Молот космоса и месть Женщины

Виталий Конеев

Фантастический боевик и детектив. Продолжение первого романа «Я, звёздный Маршал!» Герой по требованию Орнеллы отправляется в далёкое прошлое планеты Центавр, где уничтожает Станцию Слежения и Перемещения. Становится Звёздным Маршалом.

Глава вторая

Итак, я вышел в коридор, плохо понимая, что происходило вокруг меня и думая о загадочном поведении Гордона — Пески, как вдруг увидел идущую мне навстречу Орнеллу. В её руках были аккуратно свёрнутый комбинезон и широкий ремень с пистолетом и ножом.

Я остановился удивлённый и восхищённый походкой девушки, на ногах которой вместо обычных тупоносых, огромных башмаков были изящные босоножки на высоком каблучке.

Откуда она их взяла? Ведь центаврам более тысячи лет неизвестна модельная обувь.

Лицо Орнеллы было подкрашено, что превратило её в сказочную красавицу.

Она, между тем, подойдя ко мне, улыбаясь, погладила мой лоб.

— Я увидела в твоих мыслях, что делали девушки Земли, перед тем, как пойти на свидание.

Она взяла меня под руку и куда-то повела. Я же, очарованный ею, шёл рядом и безотрывно любовался её лицом. И считал себя недостойным быть даже другом этой центаврийки. А ведь ещё несколько часов тому назад я хотел получить от Орнеллы весомые знаки любви и сердился на её упорство.

Сейчас же я был не в силах взять её за руку. Она была недоступна для меня. И это несмотря на то, что я более чем когда-либо раньше чувствовал её привязанность ко мне. О её любви ко мне я уже не смел думать!

Мы вошли в комнату, где шумела вода.

Орнелла, смеясь (я всё ещё любовался ею), взяла пальчиками мой подбородок и повернула мою голову в сторону шумевшей воды.

— Вот, Женя, перед тобой душ. Помойся, а я посмотрю на тебя.

Она села на лавочку и, по — детски, опустив голову на кулачки, начала с улыбкой следить за мной. Я потоптался перед душем и, пожав плечами, сказал:

— У нас на Земле девушки в таких ситуациях выходят…

На что Орнелла серьёзно ответила:

— А у нас не выходят. Женя, ты центавр, поэтому подчиняйся нашим законам.

И тут же она вышла в коридор.

Я скинул с себя тяжёлые башмаки, чёрный комбинезон и помчался под струи воды. В эту минуту жизнь казалась мне великолепной штукой! И как дикая, смешная фантастика, мелькнули в моей голове картины столовых в Томске, в которых я с интересом смотрел, как поварихи готовили хлебные котлеты. Они, стоя лицом к очереди рабочих или студентов, выдирали из булки хлеба мякиш, лепили из него котлеты, бросали на сковородку, где чадил скотский жир. А в «Меню» было напечатано, что котлеты говяжьи на сливочном масле. Я ел во всех томских столовых и привычно смотрел на воровство поварих. А те мужики, которые ели в столовой в первый раз, вскрикивали, матерились. А поварихи смеялись в ответ. Это называлось «строительством коммунизма», «перестройкой» и «овладением новым мышлением».

После душа я надел белый комбинезон, застегнул на поясе ремень с пистолетом и ножом и, подойдя к зеркальной стене и осматривая себя, я вспомнил, что должен был зайти к корабельному роботу — парикмахеру.

— Да, да, — сказал я самому себе, — нужно немедленно отправиться к парикмахеру и узнать, что меня ожидало в этом мире?

Однако мне было только девятнадцать лет, и я в своей жизни всегда на первое место ставил любовь. Вот поэтому, едва я шагнул в коридор, как немедленно схватил хорошенькие ручки Орнеллы и осыпал их поцелуями, уже забыв всё на свете.

Взволнованные мы вышли на пустынную, тихую улицу и сели в машину.

Орнелла ткнула пальцем в щиток приборов, и наша машина плавно опустилась в подземный сверкающий пёстрыми красками широкий туннель. И когда её колёса коснулись белого дорожного полотна, девушка выжила до пола кабины педаль газа. И мы со скоростью ракеты помчались вперёд.

Нас почему-то охватил приступ смеха. И мы с Орнеллой до слёз — отчаянно — смеялись все те несколько минут пока машина с воем летала по дороге. И только благодаря автопилоту мы не разбились на перекрёстках о встречные скоростные автомобили.

Орнелла, сверкая глазами, хлопала меня по рукам и кричала:

— Ещё несколько часов назад я должна была погибнуть! А теперь я еду домой и везу тебя!

Она вдруг затихла, откинулась на спинку кресла и, чуть краснея лицом, отрицательным жестом качнула головой.

— У нас это не делают.

— Что не делают? — спросил я, словно ничего не понял, продолжая безотрывно смотреть на неё.

— Женя, я сплю в твоих мыслях и поэтому знаю всё, всё про тебя. Знаю, с кем ты целовался, где жил. И знаю, что в Советском Союзе ты называл хлебные котлеты апофеозом строительства коммунизма.

— И каким я тебе кажусь?

— Замечательным! Только странно, что у вас на Земле такие, как ты, считаются плохими, а лживые, двуличные негодяи называются «порядочными людьми».

В ответ я пожал плечами, несколько озадаченный словами центаврийки.

Машина плавно затормозила, съехала на обочину дороги в туннеле, где мелькали пёстрые огни, — и остановилась на квадратной площадке, которая почти сразу выбросила нас наверх, на улицу города. Орнелла крутанула «баранку» и, давя на педаль газа, лихо подвела машину к зданию. У входа на стене, как и всюду, был красный круг. Мы по очереди опустили на него ладони. Дверь мгновенно распахнулась, и мы вошли в квартиру.

В квартире девушка села на диван и, принуждённо смеясь, сказала с надломом в голосе:

— Мне всегда это было смешно, когда я смотрела…

Она быстрым движением руки схватила со столика книгу и, радуясь тому, что нашла выход из трудной ситуации, радостно воскликнула:

— Давай почитаем!

И тут же отбросила её в сторону, и, растерянно взглянув на меня, пролепетала:

— Мне просто не по себе от твоих мыслей. Ты опять горишь. И температура поднялась. Впрочем, если ты не можешь без этого…

Она отчаянно вздохнула и уже готова была потянуть замок молнии на комбинезоне вниз, но вдруг вскочила с дивана и начала торопливо щёлкать кнопками приборов, лукаво поглядывая на меня.

— Давай посмотрим наше кино.

Но я не обращал внимания на кадры, что замелькали на стенах комнаты.

Орнелла, как бы случайно ускользнула из моих рук, забежала мне за спину и, смеясь, всплеснула руками.

— Боже мой, ты же любишь поесть! Как я могла забыть об этом!

Когда я поймал её, у неё на ресницах заблестели слёзы. Она мне в этот момент показалась мне такой беззащитной и слабой, что я почувствовал себя чудовищем.

— Ну, Женя, — умоляюще — просительно сказала Орнелла, — успокойся, выпей воды. Ты просто есть хочешь.

Она торопливым жестом — прямо из воздуха — взяла стакан и протянула мне, и расширенными глазами с надеждой стала смотреть в моё лицо.

Я выпил воду. Орнелла разочарованно и очень мило развела руками.

— Почему-то не действует стабилизатор.

После чего она сказала: «Ух!» Сердито топнула ногой и опять, сделав какой-то странный жест рукой, с сияющим лицом протянула мне варёную куриную ножку, торжествующе воскликнула:

— Ну, теперь ты успокоишься!

Я с удовольствием съел ножку, но это меня не охладело, наверное, потому, что я любил сибирские морозы в 50 градусов.

И пока я был занят этим серьёзным делом, Орнелла, развеселяясь и прикусив губку, очень быстро пробежалась пальцами по множеству кнопок пульта управления. Их она и нажимала, выхватывая с подноса — площадки стакан и аппетитную куриную ножку.

Потом девушка усадила меня на стул, сама села в полутора метрах передо мной и тихо шепнула: «Тс-с-с-с.»

Через несколько минут пол под нашими ногами скользнул в сторону, а снизу вверх плавно поднялся огромный стол, уставленный судками, чашками, блюдами и тарелками — закрытыми и открытыми. В них были вполне земные супы, мясо, птица, разнообразные холодные закуски, деревенское варенье, мёд и прочее, прочее. Ну, как тут было не вспомнить «комплексный обед» за 51 коп в столовых Томска! На наших глазах поварихи варили отдельно картошку, морковь, а жидкость сливали в канализацию. Сухое варево поварихи сбрасывали в огромный чан, над которым была труба с краником. На трубе было всегда написано «гор», но часто из этой трубы шла вода под названием «хол». Поварихи включали «гор» и наполняли чан, потом из них черпаками наливали в кастрюли варево и несли на раздачу. Разливали эту баланду по тарелкам, чуть, чуть добавляя сметаны… на кончике ложки. Да! Эта баланда и хлебные котлеты были апофеозом строительства коммунизма в СССР.

Орнелла, наливая в тарелку суп, от которого исходил ароматный запах (советская баланда ничем не пахла!), сказала:

— Всё это я увидела в твоей голове. Возьми, ешь. Только руки помой. Это тоже, по-вашему.

Когда я, не желая обидеть Орнеллу, съел всё то многое и прекрасное, что лежало и стояло на столе, у девушки слегка округлились глаза.

— Ну и ну.

Я сдержанно кашлянул в кулак и ответил:

— У нас в деревне все так едят, особенно, во время покоса.

И тут со мной произошло что-то странное: я начал рассказывать центаврийке о том, как в деревне косят траву и что такое «ручка», и как её нужно держать, чтобы ряд получился ровный.

Я ходил по комнате, размахивал руками и вдруг вспомнил рассказ дедули о хрущовских временах, когда власти запрещали людям готовить сено для своей живности, и люди, конечно, стали воровать колхозное достояние. Но воровали чаще «остатки», то есть то, что не смогли забрать колхозные возчики.

Однажды зимой дедуля и бабуля взяли больше санки и отправились на другую сторону Оби, на колхозные луга. Они быстро нашли полу — занесённый снегом «остаток», наполовину съеденный мышами, и начали торопливо дёргать пучки гнилого сена, настороженно поглядывая по сторонам. Как бы «обьезчик» не появился!

А он тут, как тут! Тихонько ехал в кошёвке, с ружьём — и прямо на моих стариков!

Те от страха обезножили. С места сдвинуться не могли. Рты открыли и смотрели на «обьезчика», авось, не заметил. А сами у дороги стояли и пучками сена лица закрывали.

И увидели: «обьезчик» спал!

Тут бабуля раскинула руки в стороны и, подняв лицо к небу, громко зашептала:

— Держи меня, Митрич, ох, держи — закричу!

— Тиши, дура, посодют, — со стоном откликнулся деда.

— Держи!

Дедуля зажал бабуле рот, а та начала кусаться, ногами дрыгать.

Кошовка с «обьезчиком всё ближе подъезжала, и уже был слышан крепкий храп мужика. И тут бабушка по — молодому сверкая глазами — это потом не раз отмечал дедуля — рванулась навстречу саням с криком: «Ой, как хочу закричать-то!»

Дедуля помчался за ней, но не догнал.

Она подскочила к «обьезчику» и разразилась отчаянным криком: «А — а — а!»

Тот проснулся, выпрыгнул из кошёвки и, вжимая голову в плечи, помчался по белой целине к околку, а бабушка, счастливо улыбаясь, облегчённо вздохнула.

— Ох, как на душе хорошо — то стало.

«Обьезчик» обернулся, узнал стариков, махнул им рукой и сладеньким голосом сказал:

— Эй, Митрич, ты мне ружьишко — то принеси, а уж я вам помогу добраться до села. Вот крест даю! — и он перекрестился.

Дедуля подхватил ружьё и бегом отнёс «обьезчику», а когда тот взял в руки ружьё, то сразу в лице изменился, зарычал властно и сильно, медвежьим голосом:

— А ну, мослы вверх! Вперёд!

И повёл моих бедных стариков через всё село в милицию.

Бабушка шла, руками закрывалась. Надеялась, что её не узнали. Но сельчане нарочно её узнавали, смеялись и кричали: «Теперь за гнильё посодют вас!»

Орнелла смеялась до слёз, слушая эту маленькую историю, топала ногами, а мне было не смешно, а очень грустно.

Орнелла подошла ко мне, обняла и с сильным чувством сказала:

— Мой дорогой инопланетянин, я тащусь от того, что ты пришёл в наш мир. Ты можешь делать со мной всё, что хочешь.

И она сама чуть расстегнула комбинезон, глядя на меня глазами полными восхищения и любви.

Я опустил девушку на диван и начал освобождать её тело от одежды, любуясь её красивой кожей, грудью, скользя пальцами по её впалому животу и тонкой талии, на которой, словно нарочно преграждая моим рукам дорогу к нежнейшим прелестям Орнеллы, комбинезон был крепко затянут пёстрым кокетливым пояском. И пока я развязывал его, прибегая к помощи зубов, я чувствовал, как напрягалось тело моей центаврийки и вздрагивало от моих прикосновений. Я так же слышал умоляющий тихий голос Орнеллы:

— Женя, довольно. Ты меня пугаешь.

И когда я, наконец, распутал сложный узел и снова потянул комбинезон вниз, Орнелла порывисто села на диване и сжала мои руки.

— Если ты сделаешь это, я умру!

— От этого не умирают.

— Ну, хорошо. Только давай оставим всё на завтра или на понедельник.

И она быстро отстранилась от меня, и уже довольная тем, что на сегодня всё закончилось, счастливо улыбнулась. Но, взглянув мне в лицо, поникла плечами и полной растерянности пролепетала:

— Я даже не знаю, что ты хочешь сделать со мной?

— Но ведь ты любишь меня?

Она опустила руки и легла на диван. С её пушистых ресниц скатились на виски прозрачные капли слёз…

За окном уже начали сгущаться сумерки. Искусственное солнце скрывалось за искусственным горизонтом, когда я, не ощущая какой-либо усталости, но полный любви и обожания к Орнелле, разжал объятия.

Она открыла глаза и, растерянно улыбаясь, сказала:

— Всё, что было раньше — это одно, а сейчас — всё другое.

Орнелла посмотрела вокруг и добавила:

— Мир стал другим, потому что в нём есть ты.

Она легла на мою грудь, прижалась припухшими губами к моим губам и долго смотрела в мои глаза.

— Женя, я вижу и знаю, что у той Орнеллы, которая отправила тебя в этот мир, лицо похоже на маску.

— Ты просто изменилась.

Она отрицательным жестом качнула головой.

— Я не хочу так долго жить без тебя. Это страшная вечность. И кто посмел сделать меня вечной?

— Вероятно, Станция Слежения и Перемещения.

— Но хотела бы я знать: за что? И где я так долго находилась? И была ли я живой в это время?

Я потянул к себе комбинезон. Мы быстро оделись и поехали по туннелю на космодром. Таких городов, как наш город, на десятках уровней были сотни тысяч.

Орнелла загрустила, словно мы скоро должны были расстаться. Она кивнула головой.

— Да, мы с тобой проживём очень мало в сравнении с теми миллиардами лет, когда я буду жить одна.

— Орнелла, это не произойдёт. Я уничтожу этого монстра так, что от него даже пыли не останется.

— Но тогда почему в будущем я уже прожила миллиарды лет? И там сохранилась Станция. Значит, ли это, что ты, Женя, погиб до того, как попытался убить её? И значит ли, что ты идёшь второй раз по одному и тому же кругу?

— Ну, если это круг, то я его разорву, — ответил я беспечно, ничуть не сомневаясь в том, что я мог выполнить приказ той двадцатипятилетней Орнеллы.

Моя центаврийка порывисто повернулась ко мне.

— Женя, ты словно забываешь, что это я отправила тебя в прошлое. И, несмотря на то, что мы сейчас хорошо знаем наше будущее, мы почему — то не сможем его избежать

Орнелла, конечно, давно прочитала или увидела в моих мыслях то письмо, в котором была предсказана её смерть, но она никогда не говорила мне об этом. А я не верил, что смог когда — либо стать марионеткой в чьих-то руках и убить её.

Космодром был запретной зоной, и Орнелла являясь в настоящее время частным лицом, не имела права войти туда. То есть, перед ней не открылась бы ни одна дверь, а дверей здесь было много.

Машина остановилась в сверкавшем пёстрыми огнями широком, пустынном туннеле. Прямо перед нами над капотом в воздухе возникла ярко красная строчка слов «Дальнейшее движение вашей машины, Евгений, опасно для вас и вашей спутницы!»

Едва я успел прочесть эти слова, как появились новые. «Евгений, немедленно примите решение. Стоянка запрещена!»

Орнелла указала рукой на экран перед ветровым стеклом, на котором я увидел своё лицо.

— Я буду следить за тобой, — сказала торопливо центаврийка, открывая дверцу с моей стороны.

И едва я выскочил из машины, как она с рёвом развернулась и умчалась в глубину туннеля, где растворилась среди ярких огней.

Я слышал поскрипывание кожи ботинок, когда подходил к стене. Я нажал на красный круг. Я уже знал, что компьютерная система регистрировала не рисунок на моей ладони, а посылая импульс в моё тело, искала мою генную информацию, которая была закодирована в главном компьютере контрразведки города. И если бы не нашла соответствия, то не открыла бы двери. Здесь невозможно было бы спрятаться, куда-то убежать. Вначале могло последовать звуковое и световое предупреждение:

«Стоять на месте!»

Если человек не реагировал на приказ, то он тотчас расстреливался.

Это, конечно, теоретический пример, потому что на практике подобное никогда не происходило…

Я вошёл в кабину, сказал в пространство: куда я хотел направиться. После чего лифт начал плавно подниматься вверх.

Космодром находился на стыке нескольких городов, в один из которых вела дорога, по которой мы только что приехали сюда. И по сути — мы с Орнеллой были на ничейной границе. Но я не горел желанием попасть в соседний город. Он был точной копией нашего города. Меня более всего интересовали нижние уровни планеты и верхние уровни. В верхних — неизвестно на какой высоте — шла в прошлом долгая война, а в нижних — была где-то скрыта Станция Слежения и Перемещения.

Однако было проще уйти в космос, чем попасть в соседний город или в какой-либо другой уровень Центавра. Умная техника постоянно вела наблюдение за каждым человеком.

Впоследствии я не удивился, когда узнал, что ещё задолго до того, как наш похищенный корабль долетел до Солнечной системы, он и все те, кто находился на его борту, были тщательно исследованы системами слежения планеты.

Меня восхищала удивительная техника Центавра, но когда я видел, что люди в этом мире значительно уступали в умственном отношении землянам, что их средняя продолжительность жизни центавров тридцать лет то, разумеется, понимал, что находился в умирающей цивилизации. Понимал, что у человечества, в каких бы отдалённых краях Вселенных оно не обитало, никогда не будет далёкого будущего. У любой цивилизации есть детство, юность, старость и смерть. И это естественное развитие космической материи.

Я стоял в кабине и рассеянно смотрел на щиток, на котором по световой дорожке ползла точка моего лифта. Когда он остановился, то я отметил, что выше того уровня, на котором я сейчас находился, были ещё два…

Я вышел на знакомую площадь космодрома. Здесь было тихо.

Космические корабли стояли в глубоких шахтах.

Возможно, там далеко внизу в это время шла погрузка боевой техники: иногда снизу долетал до меня лёгкий шум.

Я словно с высокой горы видел вдали сверкающий ночными огнями наш город.

Здесь надо мной не было искусственного небосвода. Был только высокий серый потолок.

Я уже вошёл в переходный туннель, что вёл к корабельному люку, как в это время услышал тревожный вскрик Орнеллы — он прозвучал в моей голове:

— Женя, за тобой кто-то идёт!

Я обернулся, но никого не увидел. И на всякий случай расстегнул кобуру пистолета.

Орнелла удивлённо сказала:

— Он только что был на экране и вдруг исчез.

— Это Гордон — Песка?

— Нет, я его не знаю.

— Ты уверена, что он шёл за мной?

— Да, метрах в двадцати. Он почти бежал.

— Ну, если так, то он уже рядом со мной.

Я быстро вынул из кобуры пистолет и оттянул затвор. А в голове вновь раздался тревожный голос Орнеллы:

— Женя, я плохо тебя вижу. Твоё изображение исчезает. Берегись!

Но вокруг было тихо.

Голос Орнеллы оборвался, и я его больше не слышал. Зато я чувствовал где-то прямо перед собой присутствие человека, его взгляд. И хотя от незнакомца не исходила злая воля, но тишина и чужой мир так вздёрнули мои нервы, что я, подняв пистолет, готов был разрядить всю обойму. Как вдруг я заметил, что в пяти шагах от меня, прямо в воздухе появился тёмный, неясный рисунок фигуры человека. Он быстро приобретал чёткость. И вот ко мне шагнул, широко улыбаясь, лысоголовый Коло с чёрным котом на плече.

Я так и подпрыгнул!

— Коло, как ты здесь оказался?!

Мой старый приятель протянул ко мне руки и сжал в объятиях. Я с трудом вырывался из его рук и вновь спросил:

— Но ведь ты не должен меня знать?

Тот с горечью в голосе ответил:

— Да, я теперь никого не знаю. Меня пятнадцать лет назад лишили памяти, сделали сумасшедшим. Но если ты меня помнишь, значит, мы были друзьями.

— А как тебе удалось пройти на космодром?

И этот милый сумасшедший указал пальцем на своего кота, который в том далёком мире, из которого я прибыл сюда, назывался довольно причудливо: «Слупливатель яиц, приготовленных всмятку, за пять минут до рассвета». Но тот слупливатель мог перемещаться во времени, а на что способен этот?

Коло ответил:

— Он делает меня невидимым для людей и компьютеров контрразведки.

— И это всё?

Коло пожал плечами.

— Я пока не знаю, но буду думать, работать над ним.

— А почему твой аппарат превращается в живое существо?

— Так хотела моя жена…

— Гера?

— Да, Гера. Она человек искусства и любит всё живое. К тому же она долго находилась на космическом фронте, и от всяких звонков, электронных штучек впадает в истерику.

Мы с Коло вошли в пустынный коридор корабля, и я убыстрил шаги. Что-то мне подсказывало, что я пришёл сюда поздно. Я помчался вперёд, гремя тяжёлыми башмаками по ребристому полу. Вбежал через распахнутые двери в зал парикмахеры, увидел опалённые огнём почерневшие стены. Я окликнул робота, но ответом мне была тишина.

Пока я стоял в зале, не зная, что предпринять — мимо меня быстро прошёл Коло и скрылся в корабельной рубке. Я последовал за ним.

Коло подскочил к огромным пультам и, подняв руку, вынул из слупливателя, что превратился в матовый сверкающий шар, висящий в воздухе перед ним — тонкую пластину, швырнул её в прорезь приёмника и начал стремительными жестами нажимать клавиши приборов, глядя на мерцавший экран и говоря мне:

— Эти компьютеры ещё не заблокированы контрразведкой. А я хочу узнать, что произошло со мной пятнадцать лет назад? Почему я попал в категорию сумасшедших… Вот мой мозг…

Но я с большим удовольствием смотрел на Коло и держался чуть в стороне от него, потому что он, то и дело весьма опасно дрыгал ногами и, видимо, забывая, где я стоял, крутился вокруг себя, ища меня взглядом, разбрасывая руки в стороны. От этих сильных движений его редкие волосы встали дыбом над лысиной и были похожи на рога. Но как я ни отодвигался в сторону, Коло поймал меня и подтащил к экрану, тыча в него пальцем и оглушительно крича:

— Вот посмотри! Я был уверен, что у меня стёрли память. И даже пытались уничтожить навыки учёного, но для этого нужно было бы уничтожить все клетки мозга.

На экране в разных проекциях замелькали рассекаемые части пещеристого тела. По ним, извиваясь, быстро скользила красная черта, оставляя за собой круги, квадраты, звёздочки.

— Это стёртая память, — убитым голосом сказал Коло.

— А восстановить её можно?

— Не знаю…

— А тебе известно, где находится Станция Слежения и Перемещения?

Коло с унылым видом пожал плечами и, дрыгая ногой, раздумчиво ответил:

— Я порой думаю, что это я был создателем Станции, но не знаю, где она спрятана.

— Коло, могу ли я взять твой аппарат?

— Ты хочешь найти Станцию?

— Да, и как можно скорей.

— Зачем?

Я рассказал ему всё то, что произошло со мной за те две-три недели с того момента, когда я был похищен на плато Гизе в Египте тем, будущим Коло, и как я оказался в этом мире, и о приказе Орнеллы.

Мой приятель в восхищении покачал головой.

— О, как бы я хотел заглянуть в то далёкое будущее!

Мы вышли в коридор. Аппарат Коло поплыл впереди нас.