Многовластие

Виталий Иванов (2024)

Отречение Николая II привело к появлению всевозможных органов в России, соперничающих за власть друг с другом. Молодой инженер Алексей со своими друзьями страстно хочет навести порядок в стране. Он участвует в разгроме июльского вооруженного восстания, в деятельности Совета, в Московском государственном совещании, помогает генералу Корнилову, терпит неудачи, но продолжает борьбу. Книга полезна старшеклассникам, студентам, учителям и всем, кто интересуется историей.

Часть вторая. Тревожный июль

Глава первая. Пулеметчики

Планам Алексея покинуть Петроградский совет пока не суждено было сбыться. Штурм дачи Дурново имел продолжение.

Керенский, находившийся в тот момент на фронте, где разворачивалось наступление, потребовал от Половцова, чтобы тот прислал ему часть пулеметов с прислугой из Первого пулеметного полка.

Об этих пулеметчиках хорошо знал весь Петроград. До Февральских событий огромный полк, численностью девятнадцать тысяч человек, размещался вблизи Петрограда в Ораниенбауме. После февральского восстания пулеметчики узнали, что по соглашению Петросовета с Временным правительством те воинские части, которые размещены в Петрограде, не будут выводиться на фронт. Солдатская секция Петросовета вскоре отменила такое соглашение. Но три из четырех батальонов полка уже самоуправно прибыли в Петроград. Здесь их оказалось одиннадцать тысяч.

Исполнительный комитет Совета поблагодарил полк за намерение защищать революцию, но предписал вернуться в Ораниенбаум. Тем более, что полк пока никак не проявлял активности в политических событиях. Зато такие разлагавшиеся войска были лакомой пищей для ортодоксальных марксистов. Большевики нашли ему место. Полк был размещен на Выборгской стороне в Народном доме. Только один батальон возвратился в Ораниенбаум.

Политическое пробуждение полка, главной опоры большевиков в Питере, было связано с именем прапорщика Якова Адамовича Семашко. Этот офицер принадлежал к сто семьдесят седьмлму пехотному полку. После прохождения военных курсов его направили на фронт. Вместо этого он скрылся в Первом пулеметном полку, где не был единственным пришлым со стороны офицером. Семашко вошел в состав военной секции большевиков. Одновременно он бывал на даче Дурново, вел дружбу с анархистами, освобождал заключенных в Крестах. Хороший говорун, он пришелся по душе солдатам. Но был арестован как дезертир.

И тут произошло неожиданное. Сто пятьдесят солдат шестнадцатой роты пулеметного полка пришли на гауптвахту и заставили освободить Семашко. Его кандидатура была выставлена на пост командира полка. И хотя голосование не удалось, Семашко стал неформальным лидером Первого пулеметного. А девятая рота избрала его своим командиром. Он был в полку единственным офицером-большевиком.

Глава вторая. Нет раскассированию!

Наступление на фронте выдыхалось. Командующему Петроградским гарнизоном Половцову пришло распоряжение прислать на фронт триста пулеметов. Генерал ломал голову, как уговорить солдат выполнить приказ военного руководителя. Больше всего они, шкурники, боятся отправки на фронт.

Половцов решил лично убедить несколько рот. Явившись в одну из них, он произнес речь, и был удивлен, когда рота, не без колебаний, конечно, дала добро. В другой роте тоже повезло. Но тут спохватились большевики. Они потребовали общего собрания. На нем один за другим выступали ораторы, да так долго, что большинство слушателей разошлись по местам. Оставшиеся до конца партийцы, проголосовали против.

Половцов понял их прием. Ему удалось еще раз личным участием убедить солдат разрешить отправку на фронт трехсот пулеметов и маршевой роты. Однако ему было заявлено, что больше ни одного пулемета и ни одного солдата!

Оставлять в городе такое количество вооруженных и враждебно к власти настроенных солдат было нелепо. Все ожидали решения правительства о раскассировании полка. Об этом уже несколько раз говорилось в залах заседаний Петроградского совета. Решали вопрос, кого отправить в пулеметный полк, чтобы убедить его подчиняться Временному правительству.

— Я согласен отправиться туда, — сказал Алексей, поднявшись с места. — Я убежден, что первая и главная задача нашей власти, в том числе и Советов сегодня — это усиление фронта, в том числе и за счет отправки туда пополнений.

Депутаты согласились, и Алексей вскоре выступал на очередном митинге Первого пулеметного полка, коих было очень много.

В душном зале, по меткому выражению, яблоку не было места упасть. Пулеметчики курили. На полу было много мусора. Солдаты сидели и стояли. Несмотря на легкий гул, все слышали ораторов. Ведущий объявил очередного выступающего. Им оказался Алексей.

— Меня направил к вам Петроградский совет. — Начал, волнуясь, Алексей. Это было одно из первых его выступлений перед такой публикой. — Предыдущие ораторы говорили необходимости вооруженной демонстрации. Звали вас выйти на нее. Все ли знают, что вооруженная демонстрация — это мятеж?! Тем более, во время войны, когда немецкие войска в пятистах километрах от нас. Если Правительство сильное, оно обязано расстрелять вас с помощью регулярных войск.

— Какое оно сильное? Сказал! — послышалось из зала.

— Потому и выступаете, что слабое! А не понимаете, что сила правительства зависит и от вашей поддержки. Газеты читаете? Сколько таких же, как вы, солдат гибнет сейчас на фронте!? За то, чтобы вы отсиживались в тепле, в столице? Совет принял решение всячески способствовать действиям нашей армии.

— Пусть Совет и воюет, а то отсиживается, дураков ищет!

Послышался свист и шум. Алексея оттеснили от председательского стола. На его место встал Семашко.

— Я еще раз повторяю: не допустим раздробления наших рядов. Никакой отправки на фронт. А если попытаются нас раскассировать, то мы можем и раскассировать Временное правительство. У нас сил хватит?

— Хватит! — пронеслось по залу.

— А про этого оратора я скажу, что он подкупленный агент буржуазии!

— Ты сам подкупленный! — успел крикнуть в ответ Алексей, но его оттесняли все дальше от стола президиума.

— Слово просит руководитель военной организации большевиков товарищ Подвойский, — неожиданно сказал Семашко.

— Пусть говорит! — выкрикнули из зала.

— Я, товарищи солдаты, высоко ценю ваш порыв к выступлению. Да, да! Но не сейчас. На данный момент большевистская организация считает выступление преждевременным. Не все еще к нему готовы. Мы можем потерпеть тяжелое поражение, если выступим рано. Сохраняйте ваши силы.

Выступили еще несколько ораторов. Им удалось охладить пыл разбушевавшихся солдат. Была принята соответствующая резолюция с указанием на преждевременность вооруженного выступления.

Глава третья. Планы контрразведки

Начальник контрразведки Никитин оглядел участников совещания, которое он проводил первого июля. Среди восьми сотрудников были его помощники Александров, Коропачинский, Антара и другие.

— Господа, — сказал он с некоторой торжественностью. — Доказательств в получении денег и связей большевиков с немцами достаточно. В результате кропотливой работы всех наших сотрудников собраны материалы на двадцать восемь большевистских Главарей, начиная с Ленина. Но наших сил не хватит, чтобы взять их одновременно. Предлагаю начать с окраин, с Торнео и Белоострова.

Собравшиеся приняли такое предложение с удовлетворением.

— Сколько времени потребуется на проведение всей операции? — спросил Александров.

— Аресты в самом Петрограде начнем на седьмой день. Более быстро мы действовать не можем. Что там говорить, мы не можем сегодня даже войти на третий этаж нашего учреждения, потому что там окопалась большевистская организация. Слишком много у них защитников. В том числе Советы.

Вскоре в здании контрразведки появился генерал Половцов.

— Ну как дела, Борис Владимирович? — спросил он у Никитина.

— Пришлось отменить производство по девятистам тринадцати делам о шпионаже, чтобы сосредоточиться на большевиках. Могу вас обрадовать, ордера на аресты двадцати восьми уже выписаны. В том числе на Ленина и Троцкого.

— Достаточно ли на всех доказательств?

— Более, чем достаточно, уверяю вас.

Половцов обрадовано пожал руку контрразведчику и поспешил в Таврический дворец, а Никитин почувствовал, что допустил ошибку. Не следовало сообщать эти сведения никому из представителей власти. Там все взаимосвязано. Особенно у социалистов! Но может быть, как-то образуется?

Ленин, решил дать себе небольшой отдых и отбыл из столицы накануне событий. Он говорил, что время для захвата власти еще не настало. Даже если удастся взять ее в столице, провинция большевиков не поддержит. Однако ситуация вдруг резко изменилась. Уже второго июля Ленин взялся составлять план восстания.

Так как участники митинга в Первом пулеметном полку согласились не выступать, Алексей с чувством выполненной задачи отправился в Совет. Между тем, митинг во втором пулеметном продолжал бурлить. На трибуне появился анархист Блейхман, призывавший солдат к выходу на улицу. Затем Семашко, словно он получил новые распоряжения из ЦК большевиков, стал тоже призывать к выступлению.

Вечером третьего июля были разосланы солдаты по городу для захвата грузовиков и легковых автомашин. Владельцев под страхом смерти заставляли оставлять машины. В них битком помещались вооруженные солдаты. Машины бесцельно носились по улицам, угрожая прохожим и создавая напряженную обстановку.

Алексей, выступая в рабочей группе Совета, обрисовал ситуацию в пулеметном полку.

— По полученным только что сведениям, — говорил он, — пулеметный полк все-таки вышел на улицу с оружием в руках. Мы должны определиться с позицией Советов. Главным лозунгом идущих за большевиками и анархистами пулеметчиков является «Вся власть Советам!» Получается, они хотят помочь нам встать у власти. Но нам никто не мешает это сделать без них!

— Совет — это сборная солянка, — сказал один из большевиков с места. — Кому-то не мешает, а кому-то надо помочь!

В зале раздались возгласы в поддержку и против сказанного. Шум усилился. После нескольких попыток водворить тишину председательствующий Анисимов предложил перенести заседание на завтра.

Против выступили большевики. Каменев предложил избрать комиссию из 25 человек и оставить ее в зале для дальнейшей работы, а остальных депутатов отправить в районы, чтобы ввести движение в организованное русло. Троцкий заявил, что во всем виновато правительство. Это оно своей неправильной политикой довело людей до восстания. Когда решили приступить к голосованию, меньшевики, эсеры и некоторые другие депутаты покинули заседание в знак несогласия.

Алексей выходил из зала. С трибуны за спиной слышался голос анархиста Блейхмана.

— Место Временному правительству в Петропавловской крепости! Немедленно реквизировать все заводы и фабрики! Вся власть Советам!

Группа депутатов, человек двести, не согласная, как с большевиками, так и с их противниками, стала искать зал, чтобы обсудить меры защиты против разбушевавшихся солдат. Толпы их, пока разрозненные, подступали к Таврическому дворцу.

Глава четвертая. Ночь без сна

К десяти вечера в Штабе округа Никитин и Половцов начали подсчитывать силы сторон. Приходили и уходили сотрудники, представители власти, генералы.

— По поступающим к нам данным, — говорил Половцов, — картина складывается такая. Гренадерский, Финляндский и Павловский полки выйдут к Таврическому дворцу с оружием. Вся Вторая гвардейская и Первый запасной, а так же Первый пулеметный полк — тоже.

— Не забудем и Второй пулеметный. Ох, уж эти пулеметчики! — добавил Никитин. — Сегодня мы за наш успех считаем, если какая-то часть просто не выйдет.

— Первая гвардейская пехотная дивизия. Обещали не выходить. Из артиллерии не примет участия только Запасная артиллерия Гвардейской конной в Павловске. Юнкера заблокированы в училищах без артиллерии и лошадей, которых забрали команды солдат, стоящих при училищах.

— Чертовщина! — выругался Никитин. — Похоже у командующего округом только горстка казаков.

— Броневики формально подчиняются Совету. Но похоже, что они сами по себе. За нас из кавалерии Первый Донской казачий полк, до известной степени, Четвертый Донской и два эскадрона Запасного кавалерийского полка. При этом казаки просили без поддержки пехоты их не выводить. А вас, — он обратился непосредственно к Никитину, — я попрошу отбыть в Таврический.

Никитин удивленно повел глазами:

— С Советами я никогда не дружил. Слишком много в Таврическом материала для контрразведки!

— Надеюсь, вам удастся там найти людей для обороны. А я останусь в Штабе с верными людьми. Посылать их в бой не буду до последнего. Будем поддерживать постоянную телефонную связь. Желаю вам удачи!

— Мне нужно иметь бригаду для защиты, — сказал на прощание Никитин.

— Чего уж, проси дивизию, — усмехнулся Половцов.

Они крепко пожали друг другу руки. Половцов ушел. Было около двенадцати часов ночи. Ему пришлось протискиваться сквозь толпу, чтобы войти в Таврический. Огромный дворец был полон людьми. Здесь было много газетных репортеров и советских работников. Первым делом Никитин изучил многочисленные входы, где следовало разместить охрану. В одном из залов выступали большевики. Их можно было узнать по характерному повторяющемуся выкрику: «Вся власть советам!»

В другом зале собрались те, кто готов был искать способы мирного разрешения ситуации. Их было человек двести. Выделялись эсеры Гоц и Анисимов. Председательствовал Чхеидзе. Обсуждали вопрос, как привлечь к себе солдат. На предложение отправиться в полки и убедить солдат не выступать откликнулись тридцать девять человек. Никитин попросил слова.

— Если вы все тридцать девять отправитесь в разные полки, то не сумеете привести ни одного человека. Опытные агитаторы вам завалят все дело. Нужно всем отправиться в один полк. Там вы поддержите один другого и сможете привести хотя бы две — три тысячи надежных солдат. Этого будет достаточно.

Предложение понравилось. Чхеидзе и Церетели во главе тридцати девяти тотчас решили отправиться в Измайловский полк. Было около шести утра.

Никитин более всего переживал сейчас о судьбе папок с делами на большевиков. Он понимал, что Управление контрразведки сегодня подвергнется разгрому. Он положил в портфель самые ценные, по его мнению, папки и направился в Генеральный штаб.

— Передаю вам на хранение шесть самых важных папок, — сказал он Балабину. — Здесь будет сохраннее.

Балабин убрал папки. Подошедшего Половцова Никитин познакомил с резюме по связям большевиков с немцами. Начальник Генерального штаба привел Никитину в помощь целую команду офицеров, которым Никитин тотчас нашел применение.

Возвращаясь в Таврический, снова пришлось протискиваться через толпу солдат первого пулеметного со своими пулеметами и прапорщиком Семашко. Поступила информация, что из Кронштадта в 8 часов утра вышли транспорты с двумя миноносцами. Десант общим числом пять-шесть тысяч во главе с большевиками Раскольниковым и Рошалем. День предстоял жаркий.

Глава пятая. Рабочие

Второго июля анархисты решили призвать Петроградские заводы к вооруженной демонстрации. В цеха прибыли их представители. Они были встречены партийцами во главе с Уличанским.

— Мы, вооруженные матросы Кронштадта, решили выступать, — сказал Блейхман, обращаясь к Уличанскому.

— Не рано? Провинция еще не созрела для вооруженного восстания.

— Считаем, что самое время. Хотим, чтобы рабочие вашего завода поддержали нас.

— Этот вопрос уже обсуждался в ЦК. Было вынесено решение о преждевременности таких действий.

— Мы не имеем отношения к решениям вашей партии. Собирайте рабочих. Будем решать.

— Хорошо. Послушаем, что пролетариат скажет.

По цехам разбежались партийцы и сочувствующие. Привычный к митингам народ быстро стал собираться во дворе. Выступили агитаторы от матросов. Не успели они сойти с трибуны, как нагрянули на грузовике солдаты Второго пулеметного полка.

— Наш полк, опору революции, буржуи, засевшие в Правительстве, хотят раскассировать и отправить на фронт, — кричал прапорщик Семашко. — Мы не позволим это сделать. А вы нам поможете. Наше горе-Правительство организовало безобразное наступление на фронте. Только что мы получили сведения. Солдаты бегут! Это притом, что наша армия имеет численный перевес. Давно надо кончать эту войну, выгодную только толстосумам всего мира! Четверо министров-капиталистов позорно покинули правительство. И теперь снова нам готовят коалиционное правительство с министрами-капиталистами.

Толпа, только что молчавшая и переваривавшая сказанное, закричала:

— Долой министров — капиталистов! Вся власть Советам! Идем к Таврическому дворцу!

На импровизированной трибуне уже был Уличанский.

— Наша большевистская партия призывает вас быть дисциплинированными, не стрелять. А еще лучше, совсем не заряжать винтовки.

— У нас мало, кто с оружием, — сказали из рядов рабочих. — А если в нас стрелять начнут?

— Рабочая милиция с оружием будет сопровождать и охранять ваши ряды. Оружие только для самообороны.

— У нас оружия достаточно, — усмехнулся один из пулеметчиков. — Не волнуйтесь!

Анархисты и пулеметчики быстро погрузились в машины и отъехали каждый в свою сторону.

Отряды рабочих, во главе с большевиками и анархистами, выступили в одиннадцать часов вечера в сторону Таврического дворца. По пути следования они соединились с отрядами Путиловского и других заводов. Образовалась большая колонна общей численностью до тридцати тысяч человек. Большинство рабочих не стали получать выдаваемого на заводах оружия. Винтовки были только у милиционеров. Они шли по бокам колонны, охватывая ее.

Около Таврического стояла огромная толпа.

В 22 часа 3 июля вооруженный полк под командой унтер-офицера Жилина пошел в сторону Таврического дворца. Этот полк квартировал на Кирочной улице. Представители полка прошли ко входу, где были встречены исполкомовцами.

— Полк взволнован слухами о готовящейся коалиции Центрального Исполнительного комитета Петросовета с буржуазией. Пулеметчики с такой позицией не согласны, довольно они натерпелись! Вся власть советам! — громко, на всю площадь, заявил пулеметчик.

Представители Совета не были удивлены. Этот лозунг многократно повторялся сейчас. Замечательный лозунг, учитывая, что идут штурмовать Исполком советов рабочих крестьянских и солдатских депутатов, то есть эту самую “власть советов”. Уговаривать солдат остыть пошли Войтинский и Чхеидзе. Кроме пулеметчиков, Таврический окружила толпа солдат из других полков. Они вообще ничего не желали слушать.

Неожиданно подошли броневики, за кого они были, неизвестно. Они за все время не выстрелили ни разу, но присутствие бронированных машин несколько охладило митингующих.

Новые демонстранты нашли себе место. К ним подошли организаторы шествия. Предложили избрать делегацию в десять человек, чтобы направить ее во ВЦИК. Делегация прошла в Таврический дворец и огласила заявление.

— Мы, рабочие Петроградских заводов, требуем, чтобы ВЦИК сформировал Правительство из одних только социалистов, полностью подчиненное Совету, — таким было требование демонстрантов, осадивших здание Петроградского Совета.

От имени ВЦИК заявление принял Чхеидзе. Он сказал, что обращение будет обязательно рассмотрено, и посоветовал рабочим отправляться по домам.

В двенадцать ночи у типографии «Нового времени» в Эртелевском переулке остановился грузовик. Из него высыпали матросы и сняли на землю два пулемета.

— Ставьте по краям переулка, — послышался приказ.

Пулеметы расставили, как приказано. По два матроса залегли рядом с каждым.

— Смотрите за улицей, пока мы печатаем.

Несколько человек прошли в здание типографии. Когда в прицеле мелькнул человек, пулеметчик без предупреждения открыл огонь. Потом стреляли еще несколько раз, пока не появились большевики с пачками листовок.

Позже выяснилось, что были убиты дворник, две женщины и ранено несколько прохожих.

Глава шестая. Бесчинства

В квартире Новожженовых вечером третьего числа оставались только родители. Сын Алексей не приходил из Таврического. Он был занят своими делами в связи с надвигавшимся восстанием.

— Виктор, — сказала Антонина, глядя в окно. — Посмотри, противоположная сторона улицы потемнела. Вероятно, освещение выключили.

— Ничего удивительного, — ответил муж, подходя к окну. — У них на электростанции то забастовка, то провокация, то поломка. Будем радоваться, что у нас есть электричество.

При этих словах лампочка мигнула два раза и погасла.

— Ну, вот, — горестно вздохнула Антонина. Снова в первобытность. — Она с трудом нашла в темноте спички и зажгла керосиновую лампу.

— Большую часть жизни прожили без электричества, — махнул рукой Виктор Андреевич. — Как-нибудь и дальше обойдемся. А что с телефоном? — Он снял трубку. — Тишина. Кажется, и он не работает. Когда это все кончится?

Со стороны Невского послышались звуки выстрелов.

— Виктор, у нас Алеша где-то там, — всплеснула руками Антонина.

— Не волнуйся, Тоня, они депутаты, у них власть и охрана, — успокаивал он, но в голосе не было уверенности.

Тревожность в доме усиливалась. Виктор чувствовал, что что-то не так. И вот. Послышался какой-то резкий хлопок с улицы. Это с грохотом была раскрыта уличная дверь. Раздались звуки солдатских сапог на лестнице. Антонина инстинктивно прижалась к Виктору.

— Мне страшно! А вдруг они ворвутся к нам!

Тут дверь комнаты заходила ходунов от ударов кулаками и ногами. Сквозь дверь кричали:

— Открывай!

— Кто там? — довольно жалобно спросила Тоня. — Что вам нужно?

— Патруль, — требовательно ответили из-за двери. — Открывай, а то ломать будем!

— Что делать, — прошептала она Виктору, — открывать?

— Открывай, конечно. Что мы, у кого-то что-то украли!

Он стоял рядом с нею. Дверь отрылась, и не спрашивая разрешения, в комнату, светя фонариками, ввалились сразу три солдата. Их вид даже в темноте вызывал омерзение. Нечищеные сапоги, гимнастерки со следами пятен, пьяные лица.

— Там табличка на двери, — сказал один. — Судья. Приятно познакомиться. Один такой навесил мне срок. Не ты ли это будешь? — надвигаясь на Виктора, стал спрашивать рядовой.

Не дойдя Виктора, он остановился, и стало понятно, что бывший зэк не чувствует уверенности в своих силах. Это позволило хозяевам перейти в наступление.

— Вы, нетрезвые, врываетесь в квартиру законопослушных граждан, называете себя патрулями. Выходите, пока не вызвали настоящий патруль! — громко отчитала Антонина, понимая, что все зависит от вооруженных пришельцев, и никакой патруль им не поможет.

Пришельцы готовы были пойти на мировую.

— Сейчас обыщем покои буржуев. Найдем, что вы прячете! — Один из солдат отправился в спальню, светя фонариком.

— Где ваш ордер на обыск? — спросил Виктор как можно строже.

— Вась, какой им орден нужен, — спросил один солдат другого, явно не зная, что такое ордер. Василий пожал плечами. Он тоже не знал.

— Что здесь проживает бывший судья, вы знаете. А то, что здесь живет депутат Петроградского совета, этого не знаете?! — наступала Антонина.

— Какой еще депутат? — спросил тот, что потрезвее.

— Наш сын, Новожженов Алексей. Не знаете такого? А еще требуете: власть Советам!

— Откуда ж мы знали? — сказал Вася.

Разбойники переглянулись. Смелость хозяйки подействовала.

— Ладно, — нагло обратился третий к хозяевам. — Золотишко прячете? — Он решил изменить подход, не желая развивать эту историю. — Давайте. А не то у нас оружие есть.

— Пошли отсюда, — сказал Василий. — Видишь, какое-начальство.

Он потянул наглеца за рукав.

— Скажите, сколько нужно на выпивку, может, поможем, — понимающе предложил Виктор.

— Обрадованный военный, замявшись, с просьбой в голосе сказал:

— Пять рублей. Ей-богу, хватит.

Виктор отсчитал, добавил еще рубль и протянул солдату.

— Премного благодарствуем, — заговорили солдаты, быстро покидая квартиру. На их лицах сияла радость.

Когда их шаги стихли, Виктор облегченно вздохнул и сказал:

— Нам с тобой несказанно повезло, Тоня. Они могли сделать все, что хотели. Я много слышал об их бесчинствах в соседних кварталах. Ты у меня оказалась смелая и находчивая.

Он положи ладонь на плечо жены. Руки у Антонины тряслись. Это только казалось, что она такая смелая.

— Я, Виктор, больше тебя испугалась. Только виду не показала, — сказала она, успокаиваясь. — Ох, ну и порядки! Так и убьют, не дорого возьмут.

— Кажется, сегодня все обошлось. А не пора ли нам поужинать? — сказал он, чтобы снять напряжение и отвлечься от неприятностей. Накрывать некому?

— Да, Верочка сказала, что они с семьей куда-то уезжают, попросила расчет.

— Ну, и хорошо. Будем все делать сами.

Антонина достала где-то спрятанную симпатичную коньячную бутылку.

— Давай по пятьдесят грамм за избавление, — сказала она.

— И за Лешу, чтобы все у него обошлось, — добавил Виктор Андреевич.

Глава седьмая. Утро нового дня

Находившиеся внутри дворца защитники Совета оставались в явном меньшинстве к утру четвертого июля. Несколько десятков добровольцев залегли цепью с тыльной стороны Таврического. На других дверях стояли немногочисленные часовые.

Первым из Ораниенбаума прибыл Второй пулеметный полк с несколькими десятками пулеметов. К одиннадцати часам они уже разместились под окнами. Стали слышны выстрелы на Невском проспекте. От шальных пуль упали несколько человек. Смятение и паника охватила людей. Часовые в страхе разбежались, и долгое время дворец оставался открытым.

В одиннадцать на набережную высадились матросы Кронштадта во главе с большевиками Рошалем и Раскольниковым. Нестройными рядами они двинулись к особняку Кшесинской, открывая по дороге беспорядочную стрельбу. Большевики, как никто другой, уделяли огромное внимание агитации. Балкон дома балерины использовался как трибуна в течение многих дней. Перед матросами выступили Свердлов и Луначарский.

— Наше, так называемое Временное правительство, продолжает империалистическую войну. Оно не идет на мирные переговоры и не ищет путей к миру. Наша партия предупреждала о недопустимости нового наступления на фронте. Теперь мы пожинаем результаты. Власть должна принадлежать новой форме организации трудящихся — Советам. И вы должны об этом сегодня твердо заявить.

Послышалось недружное:

— Пусть Ленин выступит! Хотим Ленина послушать.

В доме Кшесинской Рошаль уговаривал Ленина.

— Владимир, то есть, Николай Петрович, — поправился он, назвав его конспиративной кличкой, — моряки кронштадцы пришли. Слушать хотят только вас.

— У меня недомогание. Простудился немного.

— Вы хотя бы покажитесь перед ними. Что же, мы зря плыли? Сила большая.

— Сколько привели?

— Не менее шести тысяч.

— Тогда выступлю.

Он вышел на балкон после Луначарского.

— Здравствуйте моряки, наша опора и надежда! — Начал он привычным голосом оратора. Снизу ответил нестройный гул матросов. — Вы видите, что идеи большевиков воплощаются в жизнь. Мы говорили о неминуемой потере эсерами и меньшевиками доверия масс. Мы говорили также о необходимости ликвидации антинародного буржуазного Временного правительства. Нам не нужны министры-капиталисты и прислуживающие им социалисты. Ничего хорошего это правительство не принесет рабочим и солдатам. Только войну, разруху и голод. Нужно добиваться осуществления лозунга «Вся власть Советам». Но и с нынешними Советами надо быть более осмотрительными. Нужно в ближайшее время провести перевыборы в Совет, чтобы убрать из него соглашателей. Мы уверены, что у вас сегодня хватит сил для этого. Идите к Таврическому дворцу и добивайтесь осуществления нашей общей цели. Соблюдайте дисциплину и организованность, не поддавайтесь на провокации.

Ильич выставил вперед руку. Толпа ответила гулом голосов и двинулась в сторону Таврического дворца.

Глава восьмая. Напряжение растет

После полудня часть моряков Кронштадта заняла Петропавловскую крепость. Остальные подошли к дворцу. То там, то здесь вспыхивала перестрелка. Она продолжалась около часа. После кронштадцев большевики привели одиннадцать тысяч рабочих Путиловского завода. Подошли рабочие с Выборгской стороны. Здесь же были военнослужащие из Гренадерского и других полков. Были и зеваки.

Оборону здания выдерживали несколько десятков членов Воинской секции Совета. Из толпы, вплотную подходившей к дворцу, изредка вырывались отдельные банды. Они проникали в здание и устремлялись туда, где стояли автомашины. Садились за руль и пытались угнать технику. Защитники всякий раз отбивали машины, вытаскивали самозваных шоферов и выталкивали их обратно в толпу. Из тех, кто оборонял здание, особенно выделялись Новожженов Алексей и член Исполкома Совета Сомов. Невысокий и коренастый, он всюду успевал. Выпроваживал налетчиков он не иначе, как в шею, вызывая улыбки зрителей.

Защитники Таврического с каждой отбитой атакой все более наполнялись уверенностью в своих силах.

— Товарищ Никитин, — обращались они к начальнику контрразведки входившим у них в употребление новым словом, — когда в контратаку пойдем!

— Дайте мне хоть одну полную команду! — отвечал он. — Нас пока мало.

Неожиданно около часу дня он увидел тех, кого еще ночью отправил за подкреплением к казакам. Это были Гоц и Анисимов.

— Вы что до сих пор здесь делаете! — набросился он на них. — Мы ждем, что вы приведете казаков.

— Мы очень извиняемся! Задержались на интересном заседании Совета. Но мы сейчас же отправляемся. Будьте уверены!

Никитин так и не увидел их ни сегодня, ни завтра.

А в это время по Невскому шел целый полк с развевающимися знаменами. Его вели большевики. К удивлению наблюдателей он держал строй. Последнее время такое редко можно было видеть. В большом почете была расхлябанность. Защитники Таврического уже было подумали, что идет им помощь. Но скоро поняли, что ошиблись. Это был Первый запасной полк.

Вскоре к дверям пробились три представителя полкового комитета. Мрачно озираясь, они явно высматривали, что творится внутри дворца. Никитин вышел вперед и спросил:

— С чем пришли?

Прапорщик Сахаров мрачно ответил:

— Революция углубляется…

Чего он хотел добиться этой загадочной фразой, никто не понял. В тоне сказанного явно слышалась угроза.

Делегация была решительно вытеснена за двери. Однако плотность солдат и рабочих на площади все увеличивалась.

По городу с утра разъезжали бронеавтомобили, из которых стреляли неизвестно по кому. Большевики поставили пулеметы на перекрестках так, чтобы держать под контролем главные артерии. Особенно по Литейному и Невскому проспектам и Садовой улице. Штаб округа был, таким образом, отрезан от Таврического дворца.

Сам дворец подвергался все более частым нападениям извне. Один случай наблюдали многие невольные зрители, в том числе и Алексей. Одна из групп матросов и солдат ворвалась в помещение.

— Где этот негодяй Переверзев?! Держи его, хватай! — угрожающе кричали нападающие, одетые в матросские и солдатские одежды, с виду более похожие на уголовников-рецидивистов, чем на защитников Отечества. — Вот он! — один указал на министра земледелия социалиста Чернова, явно принимая того за министра Переверзева.

Понятно, что матросы хотели отомстить Переверзеву за разгром анархистов на даче Дурново. Чернов вырывался. Он получил тумаков, костюм был изорван. Вождь эсеров был не на шутку испуган. У него дрожали руки, смертельная бледность покрыла его перекошенное лицо, седеющие волосы были растрепаны

— Я Чернов, министр земледелия, эсер! Я разработал программу социализации земель в России, по которой крестьяне получат землю помещиков! — кричал он, вырываясь.

— Где же эта земля?! Выдавайте немедленно! — кричали из толпы.

Неизвестный рабочий, поднеся к его лицу увесистый кулак, орал:

— Ну, бери власть, коли дают!

Через толпу в сторону Чернова неожиданно стал пробиваться Троцкий. Когда ему это удалось, он высокопарно обратился к захватчикам:

— Вы, матросы Балтийского флота, краса и гордость нашей революции! Неужели у вас поднимется рука на вашего социалистического министра, так много делающего для отстаивания интересов народа!

Троцкого знали все, в том числе и по его выступлениям в Кронштадте. Толпа, тянувшая упирающегося Чернова к машине, приостановилась. Воспользовавшись этим, Троцкий, ухватив за рукав помятого министра, увлек его в здание. Инцидент на время был исчерпан.

Но во дворец проникало все больше людей с улицы. Неожиданно послышалось новое требование:

— Перебить всех буржуев! К стенке депутатов-социалистов! Церетели! Где Церетели?

Один из солдат пробился в зал, где находились депутаты. Размахивая ружьем и кулаками:

— Мы требуем выдачи Церетели! Если он сам не выйдет, то мы войдем и выведем его отсюда.

Солдата с трудом вывели из зала. Никитин знал, что известный меньшевик, министр почт и телеграфов, находится в здании. Выдать его повстанцам с криминальным душком было бы слишком. Нужно срочно что-то предпринимать.

Глава девятая. Отступление

Василий Кириллович отступал вместе с обозом раненых. Медицинская часть вынужденно перебазировалась вглубь Российской территории, чтобы не оказаться в руках неприятеля. Следовало добраться до ближайшей железнодорожной станции. Передвижение сопровождалось большими трудностями. Солдаты, предназначенные для переноса раненых, куда-то исчезали. Их явно не хватало. Часто носилки перетаскивали врачи и женщины-санитарки, которым это было не под силу. Все, без чего можно было обойтись, бросали.

Измученные и выбившиеся из сил, наконец добрались до санитарного поезда, в который спешно грузились. Василий Кириллович, получив благодарность от главного врача, спешил домой, на работу. Наступление на фронте для него окончилось.

Прапорщик Авдеев с неизменным солдатом Федотовым Лёвой и попутчиками — офицерами долго пробирался на Восток, то обгоняя, то догоняя позорно бежавшие войска. Постоянно сзади слышались звуки выстрелов вражеских винтовок и пулеметов. Всюду Авдеев расспрашивал солдат, какого полка они будут. Не все отвечали, косясь на офицерские погоны, но, в конце концов, становилось понятно, что его подчиненные где-то недалеко.

— Догоню, заставлю остановиться! — говорил он попутчикам.

Но пока догнать не получалось. От бессилия начал впадать в депрессию. Хотелось пустить себе пулю в лоб. Не видеть! Не знать! Вместо зарослей кустарника начались возделанные поля. Виднелись села Белоруссии. Живописные, хотя и не богатые, они поднимали дух.

— Господин прапорщик, — сказал Федотов. — интересная мысль пришла мне в голову.

— Что за мысль, выкладывай. Выкладывайте, поправился он, помня изменения Устава.

— Сколько солдат убегать не будет, голод заставит его искать пропитание. Полевые кухни потерялись. Значит…

— Понял! Будет заниматься мародерством и грабежом. Отличная мысль! Пойдем, проверим.

Они завернули в ближайший хутор. Картина, которую они увидели, поразила своей отвратительностью. С десяток солдат сидели на улице за столом, уставленным угощениями. Посередине стояла полупустая бутыль с самогоном. Лица солдат были перекошены от спиртного. На столе валялись куски недоеденного сала, хлеба и других продуктов. Пожилые хозяин и хозяйка стояли на коленях тут же, недалеко от стола. Из глаз хозяйки блестели слезы. Мародеры, видимо, требовали деньги с них.

Бешенство появилось в глазах у Авдеева. Он выхватил пистолет, взвел курок и закричал:

— Всем встать! Руки вверх!

Застигнутые врасплох, лишенные оружия, все десять опешили и подняли руки. Некоторые дожевывали пищу, другие глотали не пережёванное. Федотов наставил на них ружье.

— Встаньте, — приказал Авдеев хозяевам. — Что эти мародеры с вас требовали?

— Деньги. Мы отдали, что было. Не знаем, как дальше жить. А они еще хотят, — говорила женщина. Мужу было не до слов, он переживал позор стояния на коленях.

— Мародерство и вымогательство при особо тяжких обстоятельствах. Самовольное оставление позиций. И еще десяток обвинений. Хватит, чтобы расстрелять на месте, — говорил он дезертирам.

— Мы все вернем, — сказал старший, — можно руки опустить?

Не дожидаясь разрешения, он стал доставать из кармана измятые деньги и протягивать их хозяевам.

— Все вернули?

— Кажется, все. Да, точно, все. Спасибо вам, господин офицер!

— Что делать с вами? — задумчиво спросил, не ожидая ответа, Авдеев

Задержанные переглядывались. Они понимали, что единственное преимущество этого офицера в том, что он при оружии, а они — нет. Как обычно, нужно сначала применить уговоры.

— Мы просто отступаем. И есть хочется. А тут эти буржуи.

— Какие это буржуи! Крестьяне, как и ваши родители. Вы опозорили все русское воинство. Быстро построились и пошли впереди меня!

— Вещмешки разрешите забрать?

— Забирайте.

Пока они копались, Авдеев шепнул Леве:

— Попугаем, но отпустим. Стреляем поверх голов.

Они вывели солдат в поле. Высокие растения почти скрывали их. Когда прошли несколько шагов, Авдеев сделал вид, что поскользнулся. Последний солдат, дожидавшийся такой заминки, тотчас крикнул:

— Бежим врассыпную!

Солдаты побежали, прячась за деревьями и растениями. Авдеев выстрелил поверх голов. Второй выстрел был из ружья тоже слегка выше бегущих, так что пуля отбила щепки у дерева. Беглецов уже не было видно.

Авдеев мрачно сказал:

— Что мы еще могли сделать? Нас только двое. Может, побоятся разорять других крестьян. Хотя бы первое время.

Федотов только вздохнул:

— В какие дни мы живем! А что творится на других хуторах! Прапорщик теперь знал это по своему опыту. Помочь не мог.

Глава десятая. Казаки

Никитин подошел к телефону прямой связи с Главным штабом.

— Генерал Балабин слушает, — Прозвучал голос в трубке. Балабин на данный момент замещал Половцова.

— Теперь, Федор Иванович, требуют выдачи Церетели, — сказал Никитин, — Помочь ему ничем не могу. Не можете ли вы нас поддержать?

— Но ты же знаешь, Борис, у нас тоже ничего нет, кроме четырех сотен казаков.

— Я ничего тебе не говорил, когда таскали Чернова. Но Церетели выдать не можем. Он единственный имеет на Совет сдерживающее влияние. Четырех сотен достаточно. Вышли половину. Только прикажи пустить в ход оружие. Но дойти — во что бы то ни стало. Поверь, дойдут!

— Хорошо. Подожди немного. — В голосе слышалось сомнение.

Звонок раздался через четверть часа. Никитин ждал у телефона. Раздался уже уверенный голос Балабина:

— Отправляем сотню казаков во главе с полковником конноартиллерийского полка Ребиндером и два орудия. Им приказано подъехать к толпе, сняться с передков, предложить разойтись, а если не разойдутся, открыть огонь. Удовлетворен?

— Вполне. Жду результатов.

«Вероятно, Советы проклянут за орудийный огонь по толпе. Но сами же просят сейчас «открыть боевые действия», — думал Никитин.

Казаки Первого Донского полка шли на рысях с Дворцовой площади по набережной и по Шпалерной в сторону Таврического дворца. Когда проходили один из перекрестков, неожиданно застрочил пулемет, установленный на баррикадах, устроенных матросами Финляндского полка на Литейном мосту. Пулями сразило одного за другим пятерых казаков. Остальные устремились искать спасения в складках местности. Из укрытий они видели, как под выстрелами падают кони. Они большие, и не могут найти укрытия, как люди. Некоторые лежа загребали копытами. Другие пытались ползти на здоровых ногах. Всего было убито двадцать девять лошадей.

Как только замолкли выстрелы, наблюдавшие расстрел санитары выехали на автомобилях спасать раненых. Они поместили их в фургоны. Но тут, ревевшая от бешенства толпа, окружила машины, остановила их. Отталкивая санитаров, солдаты и матросы стали вытаскивать раненых на мостовую. Их добивали прикладами, кололи штыками, разрывали на части. Вместе с казаками был растерзан и раненый солдат-пехотинец, оказавшийся в фургоне.

Между тем, оставшиеся казаки, быстро собравшись в колонну, понеслись, не останавливаясь, чтобы выполнить боевую задачу. Они вклинились в окружавшую Таврический плотную толпу. Солдаты и матросы инстинктивно раздались в стороны.

Спешившись, казаки стали снимать орудия с передков. Одно орудие было тут же окружено примкнувшими к повстанцам солдатами Первого Запасного полка. Но вторая пушка успешно проскочила Литейный проспект. Он была снята с передков и приведена в боевое положение. Командовал орудием пошедший волонтером с отрядом штабс-капитан Цагурия. Он оказался один возле пушки. Коренной ездовой Пискунов только что был убит выстрелом в спину. Он схватил то, что попалось под руку. Это была граната. Быстро прицелившись, он произвел выстрел. Снаряд разорвался у Петропавловской крепости.

К Цагурии подбежали свои: подъесаул Гвардейского запасного батальона Филимонов и вахмистр. Второй выстрел разогнал митинг у Михайловского артиллерийского училища.

Третья граната разорвалась возле окруженной солдатами первой пушки. Полегло сразу восемь человек. Остальные без памяти помчались прочь от орудия.

Один из снарядов заставил дрожать дом Кшесинской. Там как раз в это время было объявлено новое правительство Ленина и Рошаля.

Этих трех выстрелов оказалось достаточно, чтобы заставить бежать мятежников.

— Бегите, бегите, — говорил им вслед Цагурия с характерным кавказским акцентом. — Если б вы знали, что против вас была всего лишь кучка казаков!

Глава одиннадцатая. Дальше молчать нельзя

Вячеслав Курганов и Владимир Пронин пришли на собрание небольшой группы молодых людей, так или иначе знакомых друг другу по совместной деятельности. В основном, это были служащие невысокого ранга. Афанасий Милов работал в железнодорожном обществе, Савва Михельсон был скромным счетоводом в заводоуправлении, Николай Почайкин был бригадиром монтажников, Володя Пронин занимался метеонаблюдениями, а Вячеслав Курганов преподавал физику в институте рядом. Кроме того, он проявлял большой интерес к политике и часто помещал свои статьи в умеренных газетах.

Все уместились в одной комнате просторной квартиры, принадлежавшей Курганову.

— Здравствуйте, друзья, — начал Вячеслав на правах хозяина помещения. — Рад приветствовать вас в это тяжелое время. Не скрою, для меня, как и для вас, очень непросто разобраться в том, что происходит в стране и мире в настоящее время. А значит, и найти свое место здесь и сейчас. Я просил, чтобы каждый из вас сделал небольшое сообщение по ситуации в стране. И мы попробуем сделать выводы.

Стояла напряженная тишина. Каждый готовил свое слово. Первым захотел высказаться сам Вячеслав.

— Мы устроились здесь, в уютном помещении, а на Петроградских улицах идет стрельба. Это уже гражданская война подкатывает. Предлагаю говорить начистоту. Нам не удастся отсидеться без участия в активных действиях.

Я решился сделать обзор политической ситуации в стране, — продолжил он. — В частности, сказать, что представляют собой вооруженные силы, сосредоточенные в районе Петрограда. Разделим население России условно на группы. Самыми активными в последнее время стали матросы, особенно Балтийского флота. Это наиболее бездельничающая часть армии. Запертые в Финском заливе, они не участвуют в боевых действиях. Идут за анархистами и большевиками. Но, во-первых, их немного. Я имею в виду, численно. А во-вторых, они слабы, как воины. Отсутствует дисциплина. Поголовное пьянство. Многие используют наркотические вещества. Есть сведения, что наркоту присылают из Германии.

Далее, Запасные войска, квартирующие в Петрограде. Это действительно реальная сила. До трехсот тысяч человек. Они фактически сделали революцию. В последнее время идут за большевиками. Те всячески потворствуют им. Но среди этих солдат нет полного единства. Некоторые готовы пойти за Советами, часть — за анархистами. Они представляют большую массу, но имеют ряд слабостей. Как воины, они не проходят надлежащей подготовки. Все больше слоняются по улицам, подрабатывают носильщиками да грузчиками. Ни дисциплины, ни навыков. Одна мечта — не попасть на фронт, и вернуться в свою деревню. Покричать, да навалом взять, это они могут.

— Спасибо за краткие и емкие характеристики, — сказал, подбадривая улыбкой приятеля, Николай Почайкин. — Давайте дадим отдышаться докладчику. Кто не согласен? Вижу, все согласны в той или иной степени. Теперь о рабочем классе. Если я правильно понял, говорить будет Савва.

Несмотря на то, что они были в дружеской компании, сегодня все вели себя не как на обычной вечеринке, а значительно более официально, потому что чувствовали ответственность за свои слова.

— Предметом моего наблюдения, — сказал Савва, — был рабочий класс. Поведение этого класса становится все более активным в плане политическом. Положение рабочих в годы войны чрезвычайно тяжелое. Фронту требуется все больше оружия и боеприпасов. Их создают на заводах. Рабочие смены до последнего времени были продолжительными, организм рабочего не успевал отдохнуть. Так было до введения восьмичасового рабочего дня на большинстве Петроградских заводов. То есть, до Февраля.

— В начале нынешнего года положение стало меняться, продолжил Савва. — Нарушились поставки угля, нефти и стали в Петроград. Рабочие являются на завод, а цеха стоят. Значительная часть рабочего времени уходила на общение и ожидание. Нарушилось снабжение городов продовольствием. Часть времени нужно было потратить на очереди и на поездки в деревни для приобретения продуктов. На заводах появились большевистские агитаторы. Пролетариату обещали счастливое будущее в коммуне.

Еще раньше усилиями всех социалистов внушалось рабочим, да и всему населению, мысль о строгом делении общества на классы. Классы как бы были помечены знаками «хороший» и «плохой». Рабочие — хорошие, капиталисты — плохие. Причем, настолько плохие, что заслуживают ликвидации. Все привыкли так мыслить. Даже я у себя замечаю подобный образ мышления. Пришло к нам это в связи с широким распространением марксизма в России. Конечно, многие рабочие поверили в свое историческое превосходство над другими классами. И это способствовало началу забастовок, демонстраций, восстаний. Рабочих много. Это по большей части трудолюбивые, довольно грамотные мужчины, умеющие, по крайней мере, читать и писать. И у них есть время общаться. Прекрасный горючий материал для пропагандистского воздействия.

Нам интересно найти сильные и слабые стороны рабочего класса, продолжал Савва Михельсон. Сильная сторона в том, что этот класс создает материальные ценности. Отказ от работы, забастовка означает коллапс экономики. Кроме того, рабочие, особенно если получают оружие, превращаются в боеспособную армию. Но есть и слабые стороны. Рабочих можно дезорганизовать. По природе они являются исполнителями. Они могут выполнять чужую волю, если вождь или партия находят взаимопонимание с ними. Поэтому важно, кто эту силу ведет. Во-вторых, пролетариат неоднороден. Есть высококвалифицированные рабочие с высокими заработками, есть работники временно находящиеся в составе рабочего класса. Значительную массу рабочих составляют крайне малограмотные неудачники по жизни. Для них характерны пьянство, конфликтность, приводы в полицейские участки. В-третьих, бастуют тогда, когда им создают такую возможность работодатели. Например, бригадная и повременная система оплаты труда способствуют забастовкам.

— Спасибо за подробную информацию, — сказал на правах ведущего Курбатов. — Как здорово, что мы можем свободно говорить. Возможно, у вас есть вопросы или замечания по сказанному.

— Мы здесь для того, чтобы выбрать правильное направление для приложения усилий. Для этого нам нужно понять, что для России полезно, а что нет. Хотелось бы выяснить, что хорошее, или что плохое несет нашей стране сегодняшнее выступление матросов, солдат и рабочих?

— Думаю, приведенной информации недостаточно для практических выводов. Мы еще не обсудили позиции анархистов, а их число быстро растет. Но, кажется, наступило позднее время, а мы все работаем. Нужно и отдохнуть. Так что продолжим через день, если не возражаете.

Никто не возражал. Но до анархистов дело так и не дошло. Головы были полны размышлениями. Нужно все переварить.

Глава двенадцатая. Большой муравейник

Друзья не стали дожидаться назначенного срока. Они были в сборе уже на следующий день. Каждый горел нетерпением продолжить живую беседу.

— Как вы помните, — сказал после приветствий и обмена мнениями по текущему моменту Слава Курганов, — я обещал дать высказаться по очень важной теме Афанасию Милову. Афоня, о чем ты приготовил сообщение?

— Мои мнения о марксизме. Можете соглашаться, а можете — нет. Труды Маркса объемны и тяжеловесны. Все не осилил. Пришлось обратиться к критическим работам. Маркс заметил закономерность. Угнетенный в предыдущие эпохи класс со временем, совершив переворот, становится господствующим. Так класс банкиров и предпринимателей, то есть капиталистов, свергнув власть дворянства в результате буржуазных революций, превратился в господствующий. Свободное предпринимательство на базе частной собственности стало основой экономической и политической жизни западных стран, а с некоторых пор, и России. У нас это называется капитализмом.

Капитализм имеет преимущества в том, что создает развитую и высококачественную индустрию, ускоряет общественный прогресс. Но он порождает нищету рядом с богатством, ненависть между классами, восстания и революции, войны за передел собственности. Выход есть, говорит Маркс. Нужно новому классу, пролетариату, свергнуть власть капитала и ликвидировать частую собственность. Собственность станет общей, богатство и бедность исчезнут. Экономика будет развиваться по единому плану. Почему в этом заинтересован пролетариат? Потому что он получит отсутствие эксплуатации и экономическое равенство. Кроме того, будет надолго установлена диктатура этого самого пролетариата, то есть единоличная власть одного класса. Мало того, последователи Маркса, например, всем известный Ленин, считают, что как раз сейчас наступило время тотального кризиса капитализма. Он превратился в империализм — последнюю стадию капитализма.

— Но это еще нужно доказать! — вставил внимательно слушающий Милов.

— Тут каждую мелочь следует доказать, — ответил Афанасий. Черт, как известно, кроется в деталях. А вот доказательства нас не удовлетворяют. Например, признаком последней стадии называется монополизм. Скажу сразу, что монополии, если они антинародны, государство имеет право распустить, запретить, разукрупнить. По крайней мере, в развитых странах. Была бы добрая воля парламента, и вообще, законодателя. Так же, как имущественное неравенство. Его можно уменьшить за счет государственной помощи бедным, обучению не квалифицированных работников. Много способов уменьшения разницы в доходах. Другой признак: раздел мира метрополиями. Он связан с техническими возможностями и национальными противоречиями. К такому разделу страны стремились всегда. Нет прямой связи с капитализмом. Скорее, такой раздел связан с национальными отношениями, которые марксизм вообще недооценивает.

— Значит, теория Маркса не вполне научна?

— С моей точки зрения это так. Что предлагается человечеству? Образно говоря, создать муравьиное, но человеческое сообщество. Общая собственность. Каждый выполняет свою функцию. Один рабочий, другой крестьянин, инженер и так далее. Общие жилища.

— Общие жёны…

— Об этом не говорится в теории, но не удивлюсь, — улыбнулся Афанасий. — Все обмениваются продуктами труда через склады. Денег нет. Чиновников, полиции, армии нет.

— Фантастика! — Воскликнул Почайкин. — Преступники разгуливают на свободе, потому что нет полиции? Денег нет, все бесплатно. Бери, сколько хочешь.

— Все не так просто. Сначала должен быть переходный период, социализм. В это время создаются элементы коммунизма, происходит воспитание нового человека. А когда все готово, общество становится коммунистическим. И это уже навсегда. Другой общественно-экономической формации, как это называется в марксизме, уже не будет.

— За последних две тысячи лет природа человека почти не изменилась. Как же это коммунистам удастся? — с недоверием сказал Почайкин.

— Таких недоказуемых положений в марксизме очень много. Я обратил внимание на то, что в таком обществе не будет конкуренции. А она, как известно, двигатель прогресса в современном обществе. И в бесклассовом обществе возможна соревновательная деятельность, но ее стимулы намного слабее, чем сила конкуренции.

— И еще, — добавил он. — Говорили тут о муравейнике. Обратим внимание, что выживаемость муравьев очень высокая. Они расселились по всему земному шару. Их количество исчисляется миллиардами, а может, триллионами. Стимулами существования у муравьев являются инстинкты. А что будет стимулом трудовой деятельности человеческих существ, если не будет денег и конкуренции? Попробую ответить на этот вопрос. Стимулом будет насилие, принуждение. Появятся карательные органы, обеспечивающие коммунистический принцип «кто не работает, да не ест». У людей нет муравьиных инстинктов. Люди больше любят отдыхать, чем работать.

— Тогда положение об отмирании армии и полиции становится фикцией, — воскликнул Почайкин.

— Подведем итоги, — сказал Володя. — Мы услышали уже три сообщения, позволяющие нам прояснить картину происходящего. Мы видим, что наиболее агрессивно действуют матросы Балтийского флота и солдаты Петроградского гарнизона, а также рабочие Петроградских заводов, направляемые большевистской партией. Их активность подогревается верой в возможность создания мифического коммунистического рая. Где же наше место? Быть на баррикадах? Но для этого надо уверовать в марксизм. Кроме того, мы не совсем подходим по своей классовой принадлежности. А может быть, по другую сторону баррикад? Вижу по вам, что материала недостаточно, чтобы сделать окончательные выводы. Впереди у нас будут еще сообщения.

Глава тринадцатая. Немецкие агенты

Три пушечных выстрела вселили немалый страх в ряды демонстрантов. Но их не слышали и не видели матросы и солдаты, напиравшие на Таврический дворец. Нужно было ввести в действие еще какое-то мощное средство. И этим оружием оказалось слово.

Было уже около пяти вечера. Натиск на Таврический все не уменьшался. Переверзев, находившийся недалеко от Никитина, вдруг спросил:

— Борис Владимирович, не будете ли возражать, если часть материалов ваших расследований об измене большевиков будет опубликована? Отправить в печать хотя бы то, о чем вы сегодня докладывали Половцову. Рабочие и солдаты поймут, кто ими руководит.

После недолгого колебания Никитин ответил:

— Абсолютно верно. Считаю опубликование своевременным. Эти материалы могут играть решающую роль в прекращении мятежа.

— Но подписывать вашим именем нельзя. Такое управление, какое возглавляете вы, не пользуется сейчас доверием в массах. Можно опубликовать от имени журналистов, например, Алексинского, депутата Первой думы, и старого шлиссельбуржца Панкратова. Они согласятся. Как вы думаете, создаст эта публикация благоприятную обстановку для ареста большевиков?

— Безусловно. Но дело срочное. Можно позвать моих людей и сразу приступить к арестам.

Неизвестно по какой причине, но в это время начали стрелять по дворцу. Огонь был открыт из задних рядов. Солдатам показалось, что к дворцу на его защиту шли Литовский и 176-й полки. Выстрелами они решили предотвратить помощь. Беспорядочная стрельба длилась не более получаса. В первых рядах стали падать раненые. Их несли во дворец. Началась паника. Кто был ближе к дворцу, устремились в него.

Зазвонил телефон. Никитин снял трубку:

— Якубович у телефона. Скажите, какое у вас положение?

В это время зазвучали выстрелы с улицы.

— Что у вас происходит? Кто стреляет?

Никитин не успел ответить. Раздался звон стекол выламываемого окна. В помещение влезали солдаты с винтовками. Среди них несколько матросов. Никитин подумал, что идут его брать. Но у пришельцев был помятый вид. Они влезали и спрыгивали на пол, пока их не стало человек тридцать. На лицах был страх. Уж не испугались ли они выстрелов сзади?

— Вы что же так поздно! — отругал их Никитин, делая вид, что принимает их за своих. — Мы вас ждем с утра. Кто же будет защищать верховную власть!?

Солдаты выражали послушание.

— Вот что, вы двое, — указал он на солдат, — защищайте окно, не допускайте более никого, а то нас всех передавят. Остальные пойдемте со мной.

Застигнутые врасплох солдаты и матросы предпочли подчиниться. Он расставил их на боевые места. Выстрелы неожиданно смолкли. В окно было видно, как разбегались в разные стороны группы людей. Среди них замешались и те, кто стрелял. Небо тоже подыграло защитникам. Начался дождь, настоящий ливень. Все искали укрытие от дождя.

Члены Воинской секции Совета собирались в зале. Настроение у них было подавленное. По-прежнему, у них не было защиты. Они понимали, что случайно получили передышку.

Между тем, по приглашению службы контрразведки в Генеральный штаб были приглашены представители нескольких полков гарнизона. Прибыло большое количество журналистов. Перед собравшимися выступил Алексинский.

— Мы имеем достоверные сведения, а также соответствующие документы о сотрудничестве большевиков с Германским генштабом. — В зале наступила гнетущая тишина. — Прежде всего, это показания прапорщика Ермоленко. Находясь в немецком плену, он согласился сотрудничать с германской разведкой. Ему было поручено агитировать за немедленное заключение мира с Германией. После переброски его через линию фронта он сообщил российскому командованию о своем задании. Он сказал, что такая же задаче была поручена немцами большевику Ленину.

Позже были обнаружены документы о получении большевиками от немцев крупных денежных сумм, — продолжил Алексинский. Деньги поступали по двум каналам. Первый — через немецкого банкира и социалиста Парвуса или Гольфанда. Другой — через швейцарского социалиста Карла Моора. В Стокгольме большевики имеют своих доверенных лиц. Роль посредников в переводах денежных средств принадлежит Якову Фюрстенбергу, другая фамилия Ганецкий, а также присяжному поверенному Козловскому и родственнице Ганецкого Суменсон.

Репортеры записывали все в свои блокноты, временами уточняя фамилии и цифры.

— Вы дадите нам возможность ознакомиться с документами? — спросил один из них.

— Безусловно. Хочу сказать, что это только часть тех материалов, которыми мы располагаем. Следствие продолжается.

Присутствовавший в зале Алексей был потрясен услышанным. Он поспешил назад в Таврический. Здесь уже получили разоблачительные материалы. Многие были шокированы. Но в целом, на лицах присутствующих заиграли улыбки. Было получено мощное оружие против большевиков.

В перерыве Алексей поделился своими мыслями с Еленой, которая почти не отлучалась из Таврического дворца.

— Теперь мне понятно, как небольшая партия в кратчайшие сроки превратилась в одну из сильнейших, — задумчиво сказал он.

— Конечно, — поддержала она его, — на выпуск огромного количества газет и журналов, печатание листовок, содержание партийного аппарата, многочисленных партийных помещений нужны большие деньги.

Между тем, приходили сведения о столкновениях на улицах. Огонь открывался отдельными шайками по толпе и прохожим. Стреляли у Николаевского вокзала, на углу Литейного и Невского. На Обводном канале и Литейном проспекте стрельба не прекращалась весь вечер. На Воскресенской набережной большевики дважды обстреляли Управление контрразведки. Кронштадские анархисты с чёрными значками стреляли из пулемета, установленного на автомобиле. Говорили, им померещились вдали казаки. Много было убитых и раненых. Все безвинно пострадавшие.

Правительственных войск нигде не было видно. Только Первый Донской казачий полк вышел на улицу. Из него иногда выезжали отдельные отряды. В один их них на углу Невского и Маховой была брошена бомба. Убито и ранено шесть человек и двадцать лошадей.

Большевики были фактическими хозяевами улиц в этот день. И что же? Партийное руководство явно не имело плана. С утра и до вечера носились по городу машины, наполненные вооруженными людьми. Куда? Зачем? Это было бестолковое броуновское движение. Огромные массы матросов, солдат и рабочих простояли на улицах и у Таврического дворца. Они не выставили ясной программы. День завершался.

Глава четырнадцатая. «Буржуины»

В эти тревожные дни Андрей все больше стал общаться с представителями деловых кругов Петербурга. Темой для разговоров была, конечно, экономика. Андрей любил свое дело, активно включился в программы правительства по милитаризации. Осваивал новое производство. Проводил в цехах целые дни, а иногда и ночи. Но вот теперь, когда его практически отстранили от своего дела, появилось больше времени для общения. В доме на Садовой он встречался со своим приятелем Никитой.

— Ну, садись, Андрюша, пообщаемся, — пригласил друга в кресло Никита. — Как жизнь в новом ранге? На тачке не вывозили?

— Пока бог миловал. Работаю по мере сил. Фабзавкомовцы взялись хозяйничать.

— И как, получается у них?

— Завод последние дни доживает. Каждый тянет к себе. Живут одним днем. О производстве не думают. Одни громкие слова.

— Чем хуже дела в стране, тем больше красивых слов.

— Мы оказались между двух огней. При царской власти мы, предприниматели, не имели равных прав с дворянами. Ничем не лучше теперь. Мы являемся гонимыми со стороны крепнущих социалистов.

— Признайся, положение при царизме было более благоприятным.

— Наш бизнес держится на базе частной собственности. Социалисты, особенно коммунисты, стоят за запрет её. Мало того, для них предприниматель, буржуй, враг номер один.

— И вот мы между двух огней. Причем второй огнь жарче. В нем и сгореть можно. — Никита разлил в бокалы легкое вино. — У меня почти такое же положение, как у тебя. Но у меня пока в моем подчинении бухгалтерия. Поэтому перечисляю некоторые суммы на поддержку Союзу офицеров и Торгово-промышленной партии.

— Как я понимаю, слой предпринимателей в нашей стране очень тонкий. Отстали мы от Запада по темпам развития. Разрушить предпринимательство не составляет труда. Разрушение уже началось. Мы встретили Февральскую революцию с восторгом. Надеялись на благоприятные изменения. Но реформы пошли не творческим, а разрушительным путем.

— Теперь в головы обывателей вдалбливается мысль, что мы — враги человечества. Какие же мы враги, если в отсталой России создали промышленность. За годы войны производство вооружений мы увеличили в два с половиной раза.

— Рабочие, которые выступают против буржуазии, всего лишь исполнители. А мы — творческая созидающая сила.

— Полностью согласен с тобой. А теперь хвост виляет собакой. И чтобы остаться живым, нужно думать о том, как пережить окаянные дни.

Выпив легкого вина, друзья на некоторое время погрузились в молчание. Пьяные крики и стрельба доносились с улицы.

Глава пятнадцатая. Сила слова

Журналисты поспешили в свои редакции. Новость была срочная и ошеломляющая. Однако, никто не известил о ней министров Некрасова и Терещенко. Как только они узнали о поступке Переверзева, они буквально подняли бурю. Терещенко не находил себе места.

— Как так! Дело находится в состоянии разработки! Преждевременное опубликование части документов вспугнет преступников. Почему он не посоветовался со мной!

Его возмущению не было предела. Некрасов соглашался с ним.

— К тому же, говорил он, ожидается приезд Ганецкого в Петроград. Тут бы мы его и накрыли вместе со своими помощниками.

— Я придумал, — сказал Терещенко. На публикацию нужно время. Следует в течение ночи обзвонить, а если нужно, объехать редакции тех газет, представители которых были сегодня в Таврическом.

— Здесь нужно найти авторитетного человека. Нас могут не послушаться. Что, если вы это возьмете на себя? — обратился Некрасов к Председателю правительства скромному князю Львову.

— Действительно, это выход, — ответил Львов, придвигаясь к телефону.

Вскоре стало слышно, как князь доверительно общается с редакторами. Прошло немало времени в эту бессонную ночь.

— Ну как? — спросил Терещенко усталого Львова.

— Все согласились не печатать. Только одна вредная газетка запротестовала. Редактор Уманский.

— Как же, знаем такого! Газета называется «Живое слово». И запретить не можем. Свобода печати!

Переверзев стоял перед Львовым с бумагой в руке.

— Прошу подписать мое прошение об отставке. Знаю, многие в правительстве недовольны моей работой.

— Что же, задерживать не буду. Куда собираетесь после работы в министерстве?

— На фронт. Надеюсь там принести пользу Родине.

— Что же, спасибо за службу! Сами видите, время такое. Приходится принимать отставку ночью и без должного уважения.

Никитин перестал отвечать на телефонные звонки. К ночи преступность в городе многократно возросла. Но выслушивать все равно приходилось.

— Таврический? — взволнованный голос в трубке. — Я звоню из Гостиного двора.

— Да. Что у вас?

— Ради бога! Грабители выломали замок. Выносят товары. Помогите!

— Вы в милицию звонили?

— Всюду звонили. Никакого ответа. Хоть вы чем-нибудь помогите.

— Сейчас попробую. Он положил телефон и тут же, сняв трубку, обратился к оператору:

— Барышня, соедините меня с отделением милиции.

Через некоторое время он услышал ответ телефонной барышни:

— По заказанному вами телефону не отвечают.

— Черт! Выразился Никитин и положил трубку.

Обращался дважды в штаб. Потом снова в отделение милиции. Нигде не могли помочь. Раздавались новые вызовы. Сообщали о грабежах, звонили с Апраксина рынка, из банков. Женщины просили защитить их от насильников.

— Что я могу сделать в этом бардаке! — воскликнул генерал, перестал отвечать и, ничего не говоря, клал трубку.

Хотя газеты еще молчали, слухи о большевиках разнеслись по улицам. Цигурия ворвался в Таврический дворец с перебитым пулями эфесом шашки и закричал:

— Мы спасены! У Временного правительства есть точные данные об измене большевиков. К нам на помощь идут войска!

Весть разлеталась по дворцу. Люди бросались друг другу в объятия. Алексей наблюдал комичную картину. Депутат Соколов с повязкой на голове, избитый недавно юнкерами за большевистскую агитацию, бегал в сопровождении товарища Нахамкеса от телефона к телефону, пытаясь кого-то вызвать, и в панике восклицая:

— Неужели Переверзев позволит дискредитировать целую политическую партию!?

Около девяти вечера прибыли по собственной инициативе на защиту дворца солдаты Гвардейского саперного дивизиона. Потом прибыл Измайловский полк. Члены Совета встречали подходящих торжественными речами, примерно так:

— Временное правительство имеет сведения, что Ленин продался немцам!

— Ура!!! — кричали войска, — Обещаем впредь поддерживать государственную власть.

Глава шестнадцатая. Распутье

— Выстрелы, кажется, затихают, — сказал Почайкин, подходя к окну. — Можно створки открыть. Душно. — Он запустил аромат июльского вечера в дом.

— В такой вечер гулять бы с любимой, — размечтался Милов. — А мы все сидим, решаем.

— Не до гулянок сейчас, — грустно сказал Пронин. — Нужно сначала определиться, с кем мы. Я приготовил сообщение в продолжение вчерашнего разговора. Попробуйте выслушать и сказать свое мнение.

Друзья сосредоточились.

— Как и договаривались, я сделал обзор партий и их программ. Очень кратко. Прежде всего, часть партий приказала долго жить после Февраля. Правые почти не показываются наружу. Они поддерживали самодержавный строй, монархию. В результате революции они фактически были запрещены. И если существуют, то полулегально. Это не значит, что в обществе нет уважение к монархии. Многие тайком ее ждут. Но правление Николая Второго было настолько неудачным, что сама монархия была дискредитирована. Согласны со мной?

— Боюсь, что Советы и революционные организации в момент свернут шею всякому открытому монархисту, — сказал Почайкин.

— И это тоже причина, — продолжил Пронин. — То же касается бывшей крупной партии правого центра «Союз семнадцатого октября». Впрочем, ее распад начался задолго до Февраля. Эта партия была нацелена на парламентскую деятельность, но парламента у нас фактически давно уже нет. Активно участвуют в политике только осколки этой партии, такие как Гучков и Родзянко. Что касается левого центра, «Конституционно-демократической партии», то она благополучно существует, хотя и подвергается атакам социалистов. Ее бессменный лидер Милюков известен как историк и организатор.

Партия ставит целью утвердить либеральные ценности, такие как свобода слова и собраний, свобода предпринимательской деятельности, демократичный способ формирования власти. В последнее время выступает за республиканский строй, даже за справедливое наделение крестьян землей на основе частной собственности. Представители партии постоянно включаются в состав Правительства. Кадеты считают необходимым для России продолжить участие в мировой войне.

— Прошу прощения, — вставил Афанасий Милов. — У меня заготовлены замечания по поводу понимания слова «демократия» разными политическими группами. Когда Вячеслав завершит свое выступление, я попрошу слова.

— Прекрасно, — продолжил Пронин. — Теперь мой взгляд на партию эсеров. Она стремится соединить народнические идеи с марксистскими. Объявить социализацию земли, сделать ее, как воздух, общественной собственностью — давнишняя мечта большинства небогатых крестьян. Их противники заявляют о прекращении в таком случае заботы о земле, об ее улучшении, прекращении конкуренции в деревне. Кроме того, нынешние собственники, столетиями заботившиеся о земле, боятся ее потерять. Неизвестно, за что выскажется большинство населения, это должно решить Учредительное собрание.

— Большевики на этом и ловят эсеров. Они уверены, что крестьяне хотят социализации и собираются осуществить ее немедленно в результате захвата власти, — добавил внимательно слушавший Милов.

— Старая привычка всех революционеров считать, что их мнение — мнение народа. Эсеры считают, что власть должна принадлежать всем «трудящимся», говоря иначе, социалистам. Но в переходный период, они считают, она должна принадлежать умеренной буржуазии под контролем социалистических Советов. В этом их расхождение с кадетами и большевиками. В отношении войны их взгляды окончательно не сформированы. Значительная часть относит себя к оборонцам. Категорически против захватнических целей, никаких аннексий и контрибуций. В партии идет непрерывное размежевание, появляются новые группировки. Это ослабляет ее.

— Самая активная, даже агрессивная партия на данный момент — большевистская. Она устроена как боевая организация со строгой иерархией и дисциплиной. Состоит из последователей Маркса, но сильно искажающих его учение, как мы знаем.

— Извини, я перебью тебя. — Прервал его Михельсон. — Нужно обязательно сказать несколько слов о меньшевиках.

— Это правильное замечание, продолжил Милов. — Как раз меньшевиков и следует считать принципиальными марксистами, следующими духу и букве учения. Большевики склонны приспосабливать марксизм к потребностям политической борьбы. Надо сказать, что большевики и меньшевики сначала были одной партией, и сегодня делают попытки вернуться к объединению. Но безуспешно. Партия большевиков, я продолжу, имеет целью установить диктатуру пролетариата. Власть должна принадлежать пролетариату, что подразумевает диктатуру большевистской партии. Привилегированным слоем населения должны стать рабочие. Буржуазия, дворянство и духовенство — должны быть ликвидированы. Интеллигенция должна служить интересам пролетариата. Власть они готовы как получить, так и захватить. Партия имеет свою Боевую организацию, активно работает на заводах и в казармах. Главными козырями большевиков является то, что они готовы немедленно провозгласить мир с Центральными державами, социализацию земли и переход фабрик в руки рабочих.

— Еще роспуск армии и замену ее всеобщим вооружением народа, что явная фантастика.

— Прямой безденежный товарообмен. Наслышаны.

— Да, немало фантастики у идеологов этой партии, — продолжил Пронин. — И она хочет навязать свою политику измученному войной народу. Не спрашивая разрешения у этого народа. Плохо то, что такая политика приведет Россию к первобытному строю. Разорит предприятия, разрушит банковскую систему и разорвет связи с развитыми странами. Эта партия единственная из всех призывает радикально изменить национальную политику. Всем народам России она готова предоставить право на самоопределение вплоть до отделения.

— То, что складывалось тысячелетиями, нельзя разрезать одним декретом, — философски заметил Савва. — Каждое вновь появившееся государство потребует предельно больших границ. Начнется дележ общей собственности. Споры из-за государственных языков, месторождений, транспортных путей. Боже ты мой! Это междоусобная война на десятилетия с привлечением других стран мира.

— Конечно, это не государственный подход. Но время вновь нас ограничивает. Есть предложение обдумать каждому и продолжить в другой раз.

Стали расставаться. Шли группками, так как было очень небезопасно.

Глава семнадцатая. Аресты

Петроград было не узнать. Большевики перестали быть кумирами. Появилось много желающих оказать помощь контрразведчикам, хотя за несколько часов до этого от них шарахались в стороны. Троцкий в доме на Садовой говорил в трубку:

— Все кончено! Мы совершенно уничтожены!

Автомобили с солдатами разъезжали по городу, накрывая боевые отделы большевиков. Их было около тридцати. Удалось арестовать несколько человек. Конфисковывалось оружие, взрывчатка, пропагандистская литература. Ящики с документами переправлялись в Штаб округа. Самую большую работу проводили дружина «Георгиевского союза», инвалиды и юнкера.

Юнкера ворвались в здание редакции большевистской газеты «Правда». Все происходило с шумом и треском. Печатники разбежались. Юнкера крушили мебель и перегородки, разбрасывали шрифты.

— Вот и свежие номера этой прогерманской газетенки! — кричал обнаруживший их лихой юнкер.

— В реку их, понесли, ребята!

Газеты и попавшаяся под руку печатная продукция разрывались, скидывались в Мойку, с ожесточением растаптывались.

Юнкера не заметили, как с их приближением из здания редакции выскользнул мужчина и быстрым шагом, почти бегом устремился прочь. Это был главный среди большевиков, Ленин. Он скрылся, никем не замеченный.

Генерал Никитин подъехал к зданию контрразведки. Он знал, что это ведомство ненавистно организаторам восстания более всего. Все окна и рамы выбиты. Тротуар белый от разбросанных листов, вырванных из досье на преступников. Мебель переломана. На втором этаже окна кабинета начальника пробиты пулями. Сотрудников и охраны не было. Они разбежались, опасаясь расправы толпы.

Генерал послал своего сотрудника Коропчинского в Павловск арестовать Суменсон. При этом солдаты, под наблюдение которых он ее оставил, устали ждать, изрядно избили ее и доставили в штаб к Половцову. На допросе она полностью подтвердила информацию о переводе денег. Нужен был главный свидетель — Ленин. Выяснилось, что он один из первых покинул дом Кшесинской, как только понял, что восстание проиграно. Пятнадцать Преображенцев во главе с товарищем прокурора приехали к нему на квартиру на улице Широкой. Встретила жена Ленина Крупская. Она устроила крикливую сцену:

— Нет товарища Ленина дома. Что вы тут выискиваете! Уходите!

— Вы знаете, где ваш муж? Куда он ушел?

— Жандармы! Ничего я не знаю и не обязана знать! Вынюхивают!

Несмотря на крики, квартира была тщательно обыскана. Ничего существенного не удалось найти. И не удивительно, они попали к настоящим конспираторам. Как потом выяснилось, Ленин перебирался с одной подпольной квартиры на другую, сменив пятнадцать мест.

Козловский был взят у себя на квартире. При нем было несколько коллег, но уличающих документов найдено не было. Никитин знал, что Козловский также снимает комнату в доме «сенатора» Соколова. Туда он направил Коропчинского.

— Возьмите с собой юриста и поезжайте вдвоем без караула, наставлял он Коропчинского.

— Понимаю, — сказал тот. — Ох, и раздухарится: обыск у депутата Совета! Ничего, мы все сделаем как надо!

Несмотря на вежливо проведенные действия, Соколов на каждом углу доказывал, что к нему ворвалась банда и грозилась его убить.

В приемной Главнокомандующего было все время людно и шумно. Высокий штабс-капитан Гвардейской конной напирал на Гоца:

— Нужно разорить главное гнездо мятежников, дом Кшесинской. Если вы этого не сделаете, я приведу два орудия и прикажу всадить две гранаты в этот гадюшник!

Половцов снарядил два грузовика с волонтерами для захвата дома Кшесинской и Петропавловской крепости. С ними поехал и усталый Алексей. В покинутом в панике доме балерины захватили шесть пулеметов и горы литературы. Петропавловские сторонники большевиков тотчас сдали оружие.

Глава восемнадцатая. Отчаяние

Борис Уличанский не вошел, а влетел в кабинет. Следом за ним спешила Надежда.

— Не надо так бежать, Борис, — говорила она, едва успевая за ним.

— Боюсь, как бы ни все потеряно, — в расстройстве проговорил он. Нужно уничтожить документы, какие у нас есть.

— Оформлением наших документов занимаюсь я на правах секретаря.

— Согласен. Садимся и перебираем все. Что опасно хранить, сжигаем.

— Что именно нужно уничтожить?

— Все указания на восстание. Если этим будет заниматься следствие, все должно выглядеть как стихийная мирная демонстрация. Никакого оружия. Никаких намеков на захват власти.

Работа закипела. Документов было немного, но все требовали просмотра и внимательного обзора. Собрав все в большой пакет, Уличанский отправился в цех, где стояли огромные печи, предназначенные для обжига металла. Некоторые излучали жар. Убедившись, что никого из рабочих рядом нет, Борис бросил в одну из них свой пакет. Пачка документов занялась огнем, и стала быстро исчезать в раскаленном чреве. Борис вздохнул с глубоким облегчением.

Теперь нужно было подготовить товарищей. Они стали приходить к назначенному часу. Лица обескураженные, лишенные прежней одухотворенности.

— Я вас собрал, чтобы обсудить наше положение. Оно не простое. Считаем наш разговор частной беседой, а не партсобранием. Вижу, что имеете ко мне вопросы. Что у вас, Анатолий Иванович, — обратился он к возбужденному партийцу.

— Скажу прямо, я этого не ожидал. Мы действительно служим немецкому Генеральному штабу, как об этом говорят теперь на улицах? Наши вожди предатели!

— Ну, Анатолий Иванович! — осуждающе ответил Уличанский. Вы говорите таким тоном, словно поверили всем этим контрреволюционным сплетням! Согласно нашей информации слухи о сотрудничестве с немцами — это провокация.

— Не знаешь, кому верить. Допустим, вопрос о сотрудничестве с немцами отбросим как провокационный. Но получение крупных сумм от германского правительства вполне доказано документально. Так ли это? Или «деньги не пахнут»?

— Начнем с того, что у нас мало достоверной информации. Во-вторых, от кого обвинения исходят? Они вброшены службой контрразведки с разрешения министра Переверзева, который на данный момент уже не министр. В-третьих, кем эти материалы опубликованы? Только одной бульварной газетенкой «Живое слово», доверие к которой весьма невелико. Надеюсь, она доживает последние дни. Хотя в ее подзаголовке есть слова «Газета внепартийных социалистов», социалистической ее не назовешь. Типичная буржуазная мерзость! Другие издания никаких разоблачений пока не опубликовали.

— Но идут аресты. Как нам правильно организовать свою деятельность? Не пора ли распуститься? — спросил Николай Иванович.

— Об этом мы еще поговорим. Думаю, что как на поле боя после неудачной атаки нам нужно залечь на дно. Не афишировать свою принадлежность к партии большевиков. Помалкивать о попытке восстания. Вести себя, как говорится, вежливо.

— По моим подсчетам четверо наших не пришли на совещание, — сказал Игорь Игнатьевич. — Передавали, что они решили больше не участвовать в партийной работе.

— Мы в свою партию никого не затаскиваем силой. Будем разбираться. Если что — скатертью дорога! — опережая Уличанского, сказала резко Надежда.

Завершая собрание, Уличанский напутствовал участников:

— Короче, помним. Сегодня не наша взяла. Оружие — под особый контроль. Опасные документы уничтожить. И ждать дальнейших распоряжений.

Оставшись вдвоем с Надеждой, он неожиданно спросил:

— Ты знаешь, что означает партийная дисциплина?

— Как не знать! Но почему ты спрашиваешь?

— Я ухожу в подполье на несколько дней. Дома ночевать не буду. Есть явочная квартира. Перекантуюсь, пока не уляжется кутерьма. Будешь со мной на связи. Как меня следует теперь называть и где меня искать, сейчас выучим. Но не забывай, что все это ты обязана хранить в тайне. Поняла?

— Конечно, поняла. Партийная дисциплина. Я одна буду на связи?

— Для связи с партийной ячейкой только одна. Тебе доверяю больше всех.

Надежда была горда таким доверием и сказала себе, что не разочарует Уличанского.

Глава девятнадцатая. Пора сделать выбор

Следующая встреча друзей состоялась уже через несколько часов. Было очевидно, что всем хотелось как можно скорее продолжить взаимный обмен мнениями. Уж очень актуальными были темы. Безусловно, разладившийся быт, трудности выживания, выросшая преступность — создавали поводы для таких разговоров. Но друзьям хотелось прежде всего решить вопросы, ставшие вдруг для них центральными. Поэтому кое-как дождавшись окончания рабочего дня и пообедав, они уже сидели в креслах и на стульях, страстно желая продолжить начатую беседу.

— Так вот, я продолжаю, — сказал Пронин, косясь в блокнот со сделанными накануне записями. Я давал краткую характеристику партии большевиков. Это в определенном смысле боевая организация, готовая в любой момент захватить тем или иным способом власть и начать создание коммунистического общества. В этом обществе все обязаны будут трудиться, не будет капиталистов, помещиков, богатых и бедных, войн, угнетения и т. д. Будет всеобщее счастье.

— Все народы хотят счастья. — Глубокомысленно вставил Почайкин, видимо, много думавший над этим вопросом. — Но идеального общества никогда не будет, как бы того не хотелось. За каждое из названных благ надо долго бороться. Иногда столетиями. А тут как-то все на блюдечке. Только дайте нам власть.

— С вашего позволения я продолжу, — сказал Пронин. — Особый интерес представляет позиция большевиков по вопросу о войне. Ленин выдвинул оригинальный способ выхода из ситуации. Он утверждает, что войну ведут капиталисты разных стран из своих эгоистических интересов. Предлагает поднять пролетариат на революцию во всех воюющих странах. Заменить войну империалистическую на войну гражданскую. Настоящие пролетарские революции произойдут в самых развитых странах, где много пролетариата. Особые надежды на революцию в Германии. Революция в России, если случится, станет спичкой, которая зажжет Германию. В результате установится справедливый общественный строй, война прекратится сама собой, установится братство народов, потому что пролетариям война не нужна.

— Простите, что перебиваю, — не вытерпел Курганов, — войны ведутся с тех пор, как появилось общество. В первобытном мире капиталисты были? Спросить бы коммунистов. А вот войны были: за пастбища, за пещеры, за места под солнцем.

Всем хотелось вставить свое возражение.

— А с чего это большевики решили, что в Германии вот-вот начнется та самая социалистическая революция? А если не начнется? А если начнется и плохо кончится? — удивился Милов.

— Еще наивнее ждать революцию сегодня в Великобритании, а тем более, в Соединенных Штатах. Ну, фантазеры!

— Понимаю вас, — продолжил Пронин, — делаем вывод, что большевики далеки от реальной политики. Но им верят.

— С голодухи поверишь. Думаю, ухудшающееся экономическое положение в воюющих странах способствует вере в скорый приход коммунизма. Войны с их тяготами всегда усиливали веру. На фронте, да и в тылу все много молятся. А какой социальный состав партии большевиков?

— Точных данных у меня нет. Знаю только, что во всех советских партиях большую часть составляют выходцы из дворян и интеллигенции. Много инородцев. Рабочих и крестьян мало, хотя и руководство и старается их привлечь, так сказать, для оправдания своего существования. Материал для обдумывания есть, завершил свой доклад Пронин.

— Вы обо мне не забыли, — напомнил о своей заготовке Николай Почайкин.

— Давай, давай, Николай, — подбодрили его товарищи.

— У меня вопрос о демократии. Слово это такое затасканное, что поначалу кажется вполне наивным говорить о нем. Но если копнуть глубже, мы увидим, что разные люди по-разному понимают это слово.

Власть демоса, то есть незнатного и свободного народа, вот что подразумевали под этим выражением в Греции. А знать, она разве не участвовала в народных собраниях, не участвовала в принятии решений? Участвовала, очень активно. Так вот демократией называли власть народа, как бедного, так и богатого. Власть высших чиновников при демократии выборная. Выборы открытые, прозрачные. Народ имеет возможность выразить свою волю на представительных собраниях.

Возьмем современные, так называемые, капиталистические страны. Политическую систему самых передовых из них, таких как Англия, Франция, США считают демократической. Есть выборность высших чиновников. Выборные парламенты. Политические свободы. Все, конечно, понимают, что такая демократия имеет много несовершенств. Но она, хоть и в ограниченном виде, присутствует.

Что у нас? Если вы заметили, демократическими называют только левые организации и партии. Центристские и правые партии и организации называют «буржуазией», даже если они никакого отношения к предпринимательству не имеют. К так называемей «буржуазии» отношение крайне нетерпимое. Властью хочет владеть только «демократия». Она в данный момент лучше организована, вооружена и агрессивна. Но она не представляет интересы всего населения.

— Заставляешь ты нас задуматься, — сказал Милов. — Какая это, к черту, демократия, если о свободных выборах власти после Февральской революции даже не говорили.

— Кажется, Учредительное собрание будет избрано демократическим путем, — робко сказал Пронин

— На него вся надежда. А пока…, — Почайкин разочарованно вздохнул.

— Не пора ли нам перейти к выработке какого-то решения? — спросил Милов

— Думаю, что рано, — ответил Курбатов. — А как вы думаете? — обратился он к участникам. — Все его поддержали. — Материала для решения не достаточно. Да и свободного времени. Меня жена уже запилила, не знаю, как с этим у вас. Поэтому предлагаю еще один раз разойтись. Тем более, что нужно обсудить и особенности июльского восстания большевиков, а на это нужно время.

Они распрощались, хотя многое еще хотелось сказать и сделать.

Глава двадцатая. Савелий

Путешествие в поезде за мукой Насте вспоминалось часто. Но более всего ей хотелось вновь увидеть солдата по имени Савелий. Как у него сложилось? Побывал ли он дома и вернется ли в строй? Сейчас дезертиров больше чем солдат. Не захочет, так и не явится на службу. Такие мысли набегали и быстро исчезали.

Но вот принесли почту. Разбирая ее, Настя нашла конверт на ее имя от Савелия. Она, как и большинство женщин, очень любила получать письма. Распечатала конверт. Савелий, хотя и не без ошибок, «не шибко грамотный», писал Анастасии, что сейчас отдыхает дома.

— В семье непорядок, потому остановился у матери. Короткий отпуск для выздоровления скоро закончится. Уже собираюсь назад на службу. Здесь с селе не буду оставаться, хотя родители уговаривают. Написал, что не может забыть Анастасию, скучает по «своей санитарке».

— Скучаю я по тебе. Все вспоминаю госпиталь. Там все были ко мне так добры. Не сможешь ли ты встретить меня на вокзале? Хочется увидеться, поговорить.

Он указал номер поезда и время прибытия.

В назначенный час Настя пришла на вокзал. Поезда страшно опаздывали, пришлось долго ждать прибытия. Однажды, выйдя из душного зала ожидания, она увидела подходивший к перрону поезд. Никаких объявлений сделано не было. Но это оказался тот самый поезд, которого она ждала. Если бы не вышла подышать, то вряд ли бы состоялась ее встреча с Савелием.

Вагоны были полны. Посыпались, как горох, мешочники обоих полов. Наконец, показался Савелий. В руках у него были огромные старинные чемоданы и сумка на шее.

— Как добрался, воин? — насмешливо спросила она.

Он неловко обнял ее и скромно приложился губами к ее щеке.

— Лучше не рассказывать, — сказал он. — Поездов мало, проводники сажают с билетами и без них. У меня место сидячее, но скажу, что и на мне сидели. Да я привычный. Главное, что доехал. И еще главное, — он озорно взглянул на Настю, — что меня ты встретила.

— Что-то ты много вещей захватил. А я не позаботилась взять с собой кого-нибудь из мужчин, чтобы донести. Давай хоть сумку возьму.

— Тяжёлая, — он с недоверием передал сумку Насте. — Но полезная. В ней то, за чем ты на товарнике ездила. Мука. И в чемоданах есть кое-что ценное. Куда поедем? У меня на извозчика деньги есть.

— Поедем уж ко мне. Не в гостиницу же!

Они погрузились в карету, немного поторговались с извозчиком, и скоро были дома. Настя накрыла на стол. Савелий открыл чемодан и сумку. В них было то, что стало так дорого в больших городах: мука, крупа, большой кусок мяса и даже мед.

— Теперь выживем, — сказала радостно Настя. — Сейчас все расфасуем, мясо засолим. Ты это все мне привез?

— Тебе, родимая. Как-то получилось, что домой приехал, и вроде как тебя с собой привез. Все про тебя только и думал.

— А как же твоя Зина в деревне?

— Понял я, что она не моя. И не ждала она меня особо. Есть у нее… Да, что говорить! Если ты меня примешь, никуда не уйду!

— А поцеловать!

Они несколько раз поцеловались.

— Ты моя самая сладкая.

Настя ощутила теплую радость. Так остро ее не хватало в последние годы.

Глава двадцать первая. Корнилов

Прапорщик Авдеев вместе со своим верным Федотовым прошли еще некоторое расстояние.

— Господин прапорщик, я слышал выстрелы. Пулемет, — солдат приостановился и прислушался.

Авдеев, погруженный в мысли, не слышал ничего. Но когда услышал слова, то тоже остановился. Были явно слышны звуки стрельбы.

— Там должны быть наши позиции. Идем в том направлении, — принял решение он.

Вдруг, словно из-под земли, перед ними выросли капитан и сержант.

— Стой! Кто идет? — прозвучало грозно. — Документы.

Авдеев увидел замаскированный окоп, направленный в их сторону пулемет и грозные лица солдат, притаившихся в окопе.

Авдеев рассказал кратко свою историю. Федотов подтвердил. Младший унтер за походным столиком все записал.

— Сказать можно все, что угодно. Проверять будем, — недоверчиво сказал капитан.

Писарь отлистал несколько страниц и сказал:

— Разрешите обратиться, господин капитан. Слова прапорщика Авдеева дважды подтверждаются. Мы задержали сегодня с утра двух других офицеров. Они называли фамилии Авдеева и Федотова.

Капитан вспомнил:

— Да, да, были. Ваши товарищи. Хорошо, подтвердили. Возьмите свои документы.

— Может, знаете, где мои беглые подчиненные?

— Вас туда проводят. Там не все, но значительную часть собрали.

— Как вам это удалось, если не секрет?

— Приказ Корнилова. Открывать огонь по бегущим, в том числе, из пулеметов и орудий.

— Поддерживаю, — сказал Авдеев. Но такой приказ не пройдет через комитет.

— Митинговщина запрещена. Ситуация не позволяет.

— Давно бы так, — сказал с облегчением Авдеев.

Ефрейтор проводил Авдеева на позиции, где окапывались войска. В конечном итоге его возвратили в свою роту.

— Вот и ваш командир, — сказал, представляя роте прапорщика, штабс-капитан. — Как в глаза ему смотреть будете, герои!

Солдаты действительно стояли понуро, никто не смел взглянуть в глаза офицеру. Молчание продолжалось несколько секунд. Наконец, самый смелый сказал:

— Простите нас, господин прапорщик, видно черт попутал.

— Что встали, — грубо одернул их штабс-капитан. — За работу! Скоро фриц в гости заявится.

Закипела обычная военная суета. Федотов был произведен в ефрейторы. Армия почувствовала твердую руку Корнилова. Солдаты реже митинговали. За оставление позиций жестко наказывали. Примолкли нытики. Окопавшиеся русские войска остановили катившийся на восток немецкий вал. Но Авдеев чувствовал, что это не навсегда. Глухие реплики солдат, ропот недовольства строгостью начальства и поступавшие из столицы сведения не давали уверенности в завтрашнем дне.

Глава двадцать вторая. Колебания

Алексей наблюдал, как для борьбы с мятежниками подходили новые войска, присылаемые Керенским. На Дворцовой площади к прибывшим войскам обратился Чернов:

— Мы надеемся, — сказал он, — что никто больше не посмеет действовать против воли большинства революционной демократии.

Однако мятежники не сразу сложили оружие. Подошли Самокатный батальон, бригада пехоты и кавалерийская дивизия с дивизионами артиллерии. В городе были еще слышны винтовочные, и даже пулеметные, выстрелы. При вступлении в Петроград сто семьдесят седьмого Изборского полка его головную роту матросы обстреляли с крыш домов на Невском из пулеметов. Погибли или были ранены 18 человек.

Керенский отсутствовал в столице, пока шло восстание. В армии ему показали немецкий еженедельник «Товарищ» на русском языке, предназначавшийся для российских военнослужащих. Из текста Керенский сделал вывод, что о выступлении в Петрограде немцы знали заранее. Он поспешил домой. Но когда в Полоцке он сел в вагон, недалеко взорвалась бомба. Сам военный министр не пострадал, но настроение было испорчено.

Он прибыл с фронта шестого числа к вечеру. Выступая перед скоплением публики из окна Генерального штаба, он заявил:

— Революционная власть не допустит, чтобы какая-либо группировка выступала против завоеваний народа с оружием в руках. Большевиков и анархистов мы будем преследовать не только за связь с немецким командованием, но и за покушение на существующий строй, на завоевания революции!

Пока он выступал, офицеры снизу держали его за ноги.

— Обещаем, обещаем, обещаем обещать… — передразнил кто-то рядом. И Алексей внутренним чувством согласился с этим. Уже все знали, насколько не последователен министр-председатель.

Борис Никитин собрал совещание в штабе. Присутствовали Якубович, Балабин, Туманов и Барановский.

— В выступлении участвовало много большевиков. Но не все имели равное влияние на события. И не всех мы можем сейчас привлечь к ответственности. Я попрошу вас сказать свое мнение о том, кого следует изолировать в первую очередь. Пусть каждый составит свой список, а потом мы сведем к единому знаменателю.

Все получили листы бумаги. Прошло несколько минут. Никитин собрал листки и долго читал каждый. В конечном итоге он поднял голову и сказал:

— Вот что у нас получилось. Шестнадцать фамилий. Ленин и Троцкий у всех на устах. Задача не из легких. Эти ребята знают толк в конспирации.

— И крепкие гнезда свили по всей России, в том числе и столице, — поддержал Якубович. — Нужно применить все наше искусство.

На этом разошлись. Вскоре появились сведения о местонахождении Троцкого. Немедленно были выписаны ордера на аресты его и Нахамкеса. Никитин отправился сообщить об этом Половцову. В зале, где он его нашел, было немало людей. Едва только они отошли в сторонку и заговорили о задержании, как возле них оказался Чернов.

— Как, вы арестовываете Троцкого? — удивленно спросил он, вероятно, подслушав разговор.

В планы Никитина не входило оповещать социалистов о своих планах. Он сказал:

— Нет, мы просто разговариваем о влиятельных большевиках, — ответил он с нарочито равнодушным видом.

Однако провести Чернова не удалось. Тот сделал вид, что не придал значения услышанному, повертелся в зале минут пять и исчез.

Ночью Никитина разбудил звонок. Звонили из Совета.

— Мы узнали о попытке арестовать Троцкого с Нахамкесом и отослали им на защиту три броневика.

Сообщение было похоже на издевательское.

— Что вы от меня хотите, — спросил Никитин, с трудом сдерживаясь.

— Какую помощь вы можете оказать?

— Какая нужна помощь, если отправлено три бронемашины?

— Опять банда! — прошептал он и раздраженно положил трубку.

В пять утра вернулся Соколов, посланный для ареста Троцкого.

— Где арестованные? — спросил Никитин, глядя на мрачного подчиненного.

— Я вошел в дом, где живет Троцкий, и встретил Чернова. Он велел передать, что Керенский и Временное правительство отменили арест Нахамкеса и Троцкого.

— Люди сбились с ног в поисках преступников. Нашли. А тут им по рукам! Хорошо, — обратился он к Соколову. — Идите отдыхать.

Сдерживая внутреннюю дрожь, Никитин, не спавший четвертую ночь подряд, пришел в кабинет к Половцову. Тот только что устроился вздремнуть на маленьком диване. Никитин разбудил его словами:

— Прошу сейчас же меня уволить в отставку. Я больше служить не могу и не хочу!

Половцов не мог сразу уловить суть дела.

— Подожди. Подожди. Да ты объясни сначала, в чем дело.

Никитин рассказал историю с неудачным арестом Троцкого.

— Вот как! — воскликнул главнокомандующий. — Что я могу сделать, если это приказ министра! — Поезжайте к генерал-прокурору и обжалуйте это распоряжение. Более того, я вам скажу. Все знают, что в город вошли правительственные войска. Ими командует прапорщик Мазуренко. А кому он подчиняется?

— Вам, конечно. Кому же еще? — уверенно сказал генерал.

— Не угадали. Не мне, не правительству. Совету!

— Снова банда!

— Что вы сказали? — не понял Половцов.

— Так я называю тот бардак, что у нас творится. Войска должны подчиняться правительству, иначе они — бандитские формирования.

— Скажу вам по секрету. Когда Керенский прибыл с фронта, я сразу пошел к нему с вашим списком большевиков, организаторов июльского мятежа. Он список взял, сказал, что передаст дело на решение Совета. Через двадцать минут возвращается: «Правительство одобряет предложенную вами меру. Можете приступить к арестам». В два часа после обеда Главный штаб получил сообщение министра юстиции, что правительство отказалось от намерения арестовать лидеров большевиков. Что вы прикажете сделать мне? Тоже просить отставки? Впрочем, я об этом уже подумываю.

Глава двадцать третья. Что же мы совершили?

Когда группа Курганова снова была в сборе, всем не терпелось поделиться впечатлениями о прошедшем июньском, как стали говорить, выступлении военных и рабочих под руководством большевиков.

— В прошлом я особо не интересовался политикой, — сказал Савва Михельсон. — Математикой — да, финансами — тоже. Но жизнь буквально втягивает в нее, не дает дремать. На работе только и разговоров про нее. И особенно много говорят о только что прошедших событиях. Мы были, сами того не желая, на волоске он нового мироустройства. Я говорю о приходе к власти тех самых большевиков. Вы согласны?

— К сожалению, это наша русская традиция до известного предела покоряться дурной власти, а потом громыхнуть пушками, сломать эту власть и подчиниться новой, которая не многим лучше, — вздохнул Афанасий Милов.

— Из таких рассуждений вытекает горькая истина. Революция иногда похожа на контрреволюцию. Поди, отличи их друг от друга, — вступил в разговор Вячеслав Курганов. — Как раз об этом и хорошо бы поговорить. Все мы хотим не противодействовать прогрессу, но способствовать ему. Давайте различим, что прогрессивно, а что реакционное. Тогда поймем, в каком направлении идти.

— Хорошо, давайте я попробую ставить проблемы, и из них мы будем искать правильные выводы, — сказал Пронин. Вот первая проблема твердой власти. Свергнутая царская власть худо-бедно объединяла классы и нации России. Согласны? Сохранялось единоначалие и подчиненность, какая-то властная вертикаль. Что же теперь?

— А теперь классы пришли к открытому конфликту. Национальный вопрос тоже крайне обострился, — ответил Курганов.

— А что нас ждет в случае захвата власти большевиками?

— Гражданская война между классами и национальный «развод», едва ли осуществимый мирным путем. Да еще поражение от германцев. А как следствие выхода из Антанты, еще и вражда с противниками Германии. Проще говоря, война всех со всеми, — сделал вывод Вячеслав.

Остальные, даже вышедшая послушать его жена, кивали в подтверждение головами.

— Кроме того, — продолжал ставить проблемы Пронин. — У нас было какое-то разделение властей. Была выборная Государственная дума с законодательными функциями. Был более-менее независимый суд.

— А теперь есть формируемое по случайному подбору кандидатов Правительство и безвластные Советы, Думы, комитеты. Нет реального разделения властей и принципа выборности, — подхватил Милов. — Есть надежда на Учредительное собрание. Но это кот в мешке. А если у власти окажутся большевики! Они вообще не признают разделения властей. Говорят о диктатуре пролетариата. Но как она будет выглядеть? Скорее всего, все виды власти сосредоточатся в руках большевистского диктатора. Мы снова получим монархию, только более авторитарную.

— Посмотрим теперь на гражданские свободы. При царе эти свободы были, хотя в несколько ограниченных пределах. Вы согласны с этим?

— Свобод было так много, что некоторые страны могли позавидовать нам, — пробормотал вслух Михельсон. — Сейчас на словах их не меньше. Но что фактически? Всякие выступления правых и даже центристов преследуются. Сессии Думы не проводятся. Газеты, которые считают контрреволюционными, закрываются. Свобода только для социалистов.

— А если власть захватят большевики? — продолжил Милов. Они пылают ненавистью к буржуазным, как они говорят, свободам и к независимым средствам информации. И запретят последнее. Свобода будет только для сторонников большевистской диктатуры.

— Что можно сказать про экономические свободы? — не унимался Пронин. — Никто не станет отрицать, что при царе они были. Некоторые стеснения для предпринимательства существовали, это так. Но что теперь?

— Свобод экономической деятельности уже сейчас все меньше и меньше. Закрываются многие предприятия, изгоняются собственники. Крестьянам запрещают продавать продовольствие по свободным ценам. Введена продразверстка. Мы понимаем, что многое связано с военным положением. Но не все. А если большевики придут? Они запретят предпринимательскую деятельность вообще! Об экономической свободе придется совершенно забыть.

— Мы с вами очень глубоко копнули, — сказал Вячеслав. От того, что мы услышали здесь, у меня волосы встали дыбом. Получается, моя страна и мы вместе с нею совершает не революцию, а ее противоположность, контрреволюцию!

— Не хочется верить, но получается так, — подтвердил Михельсон. — Я сегодня спать не буду.

— Давайте это обдумаем не сейчас, — сказал, как бы подводя итог, Вячеслав. — Надо поразмышлять наедине. Сегодня мы, как и в прошлый раз, не успели обсудить последние события в Петрограде. Но вопросы мы решали такие важные, что давайте, не будем сожалеть. Да и поздно уже.

Они в задумчивости стали расходиться.

Глава двадцать четвертая. Явиться в суд?

Ошеломившая обывателя новость о получении большевиками немецких денег и работе на Германию, была напечатана сначала в газете «Живое слово», а затем в других изданиях. Обвинение лидеров большевиков было настолько чудовищным, что требовало судебного разбирательства.

Однако Ленин не собирался в суд. Он поменял несколько подпольных адресов, долго не задерживаясь на оном месте.

— Почему Ленин не является в суд, чтобы доказать свою невиновность, — спрашивала Надежда своего друга и партийного начальника Бориса Уличанского, когда они встретились в условленном месте в парке.

— Подождем немного. Может быть, это связано с интересами дела, — ответил тот не уверенно. — Вот Троцкий. Его долго не арестовывают, а он рвется доказать свою непричастность к немецким деньгам. Может, и Ленин скоро об этом заявит.

— Может, он просто трусит? Или обвинения в самую точку?

— Никогда не говори так об этом человеке. Не знаю, что и думать. Товарищи советовали ему явиться, тем более, что смертной казни у нас сейчас нет. Самое страшное, что его может ожидать — это тюрьма.

— Много заявлений на выход из партии. Как бы она не прекратила свое существование.

— Знаю. Будем надеяться и верить, что все получится.

Ленин скрывался в эти дни в семье рабочего Сергея Аллилуева. Четырехкомнатная квартира хорошей планировки с лифтом, высокими потолками, располагалась на шестом этаже в рабочем квартале. Здесь были водогрей, просторная ванная, сушилка для полотенец и паровое отопление. Люстра, правда, с керосиновой лампой. Камин. Электрическое освещение еще не добралось до этих кварталов. Готовить приходилось на дровах. Но ведь и Зимний дворец отапливался дровами. Неплохо для рабочей семьи! Внизу швейцар. Главным преимуществом квартиры был черный ход, так нужный конспираторам. Добродушный хозяин квартиры, хотя и отошел от партийной деятельности, никому не отказывал в ночлеге.

Здесь Ленин провел три дня, не выходя из дома. Ордер на его арест, а также на Зиновьева и Каменева был выписан прокурорским надзором шестого июля. Седьмого на квартиру к Аллилуевым собрались некоторые сотрудники Ленина. В гостиной были Крупская, Ногин, Зиновьев, Орджоникидзе, Сталин, Аллилуев. Должны были решить вопрос о явке Ленина в суд.

— Я думаю, — сказал Ногин, когда приступили к обсуждению вопроса, — явиться в суд добровольно было бы правильным решением. И вот почему. Очень многие коммунисты сомневаются в правильности обвинений в адрес партии. Говорят, скорее всего, обвинения несостоятельны. Значит, нужно явиться в суд и доказать ложность обвинений. Превратиться из обвиняемых в обвинителей. Партия от этого только выиграет. Стоит дать бой буржуазным клеветникам!

— Я против, — сказал Сталин. — Юнкера до тюрьмы не доведут, убьют по дороге. Нельзя на суд идти. Нужно переждать в подполье.

Крупская и Зиновьев сразу поддержали. Другие тоже согласились.

— Придется помочь, — сказал Сергей Аллилуев. — Дело привычное. Устроим. У моего товарища, рабочего Емельянова есть дача в поселке Разлив недалеко от финской границы. Он человек надежный, укроет.

Все закивали головами.

Через день из дома через черный ход вышли трое. Вслед за Сергеем Аллилуевым шел, ни на кого не глядя, невысокий человек в рыжем пальто до пят, в кепке, без привычных бороды и усов. Это был Ленин. Зиновьев был наряжен в серое пальто — клеш и кепку пестрого рисунка. Все походили на финнов или немцев в одеждах, пожертвованных Сергеем. Зиновьев сбрил свою курчавую шевелюру.

Все благополучно добрались до Приморского вокзала, и вскоре расположились на втором этаже дачи Емельянова.

— Владимир, скажи, зачем таким рабочим как Емельянов, революция, — подтолкнул плечом Ильича Зиновьев, указывая на дачу. — Все у них есть, и хорошая квартира, и дача, и приличная зарплата.

— Революция преследует не только материальные интересы, — отделался коротким ответом его попутчик.

Через некоторое время конспираторы решили, что в доме долго им оставаться нельзя и отправились как бы на сенокос. Жить пришлось в шалаше, где с ума сводили комары, особенно по ночам.

Глава двадцать пятая. Возвращение

Василий Кириллович пришел в себя только, когда поезд прошел половину пути. Он ехал в обратном направлении с фронта на Петроград. И непрерывно спал. Он так устал, пока находился в армии, что не сразу понимал, что происходит. Ехать приходилось, не считаясь с положением и рангом. Вагоны были полны людьми, в основном, солдатами, которые не сильно скрывали, что являются дезертирами. Запахи немытых тел, грубые слова, окрики, неуважение к возрасту и званию. Все это ушло на второй план. Главное, было место, где сидеть, небольшой узелок с продуктами, чай на некоторых остановках и движение. В открытые окна вагона врывались струи теплого июньского воздуха.

Удалось добраться до училища почти без приключений. В голове все еще стучали рельсовые стыки. Под ногами была не вполне мостовая, а что-то напоминающее шатающийся пол вагона. Василий часто ловил себя на мысли, что он старается поймать равновесие, словно мостовая колышется. С трудом отгонял эти ощущения — воспоминания.

Василий Кириллович снова стоял перед начальником училища Константином Иосифовичем.

— Прочитал ваш отчет и сопроводительные документы. Молодец. Мы не ошиблись в вас, посылая на передовую. Так вы еще отличились в полевом госпитале. Прочитал отзыв о вашей работе там. Поздравляю. Садитесь.

— Покорно благодарю. Наблюдал все своими глазами. Получил хороший опыт.

— Более подробно расскажете позже на совещании преподавателей. У меня сейчас вопрос к вам особенный. Как вы думаете, войну выиграем, или нужно срочно заключать позорный мир?

— Однозначного ответа дать не могу. Солдаты разложены. Офицеры дезорганизованы, многие разагитированы или напуганы. Боевой дух не на высоте. В то же время, здравый смысл еще не потерян. Есть некоторое понимание того, что нужно защищать Родину. Отсюда я делаю вывод, что все зависит от командования. Если во главе армии, а еще лучше, во главе России, окажется трезвомыслящий, здравый патриот, обладающий боевыми качествами, он сумеет мобилизовать лучшие силы в армии и в тылу, и поведет их к победе в войне. Если такого не случится, нужно искать сепаратного мира.

— Из ваших слов понятно, что нам нужен Наполеон.

— Где его взять! Достаточно своего хорошего генерала. На фронте все говорят о Корнилове. Настоящий боевой офицер, требующий дисциплины, патриот.

— Да, о нем много пишут. Ему удалось остановить бегущую солдатскую массу и стабилизировать линию обороны.

— Но дезертиров огромное количество. Я ехал в поезде с такими. Это же головорезы! И одного генерала для борьбы с ними мало.

Начальник горестно кивнул головой, во всем соглашаясь. Но перевел разговор.

— Пока вы воевали, мы тоже не сидели без дела. Наши юнкера были блокированы на территории училища большевизированными солдатами. Но к вечеру пятого числа мы смогли вырваться и принять участие в разгоне большевистского мятежа. Сейчас охраняем вокзалы и другие важные объекты. Включайтесь в работу! Через несколько дней мы примем участие в торжественных похоронах погибших в борьбе с мятежниками воинов.

Они расстались друзьями. У Константина Иосифовича заметно поднялось настроение от общения с таким человеком, Он крепко пожал руку Василию Кирилловичу.

Глава двадцать шестая. Нужно действовать!

Собравшиеся вместе кургановцы готовы были и дальше проводить свою мыслительную работу. Сила свободного мнения придавала им вдохновение.

— Сознаюсь, — сказал Курганов, — с трудом дождался нашей встречи.

— Тоже могу сказать о себе, — поддержал Володя. — Совместно, как оказалось, легче приходить к важным выводам.

Остальные подтвердили, что и им не терпелось приступить к работе.

— Единственное, — сказал Савва Михельсон, — все это бурное время мы проводим в уединении, когда наше присутствие было бы полезно на улицах, на митингах, в массах.

— Не всем это подходит, — вступил в разговор Афанасий Милов. — Кому-то уютнее за письменным столом. На улицы такого не вытянешь.

— Безусловно, индивидуальные качества следует учитывать, — сказал Николай Почайкин. — Давайте же перейдем к теме наших предыдущих дискуссий. Хотелось бы послушать, какие выводы следует сделать из сделанных сообщений.

Вячеслав Курганов, кажется, только и ждал, когда будут сказаны эти слова.

— Если мы хотим попасть в мейнстрим политики, мы должны выбрать путь прогресса, как договорились. — Начал он. — Мы должны способствовать свободе. В широком смысле. Свободе слова, организаций, свободе передвижения, свободе выбора, религиозной свободе и всего такого.

— Думаю, неплохо бы вспомнить, что неограниченная свобода ведет к анархии, — возразил Почайкин.

— Поэтому свобода должна опираться на законодательство, — развил мысль Курганов.

— Возникает вопрос о происхождении законов, — перехватил разговор Михельсон. — На мой взгляд, хорош тот закон, который принят народными представителями на основании свободных выборов.

— Как же быть с декретами, которые выпекаются, словно блины, революционными правительствами? — задумался Милов. — Их что, нарушать нужно?

— Думаю, их следует терпеть, как временные установления, добиваясь скорейшего утверждения народным представительством, — вставил свое слово Пронин.

Все единодушно поддержали.

— Боюсь, мы забыли очень важное условие. Для формирования представительного законодательного органа нужно всеобщее избирательное право. В нашей стране его никогда не бывало, как, впрочем, и в большинстве стран мира, — продолжил Курганов. — Власть, формирующая законодательство, всегда кого — то боится, то крестьян, то молодежи, то рабочих. Старается ограничить участие этих слоев населения в выборах. А еще способствует неправильному подсчету голосов.

— Со всеми этими нарушениями следует бороться любыми допустимыми способами, — сказал жестко Почайкин. — И что же у нас вышло в итоге? Если не ошибаюсь, наши мысли соответствуют современным либеральным взглядам.

— Получается, что мы на стороне тех, против кого направлена агитация социалистов, — удивленно пробормотал Милов. — Это надо как следует доказать. Давайте не будем выносить окончательного решения. До следующей встречи.

Сошлись на том, что следует продолжить обсуждение. Что-то было не так, или не совсем так.

Глава двадцать седьмая. Похороны

Анастасия внутренне была счастлива. Когда после долгого рабочего дня домой возвратилась дочь Елена, она, как обычно, накрыла на стол. Пригласила Савелия. Тот был одет в солдатскую форму, на груди светилась начищенная до блеска медаль «За храбрость».

— Леночка, дорогая, — ласково сказала Наталья, обращаясь к дочери. — Хочу представить тебе Савелия, нашего гостя. Он лечился после ранения в нашем госпитале. — А медаль откуда? — она удивленно взглянула на суженого, только теперь заметив награду.

Савелий привстал и неловко протянул руку Елене.

— Очень рад познакомиться. Какая взрослая и красивая! Вся в маму. Медаль я получил не случайно. В рукопашном бою заработал. Только что начистил, потому она так блестит.

— Еще я хочу сказать, — застеснялась Анастасия, — мы с Савелием полюбились друг другу и думаем зарегистрировать брак. Если ты, конечно, не возражаешь.

Елена на мгновение смутилась. Она и не знала, что у матери есть своя личная жизнь.

— Что ты, — сказала она, — если у вас все по любви, то я ни в коем случае возражать не буду. Я уже вполне взрослая. И комната у меня своя есть.

— Ну и прекрасно! Сказала мама. Наливай, Савелий. Это знакомство следует обмыть.

Савелий, кряхтя от скромности, стал разливать горячительное по рюмкам.

— Савелий, — спросила Лена, — вы, как я понимаю, на службе. Вы в армию не пойдете?

— Рад бы не пойти. Но служба требует. Завтра отправлюсь получать направление.

На другой день Савелий отправился в сборный пункт и получил направление в полк, совсем не далеко от Петрограда. Все этому порадовались: он мог чаще появляться в доме Анастасии.

Между тем, в Петрограде был назначен день торжественных похорон жертв большевистского мятежа. В этот день хоронили казаков.

С прибытием войск Петроград начал оживать. В город через вокзалы с казачьими патрулями без перебоев пошел хлеб. С улиц исчезли пьяные и наркоманы. Открылись вновь магазины и кафе. Задымили заводы.

Жители Петрограда стояли плотными рядами вдоль всего Невского до самой Лавры. Выстроились в почетном карауле войска. Один из отрядов юнкеров привел Василий Кириллович. Среди гражданских лиц была и Настя. Ей хотелось увидеть среди солдат, на противоположной стороне своего Савелия. Но как она не крутилась, не смогла разглядеть его в однородной массе.

Керенский, объявленный диктатором, решил устроить пышные похороны казакам. Один из казаческих офицеров полушепотом говорил другому, показывая на главу правительства:

— Где он был, когда мы здесь погибали? Прибыл шестого числа, к шапочному разбору.

— Мне кажется, он нас, казаков, боится пуще немцев.

— Глаза замазывает богатыми похоронами, — согласился тот. — И думает, как бы нас подальше отправить. Вон пятую Кубанскую казачью дивизию провезли мимо Петрограда в Териоки. Мне друг рассказал.

— Никто не верит такой власти. Она нас всегда готова предать.

Рядом с Настей во всем осведомленные женщины рассказывали стоящим рядом соседям:

— Хотели наших героев похоронить вместе с жертвами революции. А казачий начальник сказал, что не согласятся казаки лежать рядом с теми, кто их расстреливал. И добились своего. Им дали отдельное место.

— Вон те люди, — говорила другая. — Это вдовы и дети убитых. Они приехали из своих станиц. Добрые горожане встречали их на вокзале и размещали в самых лучших гостиницах. Я тоже в этом принимала участие, — с гордостью добавила она.

— Семерых отпевали в Исаакиевском соборе, — продолжала первая. — Мне повезло, нас туда пустили. Многие прихожане остались в храме на всю ночь. Тела лежали в белых открытых гробах. Утром около десяти часов в соборе появился Керенский. Он был бледный, как полотно, и очень напряженный. Шептались, что нелегко ему давалось формирование нового состава правительства. Были представители Англии, Франции и Америки. Зазвонили все колокола на городских церквях. Пришли представители высшего духовенства и члены Синода. Это было очень торжественно. Казаки внесли венок с надписью «Верно выполнившим свой долг и павшим от рук немецких агентов». Были и другие венки.

— Вам повезло все увидеть. Эти герои заслужили такого почета.

— А когда объединенный хор Казанского и Исаакиевского соборов начал пение, все встали на колени. Отпевание длилось три часа. Затем гробы вынесли на площадь. Она была полна войсками. Были казаки, полки Петроградского гарнизона. Несколько военных оркестров и отряд трубачей. Многие смахивали слезы.

— Я знаю, что многие граждане сдавали деньги на похороны.

— Это я точно знаю. Читала в газете. В пользу семей погибших собрали восемьсот тысяч рублей. По десять тысяч вручили каждой семье.

— Неплохо, — согласилась Настя. — Но ведь собрали большую сумму.

— Остальные средства составили Фонд. Из него дети убитых должны будут получать образование. А еще будет построена часовня в Александро-Невской лавре. Впрочем, добавила она, многих казаков уже похоронили в других местах.

Керенский произнес прочувствованную речь. Как обычно, грозил врагам революции и обещал не допустить повторения июльских событий. Но были в речи и тревожные слова:

— От лица Правительства говорю вам, что Россия переживает драматический момент. Она ближе к гибели, чем когда-либо в своей истории. Перед телами погибших я призываю вас поклясться, что вместе с нами вы приложите все силы, чтобы спасти государство и свободу.

Подняв правую руку, Керенский первым прокричал:

— Клянусь!

Наступила короткая тишина, затем тысячи рук взметнулись вверх, и толпа громогласным эхом отозвалась:

— Клянемся!

Те, кто находился возле Керенского, подняли премьера на плечи и понесли к автомобилю.

Звонили колокола Исаакия. Оркестр играл псалом. Процессию возглавляли трубачи. За ними следовал эскадрон казаков с пиками, священнослужители, несшие высокие кресты, хоругви и курящиеся кадила. Гробы поместили на пушечные лафеты, запряженные лошадьми. За каждым из первых шести лафетов скакала лошадь без всадника. За последним лафетом ехал в седле мальчик лет десяти в темно-синей с малиновой отделкой форме донских казаков. Малолетний сын одного из казаков был зачислен в полк на место погибшего отца. Замыкали процессию правительственные служащие, многочисленные делегации и шеренги воинских частей. За все время оркестр ни разу не исполнил «Марсельезу», столь популярную у революционеров.

Хоронили казаков в Александро-Невской лавре. Один за другим опускались гробы в могилы. Музыка заглушала всхлипывания близких.

Всего в июльских событиях погибло пятьдесят шесть человек, более шестисот получили ранения.

Глава двадцать восьмая. Непоследовательность

Капитан Никитин почти не спал уже шестую ночь подряд. Сознание было замутненным. Иногда все происходящее проваливалось куда-то в бездну. Добровольные помощники все приводили и приводили подозрительных граждан. Тюрьмы скоро были переполнены. Обоснованность арестов определяли шесть гражданских и шесть военных комиссий. Каждая комиссия получила свой стол в просторном зале.

Словно для того, чтобы познакомиться с работой комиссий в штаб стал наведываться министр труда социалист Скобелев. Его присутствие здесь вызывало подозрения. Однажды Скобелев подошел к Никитину, отвел его в сторону и сказал:

— Есть у меня к вам небольшая просьба. Надеюсь, что вы мне не откажете.

— Что за просьба и как она касается моей службы?

— Не могли бы вы, пользуясь вашим положением, закрыть «Маленькую газету» Суворина. Думаю, вы согласитесь со мной, что это весьма контрреволюционное издание.

Никитин вспомнил. На страницах этой газеты частенько в весьма остроумной форме иносказательно высмеивалась деятельность правительственных чиновников. Доставалось и министру труда. Не раз читатели откровенно хохотали при чтении материалов.

— Знаю, некоторым эта газета портит жизнь, — сказал Никитин. — Но я совершенно не вижу повода закрыть эту газету. Критика необходима. К тому же закрытие изданий не входит в мою компетенцию.

Не получив удовлетворения, Скобелев ушел. А через несколько дней газета была все-таки закрыта. По приказу прокурора. Видимо, социалисты нашли к нему дорогу.

Правительство стало действовать решительнее. В ночном заседании с шестого на седьмое июля звучали предложения:

— Всех участвовавших в организации и руководстве вооруженным выступлением против государственной власти, установленной народом, арестовывать и привлекать к судебной ответственности, как виновных в измене Родине.

Многие предложения получали силу закона.

Некоторые войска, начавшие восстание, отправлялись на фронт. Первый пулеметный полк явился с повинной, выстроившись у Александровской колонны. Но пришел не весь полк, остальные разбежались и попрятались, прихватив три десятка пулеметов. Прокурор Судебной палаты выдвинул против большевиков обвинение по трем статьям. Большое раздражение органов вызывал Троцкий. Он рассылал иронические письма, спрашивая, когда же его арестуют?

— Я же был с ними. Я же был здесь, — заявлял он, — Почему вы меня не арестуете? Через несколько дней правоохранителям удалось-таки добиться ареста второго человека в большевистской партии.

Большую проблему судебным органам создавал также Нахамкес. Овший Моисеевич имел еще одну фамилию Стеклов, под которой был широко известен в России. По сведениям контрразведки он прибыл из Германии в Россию в начале войны. Никитин явился к Балабину с докладом.

— Это не тот ли Нахамкес — Стеклов, который в свое время так активно уничтожал полицию? — спросил Балабин, припоминая.

— Тот самый. А еще это соавтор знаменитого Приказа номер один, который способствовал развалу нашей армии к радости немцев.

— Какие-то новые обвинения?

— На митингах призывал к убийству лиц, выступающих за продолжение войны с Германией. Призывал к террору. В частности, к убийству Керенского.

— Тогда это не мой вопрос, обратитесь к Козьмину.

Было известно, что Козьмин эсер и выполняет в первую очередь задания партии. Но и он, поняв суть дела, воскликнул:

— Не может быть! Как? Меньшевик Нахамкес перешел к большевикам?

Материалами заинтересовались Якубович, Барановский и другие руководители. К Керенскому приставили специальную охрану. Была создана комиссия, в которую включили опытных рабочих Путиловского завода. Комиссия должна была контролировать производство и хранение оружия и взрывчатки на заводах, чтобы они не попали в руки террористов.

Контрразведчики отыскали Нахамкеса и попытались его арестовать.

— Покажите ордер на арест, — законно потребовал тот. И тут же возразил. — Не вижу даты. Где дата? — Сотрудники замялись. Как потом выяснилось, даты специально не ставились заранее, так как неизвестно, когда удастся найти подозреваемого. — Документ недействителен, — сказал Овший. — подчиняться не буду.

Пришлось срочно изготовлять новый ордер. Нахамкес был задержан. Но тут появился Председатель Совета Чхеидзе вместе с членами Президиума. После долгих дискуссий заместитель прокурора Судебной палаты освободил революционера. Через некоторое время пришло распоряжение министерства больше арестов не производить. Право на аресты сохранилось только за прокурором Палаты.

Глава двадцать девятая. Сохранить оружие

Уличанский Борис появился неожиданно перед дожидавшейся его Надеждой. Торопливо поцеловал ее в щеку.

— Извини, спешу. Много дел. Оповести, прежде всего, Леонида Смирнова, пусть соберет актив. Срочно. Прямо сегодня. Нужно провести совещание.

— Какое совещание? Мы же практически на нелегальном положении. Ладно. Куда явиться?

— Вот бумажка. На ней написан адрес и как добраться. Как сама изучишь, уничтожь. Поняла?

— Как не понять, дело привычное! Не беспокойся. Сейчас же начну действовать.

— Ну, до вечера. Духом окрепнем в борьбе, как поется в песне! Пока!

Он исчез. Надежда выполнила задание. Вечером активисты собрались на указанной в бумаге квартире. Открылась дверь. Вошел Борис. Крепко пожал руки всем семерым активистам.

— Товарищи, сегодня без лишних слов. Вы уже, скорее всего, заметили, что контрреволюционная власть всерьез занялась разоружением пролетариата. В прямом смысле. То есть изъятием оружия, накопленного на тайных складах нашей партии.

— Конечно, заметили. Повсюду носятся грузовики, вычищают запасы, — с горечью сказал Леонид.

— Так вот. Нам это оружие необходимо для дальнейшей борьбы. Центральный комитет партии принимает меры для сохранения оружия и боеприпасов. Действовать нужно по плану. Во-первых, каждый партиец тайно уносит домой столько ружей, пистолетов и боеприпасов, сколько он сможет, не вызвав подозрений у вражеских элементов, милиционеров и сторожей. У многих есть сараи, дачи, деревенские дома и другие места, где можно оружие спрятать. Не мне вас учить. И требование к активу: вести строгий учет всего.

— Понятно. Сделаем. А что второе?

— Второе — это активная пропаганда. Мы должны использовать все возможные средства, чтобы убедить общественность, Советы и Правительство, что оружие, в первую очередь на заводах, необходимо для защиты Петрограда от возможного нападения немцев. Нужно тренировать владению оружием Красную гвардию.

— Все мы понимаем, что не только против немцев нужна Красная гвардия, — двусмысленно добавила Надежда. Все понимающе закивали.

— И третье, — продолжил Борис. — Вы все обратили внимание, что в последние дни возвысились и приобрели опасную активность два правых «орла» Половцов и Никитин. Службисты эти разные по званию и по положению, но для нашей партии достаточно опасные. Именно они занимаются арестами большевиков. Развивают некое «Дело Ленина». Так вот, нужно создать невыносимые условия для их деятельности.

— У них появилось большое число помощников — волонтеров. Ликвидировать их непростая задача, — сказал кто-то.

— Думаю, можно создать невыносимые условия для их работы. У нас много союзников среди умеренных социалистов. Организовать критику их деятельности. Опротестовывать аресты. Давить на нарушение демократии, на контрреволюционные методы. Должно получиться. Сами уйдут. А теперь поспешим, надо все успеть.

На другой день с утра в сторону мест проживания двигалось много повозок, на которых рабочие и служащие вывозили с заводов странные упаковки, похожие на рыболовные снасти. Никому не приходило в голову проверить содержимое вывозимого.

Глава тридцатая. Никитин

За то время, когда Алексей находился в здании Таврического дворца, он заметно сблизился с Никитиным. Алексею понравилась решительность и бескомпромиссность капитана, его увлеченность делом защиты России. Несколько раз Алексей предлагал свои услуги начальнику контрразведки, и каждый раз хорошо выполнял задания. Добровольные помощники Никитина раскрыли сразу несколько складов с оружием, хранимым большевиками. На ликвидацию таких складов не раз выезжал и Алексей.

Самым трудным делом была ликвидация складов оружия на крупных заводах. Одним из таковых был Сестрорецкий завод. Алексей отправился туда с группой солдат и офицеров. Несмотря на трудности, чинимые комитетами, удалось захватить тысячу двести винтовок, несколько сотен бомб и другого вооружения. И это был успех. Но все больше появлялось недовольных такими захватами среди социалистов.

Половцов говорил Никитину:

— Больше всего оружия находится на Путиловском заводе. Мало того, здесь вооружение выпускается. Кузница оружия, так сказать. Необходимо этот смертельно опасный товар взять под контроль. Что вы по этому поводу скажете?

— Я только за. Но на этом заводе сильна большевистская организация. Сильны социалисты вообще. В первую очередь, нам следует вывести с территории завода тринадцать бронеавтомашин. Я уже сделал некоторые распоряжения в этом отношении.

— Мы правильно понимаем друг друга. Думаю, что и Палата нас поддержит.

— Я вас не поддержу! — воскликнул неожиданно подошедший Балабин. — Здравствуйте. Вы уж извините, услышал, о чем вы беседуете, и не утерпел, подошёл, так сказать, без приглашения.

— В чем же дело, — возмутился Никитин. — Нам это было непросто. Нужно найти надежных людей, договориться, обеспечить техническое сопровождение и так далее.

— Знаю, знаю, — остановил его Балабин. — Военный министр приказал прекратить захваты складов на заводах. Вот, почитайте приказ.

Никитин взял в руки бумагу и, не веря своим глазам, прочитал вслух:

–… Сознание у них так развилось, что большевики сами добровольно сдадут оружие. Достаточно обратиться к ним с соответствующим воззванием.

Насупила продолжительная пауза. В тишине было видно, как изгибаются губы капитана в презрительной усмешке.

— И вы верите, что сознание развилось? И что оружие понесут добровольно!

— Сказать по честному, я так не думаю. Но попробовать нужно, если того желает начальство, — ответил смущенно Балабин.

— Ничего из этой затеи не выйдет, — ответил Половцов. — Но приказы не обсуждают.

— Разбить город на районы, определить, где будут находиться пункты приема оружия, а также составить воззвание к населению поручается вам, капитан Никитин.

— Если и это приказ, то будет исполнено! — сказал капитан голосом, в котором звучала ужасная тоска.

Составить таблицу приемных пунктов вооружения и сочинить Воззвание не составило труда. Вскоре распечатанные листы были наклеены на стенах домов. К составленным документам капитан приложил записку от себя лично: «Прошу меня уволить по болезни в отставку». Подобный рапорт подал и Балабин.

Желающих расстаться с винтовками и гранатами, как и предполагали Никитин и Половцов, практически не было. Через несколько дней работы пунктов выяснилось, что откликнулись на Воззвание только несколько законопослушных граждан. Они сдали несколько охотничьих ружей, пистолетов и сабель времен русско-турецкой войны.

Конец ознакомительного фрагмента.