Короче! Я из Сочи. Том 1

Владимир Гакштетер, 2017

В этом славном городе жили и по сей день живут мои герои. Вы можете им завидовать, ведь они обитают почти в раю. Где, как не в этом городе, жить, рожать и воспитывать детей. Но местные не считают, что им живётся легче, чем в других городах, как раз наоборот. Сочи – город-праздник, а все мы, конечно, любим праздники. Идти на работу, решать свои непростые дела в праздник кому захочется? А проблемы всё те же, как и у всех, – ежедневные заботы, минуты радости, счастья, и годы ожидания этого самого счастья. Все мои герои – просто люди, которые жили здесь ещё задолго до моего рождения, но я много о них знаю и потому пишу о них. Другие пришли в этот мир вместе со мной, и я лично встречался и слышал их истории. Они и их потомки живы и сейчас, и дай им Бог здоровья и многих лет!

Короче! Я из Сочи

Повесть

Часть первая

Барак

Мы слышали о многих чудесах, существующих на Земле, но есть одно чудо, которое всегда рядом с нами. И это чудо — Любовь!

Предисловие

Вечереет. По темнеющим улицам куда-то торопятся прохожие. Одни возвращаются домой после работы, другие, напротив, только идут на службу. А город отдыхает после жаркого летнего дня. Включились фонари на столбах вдоль улиц и во дворах, но они не могут воспрепятствовать темноте, поглощающей город. Желтая мигалка на кабине поливалки, едущей по улице, сообщает прохожим, деревьям и кустам, что их сейчас польют. Окна в домах начинают свою вечернюю жизнь, и за каждым окном она особенная, ни на что не похожая и не сравнимая ни с чем. Где-то слышатся громкая музыка, смех, двигают стульями — торжество какое-то, наверно, юбилей. А там плачет младенец — надо уже спать, а он не хочет. Может, болит что?

Каждое окно — своя история, судьба, и ни один писатель вовек не сможет написать книгу обо всех этих историях и судьбах. Но можно написать книгу о любви, о настоящей и бесконечной любви, и эта книга расскажет о всех без исключения историях, судьбах, окнах, улицах, городах.

Ведь с любви начинается всё на этой Земле. Мы любим, и от этого рождаются наши дети, которых мы тоже безумно любим и которые больше всего на свете любят маму и папу. А ещё мы любим своих родителей, учителей, наставников. Мы любим свой дом, двор, улицу, город, Родину, в конце концов.

Любовь — это то, что дал нам Бог!

Почему мы так любим смотреть на лица маленьких детей, младенцев? Да потому, что их прекрасные глазки выражают только любовь, они любят маму и весь этот мир, в который недавно пришли. В этих глазках ещё нет хитрости, лукавства и тем более зависти или ненависти, которые нередко сжигают всё хорошее в нас, взрослых. Там, где Любовь, всегда мир, спокойствие и счастье!

«Копейка»

Новенькая белая «Копейка» с транзитными номерами мчалась по горной дороге. Не совсем правильно называть её «Копейка», потому что такое название этой серии дадут позднее, а сейчас она — Ваз-2101 1975 года выпуска, и три месяца всего как с конвейера. Временами она то ускоряла свой бег, то замедляла движение или вовсе останавливалась на какое-то время. Никто из машины не выходил и, постояв немного, она срывалась с места, мчась во весь опор дальше. С первого взгляда видно, что за рулём — опытный водитель-профессионал.

Дело шло к вечеру, когда машина въехала в Туапсе. «Марина! Солнышко моё! Может, поедем в больницу, — обратился водитель к пассажирке, сидящей на переднем сиденье. — Зачем рисковать? Сейчас будет тяжёлая дорога, ты же знаешь. А вдруг прихватит, что я на дороге буду с тобой делать?» — «Нет, Серёжа! Мне уже хорошо. Давай домой поскорее. И купи бутылку минералки, во рту сушит», — ответила ему женщина.

Ещё сутки тому назад Сергей и Марина были дома, в Сочи. Утром Серёжа достал из почтового ящика извещение о том, что подошла их очередь на приобретение машины Ваз-2101, которую необходимо в течение нескольких дней забрать со станции в Краснодаре. Не заберёшь — когда ещё подойдёт очередь? Деньги давно собраны, всё готово, но есть существенная проблема. Дело в том, что Марина — жена Сергея, в положении, и пошёл уже девятый месяц. Ехать с ней в такую дорогу рискованно. Но Марина вдруг заупрямилась: «Мы с тобой столько лет деньги откладывали. Встретишь меня из роддома на машинке. Цветы купишь. Мне же до родов ещё полмесяца. Ну, Серёжа!» «Замечательно! — отвечает ей Сергей. — Значит, я сам еду в Краснодар, получаю машину, и сразу к тебе» — «Как это? Ты без меня будешь выбирать нашу машину, цвет, обивку салона? Нет! Нет! Я не согласна! — наехала на мужа возмущённая Марина. — Мы едем вдвоём. Туда на поезде — это совсем не опасно, а оттуда потихоньку и вырулим в Сочи. Дорогу мы знаем отлично, сколько с тобой поездили. Всё! По-другому не пойдёт!» А как спорить с любимой женщиной, да ещё когда в ней твой ребёночек?

В Краснодар Марина и Сергей приехали рано утром. К девяти часам они стояли в торговом отделе, а через час уже выбирали машину. Марине понравилась чисто белая машинка с серой обивкой салона. Сергей не спорил. Раз она здесь — пусть отведёт душу. Водителя обычно интересует то, что под капотом, коробка, мосты, резина, а женщине ближе обивочка салона, сиденья, прибамбасы разные, ручки на дверцах. Пока выехали из Туапсе, первые сорок-пятьдесят километров Марина ехала на переднем сиденье, но потом её немного уболтало, и она решила перебраться на заднее. Собрав все возможные мягкие тряпки, Сергей смастерил ей ложе и помчался дальше. Марина себя чувствовала хорошо.

Они поженились всего два года тому назад, но знакомы были с детства. С самого что ни на есть детства: родились и выросли в старом деревянном бараке в центре Сочи, в трёхстах метрах от парка «Ривьера». Их родители работали в строительной организации и до свадьбы жили в общежитии. Подарком от руководства на комсомольской свадьбе стали ключи от комнаты в бараке. Какое это было счастье, могут понять только те, кто жил тогда, сразу после войны, кто по самые уши нахлебался того горя, тех, казалось бы, неразрешимых проблем, трудностей.

Барак — это не слово, не только жилище, не самое лучшее в нашем, современном понимании.

Барак — это образ жизни, это начало её в полном смысле для Марины и Сергея, а также для многих других, кому довелось пожить там.

Вера

Лампочка под потолком то моргала, то вовсе гасла. Из кухни раздавался отборный мат тётки Шурки, которая в полутьме пыталась что-то готовить. По коридору, как всегда, носились мальчишки, проблемы родителей их совершенно не интересовали. Они играли в казаки-разбойники и разыскивали девчонок, чтобы «победить» их. Наконец свет погас совсем, и мат Шурки достиг наивысшей громкости и смысла. «Ну зачем так кричать», — попробовала урезонить соседку Соня из пятой квартиры. Но пытаться остановить Шурку в такой момент — всё равно что останавливать паровоз на полном ходу. «Заткнись, а то и тебе достанется», — орала уж совсем распоясавшаяся Шурка. Униженная и обиженная, кстати, в который уже раз, Соня со слезами на глазах пошла в свою комнату: «А при чём тут я? Вот грубиянка. И ходит же такая по земле. Чтоб тебя перекосило».

Услышавшая последние слова Шурка взбеленилась, как бочка с бензином от спички: «Ещё раз зайди на кухню, и посмотрим, кого перекосит!»

Лампочка под потолком вдруг сверкнула и загорелась ровным, без мигания светом. Вечерело, в барак потихоньку возвращались с работы жильцы. Усталые мужики, как всегда, выходили на лавочку покурить, поделиться новостями, обсудить проблемы, а если получится, и желательно пропустить сто граммов водочки или уважаемого тогда портвейна, конечно, втайне от жён. Женщины все, как одна, собрались на кухне. Им некогда курить и сидеть на лавочке. Нужно готовить ужин, кормить мужиков, детей — у кого они есть… Но женские языки совершенно свободны, и поэтому на кухне идут свои разборки.

Не приходит на кухню в это время только Вера из десятой. Ей некого кормить, и смотреть на все эти хлопоты женщин она не может. До сорок третьего у неё была семья: муж Женя — красавец, весельчак и баянист, на которого с интересом и завистью поглядывали соседские бабы, дети Костик и Дуняша. Были живы и родители Веры. В мае сорок третьего, когда она была на работе, а работала она на заводе по двенадцать часов в сутки, во время бомбёжки снаряд прямым попаданием уничтожил дом Веры и всех, кто был там. А были там её папа, мама и двое детей. В одну секунду их не стало, даже хоронить нечего было. Когда Вера решилась подойти к тому месту, где стоял её дом, от всего ужаса увиденного она потеряла сознание и очнулась в госпитале только через неделю. Медики уже и не надеялись, что она придёт в себя.

Она выжила, но это уже была не та Вера. Теперь она жила и работала на заводе. Ночевала где придётся, то в каморке вахтёров, то в клубе, где таких, как она, было много. Больше всего Вера боялась получить письмо от Жени. На письмо надо отвечать, но как ему сказать про всё это. Но вместо письма через месяц ей пришла похоронка. Вера почти не плакала, она уже знала, что Бог отнимет у неё и Женю. За то необъятное довоенное счастье нужно было платить. И не одна она платила — все вокруг. Почему-то ей стало даже легче оттого, что Женя не узнал о гибели детей.

Работа! Одна работа была на уме у Веры. Она занимала время, отвлекала от разных мыслей. Работа и спасала её, потому что мысль была только одна — уйти из жизни. Уйти туда, где находится вся её семья, к ним. Но появилась и другая мысль — отомстить. И она мстила, работая сутками. Беря в руки очередную заготовку мины, Вера говорила про себя: «Это вам за Женю, это за Дуняшу, это за Костика.» В какие-то моменты она думала, что уже сходит с ума, представляя, как её мины разрывают тела фашистов, попадают в их танки, и танки горят, как огромные костры. Эти костры всё время стояли у неё перед глазами. Отвлекалась от станка она только чтобы перекусить, а когда уже было совсем невмочь, спала тут же, в цеху, несколько часов. И снова за работу.

Насколько хватило бы её сил, неизвестно, но война закончилась. Стали возвращаться к станкам мужики. Завод из военного перестроили на выпуск гражданских изделий, и Вера уволилась. Город возрождался из руин и пепелищ. Но когда она видела разрушенные бомбёжкой здания, в памяти немедленно возникал её дом. Искать родителей Жени для того чтобы рассказать им, что их любимых внуков больше нет, и Жени тоже нет. Вера знала, что ещё в начале войны деревеньку, где жили Женины родители, немцы сожгли вместе с жителями. Ехать туда, ещё на одно пепелище, она не могла, но и оставаться в родном городе для неё было невозможно. Случайно узнав, что можно завербоваться, решила ехать на юг — строить город Сочи. Это сегодня многие стремятся жить в современном городе-курорте, а тогда строящийся Сочи просто задыхался от отсутствия рабочей силы.

Кроме небольшого чемоданчика с вещами, Вера увозила в мешочке землю от своего дома — теперь самую большую ценность в её жизни. Она мечтала когда-то похоронить свою семью по-человечески, с могилкой на кладбище, чтобы было к кому прийти, рассказать, как ей живётся одной, без них, как она их любит, продолжает любить и будет любить всегда, всю свою жизнь. Документы, сгоревшие в доме, Вере помогли восстановить, но не осталось ни одной вещи, фотографии мужа, детей. Всё подчистую сгорело. Как будто и не жила вовсе. Вся прошлая жизнь осталась только в её памяти.

Приехав в Сочи, Вера в тот же день явилась в отдел кадров организации, куда её направили. Рабочих рук катастрофически не хватало, особенно специалистов, и в первую очередь — станочников. Женщина, работавшая в кадрах, приходу Веры очень обрадовалась, сразу предложила ей работу в механических мастерских и тут же оформила место в женском общежитии.

В комнате, где разместили Веру, проживали двенадцать человек. Но на тесноту никто не жаловался. После пережитой войны, личных трагедий люди стремились быть вместе. Веру не очень устроила должность в механическом цехе. Она хотела живой работы на стройке, чтобы видеть результаты своего труда. И после рабочей смены она стала ходить на курсы крановщиков. Эта профессия ей всегда нравилась. А сейчас Вера выбрала кран ещё потому, что там, на высоте, легче было спрятаться от людей, остаться один на один со своим горем — так она думала.

Через три месяца на стройке уже работала новая крановщица. Но остаться один на один с собой у неё не получилось. У крановщицы нет ни одной свободной минуты. Полегче, когда в работе первый этаж, а когда пойдут этажи повыше — тут уж только успевай поворачиваться. Всё у Веры ладилось, как всегда. Плохо работать она просто не умела и очень скоро стала передовиком производства. Её ставили в пример, на собраниях вручали благодарности. На одном из таких собраний Вера и увидела нового главного инженера. Говорили, что тот прибыл из Москвы. Красивый, статный мужчина сразу бросился ей в глаза. В нём угадывалось что-то, чего совсем не было в её Жене, может, особая интеллигентность, не показная, вычурная, а та, которая в генах, в крови и передаётся поколениями. Когда он вручал Вере очередную почетную грамоту, то сказал: «Вы отличный работник, но, оказывается, ещё и очень красивая женщина. Там, наверху, вас не разглядишь.» Но, как позже выяснилось, главный инженер приехал на юг с женой.

Через некоторое время Вера решила попробовать реализовать давнюю мечту похоронить свою семью в городе, который стал её новой родиной. Идея о получении места на сочинском кладбище сразу не понравилась тамошним сотрудникам. И здесь неожиданно помог райком партии, куда Вере посоветовали обратиться подруги. Место выделили, и, мало того, были организованы похороны по всем правилам. Теперь Вера каждый выходной покупала букетик цветов и шла к своим, долго разговаривала с ними, сидя на лавочке, которую помогли изготовить на работе. А вот в женском общежитии у Веры возникли проблемы. Дело в том, что в комнате с ней жили молодые и одинокие девушки. Естественно, что все разговоры после работы и в выходные дни были о молодых людях, свиданиях, нарядах. И странно, если б это было не так. Но Веру все эти разговоры чрезвычайно раздражали. Дошло до того, что она стала приходить в комнату как можно позже — только спать.

Как раз в это время сдавали после ремонта очередной барак для семейных. Вера пошла к директору СМУ, рассказала ему о своей проблеме, о прошлой жизни, о могилке на кладбище. И директор, Михаил Абкарович, подполковник, прошедший почти всю войну, не смог отказать. Он сам был тяжело ранен на фронте, лечился в одном из госпиталей Сочи, да так и остался в ставшем родным для него городе. Через несколько дней Вере, как ценному работнику, вручили ключи от комнаты. Барак предназначался для проживания семейных строителей с детьми, но для Веры сделали исключение. Теперь у неё была комната, с пропиской, адресом. Конечно, она первым делом заперлась и вдоволь наревелась, благо никто не мешал. Одно только, что перегородки барачные тонкие, всё слышно. Ночью у кого-то кровать скрипит, а остальные завидуют.

Нужно было обживаться на новом месте. К слову сказать, комната Веры всегда блистала чистотой. И если в остальных тринадцати комнатах барака через два года завелись клопы — бич того времени, то комнату Веры они избегали. По вечерам Вера готовила себе лёгкий ужин только после того, как почти все хозяйки разойдутся по комнатам кормить свои семьи. Кухню в бараке сделали очень большую. У каждой семьи — свой столик со шкафчиком для посуды и керогазом.

Очередной Новый год отмечали, как обычно. В клубе состоялось торжественное собрание, где подвели итоги прошедшего года и наградили победителей. После собрания было запланировано выступление участников художественной самодеятельности и танцы. Вера собралась было уйти, как всегда, но подруги упросили её остаться: «Что же ты себя хоронишь? Твой муж тебя бы не одобрил. И от коллектива отрываться нехорошо. Потанцуем, а потом к тебе в гости». Девчата знали, что Вера прекрасно готовит. А на танцах к ней вдруг подошел Аркадий Борисович, так звали главного инженера. Бабий телеграф уже распространил новость о том, что главный полгода как свободен. Жёнушка не вынесла суровых строительных будней и уехала в Москву, где быстренько нашла себе любовника. Там их, тёпленьких, и застал Аркадий, внезапно приехавший в командировку.

«Здравствуйте, Вера! Разрешите вас пригласить», — галантно поклонился Аркадий Борисович. Вера танцевала со своим кавалером и замечала, как её подруги прячут глаза, с завистью украдкой поглядывая на них. А как же! Аркадий — завидный жених, и в этом деле между соперницами не бывает никакой дружбы. Засматривались на него с интересом многие женщины. А Аркадий не отпускал Веру от себя весь вечер, давая понять всем, кому это нужно, что свой выбор он уже сделал. Когда танцы закончились, он проводил Веру домой и сразу договорился на следующий вечер пойти с ней в Зелёный театр, который был, да и сейчас есть, в парке «Ривьера». Вера с радостью приняла приглашение, но только потому, что сто лет не была в театре. Она твёрдо решила не допускать сближения с Аркадием, хотя своим женским чутьём понимала, что мужчина влюблён…

Что бы ни решала Вера, как бы она ни упрямилась, но любовь — великая сила, и очень скоро они были вместе, а через год у них с Аркадием родилась дочка Мариночка. Марина стала великолепным лекарством от горестных воспоминаний Веры и не менее грустных мыслей Аркадия. Но это всё было в прошлом, а сейчас Мариночка уже сама готовилась стать мамой и ехала в новенькой машине из Краснодара в Сочи…

Хирург

Марина чувствовала себя хорошо почти всю дорогу до Лазаревской. В посёлке они остановились, зашли на рынок, купили немного еды и минералки для Марины. Отдохнула и машина. Теперь нужно было до темноты приехать домой. Марина устроилась на заднем сиденье, и машинка резво побежала по извилистой дороге вдоль побережья. Если до Лазаревской дорога была более или менее прямая, то теперь пошли сплошные повороты. Они не успели одолеть и половины пути, как Марина попросила Сергея остановиться. Она с трудом вышла из машины, походила, подышала свежим воздухом: «Серёжа! Я себя плохо чувствую, нужно побыстрее ехать. Боюсь, что начну рожать в машине. А может, я просто укачалась? Давай побыстрее». Теперь Сергей не просто быстро ехал, он гнал машину на самой большой скорости, как только мог. Но чем быстрее он ехал, тем сильнее машина раскачивалась на поворотах и тем хуже становилось Марине. Они уже были почти в Сочи, впереди остался Дагомыс, когда на одном из поворотов машина вдруг заглохла. Сергей, очень опытный водитель, в течение нескольких минут определил, что отказал бензонасос. Вечерело, и начинать ремонт было бессмысленно, тем более учитывая состояние Марины. А она уже чувствовала первые схватки, очень испугалась и стонала, лёжа на сиденье.

Приближалось неизбежное, и Сергей вышел на дорогу в надежде остановить машину. Но, как назло, на трассе никого не было. В такое время все водители стараются вернуться поскорее домой. Уже совсем стемнело, и Сергей приготовился принимать роды у жены прямо здесь, на дороге. Он снял рубашку, майку и отдал их Марине. Оба не знали, что им делать, и от этого становилось ещё страшнее. Но тут Сергей услышал звук двигателя. Он бросился на дорогу, практически прямо под колёса машине. «Какого. ты бросаешься под колёса! Жить надоело?» — заорал матом на Сергея водитель «Волги». «Слушай! Жена рожает. А у меня бензонасос гавкнулся. Ты один только можешь довезти в больницу», — закричал в ответ Сергей. «О, мужик! Тебе повезло! — говоря это, водитель уже направлялся к Марине. — Я работаю там и еду на смену. Я хирург, и как раз сегодня моё дежурство».

Бегло осмотрев Марину, врач произнёс: «У нас времени не более десяти минут. Давай её осторожно на заднее сиденье, и не возись». Сергей перенёс Марину в «Волгу», и они тронулись. Минут через двадцать автомобиль въехал на территорию Дагомысской больницы. Марину положили на каталку и увезли. Сергей, голый по пояс, сидел в коридоре. Только сейчас он вспомнил, что в незапертой машине остались все вещи и документы. Даже ключи остались в замке зажигания. Подошла дежурная сестра, дала халат: «И как это Валентин Владимирович вас нашёл. Врач он хороший, поэтому не беспокойтесь за жену. Всё будет отлично». А ещё через десять минут Серёжа стал отцом. Сестра сообщила, что родился мальчик. Конечно, Сергей, как мужчина, хотел мальчика, но жене говорил, что ему как бы всё равно. А Марина первую хотела девочку — помощницу себе. Затем вышел Валентин Владимирович: «Тебя как зовут, путешественник?» — «Сергей. А тебя — Валентин?» — «И как же тебя занесло ездить в такое время? Повезло-то как нам всем. Ещё бы полчаса, и я не знаю, что могло бы быть. Но теперь порядок. Зайдёшь к жене?» — «Можно? Да?» — «Тебе можно, как исключение, на две минутки», — ответил хирург. Марина, бледная от перенесённого стресса, от дороги и, конечно, от родов лежала уже в палате. Серёжа подошёл, обнял жену: «Поздравляю тебя, моё солнышко. Как ты себя чувствуешь?» — «У меня всё в порядке, — ответила Марина. — Серёжа! Как зовут моего спасителя?» — «Его зовут Валентин, — проговорил Сергей, присаживаясь на краю кровати. — Валентин Владимирович. Отличный парень». — «Давай сыночка назовём, как его, — Валентином. Будет Валентин Сергеевич, — Марина умоляюще смотрела на мужа. — Ведь если б не он, что было бы?» — «Здорово! Какая ты молодец у меня. Я ему сейчас же скажу», — Сергей ещё раз обнял, поцеловал Марину и вышел из палаты. Увидеть Валентина Владимировича не получилось — хирурга вызвали на операцию. Сергей, как был в халате, отправился на трассу, настало время побеспокоиться о машине. Ему повезло, от остановки отъезжал междугородный автобус. Водитель водителя понял сразу, и Сергей через пять минут уже ехал бесплатно к своей машинке. Автобус остановился как раз напротив автомобиля. Сергей вышел, поблагодарил водителя и направился к нему.

А там разворачивался свой спектакль. Рядом стоящий милицейский автобус освещал фарами Серёжин автомобиль. Двери, капот и багажник были открыты. Вокруг суетились оперативники, что-то искали, снимали отпечатки. У автобуса в окружении милиционеров стояли два щупленьких мужичка: «Начальник! Мы взяли только колесо. Ну там ещё инструментик был. Мы же всё вернули. А водителя мы не видели. Его, наверно, до нас кто-то. Ты же знаешь, мы на мокрое ни-ни.» — «Вот мы и проверим. Сколько раз я тебя, Сивый, предупреждал — попадёшься ты мне. Вот и попался. Пойдёте теперь за грабёж и убийство», — отвечал молоденький лейтенант, очевидно, старший в группе. «Товарищ лейтенант! — обратился к милиционеру Сергей. — Я хозяин этой машины. Что здесь произошло? Кого убили?» Лейтенант не без сожаления взглянул на Сергея и крикнул: «Федотов! Дай там в вещдоках документы. Убитый явился».

Пока милиционеры искали документы, к Сергею подошёл один из подозреваемых: «Слушай! Откажись от заявления! Мы ж не убивали. Если что, приезжай, всегда помогу с машиной. Век не забуду!» — «Не забудешь! Ни за что не забудешь! Кража-то всё равно есть. А иначе из-за кого мы здесь два часа, как дураки, стояли, — отодвинув Сивого, произнёс лейтенант и, повернувшись к Сергею, сказал, — ну-ка, посмотрим на тебя». Он держал в руках документы на машину, права и паспорт Сергея. «И что же у тебя произошло?» — убедившись, что всё в порядке, произнёс милиционер. «Сын у меня здесь едва не родился. Хирург из больницы помог, отвёз, да и роды принял. Без него конец нам с женой был бы. Я под неё и рубашку, и майку подложил — вот они и в крови. А вы решили, что здесь убийство.» — объяснил Сергей. «Ну, предположим, ты не врёшь, но проверить всё-таки надо. Федотов, звони в больницу, есть ли у них Долеев, поступал в ближайшее время? Да не Долеев, а Долеева», — засмеявшись, сказал лейтенант. «Есть! Мальчика родила. Сказали, хирург чудом нашел их», — через пять минут крикнули из автобуса. «Твоё счастье, что мальчика родил, а то я тебя бы в камеру.» — продолжая смеяться и отдавая Сергею все документы, сказал лейтенант. «Товарищ лейтенант! Я понимаю, что эти совершили преступление. Но у меня же сегодня сын родился, а я буду жалобы катать. У меня нет претензий к мужикам, если они вернут всё», — выпалил Сергей. «Жалеешь! — возмутился лейтенант. — А они тебя пожалели? Ну да ладно! Такой день у тебя. Слышали, мракобесы, — мигом всё на место положить и доложить! Дело на них я заведу всё равно». Милиция уехала, а Сергей, закрыв машину, спустился к морю. Постирал майку и рубашку, посидел на берегу и вернулся к машине. Теперь он расположился на заднем сиденье, там, где днём полусидела-полулежала Марина. Серёжа наконец расслабился, столько за день произошло: автомобиль купили, сына родили, обокрали машину, и вот теперь всё хорошо. Сын! Какое это счастье! Сергей мысленно уже раскладывал перед малышом гаечные ключи, отвёртки, но вдруг смешал внутри себя эти мечты… Нет! Его сын поступит в институт и станет инженером и, конечно, будет замечательным водителем. И он, Сергей, подарит ему новую машину.

Постепенно мысли Сергея переключились на прошлое. Как это всё начиналось, когда он сам был маленьким, как родители относились к нему. Представлял, как они с маленькой Мариной сидели рядом на горшках. Он, конечно, этого не мог помнить — очень мал был, но ведь это было. Как и то, что все мальчишки дружили и играли в основном с мальчишками, а Серёжа — только с Мариной. Сначала дети смеялись над ним, а затем привыкли. Любознательный Серёжа очень рано, ещё лет в двенадцать, обследовал и изучил свою подружку, а Марина — его. Удивительно, что они ничего не натворили до восемнадцати лет. Обошлось. Но их любовь возникла уже тогда. Серёжа никогда не относился к Марине, как к подружке или сестре. Она с самых малых лет была его любимой женщиной. И именно так он относился к ней всегда. Где, кто и когда мог внушить мальчишке такое отношение к женщине? Возможно, Сергей видел, как любят друг друга его мама и папа.

Он спал на заднем сиденье «копейки», и ему снился барак.

Соня

У барака была своя жизненная история. Дело в том, что раньше, ещё до войны, в этом помещении располагалась конюшня. Вокруг находились поля, сады, и кони в этих краях были единственным надёжным транспортом. Пришла война, всех коней, а с ними и коневодов, забрали на фронт, и конюшня опустела. После войны помещение приглянулось строителям, и его использовали под склад. Но однажды в СМУ произошел «бабий бунт». На приём в кабинет директора пришли женщины, работающие на стройках и имеющие детей, но не имеющие никакого жилья. Бабы пришли не одни, а каждая со своим выводком. Ситуация получилась критическая, и Михаил Абкарович сдался: «Дам я вам всем по комнате в бараке, но вы его в нерабочее время сами и отремонтируете. Материалы мои, а работа ваша. Идёт? Если да, то через неделю можете приступать». Такое решение вопроса всех устроило, и через пару месяцев старая конюшня превратилась в очень даже приличное по тем временам жильё. Стараниями директора бараку даже присвоили адрес: город Сочи, улица Ореховая, аллея номер семь.

И вот ровно первого мая 1946 года барак родился, а вернее, возродился, теперь уже как жилой дом. Новоселье праздновали сразу после первомайской демонстрации прямо во дворе. Накрыли огромный стол, принесли всё, что только могли: посуду, продукты, вино. Пригласили и начальство, ведь это благодаря его инициативе всё произошло. И хотя ещё не все комнаты были заселены, и территория не приведена в порядок, праздник получился на славу. Пели и танцевали до полуночи, но и потом никто не хотел расходиться по домам.

После сдачи барака прошло уже более четырёх лет. Почти в каждой комнате родилось по ребёнку. А кое-где успели и по два. В комнате рядом с Веры живёт та самая еврейка Соня, которую почему-то ненавидит тётка Шурка. Кстати, в тот день, когда Шурка оскорбила Соню, женщины, собравшиеся вечером в кухне, здорово отбрили её за злобный язык и предупредили, что выгонят из барака, а то и с работы потребуют уволить. Шурка в тот же вечер ходила к Соне мириться. Обиженная Соня поершилась немного, но всё закончилось, как всегда, обоюдными слезами, а затем и «по рюмочке». Мир был восстановлен!

Соня четыре года жила в бараке с двумя детьми. Её муж Миша как ушел на фронт в сорок четвёртом, так и ни одного письма или другой весточки от него не было. А год тому назад друг Миши, ехавший вместе с ним на фронт, вернулся домой и, увидев Соню, рассказал ей, что Миша и до фронта не доехал. Их эшелон разбомбили, Миша был ранен, и последний раз друг видел, как его уложили на носилки и увезли в госпиталь. Что стало с ним, друг не знал, но у Сони появилась надежда на то, что Миша жив, а значит, нужно искать его. Соня сделала запрос в военкомат и узнала, что действительно в госпиталь под Воронежем был доставлен раненый Михаил Зейдель, и он не умер, но ему ампутировали ноги. Нужно было ехать в Воронеж, но как оставить двоих детей, на кого? Помощь пришла совсем с неожиданной стороны. Шурка, зловредная баба, не дающая спуску никому, узнав в подробностях жизни Сони, о её Мише, вдруг предложила свою помощь. «Да ты не сомневайся, не ругнусь при детях твоих ни разу. Я люблю детей, но вот сколько уже мне лет, а своих не завела. Не с кем! А ты поезжай, вези своего Мишу. Даст Бог, встретитесь!» — чуть ли не со слезами на глазах просила её Шурка. И Соня поехала. Поездом до Воронежа двое суток — и там.

Отпустили Соню на работе всего на несколько дней. И вот проходят третьи сутки, а результата нет. Соня побывала в госпитале и даже видела людей, которые помнили Мишу Зейделя. Теперь она точно знала, что её муж жив, но передвигается на маленькой тележке, которая заменила ему ноги. Но где Миша живёт, адрес или хотя бы населённый пункт, Соня так и не узнала. С горестными мыслями, поникшая, она возвращалась домой. На пороге её встретила Шура с девочкой на руках. Рядом стоял, прижимаясь к Шуркиному платью, сынишка Борик. Дети обрадовались маминому возвращению, но и Шуру от себя не особенно хотели отпускать. «Мама! А нам с тётей Сулой весело было. А можно тётя Сула будет жить с нами? Мы её теперь очень любим», — ворковала маленькая Лиза. Но самым неожиданным для Сони было то, с чем её встретила Шура: «У нас тут во всём порядок, ты, Сонечка, не волнуйся. А тебе письмо пришло. Из того самого Воронежа. Ты туда, а письмо сюда. Рядом где-то вы с ним разминулися».

На душе у Сони и похолодело, и потеплело одновременно. Может, подсказка какая в письме о живом Мише, а может, добрые люди знают, где могилка его. Писала письмо незнакомая женщина: «Здравствуйте, Соня! Уже год ваш муж Миша Зейдель живёт у меня в постояльцах. Хороший мужик. Ноги ему отрезали под самые коленки, вот он домой и не едет. Уговаривала я его, но не хочет жизнь вашу молодую портить. Говорит, жена у меня красивая очень. И гордый, злится, если жалеть кто начинает. Но человек он порядочный. Тут пьяницы местные к нему зачастили. Думала, запьёт мужик, а он выпил с ними пару раз и нагнал всех. Работает бухгалтером у нас на кирпичном. Уважают его. Вы, Соня, если жизнь ваша по-другому идёт, то порвите это письмо. Я вас попробую понять и мужу вашему ничего не буду говорить. Многие бабы на него здесь поглядывают, но он ни с кем не хочет. Может, пристроится со временем. Но если нужен он, приезжайте. Грех в чужих вещах копаться, а не могу смотреть, как мужик убивается. Вижу у него фотография из Сочи, да и сам говорил мне, что он из Сочи. Высылаю письмо на военкомат, может, добрые люди помогут. Адрес мой: г. Воронеж, деревня Николаевка, Ефимцева Ульяна Никитична».

Который раз Соня перечитывает письмо, слезы застилают глаза, мешают читать, комок в горле не даёт говорить. «Ну говори же! Вижу, что жив! Да что же это, Соня, с тобой, как окаменела, — тормошила Соню Шура. — Ах Боже ж ты мой, что с ней творится. Не похоронка же!» Шура побежала на кухню за водой. «Мама! Мама! Это папка письмо прислал? Скоро приедет? А сколько у него орденов и медалей?» — без умолку щебетали дети. Соня залпом выпила стакан воды, поперхнулась так, что перестала дышать, и только через две-три минуты открыла глаза, посмотрела вокруг. Рядом Шура и дети, в дверях бабы соседские. «Миша! Миша мой нашелся!» — смогла только и выговорить она и вдруг зарыдала, заголосила по-бабьи громко, безутешно. За ней заплакала Лиза, и Борик стал крутить головой и хлюпать носом. «А вы что тут пол мочите? — нарочито грубо прикрикнула на них Шура. — У них папка нашелся, а они ревут!»

Шурка

Тётка Шурка, как её называли в бараке за её вредный, буйный характер, была совсем ещё не старая женщина. Всего-то тридцать два года. Сама сочинка, Шура с первых дней войны работала в военном госпитале. Много крови увидела, ухаживала за ранеными, как за родными. Можно сказать, каждому отдавала частичку себя, каждому находила место в своём сердце. Многие солдатики выздоравливающие и поухаживать стремились. Принимала ухаживания. Жалела их. Опять туда, под пули пойдут. Адресочек многим давала, а потом мечтала по ночам, соплями в подушку, как он явится к ней после войны живой и здоровый. Никто не приехал, не написал… И ожесточилась совсем ещё молодая баба. Перед мужиками, которых ой сколько побили на войне, молоденькие свиристелки хвостами крутят. Куда ей с ними тягаться. Так и забралась в душу мысль, что всё уже прошло. Кончилось пианино, на котором Шура замечательно играла до войны. Пела-то как! В конкурсах побеждала. Но уже сколько лет никто не слышит её голос.

А в бараке опять с электричеством проблемы возникли. То мелькает свет, то отключится совсем. Тётка Шурка, как обычно, на кухне всеми цветами радуги посылала и само электричество, и всех электриков, и, разумеется, начальство — от него все беды. И надо же, как раз в этот момент в барак пришёл новый электрик. Вся Шуркина энергия, все её изыски словесные нашли новое применение, обрели своего несчастного слушателя. Оторопевший Коля, так звали электрика, поначалу пытался хотя бы понять, о чём говорила эта женщина. Но очень скоро его смущение сменилось подлинным восхищением. Коля молчал и глаз не отводил от Шуры. Всю жизнь он мечтал и восхищался сильными женщинами. Видел их на фронте, где воевал связистом. Почти до Берлина дошёл, но по ранению демобилизовался. В комнате Коли на стене висели вырезки из журналов: женщины-герои — лётчицы, санитарки, спасающие на поле боя раненых. Именно о такой спутнице для себя и мечтал Николай. Бойкая, злая на язык, но ведь по делу, Шура очень ему понравилась. Первая встреча, знакомство не получились. Коля спросил: «А как вас зовут?» И получил в ответ ещё более бурную реакцию Шурки: «Что, жаловаться пойдёшь, электрик хренов? Ты лучше бы свет сделал, чем со мной здесь разговаривать. Ишь нашёлся жалобщик!» Пришлось Коле ретироваться. Но обиды в его душе не было, оставалось только восхищение этой женщиной. Если те красавицы, портреты которых висели у него на стене, были далеко и совсем недоступны, то Шура находилась здесь, рядом, и обладала такими же качествами сильной женщины.

На следующий день Коля, заранее узнав, как зовут Шуру, пришёл в барак. Вид у него был деловой. Шура, увидев электрика с мотком провода и инструментами, не стала, как обычно, кричать, а мирно поздоровалась и даже попросила прощения за то, что вчера накинулась не незнакомого человека. «Меня зовут Александра, можно просто Шура, а вас?» Коля увидел совсем другую женщину, очень даже симпатичную и достаточно скромную. «Да вот хочу подготовить список материалов и заняться ремонтом проводки. Зовут меня Николай, и с сегодняшнего дня я ваш электрик», — не очень решительно, как бы проверяя ситуацию, сказал Коля. «Ну вы поработайте, а через часок я вас борщом угощу. Не теряйтесь», — ответила Шура и ни с того, ни с сего вдруг смутилась. Такой Коля её никак не ожидал увидеть, и она с каждой минутой нравилась ему всё больше и больше. Он, как валенок, продолжал стоять в дверях кухни. Тут к Шурке вернулся её исчезнувший вдруг боевой дух, и она произнесла строго: «Так и будем стоять, вместо того чтобы работать?» — «Да! Да! Да! Иду», — только и сказал в ответ Коля.

Оказывается, её зовут вовсе не Шурка, а Александра! Это имя теперь победно звенело в ушах, в мозгу Коли. Всю жизнь в душе фантазёр-беспредельщик, Коля, пока осматривал электрощитки, розетки, выключатели, успел в своих фантазиях обнять, поцеловать и даже жениться на Александре. Работа была уже почти закончена, когда Шура из кухни, душевно-мягким голосом позвала: «Николай! Идите обедать». И опять дурацкая его фантазия вдруг задала Коле вопрос: «Почему это моя жена меня на вы называет?» С такой придурью в голове он и вошёл на кухню. Шура, она же Александра, в мыслях оказалась такой же мечтательницей, как и Николай: «Скромный, почти интеллигентный. Этот не схватит сразу за грудки и не потащит в свою комнату. А я с ним и не против была бы. Хороший мужик. Э-эх!» Так они бы и стояли посреди кухни, каждый со своими глупыми мыслями, если б не запах борща. У Коли от этого запаха мысли о любви сразу перестроились на мысли об обеде. Шура, уже давно не бывавшая в роли хозяйки, суетилась и старалась изо всех сил. И это ей удалось. Обед закончился тем, что Николай спросил, чем она занята сегодня вечером, и предложил пойти погулять. Надо ли говорить, что предложение с восторгом было принято.

Весь следующий день в бараке только и разговоров было, что о новом электрике и Шуре. А она, которая теперь принципиально отзывалась исключительно на имя Александра, преобразилась. Вместо затёртой, стоящей от грязи юбки и аналогичной мужской рубашки Александра надела роскошный довоенный атласный халат, в котором расхаживала, как королева. Колю бабы отныне называли не иначе как «зятёк», чем тот был вполне удовлетворён. И свет в бараке теперь не моргал.

Время — самый лучший лекарь во все времена — наградило Александру и Николая за их любовь и преданность сыном Сергеем. Да! Именно тем Сергеем, который теперь спал в своей машине, замёрз без одежды, но не мог проснуться, очнуться от воспоминаний детства.

Как только солнышко осветило всё вокруг, в том числе и машину, Сергей, едва ли не покрытый инеем от холода, выпрыгнул из автомобиля и, чтобы хоть чуть-чуть согреться, начал бегать вокруг него. Выдыхая, как паровоз, клубы пара, он выкрикивал, подбадривая себя: «Сын! Валентин Сергеевич! Маринка! А я — отец! — И снова, — сын! Валентин Сергеевич! Маринка! А я — отец!»

Согревшись таким образом, Сергей приступил к ремонту. Снять бензонасос, почистить его, продуть и поставить на место было для него просто смешно, и через полчаса машинка уже урчала, прогреваясь, довольная, что и до неё дошло дело. А ещё через полчаса она уже разворачивалась на площадке около больницы. Сергей, в помятой рубашке, непричёсанный, как бобик, но улыбающийся, как пряник, вошел в коридор больницы. «Вы к кому? — остановила его медсестра. — Можно было одеться нормально! Вы же в больницу пришли, а не на базар». — «К Долеевой», — брякнул невозмутимо Сергей. Сегодня его обидеть было невозможно. И одно только слегка расстраивало его — то, что уже прошла половина суток, как у него родился сын, а он, отец, ещё и рюмочку не пропустил. Да ладно! Всё впереди. «Разрешите мне позвонить родителям. Ведь не знают, что мы родили сына», — попросил медсестру Сергей. «Так это вас Валентин Владимирович спас, а я набросилась. Звоните, конечно», — ответила смутившаяся женщина. Сергей позвонил родителям, своим и Марины, коротко сообщил новости и пообещал, что скоро приедет. Он торопился к Марине. Как она там, как сынок?

Марина лежала в палате и, конечно, ждала мужа. Она волновалась. Как он там, что с машиной? Сергей вошёл в палату, обнял, поцеловал жену. На все вопросы сразу же нашлись ответы. Сын в порядке — растёт. Машина стоит под окном. Они сидели на кровати, обнявшись, и согревали друг друга. Марина ощупывала Сергея — как-никак ночь без неё провёл. Сергей ощупывал Марину — вчера была с животиком, а сегодня на несколько килограммов похудела, за одну-то ночь. «А помнишь, как ты из горшка вылил в печку? Какой аромат стоял два дня в комнате, — сказала Марина. — Хорошо, что у нас печки нет. Сынок ведь твой, с тебя будет пример брать». — «А ты ему не рассказывай, а то я расскажу, как ты цветочки надёргала и в кастрюлю с супом высыпала. Маме помогла. Хороший суп был?» — в тон ей ответил Сергей. «А помнишь? А помнишь?» Они долго сидели так и сидели бы ещё, но пришло время покормить наследника, и Сергея выставили в коридор.

Конец ознакомительного фрагмента.