Короче! Я из Сочи. Том 1

Владимир Гакштетер, 2017

В этом славном городе жили и по сей день живут мои герои. Вы можете им завидовать, ведь они обитают почти в раю. Где, как не в этом городе, жить, рожать и воспитывать детей. Но местные не считают, что им живётся легче, чем в других городах, как раз наоборот. Сочи – город-праздник, а все мы, конечно, любим праздники. Идти на работу, решать свои непростые дела в праздник кому захочется? А проблемы всё те же, как и у всех, – ежедневные заботы, минуты радости, счастья, и годы ожидания этого самого счастья. Все мои герои – просто люди, которые жили здесь ещё задолго до моего рождения, но я много о них знаю и потому пишу о них. Другие пришли в этот мир вместе со мной, и я лично встречался и слышал их истории. Они и их потомки живы и сейчас, и дай им Бог здоровья и многих лет!

Георгий, он же Жора, он же Гарик

И вот теперь, оглядываясь назад, я беру на себя смелость заявить, что прошлые, трудные годы прошли не зря. Всю мою жизнь я старался жить честно и поэтому сегодня мне не стыдно смотреть людям в глаза!

Георгий

Предисловие

Четырнадцатилетний мальчик бежал вдоль дороги, а когда самолёт, сделав очередной разворот, приближался к нему, падал в канаву, прямо в воду, и лежал там, закрыв глаза и чувствуя, как пули ударяются о землю рядом. Фашист наслаждался этой погоней, совершая разворот за разворотом, а мальчишка опять вставал, пробегал десять метров — и падал. Казалось, этому ужасному соревнованию с огромной машиной и сидящим в ней лётчиком не будет конца, но всё-таки парнишка добежал до камышей. Кинулся в спасительные заросли, сильно ударившись обо что-то коленкой, да так, что на несколько секунд потерял сознание. Он даже не заметил, как бросил вещмешок со своим драгоценным грузом, и теперь лётчик, потерявший живую мишень, принялся за вещмешок, который красным пятном выделялся на дороге: при очередном заходе очередью буквально изрешетил его. Затем фашист покружил недолго над местом своих «боевых» действий и улетел дальше вдоль дороги…

Понятное дело, что на войне сердца черствеют, люди ожесточаются и совершают порой чересчур жестокие поступки, но неужели у этого немца, который сидел в кабине самолета и нажимал на гашетку, не было детей, братьев, маленьких немцев, таких же милых и хороших, как и маленьких русских, которые живут в нашем понимании, в наших сердцах отдельно от событий, жизненных ситуаций, войны.

Разве убийство ребёнка может занять достойное место среди подвигов солдата?

Детство, которого не было

Жора родился 20 мая 1927 года в городе Армавире. Папа Владимир и мама Мария, а также старшая сестрёнка Александра временно снимали жильё на улице Лермонтовской, а затем получили большую квартиру на Пушкинской. Отец работал главным инженером на мельнице, которая считалась одним из важнейших предприятий города, мама была учительницей начальных классов в школе, а Шурочке исполнилось шестнадцать лет. Семья жила вполне счастливо. Глава семьи, опытный инженер, увлекался радиотехникой, сам собирал приёмники, передатчики. В то время телевидения ещё не существовало, и огромное количество людей общалось через радиоэфир. Днём и ночью радиолюбители Страны Советов обеспечивали надёжную радиосвязь между городами, с кораблями, находящимися в плавании, экспедициями… Немало часов провёл с наушниками на голове и отец Георгия.

Но счастливая жизнь внезапно закончилась. Через три года после рождения Гарика — так в семье называли Георгия — Шурочка летом отдыхала в пионерском лагере на Чёрном море и вернулась оттуда заболевшей. Брюшной тиф — страшная и очень заразная болезнь — выкашивал целые семьи. Так произошло и с семьёй Георгия. Первой умерла Шурочка, за ней папа, и последней умерла мама. Сестра матери Зина смогла уберечь Гарика, забрав его к себе задолго до смерти родителей. Она же хотела оформить опеку над мальчиком, но неожиданно вмешалась подруга мамы, обвинившая тётю Зину в религиозности.

Ещё совсем маленький, трёхлетний мальчишка, как цветочек, вырванный из земли, с оторванными напрочь корнями, в один день стал сиротой-детдомовцем, оказавшись в детском доме имени Семнадцатого партсъезда, где и прожил до восьми лет. А затем был детский дом «КВЖД». Он считался особенным, потому что дети, находящиеся в нём, были вывезены из-за границы, из Манчжурии. Это были дети разных национальностей: китайцы, монголы, корейцы, вьетконговцы, беспризорники Шанхая, Харбина.

Подошло время, и Жора пошёл в школу. Учёба велась на трёх языках: русском, немецком и английском. В этом детском доме мальчик, по стечению обстоятельств, попал в группу ребят, которые были более активными, чем другие, хулиганили, задирались с другими воспитанниками, нередко с помощью кулаков защищали себя и своих друзей. В результате его и ещё нескольких таких же трудных ребят отправили в детскую трудовую колонию, находящуюся на хуторе Банатовка Отрадненского района Краснодарского края. Это была в прошлом очень богатая помещичья усадьба, имеющая своё производство по переработке конопли, паровой двигатель, электростанцию. В хозяйстве имелись лошади, коровы, свиньи, овцы. Хутор располагался между двух оврагов, которые сходились между собой, образуя озеро с плотиной в нижней части. Дети в жаркое время купались в этом озере, очень сильно заиленном отходами соседнего заводика, перерабатывающего коноплю, и потому, купаясь, вымазывались мулякой (илом) от пяток до затылка.

Однажды в озере решил искупаться какой-то большой начальник, приехавший в командировку. Он был большим во всех смыслах этого слова: Жора с другом, решив примерить на себя его брюки, уместились каждый в отдельной штанине. Влезть-то они влезли, а вот выбраться обратно быстро не успели. Под истошный рёв хозяина брюк и хохот окружающих мальчишки были отправлены в карцер, в качестве которого приспособили обычную комнату, да ещё и с разбитым стеклом в окне. Этим Жора и воспользовался. Протянув руку в отверстие, он вытащил один гвоздь, выставил стекло и вылез в окно на улицу. Как раз в это время грузили обоз с товаром, вот мальчишка тайно и забрался между тюками волокна и на следующее утро был уже в Отрадной, где его сразу задержали и определили в вагон-приёмник.

В приёмнике Жору повозили по краю, почему-то миновав Армавир. Жил он в Пашковском детдоме, а затем был детдом станицы Красноармейской. Уже оттуда его перевели для дальнейшего трудового воспитания в рыбколхоз имени Первого мая, где председательствовал Игнатенко — в будущем командир партизанского отряда.

Война

Но тут началась война, и жизнь резко изменилась. Жора был определён в шестую бригаду прибрежного лова, которая находилась совсем рядом с рыбзаводом «Ачуевский». В бригаде он находился на полном обеспечении, получал паёк — полбулки хлеба, которого вполне хватало. Кухарка готовила для всей бригады, а людей в бригаде насчитывалось около тридцати человек. Жили все в двух комнатах с отдельными прихожими. В женской половине находились 10–12 человек, а остальное место занимали взрослые мужчины и три семейные пары. Рыбакам выдавали спецкостюмы из бязи и бахилы — парусиновые сапоги. Всё это варилось в рыбьем жире, чтобы ткань не пропускала воду.

Через речку от рыбзавода была станция МРС и хранились горюче-смазочные материалы. Уже в начале 1942 года эту станцию начали бомбить. А ещё перед новым 1942 годом на лёд Азовского моря совершил вынужденную посадку самолёт ТБ-3. Лёд ещё был тонкий, и колёса, конечно, сразу провалились под воду, самолёт скапотировал и погнул винты, но в остальном был исправен. Бригада разбирала рыбацкие постройки, все таскали брёвна, укладывали настил, чтобы самолёт смог взлететь. Делать это нужно было срочно, потому что немцы могли обнаружить и уничтожить самолёт. Никто на юный возраст не обращал внимания, и работать мальчишкам приходилось наравне со взрослыми. Самолёт тогда спасли.

Примерно в мае им пришлось покинуть уже изрядно разбомбленный Ачуев. Немцы наступали, и бригада вместе с оставшимся населением Ачуева на двух баркасах и катере перебралась в станицу Гривенскую. Правление колхоза находилось в посёлке Плавни. Почти вся Кубань уже была оккупирована фашистами. Но Жору не бросили, а определили на жительство к кухарке бригады тёте Паше. У неё было трое детей, сын Гришка работал с Жорой в бригаде, а две дочки жили в станице, куда все и переехали. В станице было всего несколько человек немцев, они никого не трогали, и их как будто никто не замечал. Однажды рано утром вдруг раздались взрыв и выстрелы, все притихли в своих хатах. Позднее выяснилось, что две тачанки с пулеметами потихоньку подъехали к правлению, обстреляли, убили находившихся там немцев и умчались. Поговаривали, что это партизаны Игнатенко не дают житья фашистам. И через месяц после этого случая приехали немцы, несколько машин и подвод, и стали налаживать переправу. Раньше в этом месте ходил паром — две лодки с настилом из досок. Через реку перетягивали трос, по нему паром и передвигался. Как раз в это время утром тётя Паша позвала Жору в дом и говорит: «Жора! У нас закончились продукты, нет муки. Ты бы сходил в Николаевку. Подойдёшь к первой хате и спросишь Лягушку, так зовут живущую там бабульку». Ему, как старшему, пришлось согласиться.

До Николаевки было 10–12 километров. Жора вышел ещё на рассвете. В сумку тётя Паша положила связку рыбца, два балычка и ещё что-то по мелочи. «Это, — сказала она, — у Лягушки обменяешь на пшеницу, муку, картошку». Когда мальчик пришел в Николаевку, уже вовсю занимался день. Заметил много всадников. Спросил, где живёт Лягушка, и ему показали хату около кургана. Лягушкой оказалась старуха, горбатая, головой и лицом в точности похожая на лягушку. Она сказала, чтобы мальчик дождался темноты и уходил, но затем разрешила остаться до утра, потому что ночью он мог легко заблудиться. После этого старуха куда-то ушла, но скоро вернулась и приказала, чтобы Жора уходил немедленно. Оказалось, что в кургане, который располагался рядом с её домом, незадолго до прихода немцев спрятали колхозное зерно, пшеницу, кукурузу. Старуха прокопала подземный ход в курган и потихоньку брала зерно, которое раздавала по селу. Но, видно, кто-то донёс, и когда она в последний раз полезла в курган, её выследил постоялец-румын. Он вызвал солдат, которые как раз в это время грузили мешки с зерном в машину. «Скорее уходи, пока они тебя не заметили, им не до тебя сейчас, меня они, может, не тронут, а вместе с тобой могут и расстрелять», — сказала старуха, и Жора не стал себя долго упрашивать.

В Гривенскую он пришел под утро. Тётя Паша уже беспокоилась. Немцы в станице искали мальчишку. Оказывается, днём был взорван паром. Как рассказала тётя Паша, когда паром был посередине реки, из камыша на большой скорости выскочила маленькая лодка, ею управлял мальчишка, такой же по возрасту, как Жора. Парнишка и взорвал паром, спрыгнув с лодки в воду в последний момент. Тётя Паша сказала, что Жоре надо уходить, потому что он не является её родственником, а немцы разбираться не будут, достанется и ей, и её детям.

И вот Жора, оставив тёплый дом, добрых людей, к которым уже успел привыкнуть, без каких-либо документов отправился в дальний путь: в Армавир, где жила тётя Зина — родная сестра его мамы.

Дальний путь

За Николаевкой, примерно через полдня пути, начинался Старостеблиевский шлях. Представьте себе: ровная, как стрела, дорога с насыпью около метра и глубокие кюветы с обеих сторон. На километры — ни души, ни попутчиков, ни встречных, а вокруг огромной стеной стоят камыши. Две ночи он ночевал, сидя на краю кювета, выбрав место посуше.

Заканчивался второй день путешествия. Усталый Жора медленно брел по обочине дороги, когда из облаков совсем близко от него вынырнул самолёт. Он летел вдоль дороги очень низко, так низко, что почти касался крылом камышей. Мальчик намерение лётчика почему-то понял сразу, бросил свой вещевой мешок, пробежал метров десять в сторону камышей и бухнулся в канаву, прямо в воду. Самолет кружил над ним, и каждый раз он, пробежав совсем немного и падая в канаву, слышал гулкий звук, как по барабану: бу-бу-бу. Самолёт пролетал, а Жора ещё сильнее прижимался к земле, затем вскакивал и, пробежав немного, опять падал. Наконец он добрался до камышей, бросился в них и при этом больно ударился коленкой обо что-то, да так больно, что на несколько секунд потерял сознание. Лётчик, видно, от скуки решил пострелять по мальчишке, а когда потерял живую мишень, отыгрался на вещмешке, сделанном из чехла матраса с полосками белого и красного цвета, — отличная мишень для фашиста. Самолёт полетел дальше, а Жора попытался подняться. Очень сильно болела коленка, он ощупал её и предмет, о который ударился. Это оказался немецкий «шмайсер». Автомат был чистый, совершенно сухой, и в голове Жоры вдруг разыгрался мальчишеский безрассудный азарт. Он взял в руки автомат. До войны ему, как и многим другим мальчишкам в то время, много раз приходилось стрелять на стрельбищах из винтовки.

Пролетев несколько километров, самолёт развернулся и снова летел над дорогой и камышами. Жора вдруг вспомнил, как они с мальчишками играли в войну, как он стрелял из деревянного ружья по фашистам. Это было так просто и совсем не страшно, даже весело. И сейчас ему казалось, что у него в руках то самое деревянное ружье, и это игра. Ненавистный фашист приближался, Жора прицелился и нажал на курок. Он готов был сам, как в игре, прокричать: «Бу-бу-бу», — но внезапно автомат затрясся в его руках, раздались громкие выстрелы, приклад соскочил с плеча и больно ударил в грудь. Короткой очереди было достаточно, чтобы самолёт резко взмыл в небо и исчез. Игра началась и быстро прекратилась, уступив место ужасу. Теперь Жора уже всерьёз испугался, зная, что его точно будут искать, найдут и расстреляют. Что он, мальчишка, мог сделать против фашистов, у которых в небе самолёты, а на земле много солдат с собаками? Силы оставили его, и он долго ещё неподвижно лежал в камышах. Издалека снова раздался гул самолёта. Теперь фашист не так смело летел над дорогой, держался повыше, но было ясно, что он высматривает в камышах того, кто в него стрелял. И понятно, что по рации он уже сообщил об обстреле.

Самолёт улетел и больше не возвращался. Жора перестал трястись от страха, успокоился и стал соображать. Во-первых, нужно уничтожить оружие — и он забросил автомат так далеко, как только мог, в протоку. Во-вторых, убраться от этого места подальше. Жора встал и тут обнаружил, что коленка распухла, очень сильно болит, и поэтому быстро идти он не сможет. Убедившись, что вокруг никого нет, он подошел к вещмешку. На дороге рядом были видны следы от снарядов, а в самом мешке застряли две пули. (Эти две пули Жора будет хранить потом всю жизнь). К счастью, совсем недалеко он нашел притопленную деревянную лодку. На ней и перебрался на другой берег протоки, так же густо заросший камышом. С большим трудом он выбрался на крутой берег и оказался в поле, по краю которого росли осока и ивняк. Уже стемнело настолько, что плохо стало видно и противоположный берег, и протоку. На краю поля начиналась посадка. Там росли большие акации вперемешку с другими деревьями, и в промежутке между стволами Жора заметил небольшой шалаш. Когда до шалаша осталось метров десять, оттуда вдруг с лаем выбежал щенок-дворняжка. Жора обрадовался, что рядом есть люди, но шалаш был совершенно пуст, и лишь в углу его лежала большая тряпка, под которой, очевидно, щенок и прятался. Он бросился Жоре под ноги, скулил, повизгивал и, подпрыгивая, пытался лизнуть мальчика в лицо. Жора позволил ему это, сев на тряпку. Они познакомились и сидели в обнимку. Собаки имеют удивительное влияние на самых вредных и злых детей. Бескорыстные, надёжные существа своей искренностью и преданностью не раз доказали, что могут быть лучше любых друзей. И теперь судьба свела мальчишку и собаку — эти два одиночества в старом полусгнившем и заброшенном шалаше на краю поля и, казалось, на краю света.

Луны не было, и темнота поглотила всё вокруг. Стало страшно, а после сегодняшних событий Жору просто трясло. Неожиданно его маленький друг стал принюхиваться и лапой царапать вещмешок. Пёс учуял еду, и Жора тоже почувствовал сильный голод. Он развязал мешок, достал хлеб, отломил кусок и дал щенку, который, молниеносно проглотив кусок, нетерпеливо стал лапой тормошить Жору, требуя продолжения банкета. «Друг мой! Вы тут не один, и я тоже хочу есть», — сказал Жора и вдруг ощутил прилив такого тепла и счастья оттого, что рядом была собака. Он никогда не думал, что будет разговаривать с животным, как с человеком, и это окажется так приятно. Он дал пёсику приличный кусок рыбца, и тот, несмотря на соль, принялся грызть твёрдую рыбу, как мальчишка грызёт самую лучшую в мире конфету. Перекусил и Жора. Они почти наелись и теперь должны были хорошенько отдохнуть. Завтра будет новый день и второй день их дружбы. И через несколько минут мальчик и собака спали, прижавшись друг к другу. Из-за туч выглянула луна, и в шалаше стало светло и уютно, как в доме. Но друзья крепко спали и ничего этого не видели.

Жора видел во сне, как они с папой на стадионе запускали планер. Папа сам его сделал по чертежам из журнала. Раскрашивали планер они вместе с Жорой, и поэтому окраска была местами ровненькая и красивая — там, где красил папа, а местами неровная, бугристая — где красил Жора. Они бегали по стадиону, пытаясь поднять в небо самолётик, а он не слушался. Помог внезапный порыв ветра, и упрямый планер резко взмыл в небо и застыл там, в воздушном потоке. Жора ни за что сам не удержал бы шнур, но рядом был папа. Они вместе то отпускали шнур, и планер снижался, то натягивали его, и планер поднимался выше. Жора представлял себя лётчиком, управляющим огромной машиной, парящей высоко в небе, настолько высоко, что его самолёт с земли казался маленьким планером. Он летел под самыми облаками и смотрел сверху на землю, город и стадион, видел бегающих маленьких людишек. Затем он представил себя руководителем полётов, полковником, а может, даже и генералом, который приехал из Москвы проверить достижения лётчиков. Но вдруг самолёт-планер стал пикировать прямо на генерала-Жору, и он услышал знакомое «бу-бу-бу». Пули свистели рядом, а одна из них попала прямо в генерала. Падая, Жора видел, как к нему бежали папа, мама и Шурочка. Совсем рядом залаяла собака, потом она почему-то громко завизжала и умолкла. От боли мальчик потерял сознание.

Он не знал, что ранним утром к протоке подъехали грузовики с солдатами, которые, развернувшись цепью, пошли вдоль камышей с двух сторон протоки. С помощью огнемёта они поджигали камыши, близко подступившие к дороге. Иногда раздавались выстрелы, фрицы не церемонились, стреляя во всё подозрительное. Один из них, увидев шалаш, свернул к посадке. Подойдя поближе, он хотел заглянуть туда, но неожиданно из шалаша выскочил щенок и с лаем набросился на немца. Собака защищала своего спящего друга. Немец, не задумываясь, выстрелил в собаку и, повернувшись к шалашу, выпустил туда длинную очередь. К счастью, Жора лежал в углублении под тряпкой, пули просвистели высоко над ним, но одна из них попала в доску. Большая щепка, отскочившая от доски, глубоко вонзилась в затылок мальчика. Жора, даже не успев проснуться, потерял сознание. Это его и спасло. Немец выругался, заглянул в шалаш и, не увидев ничего подозрительного, пошел догонять своих.

То ли проснувшись ото сна, то ли очнувшись после ранения, Жора в первые минуты ничего не мог понять. Он прекрасно помнил, где он, понимал, что планер, папа, мама и Шурочка были во сне. Там же, во сне, в него стреляли. Но откуда на голове кровь и сильная боль в затылке? Он ощупал себя и вытащил из головы щепку. Оторвав кусок тряпки, мальчик, как мог, замотал голову и, убедившись, что кровь больше не течёт, поднялся. Щенка рядом почему-то не было, и мальчик вышел из шалаша. Первое, что он увидел, — это лежащий рядом с шалашом шерстяной комочек: всё, что осталось от его друга. Жора понял: планер и его семья — это был сон, а лай собаки и свист пуль наяву. Маленький друг, только-только познакомившись с человеком, не задумываясь, отдал жизнь за него…

Жора не плакал. Дети того времени плакали не часто, но от этого их страдания были ещё сильнее. Мальчик нашел углубление в почве, положил туда уже остывающее тельце своего спасителя и палочкой, как мог, прикопал его. Ещё немного времени ушло на то, чтобы оторвать от тряпки верёвочку и сделать небольшой крест для могилки. Теперь Жора торопился, ведь немцы могли вернуться с собаками и найти его. За посадкой в протоку впадал довольно широкий чистый ручей, около которого уже были видны огороды. Метров через пятьсот начинался какой-то хутор, и Жора направился туда. Он шел по воде, чтобы собаки не могли выследить его по следам. Раньше здесь был небольшой пляж. Тёплый песок, большие камни, выложенные для костра, — всё говорило о том, что здесь людям было весело. Было!

Жора не стал заходить в первую хату, пропустил и вторую, а когда поднялся на мостки около третьего участка, его окликнул женский голос: «Мальчик! Что ты тут так рано делаешь? Немчура вокруг, кого-то ищут, стреляют. Заходи скорее во двор, не дай Бог, увидят, попадет и тебе, и мне!» Молодая женщина стояла возле изгороди и жестом звала Жору подойти. Они вошли в дом. Женщина, проворно достав из шкафа штанишки, майку и рубашку, скомандовала: «Быстро снимай всё с себя и одевайся. Сынок мой, такой же, как ты, из дома сбежал. Наверно, в партизаны подался. Колькой зовут. Так что вдруг придут немцы проверять — ты мой сынок Колька. Понял?» Жора переоделся и присел за стол. «Меня зовут Катя, — сказала хозяйка, присаживаясь рядом. — Ел-то ты когда в последний раз?» «Вчера вечером здесь недалеко в шалаше. Там ещё щенок был, его фашист застрелил утром», — ответил Жорка, и вдруг всё его мужество закончилось, и детские слёзы потекли из глаз. «Что собаку-то жалеть! Вон сколько людей сгубили вороги проклятые», — воскликнула Катя, обнимая дрожащие плечи Жоры. «Он меня спас от смерти, а я даже не знаю, он это или она. Ему пуля, а мне только щепка в голову попала», — сквозь слёзы рассказывал мальчик. Катя осмотрела рану, протёрла её самогонкой и не стала забинтовывать: «Ничего страшного нет. До свадьбы заживёт. А вот с бинтами будет подозрительно. Пусть лучше так».

Трое суток Жора жил у Кати. Никто к ним не заходил, практически за это время Жора увидел на улице двух женщин-соседок и старика. Он уже собирался попрощаться с радушной хозяйкой и отправиться дальше, как на хутор нагрянули фашисты. Полицейские стали сгонять жителей в центр, где стояли пустые грузовики. Катя успела сказать Жоре, чтобы он бежал через огороды в камыши и пересидел там. Мальчик выскользнул в окно и ползком добрался до ручья. И опять камыши спасли его. Полицейские знали, что Катя живёт одна, и поэтому тщательно не искали никого в доме. Только на следующий день Жора осмелился выползти из своего укрытия. Он слышал вчера шум, крики людей, плач женщин. Затем загудели машины, они уехали, и всё стихло. Жора вошел в дом, Кати там не было. Он пошел по улице к соседке. Плачущая старушка рассказала ему, что на улице остались четыре старушки и одноногий дед. Остальных увезли на станцию для отправки в Германию. Жора вернулся в дом, собрал кое-какие продукты и через огороды вернулся к протоке. Он опять шел по дороге, но теперь при появлении людей или машин сразу прятался в камыши.

Путешествие по Кубани

Через день он уже входил в станицу Старостеблиевскую. Широкая улица обсажена деревьями в два ряда. Жора шёл и озирался по сторонам, и вдруг его окликнули. «Ви! Ком!» — один из двух солдат на повозке пальцем показывал на него (позже он узнал, что это были румыны). Жора остановился, повозка подъехала к нему, и солдат, взяв Жорин мешок, стал рыться в нём, а затем вытащил оттуда главную ценность — осетровый балык. Мальчик пытался объяснить, что якобы идёт из Ейской тюрьмы (такую он себе придумал легенду), и изобразил пальцами решётку, но солдату это уже не надо было. «Гут! Гут!» — сказал он, отдавая опустевший мешок, и направился к повозке.

Сколько этот мальчик — небольшого роста, худой, как скелет, без документов — прошёл населённых пунктов, рискуя в любом из них быть арестованным или просто убитым, он не считал, но в конце концов прибыл в Краснодар. Здесь Жора узнал, что формируется поезд в Армавир. Отстоял очередь в кассе, купил билет и направился с группой стариков и женщин с детьми к поезду. На путях стояли пульмановские вагоны без крыш и лавок. Но как только люди устроились в вагоне, подошли немцы и выгнали всех. Люди толпой пошли к кассе, которая оказалась закрытой, и вся эта группа направилась вдоль железной дороги пешком к станции Васюринской. По пути на берегу водохранилища находилась бахча с гигантскими арбузами. Они были такие огромные, каких Жора в жизни никогда больше не видел. Стояла жара, и всем очень хотелось пить, поэтому получилась вынужденная остановка. Собрались продолжить путь лишь к обеду. Шли они довольно внушительной группой, а на дороге их обогнала немецкая бортовая, крытая брезентом машина, которая неожиданно остановилась. Из кабины вышел немец, молча открыл задний борт и подставил лестницу. Знаками он пригласил всех садиться. Бабы сначала испугались, но что делать, решились, и так набралась полная машина. Быстро, без остановок немец привёз людей до самого Усть-Лабинска. Перед въездом в город он, указывая на шлагбаум, объяснил, что дальше везти не может. Люди вышли, поблагодарили его, хотели заплатить, но денег немец не взял.

Так толпой они и вошли в город. Мост через Лабу был взорван. Кто-то стал пробираться по уцелевшим балкам и опорам, а остальные нашли человека с лодкой и за пятьдесят рублей стали переправляться по двое. Дело шло к вечеру, и на краю станицы Некрасовской они подошли к огромному стогу, метров тридцать или больше в длину, широкому и высокому. Вся группа решила заночевать в нём. Кое-как улеглись, и через пять минут весь стог храпел. Утром компания разделилась на несколько групп. Кто-то предлагал одну дорогу, кто-то другую, а Жора поднялся и молча пошел своим путём. Он побаивался такого большого количества людей. Слишком заметно для немцев, от которых всего можно ожидать. Но тут его догнал парень, спросил, куда идёт. Узнав, что в Армавир, решил идти с ним. Жора не возражал — вдвоём веселее.

Сейчас, по прошествии стольких лет, стоит подумать о том, какие резкие изменения происходили с людьми в то время. Вот дорогой идёт группа людей. Редко кто отрывисто что-то спросит или ответит так же коротко. И всё! Никто не пожалеет, не посочувствует. У всех беда! Этих людей немцы прогнали с родной, обжитой земли, они увидели смерть, и она каждую минуту летала над ними! И Жора, бездомный мальчишка, тоже всё это видел и был таким же, как они… Ни Жора у парня, ни парень у Жоры не спросили даже имени, а как хотелось бы сегодня встретиться с ним. Жив ли? Кем стал и где живёт? Но сколько таких безымянных попутчиков было на его пути — не сосчитать.

Весь следующий день они шли вдоль реки. Жора только запомнил, что на том берегу была большая белая скала, вся изрытая птичьими норами. Так они вышли на какой-то бугор. Рядом — глубокая балка, дорога, вдали едет немецкая машина, а по дороге человек скачет на лошади. Тишина. И вдруг это безмолвие нарушает грохот взрыва: там, внизу, машину подбросило, и из неё повалил чёрный дым. В который раз приходится менять маршрут, но без сожаления. Всё-таки бьют немцев наши! Так попутчики за день прошли станицы Темиргоевскую, Новомихайловку, а там уже и до Андрее-Дмитриевской было совсем недалеко. Но происшествий и здесь не удалось избежать.

Вечерело, ребята, усталые, брели по дороге. Увидели, что на самом краю леса, недалеко, стоит танк, такой маленький, с открытыми люками. На переднем крыле лежит металлическая коробка и в ней несколько снарядов. Посмотрели и пошли дальше в поисках ночлега, а уже на краю станицы пристроились под навесом с сеном. Но поспать долго им не удалось. Через два часа оттуда, где стоял танк, послышались шум и разговор. Рядом с танком остановились два немца на мотоцикле. Пришлось подняться и идти к ближайшим холмам, от беды подальше, но, пройдя совсем немного, они услышали выстрелы, обернулись и увидели около танка убитых немцев. Танк был весь объят пламенем. Быстрым шагом ребята устремились подальше от этого места и вскоре были в Андрее-Дмитриевке. Кое-как переночевали на огородах и утром двинулись вперёд.

Армавир был уже совсем рядом. Недалеко от первого переезда они увидели на дороге старика с бричкой и попросили подвезти. Дед согласился, и ребята, уставшие от долгого пути, с удовольствием уселись в бричку. Не успели они проехать совсем немного, как из посадки вышел мужик в длинной шинели. По всему было видно, что это советский солдат или партизан. На груди у него висел автомат ППШ. Жора такой автомат видел в первый раз. Солдат велел загнать бричку в посадку и всем зайти туда же. Сам он остался на дороге. Не прошло и двух минут, как через переезд проехали две машины ЗИС-5 с накрытыми брезентом какими-то странными установками.

Конец пути

Они здесь, рядом! Свои, советские! От счастья сердце готово было выскочить из груди. Значительно позже Жора увидел такие машины и узнал, что это были знаменитые «Катюши». Что они делали в тылу немцев и как туда попали, неизвестно, но, возможно, их перегоняли, чтобы спрятать в лесу. Мужик с автоматом сел в последнюю машину и уехал, а путники продолжили свой путь. Армавир был уже на горизонте.

Жора вошел в город со стороны колодочной фабрики. Со своим безымянным попутчиком он расстался ещё около въезда в город. Тот пошёл своим путём, а Жора добрался до мебельной фабрики, вышел на улицу Энгельса и понял, что заблудился, ведь ему было всего три годика, когда умерли все родные, и начались его скитания по детским домам. Пришлось расспрашивать прохожих, где находятся стадион и парашютная вышка. Он устал и присел на камень у входа в какой-то дом. Сидит, жуёт кусочек вяленой рыбы — челбуха, думает, куда же идти, а тут из калитки выходит женщина. Вдруг она вскрикивает и бросается к Жоре: «Гарик! Гарик! Откуда ты здесь!» Это была Екатерина Михайловна Майорова, подруга мамы — Жорин добрый и одновременно злой гений. Это по её настоянию мальчишку определили в детдом из-за того что родная тётя Зина — верующая. Ослеплённые революционными идеями люди совершали ошибки. Но ведь она хотела, как лучше. Екатерина Михайловна схватила Жору за руку, потащила во двор. Собрались соседи, и она всем объясняет, кто он, и что раньше он часто приходил в этот дом. А сама затопила печку, послала за тётей Зиной в детский садик, где та работала, сняла с Жоры всю одежду и бросила в печку, нарядила его в какой-то халат. Пришла тётя Зина, увидев племянника, сразу разрыдалась, а когда он рассказал, откуда шёл, она упала в обморок.

Всё это происходило в конце октября 1942 года, а вышел Жора из Гривенской в начале сентября. Выходит, он прошёл за это время более трёхсот километров. Было от чего тёте Зине потерять сознание.

Буханочки

События развивались стремительно. Немцы наводили в городе свой порядок, вывозили в Германию всё, что могли, в том числе людей. Даже кубанскую землю вывозили эшелонами. Но самым ужасным были систематические расстрелы, особенно евреев. За полгода оккупации Армавира с 8 августа 1942 года по 23 января 1943 года фашисты расстреляли 6680 жителей города, разрушили 1175 зданий. Тётя Зина в то время жила в квартире Жориных родителей, занимая три комнаты. Жоре нужна была одежда, и Екатерина Михайловна раздобыла где-то костюм, пальто, ботинки, шапку, и таким образом он оделся. Но когда мальчик в первый раз надел пальто, в боковом кармане обнаружил шестиконечную еврейскую звезду. Он понял, что все эти вещи сняты с евреев, убитых фашистами.

Однажды Жора шёл по городу, спускался с дороги по лестнице со стороны сквера. Впереди его, метрах в пяти, прогуливался молодой, щеголеватый офицер-эсэсовец. И вдруг мальчик обратил внимание, что немец передвинул кобуру пистолета на поясном ремне вперёд. Сообразив, что он готовится стрелять, Жора быстро стал переходить на другую сторону дороги, но, не дойдя и до середины её, услышал сухой щелчок. Оглянувшись, он увидел, как по откосу медленно сползает старик с бородкой-клинышком, а на лбу у него расползается струйка крови. Эсэсовец, спокойно укладывая пистолет в кобуру, обходил несчастного старика. На улице никого не было, и никто не заставлял этого недочеловека убивать старика.

А однажды Жора сам оказался в критической ситуации, и только случай помог ему избежать судьбы того несчастного. Он шёл по улице, почти в том же месте. Мимо проезжала машина с открытым задним бортом. В кузове лежали мешки, один из которых развязался, и из него вывалились несколько буханок хлеба. Маленькие такие буханочки. И дёрнуло же мальчишку взять две штуки… Водитель увидел это, остановился, вышел из машины и, схватив Жору за руку, посадил в кабину и отвёз в полицию. А полиция находилась в том доме, в котором до войны размещался детский дом имени Семнадцатого партсъезда. Жора отлично знал это здание, ведь в нём он прожил до восьми лет. Поместили его в подвал, где уже сидели человек пять или шесть арестованных. В этом подвале раньше была столярная мастерская, и два окна выходили на безлюдную улицу. Жора хорошо помнил, что через одно из окон в подвал заносили станки, длинные доски, и поэтому рама окна вместе с решеткой была съёмная и держалась на четырёх стальных штырях. Мальчишка рассказал об этом товарищам по несчастью. Окно действительно висело только на штырях, и немцы, к счастью, не проверили его. Никто из арестованных не хотел испытывать на себе немецкое правосудие, и очень скоро Жора, оглядываясь, бежал по улице, огородами и пустырями, к себе домой. Скорее всего, немцы отправили бы его в лагерь, и неизвестно, выжил бы он там…

Наши

Ясное морозное утро 23 января 1943 года. Слышна не очень далёкая канонада. В городе спокойно, ни криков петухов, ни лая собак. Петухов всех уже съели, а собак поубивали немцы. Совершенно безлюдные улицы. Даже дым поднимается далеко не из всех труб. Но напряжение и ожидание последних недель как бы повисли в воздухе. И вдруг раздаётся женский крик: «Наши!» Его подхватывают сразу с нескольких сторон. Наши! Наши! Наши! Все выскочили на улицу. На развилке улиц Володарского и Карла Маркса стоит солдат, совсем молоденький, в ладном полушубке, в кубанке с красной лентой, с автоматом в руках — наверно, разведчик. К нему устремляются с разных концов улицы люди, много людей. И откуда только взялись? Толпа шумит, ликует: «Наши пришли!» А в это время по улице Энгельса уже шли машины, подводы — это партизаны. И вскорости на улицу Карла Маркса вышла группа солдат и офицеров. Люди окружили их, повели к стадиону. Там была парашютная вышка, а около неё немецкая машина-душегубка. В ней находились последние заключенные, которых немцы задушили, но не успели убрать, так быстро убегали. Солдаты увезли душегубку, а на стадионе установили зенитную батарею из четырёх орудий. Их закопали в землю по краям стадиона. Зенитчицы, молодые девушки, так быстро развернули свои орудия, что очень скоро смогли открыть огонь по самолёту-разведчику. Не сбили, так как он был далеко, но немец не зря прилетал. Рано утром раздались рёв и грохот, это два немецких самолёта сбросили бомбы на стадион. К счастью, там никого в тот момент не было. Но фашисты, кроме того, сбросили на город несколько сотен мин. Они были очень похожи на банки со сгущенным молоком. Стоило открыть такую банку или сильно ударить по ней, как она подпрыгивала на высоту около метра и взрывалась. От этих мин несколько ребятишек пострадали, а один мальчик лет шести погиб.

Город восстанавливался очень быстро. Особенно те предприятия, которые могли работать для фронта. Одним из этих предприятий был военный завод «Армалит». Тогда же, в 1943 году, Георгий поступил в ремесленное училище № 7 при заводе. Выпускали бомбы до ста килограммов весом, а впоследствии перешли на изготовление мин для миномётов нескольких калибров от 80 до 120 мм. Мальчишкам поручали править стальные стабилизаторы, которые имели большое значение для дальности и точности стрельбы. В ремесленном училище Жора освоил профессию инструментальщика, научился работать на токарном, фрезерном, строгальном станках. Изучил кузнечное дело, сварку. После ремесленного остался работать на заводе сначала станочником, а затем электросварщиком. Там же дали место в общежитии, и он жил когда у тёти Зины, когда в общежитии.

Пришила

В заводском коллективе, в общежитии Георгий знакомился с разными людьми. Одни ему нравились, другие не очень. Встречались и такие, которых он отвергал категорически. Например, была такая группа, которая пропагандировала свободный образ жизни, — «Долой стыд». Ему это было непонятно и даже противно. Вместе с друзьями Георгий участвовал в художественной самодеятельности. Часто собирались у кого-нибудь дома. Девушки для серьёзных отношений выбирали себе парней, парни — девушек.

В один из таких дней молодёжь гуляла в доме подружки и, проиграв в какой-то игре, Георгий должен был залезть под кровать и кукарекать. Всем было весело, и он кукарекал хорошо. Но как ему стало стыдно, когда он вылез из-под кровати, весь в паутине, рубашка и брюки в пыли. Все смеялись над ним, а у хозяйки дома встречаться с ним после этого не было никаких шансов. Однажды Георгий с компанией гулял в городском саду. И надо же было случиться так, что между весёлой компанией и цветником оказался высокий забор. Перепрыгивая через этот забор с букетом, Георгий разорвал брюки. В тот день в с ними была девушка Мария, к которой Жора давно приглядывался, — нравилась она ему. Мария и предложила пойти к ней домой зашить брюки. «Пришила на всю жизнь», — шутила потом Машина подруга Рая. И верно — прожили Георгий и Мария 65 лет, четыре месяца и 18 дней. Вот такая арифметика!

Советский народ восстанавливал города, заводы, фабрики, везде нужны были рабочие руки. Георгий и Мария, решив принять участие в восстановлении города-курорта, завербовались в Сочи. Жора работал на заводе электросварщиком, а Маша — на стройке. Строили санатории, предприятия. Возводили жилые дома, целые микрорайоны. Прекрасный сочинский кинотеатр «Спутник» Жора строил со дня его закладки и до первого сеанса. Целиком из металла и стекла — он тогда поражал своими размерами, красотой, дизайном.

Условия для жизни в Сочи в то время были суровыми. Плохо с питанием, нет жилья. Семью разместили сначала в мужском общежитии, отделив часть комнаты простынями, а затем они получили комнату в бараке, бывшем до войны конюшней. Кухня общая на четырнадцать квартир, туалет на улице, но комнатка площадью всего девять метров тогда казалась роскошной.

В эту комнату в 1951 году и привезли из роддома маленького Володю, который через шестьдесят пять лет напишет эти строки.

Фамильная история

Фамилия Гакштетер — достаточно редкая. Всего сегодня в России носят эту фамилию около двадцати человек. Территориально предки этих людей жили на юге России, на Украине. Сейчас их больше в Сибири, но связано это с тем, что в период Великой Отечественной войны их родственников, как лиц немецкой национальности, переселяли в Сибирь и Среднюю Азию. Многие были осуждены и даже расстреляны. И это при том, что сто, двести и более лет поколения их рождались и жили в России, не знали немецкого языка и отличались от других только фамилией. А первое упоминание фамилии Гакштетер относится к 1535 году. Лудильщик, чех по национальности, Ратибор Гакштетер жил в селе Недвиговка (сейчас это город в Ростовской области). Другое упоминание встречается в летописях города Перемышль, где в 1745 году жил боярин Ян Гакштетер, который занимался торговлей. Вызывает интерес тот факт, что на карте Волгоградской области (в прошлом Царицынский уезд Саратовской губернии) в Николаевском районе с 1909 примерно до 1930 года существовал хутор Гакштетер. И только в период с 1930 по 1936 год это поселение переименовали.

Фамилию мне передал отец, Гакштетер Георгий Владимирович, и рассказ этот о нём, о небольшом, но героическом отрезке его жизни.

Утро в один из дней января 2016 года началось со звонка моей сестры: «Приезжай срочно! Папе очень плохо». Прошлым вечером я был у отца, он неважно себя чувствовал, пульс зашкаливал за сто десять, и болело сердце. Вызвали «Скорую», а пока ждали её, мы дали папе лекарство. Помогло, немного легче стало. Целый час скорой не было. «Сынок! Поезжай домой! Мне уже полегче», — сказал папа. Я поцеловал его, попрощался с сестрой и поехал домой. Утром, через полчаса после звонка сестры, я приехал к отцу. Он лежал на высоко взбитой подушке, надрывно дышал и смотрел в потолок. Взгляд его был спокойный, реакции на мой приход и на всё, что мы с сестрой пытались ему сказать, никакой не наблюдалось. Дальше — «Скорая», больница. Через несколько дней папы не стало. Ему было восемьдесят девять лет.

Прошли все горестные церемонии, поминки, девять, затем сорок дней. Мама моя умерла за два года до этого, сознанием своим я понимал, да и сейчас понимаю, что её нет, а сердце никак не принимает. Мама живая, и даже сейчас я не удивлюсь, если она позвонит. Она не может быть не живой. Так же и папа. Нет их, но мне кажется, что они всегда рядом. И когда я делаю что-то, пишу или работаю в саду, еду в маршрутке или хожу по городу, то у меня часто возникает такое ощущение, что вот-вот они позвонят, зайдут.

Это истинная правда!

Я теперь сирота. Нет моих стариков.

Лишь в альбоме лежат чёрно-белые фото,

Да мобильник, как прежде, ответить готов.

Но они не звонят, а я всё жду чего-то.

Как хочу я услышать их голос родной

И в ладонях согреть их шершавые руки.

Есть в судьбе человечьей изъян небольшой —

Навсегда провожать их земле на поруки.

Слёз давно уже нет, все поминки прошли,

Мы живём, как всегда, на планете усталой.

Где их дом, где пристанище души нашли?

Может, где-то летят они точечкой малой.

Всё ли сделали мы для своих стариков?

Где любви и заботы единая мера?

Я вернусь! Я доделаю! Я — готов!

Только поздно! В истории нет примера,

Чтоб отсрочили годы, и время — вспять,

Вперекор всем законам жестокой природы.

Так и буду всегда их во сне навещать,

Подарю виртуальное время и годы.

Я теперь сирота. Нет моих стариков.

Лишь в альбоме лежат чёрно-белые фото,

Да мобильник, как прежде, ответить готов,

Может, скажут они, может, скажут хоть что-то…

За год до этого дня папа дал мне большую толстую тетрадь, всю исписанную его рукой. Это были записки о его детстве, юношестве, и в день его рождения в 2015 году я подарил ему один-единственный экземпляр книги «Георгий, он же Жора, он же Гарик», изготовленный в сочинской типографии по моему макету. Лучшего подарка нельзя было и придумать. Отец читал свою книгу, по новой всё вспоминал, переживал, плакал. Я счастлив, что успел доставить эту радость отцу. А сколько ещё не сказано, и уже не будет сказано никогда. Можно написать повесть, роман, песню, что угодно, но теперь они не узнают этого.

Уходят поколения! Уходят ветераны. И как сегодня для нас важно каждое слово, сказанное ими о той жизни. Только там, на страницах нашей истории, мы можем почерпнуть Правду, только там найдём ответы на множество вопросов.