Таёжный перегон

Виталий Гадиятов, 2020

В газете месячной давности, пришедшей заказным письмом из Якутии, Антон Демин встречает заметку об открытии рудника, законсервированного более пятидесяти лет назад. На фотографии видна штольня, в которой исследователи провели опробование и нашли награды начальника рудника. От накатившего волнения газета в руках задрожала, текст замелькал перед глазами. На тот таежный перегон герой романа не собирался, но выпала такая планида…

Глава 2

«Дикари» в загоне

Так и не дождавшись обеда, геологи попили чай и пошли смотреть лошадей. Поднимая клубы пыли, табун «дикарей» метался по загону. Дух свободы гнал одичавших за зиму животных вперед, заставляя искать выход из плена. На родных просторах лошади познали радость приволья и запомнили вкус сочной травы, а сейчас их загнали в клетку с пятачком вытоптанной до пыли земли.

«Только бы быстрее очутиться на воле, только бы поскорее вырваться из этой загородки. Быстрее, быстрее, быстрее…» — чудилось в топоте десятков сильных ног.

— Вот это сила! Носятся, как шальные, — восторгался Антон, завороженный необычным зрелищем. — Настоящие дикари! Не хуже мустангов из прерий Северной Америки. Посмотрите, их даже не сосчитать. Вот это мощь…

Его голос потонул в налетевшем вихре. Увидев приближавшихся людей, лошади заметались еще сильней и неудержимым ураганом понеслись вперед. Пыль плотным серым облаком повисла над загоном, закрыв солнце. При малейшем передвижении животных серое облако сносило в сторону шедших ребят, накрывая плотным покрывалом.

— Смотрите, смотрите, один вырвался! Вон с той стороны городьбы бегает, — показывая на лес, закричал Стас. — Вот он снова рванул.

Какой-то рыжий конь быстро носился вдоль загородки. Как одержимый, он неистово рвался в загон и, не найдя прохода в изгороди, останавливался. Конь бился грудью в разделявшую преграду, пытаясь раздвинуть крепкие жерди, но они не поддавались. От отчаяния он неистово ржал. Дикие вопли отчаяния тут же подхватывали в табуне, и от этого казалось, что в загоне сотни взбесившихся дикарей.

— Он не вырвался, — пояснил Костя, шедший рядом со Стасом. — Это жеребец, мы его сами туда не пустили. Все лошади ходили в одном табуне, теперь ваших забрали, а его оставили — вот он и бесится. Никак успокоиться не может. За нами увязался. Тут у него есть один друг — Серым мы его называем. Он с ним два лета у таких же, как вы, геологов в одной связке ходил, привык. Когда гнали вам лошадей, всю дорогу его отгоняли, а он бежит за нами, как собака. Хотели поймать, черта с два — не дается… А когда лошадей стали в загон заводить, всё норовил туда проскочить. Наглый, скотина. Ничего не понимает. В этот момент он может растоптать любого…

— Во-о-о, интересно! — воскликнул Антон, увидев в этом невиданную привязанность. — Другие не идут, а этот жеребец сам туда рвется. Можно подумать, что ненормальный. Бывает же такое!..

— Вот, видишь, дружба какая! — Костя показал большой палец и улыбнулся. — Даже в неволю согласен идти. Это, конечно, хорошо, да только со своей дружбой он мешает нам работать — всех лошадей баламутит. Позже мы уведем его в табун, а сейчас пусть маленько побегает. Может, потратит дурную силу и успокоится.

Можно было возмутиться жестокостью коневодов, не жалеющих своих лошадей, однако все, кроме Антона, промолчали, приняв это, как должное.

— Зачем уводить, зачем всех мучить? Давай запускай его в загон, а вместо него забирай любого другого. Сам говоришь, что он ходил в одной связке с каким-то Серым. Ну и пусть с ним остаётся. Чего мудрить!

Костя на ходу повернулся к Антону, но неожиданно запнулся и чуть не упал. Пробежав по инерции несколько шагов, едва удержался на ногах.

— Нет, так нельзя. Это же жеребец, я тебе говорю. Он не даст вам работать, жизни от него не будет, всех лошадей разгонит. Сейчас он в силе и страшно злой. Вообще его надо бояться, а не звать к себе. Чего его жалеть…

Сгоряча он заругался. Мол, если не знаете, нечего городить чепуху.

— Но раньше-то он ходил.

— Ходил! Ну и что из этого. Тогда он был совсем молодым, да и то, скажу я тебе, геологи с ним так натерпелись, что мало им не показалось. Нет, его нельзя с собой брать, это я вам точно говорю.

— Тогда не мучайте, побыстрее угоните. А то ты меришь все на свой аршин.

Подойдя к загону, ребята остановились. Изгородь была сколочена из длинных, струганных топором лиственничных жердей, лежавших на толстых столбах, основательно вкопанных в землю. С одной стороны городьба тянулась вдоль леса, на краю которого разросся кустарник карликовой березки и розовыми цветами густо цвел шиповник. С другой — изгородь выходила на широкий алас, как коневоды называли поляну. На аласе, затерявшемся среди нарядных лиственниц, словно лесное озеро, молодая трава вытянулась почти по колено. Среди этой изумрудной зелени загон с его вытоптанной до пыли землей казался незаживающей язвой, поразившей здоровое тело. Пытаясь пробиться, там росли редкие хилые травинки.

Костя сдвинул в сторону две верхние жерди, перешагнул через нижнюю и попал внутрь. Здесь был вход, который от самой изгороди можно было отличить, только хорошо присмотревшись.

— Заходите, не бойтесь! — обернулся он и, махнув рукой, показал на открытый проход.

Кони табуном сбились в дальнем углу и затихли. Двенадцать разномастных лошадей, вздрагивая всем телом, жались друг к другу. Когда подошли к ним вплотную, послышалось частое тяжелое дыхание и храп.

«Боятся, — подумал Антон, — за зиму совсем отвыкли от людей. Да еще этот жеребец задал им взбучку. Выглядят, как настоящие дикари. Ох, нелегко их будет приучить!»

— Вот ваши лошадки, — подойдя к какой-то крупной лошади, сказал Костя. — Вообще вам повезло: все кони хорошие — многие уже ходили с геологами. Есть даже два верховых, а один больше года возил нашего бригадира.

Однако по их виду, по тому, как шарахались в сторону, трудно было сказать, что они ходили под седлом и даже близко видели людей.

— Видите, как отъелись, прямо лоснятся, — будто на рынке, коневод расхваливал свой товар. — Отдохнули за зиму! Теперь будут хорошо работать. Только сразу не напрягайте их сильно и много не грузите, пусть маленько привыкнут. — Неожиданно он повернулся к Антону и, будто вспомнив что-то важное, спросил: — А живых лошадей-то все видели? А то, может, вы даже не знаете, что это за звери и с чем их едят?

Тот спокойно выдержал его взгляд, понимая, что Костя бросил камень в его огород, и, собравшись, с достоинством ответил:

— Не впервой. Я работал и не с такими дикарями.

Антон не покривил душой: за его спиной был один короткий перегон, во время которого он успел узнать нравы необузданных лошадок.

— Ну и хорошо, — с заметным облегчением сказал коневод. — А то один год наших коней брала какая-то колымская экспедиция, сейчас точно не помню, кто такие, кажется, топографы. Так они даже не знали, с какой стороны к ним подойти. Просили наших коневодов, чтобы пошли с ними каюрами, да председатель не отпустил — работы было шибко много. Помнишь, Август, тех ребят?

Тот кивнул в ответ и, подумав, добавил:

— Кажись, года три назад они приезжали, а может даже четыре. Но это неважно. Магаданцы это были. Хорошие ребята. А сколько снаряжения у них было! Просто немерено. Даже что-то нам перепало. Вот здесь под самой городьбой они стояли, — он показал на лес, окружавший поляну. — Я тогда с огонёром^[1] пригонял им лошадей, а ты позже приехал, когда все стояли в загоне…

— А как же они справились, раз ничего не умели? — перебил его Стас, с нетерпением поглядывая на Августа.

Увидав необузданных лошадей, он не на шутку испугался и теперь ловил себя на мысли, как же он будет с ними ладить. Коневод усмехнулся, в глазах блеснули озорные огоньки. Ещё при первой встрече он понял, что этот парень ничего не смыслит не только в лошадях, а такой же он и в жизни. Про себя он удивился, что этот «зелёный» пацан пойдёт на перегон.

— Да было дело, неделю продержали в загоне, все пытались с ними поладить, так сказать, найти общий язык, а те — ни в какую. Ведь они, как и ваши, только из табуна. К ним нужен особый подход, а топографы не то что с лошадьми не работали, а, похоже, никогда их даже не видели. Вот тебе и результат! В конце концов, они нашли выход из положения: как скормили весь овес, подогнали машину — и всех туда. А вот осенью, помню, они уже сами их пригнали. Видать, за лето поладили со своими конями. Вон, кстати, Атара с ними ходил, — Август показал на рыжую лошадь со светлым пятном на лбу, возле которой крутился Костя. — Этого старика каждый год кто-нибудь берёт. За это ему надо дать медаль, а он до сих пор ничего, кроме работы, не видел. В прямом смысле этого слова — пашет как сивый мерин. Тут, наверное, и мест-то таких уже не осталось, где бы Атара не побыл. Верховой! — У коневода это прозвучало так уважительно, как будто он говорил о заслуженном человеке, рядом с которым работал всю жизнь. — Отпусти узду — сам пойдет и, главное, приведет туда, куда тебе надо. Умный, как человек, вот только не говорит.

— А что это за имя? — с ехидством спросил Стас, решив, что тот привирает. — Какое-то больно странное, я такого никогда не слышал. Отара, я знаю, это что-то вроде небольшого табуна овец, а вот Атара — непонятно. Тем более с ударением на последнем слоге.

Улыбаясь, Август схватился за голову:

— Я не знаю, кто его так назвал, а вообще «ат» по-якутски — лошадь. Значит, можешь считать, что это хорошая лошадь.

Атара повернул голову и посмотрел на ребят. На морду, заросшую длинной шерстью, клоками свисала густая серая челка, которая когда-то была ровно пострижена, а теперь почти закрывала глаза.

«Хорош, ничего не скажешь! — про себя отметил Антон, слышавший разъяснение Августа. — Видно, старый, как мамонт. Даже спина прогнулась, наверно, и зубов уже не осталось. Тоже мне, хорошая лошадь! Как бы не подох на перегоне, а то потом хлопот не оберешься. Надо обязательно сказать Дубовику».

Лошади стояли, тяжело дыша, но теперь они уже не храпели как прежде. Какого-то бурого коня с белым пятном на груди, стоявшего рядом с Атарой, сильно сдавили. Он дергал головой, пытаясь отодвинуть обидчика, но тот, не обращая на него внимания, спокойно посматривал по сторонам. Так и не сумев вырваться, конь куснул соседа за холку.

— Это Элэмэс. Не понравилось ему такое обращение, — переступив с ноги на ногу, сказал подошедший Костя. — Элэмэс — по-нашему значит «пестрый». Характер свой показал. Вон, мужики, посмотрите, — кивнул он на городьбу, к которой прижимались лошади, стоявшие дальше, — тот самый Серый, о котором я вам говорил. Его сейчас, правда, плохо стало видно — молодой загородил. Да вон он, серой масти, — видя, что Антон не понял, о ком он говорит, снова показал Костя. — Их тут трое похожих. Ну, я вижу, ты усек. А этот самый рыжий, который его закрыл и сильнее всех трясется от страха, никогда еще не работал, и имени у него нет. Его нужно учить. Я думаю, из него хороший конь получится, видите, какой он крупный и сильный. Таких у нас немного, в основном все низкорослые. Когда поймаем, рассмотрите поближе. Но с ним надо обходиться очень осторожно — шибко брыкается. Это у него, наверно, от отца. Как теперь говорят, заложено на генетическом уровне.

Стас, ловивший каждое слово коневодов, очень удивился:

— Что, вы знаете всех лошадей или на ходу придумываете?

В ответ Костя только улыбнулся, а потом стал называть по именам. В эту минуту Стас вдруг подумал, что коневоды настоящие профессионалы, постигшие все тонкости своей работы, а он, городской житель, о селе ничего не знает. В душе даже порадовался, что вырвался из привычного круга общения. Не попади он сюда, не увидел бы другую — совсем незнакомую ему жизнь, которой жили эти ребята.

— Вот Шестёрка, Маган, Булат, Сокол, — показывал коневод, попутно рассказывая о каждой, — а это Тойон. О нем особый разговор.

С такой мощью, силой и красотой, которая была у лошадей, Роман тоже встретился впервые, поэтому, кроме восхищения, на ум ничего не приходило. Слушая разговор ребят, он тихо стоял в стороне, но после Костиных слов не выдержал:

— И как только вы их отличаете? Для меня они все на одну морду, а тем более сейчас, когда они так скучились. Если честно, у некоторых я и морды-то не вижу.

Коневоды переглянулись и, ничего не ответив, засмеялись. Переговариваясь по-якутски, они с сожалением смотрели на своих подопечных, которых передавали в ненадежные руки. Теперь от этих молодых ребят зависело, увидят ли лошадей осенью, когда их должны будут пригнать назад.

— Скоро и вы будете всех знать не хуже Кости и Августа, — сказал Антон, понявший, что от увиденного ребята еще не пришли в себя. — Когда целыми днями с ними занимаешься, не захочешь — запомнишь. Это на первый взгляд они, как близнецы-братья, похожи друг на друга, а присмотришься — ничего общего. В прошлом году я так же, как вы, сначала их путал, а потом даже знал, кто чем дышит. Кони, как люди, все со своим характером: один покладистый, другой упрямый, а третий ленивый. Хорошо бы их сразу понять, вот только как разобраться? По-моему, в этом главная проблема. А когда поймешь, лошадиную энергию можно направить на пользу общему делу.

Такие мысли стали одолевать Антона после первого знакомства с лошадьми, когда его, молодого специалиста, первый раз отправили помогать перегонять лошадей к месту полевых работ.

«Может, я сгустил краски, но в целом все правильно. Надо, чтобы мужиков это взяло за сердце, тогда быстрее разберутся что к чему».

— Ну что, Антон, как лошадки? — видя, что тот задумался, спросил Костя. — Нравятся? Для вас мы подобрали самых лучших. Откровенно говоря, ваш начальник всех достал.

В душе Антон улыбнулся, подумав, сколько сил приложил Дубовик, чтобы получить этих «самых лучших» лошадей.

— Да с виду вроде все нормальные, — глядя Косте в глаза, сказал он удовлетворенно, — только сильно дикие. А вот старик мне совсем не приглянулся, забыл, как его звать. Какой-то он весь доходной, больно изработанный. Боюсь, как бы не сдох по дороге. Его надо заменить.

«Под шумок он хочет нам подсунуть неликвид. Небось думает, что эти городские олухи ничего не поймут, а тем более сейчас, когда пребывают на седьмом небе от счастья. Нет, дорогой, мы не лыком шиты. Это магаданцам ты мог втирать очки — этот номер у тебя не пройдет».

Вдали от человеческого жилья больных животных надо как-то лечить, а если ты не ветеринар, могут возникнуть проблемы. В итоге пострадают все.

— Что ты, что ты, — замахал руками Костя, — Атара еще нас с тобой переживет, это очень хороший и сильный конь. Я думаю, твой начальник будет доволен.

— Как знать. У Дубовика на всё своё мнение. Его на мякине не проведёшь.

Примечания

1

Огонёр — старик (як.).