Никита Славянинов. Роман в стихах

Владимир Воробей

Никита Славянинов, герой одноименного романа в стихах, объявляет себя потомком Евгения Онегина и рассказывает о его дальнейшей судьбе. Роман написан в ироничной манере живой и ясной онегинской строфой. Действие охватывает последние десятилетия двадцатого века, а кульминация наступает в конце 90-х. Юноша становится по воле Славянинова кавказским пленником и, забывшись, видит вехи, ведущие к неволе. Очнувшись, он обретает свободу.

Иллюстратор Виктория Зайцева

© Владимир Воробей, 2023

© Виктория Зайцева, иллюстрации, 2023

ISBN 978-5-0053-1368-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава первая

1.1

О том, что жизнь — крутая штука,

поэты, видимо, не лгут:

подруги две, нужда и скука,

нас неотступно стерегут.

Что говорить? Судите сами:

нужду не утолить стихами,

как не спасет от тяжких пут

простой (в известном смысле) труд.

Но если, к счастью, от рожденья

вы человечек непростой

и не задавлены нуждой,

вас ждет другое наважденье:

скучать, как сам Творец скучал

в начале всех своих начал.

1.2

Не отрицая догм науки,

придется нам, друзья, признать:

спасаясь от вселенской скуки,

решил всевышний мир создать.

Мотива не найти понятней —

скучать в компании приятней,

и даже, если поднажать,

от скуки можно убежать,

пустившись в омут развлечений

и сногсшибательных проказ.

Найдется множество лекарств

в аптеке острых ощущений:

не помогает Эверест —

попробуй экстремальный sex.

1.3

В себе немало редких качеств

открыл скучающий народ,

и масса всяческих чудачеств

творится в мире круглый год.

Скучает кто-то от рожденья,

не находя ни в чем спасенья, —

такого, если повезет,

рулетка русская спасет.

Другой чудак считает счастьем

свою партийку учредить,

потом публично почудить

и, наконец добившись власти,

от скуки уберечь страну,

затеяв некую войну.

1.4

Над этим всем смеется третий:

не зная, в чем самообман,

считает, что живет на свете,

чтоб втиснуть этот мир в роман.

Известно, творческие муки —

лекарство лучшее от скуки,

причем бесплатное почти

(надеюсь, ясен мой мотив).

А что касается сравнений,

ревнивых поисков греха

в идее, в качестве стиха

(и прочих умозаключений), —

их видеть далеко хотел.

Так Он, друзья, писать велел.

1.5

Пришла пора, пожалуй, имя

героя моего назвать:

Никита Львович Славянинов —

прошу любить и уважать.

Хоть не берусь здесь спорить с вами,

кого любить — решайте сами,

негоже, должен вам сказать,

к делам интимным принуждать.

И без того полно несчастных,

кому любовь сродни беде,

подобно скуке и нужде,

мы ей не менее подвластны:

ревнуя, плача и грубя,

любить мы требуем себя.

1.6

Но подойдем к герою ближе

(к чему охоты, впрочем, нет).

Был Славянинов не обижен

любовью с самых ранних лет.

Масштаб родительской заботы

и воспитательной работы

не втиснуть в рамки этих строк:

как в масле баловень-сырок

катался юный Славянинов.

За тем, чтоб был здоровым сон

и по науке — рацион,

чтоб был в составе витаминов

весь алфавит от «а» до «я»,

следила вся его семья.

1.7

Отбросим тяжкий гнет сомнений

и мыслей тягостную рознь

и проследим связь поколений,

коснувшись этой темы вскользь.

Отец Никиты был юристом

и, говорят, весьма речистым

(на том, что мать — простой доцент,

не будем ставить здесь акцент).

В великом деле воспитанья

был дед, однако, круче всех:

как в жизни оседлать успех

учил он внука неустанно,

хоть иногда срывался в крик

(суров был старый большевик).

1.8

Себя считал он реалистом,

уверен был, что жил не зря,

как подобает атеисту,

ценил первичность бытия.

Любил ворчать наставник строгий:

«Захочешь первым быть у бога —

последним будешь у людей,

все сто талантливых идей

не стоят дружеской поруки».

Хоть не читал партийных книг,

был жизнью умудрен старик,

познал на практике науку,

как опираться на своих,

во всем поддерживая их.

1.9

А между тем катилось детство,

искрилось ярким светом дней

в кругу счастливого соседства

забав, занятий и затей.

Пора невинных увлечений

и беззаботных развлечений

с годами сердцу все милей,

я с грустью думаю о ней.

Однако время безучастно

жестокий продолжает путь,

не позволяя нам вернуть

назад утраченное счастье

(быть может, в старости, как знать,

удастся в детство убежать).

1.10

Удобный повод выпал, кстати,

уйти от пошлой суеты

и вспомнить, дорогой читатель,

простые детские мечты

и чистых чувств вкус позабытый.

Давай, пока растет Никита,

в сторонку тихо отойдем

и дух слегка переведем.

Сюжет мы этим не нарушим

(а если по чуть-чуть возьмем —

державе пользу принесем

и заодно проветрим души),

поговорим о том о сем,

а больше — каждый о своем.

1.11

С трудом пытаюсь вспомнить лица

и очертания тех дней,

похоже, многие страницы

истлели в памяти моей,

но узнаваемы и зримы

в нее запавшие картины —

простые виды той земли,

где годы юные текли.

Их нет давно уж и в помине —

остались в прошлом навсегда,

в итоге долгого труда

преобразился край в пустыню:

ни деревень, ни хуторов,

ни лип, ни кленов, ни садов…

1.12

И только в памяти поэта

они еще живут, хоть в ней

(могу сказать вам по секрету)

какого только хлама нет.

Там и банальные закаты,

и грозы, бывшие когда-то;

еще стоит там старый дом,

и дремлет ива над прудом,

цветут ромашки луговые;

о чем-то в тишине полей

(уж не о юности ль своей?)

судачат липы вековые —

еще им не пришла пора

узнать характер топора.

1.13

Я мог в саду лежать часами,

крестом раскинувшись в траве,

и наблюдать за облаками,

играя ими в синеве;

искать среди их очертаний

каких-то сказочных созданий,

летящих вдаль богатырей

и фантастических зверей;

когда же наконец наскучит

седая облачная рать —

не зная устали искать

в траве кузнечиков прыгучих,

ловушки хитрых пауков

и схроны тайные жуков…

1.14

Проходит незаметно лето,

для наших северных широт

обилие тепла и света —

всего лишь краткий эпизод.

И вот уже сады желтеют,

поля окрестные пустеют —

кончается сезон работ.

Крестьянин вытирает пот,

он рад недолгой передышке,

но в сени не пускает лень.

По серым рощам хмурый день

едва бредет, свистя одышкой

и мелким морося дождем…

И мы зиму с любовью ждем.

1.15

Вдруг закружатся в небе мглистом

рои пушистых белых мух

и пеленой кристально чистой

укроют быстро все вокруг.

Хоть первый снег обычно тает,

зима уверенно вступает

в свои законные права.

Уже трещат в печи дрова,

а во дворе — морозец знатный,

сугробов в пояс намело,

и все кругом — белым-бело.

Зима нарядна и опрятна,

и по-особому светла

в канун святого Рождества.

1.16

В избе смешался дух еловый

и сытный запах пирога,

стал аппетит весьма здоровым

за время долгого поста,

и все домашние припасы:

окорока, сыры, колбасы, —

слетают мигом со стола,

как будто их метель смела.

Вот тема вам для размышлений:

пустой желудок и душа

(она, бесспорно, хороша

для философских обобщений) —

их отношения сложны,

но здесь, конкретно, не важны.

1.17

Не описать мне зимней сказки —

покайся муза и молчи,

бери художник кисть и краски,

а музыкант — свои смычки.

Быть может, милые коллеги,

очнувшись от привычной неги,

мы свежесть зимнюю втроем

в одно творение вдохнем:

наполним воздухом морозным

и блеском крошечных зеркал,

сумеем передать вокал

метели, жалобной и грозной…

Прекрасна, спору нет, зима,

да только чересчур длинна.

1.18

Как снежный ком, растет усталость

от холодов и зимних вьюг,

и сколько ждать весны осталось

уже считаешь ты, мой друг.

Темнеют снежные равнины,

туманом полнятся долины,

и рифмой вяжем мы апрель

и многозвучную капель.

А солнце с каждым днем все выше

сияет в небе голубом

и лижет рыжим языком

озябшие поля и крыши.

Галдят от счастья воробьи,

друзья сердечные мои.

1.19

Но вот весна уже в разгаре —

ломает снежные дворцы,

в хмельном безудержном угаре

свистят на все лады скворцы.

Ручьи текут, как эти строки,

сливаясь в мутные потоки,

и заполняют берега,

низины, поймы и луга.

Крадется путник осторожный,

он палкой мерит глубину,

вздыхает и бранит весну

с ее коварным бездорожьем.

Кругом размыты все пути,

уж не проехать, не пройти…

1.20

Весенний день как песня льется,

в ушах хрустальный звон стоит,

над полем жаворонок вьется

и колокольчиком звенит.

Художник май волшебной кистью

рисует на деревьях листья

и красит в нежные тона

простор земного полотна.

В затылок маю дышит лето —

замкнулся жизни вечный круг.

Пора и нам, любезный друг,

вернуться к нашему сюжету.

Уж заболтались мы с тобой,

посмотрим, как живет герой.

1.21

Его за книгою раскрытой

мы с удивлением найдем

(был тягой к знаниям Никита

природой щедро наделен).

Идет ученье без эксцессов,

за ходом данного процесса

следит домашний педсовет,

где председательствует дед,

партийной следуя привычке

хоть что-нибудь да возглавлять,

«руководить» и «направлять»

(взять это вынужден в кавычки).

Но тем не менее на вид

наш отпрыск — круглый wunderkind.

1.22

Встает Никита утром рано

и на занятия спешит,

из школы — на фортепиано

он музицировать бежит,

потом кружок факультативный:

английский, шахматный, спортивный

(мне всех его занятий круг

перечислять здесь недосуг).

Впадать не торопитесь в жалость:

зачем муштруют, мол, дитя?

Ему давалось все шутя,

была неведома усталость,

в нем, извергая лаву сил,

вулкан энергии бурлил.

1.23

При строгом внутреннем порядке

повсюду можно успевать:

Никита, в качестве разрядки,

любил дензнаки рисовать

и с непонятной нам охотой

свои придумывал банкноты

(преобладал зеленый цвет

и в рамке собственный портрет).

На вышесказанном вниманье

не собираюсь заострять,

ведь детство нужно уважать

и относиться с пониманьем,

как ни казалась бы чудна

игра растущего ума…

1.24

Перед собой не ставлю цели

пускать по праву старшинства

в него критические стрелы,

другим забита голова:

как написать в простой манере

портрет Никиты в интерьере

тех достопамятных времен —

на фоне реющих знамен

и мелкой барабанной дроби,

высоких слов, больших идей

и марширующих детей

(чтоб говорить о том подробно,

романа данного формат,

пожалуй, будет маловат).

1.25

Смотрели мы на ту эпоху

глазами чистыми детей,

не все казалось нам так плохо,

как представляется теперь.

В поре застойного расцвета

была тогда Страна Советов.

Рулил державой сверхгерой,

а мог ли справиться иной?

Ведь нас призвать к порядку можно,

лишь ткнув под ребра пистолет

(в чем по делам минувших лет

удостовериться несложно).

Закон — узда для простаков,

а не для хитрых дураков.

1.26

Как водится, в воде застойной

бродило что-то и гнило,

могли мы наблюдать спокойно,

как деградировало зло:

в поэтов больше не стреляют,

а лечат или высылают,

заботой все окружены,

за что кричать «ура!» должны,

держа равнение в колоннах,

в руках сжимая красный флаг

и с партией сверяя шаг.

Дождались счастья по талонам

и коммунизменных чудес,

к труду утратив интерес…

1.27

Дух несвободы и лукавства

висел и над детьми тогда

(не скрою, что частенько галстук

краснел в кармане от стыда).

Признаться вынужден публично:

Никита был куда практичней,

и в ситуации любой

к верхам тянулся наш playboy.

Умел он, щеки надувая,

произнести как надо речь,

к себе внимание привлечь,

во всем активность проявляя,

игру лукавую любя

с немалой пользой для себя.

1.28

В начальники он вышел рано:

отрядом сверстников своих

командовал Никита рьяно

и звал к борьбе за дело их.

А летом в лагерь знаменитый

охотно наезжал Никита

и, как примерный пионер,

во всем показывал пример.

Под южным солнцем поправлялся,

однако, он не просто так:

там юный пролетариат

из разных стран соединялся,

готовясь в классовой борьбе

дорогу проложить себе.

1.29

Возможно, автора осудят

за специфический жаргон

(меня, конечно, не убудет,

мне самому противен он),

но был таким язык эпохи

(здесь привожу всего лишь крохи

того, чем, наш терзая слух,

зомбировать пытались дух).

Он современникам понятен,

а если чудо снизойдет —

роман свой век переживет,

надеюсь, будущий издатель

текст этот сносками снабдит

и ничего не проглядит.

1.30

Без примечаний, сносок, скобок

(а может быть и словарей),

боюсь, заблудится потомок

в системе наших лагерей.

Где труд и отдых сочетают?

А где неспешно срок мотают,

на волю уносясь мечтой?

Где «изм» особо развитой?

Что тут всерьез, что понарошку,

где наливают, где не пьют,

и где, в конце концов, живут,

в каком из лагерей-матрешек?

Пойди попробуй разберись,

но перед тем — перекрестись.

1.31

Хоть отвратительны пороки,

хоть мимо них нельзя пройти,

здесь без патетики высокой

мне бы хотелось обойтись.

Известно, что в вопросах веры

мы все большие лицемеры,

жизнь без греха — тяжелый труд,

он не по силам большинству.

Нам думать некогда о вечном,

и без того жизнь коротка

(к тому же часто нелегка),

куда как проще верить в свечку

и осенять себя крестом,

греша отчаянно притом.

1.32

Мы верим так, как нам удобно,

любя распущенность свою,

предпочитаем не в загробной,

а в этой жизни жить в раю.

А тот, кто спустит его с неба,

пообещав вина и хлеба, —

и будет отпускать грехи.

Вот рифма вам — большевики,

явилась вроде бы случайно,

как и внезапный их приход

в семнадцатый недобрый год.

Как это, право, ни печально,

хоть бог с тех пор сидит в Кремле,

но рая нет на той земле.

1.33

Теперь уж поздно возмущаться,

в сердцах историю пинать,

но к ней придется обращаться,

чтоб настоящее понять.

Однако, возвращаюсь к теме.

Промчалось незаметно время —

был галстук заменен значком,

стал Славянинов вожаком

первичной комсомольской стаи.

Он силу слова осознал

и деловито выступал,

искусство речи развивая,

твердил везде «эСэСэСэР»,

пока не затвердело «эр».

1.34

Страдать от нежной страсти к слову

в крови у творческих натур

(причем по поводу любому

до онемения во рту).

Никита был болтлив, но в меру.

Его последую примеру,

романа прочертив канву,

закончу первую главу.

С героем сладить, слава богу,

с тобой, читатель, мы смогли;

он подрастал, и мы росли,

мужаясь духом понемногу.

Для громких и великих дел,

похоже, юноша созрел.

1.35

Картина выпускного бала

(я полагаю, как и вам)

мне в пямять долгую запала:

застолье, танцы, шум и гам,

хвативший лишнего учитель,

в тарелке дремлющий родитель…

Слуга ваш тоже не аскет

(покуда здравствует поэт,

в нем бьется мысль: а «где же кружка?»).

Устала уж рука строчить —

пора и горло промочить,

развлечься где-нибудь с подружкой,

пока на ум бежит строка…

Пойду хлебну кваску. Пока!