Мозаика

Владимир Александрович Голоухов, 2023

Рассказы о недавнем и давнем, здешнем и нездешнем. Плод грёз, раздумийи озарений. Истории понятные и с вечными вопросами любви, творчества и человеческих характеров. Рекомендуется к прочтению с музыкальным сопровождением соответственно эпохе и тональности повествований.

ДРАЖАЙШЕЙ СУПРУГЕ НАДЕЖДЕ ЮРЬЕВНЕ БЕСПАЛОВОЙ ПОСВЯЩАЮ ЭТУ КНИГУ

Одилия

Ещё мальчишкой бегал он по этой тропе, вьющейся по самой кромке скал. Здесь, рядом с крепостной стеной на обрыве, можно было смотреть в даль голубого моря и замечать на самом краю горизонта точки плывущих к пристани кораблей.

Радостно и волнительно было видеть легкие парусники керкуры и узкие многовёсельные триеры раньше тех, кто ждал их внизу!

Город расстилался по побережью между скалистых берегов прохладной реки, впадающей в тёплую лазурь южного моря. Отсюда, с верха высокой скалы, можно было ощутить себя свободной птицей и свысока смотреть на дома, на терракотовые крыши терм, таверн, торговых строений. Их светло-серые стены из известняка казались подобными застывшей пене прибоя, и лишь холодок от взгляда вниз напоминал о смертельной опасности, о шаге до пропасти.

Богатый и славный город Олимпос, красавец и гордость Ликийского союза^[1], радовал своим гостеприимством заезжих купцов, путешественников, рыбаков и земледельцев из окрестных деревень.

Казалось, так будет всегда… Всегда будут звучать громкая музыка и чувственное пение прекрасных женщин, смех детей и мерный шум щедрого базара.

Но детство прошло и прошла безмятежность.

Мальчик превратился в статного юношу с тёмно-каштановыми вьющимися волосами.

Чёрные брови орлиными крылами сходились к переносице, выбритые скулы и мужественный подбородок несли следы несовершенства бронзовой бритвы, а глаза тёмно-синего цвета, каким бывает море зимой, выражали бесстрашие, свободолюбие и живой, подвижный ум.

Когда Ксанфу — так звали нашего героя — исполнилось двадцать, на город напали римляне.

Юноша стал одним из немногих, кто сопротивлялся — сбрасывал с крепостной стены огромные камни, пускал меткие стрелы, но город был взят. Вернее, сдан: купцы, хозяева цитадели, посчитав, что покровительство сильного лучше независимости слабого, первой же ночью открыли ворота врагу.

Тех, кто противился им силой оружия, римляне решили демонстративно наказать. И вот уже двое солдат подгоняют Ксанфа пиками по каменистой тропинке, вьющейся перед внешней крепостной стеной.

Его вели к верхней площадке с дозорной башенкой, служащей укрытием часовому от непогоды. Сбросить несчастного в шумящее, плещущее у валунов море намеревались именно с неёё.

«Иду, как овца, на убой?» — думал Ксанф, слыша неспешный говор охранников. Взгляд его цеплялся за каждую сосну, растущую на склоне, за каждый с детства ему знакомый валун или колючий куст дикой ежевики. «Это последние мгновения моей жизни? Нет! Нет — я буду бороться!»

Он замер. В тот же момент пика конвоира больно кольнула под лопатку.

Ксанф повернулся, кивнул на землю под собой и со страдальческим видом произнёс:

— Псссс, псссс, пись-пись-пись! — руки были связаны за спиной, и Ксанф задвигал ими, пытаясь донести до чужеземцев, что потребность справить малую нужду перед смертью, требует избавления от веревки.

Старший по возрасту и званию дупликарий^[2], угрюмый вояка с рассечённым подбородком, понял причину заминки и, ухмыльнувшись, развязал узел у пленника.

Во рту другого стража нетерпеливо переползла из угла в угол сорванная травинка.

В этот же момент юноша рывком сбросил путы и припустился бежать — и, что странно, к дозорной башенке, к месту казни! Конвоиры опешили, но, повинуясь инстинкту преследования, бросились в погоню.

Они увидели, как пленник вбежал внутрь каменного строения: тем лучше, ему не уйти, приговор будет неотвратим! Конвоир, что по-моложе, с проклятиями забегает внутрь, дупликарий же остаётся ждать снаружи. Стражника, вбежавшего с яркого солнечного света, встречает абсолютная темнота… а внутри — что за наваждение? — никого!

Но оторопь римлянина длилась недолго: что-то ловкое и цепкое упало ему сверху на плечи. Руки невидимого арестанта вцепились в горло конвоира, влепили его головой в стену. На шум ворвался второй и, тоже ослепнув от темноты, вытащил меч, замахал им наотмашь, намереваясь достать наглого невидимку.

Громкий стон товарища остановил вояку — и в тот же миг в ярко освещённом проходе позади конвоиров мелькнул силуэт приговоренного.

Ксанф выбежал наружу.

Бежать вниз по знакомой с детства тропе было легко. Но вот-вот начнётся погоня, а значит, надо увеличить отрыв от преследователей. За спиной послышались крики — судя по ним, раненый воспрял, и оба конвоира были вне себя от ярости на беглеца и страха перед начальством из-за своей оплошности.

Перед Ксанфом встала почти нереальная задача: сбежать из крепости в город, минуя шатёр с легионерами. Уже можно было разглядеть внизу, снаружи крепостных ворот привязанных лошадей и десятка два солдат…

Ксанф помчался наудачу, и боги благоволили ему: никто из врагов не успел преградить путь.

Казалось, что опасность осталась позади. Зато поднялась настоящая тревога!

За беглецом, застегивая на бегу амуницию, спешно дополнили погоню гарнизонные. Разрыв сокращался, но он всё ещё был.

Вот уже и посадские постройки, вот и термы Вассария, храм Афины, мост… лишь бы не встретить римлян! О нет! Справа, из-за дома торговца лесом, выбежала пара солдат с короткими мечами наголо. Конец?! Нет, можно свернуть в тесный проулок, открывшийся между стенами строений, проскочить его можно только по одному, поэтому он сдержит преследователей! Поворот, еще поворот… Ксанф пробегает проходные дворы, перелезает через ограды и стены…побег сопровождается лаем собак, выдающих погоне путь беглеца.

Не помня себя и тяжело дыша, Ксанф, выбежал к таверне «Золотой кабан», застыл, опершись руками на колени и думая, куда бежать дальше. Дверь заведения немедля отворилась, выпуская из таверны подвыпивших рыбаков.

Ксанф растолкал их, проник внутрь… огибать столы и амфоры с маслом и уксусом времени нет!..

Где перепрыгивая, где круша подвернувшийся скарб, беглец миновал кухню, вбежал в кладовку с продуктами и вновь застыл — в ожидании, что следом вот-вот ворвутся солдаты.

Сзади кто-то трогает его за плечо. Ксанф в ужасе оборачивается — и видит перед собой хозяйку заведения, Одилию. Женщина вмиг всё понимает, заставляет Ксанфа залезть под скамью, скрывает его придвинутой корзиной с луком и присаживается чистить шуршащую охряную шелуху.

Слышны шум шагов и резкие голоса легионеров.

Старший по званию римлянин пристально вглядывается в лицо женщины. Одилия гневно тычет в сторону черного хода:

— Туда он побежал, туда! Негодяй разбил амфору с уксусом и сломал скамью! Пожалуйста, догоните его!

Солдаты не понимают чужого наречия, но, угадав в гневе женщины главное для них, бегут в указанном направлении. Крики и топот удаляются, но погоня пока ещё рядом и может в любой момент сюда вернуться.

Проходит минута, другая… Ксанф вылезает из-под лавки рассмотреть спасительницу.

Красивая женщина в шафрановой тунике. Тёмно-рыжие волосы, выкрашенные хной и собранные в косу на затылке, голубая лента опоясывает чело, брови — почти невидимые, выцветшие на солнца, глаза — большие, карие, в них и тревога, и забота, и отблеск хитрых озорных огоньков… или он лишь показался Ксанфу?

Чувственные полные губы и гладкий, как цвет красно-коричневой земли на склонах гор, атлас кожи.

Беглец знал Одилию, как знал всех в городе. Но никогда с ней не общался, ибо не имел ни времени, ни желания зайти в её таверну: гончарный круг и работа горшечником — вот что занимали его время и внимание.

Одилия же, сколько помнил Ксанф, была вдовой на нелёгком хозяйстве, доставшемся от супруга.

Ей было чуть больше тридцати лет, молчаливая, строгая, вся в себе, однако упругий стан, прелестная фигура и блеск в красивых глазах говорили о полноте жизненных сил. Как отблагодарить эту храбрую женщину?

— Ты спасла меня. Я твой должник…

— Чшшшш! — хозяйка, приставив палец к губам молодого мужчины, пристально смотрит в его глаза. Огоньки в её очах сливаются в ровное свечение, волнение борется с глубоко затаёнными томлением и негой. Мягко, но уверенно Одилия берёт Ксанфа за руку и быстро ведёт за собой по шаткой лестнице наверх. Там, на крыше, под щедрым раскидистым инжировым деревом, им никто не помешает, и пусть все погони мира подождут! Как флаг сдающейся крепости, с прекрасного тела Одилии соскальзывает шафрановая туника.

Шёлковой змейкой спадает покрытый узорами строфион^[3].

–?!

— Чшшшшш!..

* * *

Солнце уже остывало, приближаясь к сосновой зелени, когда из таверны вышла рослая девушка в лазоревом хитоне и с ярко накрашенными глазами.

Лицо девы было стыдливо прикрыто розовым платком, из-под него виднелась алая лента, которой были перевязаны роскошные длинные волосы — немного, правда, спутанные.

Изредка, когда причёска пыталась съехать на лоб, модница украдкой поправляла их. Некоторая угловатость и несколько широкие шаги могли навести на мысль, что красавица в своем воспитании не уделяла должного внимания гимнастике и танцам. И что грациозность, увы, не в числе её добродетелей.

Под оценивающими взглядами стражей девушка миновала городские ворота и уже более широким шагом направилась по дороге в сторону Таврских гор.

Примечания

1

Ликийских союз — конфедерация городов античной Ликии, страны на юге Анатолийского полуострова.

2

Дупликарий (Duplicarius — лат.) — рядовой легионер с двойным жалованием за выслугу лет.

3

Строфион — пояс из мягкой кожи, которым античные женщины подвязывали грудь, греко-римский предок бюстгальтера.