Солнце слепых

Виорэль Михайлович Ломов, 2018

Философско-психологический роман о человеке, вся жизнь которого проходит не только в столкновении с реальными трудностями и бедами, но и в преодолении препятствий, которые он выстроил в своей воображаемой жизни. В орбиту этих событий втянуты и все его близкие и знакомые.

Глава 5. Разговор

Когда стали расходиться, то есть уже за полночь, Анна Семеновна предложила Екатерине Александровне пройтись по ночному городу пешком, подышать свежим воздухом. «Dum spiro, spero!»¹¹ У Кати болела голова, но отвязаться от проректора, видимо, не удастся. Вот уж, правда, репей в хвост!

— Вы там, в столицах, поди, совсем забыли воздух провинции?! — воскликнула та, как только они оказались на улице, скопившей за день весь жар и вонь лета. Екатерина Александровна сказала, что она уехала из Нежинска всего-то тридцать лет назад, но Анна Семеновна не услышала и продолжала: — Изумительный воздух! А вы, ребята, идите, идите-идите, мы сами. Правда, они у меня молодцы? Пойдемте, Екатерина Александровна! Вам — туда.

Пошли.

— Вы давно знаете капитана? — игриво спросила Анна Семеновна.

Екатерине Александровне не составило особого труда подыграть ей:

— Еще когда он ходил в нахимовцах.

— Ведь вы… жили с ним? — Анна Семеновна не была уверена, но, будучи женщиной, знала что спрашивает. — Прошу прощения, если вас это как-то смущает.

— Жили, — просто ответила Катя. — И прожили около года. Мы были женаты.

— А-а, — Анна Семеновна не поверила. — Давно?

— Сразу после войны. Тридцать пять лет прошло — даже не верится. Мне тогда этот возраст, тридцать пять лет, казался запредельным.

Анна Семеновна уныло кивнула, ей после войны как раз и было тридцать пять лет.

— И как он… в семейной жизни? — спросила она.

«Никак тетенька хочет замуж?» — удивилась Катя.

— Потрясающ. Герой-любовник.

— Да, у него это на лице написано. Не воспринимайте только меня буквально.

— Да кто ж сегодня воспринимает кого буквально? Косвенно-то порой ничего не поймешь.

— Да, молодежь сейчас по нулям. И он всегда такой?

— Какой?

— С фантазиями?

— Я думаю, это у него не фантазии. Это его мир, куда нам нет входа.

— Да? — явно озадачилась Анна Семеновна. — Таки вот и нет?

— Таки вот и нет.

Они обе рассмеялись.

— Он верит всему, — неожиданно разоткровенничалась Катя; она хотела, было, оборвать себя, но почему-то не смогла, в самой накипело. — Казалось бы, после войны, весь израненный, места живого на нем нет, семья вся погибла… Я тогда медсестрой в госпитале была.

«Вон оно что! Все понятно теперь, все понятно».

— «Дон Кихота» прочитал в двадцать пять лет, как третий раз на свет родился после второго ранения, и верит всему! Даже не «верит», он знает, что это так и было.

— Интересно, — покачала головой Анна Семеновна, — интересно…

— И знаете, что он сказал по поводу прочитанного?

— Любопытно, любопытно, что же?

— Что он — «видел» его! Видел и хорошо знает. Я ради интереса попросила описать облик Дон Кихота, не просто, что как жердь и общеизвестное, а поподробнее, любимые его словечки. Федор без труда сделал это. Я потом все это, (все!) нашла у Сервантеса. Но у Феди были еще какие-то мелочи, какие видит только очевидец. Люди театра грешат этим — «дописывают образ».

Анна Семеновна покусывала в раздумье губы.

— И я думаю сейчас, — продолжила Екатерина Александровна, — что он имел в виду себя.

— То есть как это? — вздрогнула Анна Семеновна.

— То, что он видел Дон Кихота своими глазами, а не просто прочитал о нем. Как человек театра, вы знаете, как это может быть.

— Я так и знала, я так и знала.

— Я поверила Феде после того, как он вдруг сказал: «Зря Сервантес подтрунивает над Дон-Кихотом. Дон-Кихот, на самом деле, как видит, так и поступает».

— Но при всем при том у капитана удивительное чувство юмора, — сказала Анна Семеновна.

— Я бы сказала: сарказма, — не согласилась Катя. — Юмор он допускает только к тем, кого любит, а к остальным у него сарказм. В войну он много передумал. Это даже странно было для его возраста. Я многих нагляделась в госпитале. Большинство там не то что «думали» о чем-то, большинство просто биологически существовали. Некоторые даже госпиталь воспринимали как вторую линию фронта, на которой надо элементарно, без всяких мыслей в башке и уж, конечно же, без высоких материй, выжить.

— Да, он сущий ребенок. Ваши дети с вами живут?

— Нет, — быстро ответила Катя. — А ваши?

— Мои — кто где. Все в меня, и все от разных отцов. Оно так даже спокойнее — никакой гемофилии. Денис, это сын, тоже в городе на Неве. И про пиратов он тоже рассказывал?

— Про пиратов? — не поняла Катя. — Вы имеете в виду…

— Пиратов, я имею в виду — пиратов, корсаров, буканьеров, как там их еще…

— Кажется, ничего. Про войну-то и то скупо рассказывал. Он тогда долго сжат был, как пружина. Я иногда боялась его, — вдруг призналась Катя и подумала: «А может, оттого я так легко и ушла от него?»

Примечания

11

Пока дышу, надеюсь!