Сценическая смерть

Владимир Анин, 2017

Третья повесть из цикла «Екатерининский парк».Во время концерта на летней эстраде Екатерининского парка внезапно умирает известный артист. Екатерина Андреевна Романова уверена, что его смерть не случайна. Она берётся доказать это и разоблачить преступника.Повесть «Сценическая смерть» была опубликована в журнале «Искатель» в 2018 году.

В один из тех чудесных летних дней, когда сама природа подталкивает нас к прекрасному, будто бы намекая, что наивысшим достижением человеческого разума является искусство, Екатерина Андреевна Романова сидела на скамеечке перед небольшой летней эстрадой, прячущейся в тени могучих каштанов Екатерининского парка. В последнее время эта эстрада нечасто радовала посетителей подобными праздниками души. Не то что тридцать, а тем более пятьдесят лет назад, когда Екатерина Андреевна была еще совсем юной и частенько прибегала сюда на какой-нибудь концерт, кои устраивались на этой эстраде каждые выходные. В основном это были всевозможные самодеятельные коллективы, но иногда заезжали и именитые артисты. Да, было время…

В тот день, когда Екатерина Андреевна, уже будучи дамой весьма преклонного возраста, сидела на скамеечке перед эстрадой, на сцене давали концерт популярного когда-то, особенно среди представительниц прекрасного пола, артиста Златковского, лауреата всевозможных премий. Златковскому было уже далеко за семьдесят, но выглядел он великолепно. Конечно, не так, как в многочисленных кинолентах времен юности Екатерины Андреевны, но все же весьма и весьма. Он читал стихи, и читал их так проникновенно, что Екатерина Андреевна время от времени вынуждена была прикладывать к глазам белый шелковый платочек.

Рядом сидела простенько одетая женщина лет пятидесяти и изредка всхлипывала, громко шмыгая при этом носом, чем вызывала у Романовой легкое раздражение.

— А помните, как он играл в «Роковой любви Аделаиды»? — вдруг спросила женщина, повернувшись к Екатерине Андреевне.

— Конечно! — отозвалась Романова, хотя на самом деле совершенно не помнила того фильма.

Когда-то она не пропускала ни одной ленты с участием Златковского, но со временем разочаровалась в этой звезде советского экрана и постепенно забыла о нем. Однако сегодня стоящий на сцене Златковский, постаревший и совершенно седой, но все с той же гордой осанкой, пробудил в Екатерине Андреевне воспоминания юности, и они, нахлынув мощной волной, заставили ее сердце трепетать.

Сидевший рядом с Екатериной Андреевной, по другую сторону от всхлипывающей женщины, Андрей Чайкин, внучатый племянник, вот уже несколько лет работающий в отделе уголовного розыска, не выдержал и, привстав, шепнул:

— Теть Кать, я пойду, а?

Екатерина Андреевна стрельнула в него своим пронзительным взглядом, в котором отчетливо читалось «предатель», и молча пожала плечами. Сочтя этот жест за знак согласия, Чайкин поспешил смыться.

— Ваш тоже не любитель? — шепнула Романовой в другое ухо всхлипывающая женщина.

— Почему не любитель? — возмутилась Екатерина Андреевна. — У него… дела. Он, между прочим, в полиции работает, оперуполномоченный.

— Да-а? — удивленно протянула всхлипывающая женщина. — А вот мой не любитель совсем. Уж как я его уговаривала, чтобы он пришел со мной! Кое-как согласился.

Екатерина Андреевна бросила взгляд на пустующую скамейку рядом с женщиной и вопросительно посмотрела на нее.

— Вон он, — сказала та, кивнув на молодого мужчину, сидящего в инвалидной коляске сбоку от зрительских рядов. — Сидит, набычился.

Словно почувствовав, что о нем говорят, мужчина злобно зыркнул в сторону женщин. От этого взгляда в груди у Екатерины Андреевны даже слегка похолодело, и она поспешила отвернуться.

— Жизнь утомила меня… — донеслось со сцены.

— Это Бальмонт, — прошептала Екатерина Андреевна и устремила взор на трагически задравшего подбородок артиста Златковского.

Он резким движением руки сорвал микрофон со стойки и прижал его к губам:

Смерть, наклонись надо мной!

В небе — предчувствие дня,

Сумрак бледнеет ночной…

Смерть, убаюкай меня.

При этих последних словах Златковский обратил полный трагизма взор к публике, состоявшей из полутора дюжин пенсионеров, выбросил вперед руку с микрофоном, а другой рукой ухватился за стойку. Внезапно тело его содрогнулось и мелко затряслось, будто бы в припадке. Глаза Златковского округлились, губы скривились в злорадной усмешке, редкие волосы встали дыбом.

Возглас испуга вперемежку с восхищением неподражаемой игрой артиста пронесся над зрительскими скамьями. В это мгновение Златковский замер, взгляд его остекленел, микрофон выпал из руки, и артист навзничь рухнул на сцену. Новый возглас испуга пронесся по рядам, а через мгновение раздался чей-то отчаянный крик, за ним второй, и вскоре добрый десяток пожилых и не очень женщин голосили на всю округу, и вопли их, сливаясь воедино, казались какой-то фантасмагорической сиреной.

Некоторые зрители и прогуливающиеся поблизости отдыхающие бросились к сцене.

— Что случилось? — услышала Екатерина Андреевна голос перепуганного Чайкина.

Но Романова будто дар речи потеряла и лишь махала рукой вперед, по направлению к сцене, куда бросилась ее соседка, всхлипывающая женщина. Чайкин рванул к эстраде.

— Полиция! Всем отойти! — заорал он.

— «Полиция», — передразнила его какая-то бабка. — Куда же вы смотрите-то, полиция?

— Разберемся! — отрезал Чайкин и принялся оттаскивать от распростертого на сцене артиста Златковского рыдающих женщин.

Через минуту подоспел наряд полиции, они быстро отогнали любопытствующих и сочувствующих на безопасное расстояние. Чайкин тем временем успел позвонить своему непосредственному начальнику, или, как Чайкин предпочитал называть его, — напарнику, капитану Завадскому, старшему оперуполномоченному, из-за своего несговорчивого нрава и неприятия подхалимства уже чересчур засидевшемуся в капитанах.

Екатерина Андреевна, наконец пришедшая в себя после шокирующего зрелища, поднялась со скамьи и направилась к сцене. Один из полицейских преградил было ей дорогу, но Чайкин распорядился пропустить. Сам он пялился на тело артиста и растерянно чесал затылок. Екатерина Андреевна протянула руку к лежащему возле тела микрофону.

— Теть Кать! — испуганно крикнул Чайкин. — Нельзя, не трогай.

Екатерина Андреевна выпрямилась и пожала плечами.

— Насколько я понимаю, это радиомикрофон, — проговорила она задумчиво.

— Наверное, — отозвался Чайкин.

— Хм! А зачем тогда нужен провод?

И Романова показала рукой на провод, тянущийся от стойки микрофона за кулисы.

— Откуда я знаю! — отмахнулся Чайкин. — Сан Саныч, сюда! — крикнул он, увидев приближающегося Завадского.

Екатерина Андреевна тоже заметила сурового капитана и поспешила скрыться за кулисами. А через мгновение оттуда донесся крик:

— Помогите!

Чайкин сразу узнал голос своей тети, а точнее двоюродной бабушки, и сломя голову бросился туда. Прибежавший следом за ним Завадский увидел Романову, мертвой хваткой вцепившуюся в какого-то небритого мужика в синей спецовке, злобно зыркающего по сторонам и осыпающего ее отборными ругательствами.

— Электрика мы пока задержали. А теперь извольте, пожалуйста, объяснить, с чего вы вдруг решили, что он как-то причастен к смерти Златковского? — сказал Завадский, глядя в упор на Екатерину Андреевну.

Дверь распахнулась, и в кабинет вбежал запыхавшийся Чайкин.

— Все подтверждается, — выдохнул он. — Внезапная остановка сердца. Кардиостимулятор вышел из строя.

— Что значит «вышел из строя?» — нахмурившись, спросил Завадский.

Чайкин растерянно пожал плечами:

— Пока это все. Подробности обещали позже.

— Что с электриком?

— Все отрицает. Буянит. Грозится решетку выломать.

— Ну, пусть грозится. Побуянит и успокоится. Итак? — Завадский вновь повернулся к сидевшей напротив него Екатерине Андреевне.

— Удивительно! — произнесла Романова и с чувством нескрываемого превосходства откинулась на спинку стула. — И они еще называют себя сыщиками. — Она посмотрела на внучатого племянника. — Ты помнишь, я спросила тебя про микрофон?

Чайкин кивнул.

— К стойке микрофона тянулся провод, — продолжала Екатерина Андреевна. — Раз это радиомикрофон, зачем провод? Я просто пошла проверить, куда он тянется. А там этот жуткий тип. Грязный, небритый! Фу!

— Так он же электрик, — вставил Чайкин.

— А разве электрикам мыться не полагается?

— Но он на работе…

— Такое ощущение, что он там провел целую неделю. Не моясь. В общем, вижу, он как раз с этим проводом возится, отсоединяет его. Тут я и поняла, что все это неспроста — ведь провод был подключен к электрическому щитку, там напряжение. А ночью прошел дождь, и доски, которыми покрыта сцена, были еще сырыми. Сухое дерево ток не пропускает, а вот влажное — отличный проводник. Отличный способ шарахнуть током кого-нибудь, особенно если он в туфлях на кожаной подошве. В общем, я этого электрика — цап! А он как начал вырываться. Он же мужик, а я слабая женщина. Я кричу, кричу…

— Но я сразу прибежал, — заметил Чайкин.

— Мог бы и быстрее.

— Это все? — спросил Завадский.

— А разве этого мало? — ответила вопросом на вопрос Екатерина Андреевна.

— Ладно, мы проверим. Чайкин, записал?

— Ага, — ответил тот, протягивая ему протокол.

— Распишитесь, — сказал Завадский Романовой. — И не забудьте указать: с моих слов записано верно.

Екатерина Андреевна расписалась в протоколе.

— А теперь можете быть свободны.

— То есть как? — возмутилась Екатерина Андреевна. — Вы не позволите мне присутствовать на допросе?

— Допрос — это наша компетенция.

— Но я настаиваю…

— Пожалуйста, покиньте кабинет.

— Но вы не можете…

— Пожалуйста, не мешайте расследованию. До свидания! Чайкин, проводи.

В отделе полиции царила суета. Вроде бы день как день, а все же что-то не так. Екатерина Андреевна сразу обратила на это внимание.

— У вас сегодня проверка? — спросила она у племянника.

— Как ты догадалась?

— Всегда тишина, все будто сонные мухи в мареве плавают по коридору, а тут — словно ошпаренные носятся.

— Ну да, проверка из главка ожидается. Внезапная.

— Никогда не понимала, как это про внезапные проверки все всегда узнают заранее.

— Есть свои люди…

— Так в чем же тогда смысл? Ведь проверка на то и существует, чтобы выявлять недостатки и слабые места в повседневной деятельности. А если вы про такую проверку узнаете и готовитесь к ней, как же проверяющие смогут объективно оценить вас? Прямо потемкинская деревня какая-то.

— Мы так уж тщательно подготовиться не успеваем, поэтому недочеты все равно найдутся. А если мы все оставим как есть, нас всех вообще уволят к чертовой матери.

— Туда вам и дорога!

Чайкин обиженно посмотрел на Романову.

— Ладно, не обижайся, — добродушно сказала она. — А нечего твоему Завадскому так со мной разговаривать!

— Теть Кать, но ты же…

— Что «я же»? Я за вас вашу работу делала. Если б я этого электрика не поймала, он бы сбежал, и ищи-свищи.

— Да, но… ты же так рисковала! Сан Саныч просто волнуется за тебя.

— Что? С каких это пор Завадский стал обо мне беспокоиться? Скажи лучше, его зависть берет, что я все ваши дела наперед вас раскрываю.

— Ну, положим, не все…

— Какая разница! Вы просто не допускаете меня до всех ваших дел, а то бы я повысила вам раскрываемость до ста процентов.

Чайкин хмыкнул, но не стал ей возражать.

— Теть Кать, а что ты вообще думаешь обо всем этом?

— Во-от! — протянула Екатерина Андреевна. — Начинается. То «пожалуйста, не мешайте расследованию», а то поделись, что ты об этом думаешь… Нет! Ничего я тебе не скажу. И вообще, мне пора. У меня дела.

— Ну, теть Кать! Какие у тебя дела! Брось…

— Что значит «брось»? По-твоему, у меня уже и дел никаких не может быть?

— Нет, я так не сказал.

— Нет, ты именно так сказал. Ты сказал: какие у тебя дела!

— Ну, прости, я не так выразился.

— Вот когда научишься правильно выражаться, тогда и поговорим.

И, повернувшись, Екатерина Андреевна быстрой походкой вышла из отдела полиции.

— Чайкин, ты где застрял? — послышался голос Завадского. — Давай задержанного в допросную.

Чайкин в сопровождении дежурного привел электрика в комнату для допросов и, усадив на стул, сел за стол напротив, взял в руки ручку.

— Итак, гражданин, Карпушкин, — начал Чайкин, — вы по-прежнему будете все отрицать?

Электрик молчал, уткнувшись взглядом в носки своих ботинок.

— Зря отпираетесь, Семен Игнатьевич. Все улики против вас, показания свидетелей говорят о том, что вы непосредственно причастны к убийству Златковского.

— Туда ему и дорога! — буркнул электрик.

— Что? Так, значит, вы все-таки признаете…

— Ничего я не признаю.

— Но вы же только что сами… Все показания говорят…

— Повторяешься, начальник, — сказал Карпушкин, злобно зыркнув на Чайкина.

— Ну и?

— Что «и»?

— Вы будете отрицать, что вы…

— Буду.

— И кто же это тогда, по-вашему?

— Не знаю. Может, инвалид.

— Какой инвалид? — удивленно приподняв брови, спросил Чайкин.

— Обыкновенный.

— Послушай, Карпушкин! — вмешался в разговор Завадский. — Не хочешь по-хорошему, мы ведь можем и по-плохому.

Электрик медленно обернулся и одарил Завадского ненавидящим взглядом.

— И не зыркай тут! Отвечай на вопрос, когда спрашивают.

— На коляске, — пробурчал Карпушкин и вновь уставился на свои ботинки.

— На какой коляске? — спросил Чайкин.

— На инвалидной.

— Ладно, Чайкин, заканчивай, — сказал Завадский, слезая с подоконника.

— Сейчас, — отозвался Чайкин, — минутку. А кроме инвалида вы видели кого-нибудь? — вновь обратился он к электрику.

— Еще ковбой был.

— Что?! — вскричал Завадский. — Ковбой?

— Ковбой? — переспросил Чайкин. — В каком смысле «ковбой»?

— Не в смысле, а в шляпе.

— Чайкин, уводи не его в камеру, — раздраженно бросил Завадский. — Все равно от него сейчас ничего не добьешься — уперся. Только время зря тратим. Пусть посидит, подумает.

Вечером за традиционным чаем после ужина Чайкин сидел насупившись. Екатерина Андреевна искоса поглядывала на внучатого племянника и в душе усмехалась. Она помнила, что сказала ему днем и предполагала, что беседа, в процессе которой она поведает о своих умозаключениях, касающихся убийства артиста Златковского, состоится как раз во время чаепития. И разговор этот, естественно, должен начать Чайкин. Она, конечно, немного пококетничает, повоображает, но потом все же поделится с ним своими соображениями. Но Чайкин упорно молчал. Обиделся, видно. Наверняка Завадский еще что-то гадкое сказал про нее. Ох уж этот Завадский! Но начинать беседу первой Екатерина Андреевна считала ниже своего достоинства. То есть, если бы предметом беседы было что-то, никак не связанное с работой Чайкина, она, конечно же, заговорила бы первой, как и полагается по этикету. Но здесь речь шла о тонких следственных материях, и племянник, по сути, выступал в роли просителя. Поэтому начинать должен был он. А он молчал как сыч.

«Ну, погоди же!» — подумала Екатерина Андреевна и достала из хлебницы упаковку купленных днем бубликов.

Вытащив из пакета ароматное колечко, все черное от мака, Екатерина Андреевна отправила его в микроволновку. Через полминуты она достала оттуда пышущий жаром бублик и, разломив, положила на край кусочек сливочного масла.

Чайкин так громко сглотнул, что Екатерина Андреевна огляделась по сторонам в поисках источника странного звука. Потом остановила взгляд на Чайкине и невольно улыбнулась — в его глазах пылало страстное желание отведать бублика. Екатерина Андреевна демонстративно поднесла бублик ко рту.

— Теть Кать! — проскулил Чайкин. — Ну не мучай!

Екатерина Андреевна сделала вид, что собирается укусить бублик.

— Ну, теть Кать, прости! Я был неправ. Я знал, что… Но Завадский…

— Вот! — вспыхнула Екатерина Андреевна. — Я так и знала, что это он. Подстрекатель! Если бы твой Завадский не выпер меня оттуда в своей неизменно хамской манере…

Она наконец протянула Чайкину бублик. Тот выхватил у нее из рук полуколечко с расплывшимся на конце маслом и, урча от удовольствия, впился в него зубами.

— Ты мне должен рассказать, что было на допросе, — сказала Екатерина Андреевна.

— Да ничего особенного, — пробубнил с полным ртом Чайкин. — Карпушкин… ну, электрик… он все молчал, только изредка бурчал, мол, ничего не знает, ничего не делал. А потом начал нести бред про какого-то инвалида.

— Инвалида? — переспросила Екатерина Андреевна.

— Ну да, он так и сказал. Мол, инвалид на коляске рядом крутился. Не знаю, правда или врет.

— Может, и не врет, — задумчиво проговорила Екатерина Андреевна. — Я тоже инвалида видела.

— Где?

— Недалеко от того места, где сидела. На концерте. Но это еще ничего не доказывает.

— А ковбоя ты не видела?

— Ковбоя? — Екатерина Андреевна удивленно посмотрела на Чайкина. — Какого еще ковбоя?

— В шляпе.

— Про ковбоя тоже электрик сказал?

— Ну, да. Только это уже звучит… странно.

— М-да, будто бы у него не все дома. Кстати, надо наведаться к нему домой. Как, ты сказал, его фамилия?

— Карпушкин.

— К Карпушкину. Завтра же навещу его жену. Если она у него есть.

— Вообще-то назавтра ее вызвали на допрос.

— Завадский? Ну а кто же еще! А… во сколько она должна прийти?

— Ну и где она? — нетерпеливо бросил Завадский.

На часах было четверть одиннадцатого, а Карпушкину вызвали к десяти.

— Придет, — уверенно сказал Чайкин. — Женщина!

В это время Зоя Васильевна Карпушкина неторопливо шла по соседней улице, ее сопровождала Екатерина Андреевна. Она перехватила жену электрика по дороге. Екатерина Андреевна представилась и спросила, может ли задать несколько вопросов касательно ее мужа, Семена Игнатьевича. Тень удивления пробежала по лицу Карпушкиной, но она ответила:

— Задавайте.

Даже не поинтересовавшись, с какой стати ее муж заинтересовал эту почтенную даму.

— Вы же в полицию идете? — спросила Екатерина Андреевна.

— Да.

— Я полагаю, вам известно, по какому поводу вас вызвали?

— Да.

— Судя по вашему ответу, вас это нисколько не удивляет.

— Рано или поздно это должно было случиться, — спокойно ответила Карпушкина.

— Позвольте! Что вы хотите этим сказать?

— У него… характер. Он… с ним тяжело.

— Стало быть, чего-то подобного вы ожидали? — проговорила Екатерина Андреевна. — Вы знаете, я вам сразу не сказала… В общем, я занимаюсь этим делом. Ну, то есть я веду дело вашего мужа.

Карпушкина смерила Романову взглядом и что-то пробормотала себе под нос.

— Вернее, я веду независимое расследование, параллельно с полицией, — поправилась Екатерина Андреевна. — Они же там, знаете ли, тугодумы, и, чуть что, рубят с плеча. Моя задача заключается в том, чтобы не допустить роковой ошибки.

— Вы частный детектив?

— Ну, в некотором смысле да. Официально я… хм!.. пенсионер. А это так — на общественных началах. Но я все делаю по согласованию с правоохранительными органами, у меня там племянник работает. Внучатый.

Екатерина Андреевна посмотрела на Карпушкину, чтобы понять, оказала ли на ту должное впечатление только что произнесенная речь. Карпушкина молча смотрела в сторону.

— У вашего мужа были враги?

— Что? — переспросила Карпушкина.

— Враги. Те, кто хотел сделать ему что-то плохое.

— Нет.

— Может, кто-нибудь его чем-то обидел?

— Кого? Семена? Да он сам кого хочешь…

— Или были какие-то другие причины, по которым он мог кого-то ненавидеть?

— Не знаю.

— Может…

Екатерина Андреевна внимательно посмотрела на Карпушкину и только сейчас заметила, что эта женщина весьма недурна собой. Скорее, даже красива. Просто отсутствие макияжа и нормальной прически вкупе с заношенным простеньким платьем делали Зою Васильевну похожей на чучело.

— Может, он ревновал вас? — спросила Екатерина Андреевна и заметила, как Карпушкина едва заметно вздрогнула. — Я угадала?

Завадский снова посмотрел на часы.

— Уже на полчаса опаздывает. Выйди посмотри, вдруг она в коридоре стоит?

— Ладно.

Чайкин встал из-за стола, распахнул дверь, шагнул в коридор и… нос к носу столкнулся с Екатериной Андреевной, державшей под руку Зою Васильевну Карпушкину. Чайкин удивленно уставился на Романову, а та загадочно улыбнувшись и легонько подтолкнув жену электрика к двери, прошептала что-то ему на ухо. Затем приложила палец к губам и, повернувшись, бодро зашагала к выходу.

— Чайкин! — позвал Завадский, которому не было видно, что происходит в коридоре.

— Иду, — отозвался тот и вернулся в кабинет.

— Что у тебя с лицом?

— Ничего.

Чайкин закрыл дверь и, взяв стул, присел неподалеку от сидевшей напротив Завадского сгорбившейся Карпушкиной.

— Зоя Васильевна, — начал разговор Завадский, — у вашего мужа были враги?

— Те, кто хотел сделать ему что-то плохое? Нет.

— Ну, а может…

— И его никто не обижал.

— Значит, конфликтов у него не было?

— Нет.

— И на работе тоже?

— Нет.

— Вы подумайте хорошенько, Зоя Васильевна, — увещевал ее Завадский. — Поверьте, это поможет нам разобраться в ситуации и сделать правильные выводы.

— Зоя Васильевна, вы знали Михаила Анатольевича Златковского? — вдруг спросил Чайкин, и Завадский удивленно посмотрел на него.

— Да, я его знаю, — тихо ответила Карпушкина.

— А как вы с ним познакомились?

— Да я почти не знакома с ним. Я уборщицей в театре работала, в гримерке у него прибиралась. Он как-то спросил, не хочу ли я на спектакль прийти. Приглашение мне дал такое, не билет, но с местами. Слово какое-то, на контрабанду похожее.

— Контрамарка, — подсказал Чайкин.

— Точно, контрамарка. Я домой пришла, Семену рассказала, а он в крик. Контрамарку в клочья порвал, меня чуть не ударил. Влюбилась, говорит, в этого, в артиста. Ну я, правда, до того уже несколько раз про него Семену рассказывала: такой вежливый, внимательный и вообще — симпатичный. Но это же не значит, что я в него влюбилась! В общем, пришлось мне из театра уйти, Семен настоял. Так что теперь я без работы.

— Давно это было? — спросил Завадский.

— Да уж месяц как.

— И с тех пор вы Златковского не видели?

— Нет. А на днях афишу повесили, что он у нас в парке выступать будет. Я так обрадовалась! А Семен говорит: «Еще раз про него услышу — убью. И его, и тебя».

— Значит, сдержал обещание? — задумчиво проговорил Завадский.

— В каком смысле? — не поняла Карпушкина.

— Убил Златковского.

— Как убил?

— Златковский мертв.

— Собственно, поэтому вашего мужа и задержали, — вставил Чайкин.

— Не может быть! — воскликнула Карпушкина. — Я думала… я думала, он подрался с кем-нибудь.

— А он часто дрался?

— Нет, но… Он, конечно… ударить. Но чтобы убить…

— И тем не менее он подозревается в убийстве, — продолжал Завадский.

— Но он не мог!

— Отчего же? Вы ведь сами сказали: он угрожал.

— Да, но одно дело угрожать, и совсем другое дело… Он на такое не способен.

— Все люди до поры до времени на что-то не способны. А потом наступает день, и…

— Как же вы не слышали о смерти Златковсого? — спросил Чайкин. — Такой шум стоял. Вы что, в парк не ходите?

— Семен запретил, — ответила Карпушкина.

— Но по телевизору наверняка в новостях об этом говорили, — сказал Завадский. — В какой-нибудь хронике происшествий.

— У нас нет телевизора.

— Печально. Но факт остается фактом — Златковский мертв, его убили. И ваш муж является главным подозреваемым в этом убийстве.

— А к нему можно? — тихим голосом спросила Карпушкина.

— Пока нет.

— А когда можно?

— Оставьте мне номер вашего мобильного, я вам позвоню.

— Но у меня нет…

— Нет мобильного? Ну, дайте городской.

— И городского нет, — смущенно проговорила Карпушкина. — Вернее, есть, но его отключили. За неуплату. Я же сейчас без работы. А у Семена зарплата маленькая.

— Хорошо, мы за вами заедем, когда будет можно его навестить.

— Спасибо! — совсем тихо проговорила жена электрика.

— На этом пока все, — подытожил Завадский. — Можете идти.

— До свидания, — едва слышно прошептала она и, поднявшись, медленно вышла из кабинета.

— А теперь признавайся, — обратился Завадский к Чайкину, — откуда про ее знакомство со Златковским прознал?

— Так ведь… — Чайкин напрягся и отвел взгляд в сторону.

— Только не говори, что сам догадался. Чую, откуда ветер дует. Ну, и когда она успела поговорить с Карпушкиной.

— Сегодня. Прямо перед тем, как сюда прийти.

— А ты как узнал?

— Она была здесь. Вместе с Карпушкиной пришла.

— Ну ладно, в этот раз ее самодеятельность, похоже, сыграла нам на руку, — признал Завадский. — Можешь передать своей тете благодарность.

— Можете поблагодарить меня лично, — послышался голос Екатерины Андреевны, и Завадский вздрогнул.

Дверь в кабинет была открыта, на пороге собственной персоной стояла Екатерина Андреевна Романова. На лице ее сияла обезоруживающая улыбка.

— Добрый день, Александр Александрович!

— Здрасте! Когда вы избавитесь от этой привычки — появляться внезапно?

— Ну что вы, это же мой конек, — сказала Екатерина Андреевна, присаживаясь на стул.

— Сегодня же оболью дверные петли водой.

— Зачем? — удивился Чайкин.

— Чтобы заржавели и скрипели. Хотя это вряд ли остановит Екатерину Андреевну, она начнет появляться через окно.

— Ну, этот способ я еще не освоила, — парировала Романова.

— Ничего, с вас станется. Хорошо еще, что у нас нет камина.

— Пачкаться в саже — это больше в вашем стиле, Завадский.

— А в вашем стиле… — багровея, произнес тот.

— Я пришла не упражняться в острословии, — перебила его Екатерина Андреевна. — Вы получили доказательства вины электрика?

— Не то чтобы доказательства, но достаточно убедительные показания, — сказал Чайкин.

— До недавнего времени у меня еще оставались некоторые сомнения по поводу него, — заметила Романова. — Но как ни прискорбно, похоже, это действительно был электрик.

— Спасибо, конечно, что потратили время и силы, — сказал Завадский, лицо которого вновь обрело нормальный оттенок, — но… не стоило, и так все уже ясно. Тем более в вашем… с вашим…

— Не так уж много сил и времени я потратила, но благодарю, что заботитесь о моем здоровье, — едко отозвалась Екатерина Андреевна.

— Значит, все-таки главный мотив убийства — ревность? — вставил Чайкин.

— Прямо Шекспир какой-то! — изрек Завадский. — Гамлет.

— Вы хотели сказать — Отелло? — поспешила поправить его Екатерина Андреевна и, не обращая внимания на скривившуюся в недовольной гримасе физиономию капитана, продолжила: — Да, ревность. Старейший и один из наиболее распространенных мотивов. — Ну что ж, «мавр сделал свое дело…», — процитировала она, вставая. — Пожалуй, мне пора.

И Екатерина Андреевна бесшумно выпорхнула из кабинета, оставив после себя терпкий аромат «Пуазона»¹.

— Ну что, Сан Саныч, — сказал Чайкин, — оформляем и передаем следаку?

— Не следаку, а следователю, — поправил Завадский, не любивший подобных пренебрежительных словечек. — Не спеши, куда торопишься? До завтра время есть, пусть у нас пока посидит, а там отправим в СИЗО.

— Вас что-то смущает? — спросил Чайкин.

— Да. И тетя эта твоя… Она же с чего начала — с того, что сомневается, будто электрик может быть убийцей. Но если бы не то обстоятельство, что он сам грозился… Не знаю! Умеет она заронить в душу сомнение.

— М-да. — Чайкин почесал затылок. — Это она умеет. Может, она до завтра еще что-нибудь узнает?

— Нет уж, увольте! Пожалуйста, передай своей тете, чтобы не беспокоилась.

— Так она же вроде…

— Чайкин! — рявкнул Завадский. — Чтобы она нос в это дело больше не совала! Иначе мы с ним год валандаться будем. Ясно? Так и передай.

— Андрей, нам надо поговорить с вдовой, — сказала Екатерина Андреевна за вечерним чаем.

— Нам? — переспросил Чайкин.

— По-моему, мы делаем одно дело.

— Слушай, теть Кать, тут Завадский…

— Завадский, Завадский! Ты когда-нибудь станешь самостоятельным?

— Во-первых, он старше по званию.

— А во-вторых, он твой начальник?

— Теть Кать, я уже сто раз тебе говорил — мы напарники.

— Но он тебе приказывает. Где же здесь напарничество?

— Он отдает распоряжения, потому что он старший напарник.

— И на этом основании он может обращаться с тобой, как с собственным денщиком?

— Ну что за глупость! Какой денщик? Это называется субординация.

— Это называется деградация! Умственная и моральная. Напарники должны поддерживать друг друга, помогать, ведь цель у них одна. И для достижения этой цели они должны пойти на все, вплоть до привлечения дополнительных ресурсов, особенно, если эти ресурсы весьма эффективны.

— Ты имеешь в виду себя? — прищурившись, спросил Чайкин.

— Хотя бы и себя, — дернув плечом, ответствовала Екатерина Андреевна Романова.

— Ладно, — вздохнув, согласился Чайкин. — Давай завтра попробуем навестить вдову.

— Отлично!

— Только ненадолго.

— Почему?

— Я бы не хотел, чтобы Завадский…

— Опять этот Завадский! Ну хорошо, думаю, получаса нам хватит.

Чайкин откашлялся и позвонил в дверь.

«Бим-бом-м-м!» — раздался в квартире низкий перезвон, словно кто-то легонько ударил в колокола. И снова — тишина. Чайкин растерянно оглянулся на Екатерину Андреевну. Та знаком предложила ему позвонить еще раз. Но не успел он дотронуться до кнопки звонка, как замок гулко щелкнул и дверь приоткрылась.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Марка французских духов (от фр. Poison)