Шам

Виталий Фёдоров

Производственный роман из жизни инженеров-бурильщиков Месопотамской нефтегазоносной провинции.Многочисленные совпадения с реальными людьми, местами и событиями являются случайными. Книга содержит нецензурную брань.

IV

–…нужно заранее отснаривать. — мелкий, белобрысый Столяр важно пнул металлическую тушу ракеты. — Чтобы запас был, на случай работы. Штук двадцать, хотя бы. Перво-наперво, вскрыть цинк со взрывателями. Ну, у нас уже вскрыт.

Уроженец Саратовской глубинки, которому на первый взгляд можно было дать тридцатник, а на второй — пятьдесят (реальность ближе ко второму), выудил из вскрытого цинка два металлических конуса с торчащими из основания трубками.

— Вот этот — от короткого. У него и трубка короче, так что даже вы не перепутаете.

Собравшиеся для введения в тему новички похмыкали, но обострять не стали — то, что характер у бывшего зэка скверный, все уже поняли, ничего такого, за что пришлось бы бить морду, он пока не делал, ну а что пытается корчить из себя начальника… переживут. В конце концов, человек уже вторую командировку заканчивает, какое-то право пальцы гнуть имеет. Опять же — обещанного отпуска предыдущая смена ждёт с конца апреля, а на дворе — начало июля. Можно понять некоторую колючесть.

–…от длинного. По нему и видно. — Столяр потряс в воздухе вторым конусом — у этого трубка была заметно длиннее, и, к тому же, оранжево-полосатой. — Вот так вот берёте, значит, и вкручиваете. Только сначала пробку выкрутите.

Он присел и принялся выкручивать из «короткого» эрэса пробку, закрывающую место, где в боевом положении должен находиться взрыватель.

— Сейчас легко идёт, но иногда — пипец как туго. Может раскрошиться прямо в эрэсе. Если пробка не идёт — смотрите, вот тут прорезь есть, сверху. Вставляете что-нибудь, можно вот такой ключ ребром, и аккуратно подбиваете потихоньку, вот так… Аккуратно только, млять, не надо со всей дури херачить, это вам не трактор!

Надо отдать ему должное, объяснял Столяр просто и доходчиво. Впрочем, семи пядей во лбу для того, чтобы правильно отснаривать, и не требовалось. Главное — понять, что эрэс хоть и стальной (по большей части), но обращаться с ним нужно бережно, и если что-то куда-то не лезет или откуда-то не вылазит, это ещё не повод демонстрировать силушку богатырскую.

–…три положения — «О», «М» и «Б». «О» — значит, осколочный. Он так и стоит, когда в цинке, обычно им и стреляем. «М» — это с замедлением. «Б» — фугасный, это если по танку стрелять, или бункеру. Переставлять, если команда будет, вот этим…

— А что, из «Градов» по танкам и бункерам стреляют? — не выдержав, прервал лектора Санта. Перевёдшийся в артиллерию из штурмо́в после первой командировки, молодой блондин особого пиетета перед «ветеранством» Столяра не испытывал.

— Скомандуют — по воробьям будешь стрелять! — резко буркнул в ответ «уже три месяца как почти отпускник», но, заметив неподдельный интерес в глазах остальных слушателей, смилостивился. — Бывало, стреляли. Если больше никто достать не мог. Танк, конечно, не подбить так, это надо что пипец как повезло. Но у духов очко тоже не железное — штук пять прилётов рядом будет, они отойдут.

Антон, захвативший с собой блокнот (не столько ради дела, сколько для поддержания имиджа), переписал маркировку снарядов:

9М28Ф — «короткий», до 15 км

9М22У — «длинный», до 21 км

Лекция и практический показ, тем временем, продолжались:

–…это тормозные кольца. Они разные — есть большое, есть маленькое. Вот сюда ставятся, видите — желобок тут. Нужны, чтобы навесом стрелять, через высоты. Ну, или вблизи если. Но мы их редко ставим. Крайний раз — Вторая Пальмира была когда…

Столяра вновь потянуло на воспоминания, и Шарьину как-то поскучнело. Не то чтоб ему было совсем неинтересно… первые раза три. Но он на позиции уже четвёртый день, и за это время героических баек наслу…

БАМ!!!

Слушатели инстинктивно дёрнулись, кто-то даже полуприсел, Антон едва успел подхватить выскользнувший из рук блокнот.

— Суки, млять! Педерасты! — Санта, судя по одобрительному ворчанию остальных, выразил общее мнение. Шарьин, впрочем, покосился на молодого краснодарца с не особо скрываемым отсутствием симпатии. Блондин отличался повышенной эмоциональностью, мягко говоря. А если без экивоков — на взгляд Антона, у парня было явно не всё в порядке с головой, и вряд ли причиной послужила заработанная в пехоте контузия.

Столяр, бровью не пошевеливший при выстреле, насмешливо хмыкнул:

— Что, серанули? Погодите, это вы сто пятьдесят два мэ-мэ ещё не слышали…

— Да что-то громко уж очень сегодня, ха-ха. — хохотнул Ворона. — Обычно-то потише.

По идее, земляк Иммануила Канта обзывался «Вороном», и даже имел неплохо сделанную татуировку соответствующей птицы размахом на четверть торса, но, в силу личных качеств носителя, позывной не прижился. Поэтому моряк и таксист в глаза был, в основном, просто Димой, а за них — Вороной или Димасиком. Впрочем, против последнего он, кажется, не возражал, что добавляло штрихов к портрету…

— Полными лупят. — Столяр кивнул на суетящихся метрах в пятидесяти артиллеристов. — И в нашу сторону. Поэтому херачит так.

Ветер, к счастью, как обычно дул с севера, так что поднятое выстрелом облако пыли понесло прочь, вдоль позиции несчастных пушкарей.⁴⁴ Работало лишь одно орудие, расчёты двух других пили чай, загорали или просто лениво валялись в «норах», не обращая особого внимания на пыль и грохот. Привыкли.

Антон покачал головой. Не то, чтоб ему так уж сильно нравилось на «Градах», но, сравнивая с 2С1⁴⁵ — рай. Во-первых, на расход эрэсов командование смотрит куда более косо, чем на перепахивание пустыни обычными снарядами, поэтому стрельбу по дежурным целям реактивщики почти не ведут. Во-вторых, судя по рассказам, сворачивание/разворачивание что М-30,⁴⁶ что Д-30⁴⁷ — тот ещё геморрой. БМ-21 же в этом плане одно удовольствие — приехал, остановился, можно стрелять. Нужно сворачиваться — поехал дальше. Красота. По крайней мере, в теории. Шарьин, правда, не совсем понимал, как эта теория соотносится с тем, что разнообразного шмурдяка у них примерно на три КАМАЗа, а вот самих КАМАЗов в наличии всего один, да и тот наполовину заполнен эрэсами.

Тут, кстати, вступает в действие третье положительное отличие их подразделения от стоящих в полусотне метров ниже по вади⁴⁸ пушкарей — коллектив. То есть, претензий в этом плане у Антона хватало, конечно, но нельзя не признать — отличия от вечно грызущихся и, кажется, патологически неспособных сорганизоваться для улучшения совместного быта пушкарей были существенными. Рассказы регулярно заглядывающего на чаёк Принцессы, попавшего на батарею М-30 вычислителем, заставляли вспомнить классический анекдот про доктора и «как же хорошо!».

Как следствие — на семь (в данный момент одиннадцать, но это временное явление) человек реактивщиков приходился примерно втрое больший объём жилых и хозяйственных построек, чем на два десятка их соседей. Собственно, места общественного пользования в 2С1 отсутствовали, как класс, в то время как в их расчёте имелись столовая, штаб, баня и спорт-уголок, плюс просторные и удобные домики на два-три человека каждый. Как сказал по этому поводу Кот, объясняя местные реалии в день прибытия новичков: «пушкари — животные норные».

Построена вся эта роскошь, разумеется, была из снарядных ящиков, но вот тут-то и появлялась загвоздка: другого стройматериала в окрестностях нет, а ящики сами собой не рождаются, их привозят вместе с новым БК.⁴⁹ Соответственно, если интенсивной работы нет, нет и ящиков. А переходить в разряд «норных животных» как-то…

БАМ!!!

— Суки, млять! Задолбали уже!

На этот раз с раздражением покосился не только Антон — психопатические припадки Санты потихоньку утомляли всех.

–…гру́зите в кузов эрэсы без ящиков — во-первых, хвостом вперёд всегда. Если движок запустится — чтоб не в кабину полетело.

Слушатели понимающе переглянулись — историй о том, как в Молькино эрэсы однажды начали стартовать прямо из кузова, и только чудом обошлось без «двухсотых», они уже наслушались.

–…вторых, чтоб вот этим контактом… — Столяр постучал носком шлёпанца по блестящей полоске на хвостовой крышке эрэса. — …ничего металлического не касались. Там электропуск — двенадцати вольт хватит, батарейкой можно запустить. Теперь…

— Обед!

Кто-то зоркий из пушкарей первым заметил сворачивающую с трассы машину. Еще через минуту её бы не увидел разве что слепой — километр ведущей к их позиции грунтовки был покрыт толстым, выше щиколотки слоем мельчайшей пыли, при любом движении поднимающейся в воздух. Светло-жёлтое облако, поднятое КАМАЗом, наверное, можно было разглядеть с орбиты.

— Ладно, после обеда продолжим… — окончание фразы, впрочем, прозвучало уже в спины расходящейся аудитории. Столяр собрался было выругаться, но лишь махнул рукой и, что-то ворча под нос, побрёл к умывальнику.

* * *

Обед уже традиционно не порадовал — неумелая имитация плова с жилистыми ошмётками старой баранины, кусок толстого лаваша и бутылка воды. Ах да — ещё большая, душистая помидорина, единственное, что можно съесть без насилия над собой. Интересно, почему на войне обычно так хреново кормят?

— Братан, чего задумался-то? Остынет уж.

Марат благодарно кивнул и потянулся за ножом — разрезать помидор. Судя по тому, как энергично работал ложкой Линар, его скудность и однообразие местной пищи беспокоили не слишком.

Длинное, полутёмное помещение с бетонными стенами и четырёхметровым потолком наполнилось негромким шумом и разговорами — две дюжины добровольцев со всех уголков бывшего СССР уже более-менее познакомились друг с другом, первоначальная настороженность прошла, настало время травить байки и производить впечатление.

Вообще, конечно, лагерь выглядел не совсем так, как Марат его себе представлял на основании донецкого опыта (ну, и фильмов, чего уж скрывать). Собственно, это место и лагерем-то можно было назвать разве что с большой натяжкой — скорее уж пересыльным пунктом. Непонятного назначения бетонная коробка на окраине какой-то убогой деревушки за прошедшие несколько дней успела надоесть хуже горькой редьки. Все занятия проходили внутри, выходить на улицу Эшреф строго-настрого запретил.

Крымчанин, привезший их сюда из Стамбула, оказался не просто водителем, а старшим из местного руководства. Не то чтоб кто-то посвящал новобранцев в такие детали, но свою наблюдательность Валеев без лишней скромности оценивал достаточно высоко. Оставалось непонятным, зачем начальнику самому тащиться через всю страну за пятью новобранцами, но видимо, были причины…

— Что, Москва, заскучал? Домой хочешь, к своим? — вроде бы, ничего выходящего за пределы нормальной для мужского коллектива подколки, но выражение лица и тон спрашивающего не оставляли сомнений, что под «своими» он подразумевает что-то плохое, типа русских.

— Ты сам-то как тут держишься, без овец? — ещё не успев ответить, Марат уже пожалел о произнесённой фразе, но этот чеченский мудак со своими земляками успели его порядком достать за пару дней.

Зелимхан, не тратя времени зря, вскочил с места и угрожающе двинулся в сторону белобрысого русиста (в том, что Марат никакой не татарин, молодой чеченец не сомневался ни капли). Впрочем, игрой на публику он пока и ограничивался — во-первых, опасаясь реакции начальства на драку, во-вторых, русист был заметно крупнее, плюс Зелимхан видел, как тот пару раз разминался и «работал с тенью», так что особых иллюзий насчёт своих шансов на победу не строил. Оставалось брать голосом — благо, хоть с русским у него было и не очень, ругаться чеченец умел.

— Слышишь ты, блядь русская! Я тебе сам голову отрежу, а перед этим в рот вые…

— Ну так иди сюда! Давай, петушок! — Марат, широко улыбаясь, издевательски поманил чеченца к себе. — А то раскудахтался…

Раздалось несколько смешков. Зелимхан, родившийся и почти всю жизнь проживший в Шали, от общероссийской молодёжно-блатной субкультуры был далёк, но поняв, что его сильно (и, главное, прилюдно) оскорбили, бросился вперёд. В конце концов, он и сам с десяти лет на борьбу ходил, главное, подобраться к врагу поближе…

Подобраться не получилось — через пару секунд пропустивший удар в солнечное сплетение чеченец уже корчился на полу, судорожно пытаясь вдохнуть. Четверо его земляков бросились было к Марату, но тут же остановились — на защиту товарища встали Линар и остальные. Секунду подумав, к чеченцам присоединились ингуш и двое дагов, остальные новобранцы раздвинулись в стороны, освобождая место для схватки.

Марат, сделав шаг назад, к своим, окинул взглядом соперников. Дело для «татарского джамаата» складывалось не лучшим образом — помимо численного превосходства, кавказцы обладали ещё и физическим. Зверообразный ингуш и один из чеченцев были просто громадными, да и остальные явно не шахматами или спортивной ходьбой увлекались — потихоньку приходящий в себя Зелимхан сильно уступал в этом плане любому из своей «группы поддержки». На его наглости, впрочем, как оно часто и бывает, это сказывалось обратным образом.

У них же серьёзными бойцами были только сам Марат и невысокий крепыш Равиль, добравшийся как-то до финала по республике. Линар и Артур горазды понтоваться, но против серьёзного соперника… мдя. Длинный же и худой Ильяс, чем-то напоминавший Шарьина, вообще от рукопашки далёк, он, как раз, больше по шахматам. В строй, правда, встал вместе со всеми, молодец.

Линия кавказцев чуть колыхнулась и двинулась вперёд. Марат с тоской подумал, что сейчас они знатно огребут, и хорошо ещё если обойдётся хотя бы без тяжёлых увечий, но эта пораженческая мысль тут же исчезла, смытая поднимающейся боевой злостью…

— Я что-то не припомню, чтобы назначал тренировку по рукопашному бою. — появившийся из ниоткуда Эшреф, как всегда, спокоен и доброжелателен. — У нас сейчас арабский язык по плану.

Уже настроившиеся на драку новобранцы заколебались, переглядываясь друг с другом и с соперниками, но крымчанин сделал нетерпеливый жест — «что встали, по местам» и вся толпа двинулась в дальний конец помещения, где было оборудовано что-то вроде класса. Кажется, Эшрефу и в голову не пришла мысль, что кто-то может ослушаться. Потому, собственно, все и подчинились, подумал Марат.

Зелимхан пошёл вместе со всеми, но Валеев затылком чувствовал его горящий ненавистью взгляд. Похоже, с этим гадёнышем ещё будут проблемы. Надо что-то решать, пока они не добрались до мест, где воюют и где им выдадут оружие — с чечена станется выстрелить в спину.

Эшреф прошёл на своё место у классной доски, подождал, пока все рассядутся на разбросанных по полу маленьких плоских подушках и нашёл глазами виновников едва не случившейся драки.

— Марат, Зелимхан, встаньте.

Оба поднялись на ноги, подчёркнуто не глядя друг на друга. Марат мысленно вздохнул — получать выволочки он не любил, особенно прилюдно, но, похоже, этого не избежать. Эшреф, впрочем, начал с его соперника.

— Зелимхан — это же ты начал ссору, я прав?

Чеченец яростно потряс головой:

— Нет, учитель! Я просто пошутил, а он начал меня оскорблять в ответ — про овец, петухов каких-то и вообще…

По классу пробежали было смешки, но тут же завяли под пристальным взглядом Эшрефа. Согнать ухмылки, впрочем, успели не все.

— Линар. — голос крымчанина всё так же тёпл и участлив. — Расскажи нам, какая весёлая мысль тебя посетила?

Татарин встал и виновато потупился:

— Никакая, простите.

Эшреф с сожалением покачал головой:

— Жаль. Смех — это хорошо, иначе Аллах не наделил бы нас чувством юмора. Но, раз никакой причины для твоего смеха нет — подойди во-о-он туда.

Линар чуть слышно вздохнул и прошёл в угол, в котором громоздилась куча больших цементных кирпичей.

— Возьми один кирпич.

Отвернувшись от выполнившего приказ Линара, словно потеряв к нему всякий интерес, Эшреф вновь обратил внимание на чеченца.

— Как именно ты пошутил, Зелимхан?

— Я просто спросил, если он соскучился по Москве и по своим. — чеченец развёл руками, как бы делясь недоумением насчёт реакции на столь невинный вопрос. Учителя, впрочем, это явно не убедило.

— Скажи, кого ты имел в виду под «своими»?

Зелимхан открыл было рот, собираясь выдать заранее заготовленный ответ, но посмотрел на неуклюже переминающегося в углу Линара и, на своё счастье, после небольшой паузы сказал правду:

— Русистов. Я думаю, он русист, не мусульманин.

Эшреф понимающе кивнул, не обращая внимания на сжавшего кулаки (не без изрядной доли картинности) Марата.

— Почему ты так думаешь?

Чеченец с готовностью ответил:

— Он похож на русиста, это один. Молиться не умеет правильно, это два. — Зелимхан чуть смутился, но, всё-таки, продолжил. — Хитан⁵⁰ не делали ему, я заметил, когда мылись. Это три. Он не мусульманин.

На этот раз никто не засмеялся — присоединяться к уныло стоящему с кирпичом в руках Линару желающих не было.

Эшреф подождал несколько секунд, словно желая удостовериться, что чеченец рассказал обо всех замеченных им признаках русизма, после чего огорчённо покачал головой.

— Зелимхан, сначала я отвечу на второе из твоих обвинений. Ты родился и вырос в мусульманской семье и на земле мусульман. Да, я знаю, что Чечня оккупирована неверными и их прислужниками, но в народе живы любовь к Аллаху и покорность ему. Не так ли?

Дождавшись, пока чеченец с гордостью кивнёт, учитель продолжил.

— С самого детства тебе повезло — ты знал радость молитвы, радость веры в единого бога. Теперь ты вырос, и встал на путь джихада — ты хочешь защищать веру и мусульман.

— Да, учитель! — не выдержал Зелимхан.

— И вот ты встретил человека, которому не повезло так, как тебе. Он вырос среди безбожников, не знает слов молитвы, не знает хадисов, не знает многого, что должен знать мусульманин. Но в сердце его горит огонь веры, жажда справедливости — он сам, без влияния и помощи уммы⁵¹ пришёл к вере в Аллаха и к желанию встать на джихад. И как же ты отнёсся к своему брату?

Зелимхан, сообразив, куда клонит учитель, виновато опустил голову.

— Ты помог ему? Подсказал? Научил его правильно молиться? Нет. — в голосе Эшрефа сквозили печаль и разочарование. — Ты стал насмехаться над ним и упрекать его в неверии.

Марат ни на секунду не поверил в искренность раскаяния чечена, для этого он их слишком хорошо знал. Но то, что учитель был на его стороне, радовало.

— Что касается его внешности — скажи мне, Зелимхан, ты знаешь, кто такой Умар ибн аль-Хатта́б?

Чеченец энергично кивнул, радуясь шансу реабилитироваться:

— Второй великий халиф!⁵²

— Правильно. Пророк, мир ему и благословение Аллаха, назвал Умара «аль-Фарук». Ты знаешь, что это означает?

Ответ Зелимхан явно знал, но вот с его формулировкой на не слишком привычном жителю Шали русском языке возникли проблемы:

— Который знает… э-э… что хорошо и плохо.

Эшреф одобрительно кивнул:

— Да. Умар ибн аль-Хаттаб умел различать истину и заблуждение, за что и получил такое прозвище. А теперь ответь — знаешь ли ты, что сказал праведный халиф про тех, кто сеет национальную рознь между мусульманами?

Зелимхан покачал головой, но лёгкая заминка перед этим не укрылась ни от Марата ни, надо полагать, от учителя.

— Он сказал амирам своих войск: «Если люди начнут призывать друг на друга своими племенами, то бейте их мечом, пока они не начнут призывать друг друга исламом!» — Эшреф поднял палец, подчёркивая важность произнесённого. — Марат — татарин. Но, даже если к нам придёт русский, уверовавший в Аллаха всемогущего, мы примем его, как брата.

Зелимхан упрямо нахмурился и сжал кулаки:

— Русисты мне не братья! Они лишили мой народ дома, пытались уничтожить нас всех! Вы не понимаете, учитель…

Эшреф иронично поднял бровь. Старший из чеченцев, хмурый, кряжистый бородач Мага, что-то резко сказал смутившемуся Зелимхану по-чеченски, после чего повернулся к Эшрефу:

— Пожалуйста, простите его, амир. Он ещё молодой и глупый. Сказано: «Крепко держитесь за ветвь Аллаха все вместе и не разделяйтесь». Он поймёт.

Крымчанин жестом показал, что не сердится.

— Ничего страшного. Молодость бесценный дар Аллаха. Зелимхан, ты ведь знаешь, кто я по нации, так?

Молодой чеченец, всё ещё смущённый, мелко закивал. Эшреф улыбнулся.

— Но я родился не в Крыму, а в Ташкенте. Тот же тиран, что лишил дома твой народ, сделал это и с моим. Только мы смогли вернуться не через десять лет, а лишь через сорок.

Судя по тому, как удивлённо захлопал глазами Зелимхан, об этом он не слышал. Крымчанин, тем временем, продолжил:

— Должен ли я винить за это всех русских? Или всех грузин? За грехи…

Чеченец явно полагал, что должен, но был достаточно умён, чтобы оставить своё мнение при себе.

–…конкретного человека должен отвечать этот человек. Лишь опекун может отвечать за действия тех, кого он опекает, но не наоборот. Русские, воюющие против мусульман — наши враги, мы будем убивать их. Русские, не вредящие мусульманам — люди Книги,⁵³ и покушаться на их жизнь, честь и имущество — запрещено. Русские, уверовавшие в Аллаха — наши братья, и там, куда ты направишься, ты встретишь их, сражающихся бок о бок с другими мусульманами. Многие из них — превосходные воины.

Марат краем глаза пробежался по толпе. Если на лицах татар, башкир и среднеазиатов виделось в основном либо согласие, либо признание того, что начальству виднее, то кавказцы явно не восприняли слова Эшрефа как истину в последней инстанции. Возражать, впрочем, никто не стал.

–…ты увидишь и многих других, прибывших на помощь братьям со всех концов мира — суданцы, индонезийцы, тамилы, немцы… — Эшреф вдруг улыбнулся. — Был один брат, мой друг — индеец из Венесуэлы.⁵⁴ Он уверовал уже в зрелом возрасте, ему было за тридцать. В Фаллудже, прежде чем принять шахаду, он уничтожил американский танк.

— Вы были в Фаллудже, учитель? — Кулжан, самый юный из присутствующий, ему едва исполнилось семнадцать, восторженно захлопал раскосыми глазами. Интересно стало не только молодому казаху — перед ними стояла живая легенда.⁵⁵

— Был. — кивнул Эшреф. — Но об этом мы поговорим как-нибудь в другой раз.

Он вновь обратил внимание на Зелимхана.

— Что касается хитана — конечно, обычно мусульмане делают его. Но не все, и большинство учёных сходятся в том, что это желательно, но необязательно.

— И вообще, нефиг на чужие причиндалы засматриваться. — глухо пробормотал Артур. Зелимхан напрягся, несколько кавказцев покосились на шутника с осуждением, но Эшреф, кажется, ничего не услышал.

Крымчанин вздохнул и устало потёр переносицу.

— Думаю, тебе нужно время, чтобы подумать, Зелимхан. Я освобождаю тебя от занятий до завтрашнего обеда. Советую тебе пост и молитву — они успокоят твоё сердце и принесут ясность уму. Иди.

Чеченец, чуть растеряно потоптавшись на месте, подчинился жесту и направился в другой конец здания. Взгляд Эшрефа, тем временем, переместился на Марата, сразу почувствовавшего себя неловко.

— Марат…

Ноги сами вытолкнули блондина наверх.

–…ты специально резко ответил на неудачную шутку брата, чтобы его спровоцировать?

Марат, только что твёрдо намеревавшийся соврать, вдруг неожиданно для самого себя кивнул:

— Да. Простите, учитель.

Эшреф грустно покачал головой:

— Ты провинился не передо мной. Провоцировать слабейшего на драку — недостойно сильного. Садись и подумай о том, что я сказал.

Валеев сел на место, почему-то чувствуя себя так, словно он вдруг громко испортил воздух посреди офиса. Пожалуй, даже хуже.

Учитель, тем временем, подошёл к доске.

— Приступим к уроку. Итак, вчера мы учили, как вести себя на рынке. Кулжан, представь, что я торговец, продающий абрикосы по триста фунтов⁵⁶ за килограмм. Тебе нужно купить три килограмма, но у тебя только пятьсот фунтов. Начинай.

Казах встал и вежливо поклонился:

— Ас-саля́му алейкум ва-рахмату-Лла́х…⁵⁷

В углу продолжал стоять с кирпичом в руках грустный Линар.

* * *

— Интеллигент, звонить поедешь на гору?

Антон задумчиво поскрёб отрастающую щетину. Поехать-то он поедет, надо же узнать, как там Гриша, но хорошо бы ещё…

— А позвонить дашь? Мне пару минут всего.

— Ну вот, начинается… — Кот состроил возмущённую мину. — Ты им палец, они руку по локоть…

Шарьин с серьёзным видом кивнул:

— Ага. А потом шею перегрызать начнём. Так дашь, насяльникамана?

Командир их маленького подразделения, невысокий и тёмный тридцатилетний инженер из Набережных Челнов, печально вздохнул:

— Дам, что ж с тобой делать. Ещё желающие на гору?

Ворона радостно поднял руку:

— Я поеду, Лёха!

— Ты ж вчера ездил. — хмыкнул Кот. — Хорошего понемножку.

«Таксоморяк» начал плести что насчёт «да я не звонить, пацанов там наверху просто проведать», но командир уже отвернулся.

— Лёха, мне бы тоже позвонить… — Чёрный, второй москвич в подразделении (ну, не более «москвич», чем Антон, но всё относительно…) явно не питал особых надежд на согласие. Вполне оправданно, как выяснилось.

— Не, Дэн. — начальство помотало головой. — Я уезжаю, земляк твой тоже — цель придёт, обсчитать некому. Ещё желающие?

Таковых не оказалось, остальные ездили звонить вчера, так что в УАЗ-«буханку» они погрузились втроём — Кот, Интеллигент и Янки, водитель КШМ.

Собственно, «на гору» — это совсем недалеко, пять минут на машине по очень пыльной грунтовке. Правда, круто вверх. Вади, в котором размещалась их (и пушкарей) позиция, шло севернее дороги, соединяющей Малый завод⁵⁸ с Большим и более-менее параллельно ей, а ещё севернее (ну, северо-западнее, если точнее, Антон же не просто так, а целый топогеодезист) лежит горный хребет, гребень которого оседлал штурмовой отряд с руной «Ра́йдо» на шевронах. Дальше за гребнем — территория «бородатых». Те, впрочем, ведут себя довольно скромно, ограничиваясь мелкими пакостями. Вряд ли в силу врождённого добродушия, скорее от недостатка сил — анклав Халифата,⁵⁹ занимающий крайний восток провинции Хама, теоретически отрезан от основной территории «чёрных» и находится в блокаде. Понятно, что ключевое слово здесь не «блокада», а «теоретически» — на блокпостах стоят местные, а то и ещё хуже, так что проехать можно, с помощью страха и/или денег.

Тем не менее, основные силы черноармейцев сейчас сражаются в Мосуле (вернее, под ним, в самом городе их уже зачистили, вроде как) и Ракке, здесь оставлен самый минимум, едва достаточный для обороны, поэтому…

— Млять! — «Буханка» подпрыгнула на скрытой в пыли кочке и Кот воткнулся головой в потолок. — Сань, ну что за хрень?!

Янки, не отрывая взгляда от дороги, пожал плечами:

— Ну, а что я тут, Лёха? Пыль же. А с дороги съезжать — нунах!

Оба пассажира синхронно кивнули — насчёт минной опасности все были в курсе, как и о том, что пятерых из семи двухсотых в Конторе за прошлый месяц дали именно подрывы. У Кота, собственно, подходила к концу первая командировка, большого желания ехать в отпуск в цинке не было, так что бурчал он скорее из принципа.

Ещё немного, и машина выскочила на небольшую площадку в полусотне метров от гребня. Ехать дальше, если ты не большой начальник, категорически не рекомендовалось — пехота, в отличие от артиллеристов, философского отношения к облакам пыли пока не выработала, и чересчур лихому водителю могли просто-напросто набить морду.

Оставив транспорт (и Янки вместе с ним) на площадке, пассажиры поднялись чуть выше, к гребню. Антон, на горе ещё не бывавший, с любопытством закрутил головой.

Средней обустроенности позиции особого интереса не вызвали — что он, позиций не видал, что ли? От привычных по донецким степям эти отличались разве что заметным доминированием объёма насыпанного над выкопанным, но, с учётом специфики грунта, ничего удивительного.

Куда интереснее открывающийся с высоты вид на окрестности. Шарьин забрался на бруствер с некоторой опаской, но, увидев с полдюжины раздевшихся до трусов пехотинцев, загорающих на обращённом к «да́ишам», как здесь говорили, склоне, расслабился и стал всматриваться в даль.

Каменистый откос довольно круто спускается к пыльной равнине, тянущейся на несколько километров до следующего хребта. По равнине проходит грунтовка и разбросаны несколько строений, но движение отсутствует, а вот домикам явно прилетало, и не раз.

За равниной идёт другая горная цепь, вроде бы пониже ихней, а в её разрывах виднеются ещё какие-то вершины, отстоящие совсем уж далеко.

— С арты? Новенький? — один из «пляжников» заметил незнакомую физиономию. Антон невольно обратил внимание на его забавную расцветку — тёмно-коричневые руки и шея, на фоне которых бросались в глаза ярко-красные, цвета варёного рака торс и ноги.

— Ага. — кивнул Шарьин. — Духов позиции не видно отсюда?

Пехотинец ткнул пальцем в сторону далёких гор:

— Там, на высотах, типа вот этой. — он показал вокруг. — Тут же тоже духи раньше были, когда мы Малый завод брали. Внизу ездят иногда, но больше по ночам.

— Сюда не лезут?

— Здесь нет, а вон там пробуют иногда. — собеседник кивнул вправо, где по «ихней» гряде словно кто-то несколько раз рубанул гигантским топором. — По нам только шмаляют иногда.

— Из чего? — заинтересовался Антон. Раз уж попал в артиллерию, надо знать, как у противника обстоят дела в этом вопросе.

— В основном из ЗУшек. — пехотинец вдруг потянулся в сторону и поднял с земли металлический конус с желтоватым ободком. — Вот, на, сувенир.

Шарьин взвесил в руке оказавшуюся неожиданно тяжёлой железку. На поверхности снаряда были заметны следы нарезов. Он присмотрелся — какие-то странные загогулины, то ли арабский, то ли иврит, непонятно. В общем, явно не с советских складов.

–…пару раз тяжёлое что-то прилетало, из-за гор. А так — выскочат, лупанут раза три, и тикать, пока ответкой не накрыло. У нас же тут ваши корректировщики сидят, наводят. Но пока вы прочухаетесь, духи уже сваливают.

Последняя фраза прозвучала с отчётливыми критическими нотками, но Антону было лень вступаться за честь мундира, тем более что артиллеристом он сам являлся без году неделя, а в бытность пехотинцем скепсис собеседника в отношении «богов войны» вполне разделял. Вместо этого, он перевёл разговор в практическую плоскость:

— Бывает. Слушай, не подскажешь, Морлока как найти? Друган мой. Невысокий такой, крепкий.

Красно-коричневый пехотинец задумался, но тут к разговору подключился один из его компаньонов по принятию солнечных ванн, жилистый парень с длинным тонким носом.

— Это молодой который? С крайней партией приехал?

На взгляд Антона, спрашивающему самому было лет двадцать пять, в то время как Грише — двадцать девять, ну да тут явно имелся в виду не возраст.

— Ага.

Пехотинец хмыкнул:

— Так это ж Маасква, гранатомётчик который, типа. Ты тоже маасквич, что ли?

Любовь провинциалов к столичным обитателям, коей армия славилась ещё в застойные времена, успешно прошла через развал прошлой версии советской власти и уверенно намеревалась пережить её текущую реинкарнацию.

Тон вопроса Шарьину не понравился, но смысла из-за этого затевать ссору он не видел.

— Не, из Харькова я. А где он сейчас?

— Да там где-то. — длинноносый, потеряв интерес к разговору, махнул рукой влево.

Ну, там так там. Пройдя немного в указанном направлении, Антон обнаружил Гришу в компании ещё двоих пехотинцев, долбящих высушенный солнцем и ветром до каменной твёрдости грунт. Как легко догадаться, воодушевление в глаза не бросалось.

— Здорово!

— Здорово!

Петренко с явным облегчением отложил лом в сторону. Его напарники скорчили было недовольные гримасы, но тут же последовали примеру товарища. Кстати, кажется, они в самолёте вместе летели. Понятно — «дедовщину никто не отменял».

— Что, как тут у вас?

Гриша раздражённо сплюнул.

— Да блин, затрахали уже. «Молодым», типа, назначили, и ишачь давай за всех. Хотя у самих две трети неделей раньше нас как в первую командировку прилетели. У тебя чего?

— Да нормально. — Антон пожал плечами. — Все новые, кто с нами прилетел, кто с прошлой партией. Командир «старый» только, но он скоро свалит. Адекватный чувак, кстати, шарящий. Вон, звонит.

Шарьин кивнул на Кота, бродящего в отдалении в поисках лучшего сигнала. Гриша посмотрел в указанном направлении и вздохнул каким-то своим мыслям.

— У тебя ж Стилос тоже ничего так, вроде? — Антон предположил причину печалей товарища. Ответом послужил новый вздох.

— Стилос-то нормальный, только я не у него во взводе. У меня Рябчик взводный. — Гриша искоса оглянулся на отдыхающих в сторонке сослуживцев и, понизив голос, добавил. — Мудило полное. Собрал вокруг себя жополизов, а остальные за них пашут. Этот, Курбан-Баран, мля, тоже туда пролез — его земляк у Рябы замом.

Антон завис на несколько секунд, но затем сообразил, что речь о Байрамукове. Как он там обозвался… Хазиз, что ли? Хабез, вот. Ну, удивительного мало — кавказцы в таких ситуациях, с жаждущим ануслизинга начальством, обычно себя как рыба в воде чувствуют.

— А ротный что?

— Афоня-то? — Морлок неопределённо пошевелил пальцами. — Да хрен его знает, не понял пока. Так-то вроде ничего, только в детали не вникает особо. Война начнётся, посмотрим.

Антон хмыкнул:

— Что, у вас тут тоже каждый час новый трассер?

— А то! — Гриша первый раз улыбнулся. — То всех выводят к первому августа, то под Алеппо перебрасывают, то по нефтевышкам раскидают, на охрану… Всё, как всегда.

— Ясно… по быту чего?

— Да нормально… сухпай только подзаколебёт скоро, чувствую. И с водой для мытья напряг.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

44

34°48’52.9"N 37°47’50.9»E

45

Вообще, 2С1 — это самоходная 122-мм гаубица (на основе орудия Д-30). По ведомой лишь Аллаху причине, в жаргоне артиллерии ЧВК в Сирии так стали называть 122-мм буксируемые гаубицы М-30.

46

М-30 — 122-мм советская буксируемая гаубица образца 1938 года

47

Д-30А — 122-мм советская буксируемая гаубица образца 1978 года

48

Ва́ди — сухое речное русло, заполняется водой только во время сильных дождей.

49

Боекомплект

50

Обрезание в исламе

51

У́мма — в данном случае мусульманская община

52

Общепринятое название на русском языке — «праведные халифы». Но Зелимхан слова «праведный» по-русски не знает.

53

Люди Книги — в исламе это христиане и иудеи. Они не считаются равноправными с мусульманами, но и просто так грабить и убивать их нельзя.

54

Уго Чавес пригласил в Венесуэлу несколько сотен радикальных исламистов с семьями (как «борцов с империализмом»). В результате, страна стала очагом заражения в регионе. Индейцы принимают ислам целыми племенами.

55

Сведения о Третьей битве за Фаллуджу (май-июнь 2016) весьма противоречивы, но, по представляющимся наиболее достоверными, полторы тысячи легковооружённых боевиков почти два месяца держались в окружении, отбивая атаки на порядок превосходящих их иракских частей, поддерживаемых западной авиацией. Нанеся атакующим огромные потери, немногие выжившие прорвались к своим.

56

Сирийский фунт

57

Араб. ‎ — мир вам и милость Аллаха

58

34°50’58.7"N 37°53’31.0»E

59

«Халифат», «Исламское государство», «ИГИЛ» — террористическая организация, запрещённая на территории РФ (и вообще почти везде).