу, так сказать, алмазы. Ну вот, значит, завтра всё и порешаем с вами, дорогой мой, Василий Прокопьевич.

За столом нежданно стало тихо. Волхв прищурился и, демонстративно отодвинув в сторону блестящие при свете ярких люстр серебряные вилки и столовые ножи, в наступившем безмолвии принялся кушать, прямо руками. Отведав хлеба и кусочек сёмги, он смахнул крошки в ладонь и отправил их в рот. После, поправив усы и бороду, кинул взгляд на хозяина застолья:

— Благодарю за хлеб-соль.

— На здоровье, — ответил хозяин. — Угощайтесь ещё, тут много всякой всячины.

— После лесной снеди весьма мне непривычна здешняя еда.

Бугрин, стараясь не смотреть в глаза припоздавшего гостя, как бы между прочим, для поддержания светского разговора, спросил:

— Задержитесь среди людей или обратно в тайгу отправитесь?

— Побуду покамест в миру. Время такое приспело, ведь кануло в лету злое лихолетье, надобно теперь нести людям доподлинные знания и веру. Раскрыть глаза на родовую истину да и воротить их к своим корням. Истосковались души русские по праведному слову.

Бугров равнодушно закивал и откинулся на спинку стула, словно выполнил свою миссию и подвёл итоги:

— Очень любопытно. К счастью, в настоящее время у нас свобода, оттого каждый прёт кто во что горазд, так говаривала моя покойная прабабушка.

Волхв промолчал, сделав вид, что укол гостя ему нипочём. Морозов молчал и с интересом наблюдал за гостями. Рядом на стуле заёрзал филолог. По всей видимости, набравшись дерзости, он спросил:

— А далеко ли отсюда ваше убежище, уважаемый Окомир?

— Далече, никому не сыскать. Почитай вся жизнь прошла в дебрях. На зорьке псы залаяли — значит, пора подниматься с ложа, а повечеру, как ясно солнце за деревья укрылось, — стало быть, подоспело времечко ко сну собираться. И так будень за буднем. Сколь веков, ещё со времён древних Бояна и Златогора, соглядатаи рыскали, а так и не напали на наш следок. Великий Волос их отваживал от наших мест, зверье да лешие прятали натоптанные стёжки от лихих людишек. Староверов — и тех почитай всех отыскали, все скиты порушили, а впрочем, многие они и сами побросали, а вот до нас порочные десницы грешного мира так и не дотянулись.

Александр Васильевич не унимался:

— Насколько я помню, волхвов — хранителей древних знаний, давно хотели найти. В девятнадцатом веке их разыскивал, например, писатель Сергей Максимов, который добрался аж до Печоры. После к нему присоединился не менее известный писатель Михаил Пришвин, что искал дорогу в край непуганых птиц. Да и поэт Николай Клюев хвалился, что лично встречал стражей древней мудрости, и не только хранителей знаменитой «Голубиной книги», но и тех, кто владели другими легендарными народными книгами. Не бывало у вас Клюева, что ваши предания говорят?

— Многие бахвалятся, что изловили сёмгу, да токмо варят ушицу из плотвы.

— Но вы, господин Окомир, понимаете, насколько важны для науки да что там науки, для нашего народа и всего человечества! — те сведения, что укрыты до сих пор от людских глаз? Книги или ещё какие записи и предания. У нас вот до сих пор где только не ищут библиотеку Ивана Грозного или, например, Северную Гиперборею — от Чукотки аж до Кольского полуострова…

— Разумею, потому и выбрался на свет из-под мрака вековых елей.

Завязавшийся разговор Александра Васильевича и лесного гостя наконец-то прервал хозяин, который воспользовался секундной заминкой:

— Господа, с вашего позволения, мы продолжим этот интересный разговор, но после ужина, а пока я вам всё-таки представлю своё чудо!

— Диво? — переспросил волхв, но его уже не слушали.

— Чуда, чуда! — шутя скандировали гости, не желая более слушать диалог волхва и филолога.

— Игорь Александрович, неси-ка заветную шкатулку, — крикнул олигарх в полумрак.

— Всё будет исполнено!

Начальник охраны почти неслышно, ужом выскользнул из зала и растворился в коридорах лесного дворца. Вернулся он на удивление быстро, всего-то через пару минут, и передал хозяину неприметную коробочку из полированной карельской берёзы. Олигарх не раздумывая открыл крышку и выставил на всеобщее обозрение иссиня-чёрный камень в форме глаза или, может статься, слезы — словно застывшая капля чернил, которую обронило неведомое создание. Гости почтительно замолчали, не сводя глаз с диковинки.

Морозову тут же подали загодя приготовленный фонарик, и он, словно опытный факир, щёлкнул в полной тишине выключателем и направил яркий луч света прямо на камень. Густо дымчатый непрозрачный алмаз равнодушно следил за возбуждёнными зрителями. Морозов, довольный, улыбался и наблюдал за реакцией гостей.

— Первый чёрный алмаз в России! Поболее того знаменитого «Амстердама» будет. А уж как засияет после обработки, глаз будет не оторвать.

Разве не чудо? Разве не диво-дивное, как говорит уважаемый Окомир?

— Поздравляю с таким почином! — Бугрин даже захлопал в ладоши.

— Благодарю Сергей Геннадьевич, вот и тебе пора бы приобщиться к кладовым землицы нашей северной.

— Да желаю, оттого я здесь.

Тут неожиданно оживился и волхв. Не сводя глаз с карбонадо, он забубнил:

— Просто царь камней! Словно зеница Перуна! Самого огнекудрого творца молний, сурового владыки над всеми людьми праведной веры.

Не сводивший глаз с волхва филолог, желая хоть как-то вывести на откровенный разговор таинственного гостя, спросил о своём:

— Вы, волхвы, говорят, знаете всё. Скажите, принесёт ли камень его хозяину удачу или, наоборот, ожидать какой беды?

— Он пособит праведному мужу усмирить гордыню да утихнуть. Но нечестным и подлым мужам обходить его надобно дальней сторонкой.

— Интересно получается, время придёт, посмотрим, — утвердительно закачал головой хозяин и захлопнул шкатулку.

Теперь ужин продолжился в тишине, а после принесли чай и кофе. Волхв налил себе чая и перебрался к окну, за которым никак не мог угаснуть северный закат. Филолог робко подошёл сзади:

— Вы меня, конечно, извините, господин Окомир, но мне бы хотелось побеседовать с нами насчёт ваших древних знаний… тьфу, то есть тех, которые имеются у вас.

— Несомненно поговорим.

— А что-нибудь почитать из ваших книг возможно?

— Не пришла покамест пора.

— Но может, вы хотя бы сообщите, каким алфавитом всё это написано: глаголицей, кириллицей или какими-нибудь рунами? Сейчас ходят по интернету разговоры про так называемые славянские руны.

— Всё поведаю, да только пока не выходит из моей головы этот чёрный камушек. Ох непрост он и не зря явился в этот мир именно в наше время. Вот о чём я покудова мыслю.

— Возможно, уважаемый Окомир. А может, завтра с утра вместе прогуляемся и заодно пообщаемся с глазу на глаз?

— Быть может, как укажет милосердный Перун, сын Сварога.

— Вы дадите мне знать?

— Всенепременно, ожидай.

Гости тем временем начали расходиться, и Сергей Геннадьевич шепнул Алёне:

— Завтрак в восемь часов, а в девять начнём переговоры. Будь готова! А сейчас ничего подозрительного не подметила?

— Да нет, пока всё нормально. Только по Окомировым делам звонил колокольчик.

— Ну ладно, отдохни с дороги. А этот волхв нам с тобой по барабану, пусть несёт всякую чепуху.

— Спокойной ночи, Сергей Геннадьевич.

Гости разошлись по комнатам, и Морозовские хоромы вскоре затихли. После долгой дороги и необычных знакомств ночь для Алёны пролетела незаметно, подобно ночному мотыльку, неслышно летящему по саду. Лишь однажды, уже на рассвете, довелось ей пробудиться от шума взлетающего вертолёта.

Глава 3

Длинные руки

Утром за завтраком гости молчали, хозяин изредка хмуро улыбался, поглядывая на Бугрина, но во всём его виде была заметна некая тревога или озабоченность, а возможный покупатель чувствовал это и не мог понять причину нервозности олигарха. «Неужели, он хочет меня кинуть, как последнего лоха, продать никчёмный кусок леса под видом месторождения?» — думал Сергей Геннадьевич. «Но почему? Зачем ему это нужно? Отомстить мне? Но за что? Мы не пересекались ни с ним ни в жизни, ни в бизнесе. Зачем ему нужна война со мной? Сибиряки сейчас в силе, где их только нет…».

Неспокойные размышления прервал хозяин:

— Сергей Геннадьевич, как условлено, в девять часов жду вас у себя в кабинете. Устраивает время или, может, попозже? Желания гостя всегда закон.

— Непременно будем к девяти, не стоит тянуть кота за хвост. Тем более мы ждём высокого гостя, и к его приезду всё должно быть решено.

— Это точно. Мне давным-давно надобен товарищ для охоты и рыбалки — одному-то уныло. А с вами вот сколько гостей сразу оказалось в моих хоромах. На чиновников надежды нет — вчера сам губернатор обещал прилететь, а сегодня, выясняется, прилетит заместитель. Разве можно с ними идти в разведку? Я ведь даже хотел намедни слетать на Новую Землю.

— Даст бог, заключим сделку и как-нибудь махнём на вашу Новую Землю, до осени времени много! Я на всё согласен ради чёрных камушков.

— Вот это деловой подход!

Олигархи рассмеялись. Волхв за утренним столом так и не объявился. Без десяти минут до назначенного времени небольшая команда Бугрина собралась в зале: Снежана, с ноутбуком и ворохом бумаг, Алёна и пожилой геолог Пётр Алексеевич, который курировал этот проект со стороны покупателя. К последнему с вопросами и пристал олигарх, не стесняясь теребя его за пуговку на рубашке:

— Скажите мне, а они там точно есть?

— Да-да, это месторождение несколько раз исследовали геологи, начиная с середины восьмидесятых годов прошлого века.

— Пожалуйста, посмотри получше на свои карты, там всякие схемы. Проверьте повнимательней ещё разок, прошу тебя, Пётр Алексеевич, нам же с тобой здесь придётся много лет пахать день и ночь.

— Так, Сергей Геннадьевич, послушайте меня, пожалуйста: данным залежам проводили независимую экспертизу.

— Ох, не верю я никаким левым специалистам. Мне кажется, они за деньги что нужно, то и нарисуют.

Геолога передёрнуло.

— Сергей Геннадьевич, среди нашего брата-геолога в основном интеллигентные люди, и я даже не могу себе представить, как мужики из нескольких геологических партий могли между собой договориться и в унисон объявить пустышку кимберлитовой трубкой.

— Ладно, убедил. Значит, плохо я думаю о людях.

— Это верно, есть такое дело.

— Имею веские основания, Пётр Алексеевич, поверьте мне на слово.

Дверь хлопнула, и к ним приблизился хмурый секретарь хозяина, в стандартном сером костюме с отливом:

— Господа, прошу вас следовать за мной! Василий Прокопьевич вас ожидает в кабинете.

Они молча проследовали в просторный кабинет с зелёными шторами. Бугрин плюхнулся в кожаное кресло напротив поджидающего его Морозова, успевшего сменить клубный пиджак, в котором он был на завтраке, на костюм в серую клетку в английском стиле, с туго завязанным галстуком.

У сводчатого окна нервно маячил начальник охраны Игорь Александрович. Он колючим взглядом чёрных глаз рассматривал всех входящих, словно злостных должников, обязанных только ему своим долгим пребыванием на грешной земле. Рядом с ним сидели ещё два пожилых человека в очках.

— Устраивайтесь поудобней, дамы и господа. — Олигарх улыбался, оглядывая вошедших, словно ища у них поддержки. — Игоря Александровича вам особо представлять не надо, вы с ним сталкивались. А вот моего финансового директора следует вам особо представить. Сергей Константинович.

Представляемый встал, одёрнув строгий чёрный пиджак:

— К вашим услугам, господа.

— А вот следующий, так сказать, настоящий технарь, ответственный за технологический процесс как на руднике, так и на обогатительной фабрике! Семён Леонтьевич ответит на любой ваш вопрос.

Главный инженер улыбнулся. Он единственный из мужчин, кто оказался без галстука, в клетчатой рубашке и зелёном пиджаке с заплатами на локтях. Всем своим видом он демонстрировал, что угодил в эту компанию совсем случайно.

— Жду ваших вопросов.

Повисла неприятная пауза. Но тут хозяин гостеприимного терема взял быка за рога и принялся рассказывать, как в девяностые приобрёл здешний алмазный бизнес, сколько вложил в дело, как отсыпали дороги и строили мосты, разрабатывали карьеры. Одна за другой звучали какие-то огромные суммы. Морозов без конца щедро сыпал немереными цифрами километров и тысяч тонн. Бугрин изредка что-то спрашивал, ему отвечали. Геолог тоже не отмалчивался и время от времени вполголоса обращался к главному инженеру, они не спеша обсуждали технические подробности добычи, перевозки и обогащения.

Рассказ олигарха посмел прервать бледный как полотно охранник, робко воткнувший своё лицо в едва приоткрытую дубовую дверь. Голосом умирающего он зафальцетил:

— Разрешите, Василий Прокопьевич, на минутку.

— Что стряслось? Не видишь — мы заняты? Игорь Александрович, разберитесь с подчинённым…

«Чёрный офицер» дёрнулся к двери. А охранник ему прямо в лицо еле выговорил, но все находящиеся в кабинете ясно расслышали:

— Исчез алмаз…

— Какой алмаз? — глухо спросил хозяин.

— Тот чёрный, большущий!

Все присутствующие оторопели, из пальцев Семёна Леонтьевича выпала шариковая ручка и со звоном покатилась по полированной поверхности гостевого стола. Морозов побледнел, но, кое-как сохраняя самообладание, спокойным голосом спросил:

— Что ты делал в хранилище?

— Так ваша эта, как её… инструкция требует, значит, при приезде большого количества гостей установить пост в вашей оружейке. Подтвердите, Игорь Александрович, я не вру.

— Да, так и есть, — подтвердил начальник охраны. — Может, Василий Прокопьевич, пройдём и посмотрим, что стряслось?

— Да и немедля. — Хозяин повернулся к гостям: — Извините, дамы и господа, но произошло что-то из ряда вон выходящее. Сейчас мы разберёмся, кому секир башка, а кому небо в алмазах. Хотя мне, если честно, совсем не до шуток.

Они вдвоём почти выбежали из кабинета, даже не прикрыв за собой двустворчатые двери.

— Я так понял — пропал тот самый алмаз, что нам вчера показывали? Бугрин посмотрел на Алёну и растерянно улыбнулся.

— Получается так.

Снежана встала, подошла к окну и достаточно громко и со злостью забурчала:

— Сейчас начнётся — обыски, полиция, разборки. Не люблю я всё это.

— Не паникуй, мы здесь ни при чём, — отозвался Бугрин и внимательно осмотрел свою команду.

Снежана обернулась к шефу:

— А вертолёт-то уже улетел за заместителем губернатора. Его ждут к обеду.

— Я знаю, — Сергей Геннадьевич тоже поднялся и разминая ноги подошёл к книжному шкафу, — Какой позор-то, на всю губернию. Ну, а если об этом узнают пронырливые журналюги, то получится полный беспредел — опять мы угодим в заголовки жёлтых газет.

— Нам-то что делать, Сергей Геннадьевич? — робко спросила Алёна.

— Пока ждём указаний уважаемого хозяина. Мы всё-таки в гостях.

Морозов вернулся в кабинет минут через пятнадцать, стараясь растянуть синюшные губы в улыбке:

— Извините, даже не знаю, как сказать. Такое ощущение, что в доме творится какая-то чертовщина. Значит, я оставил шкатулку с камнем в оружейной комнате, чтобы сегодня показать заместителю губернатора. Но он пропал. Скажете, мол, вот нашёлся старый дурень, хранил не в сейфе за семью замками, а понадеялся на своих людей и всю эту современную технику, и что вышло?

Бугрин поднялся с кресла и подошёл к растерянному хозяину:

— Василий Прокопьевич, вы можете рассчитывать на любую помощь от меня и моих людей.

— Спасибо-спасибо, Сергей Геннадьевич. Пусть наши люди обсуждают технические вопросы будущей сделки, а мы, пожалуй, пойдёмте на свежий воздух, пройдёмся и поговорим о цене. Ничто и никто не помешает мне сделать, что я давно наметил.

— С удовольствием прогуляюсь. А во сколько прилетит заместитель губернатора?

— После обеда. Тут, знаете, ещё такое дело — вертолёт наш задержался. Выявилась какая-то мелкая неисправность, и пилоту пришлось совершить аварийную посадку на поляну посреди леса. Но Виктора Павловича мы между собой называем асом, он уже всё починил и подлетает к Архангельску. Думаю, к обеду они будут на месте.

— Мне кажется, что и нам было бы неплохо к этому времени определиться со сделкой, ведь он летит, ожидая положительного результата наших переговоров.

— Да, пойдёмте.

— Вы не против, если я прихвачу с собой, Алёнку? — выходя из кабинета, громко спросил Бугрин.

— А, это милое дитя. Как изволите, Сергей Геннадьевич.

— Ну вы и галантны, прямо как в пьесе Чехова.

— Старею, хочется чего-то изысканного, да и о душе пора подумать.

Морозов закачал головой, в такт неведомым пока никому собственным размышлениям.

— Алёна, присоединяйся к нам, — уходя позвал Бугрин.

Девушка соскочила с кожаного диванчика и, поправив платье, подморгнула Снежане и пошла вслед за олигархами.

— Понимаешь, Сергей Геннадьевич, что-то в жизни происходит такое…

— Не понимаю я вас, Василий Прокопьевич. Что стряслось?

— Да вроде всё хорошо, вот только моя жена с детьми — то в Лондоне, то в Ницце, сюда не затащишь. А начинаешь, так сказать, наезжать, настаивать, сразу настраивает детей против меня, а то в сердцах даже грозит разводом. Вот это плохо! Ладно, пусть изменяет мне с охранником, на здоровье, но мои дети растут не пойми кем — не русские, не англичане, не французы, так, среднестатистические потребители бургеров, и всё…

— Василий Прокопьевич, постойте! У нас с вами сделка на миллиарды, у вас исчез чёрный алмаз, а вы о воспитании говорите? — изумился Бугрин и оглянулся на Алёну.

— Да, дорогой Сергей Геннадьевич. Вам сколько лет-то, я что-то запамятовал?

— Полтинник.

— А мне под семьдесят, дорогой мой юнец. Не обижайтесь, когда вам стукнет, сколько мне, вы тоже поймёте, что всё, чем мы жили долгие годы, не спали, лезли под пули, общались с подонками на «стрелках» и в разных кабинетах, думали о своём бизнесе день и ночь, все заслуги тысяч и тысяч людей могут — раз! — и улететь ко всем чертям, в тар-тара-ры. Будут спущены на гоночные машины, футбольные команды, наркотики. Вот я и думаю теперь больше о воспитании, чем о миллиардах. Пусть и поздно, но вот такое время у меня наступило, о чём я и вас по дружбе предупреждаю.

— Может, вы и правы. У меня тоже на семейном фронте не лучше…

Сергей Геннадьевич замолк. Троица вышла из терема и молча пошла по гравийной дорожке вдоль лиственничной аллеи. Алёна отстала от олигархов на полшага. Бугрин по-прежнему безмолвствовал. Нет, в эти долгие секунды он не тянул время, не валял дурака, просто старик вышиб его из привычного ритма, словно нежданно, ни с того ни с сего содрал с него дорогущий английский костюм, вместе с кожей, и выставил его, всего в кровоподтёках, на потеху толпе. Не хотелось более думать о прибыли, что-то, как сейчас говорят, «кроить» и выгадывать. Он и сам с годами принялся ломать голову над этой вечной загадкой, бродящей призраком по земле ещё со времён допотопного Адама. Это были мысли о цели жизни — не абстрактного человечества, той толпы в восемь миллиардов бьющихся далеко не в унисон сердец — а его единственного и неповторимого века или, как говаривала бабушка, «печальной юдоли». Вопрос вопросов: для чего всё это? Кому он, успешный бизнесмен Сергей Геннадьевич Бугрин, оставит свои заводы и пароходы, золотые прииски и карьеры? А следом ужасным змеем вползает в душу следующий вопрос вопросов: а что ждёт его там, за серой пеленой, одолеть которую придётся всякому живущему на этой грешной земле? И есть ли какая связь, пусть даже самая слабая, что соединяет твои здешние мирские поступки и то самое — предвечное бытие?

Под ногами скрипел песок. Морозов, подивился молчанию будущего партнёра и всё же решился прервать затянувшуюся паузу:

— Сергей Геннадьевич, о какой сумме мы говорили с вами предварительно?

Слова хозяина возвратили Бугрина в реальность. Отогнав рой налетевших мыслей, он прокашлялся и виновато улыбнулся, словно опасаясь, что собеседник бесцеремонно покопался в его думах и принял его за слабака.

— Ваши слова заставили и меня задуматься о вечном, и я сбился с пути истинного. Сейчас вспомню…

Низкое северное солнце всё ещё плавало где-то за лохматыми елями, а свежий ветерок напоминал, что они прогуливаются, почти цепляясь головами за Полярный круг.

— От двух миллиардов, Василий Прокопьевич.

— Да это бюджет среднего города, тысяч под сто жителей! Ну ладно, сколько вы сейчас предлагаете за моё месторождение?

Бугрин вновь помалкивал и тянул с ответом. Он не ждал такого вопроса — прямо в лоб, надеялся, что будет плясать на понижение от цены, которую наконец-то объявит собственник.

— Думайте, думайте, — словно поддерживая паузу Бугрина, продолжил Морозов. — Некогда мне целыми днями пустой бухгалтерией заниматься. Вы же видите, сколько произошло в моей жизни за последний месяц-другой. Например, будто с неба свалился Окомир, а сегодня испарился алмаз, да и много чего ещё стряслось. Давайте-ка лучше присядем вот здесь, на лавочку, и спокойно побеседуем. Ведь мы не корову продаём и покупаем.

— С удовольствием.

— А что вы думаете, кстати, об этом волхве? — спросил Василий Прокопьевич, не сводя глаз с Бугрина.

— Мне он видится презабавным экземпляром.

— Что вы имеете в виду?

— Как вам сказать, даже не знаю.

— Говорите как есть.

— Он не тот, за кого себя выдаёт.

— А как вы поняли? А я не могу до сих пор разобраться. Я же, кажется, уже вам рассказывал, как мы познакомились. Мы шли после удачной охоты к вездеходу: кругом первобытная глушь — ни дорог, ни тропинок. Мы еле-еле туда забрались, гляжу, а на поляне бродит такой странный человек, не похожий ни на кого. Прямо как из сказки. Я бы, наверно, меньше поразился, если бы наткнулся тут на снежного человека. Кстати, они здесь встречаются.

— Вы знаете, Василий Прокопьевич, я чётко объяснить не смогу, но у меня есть такая, как сказать… ну, чуйка на людей. Я сразу чувствую, что за человек передо мной, а если хоть немного ещё пообщаться с ним да понаблюдать, всё и складывается, как детский пазл. Вот у меня всё сложилось так, а не иначе.

— Значит, вы не доверяете старцу.

— Не тот он, за кого себя выдаёт, что-то таит, недоговаривает. Это конечно не моё дело, я, знаете ли, традиционалист, несмотря на тягу к прогрессу, к айфонам. Да, кстати, разъезжаю по Москве на «Тесле», борюсь с потеплением климата, но и ни за что не отступлю от семейных ценностей. Но вы будьте осторожны, Окомир намеревается что-то с вас поиметь, ну и, конечно, не откажется сделать из вас своего последователя. — Думаете? А может в этом и есть высший промысел? Ну, вы понимаете, о чём я?

— Уверен, что это разводка, но объяснить не могу. Как собака всё знаю, а сказать не могу, потому и вою на луну.

— Спасибо, Сергей Геннадьевич, вы мне помогли. Даже сами не представляете как. Я же думал уже поддаться его уговорам и вложить пару миллиардов зелёных рублей в возрождение «истинной веры» на Руси, стать этаким новым боярином Морозовым, радетелем за истинное славянское исповедание. А вот в последнее время призадумался. Да и Александр мне тоже об этом говорит.

— Какой Александр?

— Да тот, филолог из Мезени. Ну да ладно, поговорим об этом попозже, когда улетит заместитель губернатора. Я вас отвлекаю. Так сколько вы готовы выложить за кимберлитовую трубку?

— Чем меньше, тем лучше! Ох, сейчас трудные времена, сами знаете кризис, санкции.

— Сергей Геннадьевич, старику хочется наконец-то услышать ваше предложение в виде конкретных цифр.

— Миллиард двести меня вполне устроил бы. Деньги имеются на счетах, мои финансисты копытом роют, только ждут команды, чтобы вам их перевести.

— Хорошо, я вас услышал. Извините, я сейчас позвоню своим помощникам и уточню наши расходы и планы.

Морозов поднялся с лавки и прошёл несколько шагов вперёд, извлёк из кармана телефон и призадумался. Бугрин нагнулся к Алёнке и тихо спросил:

— Ну что?

— Он искренен с вами. Вот только, когда сказал «хорошо», у меня что-то звякнуло.

— Получается, он не очень доволен. Наверно, мало предложил. О чёрт, так можно сорвать сделку.

— Выходит так.

— Да, что-то я очень мало загнул, наверно накину. Будь особенно внимательна.

Морозов вернулся к лавочке.

— Василий Прокопьевич, присаживайтесь. Я тут поразмыслил и хочу ещё накинуть к предложенной цене.

— Неплохо. Вы прямо с ходу читаете мои мысли, Сергей Геннадьевич!

— Приходится. Подумал и решил: ну там быстренько продам немного сторонних активов и могу выложить за кимберлитовую трубку полтора миллиарда!

— Здорово! Тогда и я пойду вам навстречу. Полтора так полтора! Ну, будут ещё кое-какие дополнительные обязательства. Например, совместно содержать дороги и так далее. Не против?

— Нет.

— Тогда по рукам?

— Согласен.

Олигархи пожали друг другу руки.

— Тогда остальные мелочи пусть обсудят наши помощники, а то бездельничают, лодыри, пока мы тут вкалываем, и так в моей жизни не хватает много-много часов!

— Уф, у меня как гора с плеч свалилась, — обрадовался Бугрин и притопнул ногой.

Морозов повернулся к девушке:

— Алёна, а вы как относитесь к филологии?

— Да позитивно. У меня пятёрки по русскому языку и литературе.

— Тогда, может, вам следует познакомиться с Александром Великим?

— Извините, Василий Прокопьевич, с кем? Он давно умер.

— С Александром Васильевичем, кандидатом наук из Мезени. Он с нами вчера ужинал. А вы подумали, с тем самым, великим завоевателем?

— А! Так я с ним познакомилась ещё вчера. А почему вы назвали его Великим?

— Да он не великий, в смысле — Великий. Фамилия у него такая — Великий. Видимо, его родители с оригинальным чувством юмора — нарекли сынка Александр, забавно получилось: Александр Великий. Конечно, вам, Алёна, действует на нервы, что в вашем присутствии кого-то другого называют великим.

Бугрин и Белкина остановились, словно со всего маха налетели на невесть откуда взявшееся стекло. Морозов проскочил вперёд ещё два шага и оглянулся на отставших спутников:

— Сергей Геннадьевич, неужели вы рассчитывали, что я не пробью биографии моих дорогих гостей? Я даже знаю, неудобно говорить такое при ребёнке, сколько раз Снежана лечилась от гонореи. А вот такую девочку, не побоюсь этого слова — чудо-ребёнка, мне, конечно, хотелось увидеть.

— Так вы что-то знаете обо мне?

— Конечно, у меня целая папка и ещё флешка с сюжетами о вас.

— Да, а я как-то и не подумал об этом, — признался Бугрин.

— Ну, если мы играем в чистую и сделка совершена, так сколько раз я соврал, по-вашему? Что поведает секретное оружие Сергея Геннадьевича? Можно ли вообще жить без лукавства?

— Ладно, говори.

— Пару раз, слегка.

Морозов задумался всего на несколько секунд и вскоре хитро улыбнулся:

— Согласен. — Он хлопнул себя по бокам. — Вот так компания у меня собралась! Думаю, что мы с вами разыщем карбонадо, и не только его. Но есть тут у меня ещё одна задумка.

— Василий Прокопьевич, вы можете на нас рассчитывать! Правда, Белкина?

— Как лето, так на меня обязательно сваливается приключение. Готова, мой капитан! — Девушка рассмеялась и нежданно покраснела под взглядами мужчин. — Прямо намечается какое-то «алмазное» лето.

— Пока мы идём, я расскажу вам про чёрные алмазы, вы не против?

— Да нет.

— Ой, как интересно, — заверещала Белкина и захлопала в ладоши.

— Так вот, история появления на Земле карбонадо весьма таинственна. Много веков никто не мог разгадать эту загадку. Высоколобые учёные давно спорят, откуда они взялись, а вся проблема заключается в том, что в составе карбонадо есть водород, что говорит о его внеземном происхождении. Так что вчера в наших руках был внеземной посланник из метеоритной породы, которая за миллиарды лет трансформировалась в эти сокровища! Правда, среди учёных встречаются пошляки, которые напрочь рубят всю эту романтику и твердят, что это не чудо, а обычный алмаз, просто с вкраплением графита или железа. А ещё масла в огонь подлили ювелиры, которые совсем недавно научились правильно огранять карбонадо, с минимальными потерями. Основная беда карбонадо — пористость и высокая твёрдость камня. Так что теперь эти чёрные камешки на пике моды, потому что прекрасны! Но, согласитесь, разве это не чудо!

Глава 4

Часовня

Троица вернулась в морозовские хоромы и, перед тем как зайти в кабинет, остановились около обеденного стола, накрытого чистой скатертью. Из горки блестящей посуды они взяли по белоснежной чашке и блюдцу. Налили кофе из кофейника. Бугрин повернулся к хозяину, который в эту минуту вертел перед собой чашку с гербом — его гербом, и сказал:

— Извините, Василий Прокопьевич, но коли у нас все срослось со сделкой, то, может, мы отпустим ребёнка отдохнуть и подышать целебным воздухом? А сами обсудим, что нам делать с прилетающим заместителем губернатора.

— Конечно. Но у меня будет просьба. Даже не просьба, а так, крошечная просьбишка: найдите Великого, поговорите с ним, он что-то в последние дни растерян. Его надо настроить на деловой лад. Кто станет постигать таинственного Окомира, даже скорее объяснять нам его путанные речи?

— Хорошо, я буду стараться.

— Кстати, я приметил — он тоже гуляет вокруг дома.

— Я непременно составлю ему компанию, — ответила Алёна и изящно, насколько могла, поставила пустую чашку на стол и вышла из гулкого как вокзал терема.

Действительно, филолог прохаживался у восточной стены дома. Алёна догнала его и, поравнявшись, спросила:

— Вы не против, если я погуляю с вами?

Великий посмотрел на неё задумчивыми глазами и кивнул.

Алёна радостно сообщила:

— У меня вот нежданно закончилась работа, потому дышу свежим воздухом и мечтаю улететь обратно домой.

— У вас закончилась работа, а у меня никак не начнётся. У меня такое ощущение, что мы все не скоро отсюда выберемся. Вам так не кажется? — Да вроде нет. Хотя, если честно, предпосылки застрять имеются. Погода и всё такое северное.

Великий неожиданно напрягся:

— Что вы имеете в виду, если не секрет?

— Василий Прокопьевич обмолвился о том, что у него есть какие-то планы на гостей.

— О, всё, не надо…

— Вы тоже хотите вернуться поскорее домой, в Мезень?

— В Мезень.

— Извините.

— Да ничего страшного, я сам когда-то путался с названием, а потом с ударением.

— Так вы неместный?

— Нет, я родом из Подмосковья, учился в Москве. Но женился, когда был здесь на практике, и мы с супругой поселились здесь, практически на краю света. Если идти на север от нашего городка, то начинается Белое море, далее только грозный Ледовитый океан, а на востоке самая настоящая тундра. Этим летом мы с женой хотели выбраться погостить у моих родителей, а после махнуть на тёплое море.

— У меня аналогичные планы. Но, я так понимаю, вам всё портит загадочный Окомир?

— Да, меня, как специалиста по старославянскому языку и мифологии, пригласили с ним поработать. Может, что-то перевести, растолковать. Вы знаете, мы с женой учителя, зарабатываем немного. Архангельская глубинка — это вам не Москва. Потому я и согласился на подработку, взял отпуск и сюда. Хотя, если честно, я знаком только с письменным языком, который идёт ещё от самих братьев-просветителей Кирилла и Мефодия. Все же этот язык был только книжным, а не устным. Потому я и робею немного перед этим волхвом, хотя пока мне все его речи понятны, но письменных источников я ещё не видел, так, одни пустые посулы.

— Считайте, я тоже здесь на подработке и помогаю Бугрину на переговорах.

— В мире так много странного и непознанного, что, наверно, не стоит даже пытаться всё узнать. Я с юности любил слова великого персидского поэта Хафиза: «Коль птица вырвалась из клетки, ей рай везде — на каждой ветке». И, как многие, восторгался её любовью к свободе. Но вот недавно узнал, что зяблик на воле живёт в среднем два года, а знаете, сколько в неволе?

— Конечно не знаю.

— Двенадцать! Вот так, аж в шесть раз дольше. Вот, что дарит цивилизация живому существу и нам с вами.

— Печально или, быть может, радостно?

— Кто знает. Сытая клетка убивает волю.

— Неожиданно.

Желая как можно скорее перевести разговор в нужное русло, Алёна остановилась перед зарослями молодых ёлочек и спросила:

— А где Окомир? Мне бы тоже хотелось с ним поговорить. Я люблю сказки, у меня дедушка их придумывает, поэтому я выросла на волшебных историях.

— В том-то и дело, что я не знаю! Как только я собираюсь с ним поговорить, он исчезает либо умолкает и так далее. Может, сидит как сыч у себя в комнате, или ещё где прячется или ворожит. Не знаю. Хорошо ещё, что у Василия Прокопьевича приличная библиотека и есть где отвести душу, а так бы я здесь давно с ума сошёл.

— Странно. Насколько я поняла из слов волхва за столом, он вышел из леса, чтобы что-то поведать нам, людям. А сам, получается, юлит?

— Пока он общается исключительно с Морозовым и начальником его охраны. Как мне рассказал здешний дворник, Окомир уговорил Морозова спрятать здешнюю часовню, подальше, с глаз домой. Мол, он не может спокойно жить, постоянно лицезря купол с крестом.

— Точно, я когда летела, её не видела.

— Вот мы сию минуту стоим перед ней!

— Не вижу! Где она? Он опустил фантастический защитный экран или скорее надел на неё шапку невидимку?

— Всё банальнее и проще: пригнали с карьера технику, в ближайшем лесу выкопали ёлок, коих вокруг с избытком, и высадили на газон со стороны дворца. Теперь часовню не увидишь, надо искать тропинку.

— Может, сходим к ней?

— Пойдёмте.

Они свернули с широкой дорожки на едва заметную тропинку и, пробравшись сквозь заросли колючих елей, оказались около деревянной часовни в один купол, построенной, по всей видимости, из местной древесины. Дверь оказалась заперта на замок, но над ней висела икона с изображением юного святого, ещё совсем подростка, с крестом в руке. На иконе была надпись: «Святой мученик Василий Мангазейский».

Великий пояснил:

— Часовня освещена в честь сибирского первомученика святого праведного Василия Мангазейского.

— Я не слышала о таком святом. А что такое Мангазея?

— О, златокипящая Мангазея! Первый русский заполярный город, располагавшийся между полуостровами Ямал и Таймыр, предтеча нынешних Мурманска, Салехарда, Певека, Тикси.

— О, слышу про знакомый посёлок Тикси! — не удержалась Белкина и даже запрыгала на месте. — Я там была прошлым летом.

— Так вот, в самом начале 17 века, если мне не изменяет память, ещё при царе Борисе Годунове, основали сей город — для сбора дани и торговли с англичанами и голландцами, которые добрались за Урал, аж до самого Енисея. Туда с купцом, в качестве приказчика, отправился, как пишут в житии, богобоязненный отрок Василий, родом из Ярославля. Случилась кража, и хозяин обвинил его в пособничестве разбойникам. Вася ни в чём не признался, ибо, естественно, был ни в чём не повинен. Тогда купец самолично измордовал его, а затем отвёл к воеводе. Но, говорят, есть ещё одна версия. Якобы купец домогался парня, но тот отказывал, вот тогда торгаш и обвинил парня в преступлении. Воевода Пушкин, видно, был крут и тоже приложил руку к избиению, и вот на Пасху, говорят, этот проклятый лавочник саданул юношу связкой ключей в висок. Парень умер, его тут же и похоронили, и все почти забыли об этом случае. Но со святыми не всё так просто. Прошли годы, и стали в городе являться людям чудеса в месте упокоения паренька. Вот тогда и вспомнили старожилы о несчастном отроке Василии. А сейчас в Сибири он почитается как покровитель охотников и звероловов и первый сибирский святой.

— Грустная история, жалко парня. Теперь понятно, почему на иконе около ног святого лежит связка ключей.

— Куда уж там, не до веселья. Вообще-то, жития святых — почти всегда печальные истории. Непрост путь к святости, лепестками роз не усыпан. Получается, наш Василий Прокопьевич спрятался от своего небесного покровителя?

— Выходит, отрёкся.

— Каждому своё, не будем осуждать. Пойдёмте отсюда, здесь хорошо, но уныло как-то, как на кладбище.

— Словно жизнь на время оставила это место.

— Но не святость.

Алёна на прощание погладила кругляк, из которого сложены стены часовни, и рука мягко заскользила по янтарным смоляным слезинкам. Родной еловый дух, а может, ещё и едва уловимые нотки ладана навеяли грустные мысли. Они с Великим молча вышли из ельника и вскоре на дорожке столкнулись нос к носу с начальником охраны Морозова. Игорь Александрович, он был, как обычно, весь в чёрном, по-хозяйски осмотрел гостей с ног до головы и спросил:

— Гуляете?

— Да, наслаждаемся здешним воздухом.

— Понятно. Алёна Белкина, тебе не скучно в наших дебрях?

— Да пока нет! Да и грустить некогда, я ещё даже не осмотрела окрестности этого дворца.

— Алёна, как несовершеннолетнюю, официально тебя предупреждаю: будьте осторожны. Тут кругом шастают медведи, а ещё зубастые волки. И учтите, я не шучу. Третьего дня мои ребята отгоняли косолапого от склада. Я могу приставить к тебе персонального охранника. Как ты на это смотришь?

— Спасибо за заботу, но пока обойдусь без охраны. Я от дома и не отхожу, если чего, буду визжать как резаная.

— Хорошо. Моё дело — предложить. Ну а как молодой девушке среди стариков и глухих лесов?

— Нормально. Мне нравится северная природа, вот её и изучаю, вместе с людьми. Даже не знаю, что интереснее.

Игорь Александрович закивал:

— Тоже дело.

Видя, что начальник охраны собирается их оставить, Белкина спросила:

— А мне можно предложение вам сделать?

— Слушаю с удовольствием. Что юное дарование желает?

— Вы можете пойти и осмотреть мою комнату, чтобы подозрений лишних не было в мой адрес.

Великий в свою очередь обрадованно предложил:

— Мою, кстати, тоже, как там говорится, обыщите. Мне скрывать абсолютно нечего.

— Да вы что! Только за такую просьбу — пошарить в вещах гостей, меня Василий Прокопьевич порвёт на части.

— А полиция или следаки приедут? — с видом знатока спросила девчонка.

— Босс решает. Сами видите, вертолёты с замом губера уже к нам вылетели, а тут такой скандал. Некрасиво получается, не айс.

— Да, попали мы в ситуацию. На всю жизнь замараемся из-за этого камня.

— Найдём, я уверен, он здесь. Никуда не денется. К вечеру притащим из Архангельска детектор лжи и прогоним через него всю обслугу, там такие весёлые проводочки: зелёные и красные, глядишь — всё и вскроется.

Будет всё айс! Одену тогда корону на голову!

— Правильно говорить «надену», а не «одену», — встрял в разговор Великий и тут же смущённо опустил глаза.

— Спасибо, ваше филологическое сиятельство.

Желая разрядить обстановку, Белкина оптимистично всех заверила:

— Будем надеяться, что алмаз в скором времени непременно отыщут.

Начальник безопасности улыбнулся и облизнул губы:

— Непременно. Враг будет разбит, победа будет за нами.

— Да уж. Но главное, чтобы не как обычно, без моря крови…

Разговор прервал далёкий, но нарастающий с каждой секундой гул подлетающего вертолёта. Игорь Александрович начал высматривать в небе приближающуюся тёмную точку.

— Извиняйте, мне пора. Вот и дорогого гостя везут. Славно.

— Всего доброго.

— Удачи.

Начальник охраны развернулся и трусцой побежал к терему. Следом за ним отправились Алёна и Александр.

— Вы идёте на торжество? — спросила Алёна. Ей не хотелось сидеть одной в комнате, и она искала собеседника, а этот филолог был ей весьма любопытен.

— Нет, моя задача — подкараулить волхва и попробовать с ним пообщаться, так сказать, предметно.

— Значит, у нас есть ещё время погулять? — спросила Белкина.

— Да, конечно. Глупо сидеть в комнатах, хотя мне, кажется, дождь собирается. В этих местах весьма переменчивая погода, за столько лет я никак не могу привыкнуть.

— Погода действительно непредсказуемая. А скажите, пожалуйста, вы верите россказням Окомира?

— Как сказать…

— Скажите как есть.

— Вначале мне бы хотелось понять вас. Точнее, что-то узнать о вас. Здесь, в доме Василия Прокопьевича, собралось, так сказать, необычное общество, и мне неясно, как мои слова будут в дальнейшем использоваться. Вот тот замечательный начальник охраны Василия Прокопьевича предупреждал нас перед вашим прилётом не вести с вами, так сказать, душещипательных бесед. «Смотрите, юное дарование — не простая девчонка, неизвестно, для чего её тащит сюда Бугрин. Мы точно знаем — она видит всех насквозь! Будьте осторожны! Запомните, мы с вами одна команда!» Вот так-то, Алёна. Говорят, вы проводите какие-то свои собственные расследования, используя сверхспособности.

Алёна покраснела. Нежданные слова Великого застали её врасплох. Пришлось быстро взять себя в руки, уняв дрожь. Она решила отшутиться, отбросив возникшее желание просто-напросто удрать в свой номер, закрыться там от всего мира и расплакаться:

— Александр Васильевич, в каждом вашем слове слышится строгость преподавателя.

— Алёна, мы вроде перешли на «ты»?

— Извините… извини. Вот сами загнали меня в угол, даже не знаю, что теперь делать.

— Я не хотел обидеть. Тем более что я считаю — никого нельзя загонять в угол! Даже мышка, загнанная в угол, непременно бросится на обидчика. — Не знаю, что там наговорили про меня, но у меня действительно было пару случаев, когда я вела собственные расследования. Но они были связаны исключительно с моими родными и невинным людям не было причинено никакого вреда.

— Тогда позвольте спросить, какова цель вашего визита в нашу глухомань?

— Помочь Сергею Геннадьевичу при переговорах. Знаете ли, у меня есть способность отличать ложь от правды. Иногда неясно, правду ли говорит человек, а я знаю точно — враньё это или нет.

— Любопытно, впервые о таком слышу. Получается, как только что упомянутый детектор лжи?

— Похоже. Мне не по душе такие эксперименты, но, видимо, пришло время впервые попробовать. Скажи что-нибудь, а я сообщу, правду ты говоришь или ложь.

— То есть я могу соврать, а ты меня подловишь?

— Попробую. Хотя каждый раз мне кажется, что дар покинул меня. Скорее бы так и случилось.

Великий заулыбался и посмотрел на девушку:

— Хорошо, что предупредила. Хотя я, конечно, не собирался лгать. Давай поиграем, проведём викторину, как в школе.

— Я согласна.

Великий задумался и вскоре, улыбнувшись с хитринкой, спросил:

— Правда ли Гоголь хорошо вязал?

— Думаю, да.

— Точно. Тогда скажи мне, Гёте прожил долгую жизнь холостяком?

Колокольчик звякнул в ухе у девушки, и последовал её ответ:

— Нет.

— Так и есть. Забавно. Но хватит.

— Почему?

— Нельзя явленный дар тратить по пустякам.

— Согласна, занимаемся глупостью.

* * *

Заместитель губернатора совсем недолго пробыл в гостях у Морозова и примкнувшего к губернскому воротиле Бугрина. В своём официальном выступлении чиновник благодушно порадовался скорому появлению на карте региона долгожданного объекта, а ещё будущему строительству дорог в труднодоступных местах и так необходимым обществу налогам и новым рабочим местам. Всё это снималось на камеры, без конца щёлкалось на оптику и почти мгновенно выставлялось на страницы губернских и центральных новостных сайтов. А после официальной части, так как на улице заморосил тоскливый дождик, в центральном зале дворца, как принято в избранном кругу, случился небольшой, но скучный фуршет.

— Вы знаете, мы хотели пригласить артистов из Москвы, народный хор из Архангельска, но губернатор запретил. Мол, не те времена на дворе… — извинялся Морозов перед высоким гостем.

— Действительно, те времена миновали. Хотя, помню, как-то сам Филипп Киркоров, с перьями на голове, голосил в тайге. Было незабываемо! — рассмеялся чиновник и слегка отхлебнул шампанского.

Дождь вскоре затих так же незаметно, как и начался. Низкое небо чуть прояснилось, но продолжало давить на окружающий лес. Вертолёты унесли высокого гостя вместе с помощником, журналистами и сотрудником пресс-службы обратно в губернскую столицу.

* * *

Алёна и Александр тем временем болтали в общей гостиной дома для гостей, спрятавшись от изморози и хозяйских глаз. И вдруг дверь распахнулась и на пороге объявился молодой человек с ярким лимонным чемоданом на колёсиках, увешанный, как новогодняя ёлка игрушками, фотоаппаратом, сумкой для ноутбука, рюкзаком.

— Алёночка, привет! Вот так ты меня встречаешь. На диване с молодым человеком! Стоит задержаться на несколько дней, как чувствуешь себя северным оленем!

Девушка теннисным мячиком подскочила с мягкого кресла и бросилась навстречу юноше. Но возле него вдруг притормозила, словно в последнюю секунду упомнила что-то важное, и даже предусмотрительно выставила руки вперёд, не давая себя обнять:

— Привет, Женёк. А не много ли ты на себя берёшь? С каких это пор я твоя девушка, а ты мой олень?

— Что, пошутить нельзя? Иди хоть обнимемся!

— Ты знаешь, я не люблю телячьих нежностей.

Бледные щёки парня вспыхнули румянцем, он тряхнул копной рыжих волос:

— А, Белкина, вечно у тебя одно и то же, хотя вроде взрослеешь.

— Как ты добрался?

— Отлично, по дороге взял у заместителя губера интервью, а после по-бырому договорился, куда распихать материал о новом алмазном месторождении. В общем, жизнь удалась, все будут довольны. Как ты? Хотя я и так всё вижу.

— У меня тоже всё нормуль. На переговорах обошлись практически без моей помощи.

— Зная тебя, Белкина, скажу как, старина Станиславский: не верю! Давай-ка выкладывай правду.

— Ты верно сечёшь, походу, у меня в жизни, без проблем не бывает. Во-первых, когда я летела в Архангельск, в самолёте меня и соседку-блондинку напоили обычной водой, и после выяснилось, что девушка отравлена.

— И это всё? Мало, Белкина, мало. Что ещё стряслось, колись?

— Постой, не гони. Во-вторых, у Морозова в доме прошлой ночью пропал чёрный алмаз, безумно дорогой.

— Вот — то, что надо. Чувствую, ты опять в деле и меня затянешь в преисподнюю?

— Нет и ещё раз нет. Я хочу поскорее уехать домой. Мы скоро полетим отдыхать на море с мамой, братиком и отчимом.

— А как там твой отец?

— Всё там же, в Сирии. Я очень переживаю за него.

— А зачем он туда направился, его же с Севера переводили ближе к дому?

— После той прошлогодней истории он всё-таки решился уйти на пенсию.

И пообещал, что это его последняя командировка, а после — сразу в запас.

— Твой отец из не таких переделок выбирался. Не скули, всё будет хорошо.

— Будем надеяться. А вот, кстати, познакомься с Александром Васильевичем. Он, между прочим, филолог, кандидат наук, живёт недалеко, по здешним меркам, — в Мезени.

Женя наконец-то повернулся к Великому, который продолжал сидеть на диване с чашкой кофе в руках, и представился:

— Евгений Хронов, свободный журналист, фрилансер.

— Очень рад неожиданно встретить коллегу.

— Взаимно. А вы тут тоже освещаете местную сделку века?

— Нет, я далёк от журналистики, хотя имел определённый опыт в данной сфере. Здесь я, даже не знаю, как сказать… — Филолог задумался, по всей видимости, внутри него шла упорная борьба за верные термины. — Вот, изучаю представителя якобы древнеславянского язычества.

— Вы что, обнаружили тут затонувший град Китеж или языческое капище посреди диких дубрав. Поведайте сию тайну? Я тоже интересовался в своё время этой темкой, да только, к счастью, быстро понял, куда всё это ведёт.

— Тут Василий Прокопьевич после охоты столкнулся нос к носу с волхвом… — Алёна осеклась и стала с интересом наблюдать за реакцией прибывшего гостя.

Женя, вновь вспыхнул пунцовым цветом — ведь у рыжих такая тонкая кожа, им бывает трудно совладать с собой.

— Волхв? Я не ослышался?

— Да, Женечка, именно с волхвом.

— Так они, если мне не изменяет память, сгинули ещё в одиннадцатом веке, а последние из них упоминались аж в четырнадцатом. Странно, а где он шлялся семь веков?

Великий улыбнулся:

— Вот и мы с Алёной думаем, что в этом явлении волхва народу много, так сказать, странного.

— А зачем он вышел к людям из своего убежища? Семьсот лет не хотели с нами общаться, а тут надумали?

— Явился в мир, чтобы поведать нам тайные знания славян и обрести последователей, — как мог, разъяснил Великий.

— Необычно. Особенно то, что он явился искать себе учеников не среди простого народа, как Христос например. Надеюсь, он не утверждает, что со времён Ярослава Мудрого таился в здешней тайге? Он случаем не бессмертный?

Великий замялся, а после добродушно улыбнулся:

— Конечно нет. Он говорит, что тайные знания кудесников передавались от волхва к волхву, поколение за поколением, так они сохранились в первозданном виде до двадцать первого века. Вот такая капсула времени!

— Просто фантастика! Предположим, наши космонавты летали не туда, но а что это за знания? О них ведь можно написать. Я бы сделал материал для всех центральных СМИ! Может, даже книгу написал бы. А может, мы вместе с вами, Александр Васильевич? А то я что-то чересчур разъякался. Вы фактически открываете феномен для всего человечества.

— Называйте меня просто Александром или Сашей. Я устал в школе от отчества, хоть здесь передохну, вспомню свои студенческие и аспирантские годы. А по поводу неких потаённых знаний пока ноль, ничего. Волхв молчит как рыба, лишь кормит нас завтраками. Так что несчастное и заблудшее человечество подождёт, семь веков ожидало и ещё несколько дней потерпит.

— Понятно, мои худшие прогнозы оправдываются — шахта угля не выдаёт на-гора, потому что нет угля — ни фи-га.

— А поначалу Окомир даже грозился вручить нам в руки книги на бересте, летописи, предания. Наверно, слышали про так называемую «Велесову книгу», вот и я думал — потрогаю артефакты, совершу научное открытие. Но пока я, естественно, ничего не вижу.

— Интересная загадка, хотя, насколько я помню, учёные доказали, что те самые дощечки и текст, который на них имеется, — это подделка.

— А я мечтал о подлинных текстах.

Хронов задумался и часто заходил перед Великим и Белкиной. Наконец он остановился и спросил:

— А можно я попробую его вытянуть на интервью?

— Пожалуйста. Только вначале его найдите. Он почти не выходит из номера, бывает в нашем обществе только за ужином.

— Вот задачка. Интересно, попробую что-нибудь придумать.

— Да, Женя, ты же специалист по разговорам.

— А что, я попрошу Василия Прокопьевича организовать мне встречу, чтобы, так сказать, осветить в средствах массовой информации, поведать общественности о необычном явлении…

Журналист замялся и не смог, как ни силился, выискать устанавливающего слова для Окомира, а употребить вот так просто, как говорится всуе, термин «пророк» у него язык не поворачивался.

— Попробуй, Женя. И кстати, тебя где поселили?

— Здесь, в люксе. Наверно, рядом с тобой?

— Нет, я в барском доме. Но ты иди, отдыхай с дороги, за ужином свидимся. А то мне пора и честь знать.

Женя как-то погрустнел, но бодро отрапортовал:

— Мне тоже ещё надо привести себя в порядок перед праздничным застольем. А ещё я хотел сделать несколько снимков для своего репортажа об исторической сделке, мне любезно обещал помочь начальник здешней охраны — Игорь Александрович. Кстати, клёвый чел, наобещал мне целую тысячу подписчиков для моего блога.

* * *

Великий первым выбрался на свежий воздух из дома для гостей. Он вновь пошёл к терему мимо позабытой часовни. Когда он проходил возле ельника, меж веток промелькнуло что-то похожее на человека. «Почудилось. Может, просто птица?» — подумал Александр и, уставившись себе под ноги, прибавил шагу. Но через несколько метров он чуть не сбил с ног волхва, мирно гуляющего по дорожке.

— Ой, извините, Окомир. Я задумался и не заметил вас.

— Конечно, когда мы смотрим по сторонам, мы не видим, что у нас под ногами.

— Что вы имеете в виду?

— Думаете, я не видел, как вы шли и глаз не спускали.

— С чего я глаз не спускал?

— Да ладно вам изображать саму невинность. Вы, конечно, смотрели на заброшенную часовню.

— А, вот вы о чём. Да, действительно любовался. А что в этом странного? Наше православие — плоть и кровь нашей культуры да и самого нашего народа. Хотя, если быть честным, сейчас это отрицает по крайней мере часть наших людей.

— Нелепица. Насколько я в последнее время заприметил, благодаря всяким нынешним чудесам — интер-нету, ком-пью-теру — которые мне любезно предоставил Игорь Александрович, у меня открылись очи-то. Народ наш скидывает тысячелетнюю кабалу христианства.

Великий чуть вспыхнул, но не смолчал и не ушёл от неприятного разговора:

— Согласен с вами. И ему в этом содействуют разные помощники, особенно заграничные. Но есть и глубинная проблема, как мне видится. Кто-то из народа нашего, кстати весьма погрязшего в грехах — по себе знаю, катит бочку на церковь, ибо она более тысячи лет колит людям глаза этими самыми грехами. Нам без остановки твердят: работай, не воруй, не бухай, не прелюбодействуй, лучше займись семьёй и детьми, живи по совести, не греши, не бранись, не просто кайся в грехах, а исправляйся. И так век за веком. Кому такое понравится? Оттого пошли ереси, неверие, материализм и ницшеанство. Так мы и докатились до октябрьского переворота, когда большевики пытались жизнь наладить вообще без совести, считай ампутировав её. А чего церемониться-то? Грабь награбленное. Да только не вышло у них наскоро состряпать новую мораль, вернулись к прежнему, лишь вывески поменяли — вместо заповедей «Моральные принципы строителя коммунизма». Да всё равно не прижилось, внесли сумятицу в головы, вот и всё. А в последние десятилетия, только народ начал разворачиваться в сторону истинных ценностей, как тут на свет божий явились вы, и глаголите: «всё не так, вот вам истинная вера предков, а всё, что несёт вам мировая культура, мировые религии — туфта». Всю слабину, все свои ошибки без труда сдирает с себя человек и заодно всю ответственность за плохое в своей жизни перекладывает на Бога, на судьбу, правительство или даже на соседа. Вот, например, у страдальца в огороде картошка не уродилась, он, между прочим, её и не полол, и не опахивал. А где же находился ваш Бог, спрашивает он, спал или как, почему не уследил за моим картофелем? А он типа весь такой чистый и невинный как младенец. А, скажу я вам, ведь истинно верующий, духовный человек своими руками и поступками творит рай уже здесь, прямо на грешной земле. Конечно, кто как может и на что способен, но и, заметьте, отвечает за дело рук своих. Безбожник тоже не подарок, как ни крути — адище серное. Правда, все его представления проходят под весёлую музыку и торжественные оды, хотя сейчас скорее под матерный рэп, неведомому «всемирному разуму».

Окомир молчал, привыкнув к почтительному отношению к своим думам, он не ожидал подобного отклика и не сразу нашёлся что сказать.

— Заблуждаетесь вы, Александр. Бродите как слепой по полю, смотрите, в овраг не угодите. Прислушивайтесь, как истинный русский человек, к Матери-сырой-земле, только она вас выведет на свет.

Но Великого уже нельзя было остановить:

— А что вы можете предложить? Кем-то недавно, порой на скорую руку придуманные обряды, а дальше живи как хочешь? Каяться не надо, значит греши без конца и края? А наш человек силен тем, что зрит за пеленой суматошной жизни иную, истинную. Его не обведёшь вокруг пальца, он и в ГУЛАГе мыслил о Царстве Божьем, о воздаянии за причинённое зло. Этакое святое тридевятое царство у нас получилось, никому в мире непонятное, даже нам самим. Пусть и кажется порой, что оно вышло из дурашливых детских сказочек, где человек в детстве надеялся непременно очутиться хоть на этом, хоть на том свете!

— Но моя истина — это вера наших пращуров, — по привычке заталдычил волхв, уже сожалея, что заговорил с надоедливым филологом.

— Согласен, а разве нет культа предков в нынешних мировых религиях? Разве мы не поминаем их в ежедневных молитвах, а в родительскую субботу не варим кутью на Пасху? Мы взяли лучшее, что было у вас. Вот так! Однако ваше язычество желает вновь нас раздробить на отдельные даже не страны, а племена, со своими идолами, как в фашистской Германии. А у нас, как писал апостол Павел: «нет ни Еллина, ни Иудея… Скифа, раба, свободного, но всё и во всём Христос». Нужно ли это современному многонациональному миру? А где ваш Старый Иерусалим, тот самый сакральный центр, о котором, помнится, один сказатель в девятнадцатом веке поведал собирателю фольклора Петру Бессонову? Там, мол, хранится подлинная «Голубиная книга».

— Не пришло время ещё Правде спуститься с Неба на землю, дорогой Александр…

Окомир внезапно замолк и показал дрожащим пальцем на что-то прозрачно белое, словно обрывок утреннего тумана, что отделилось от тёмных ёлок и бросилось к спорящим. Александр в недоумении повернулся в указанную волхвом сторону, но ничего не приметил.

— Что стряслось, Окомир?

— Пойдёмте скорее отсюда, мне чудится тут всякая чертовщина.

— Вот то-то и оно.

Глава 5

Первые шаги

За ужином интересных разговоров не случилось. Нервное напряжение от заключённой сделки, а ещё от приезда крупного чиновника и кражи чёрного алмаза, наконец-то спало, и теперь за столом неспешно болтали о приятном — об удачной покупке кимберлитовой трубки, о будущих алмазах, которые люди благодаря совершенным механизмам непременно вырвут из нутра здешней чёрствой земли, и ещё о скором преобразовании местных пустынных мест. Два официанта подавали множество всяких блюд из сёмги и трески, не обошлось застолье и без стейков из оленины и местных разносолов — угощали и солёными грибочками, и брусникой, и даже крабами.

В самом конце банкета разомлевший Василий Прокопьевич сообщил:

— Завтра, как обычно, жду всех на завтрак. Мы обсудим ситуацию с пропажей карбонадо. Начальник охраны просмотрел все записи с видеокамер за ту злополучную ночь, и я вам всё расскажу. Кстати, завтра также прилетает следователь и с ним полицейский, кажется участковый. Я заранее приношу извинения за доставленные неудобства, но я был вынужден сообщить властям о краже, ведь находка алмаза была зафиксирована и об его пропаже я был вынужден информировать компетентные органы. Но я надеюсь, что в течение одного-двух дней всё выяснится.

Кто-то из гостей выронил нож прямо на фарфоровую тарелку, с дивными птицами, с кобальтовыми ресницами, и тонкий звон пронёсся по всему залу. Вошли официанты, и началась привычная суматоха. Гости разошлись, шум и суета в огромном доме стихли. Только за окном по-прежнему не темнело…

* * *

Утром Алёна первая спустилась к завтраку и принялась наблюдать за странной компанией, которую собрал Морозов под высоким потолком терема. Этот метод она уже не раз применяла в школе, приходя в класс раньше всех, например после классной дискотеки, и подмечая, с каким настроением прибывают пациенты со странным заболеванием «первая любовь». После чего становилось понятно, как вчера закончилось веселье.

Первой прибыла Тамара Ильинична, затянутая в строгую чёрную юбку, словно в корсет, и в белой блузе, расшитой золотыми узорами, с клеймом известного дизайнера. Она едва заметно кивнула Алёне и буднично, по-хозяйски, расположилась за столом, будто ничего страшного не произошло и вообще в её-то жизни дурного не может быть по определению.

Следом за бизнес-леди пожаловал «чёрный офицер» — Игорь Александрович. Серый цвет его лица говорил о бессонной ночи. Даже не поприветствовав Белкину и Оскольскую, он присел в стороне от стола, напротив окна, и принялся неистово листать блокнот, время от времени что-то вычёркивая.

Спустился на первый этаж и Бугрин, в добром расположении духа. Раскланиваясь, он сел за стол, подмигнул Алёнке, как старой приятельнице. Вскоре и филолог бесшумно подошёл к столу, любезно поздоровавшись с присутствующими.

В своём обычном наряде явился Окомир, может чуть бледнее обычного. Раскланявшись, он сел и погрузился в свои мысли. Затем наконец-то вошёл хозяин и, переглянувшись с Игорем Александровичем, обратился к сидящим:

— Доброе утро! Как спалось?

— Спасибо, хорошо, — поддержали олигарха гости.

— Я с утра просчитывала нашу прибыль за второй квартал, — с вызовом в голосе отчиталась Оскольская, небрежно поправив причёску.

— Тамарочка, а вы вообще хоть когда-нибудь отдыхаете? — спросил Морозов.

— Для меня главное — это работа, вы же знаете, Василий Прокопьевич!

— Отдохнуть вам надо, дорогая Тамарочка, отдохнуть. Потерпите несколько дней, и на моём самолёте махнёте в рай, где вечнозелёные пальмы и молодые немцы.

Все усмехнулись, кроме Алёны и Великого. Волхв по-прежнему молчал, никак не реагируя на разговоры за столом, всем своим видом демонстрируя полное безучастие к людским проблемам. Вилки с ножами застучали по фарфору, но с меньшим, чем вчера, энтузиазмом.

— А могу я попросить бокал белого сухого вина? — спросил Бугрин. Я вчера немного догнался в номере, не смог сдержать радости от заключения сделки и продолжил обмывку с сотрудниками.

Морозов проникся состраданием к гостю, за ним самим в молодости водился подобный грешок — бывало, загуливал по нескольку дней и ночей, пока не образумился, после ужасного дорожного происшествия, в котором погиб пешеход.

— Сергей Геннадьевич, может, что-то покрепче подать. Виски или водку, а?

— Спасибо, думаю, легко обойдусь бокалом Пино Гриджио да кофе с минералкой. Через несколько минут я буду как огурчик.

Когда завтрак окончился и убрали посуду, Морозов подозвал к столу начальника охраны:

— Сейчас Игорь Александрович нам расскажет о том, что удалось выведать благодаря видеокамерам, установленным на втором этаже, возле оружейной комнаты. Мы вначале хотели сделать из кусков видео один фильм и показать его вам, но так будет проще, да и времени у нас в обрез. Игорь Александрович, прошу.

К столу подошёл начальник охраны, и чувствовалось, что ему неловко браться за это выступление перед столь странной публикой, но он пригладил чёрные волосы и принялся говорить:

— Я буду предельно краток и хочу уточнить, что алмаз пропал из оружейной комнаты позапрошлой ночью, в период с двадцати одного часа тридцати минут, когда я там по ошибке выключил свет, и до девяти часов пятнадцати минут, когда пропажу обнаружил охранник. Сразу поясню по поводу своего промаха, я бы даже назвал его преступным, но, по всей видимости, перенапряжение последних дней сыграло со мной злую штуку. Так вот, на наше счастье, в большей части коридора второго этажа круглосуточно горел свет и исправно работали камеры. Благодаря ним мы узнали, что около 22 часов к Василию Прокопьевичу приходил Виктор Павлович Горелов — пилот вертолёта, чтобы доложить о завтрашнем полете. Дорогой наш гость, Сергей Геннадьевич Бугрин, приходил к филологу и пробыл в номере около пятнадцати минут. Уважаемая Тамара Ильинична была у шефа вечером и утром, ещё до завтрака. Господин учёный, около 23 часов два раза прошёлся по всему этажу до номера волхва. После 23 часов, как обычно, по этажу прогуливался уважаемый волхв Окомир. И последнее: после ужина к Сергею Геннадьевичу заходила его помощница Снежана, она пробыла у него где-то половину часа. Вот и весь круг, так сказать, лиц, что были подле пропавшего алмаза. Даже не знаю, что ещё вам сообщить. У меня всё, Василий Прокопьевич.

Морозов продолжил:

— Игорь Александрович, видимо, постеснялся прибавить, что я также в тот поздний вечер заходил в комнату уважаемого Окомира.

Бугрин, раскрасневшийся после стакана сухого вина, улыбнулся, глядя на Морозова:

— Ну, у вас, Василий Прокопьевич, полное алиби — сами у себя нормальные люди алмазы не крадут. Кстати, вы его застраховали?

— Нет, Сергей Геннадьевич, к великому сожалению, не успели. Он был добыт совсем недавно, а мы ведь в такой глуши. К вечеру, как я раньше говорил, прилетит следователь и участковый с детектором лжи. Нам бы тоже надо как-то самим попробовать найти карбонадо, а то всё это может затянуться надолго. — Морозов, глядя в окно, с безразличным выражением на лице, продолжил: — Было бы неплохо найти его случайно в коридоре или ещё где-то. Какие будут у вас пожелания или предложения Даже не знаю, что и сказать в этой нелепой ситуации.

— Мне бы дать необходимые объяснения, что там ещё следует в таком случае. Обыски и срочно ехать в Москву, стряпать наш с вами договор. И главное — меня ожидает мой банкир, чтобы готовить кучу денег для вас. Мы, кстати, вчера с ним по «аське» выпили по рюмке коньяка за успех нашего предприятия.

— Сергей Геннадьевич, как известно, жена Цезаря вне подозрений, рассмеялся Морозов.

— А мои люди будут вам помогать. Так, Алёна?

— Безусловно, Сергей Геннадьевич, — поддержала шефа Белкина.

— Снежану я тоже оставлю вам на растерзание, прямо как от сердца отрываю.

— Всё будет в порядке с вашей Снежаной, не беспокойтесь, — заверил хозяин и добавил: — Более никого сейчас не задерживаю, ожидаем приезда следователя и его указаний.

Гости разошлись под колючим взглядом начальника охраны, который своим взором как будто сдирал с них кожу. Алёна с Великим оказались рядом:

— Может, отправимся на прогулку? Хочется глотка свежего воздуха, предложила девушка.

— С превеликим удовольствием.

Они вышли на улицу. Серый северный денёк, солнце из всех своих скромных сил пыталось разогреть здешний воздух, но натуги далёкого светила для здешних мест явно не хватало.

— Вот мы с вами и попали в западню. Я могла бы сегодня собираться домой, если бы не эта проклятая кража.

— А мне всё равно работать надо с этим волхвом. Надеюсь, может следователи его разговорят.

— Алёна, подожди! — Бугрин догнал парочку и отозвал Белкину в сторону.

— Прошу прощения, я отойду к шефу.

— Конечно, а я пока прогуляюсь до часовни.

Бугрин и Алёна сели на лавочку.

— В глупейшую ситуацию мы угодили.

— Согласна, Сергей Геннадьевич, а что делать? Я не брала алмаз, отдавать нечего.

— Вот я тебе и говорю, слушай — ты мой разведчик. Нет, скорее троянский конь в этой глуши. Попробуй выяснить, кто спёр это камень, мать его дери. — Я постараюсь, но кто меня уполномочит расспрашивать гостей?

— Просит сам Морозов, он окажет любое содействие. Ему на фиг не нужна эта история, такое позорище на весь мир. Ну а мы с ним с тобой рассчитаемся, сама знаешь, не обижу.

— Я согласна. Тем более, если честно, мне самой интересно, кто увёл камень.

— Я, скорее всего, завтра утром улечу, ты мне звони каждый день, рассказывай, что здесь происходит.

— Хорошо.

— Действуй, болтай со всеми и старайся понять, кто этот наглец, что обул Морозова. Но он тоже хорош — хранить такую ценность не в сейфе.

— По всей видимости, он часто доставал карбонадо, потому, далеко не убирал. Вы же не доверите охраннику ключи от своего сейфа?

— Конечно нет.

— Так и он — упрятал в шкатулку, а её всегда можно принести. А в сейфе, кроме камня, много чего лежит.

— Да, он мне сказал, что отдельный сейф для алмаза не успел привезти из Москвы.

— Ваше задание поняла и пошла его выполнять.

— Беги, а я, наверное, всё же глотну пивка, голова что-то трещит.

Белкина догнала филолога, и они пошли дальше, не говоря ни слова. Первым прервал молчание Великий:

— Вы, наверное, хотите спросить, не я ли украл алмаз?

— Не хочу, но вынуждена. Так не вы ли украли камень в доме Морозова?

Александр Васильевич сделал несколько шагов, а потом ответил:

— Конечно нет.

Ничего не зазвенело в ушах у девочки, слова филолога оказались правдой, но она и так не сомневалась в нём.

— Понятно.

— Попал?

— Попали.

— А, если не секрет, зачем к тебе приходил Бугрин?

— Давай-ка присядем, — любезно предложил филолог. — Мы говорили о волхве, он спрашивал, верю ли я ему. Я охотно поделился своими сомнениями, и он со мной согласился. Он тоже не доверяет Окомиру. Вот и вся история, ничего особенного. Мне кажется, за исключением хозяина и начальника охраны, никто здесь не верит лесному гостю.

— А можем мы ошибаемся? Может, как в священной истории, пришёл пророк, а мы его не поняли и не приняли, хорошо хоть взашей не выгнали. — Ну, мы хотя бы не кричим, как в Евангелии от Иоанна: «Распни Его», а даже наоборот — я пытаюсь понять и донести до людей то, что он хочет нам сообщить. Я тоже в юности интересовался темой славянского язычества, особенно после изучения классической мифологии Древней Греции и Рима. Мне так хотелось узнать, что же похожего было у наших предков. — И что же у нас?

— К сожалению, у нас в сонме прапрадедов не отыскалось своего Гомера или Гесиода, которые более-менее подробно описали бы местных Зевсов, Дионисов или Плутонов. Так, разрозненные упоминания в летописях, «Слове о полку Игореве» о наших Перунах да Боянах. Конечно, это обидно — у греков есть, у евреев тоже есть, а у нас только имена да прозвища. До конца неясно, кто за что отвечал и так далее, я уж не говорю про обряды. Правда, у нас девятнадцатом и двадцатом веках нашлась куча желающих придумать или додумать отечественную мифологию. Хотя, если быть честным до конца, псевдоисторические документы ещё в девятнадцатом веке стали изобретать в Европе, например чехи или швейцарцы. Будет время, посмотри Краледворскую и Зеленогорскую рукописи.

— А зачем кому-то надо что-то фантазировать?

— У каждого разные причины: кто-то одержимо создаёт свою секту, кто-то прикрывает этими «исследованиями» неистовый национализм и лютую ненависть к другим народам, кто-то зарабатывает на этом деньги или прославляет своё имя — таких, я думаю, большинство. Конечно, полно нормальных людей, плотно подсевших, как сейчас говорится, на эту тему, которые бездумно доверяют всему, что им лепечут никем не признанные лжеучителя, или что читают во всяких там «велесовых книгах» и так далее и тому подобное.

— Так, по-твоему, нет ничего хорошего в этом движении, когда люди просто изучают прошлое?

— Почему, Алёна? Там, где отсутствует вражда к другим народам и экстремизм, всё нормально, на этом держится культура. Только, мне кажется, надо помнить: замок, выстроенный на песке, вскорости смоет первый же приличный ливень. Сколько таких движений и сект было, и где они теперь. А сколько ещё будет, начиная от поклонников макаронного монстра или мёртвого попугая Кузи?

— Выходит, наш волхв ищет себе богатств?

— Кто знает его замыслы? Евгений, молодец, верно подметил, что он почему-то вышел не к рыбакам или охотникам, не к рабочим в карьере, а вот прямо каким-то чудесным образом угодил на олигарха. Конечно, у нас же в каждом лесу под деревом по миллиардеру, а под каждым кустом спрятано по миллионеру. Сама подумай, Морозов — идеальная жертва для волхва, настоящий продукт советской эпохи: вырос, судя по всему, в обычной атеистической среде, в 80 и 90 годы, как и вся страна, слегка, для приличия, воцерковился, вот и всё. День и ночь работает, да ему не до размышлений о вечном! Мне видится, такого человека легко обратить в новую религию, да ещё под соусом «истинной веры предков» и тому подобного. Что и произошло на наших с тобой глазах.

— Тогда, выходит, кто-то явно помог Окомиру и вывел его прямо на Василия Прокопьевича. Как он сам мог уследить за ним? Тут явно замешаны некие доброжелатели волхва, — предположила Белкина.

— Выискивать истину в человеческих делах — твоя задача. Я просто учёный, да и то последние годы больше педагог, чем исследователь. Но я был бы безмерно рад, если бы ошибался и Окомир действительно выдал нам настоящее дощечки, пергаменты, или, может, бересту со славянскими письменами. Вот тогда было бы настоящее послание наших предков и величайшее открытие двадцать первого века!

— Мне бы тоже было интересно с такими знаниями познакомиться, а то об этом пишут только в фэнтези, а ещё показывают в голливудских фильмах.

— О, я далёк от этого, но, если честно, то иногда тоже грешу и могу с женой посмотреть фильм, например про Индиану Джонса.

Разговор прервал крик подошедшего к ним журналиста:

— Ах вот они где прячутся!

— Женя, привет!

— Здравствуйте.

— Рад всех видеть. Надеюсь, поделитесь со мною сводками с криминального фронта, что спёрли сегодня. А то я весь погряз в пресс-релизах, статьях о великой стройке у Полярного круга!

— Новостей мало, к нам едет ревизор. Правда, в лице следака и участкового.

— В общем, мы здесь надолго, — печально добавил Хронов и как-то погрустнел. — Надеюсь, нам хотя бы оплатят пребывание на вольном поселении?

— Грозятся.

— А кто из нас под подозрением?

— Мы с Александром попали, и ещё полным-полно народу.

— Кто, например?

— Сам Бугрин, Снежана, Окомир, Тамара Ильинична, вертолётчик.

— Ну а кто под конкретным подозрением-то? — не унимался Женя.

— Да все! Алмаз стоит кучу денег, а кто, скажи мне, откажется быстро разбогатеть?

— Да, пожалуй, только Бугрин, у него денег куры не клюют.

Сидевший молча филолог вдруг словно очнулся от своих дум:

— Правда, им-то то зачем воровать? А вот мы, простые люди, выходит, все под подозрением.

Алёна наклонилась к Жене и Александру:

— Ну, давайте подумаем логически. Во-первых, Снежана. Почему бы и нет? Разбогатеть и жить где-нибудь в Италии, там жаркие итальянцы наконец-то оценят её красоту и ум. Во-вторых, лётчик. — Белкина умолкла и огляделась. — Почему бы нет. У него подозрительно вовремя сломался вертолёт. Может, он и упрятал там камень, иди его теперь ищи в глухой тайге. В-третьих, тот самый Окомир! Помните, как он смотрел на алмаз?

— Было дело, — подтвердил Великий.

— Вот именно, прямо пожирал глазами.

— А для чего ему алмаз-то? Вставить в посох, что ли? — вмешался журналист. — Получится такой умопомрачительный славянский Гэндальф.

— Ещё можно продать и на вырученные деньги содержать секту, издавать книги или сделать из камня какой-то языческий артефакт. Например, объявить его «глазом Перуна», к нему тогда толпами попрутся всякие любопытные и паломники, — предположила Белкина.

— Тогда о карбонадо расскажут в новостях, станет ясно, кто спёр камешек у олигарха Морозова, и никакой Перун не избавит от тюремной зоны, — возразил Женя.

— Верно, значит остаётся продать, ну а бабки всегда пригодятся. Вот такая получается картина, согласны?

— Забыли, — сказал Александр.

— Кого забыли?

— Тамару Ильиничну, забыли. У неё тоже глазки блестели.

— Точно. Она два раза была в коридоре — утром и вечером, — пояснила Алёна и посмотрела на Женю и Александра.

— Я с ней недавно разговаривал, взял интервью, для одного коммерческого еженедельника. Нормальная женщина, практически сама управляет рудником и всеми северными активами Морозова. Я думаю, у неё зарплата, сопоставима с доходом хорошего филиала банка. Зачем ей алмаз? В нём не сходишь в театр или ресторан.

— Может, желает стать ещё богаче. Богачи часто берегов не видят. То есть деньги ради денег, или просто вот захотелось, и все тут! Подать мне камешек!

— Да, страсть к накопительству весьма опасна, примеры из мировой литературы это подтверждают. Вот как вам гоголевская Коробочка или Плюшкин?

— Отвратительно. Так же, как Шейлок у Шекспира или Гобсек у Бальзака, — добавил Женя и сверху вниз посмотрел на Белкину — мол, знай наших. — В общем, за ней тоже надо бы присмотреть, кто знает, что у неё на уме, — подвела итог Алёна.

Филолог потёр руки:

— А вот любопытно, можно сравнить эту кражу и, например, воровство кошелька в автобусе? Для Морозова эта пропажа — всё равно что укус комара. Раз — и через час позабыл. А вот для обычного человека — это сильный удар. Кто тут более виновен?

— Вы хотите сказать, что похитивший карбонадо у супербогатого человека морально ничего не преступил? — спросил журналист Великого.

— Понятно, что вор перешёл границы закона, как и жулик в автобусе, оставивший пенсионера без денег. Но морально какое из этих двух нарушений страшнее для общества?

Алёна недоумённо не сводила глаз то с Великого, то с Хронова:

— Да оба, что гадать, оба преступили заповедь «не укради» и статью Уголовного кодекса! Любое зло должно быть наказано, на этом стоит мир. Цель, пусть даже самая благородная, не должна оправдывать грязные средства.

— Но наш вор, наверно, как-то оправдывал себя? — вслух размышлял Великий.

Хронов рассмеялся:

— Возможно, как вы и говорили, тем, что у олигарха не убудет — подумаешь, один алмазик, всего ничего.

Все трое внезапно умолкли и глянули по сторонам, но деревья, как обычно, молчали и только среди ветвей едва слышно застрекотала сорока. Первым нарушил тишину журналист:

— А что нам теперь делать, ждать, когда найдут алмаз? — спросил Женя.

— Вечером прилетит следователь, ждём.

— Тогда пойдёмте скорее ко мне пить кофе, у нас в холле отличная кофемашина, — предложил Женя.

— Да, ясность ума нам явно не помешает.

Глава 6

Ожидание

Белкиной выпить кофе не удалось. Из своего номера спустилась Снежана:

— Ого-го, тут собралась вся честная компания. Немного испорчу вам отдых. Алёну срочно ожидает Бугрин.

— Иду.

— Он ждёт тебя у себя.

Белкина отправилась в терем. Сергей Геннадьевич в нетерпении вышагивал от стены до стены мимо окон в своём огромном номере. Мягкий ковёр заглушал шаги, и в полумраке казалось, что он парит над полом.

— Так, молодец, что пришла. Значит так, я завтра точно улетаю. Не забудь, ты мои глаза и уши. Учти, договор ещё официально не подписан, наши юристы в Москве его согласовывают. Я боюсь, что здесь может произойти что-то из ряда вон выходящее и всё полетит в тартарары.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Страшно (молодёжный сленг)

2

Смотри повесть «Тресковый царёк»

3

Старое поморское название архипелага Шпицберген