Советник президента

Владимир Алексеевич Колганов, 2020

Это фантастическая история о том, что могло произойти весной то ли 2018, то ли 2019 года. Участниками этой истории стали многие важные персоны. Всё, что здесь рассказано, можно воспринимать и в шутку, и всерьёз, как кому понравится. Автор доказывает простую истину: если ценность произведений искусства и литературы будет определяться размером полученной от их продажи прибыли, это может привести нас к печальному финалу. Совпадение некоторых черт персонажей, в том числе изображённых на обложке, с обликом реальных лиц – это чистая случайность. Оформление обложки выполнено автором.

Глава 5. Альтернатива для России

За чаем не говорили ни о церкви, ни о котах. Булгаков всё собирался задать один вопрос, но вот, наконец, решился:

— Я хотел спросить, но никак не удавалось… Есть ли в вашей России писатели уровня Гоголя, Достоевского, Чехова, Толстого?

Платов задумался.

— Вы знаете, много их было и в Ленинграде, и в Москве, даже в Сибири талантливые литераторы появлялись. Но почему-то всё ограничилось примерно двадцатью годами, ещё в то время, когда существовал СССР. Ну а теперь… — Платов тяжело вздохнул. — Честно говоря, не знаю, что сказать. В наше время особенно популярно незатейливое чтиво. К примеру, дамские романы, детективы и фантастика. Вот и моя жена когда-то увлекалась, пока не разошлись.

— Ну а сами что-нибудь читаете?

— Ох, знали бы вы, сколько мне приходится читать! — рассмеялся Платов. — Докладные записки, сводки, сообщения, обзоры… Но если говорить о художественной литературе, то перечитываю классику.

— А современные писатели… Неужели таланты среди них перевелись?

— Тут дело вкуса…

— Однако вкус можно воспитать, причём и хороший, и дурной.

— И кто же способен воспитать у нашей молодёжи хороший вкус?

— Издатели, литературные критики…

— Это вряд ли, — усмехнулся Платов. — Видите ли, Михаил, у нас в стране рыночная экономика. Поэтому печатают то, что находит спрос. Ну а критики… критики не критикуют, а только хвалят. Это и понятно, поскольку они живут на то, что платят им издатели.

— Не могу поверить, что до этого дошло.

— Увы, так и есть, причём не только здесь, в России, но и за её пределами.

— И вы спокойно об этом говорите?

— Я-то в чём виноват? Предлагаете мне самому писать романы и рецензии?

— Боже упаси!

— Впрочем, вы правы, проблема достаточно серьёзная. Я даже министра культуры в поездку прихватил… Да где ж он там запропастился?

Платов хлопнул в ладоши, дверь отворилась, и вошёл некто в кирзовых сапогах, кожаной куртке с капюшоном и парусиновых штанах на ватной основе, на которых были легко различимы следы чьих-то зубов. Поклонившись Платову, он зыркнул глазом на Булгакова, и сказал:

— Простите, Владим Владимыч, не успел переодеться, — и сел поодаль.

— Ну как там Баффи? — поинтересовался Платов. — Никого не покусал?

— Нет-нет! Вёл себя вполне корректно. Правда, иногда лаял на прохожих.

Платов закивал головой:

— Он у меня так натренирован. Видимо, и здесь полным-полно этих либералов. Хотя мог подобным образом отреагировать и на «Тройной одеколон».

— Ничего такого не было. У меня нюх тоже неплохой.

«Судя по всему, так оно и есть», — предположил Булгаков.

— Тут вот в чём дело, Ростислав! Михаил Афанасьевич настаивает на том, что мы обязаны более активно работать с читателем, воспитывая в нём хороший вкус. Ты можешь подготовить план мероприятий?

— Уже всё есть, Владим Владимыч! И план, и его реализация, и результат.

— А результат-то где? — поинтересовался Платов.

— Да вот же! За вас на прошедших выборах проголосовали почти семьдесят семь процентов.

— Я ему про Фому, а он всё про Ерёму!

— Ну как же! Люди с плохим вкусом не пойдут за вас голосовать.

— Да ты пойми, речь о читателях, а не об электорате.

— Так ведь, Владим Владимыч, у нас неграмотных давно уж нет! Каждый, кто за вас голосовал, когда-то что-нибудь читал.

— Ты договоришься до того, что я тебя уволю! — чувствовалось, что Платов на пределе.

— Позвольте мне!

Булгаков счёл за благо вмешаться в эту перепалку во избежание нежелательных последствий. На пост министра он не претендовал, однако можно было посочувствовать Платову, если он вынужден полагаться на таких чиновников.

— Я хочу напомнить о том, что мы обсуждали полчаса назад. Речь шла о возможностях улучшения человеческой породы. Увы, наука здесь пока бессильна, поэтому ведущая роль в этом деле должна принадлежать культуре.

— Что вы имеете в виду? — поинтересовался Платов.

— Хорошие книги, кинофильмы…

— Что значит «хорошие»? — возмутился министр. — В наших директивных документах нет подобного критерия. Ценность книги определяется реализованным тиражом, ну а для фильмов есть другой показатель — количество зрителей. Тех, что пришли в кинотеатры.

— Надеюсь, только тех, кто досидел до конца? — спросил Булгаков.

— Это не предусмотрено. Мы судим по количеству проданных билетов.

— Вот как! — теперь уже удивился Платов. — Выходит, я ушёл с фильма Михалкова через полчаса, буквально отплёвываясь на ходу, а вы меня записали в почитатели этого «таланта»?

— Владим Владимыч! Мы примем меры! Но в штате министерства пока нет нужного количества единиц, чтобы поставить их на выходе из всех кинотеатров.

— Дурдом! — процедил сквозь зубы Платов. — А вы, Михаил Афанасьевич? Что можете нам предложить?

— Мне кажется, достоинства произведений искусства должны оценивать опытные эксперты, критики. Но вы говорите, что у вас их нет…

— Да есть они! Только теперь другие времена. Теперь музыку заказывает тот, кто побогаче. Вот они и пляшут…

— Владим Владимыч, мы финансируем культуру в полном объёме, в соответствии с бюджетом.

— Погоди, Славик! Речь ведь не о том, — отмахнулся Платов и обратился к Булгакову: — Так что вас не устраивает?

— Но вы же сами сказали, что вынуждены читать классику…

— Господь с вами! Никто меня не принуждает, просто она мне больше нравится.

— В том-то и дело! Если бы в продаже появлялись книги такого же уровня…

— А что я могу поделать, если их не пишут?! — завопил министр.

— На самом деле, пишут! — возразил Булгаков. — Не могут не писать! Я по своему опыту знаю, каково это ходить по издательствам и всюду получать отлуп. А всё потому, что неизвестного автора не станут покупать.

— Славик! — распорядился Платов. — Надо срочно навести порядок.

— Владим Владимыч! У нас в России только частные издательства, я не могу им приказать. К тому же издательская отрасль проходит по ведомству Минкомсвязи.

— Это почему? Разве литература не относится к искусству?

— Так уж повелось, Владим Владимыч.

— Неужели нельзя как-то повлиять на этих частников?

— Если только по линии спецслужб…

— Не мели чепуху!

Платов задумался.

— Что же это получается? Талантливые писатели у нас есть, но мы о них ничего не знаем. Так или не так? — обратился он к Булгакову.

— Увы, лишь немногим авторам удаётся найти влиятельного покровителя. Лев Толстой пробился в люди благодаря Некрасову. Другого Толстого обласкали лишь за то, что он бросил сытую Европу, чтобы угождать большевикам. Юрий Герман добился благорасположения Максима Горького. Борис Пильняк… тот очаровал и Горького, и Луначарского. Но для этого нужны какие-то особенные качества.

— Так, Славик! — Платов ткнул указательным пальцем в своего министра. — Вот возвратимся домой, и займёшься этим делом. На Горького ты конечно не потянешь… Ну что ж, хотя бы ознакомься с тем, как работал товарищ Луначарский.

— Владим Владимыч! — взвизгнул Ростислав. — За что мне такое наказание? Когда же мне руководить, если с утра до вечера буду беседовать с этими писаками. Их тьма-тьмущая!

— Иди, работай! И завтра же план мероприятий мне на стол!

«Пустые хлопоты! — огорчился Булгаков, глядя вслед уходящему министру. — Этому до Луначарского, как до Луны!»

Платов тем временем опять задумался.

— Послушайте, Михаил. Допустим, появятся у нас хорошие книги, кинофильмы, театральные постановки. Это всё прекрасно, замечательно! Но сколько же лет пройдёт, прежде чем мы получим нужный результат, прежде чем убедимся, что у нас в стране возникло новое поколение людей? Людей высоконравственных, которые не воруют, не крадут, ответственно относятся к своим обязанностям, а не кричат на каждом углу о своих нереализованных правах.

— Это будет нескоро. Но другого пути нет! — подвёл итог Булгаков.