Тень в тени трона. Графиня

Владимир Александрович Бабенко, 2019

Начало семнадцатого века. В руки дочери князя Турчинова попадает медальон, владеть которым могут только избранные. Обладая даром от рождения и получив силу медальона, Даше предстоит стать первой среди равных, но хочет ли она этого? Неужели это ее судьба? Она сама этого еще не знает, но интриги уже плетутся и смертельно опасные игры уже втягивают ее в водоворот событий.

Глава третья

Палач. Ставка ценой в жизнь

Прошло двенадцать лет. Габриэлю Нортону удалось стать своим в этом гадюшнике, каким оказался с виду милый и приветливый остров, к которому они причалили спустя три месяца после отплытия из Амстердама.

Авантюристы всех мастей и оттенков, пираты, контрабандисты, работорговцы, откровенные бандиты, убийцы, сутенеры. Казалось, что все дерьмо в человеческом обличии приплыло на этот остров, находящийся на самом перепутье морских трасс.

Габриэлю повезло еще тем, что его предшественник — губернатор острова оказался по-настоящему порядочным человеком и откровенных пакостей не чинил. Наоборот, он честно ввел молодого преемника в курс текущих дел, и самое главное — передал в наследство сплоченную команду преданных ему людей, с которыми он работал и за которых готов был поручиться хоть перед Господом Богом, а уж перед людьми так и тем паче.

Через полгода «старый» губернатор с легким сердцем и приличной суммой сравнительно честно заработанных денег, окончательно сдав дела «новому», отбыл в Амстердам.

Племянник был приставлен к делу сразу же по прибытии и удивительно быстро входил в курс своих обязанностей «чистильщика» человеческого дна. С наставником и командой здесь ему повезло не меньше, чем дяде.

Общая работа и общие неприятности, а их хватало с избытком, сблизили этих людей настолько, что Габриэль был готов «порвать» любого за сына, а он его искренне считал своим сыном и наследником. Герд это чувствовал и отвечал взаимностью. На людях они, конечно, старались держать дистанцию, но секреты в «деревне» не утаишь, дома же они давно перешли на «ты».

А вот женщин в их узком семейном кругу не было. Как оказалось, Габриель был однолюбом, и после смерти его милой Эммы сердце просто не пускало другую. Тело, конечно, допускало женщин, но ничего серьезного и постоянного не получалось, и скоро местные красавицы и их матери оставили его в покое.

С Гердом случился тот же казус. Мать он не помнил, она умерла при его рождении, и тетушка Эмма стала ему матерью, окружив такой заботой, любовью и лаской, что любую появляющуюся в его окружении женщину он невольно сравнивал с ней, и сердце отвергало «чужую».

Да и род деятельности сыграл с ним злую шутку. Он с такой легкостью, без тени жалости вычищал «авгиевы конюшни» острова, что прозвище «палач» прочно прилипло к нему. А скажите, какая женщина станет связывать свою судьбу с палачом, прирезать которого грозилась чуть ли не половина острова, а за глаза шипели все, плевались и строили козни?

Любой островной красотке было ясно как божий день, что если «дорогого супруга» и не прирежут где-нибудь в тихом месте, то саму супругу точно притопят на месте неглубоком, и такая перспектива не радовала претенденток на руку и сердце главного живодера острова.

Для нехитрых мужских радостей ему вполне хватало эксклюзивных милашек — «для своих», в известных заведениях, которые давно курировались его службой, хоть это и не афишировалось.

Итак, пришла пора вернуться в кабинет Герда Нортона, где мы покинули обоих в начале повествования. Габриэль закончил пересказ событий, о котором его попросил Герд, когда город уже спал.

В тропиках звезды яркие, крупные, красота потрясающая. Воздух полон запахов, пахнет морем.

Герд стоял у открытого окна и с наслаждением вдыхал аромат тропической ночи. Он полюбил Кюрасао всей душой и сердцем.

Помня обещание, данное дяде и самому себе на палубе галеона, увозящего их из Амстердама, — найти истинного убийцу своего отца, Герд упрямо, все двенадцать лет по крупицам собирал сведения, используя все свои возможности, деньги, подкуп, шантаж. Материал накапливался и анализировался.

Мозаика событий крутилась в его голове. Постепенно из отдельных фрагментов складывалась цельная картина, не хватало всего лишь нескольких фрагментов.

— Что скажешь? — поинтересовался губернатор.

Герд молчал, продолжая с наслаждением вдыхать ночной аромат «земного рая».

«Жалко мальчишку, — подумал Габриэль, — не поверил! А может, это и к лучшему».

— Ладно, уже поздно! Извини, я пойду, — поднимаясь, заявил губернатор и направился к двери.

— Погоди, отец! — Герд нередко называл его отцом, но на этот раз в его голосе было что-то, что заставило губернатора остановиться.

— Прошу тебя, присядь. В твоем рассказе для меня ничего нового не прозвучало, я и так уже все знал, не хватало буквально крох.

— Герд! Это касается нас обоих. Рассказывай все, что тебе известно, а после мы решим, что делать, — Габриэль вернулся к столу и опустился на стул.

— Хорошо! Пусть будет так, — Герд, подойдя к секретеру, взял очередную папку серого цвета и, достав из нее плотный лист бумаги небольшого формата, положил его на стол.

Бумага, лежащая перед губернатором, оказалась рисунком, вернее портретом, выполненным черным карандашом. По рисунку было сразу видно, что автор не лишен таланта. Черты лица были четкими и ясными, без отсебятины и творческих выкрутасов.

На портрете был изображен мужчина примерно лет сорока, может меньше, явно из благородных. Худое вытянутое лицо, тонкие чувствительные губы. Прямой нос, парик, на голове шляпа, треуголка. Белоснежная рубашка из тонкого полотна с пышными кружевными манжетами и разрезом спереди. Узкая распашная куртка из яркой шелковой ткани, застегнутая впереди на талии, открывающая жабо и придававшая особый шарм и обаяние изображенному на бумаге аристократу. Все было изысканно и благородно. Однако общее радужное впечатление портили глаза и взгляд, откровенно плохой, презрительный, высокомерный, неприятный — неизвестный художник это изобразил довольно точно.

— Узнаешь? — голос Герда звучал твердо, без иронии.

Прошедшие годы не помешали опознать изображенного на бумаге аристократа:

— Да, я конечно же помню его. Это Алард Ведер. Он купил наши верфи, и он стоял за убийством твоего отца и моим отравлением.

— Все верно! А кто это женщина? Узнаешь? — на стол лег другой лист, такого же формата и качества, на котором тем же художником и в той же манере была изображена пожилая женщина, слегка за пятьдесят. Благородная осанка, худое вытянутое лицо, тонкие губы, прямой нос, жемчужно-белые, правильной формы зубки.

Вообще-то она была красива. На ней было темно-синее шелковое платье — контуш со складами Ватто, без пояса, надетое поверх нижней юбки на каркасе. Темные волосы были завиты в локоны, подняты вверх и сколоты на затылке. Нить из белого, крупной величины жемчуга, вплетенная в волосы, завершала скромную, но довольно богатую прическу женщины. Украшений почти не было, разве что в ушах наличествовали серьги — небольшие черные жемчужины, обрамленные в золото, очень дорогая и редкая вещь.

Губернатор внимательно смотрел на портрет. То, что он ее видел, сомнений не вызывало. Но вот где и когда, и кого она ему напоминает, вспомнить не мог. Образ крутился перед глазами, не желая материализоваться.

— Я ее видел и даже говорил, но где, не могу вспомнить.

— А если оба портрета положить рядом и сравнить?

Алард Ведер, изображенный на первом листе, был почти что копией женщины, изображенной на втором листе, с поправкой, конечно, на пол и возраст.

— Это его мать! У меня нет сомнений. Это мать Аларда Ведера, так?! — губернатор не спрашивал, он уже утверждал, глядя на племянника, стоявшего рядом. — Но я ее где-то видел, и даже говорил с ней.

— Я тоже. Более того, я даже ухаживал за отцом вместе с ней и бегал за лекарствами по ее просьбе в тот день, когда его убили.

— Сиделка! Помощница врача Франца Симонса, кажется, так его звали.

— Этого? — и Герд положил перед изумленным Габриэлем третий портрет, на котором был изображен тот самый эскулап из Амстердама, присутствующий на дуэли, потом лечивший Артура, его самого и его малышку Эмму. — Это ее отец и, соответственно, дедушка Аларда Ведера. В тот день, примерно за полчаса до нападения на тебя, она отослала меня за лекарством к врачу. Я пробыл у него примерно часа два, пришлось подождать, пока его изготовят. А когда вернулся, отец был уже мертв, а ты лежал без чувств, и мне пришлось мчаться обратно, уже за врачом, чтобы он помог хотя бы тебе.

Когда начались крики и шум внизу, в твоем кабинете, она, оставив больного отца на кровати, бросилась вниз — на помощь, а когда вернулась, отец был уже убит.

— Ты думаешь, что все было спланировано заранее?

— Я уверен в этом. Чужих людей в доме не было. В комнату отца, а она находилась на втором этаже, никто не поднимался, и никто не спускался оттуда, окна были плотно закрыты. Я сам проверял.

— Тебя в тот момент не было. Ты что думаешь, она сама могла убить?

— Думаю, да! Удар был точно в сердце. И признаков борьбы на постели не было. Убитый полностью доверял убийце и не ожидал от него такой подлости. А она, кстати, неплохой хирург, и с ножиком бросаться на людей ей не в новинку, профессия такая.

— Это только предположения!

— Да. Свидетелей нет. И это тоже не в ее пользу. А потом она исчезла. Дело-то было сделано, и ее присутствие в доме больше не требовалось, да к тому же тетя никого чужого к тебе не подпускала. Только она сама и я.

— А кто напал на меня? — губернатор интересовался без тени иронии. Просто он уже не один раз убеждался в проницательности Герда, у которого оказался прирожденный талант сыщика и интригана. — Я понимаю, что в «кобру» ты не веришь.

— Напрасно ты так думаешь. Верю. Кобра была. И была схватка. И было ранение вас обоих. Я даже смогу назвать имя напавшего на тебя негодяя.

— Имя… человека?! — губернатор уставился на племянника, вытаращив глаза от изумления.

Герд не спеша, как заправский фокусник, достал из той же папки очередной шедевр неизвестного художника и положил его на стол перед Габриэлем:

— Узнаешь?!

На бумаге, лежащей перед губернатором, был изображен мужчина примерно лет семидесяти, в красной сутане, с неподвижными серыми глазами и крайне неприятным взглядом, в котором сквозило презрение и высокомерие. Епископский сапфир на безымянном пальце правой руки, на груди золотой крест, рядом с которым на простом темном шнурке висел голубой лунный камень в платиновой оправе. Левая щека кардинала, а это, без сомнения, был именно кардинал, была обезображена глубоким шрамом, начинающимся от шеи и задевающим глаз. Ранение, вероятно, было нанесено ножом и довольно давно.

Шрам, обезобразивший щеку, и злобные серые глаза Его Преосвященства вызывали не почтение, присущее его сану, а скорее страх и презрение к изображенному на бумаге священнику. Если бы не лунный камень на шее кардинала, губернатору потребовалось бы значительно больше времени для опознания.

«Это мой талисман — хранитель, и я с ним никогда не расстаюсь», — давний диалог всплыл в памяти губернатора, и он уже с уверенностью заявил:

— Это дон Хуан де ла Фуэнте. Но позволь спросить тебя, какое он имеет отношение к убийству и зачем ему это, он достаточно богат и знатен, примас Новой Испании, почти что Папа.

— Он да! А его сын? Целибат для кардиналов никто не отменял. Внебрачный сын, от любимой женщины, которого нужно ввести в общество, продвинуть на самый верх, передать богатства, не привлекая внимания, — возразил Герд, отодвинув последний лист в сторону и снова взяв в руки три первых. Расположив портрет Аларда Ведера вверху, а портреты его матери и дона Хуана снизу, друг возле друга — он получил что-то вроде треугольника, в вершинах которого находились портреты.

— Ну что скажешь теперь?

Губернатор внимательно сравнивал портреты, расположенные в вершинах треугольника. То, что Алард и женщина, изображенная на портрете, похожи друг на друга, не вызывало сомнений, сходство было несомненно, а при чем здесь дон Хуан? Сходство, конечно, было, но не очевидное.

Однако что-то все-таки было, несомненно было. Разгадка витала в воздухе, не даваясь в руки. Племянник смотрел на мучения любимого родственника, однако на помощь прийти не спешил.

Габриэль поднял глаза на племянника, явно ища подсказки:

— А если заглянуть к ним в душу — в глаза?! — последовала подсказка младшего.

А вот здесь в игру вступил несомненный талант неизвестного художника.

«Глаза — зеркало души, душа человека прячется за его взглядом» — эти слова древних мудрецов он и сам повторял не раз.

При внешнем, довольно сомнительном сходстве, выражение глаз, презрительный высокомерный взгляд, хитрость, лживость, жадность легко читались во взгляде обоих, и это удалось блестяще передать художнику на портретах. Взгляды — души, на портретах оказались настолько похожи, что вопрос об несомненном кровном родстве Аларда и дона Хуана отпал сам собой.

«Они одна семья, включая доктора», — дядя и племянник смотрели друг на друга, слова не потребовались, они все поняли без них.

— Так, Герд, давай разберемся! — губернатор встал и нервно прошелся по кабинету. — Алард Ведер и женщина… кстати, как ее имя?

— Катрин Ведер, она же его мать и уже давно вдова — муж умер вскоре после женитьбы.

— Упал грудью на кинжал пару раз?! Шучу!

— Примерно так и было, — не без иронии ответил Герд.

— Хорошо! Я допускаю, что Катрин и ее отец могли бы убить Артура, когда он был ранен и лежал в постели, но организовать поединок, нанять ассасинов, убить исполнителя, подбросить улики в дом и, наконец, организовать само нападение на меня — это, прости, было им явно не под силу.

— Им, конечно, не под силу, — даже не споря согласился Герд, — а вот дону Хуану вполне под силу, с его-то деньгами и возможностями, но без Катрин и ее отца-доктора он бы ничего сделать не смог — у него не было возможности проникнуть в дом. Подкупить прислугу и качать информацию, конечно, можно было бы, но рискованно, кто-то мог бы и проговориться. А так получалось, что и доктор, и Катрин уже были вхожи в дом — им доверяли. Оставалось только, объединившись с доном Хуаном, разработать сценарий убийства, причем, хочу заметить, двойного убийства. Затем, действуя смело и решительно, осуществить задуманное. Если принять эту версию за истину, то мозаика событий становится цельной, разве нет?

Действительно, предложенная версия объясняла многое, но:

— А змея, как она появилась, и главное — откуда?

— И в самый подходящий момент, так? — насмешливо заметил Герд.

— Да, так. У тебя есть объяснение? — губернатор просто не мог не задать вопрос, который мучил и грыз его столько лет. Он уже отчаялся получить на него ответ, а тут появилась возможность узнать — грех было бы не воспользоваться. Вот он и задал его.

Годы скрупулезного труда, поиск материала, анализ, раздумья не прошли даром — ответ был готов:

— Есть! Конечно, я попытаюсь все объяснить. Только прошу тебя, вспомни, как ты нанес удар той гадине, которая на тебя напала?

— Это не трудно, я все помню, как будто это было вчера. Я ушел с линии атаки вправо и с разворота нанес удар ножом по голове чудовища, сверху вниз.

— В левую часть морды, так?

— Конечно так, а по-другому быть и не могло, ведь я левша.

— А теперь взгляни на этот портрет еще раз, — и Герд придвинул к Габриэлю рисунок дона Хуана с обезображенной шрамом левой щекой.

— Погоди, Герд! Ты хочешь сказать, что чудовище, напавшее на меня, и кардинал — одно и то же лицо? Этого не может быть, этого просто быть не мо… же… т! — губернатор был шокирован и не мог поверить в происходящее.

— А если предположить, что это так! Тогда все сходится наилучшим образом! — Герд осознавал, что дядя далеко не глупый человек и понимает, что это лучшее объяснение, но принять это для него было трудно, невероятно трудно.

Отдавая себе отчет в том, что в его версию не верят, и не желая затевать долгий и бесполезный спор, Герд просто отвернулся спиной к изумленному и не пришедшему еще в себя губернатору и достал еще одну папку из своего секретера.

— Выслушай меня внимательно и не перебивай. Хорошо?

Губернатор молча кивнул. Верить в гипотезу племянника не хотелось потому, что все было непонятно, невероятно, неправильно, но если эту гипотезу принять за истину — тогда действительно все сходилось наилучшим образом. Он это тоже хорошо видел и понимал. А потому просто принял предложенный ему тайм-аут и решил послушать, посмотреть, подумать — авось что и прояснится. Он просто сел на стул, положив руки на столешницу, и приготовился слушать.

Племянник не торопясь извлек из папки на свет божий три листа разного размера и качества, один даже был выполнен на пергаменте. Рисунки были сделаны разными людьми и в разное время, это было видно сразу.

Пергамент лег на стол перед губернатором первым. На нем был изображен молодой человек. Рисунок был сделан весьма условно, так что опознать человека по нему было проблематично, но, видимо, такая задача и не ставилась. Губернатор удивленно посмотрел на племянника, требуя от него объяснений, и они последовали:

— Первые сведения о доне Хуане, а тогда его звали просто Хуан, появляются в Мадриде примерно три сотни лет назад. По собранным сведениям, он ничего из себя не представлял — просто молодой священник. Однако будучи человеком, одаренным острым умом, невероятной удачливостью, беспринципностью, он быстро поднимается вверх по лестнице церковной иерархии. Его заметили, приблизили и стали не спеша продвигать. Он не лез вперед, не наживал врагов, всегда старался быть в тени сильных фигур, что было особенно ценно, а вот порученное дело выполнял хорошо, обрастая деньгами и связями.

— Хм… интересно! Дальше! — губернатору по-настоящему становилось интересно, хотя он все еще отказывался верить племяннику, но…

Вторым на стол лег рисунок, выполненный на грубой, пожелтевшей от времени бумаге, он оказался портретом. На нем был изображен уже не молодой, но еще и не старый мужчина — чуть более сорока годов от роду. В фиолетовой сутане с белоснежной колораткой, со всеми регалиями, положенными настоятелю монастыря. На шее священника висел золотой крест и рядом с ним на простом шнурке медальон — лунный камень в неброской оправе.

— Дон Хуан? — последовал изумленный возглас губернатора. Он смотрел на племянника, хлопая глазами.

— Аббат дон Хуан де ла Фуэнте — помощник настоятеля монастыря Сантес Креус в Таррагоне. По свидетельству современников, всячески поддерживал епископа — настоятеля монастыря и помогал во всех его делах. Занимался хозяйственными делами, ведал всеми финансами, фактически распоряжаясь казной монастыря. Был невероятно удачлив — деньги просто липли к его рукам. При нем монастырь богател и расцветал. Ведал всеми вопросами безопасности, раскинув сеть шпионов по всей Испании. Мастер политической интриги, и этим активно пользовался сам епископ и его друзья. С блеском выполнял личные поручения высших иерархов Святой Церкви с одобрения епископа и ему во благо. С недругами был беспощаден. Его ценили за верность и умение дать вовремя полезный совет, а чаще за бескорыстие, готовность выполнять чужую работу и добиваться блестящих результатов, при этом он умудрялся все время оставаться за спиной хозяина, отдавая ему все лавры. Активно продвигался по карьерной лестнице. Его знал сам Папа, и он, по его просьбе, успешно выполнил ряд деликатных поручений.

Сделав небольшую паузу и давая возможность губернатору осознать полученную информацию, Герд счел уместным заметить:

— Портрет, лежащий перед вами, — это копия с картины из личной галереи епископа — настоятеля монастыря Сантес Креус, там же находится и оригинал.

— И когда был написан портрет?

— Примерно двести лет назад, где-то в 1530 году, может чуть позже, но ненамного.

— Герд, ты хочешь сказать, что уважаемому примасу больше двухсот лет?

— Трехсот лет, — поправил дядю племянник.

— Он что, трехжильный?

— Полагаю, что да, — не приняв шутки, твердо заявил Герд. — Более того, я уверен, что он сейчас живет свою последнюю жизнь и ему вскоре придется умереть, при этом передав свои способности кому-то другому.

— Кому? — по произнесенной реплике Герд почувствовал, что плотина неверия прорвана — ему уже верят, и верят безоговорочно.

— Я думаю, что своему сыну — Аларду Ведеру. У меня есть материалы, косвенно подтверждающие это: они постоянно поддерживают связь, думаю, что Алард знает о способностях отца и готовится их принять. И если это произойдет, то к нему в ближайшие лет триста подобраться будет невозможно.

— Извини, Герд, но я думаю, что твоя репутация на острове для тебя не является секретом…

— Вы хотите спросить меня, почему «палач» не уничтожил эту троицу? — взгляд указывал на портреты, лежащие на столе.

— Согласись, у тебя было множество возможностей устроить переселение в лучший мир и Аларду, и его матери с дедушкой в придачу. О кардинале я молчу — это сложно, но, в принципе, это тоже возможно. И еще я что-то не могу взять в толк. Как человек умудрился прожить столько лет и ни у кого не возникло вопросов о причине его поразительного долголетия?

— Если бы я тронул любого из них, то кардинал раскатал бы меня и вас в блин, нашел бы везде и не успокоился, пока лично не полюбовался бы на наши бренные тела. Он — стержень, на котором держится вся конструкция, а за ним стоит вся католическая церковь и не только.

— Что ты имеешь в виду? — голос губернатора изменился, в глазах появился страх и беспокойство.

— Я потерял троих своих людей. Лучших людей. Они только попытались подойти к разгадке долголетия кардинала. Двоих уничтожили сразу, а третьему поломали все, что можно было поломать, и вежливо так попросили передать: «Если кто-то еще захочет что-то узнать, то его ждет примерно то же или даже хуже».

— Люди кардинала?

— Нет, кардинал даже не знал об этом. Другие. За доном Хуаном стоит группа или организация, а может секта — я не знаю, но они на самом ВЕРХУ. И монархи, президенты, да и сам Папа Римский тут ни при чем, ЭТИ — выше, за ними власть и сила, деньги для них никакой роли не играют — так, мусор под ногами. На земле они всесильны.

— А на небе? — вопрос был неуместен, и Габриэль задал его явно из-за отчаяния. Однако Герд счел вопрос уместным и ответил на него, правда, не без иронии в голосе:

— Вот туда бы я их всех и переселил — будь на то моя воля, а лучше значительно ниже, где вонь, смрад и смолу варят.

— Остается море, — пробормотал губернатор, не особенно вдумываясь в свои слова.

— Его будет охранять эскадра военных кораблей. Они встретят «Санта Терезу» на рейде Сан-Хуана в Пуэрто-Рико.

— А до Пуэрто-Рико из Картахены он будет следовать один? Так?!

«А ведь это шанс», — слов не потребовалось. Они поняли друг друга без слов — это действительно был шанс, и судьба наконец улыбнулась им. Но фортуна непостоянна, как и любая женщина.

— Действуй, Герд. Только будь осторожен, мы в любом случае должны не пострадать и остаться в стороне, а лучше, если о нас никто не будет знать.

Губернатор понимал, что вот сейчас, в этот самый миг, он поставил «на кон» свою жизнь и жизнь единственного близкого ему человека. И Герд это понял и «ставку» принял.

* * *

Ранним утром, когда солнце, только-только выскочив из пучины океана, начинало свой ежедневный бег по небосклону, на горизонте появились две точки, которые ближе к полудню превратились в два великолепных трехмачтовых корабля голландской постройки.

Двадцатипушечные флейты «Святая Анна» и «Святой Петр», подойдя к порту Вилленстад, находящемуся на южной стороне Кюрасао, отсалютовали двумя холостыми выстрелами из кормовых пушек, тем самым предупредив о своем прибытии. После этого, убрав паруса и бросив якорь, легли в дрейф. Ожидание представителя администрации порта и представителя Вест-Индской компании растянулось до вечера.

Наступила ночь. И только утром, часам к девяти следующего дня, к борту «Святой Анны» подошла шлюпка с тремя чиновниками, представляющими портовую администрацию, и представителем компании, хозяйки обоих судов. Поднявшись на борт, прибывшие чиновники были встречены лично капитанами обоих кораблей. Обменявшись приветствиями, как и положено согласно давно заведенной традиции, гости вместе с капитанами поднялись на полуют в каюту капитана «Святой Анны» Эрика Эверса.

В каюте на широком столе, сделанном целиком из красного дуба, уже были приготовлены все необходимые к проверке документы на груз. Ничего нового в прибытии на борт корабля и работе портовых чиновников не было, и поэтому жизнь на обоих флейтах шла обычным порядком. Ничто не предвещало беды, да и что могло случиться, если к вечеру чиновники, усевшись в свою шлюпку, отправились восвояси с довольными улыбками на рожах и основательно потяжелевшими кошельками, да и сундучок из красного дерева, заботливо запертый на изящный навесной замок, был вынесен из каюты капитана и осторожно спущен на дно чиновничьей шлюпки. Все как всегда и ничего нового.

Утро следующего дня началось с кошмара. Не успели пробить восемь склянок и смениться вахта, как на причал в месте швартовки судов прибыло два десятка солдат под командованием молодого лейтенанта. Прибывшие разделились и уже через четверть часа, отодвинув в сторону матросов, заступивших на вахту, и не обращая внимания на возмущенные крики вахтенного офицера, расположились на шкафуте и шканцах обоих судов. К тому же они были вооружены и настроены решительно. Появление капитанов не изменило ровным счетом ничего.

Команду на обоих судах вместе с капитаном и офицерами согнали вниз на шкафут, где они орали и возмущались столько, сколько им было угодно. Расположившиеся на шканцах солдаты молчали, повинуясь лишь команде лейтенанта, держа ружья на изготовку.

Среди всеобщего гвалта и ругани хлестко прозвучали два выстрела, и двое особо нахальных маримана, попытавшиеся переть буром на «баранов с ружьями», уже громко орали, держась за филейную часть тела, пробитую пулей. Обстановка с каждой минутой накалялась и могла перерасти в нешуточную драку.

На причал тем временем прибыл одноконный кэб черного цвета. Из него не спеша вышел мужчина среднего роста, примерно тридцати лет, в дорогом темно-коричневом кафтане. Золотое шитье и позументы, которыми был расшит костюмчик, кюлоты серого цвета и башмаки с большими золотыми пряжками говорили сами за себя. А еще взгляд — холодный взгляд голодной гадюки, от которого дрожь пробирала любого, кто имел несчастье общаться с «палачом» — Гердом Нортоном, начальником службы безопасности острова.

Его прибытие охладило горячие головы матросов. О «палаче» были наслышаны все, и попасть к нему на душевную беседу желающих было мало — по причине неизвестности результата такой встречи. Можно было бы и вообще не выйти из городской управы или повиснуть на базарной площади. Убедительную причину скоропостижной кончины посетителя в департаменте, ведающем вопросами безопасности, всегда могли сыскать, и если этого пока не случилось, то это не ваша заслуга.

— Прошу капитанов подойти ко мне, — голос «палача» оказался не настолько громким, чтобы заглушить возмущенные крики обеих команд, но его услышали все, так как с его прибытием на причале воцарилась тишина. — И без оружия.

Капитанам пришлось выполнять требование главного «цербера» острова — спорить и нарываться на неприятности никто не хотел.

— Я же попросил сдать все оружие, — Герд стоял перед капитанами на широко расставленных ногах, готовый к немедленному отпору, если таковой последует. — И ножи тоже. Или мне приказать вас обыскать, господа?

— Да это так, перышко подточить, — наглая улыбка светилась на физиономии Ника Янсена — капитана «Святого Петра», когда он не спеша достал из-за широкого пояса небольшой нож и, ухмыляясь, нагло смотрел на Герда.

Верзила под два метра ростом, без двух передних зубов, выбитых в абордажных схватках, не боялся никого и ничего на свете. Прогибаться перед этой «сухопутной крысой» он не собирался и при необходимости мог бы проредить ему зубы или поломать пару ребер. Ехидная улыбка играла на тонких губах, говоря о решимости капитана выполнить задуманное. Нож небрежно лежал в его ладони, готовый в любой момент пощекотать печенку супротивника.

Резкий и неожиданный удар по его мужским причиндалам, произведенный мастерски, практически без замаха, свалил верзилу с ног. А нож, который был выхвачен из руки Янсена и приставлен к его горлу, поверг Ника в шок и сбил спесь сразу и навсегда.

— Он тебе не понадобится, — прошипел Герд. — Тебе какое ухо не жалко? Левое или правое?

— С… сука! — шипел капитан, корчась от боли.

— Значит правое, — решил «палач», делая глубокий надрез на половину лезвия ножа. Кровь брызнула из раны.

— Нет! — заорал Ник.

— Тогда оба в карету, и не советую шутить. Вздерну здесь же, на виду у всех.

— А в чем наша вина, можно поинтересоваться? — подал голос Эрик, капитан «Святой Анны».

— Можно, капитан Эверс, — уже спокойным тоном продолжил Герд, — контрабанда и пиратство. Подробности в городской управе в моем кабинете. Это вас устраивает?

— Но не далее как вчера мы… — одного взгляда на «палача» хватило, чтобы забыть обо всем и замолчать.

— Те господа, которым вы с господином Янсеном заплатили за осмотр вашего корыта, уже дали показания и ждут вас в уютном сыром подвале вместе с крысами, обитающими там же. Я вас очень скоро познакомлю с ним поближе. Впрочем, завтра поутру их повесят на площади.

— Нас что, тоже повесят?

— Думаю, что да. От нас, господа, к сожалению, требуют действий. Сами понимаете, отчетность, проверки — обычная рутина. Думаю, вы все правильно поймете и обиды держать не будете. Просто вы оба выступите в роли библейского козла, если вас это утешит. А сейчас прошу в карету, и не дергайтесь, я вас душевно прошу. Пока прошу, — улыбка была натянута на рожу негодяя, глаза же по-прежнему оставались холодными и неподвижными, как у змеюки.

Тихо матерясь, оба капитана погрузились в карету, и под конвоем четырех конных стражников она двинулась в путь.

* * *

В кабинет «палача» их втолкнули сразу обоих.

— Подождите за дверью, — распорядился Герд Нортон, и солдаты вышли.

— Сесть не предлагаю, сами понимаете, впрочем, это уже формальность. За последний год вами ограблено три испанских галеона только в акватории Карибского моря, еще один на переходе через океан. Испанцы в ярости. Грязно работаете, господа хорошие. Вот объясните мне, зачем вы оставляете свидетелей? Вы что думаете, что они не нажалуются на вас своим хозяевам? Ошибаетесь! Вот, — Герд бросил на стол пачку исписанных листов, — они все подробно описали, и ваши корабли, и вас самих, и даже ваши имена, и имена ваших офицеров. Вы придурки оба, круглые идиоты!

Герд, грозно сдвинув брови, продолжил негромко, но от того не менее зловеще:

— Продолжим! Контрабанда чая, рабов, пойла различной крепости, я не беру другие мелочи. Это все обошлось казне в полмиллиона песо, и только за последний год. Вы что думали, что это все вам просто так сойдет с рук?

— Сэр, мы…

— Меня не интересуют твои объяснения, Эверс, — Герд оборвал капитана. — Ты думал, что если исправно платишь процент с прибыли, то тебе все позволено? Ошибаешься! Твой длинный язык и треп твоей команды в портовых кабаках и борделях будет стоить вам обоим жизни. Прости, но я обязан выполнить приказ и передать лично вас и часть вашей команды испанцам, а они уже решат, как с вами поступить. Я думаю, что они подробно расспросят вас о всех ваших сбережениях, вытряхнут все, можете в этом не сомневаться, а потом поджарят на костре или посадят на кол. Так что, я думаю, будет лучше, если вы все добровольно отдадите нам, а потом отправитесь в лучший мир или преисподнюю, это кому как повезет — это будет трудно, но я все устрою, не волнуйся, умрете быстро и почти безболезненно.

Надо сказать, что перспектива скорой гибели не впечатлила капитанов, расстаться с деньгами им тоже не хотелось, но и умирать не хотелось еще больше.

— А может, мы могли бы как-то договориться?

— Интересно как?

— Ну… я не знаю, предложите варианты, и мы это обсудим.

— Джентльмены, меня больше всего устроит вариант, если вы добровольно передадите мне все ваши деньги, и мне не придется вырывать из ваших обугленных тушек сведения о месте их нахождения. А потом вы просто погибнете в момент передачи вас испанцам.

— У нас с собой денег нет! — решительно заявили оба, но как-то неубедительно это звучало, особенно если учесть бледность на лицах и бегающие глазки обоих жлобов.

— Понятно, ну что же — значит, не договорились. Жаль!

«Палач», взяв в руки небольшой серебряный колокольчик, лежащий на краю стола, позвонил. В комнату не спеша вошел громила гигантского роста с обезображенным оспой лицом, но с добрыми наивными глазами живодера-любителя. Его сопровождала парочка таких же «добряков».

— Майк, прошу тебя, душевно расспроси этих двух джентльменов, можно ногами по организмам или точильным камнем по зубам. Я хочу знать, куда они подевали свои деньги. Только не торопись, у меня много времени, и я не люблю запаха горелого мяса, ты же знаешь. Я зайду к тебе вечером.

Верзила глянул на капитанов взглядом наивного ребенка, которому дали новую игрушку, и заржал так, что от ужаса волосы зашевелились у обоих, и обоих прошиб холодный липкий пот.

«Он не шутит и вытряхнет все до последнего песо, но при этом еще и изувечит», — эта нехитрая мысль была написана на физиономиях обоих капитанов большими печатными буквами.

Когда обоих волокли к двери, они взвыли:

— Сэр, не нужно, мы все отдадим, прошу вас! Все! Все!

— Остановитесь! Майк, брось эту падаль и подожди за дверью, — Герд остановил подручных. Дождавшись, когда за ними закроется дверь, продолжил, уже обращаясь к капитанам:

— Через три дня пятьдесят тысяч песо привезете сюда! И не вздумайте шутить — все равно найду, и тогда живо окажитесь у испанцев, вы меня знаете. А теперь пошли вон!

* * *

Картахена — жемчужина Карибского моря. Будучи основанным в 1533 году испанским командором Педро де Эредиа, он был назван в честь испанской Картахены. Этот «легендарный Карфаген» Нового Света вскоре превратился в основной порт Испании на Карибском море. Отсюда отправлялись в метрополию «серебряные галеоны».

Город периодически грабили, начиная с сэра Джона Хокинса, которому не повезло поживиться богатствами «Эльдорадо Испании», до барона де Пуанти, которому повезло значительно больше.

Долго гостить в городе барон не пожелал и, прихватив с собой восемь миллионов ливров золотом и серебром, бриллианты, драгоценные камни, пушки и медные колокола, убрался восвояси.

Город требовал восстановления, и вновь назначенный генерал-губернатор Картахены, бесстрашный испанский адмирал дон Антонио Мальдонадо де Техеда, сменивший аристократа Франсиско де Мурга, рьяно принялся за дело.

На этот раз ему пришлось «грабить» не англичан, а свое собственное правительство в далекой Испании для восстановления бастионов, крепостей, причалов, да и сам город частично был сожжен французами и лежал в руинах. Король и правительство в метрополии, конечно же, были информированы об этих самоуправствах бравого адмирала, но смотрели снисходительно: «Для дела старается, а что и о своем кармане радеет — так это дело житейское, к тому же адмиралы ведь тоже смертны».

Для надзора и контроля со стороны короля и католической церкви был послан кардинал-архиепископ в ранге примаса Нового Света дон Хуан де ла Фуэнте.

Кардинал и адмирал быстро нашли общий язык — денег было много, и выгоднее было «хапать» в свой карман, чем гадить в чужой. Впрочем, эти издержки были неискоренимы, и на них смотрели философски: «Спасая город от грабежей чужих, приходится немного грабить своих».

Как бы там ни было, но совместными усилиями адмирала и архиепископа город был восстановлен и стал подлинной жемчужиной Нового Света. Оба «героя» мечтали о возвращении в «родные пенаты», о чем и были направлены прошения королю Испании и Папе.

Картахена, как и любой портовый город, была прибежищем моряков и торговцев, ворья и бандитов тут тоже было предостаточно. Так что появление в полночь на узкой улочке Сан Хуана де Диоса, что расположилась рядом с собором Сан-Педро, одинокого субъекта особого удивления вызвать не могло — публичный дом был рядышком со святым местом, а моряки были завсегдатаи такого рода заведений.

В том, что это моряк, сомнений не было — одежда и походка исключала всякие сомнения, да и какому нормальному человеку в такое время захочется рискнуть своим кошельком, равно как и жизнью.

Ну вот, кажется, мы накаркали. Из темноты парка Санта Терезы вышли трое и направились к мариману, который, увидев приближающихся мужчин, остановился. Конечно, раздевать мужчину посреди улицы неприлично, а потому грамотно взятый в «коробочку» морячок был препровожден в темноту вековых дубов.

Доставив «объект» в требуемое место, троица исчезла так же быстро и стремительно, как и появилась. Но в том, что они где-то рядом, можно было не сомневаться.

— Мануэль! Подойди сюда и перестань дрожать, нас охраняют, — раздался голос из темноты. — Живее, у нас мало времени.

Моряк шагнул в тень и, увидев раскрытую дверь кареты, забрался внутрь. Разглядев напротив себя «шефа», с облегчением вздохнул:

— Фух! А я уже немного струхнул!

— Ну да. Такие волкодавы, как ты, троих придавят и не заметят. Как идет подготовка к переходу?

— По моим сведениям, еще не прибыло все золото из Мексики. А вот деньги кардинала и губернатора уже на борту, под охраной. Думаю, что через пару недель уходим.

— Куда?

— Курс на Пуэрто-Рико.

— Прокладывать курс будешь ты?

— Или я, или капитан, но думаю, что я.

— Если этим займется капитан, ты не возражай, а если с ним что-то случится, то тогда прокладывать уже придется тебе, и это будет не просьба, а приказ самого адмирала, с которым вы вместе окаянствовали на морях против англичан. Он тебя помнит и верит, этим мы и воспользуемся.

Конец ознакомительного фрагмента.