Проклятие Баскервилей. Первоначальная рукопись сэра Артура Конан Дойла

Владилен Елеонский

Гибель престарелого богача-аристократа, кажется, вызвана мистическими причинами, изобличить замаскированного убийцу непросто, а орудием убийства оказывается вовсе не собака, как предполагал известный английский сыщик.

Глава первая. Мистер Шерлок Холмс

Шерлок Холмс, который обычно задерживался по утрам, за исключением тех нередких случаев, когда не ложился вовсе, сегодня пришёл к завтраку вовремя. Поначалу он был вял, однако, взглянув на меня, немного оживился.

— Вы совершенно правы, Ватсон, — ночка выдалась бессонной.

— Холмс я, кажется, не сказал ни слова!

— Ваше сожаление врача по поводу того, что я гублю здоровье своими частыми ночными бдениями, слишком явно отразилось у вас на лице. Вы давно заметили, — если я прихожу к завтраку вовремя, значит, спать, скорее всего, ещё не ложился. Как я ни бился, мой дорогой друг, мне не удалось синтезировать жидкость, способную восстановить старые чернила. Как вам она?

— Я не понимаю, как такая чудодейственная жидкость может пригодиться криминалисту.

— Просто подумайте, сколько выпущенных в печать произведений могут оказаться под угрозой разоблачения как плагиат или подделка, если я всё-таки изобрету такое вещество.

— Хм, действительно.

— Однако, друг мой, я спрашиваю вас вовсе не о жидкости, а о трости, которую накануне забыл наш посетитель, — увесистая, внушительная с серебряной пластинкой в дюйме от набалдашника и гравировкой «Сэру Ч. Б., мужественному рыцарю и щедрому благодетелю» с датой «01/08/1889». Мы наслаждались боговдохновенной музыкой Пьетро Масканьи, в то время, как наш гость томился здесь, уныло сгорбившись у камина. Нет, в самом деле, как вам она?

— Не понимаю, как вы узнали, что я успел изучить трость. Когда я её разглядывал, в гостиной никого не было.

— Послушайте, Ватсон, надо быть круглым идиотом, чтобы не заметить, что вечером трость стояла в уступе портика камина, а сегодня она замерла, упёршись концом набалдашника в стену.

— Однако, Холмс, горничная могла переставить трость, или наша квартирная хозяйка…

— Полноте, Ватсон! Камин не топили вчера вечером, не топили его и сегодня утром, за окном — прекрасная погода, середина сентября радует теплом и солнцем, поэтому у миссис Хадсон не было причины подниматься к нам. Вы знаете как ей тяжело со своей подагрой подниматься по ступеням, а их, между прочим, целых семнадцать, если вы успели заметить за годы проживания здесь.

— Никогда не считал ступеньки на лестнице нашей квартиры.

— И напрасно! Когда-нибудь это может пригодиться.

— А горничная?

— Раз в два дня в двенадцать часов она приходит убирать гостиную, однако вчерашний день не был днём уборки, а сейчас ещё только десять. Остаётся девушка, которая только что подала завтрак.

— Она-то здесь причём!

— Пожалуйста, обоснуйте.

— Она приходит лишь за тем, чтобы приготовить еду, накрыть на стол и убрать посуду. Услышав, что она пришла, — стукнула входная дверь, я спустился из своей спальни сюда. Вас ещё не было, вы пришли чуть позже. Накрывая на стол, она всё время была у нас на виду, и у неё не было ни малейшей возможности с подносом в руках заниматься тростью.

— Послушайте, Ватсон, иногда вы проявляете чудеса проницательности.

— А если кто-то тайком пробрался сюда, скажем, из любопытства? Тот шустрый веснушчатый подросток, помните, племянник горничной, или, может быть, сама горничная в силу каких-то непредвиденных обстоятельств изменила свой обычный график, начала уборку, а затем ей вновь срочно потребовалось уйти…

— Вероятность этого крайне мала, поэтому её вообще можно не принимать в расчёт, однако я учёл её и могу вам сказать вполне определённо, — этого не было.

— Почему?

— Есть одна мелочь, однако она крайне важна, когда речь идёт о воссоздании картины происшедшего, — я давно заметил, что свою трость вы приставляете к стене именно так, как сейчас к ней приставлена трость нашего гостя.

— Ах, вот в чём дело!

— Между прочим, так она может легко упасть и повредиться. Ваша трость, кстати, именно по этой причине местами исцарапана.

С этими словами он стремительно поднялся из-за стола, подхватил палку, уселся в свой любимый угол небольшого удобного дивана и стал увлечённо рассматривать примечательную вещь. Я был рад, что вялость сменились заинтересованностью, — наконец, нашлась пища для деятельного ума.

— Вы, кажется, снова меня обставили.

— Любой факт, Ватсон, имеет причину, надо всего лишь увидеть её, соединив в единое целое, казалось бы, совершенно разрозненные детали. Вот вам яркое свидетельство того, что мой метод вовсе не плод воображения комнатного мечтателя, как полагает старина Лестрейд, которого я искренне уважаю за бульдожью хватку, однако, ему, к сожалению, не хватает полёта фантазии.

— Полагаю, вы слишком хорошего мнения о жалком фанфароне, который выезжает из трясины раскрытия сложных преступлений на вашем горбу.

Холмс с самодовольной улыбкой оторвался от трости.

— Бросьте, Ватсон, как можно, Лестрейд — неплохой малый. Лучше попробуйте, глядя на трость, разгадать, что за человек к нам приходил, вы знаете мой метод, так что, думаю, вам не составит труда.

Я взял из его рук трость и попытался рассуждать так, как обычно делал мой друг.

— Вы правы, из своей комнаты вы ещё не вышли, и в ожидании завтрака я от нечего делать заинтересовался вещью, которую забыл у нас вчерашний посетитель. Первой мыслью было, что, наверное, ему будет очень неприятно потерять её. Она, в самом деле, довольно тяжела, солидна, изготовлена из пород ценного дерева, тщательно отшлифована и покрыта чёрным лаком, а навершье увенчано внушительным и весьма оригинальным бронзовым набалдашником. Думаю, что сэр Ч.Б., упомянутый на гравировке, — уважаемый в своём кругу военный человек.

— Почему так?

— Я часто видел подобные трости у офицеров, находящихся на действительной службе. Набалдашник настолько тяжёл, что трость вполне может служить холодным оружием в бою. Видимо, внутрь влит свинец. Поскольку палка очень дорогая, скорее всего, наш вчерашний посетитель — полковник. Он получил её от своих сослуживцев в качестве подарка, причём в отставку он, как видно, пока не собирается, а первого августа сего года у него была круглая дата, возможно, юбилей.

— Хм, а может подарок был сделан как раз в связи с уходом в отставку?

— Интуиция мне подсказывает, что подобные трости военные носят на действительной службе.

— Здорово!

— Он настолько бережливый человек, что не использует трость по прямому назначению.

— То есть?

— Смотрите, он пользуется ею полтора месяца, а бронзовый наконечник, который упирают в пол, опираясь на палку, совсем, как новый, ни одной царапины!

— Дельное замечание. Это всё?

— Что-то сильно тяготит его, и он, придя сюда, очень надеялся, что вы разрешите его проблему. Не дождавшись вашего прихода, он так расстроился, что даже забыл свою трость, которой, как я сказал, очень дорожит.

— Потрясающе! Что-то ещё?

— Есть ещё кое-какие детали, однако я умолчу о них, поскольку не совсем уверен.

— В самом деле, Ватсон, вы превзошли самого себя! — сказал Холмс, откидываясь на спинку дивана и зажигая сигарету.

Я испытал настоящую гордость при мысли о том, что мне удалось, наконец, овладеть системой моего гениального друга настолько, что он выразил одобрение.

— Теперь ваша очередь, верно?

Холмс взял трость из моих рук и несколько минут осматривал её невооружённым глазом. Затем он отложил сигарету и, поднеся палку к окну, осмотрел её снова, но теперь с помощью лупы. Я с нетерпением ожидал вынесение вердикта.

— Интересно, хотя слишком просто, — наконец, сказал он, снова садясь в свой угол. — Имеются один или два признака, они дают нам базис для нескольких важных выводов.

— Надеюсь, нет ничего такого, что ускользнуло от моего внимания? — с некоторой чванливостью в голосе спросил я.

— Боюсь, мой дорогой Ватсон, что ваши выводы ошибочны. Я всегда говорю, что вы стимулируете меня, однако, если быть честным, я имею в виду, что ваши заблуждения иногда вдруг подводят меня к разгадке. Не скажу, что вы совершенно ошиблись в данном случае. Он, в самом деле, уважаемый и активный человек.

— В таком случае я был прав.

— В какой-то мере.

— А больше всё равно ничего нельзя сказать.

— Нет, нет, дорогой Ватсон, это ни в коем случае не всё. Он вовсе не военный.

— А кто же он?

— Начнём с того, что он вообще никогда не служил в армии по причине не очень крепкого душевного здоровья, хотя внешне у него всё было хорошо, а не так давно стало просто замечательно. Он — довольно пожилой человек, однако продолжает тщательно следить за собой. Думаю, что он богат, не скуп, его обожают соседи.

— Почему?

— Местные власти, которым он щедро помогает, преподнесли ему трость в подарок.

— С чего вы это взяли?

— В углу серебряной пластины имеется миниатюрное клеймо с гербом графства Девоншир, не обратили внимания?

— Я принял его за витиеватое украшение. А почему вы решили, что он в почтенном возрасте, однако по-прежнему тщательно следит за собой?

— Серебряная пластина с гравировкой врезана в дерево, и сквозь лупу можно различить, что в один из пазов попали аккуратно подстриженные седые волоски, они белы, как снег.

— Хм, а почему у него слабое душевное здоровье?

— Трость новая, однако, внизу, у наконечника, лак на дереве повреждён так, словно палкой в крайнем исступлении секли болотные колючки, например, утёсник. Сквозь лупу достаточно хорошо видны, как старые, так и совсем свежие царапины с въевшимися в них микроскопическими иголочками именно утёсника. Зачем влиятельному человеку, который постоянно на виду, использовать дорогую и ценную трость так безалаберно, я бы даже сказал, так по-мальчишески глупо?

— Верно.

— Однако, такие приступы случаются нечасто.

— Почему?

— Посмотрите, как раз в том месте, где он постоянно её сжимает, лак имеет характерные потёртости. Трость почти новая, а чёрный лак заметно вытерт там, где трость удобнее всего держать для самозащиты, а не для ходьбы или сбивания наконечником колючек, видите, потёртость расположена ближе к наконечнику. Чаще всего он держит палку так, чтобы в любой момент быть готовым с размаху очень сильно ударить противника по голове тяжёлым набалдашником. Похоже, что он таскает трость с собой повсюду и не расстаётся с ней ни днём, ни ночью, причём руки у него постоянно потеют от страха.

— Холмс, а вот это уже слишком!

— Вовсе нет! Только влажные от пота руки за столь короткое время способны испортить лак такого качества, который при должном обращении достаточно долго сохраняет великолепный вид.

— Что ж, я вынужден признать, что мне вновь нечего возразить.

— Части целого не так трудно восстановить, Ватсон, однако подавляющему большинству людей лень заниматься этим.

— Почему?

— Потому что гораздо приятнее разбивать на части, чем собирать. Такова человеческая природа, хотя с недавних пор я подозреваю, что такую натуру в человеке вполне возможно взращивать искусственно. К примеру, люди ругают войну, однако, когда им не удаётся построить ничего путного, их легко отправить убивать, обвиняя в неудачах соседей. Культивируется элементарная зависть, однако соседу приписываются черты самого дьявола, и поэтому культ зависти распознать не так-то легко.

Меня покоробил безапелляционный тон моего друга.

— Звучит достаточно трагично.

— Мой дорогой Ватсон, история — цепь трагических случайностей, сдобренных, впрочем, отдельными вспышками счастья. Знаете, как две змеи, изображённые на жезле главного жреца египетского фараона. Они олицетворяют собой материю и сознание, ползут вверх и стоять на месте не могут, однако продвигаются лишь при одном условии, — если поддерживают друг друга. Бывает, что одна змея извивается кольцами, тогда вторая клубится тоже, развитие бредёт по кругу, а познание либо отрывается от практики, либо делает явный крен в сторону решения одних лишь материальных проблем. Если же им удаётся найти общий язык, — они продвигаются вверх, эволюция продолжается, тогда мы испытываем вспышки счастья от истинного знания, а обратной дороги нет, задом змеи ползать не умеют. Когда мне, глядя на части, иногда удаётся воссоздать целое, я испытываю истинное блаженство!

— Выходит, вы всего лишь прочитали разрозненные следы на трости?

— Я смотрю на них, а воображение рисует подходящую картину, вот как это происходит. Каждому приблизительно известно, какие действия обычно оставляют те или иные следы, каковы мотивы подобных действий, однако не каждый утруждает себя рисованием целостной картины. Говорю вам, нашего вчерашнего гостя периодически охватывает настоящий ужас. Чувство тревоги терзает его сердце, а, может быть, какая-то галлюцинация периодически является ему, не давая покоя ни днём, ни ночью. С некоторых пор у него стали случаться психические припадки. Не удивлюсь, если узнаю, что на днях он был вынужден обратиться к специалисту, и тот назначил ему курс лечения.

— Почему вы так решили?

— Какой нормальный человек будет постоянно таскать с собой трость в качестве оружия для самозащиты? Что ему мерещится в тёмных углах и коридорах?

— Звучит убедительно, однако в действительности всё может оказаться совсем не так, как вы говорите…

В этот момент снаружи кто-то резко дёрнул шнур звонка, и я оборвал себя на полуслове. Через пару мгновений лязгнул замок входной двери, внизу раздался громкий голос квартирной хозяйки, а затем послышалась неторопливая размеренная поступь шагов.

Холмс как-то странно посмотрел на меня.

— Вот он, роковой момент. Что несёт нам этот визит, Ватсон? Зловещую загадку? А может быть, в самом деле, всего лишь нудную исповедь богача-психопата?

Я не успел ответить. Шаги стихли, как видно, наш гость сделал паузу после подъёма, чтобы перевести дух, и в следующий миг дверь распахнулась. Гордо приосанившись, к нам вошёл высокий худой бледный старик в великолепном чёрном пальто и тёмной кожаной ковбойской шляпе, — она имела высокую округлую тулью, вогнутую сверху, и широкие подогнутые вверх поля. Шею прикрывал алый шейный платок. Он тоже был бы похож на платок ковбоя, если бы не концы, завёрнутые в трубочку и сплетённые вместе наподобие прутьев живой изгороди.

Увидев нас, гость снял головной убор, обнажив розовый череп, местами покрытый войлоком совершенно седых волос, и раздвинул в стороны свои сиреневые губы, как видно, заменяя словесное приветствие этим странным подобием дружеской улыбки. Я вежливо приподнялся в кресле, в то время, как Холмс даже не шелохнулся и продолжал сидеть в своём углу с отсутствующим видом древнегреческого математика, извлекающего в уме квадратный корень из шестизначного числа.

Судя по морщинам, глубоко избороздившим довольно привлекательное лицо с чертами истинного джентльмена, и старческой худобе, впрочем, нисколько не портившей его, нашему посетителю, в самом деле, было далеко за семьдесят. Тем не менее, он держался так прямо и смотрел на мир так гордо своими ясными как у младенца светло-серыми глазами, что, казалось, возраст перестал иметь для него какое-либо значение. Его биологические ритмы как будто остановились на цифре шестьдесят, не желая двигаться ни на один день вперёд. Подстриженные, тщательно уложенные и напомаженные остатки волос, несмотря на то, что они были белы, как снег, а также юношеская живость движений подтверждали, что этот человек не сдаётся.

Завидев трость на диване рядом с Холмсом, он обрадовался и проворно шагнул к ней, однако не успел протянуть руку, как мой друг ошеломил его вопросом, который, признаюсь, огорошил и меня самого.

— Давно из Южной Африки?

Джентльмен замер посреди комнаты с протянутой рукой.

— Вы меня знаете?

— Нет.

— В таком случае как узнали?

— Вряд ли вы будете оспаривать тот факт, что ношение шляпы Стетсон в сочетании с так называемым галстуком скаута стало с недавних пор модным именно в Южной Африке. Я не удивлюсь, если узнаю, что вы близко знакомы с лордом Баден-Пауэллом, известным британским лазутчиком в войне с безжалостными матабельскими воителями.

Гость оглянулся так, словно в этот миг нашу тесную, однако, смею утверждать, довольно уютную гостиную, в самом деле, удостоил своим присутствием упомянутый лорд, затем вновь, на этот раз с неподдельным интересом, взглянул на Холмса и вдруг легко и весело, как подросток, тряхнул головой.

— Поразительно, сэр, хотя в действительности просто! С лордом Баден-Пауэллом я лично не знаком, однако симпатизирую его идеям. Впрочем, в данный момент меня больше волнует то обстоятельство, что я нашёл свою палку, поскольку никак не мог вспомнить, где её оставил, — здесь, в отеле или в пароходстве.

С этими словами он вновь потянул сухие пальцы к набалдашнику, однако Холмс мягким кошачьим движением опередил его.

— Специалист, наверное, прав, длительное морское путешествие, в самом деле, поможет вам успокоить нервы, — рассматривая трость, сказал он.

Наш гость буквально остолбенел.

— Сэр, вы меня разыгрываете!

— Уверяю, сэр, я вас, в самом деле, не знаю, хотя по некоторым признакам догадываюсь, кто вы. Прошу вас, присаживайтесь вон туда, ближе к камину.

Посетитель послушно опустился в плетёное кресло, однако в его глазах по-прежнему светилось недоверие.

— А кто этот джентльмен?

— Доктор Джон Ватсон, отставной военный хирург и мой незаменимый ассистент. Надеюсь, его присутствие нам не помешает?

— Очень кстати, присутствие врача не помешает. Что ж, пусть знает мои личные дела, если умеет держать язык за зубами.

— В этом не сомневайтесь! Судя по всему, кофейник ещё не остыл. Ватсон, не в службу, а в дружбу, наполните нашему уважаемому гостю чашечку. Вот так, хорошо.

Прежде чем глотнуть из чашки, гость пристально посмотрел Холмсу в лицо.

— Неужели моя трость смогла рассказать вам о моём душевном состоянии?

— Да, уважаемый сэр Чарльз Баскервиль.

Наш посетитель от неожиданности подпрыгнул в кресле и расплескал кофе на себя.

— Сэр, вы навели справки, а теперь набиваете себе цену. Старый и дешёвый трюк!

— Нет, это не так. Тем не менее, прошу простить, что мне пришлось так бесцеремонно отождествить вашу личность.

— В таком случае как вы узнали?

— Газеты полгода трещат о выдвижении в Палату общин от Девоншира сэра Чарльза Баскервиля, сколотившего в короткий срок состояние на приисках в Южной Африке. Думаю, что на сегодняшний день в Британии не так много людей с инициалами Ч.Б. и схожей биографией.

Гость покачал головой.

— Хм, вынужден признать, что вы и впрямь обладаете кое-какими способностями.

— Ваша трость поведала мне ещё кое-что.

— Неужели?

— Видите ли, сэр, следы чрезвычайно упрямы, их невозможно ни подкупить, ни обмануть, именно следы, и ничто иное, — самые надёжные свидетели. Они, а вовсе не люди, как ошибочно считают многие, — верные помощники в любом деле, с ними приятно общаться, словно с мудрыми и чрезвычайно привлекательными женщинами, однако не будем попусту тратить время. Пожалуйста, расскажите, что привело вас ко мне.

Наш гость низко опустил голову, как будто придавленный грузом неразрешимых проблем, и упёр тяжёлый взгляд в каминный ковёр. Он как-то сразу потускнел и сгорбился, напомнив мне изнурённую охотничью собаку, которую целый день совершенно напрасно гоняли по болоту в поисках дичи. Холмс от нечего делать стал отбивать пальцами у себя на колене кульминационный мотив вчерашней оперы.

Вдруг наш странный посетитель резко вскинул покрасневшие от напряжения глаза.

— С недавних пор меня неотступно преследует предчувствие скорой и жуткой гибели.

Лицо Холмса приняло сонное выражение.

— Предчувствие? Хм, а есть ли факты?

— Факты?

Баскервиль торопливо зажёг сигару, его пальцы дрожали.

— Иногда я вдруг начинаю подозревать, что кто-то искусно пугает меня, а иногда мне кажется, что я, в самом деле, схожу с ума.

— А, может быть, специалист прав, и вы всё-таки переутомились? Не шумит ли у вас в голове, не слышите ли вы звон в ушах, голоса?

— Неужели, сэр, вы не видите, что я не психопат? Правда, приступы крайнего раздражения, в самом деле, иногда бывают. Я не люблю светское общество, потому что фальшь коробит меня, а люди разочаровывают всё больше, что с того? Да, я слишком требователен к друзьям, поэтому у меня их мало, однако они есть, например, в трудные минуты меня всегда выручают доктор Мортимер и мистер Степлтон, его дом расположен по соседству. Дело заключается вовсе не в моих перепадах настроения. Вы, несомненно, умны, мистер Холмс, однако вы ещё довольно молоды и поэтому спешите делать выводы.

— Возможно, в некоторых несущественных деталях я бываю не совсем точен.

— Ничего себе — несущественные детали! Меня преследуют злоумышленники, а вы рекомендуете обратиться к медику.

Холмс откинулся назад и, сложив вместе кончики пальцев, закрыл глаза. Как видно, он не испытывал ни малейшего желания спорить по этому вопросу.

По щеке гостя неожиданно покатилась мутная старческая слеза.

— Я не знаю, кто-то шутит, или мне на самом деле является призрак большой чёрной собаки? — дрогнувшим голосом сказал он.

Мой друг приоткрыл глаз.

— Погодите, вы сказали, что доктор Мортимер и Степлтон часто бывают у вас. Это всего лишь милое общение?

— Не совсем так. Они помогают вести мои отчёты по избирательной компании. Помимо этого, доктор Мортимер слушает моё сердце, которое, по его мнению, с недавних пор внушает беспокойство. Что касается весёлого и непринуждённого общения, оно, в самом деле, присутствует. Доктор Мортимер, несмотря на то, что окончил лишь колледж, является весьма эрудированным человеком, а Степлтон имеет оригинальные взгляды на жизнь и веселит занимательными рассказами.

— Он — артист цирка?

— Нет, он — талантливый антиквар, и досконально знает историю искусств.

— Он коллекционирует картины?

— Нет, он собирает артефакты каменного века и очень внимателен ко мне. Когда он заметил, что со мной творится что-то неладное, то преподнёс по случаю дня рождения вот эту самую трость, в полость её бронзового набалдашника в избытке влит свинец, и с ней я, в самом деле, чувствую себя намного увереннее.

— Хорошо, а когда к вам стал являться призрак собаки, — до начала избирательной компании или после?

— Вскоре после того, как она началась пять месяцев назад.

— Как?

— В тёмных углах и коридорах мне мерещится мерцающая тень огромного чудовища, похожего на собаку. У него горят красные глаза, а шерсть переливается электрическими искрами.

— Кто ещё знает о ваших страхах, кроме доктора Мортимера и Степлтона?

— Дворецкий Бэрримор и его жена, возможно, что-то заметили, хотя я стараюсь не показывать вида.

— Кто-то ещё?

— Вряд ли.

— Что было дальше?

— Не так давно, наверное, месяц назад, благодаря усилиям доктора Мортимера я почувствовал себя гораздо лучше, а привидение стало являться иначе.

— Как?

— Видите ли, сэр, в те дни я ещё прогуливался возле древних камней после заката, это где-то в полумиле от Тисовой аллеи. Обычно я иду и курю сигару. Наверное, месяц назад, может быть, чуть больше я стал замечать, как вдалеке в сумерках у вершины холма, там, где темнеют развалины доисторических хижин, в воздухе появляется мерцающая тень, она светится зеленоватым светом и как будто плывёт в дымке. Какое расстояние, не могу точно сказать, наверное, четверть мили, однако моя дальнозоркость позволяет видеть детали, — это призрачная тень огромной уродливой мясистой собаки с короткими ушами и вытянутой как у медведя мордой, а на теле у неё, кажется, вообще нет шерсти, или она очень короткая.

— Когда тень появляется?

— После того, как я закуриваю сигару.

— А когда исчезает?

— После того, как прекращаю курить.

— Это всё?

— С недавних пор по ночам кто-то стучит в окно моей спальни, вот так, — наш гость тихонько постучал своим массивным ногтем по крышке кофейного столика.

— Может быть, ветер?

— У ветра нет ногтей.

— Вы подходили к окну на стук?

— Нет.

— Почему?

— Мне мешал безотчётный ужас, словно за окном меня поджидает она.

— Кто?

— Собака Баскервилей.

— Занятно.

— Прошу вас, сэр, не принимайте меня за сумасшедшего! Я имею биологическое образование по специальности «Физиология человека», мне скоро стукнет восемьдесят, я никогда не верил в сказки и совершенно не боюсь смерти, просто, как вы правильно подметили, мои нервы расшатаны, и я страдаю бессонницей. Дело в том, что в Южной Африке акции, в которые я по совету знающих людей вложил все свои деньги, вскоре резко упали в цене. Я был в полном отчаянии, как вдруг успешная оборона Мафекинга, в которой отличился ныне так почитаемый мной и не только мной лорд Баден-Пауэлл, подняла стоимость на кимберлийские алмазы до фантастических цифр, и на следующее утро я проснулся миллионером. В отличие от многих, мне удалось обуздать азарт, я вовремя остановился и вернулся домой, в то время как те, кто продолжил игру, потеряли всё. Повторяю, нервы мои изношены, однако не настолько, чтобы считать меня сумасшедшим.

— Что делала собака?

— Ничего она не делала, просто плыла в воздухе у вершины холма, натянутая, как струна. Знаете, так застывают охотничьи собаки, когда внезапно чувствуют дичь. Мне всегда казалось, что она ловит своими жуткими глазами мой взгляд! Я бросил гулять, стал безвылазно сидеть в своём замке, как филин в дупле, а несколько дней назад решил навсегда покинуть Баскервиль-холл. Последние недели пребывания в нём стали воистину сплошным кошмаром! Меня неотступно преследует предчувствие скорой гибели, я стал допоздна засиживаться в кабинете, разбирая бумаги, чтобы составить завещание, однако жуткое видение не выходит из головы, представляете? К тому же, разбирая семейный архив, я неожиданно нашёл вот это…

Аккуратно положив окурок сигары на край пепельницы, он вынул из внутреннего кармана чёрный перламутровый пенал, неловко раскрыл его, и на пол полетели пожелтевшие от времени листочки бумаги, густо исписанные чёрной тушью. Исполнив в воздухе изящное па, они мягко опустились на ковёр.

Один из листков приземлился на тапок Холмса, мой друг нагнулся и без всякого интереса подобрал его.

— Хм, какой своеобразный почерк, чем-то напоминает готическое письмо.

— О, да, это доказывает, что рукопись, в самом деле, середины восемнадцатого века, тогда было модно так писать.

Холмс небрежно вернул листочек владельцу, в то время как я бережно собрал остальные и положил их стопкой на кофейный столик. Гость взял в руки верхний листочек и кашлянул, прочищая горло.

Холмс со вздохом сплёл пальцы на животе, вытянул свои до невозможности худые ноги и сонно посмотрел на посетителя.

— Желаете прочесть ваше семейное предание о Чёрной собаке?

— Да, а как вы догадались? О, можете не отвечать, я всё время забываю, с кем имею дело. Текст, возможно, вас позабавит, однако меня он крепко озадачил!

Холмс недоверчиво хмыкнул и посмотрел на меня тоскливым взглядом. Хорошо зная моего друга, я понял, что он давно пришёл к каким-то достаточно определённым выводам, и теперь всё происходящее казалось ему лишь одной досадной тратой драгоценного времени.