Смерти вопреки: Чужой среди своих. Свой среди чужих. Ангел с железными крыльями. Цепной пёс самодержавия

Виктор Тюрин, 2022

Жизнь этого человека так бы и закончилась в двадцать первом веке, но что-то пошло не так, и он оказался в 1940 году, в теле семнадцатилетнего Кости Звягинцева. Главный герой – бывший наемник, воин-афганец, который имел в жизни только два принципа: не предавать родину и не воевать против своих. Другое время оказалось для него чужим, ведь он не подходил под стандартный вариант гражданина Страны Советов, и ему пришлось искать свое место в этой новой жизни. А еще ему пришлось выживать, как когда-то в горах Афгана или в тропических лесах «банановых республик», ведь наступила война и он не смог изменить присяге и стал защищать свою Родину… Сергей Богуславский не только старается найти свое место в новом для себя мире, но и все делает для того, чтобы не допустить государственного переворота и последовавшей за ним гражданской войны, ввергнувшей Россию в хаос. Создав на основе жандармерии новый карательный орган, он уничтожит оппозицию в стране, предотвратит ряд покушений на государя, заставит народ поверить, что для российского правосудия неприкасаемых больше нет.

Глава 9

В этом районном городке у нас имелись две явки, но появляться на них без предварительной и тщательной проверки было категорически запрещено жесткими правилами агентурной работы, да и связи с ними не было с самого начала войны. Вот только сейчас нас поджимало время, командир прекрасно это понимал, поэтому решил ускорить процедуру. К тому же группу людей в небольшом городе не спрячешь без помощи подполья. Правда, немцы, как отъявленные педанты, в первую очередь будут искать людей в немецкой форме, поэтому мы снова переоделись в гражданскую одежду. Вот только что делать с машиной и где жить все это время? На эти вопросы у нас не было ответов.

К городу мы подъехали около четырех часов утра, после чего выехали на разбитую окружную дорогу, чтобы избежать проверки на контрольно-пропускном посту. Ехали по таким колдобинам и ямам, что мне временами казалось, что машина вот-вот развалится, так она тряслась и скрипела. Спустя некоторое время наткнулись на развалины какого-то заводика. Остановились. Разбежавшись по сторонам, довольно быстро нашли одно довольно укромное местечко: частично развалившийся корпус бывшего цеха. В него вполне можно загнать машину. О том, что это место необитаемо, нам сказали два трупа, которые мы нашли лежащими у погасшего костра. Может, эти люди замерзли, может, умерли от голода, об этом нам было трудно судить, но судя по состоянию тел, умерли они явно не вчера.

Мы разожгли небольшой костер, плотно позавтракали, а затем командир выделил две группы, в каждой по два человека, которые пойдут по явочным адресам.

— Прежде всего осторожность. При малейшем намеке на опасность уходите. Мне мертвые герои не нужны! Вы меня поняли? — спросил он нас.

— Поняли, командир. Все ясно, командир, — вразнобой ответили мы.

— Все, бойцы. Идите!

Сразу, при выходе из развалин, мы разделились и пошли в разные стороны. Мы отправились на пару с Пашей Швецовым. Он шел впереди, а я — сзади, на расстоянии пятнадцать-двадцать метров. Сначала мы прошли сквозь несколько рядов частных домов, вышли на улицу Красная, которая теперь имела совсем другое название, но ее нетрудно было узнать по стеклянной витрине кафе «Весна», расположенного на углу. Оно, к моему легкому удивлению, продолжало работать, да и название не поменяло.

«За углом улицы должен был находиться рынок», — промелькнуло в памяти.

Завернув за угол, я увидел небольшую площадь, вот только на фото, которое нам давали, рынок выглядел по-иному. Из двух больших павильонов сохранился только один. На нем сейчас висела вывеска «Пивная». От второго остались только обгорелые стены да чудом уцелевшая закопченная, облупившаяся, проржавевшая вывеска «Овощи. Фрукты».

Кроме них стояло два киоска, на одном из которых, как я помнил, раньше была вывеска «Табак». Теперь новые владельцы определили их под мастерские. На одной киоске висела явно рукописная вывеска «Ремонт обуви», на втором — ничего не было, но судя по женщине, которая вышла из двери с кастрюлей в руках, здесь занимались ремонтом металлоизделий.

Посредине стояло два десятка столов под навесами, где и велась основная торговля. Кроме них еще десятка полтора продавцов ходили по рынку, продавая с рук предметы домашнего обихода. Здесь продавали все: немецкие консервы, квашеную капусту, вязаные вещи, шали, одежду, папиросы поштучно, вот только народа было немного и большинство из них толкались около продавцов продуктами. Кругом слышалась русская, белорусская и польская речь. Двое немецких солдат торговались со старушкой, продававшей теплые носки. Подошел к прилавкам. Приценился к совсем новеньким сапогам, потом постоял рядом со старичком, торговавшим старыми часами.

По легенде, женщина-агент должна была заняться при немцах частной торговлей. Для этого ей были оставлены продукты и мануфактура, поэтому наиболее вероятным местом ее работы должен был стать именно этот рынок. К тому же здесь, в толпе народа, агента можно было легко отследить, а затем за ней понаблюдать. Так нам советовали специалисты. Вот только лица женщин-торговок даже близко не походили на фотографию агента. Во время хождения по рынку я время от времени бросал взгляды в сторону Швецова, пока тот не показал легким кивком головы в сторону павильона с надписью «Пивная». Судя по скучному лицу Паши, нашего агента и он не нашел.

Войдя в помещение, с удовольствием отметил, что здесь теплее, чем на улице, и уже потом заметил печку-буржуйку недалеко от стойки. Из мебели в пивной стояло лишь два деревянных грубо сколоченных стола с лавками. В воздухе висел стойкий запах перегара, кислого пива и табачного дыма. В самом углу, на дальнем краю одного из столов сидела блатная компания. Оценив по очереди взглядами, они посчитали нас неопасными и продолжили о чем-то тихо говорить. Кроме них здесь был еще мужичок с мутными глазами и оплывшим от пьянства лицом; он медленно цедил пиво из кружки. Недалеко от него расположилась еще одна шумная компания, состоявшая из трех мужчин и двух женщин. Судя по тулупам и валенкам, это были торгаши с рынка. Все они были в приличном подпитии, что было видно по раскрасневшимся лицам, а также громкому смеху, мату и выкрикам. Подходя к стойке, возле которой уже стоял Паша, я подумал: «Им бы тут лозунг повесить „Пиво без водки — деньги на ветер”. Было бы в самый раз».

Глянул на бабищу, которая стояла за прилавком, изображавшим пивную стойку. Та куталась в черное мужское пальто, при этом довольно красноречиво на нас поглядывала. Чего, дескать, стоите? Или пиво берите, или валите отсюда на все четыре стороны! Задерживаться нам здесь было не с руки, но надо было срочно обсудить ситуацию. Дождавшись, когда я подойду к стойке, буфетчица глухо буркнула:

— Пиво. Водка. Ну?

— Как положено, красавица. К кружечке прицеп — сто грамм, а нас, как понимаешь, двое, — сказал ей Паша.

Женщина хмыкнула, потом перевернула стоящие на мокрой тряпке верх дном две кружки и одну сразу поставила под кран, затем то же самое проделала со второй кружкой. Потом наклонилась под стойку, чем-то булькнула и поставила перед нами стакан, судя по запаху, наполненный самым настоящим первачом. Мы расплатились и сели за стол. Быстро выпили по половине кружки пива и сделали по глотку из стакана, при этом сделали довольный вид и, наклонившись друг к другу, стали быстро обмениваться наблюдениями. В результате сошлись в одном: на рынке искомого лица нет. Даже близко никто не подходил по фотографии.

— Значит, идем на адрес, — подвел итог Швецов.

Теперь нам оставалось допить пиво, осторожно вылить оставшуюся самогонку под стол и уходить. Перебрасываясь для вида словами, я невольно прислушался к пьяному разговору веселой компании. Мужчина-торговец уже при нас сходил к стойке и принес новую бутылку, которую они почти сразу опустошили. Видно, от неумеренных возлияний у одной из торговок совсем поплыли мозги, так как та вдруг стала громко и матерно ругать какую-то шалаву. Поневоле прислушавшись, в какой-то момент я понял, что она ругает свою собственную дочь.

— Эта сучка вместо того, чтобы помочь родной матери, которая ее кормила и воспитывала, выгнала торговать на рынок! В дикий мороз! А ведь я без мужа ее растила! Сама не доедала, а ей лучший кусок отдавала! А она что сделала, тварь этакая! Родную мать, в мороз, на рынок выгнала! Торгуй, значит, мама! Верка, видишь, какая у меня заботливая дочка!

— Варвара! Брось! — стала возражать ей подруга. — Хоть она и непутевая девка, прости меня господи, но тебе она дочь и негоже так про свою кровинку говорить! Да и с голоду, как половина города, ты не умираешь.

— Продукты она тебе дает?! Дает! Ты их продаешь и через них хорошо живешь! Правда, люди? — следующим вступил в разговор мужик в полушубке и треухе.

— Ты, Варвара, погодь такими словами насчет своей Томки бросаться, — заговорил другой мужчина. — Вдруг кто услышит? Хахаль-то у нее особенный! Он в нашем городе любого в порошок сотрет.

Но пьяной вдрызг мамаше уже было море по колено.

— Что, Адам? Думаешь, она меня сдаст?! Или, может, ты, паскудная душонка, меня сдашь?! — Тут ее, по-видимому, основательно переклинило, потому что она неожиданно стала выкрикивать угрозы: — Да я всех в этом паршивом городишке урою!! Всех в порошок сотру!! Только дочке скажу, так ее Гельмут!..

— Варвара! Хватит! Хорош тебе языком молоть! Договоришься тут! — испуганный мужик в треухе вскочил из-за стола. — Верка, подмогни!

Женщина тяжело поднялась из-за стола, после чего они подхватили под локти окончательно опьяневшую Варвару и потащили ее к выходу. Так как все внимание сейчас было обращено на пьяную компанию, мы вылили самогон под стол, а затем вышли следом.

— Что ты об этом думаешь? — спросил я его по дороге.

— Что тут думать… — с нотками брезгливости в голосе ответил Паша. — Ее дочь-шлюха греет постель офицера, а тот ее продуктами снабжает. Часть мамаше отдает, а та уже их на рынок тащит. Все просто и незатейливо.

— Ты не думал, что здешнего начальника службы безопасности зовут Гельмут Краузе? Гельмут. Кстати, ты заметил, что они не на шутку испугались, когда услышали это имя?

Швецов прокрутил все это в голове, а затем спросил:

— Что ты предлагаешь?

— Мысль есть, но ее еще обдумать надо, а пока давай прогуляемся за пьяной компанией.

— Хм. Пошли.

Идя следом за пьяной троицей, мы услышали еще одну интересную подробность, которая придала еще больше реальности моему плану. Пройдя мимо дома, куда они свернули, мы прошли, внимательно отмечая особенности улицы, затем свернули за ближайший дом и отправились искать местожительство агента. Если до этого как-то удавалось избегать контакта с гитлеровцами, то теперь нам дважды пришлось скрываться от патруля.

Прибыв на место, какое-то время наблюдали за домом с разных точек, потом сошлись, обсудили и решили, что наружного наблюдения явно нет, а вот засада внутри дома — это вопрос. Чтобы узнать, как обстоят дела, надо было идти и спрашивать. После короткого колебания Павел решил рискнуть и пошел к дому, а я остался его страховать. С моего места было видно, как дверь ему открыла какая-то пожилая женщина.

«Ее мать?»

Несколько минут они говорили, после чего Швецов распрощался и пошел назад. Шел спокойно и знаков тревоги не подавал, но так знал я его хорошо, то было видно, что он злой как черт. Пропустил его вперед и только потом последовал за ним издали, при этом постоянно отслеживая возможный «хвост». Как только мы добрались до окраины города, он остановился и подождал меня.

— Ну что?

— Сволочь она! — он был уже не зол, а разъярен. — Самая настоящая сволочь! Тварь продажная!

— Толком объясни!

— Что тут объяснять! Эта сука собрала вещички и удрала в неизвестном направлении! Предала нас! Гадина! — бросил он на меня злой взгляд, но увидев мой встречный укоризненный взгляд, сбавил тон: — Помнишь, что нам про нее сказали? Продукты ей оставили и кое-какие товары. Так она все это загрузила на машину, забрала мать и уехала перед самым приходом немцев. А ведь она кандидат в партию! Кто она после этого?! Вот ты скажи, Костя?!

«Мальчишка. Как есть мальчишка. Прямо герой-пионер», — подумал я, но вместо этого сказал веско и проникновенно:

— Полностью с тобою согласен, Павел. Полностью. Так не может поступить советский человек.

Покружив немного для очистки совести, мы вернулись в развалины уже в наступивших сумерках. Продрогли до основания, а голодные были словно звери. Только мы начали свой доклад, как пришла вторая группа. Как они могли уточнить, хозяин явочной квартиры был схвачен сразу после прихода гитлеровцев в город. Больше его никто не видел. Камышев заинтересовался моим планом, но только потому, что другого варианта у нас практически не было. Если бы сохранилось подполье, то опираясь на них, мы могли бы провести более детальную разведку района. А теперь… Вот только слишком рискованный был план. Я и сам это знал. Да и все это понимали. Осуществить его нам придется практически без подготовки, на одной наглости. Захватить начальника местной службы СД в плен, а затем допросить. Ни маршрута передвижения, ни состава охраны мы не знали, как и места, где он живет, просто на эти уточнения у нас не было времени, зато пьяная мамаша по дороге обмолвилась, что утром дочка приедет на автомобиле своего любовника. Через личного шофера начальника СД мы собирались выйти на его хозяина. Если, конечно, повезет. Камышев долго советовался со своим заместителем, но потом все-таки дал согласие на проведение операции.

Попасть в дом специально подготовленному специалисту несложно, особенно когда входную дверь закрывает пьяная хозяйка. Правда, без сюрприза не обошлось. На широкой кровати спали двое. Хозяйка дома с каким-то мужиком. Когда мы их растолкали, те с минуту тупо смотрели на нас мутными глазами, и только потом хозяйка поинтересовалась:

— Я вас не знаю. Что вы в моем доме делаете?

Ей быстро объяснили, кто мы такие и что нам надо, после чего кое о чем спросили, затем обоих связали и стали ждать. Засада была двойной, в доме и на улице, где мы поставили грузовик. Машина — с ковыряющимся в двигателе немцем-водителем — не должна была вызвать подозрение шофера Краузе, и, если Мирошниченко подойдет к машине, чтобы попросить закурить, это тоже не должно насторожить личного шофера начальника СД. По крайней мере, мы исходили из этого варианта. Не знаю, как бы оно получилось на самом деле, но свои коррективы в наш план внес сам Гельмут Краузе.

По плану я работал в паре с Мирошниченко и должен был его страховать, сидя в кузове грузовика. Тент мною был разрезан так, чтобы его можно было легко отбросить. Прошло около двадцати минут, пока мы не услышали рев приближающегося автомобиля, а вместе с ним… рокот мотоцикла. Я осторожно выглянул. К нам ехал легковой автомобиль, вот только впереди него двигался мотоцикл с охраной. Для коррекции операции у нас просто не было времени, и нам приходилось импровизировать на ходу. Машина остановилась напротив калитки дома. Дверца открылась, и из нее вышла красивая стройная девушка в зимнем пальто с воротником из чернобурки. Она сделала несколько шагов, толкнула калитку, затем повернувшись, помахала рукой своему любовнику и быстро пошла к дому. В следующую секунду мотоцикл тронулся с места, а следом, взревев двигателем, двинулся автомобиль. Водитель мотоцикла неспешно выруливал, обходя стоявший на дороге грузовик, когда я дважды метнул нож. Мотоциклист, дернувшись всем телом, тяжело навалился на руль, после чего тот резко вильнул и врезался в борт нашего грузовика. Машина начальника СД, идущая следом, резко затормозила, чтобы избегнуть удара о мотоцикл, а уже спустя несколько секунд Мирошниченко, до этого изображавший шофера, оказался у дверцы водителя. Дернув ее, открыл, после чего нанес мощный удар шоферу по голове, а в следующее мгновение из совершенно неудобного положения сумел блокировать Краузе, попытавшегося выхватить пистолет. Тем временем, спрыгнув на землю, я ударом ножа добил раненого пулеметчика и сразу кинулся Мирошниченко на помощь. Из дома к машине уже подбегали наши ребята.

Трупы охранников и пленных были быстро закинуты в кузов, после чего мотоцикл, «хорьх» и грузовик, набирая скорость, помчались к окраине города. Вел мотоцикл Швецов, в то время как я сидел в коляске, изображая пулеметчика. Выехав на окружную дорогу, наша маленькая колонна свернула в сторону развалин, где мы перелили все горючее в бензобак грузовика и сразу уехали. Командир исходил из того, что первым делом фрицы будут искать личную машину Краузе с мотоциклом или без него, а уже потом грузовик.

Мне не было известно, что происходило в городе после нашего отъезда, но, к нашему большому счастью, немцы всполошились только спустя час после похищения начальника СД, что дало нам возможность избегнуть прямой погони. Оказывается, за день до своего похищения обычно пунктуальный Краузе предупредил своих подчиненных, что приедет на службу на час позже, так как вечером в ресторане будет праздновать свой день рождения, но когда прошел час и он не прибыл, его подчиненные всполошились. Спустя полчаса им стало известно о похищении начальника СД группой неизвестных лиц. Сразу были подняты по тревоге две роты солдат вместе с подразделениями СС и СД, которые приступили к поиску майора, а еще спустя час на окраине города была обнаружена легковая машина с трупами охранников и мотоцикл. Загадка дерзкого похищения разрешилась только спустя несколько часов, когда им стало известно о расстреле карателей во главе с их командиром Стефаном Гоноровским. Только сейчас немцам стало ясно, что это работа русской диверсионной группы.

Захват майора стал для нас двойной удачей. После допроса майора и его шофера мы не только получили довольно подробную информацию о работе немецких спецслужб в этом районе, но и неожиданно узнали о точном местонахождении абвершколы. Как оказалось, Краузе и заместитель начальника школы знали друг друга еще с времен обучения в гимназии.

У меня дома, в том времени, хранилась зарубежная коллекция из шести наград, снятых с трупов офицеров, начиная от майора и кончая генералом. Вот и сейчас мелькнула мысль о том, что неплохо бы начать здесь собирать подобную коллекцию, для начала взяв себе на память железный крест майора. Правда, обдумав ее как следует, решил пока обойтись без коллекции. Ведь если кто-то случайно увидит у меня железный крест, то потом может сочинить донос о том, что Звягинцев с почитанием относится к гитлеровским наградам и хранит их у себя дома. Но даже не в этом было дело. Так как им ни перед кем не похвастаешься. Своими орденами и медалями можно, а немецким крестом ни-ни — пропаганда фашизма.

Ночевали опять в кузове машины, под тентом, потом полдня ехали, а когда закончился бензин, мы спрятали машину в лесу. Дальше двигались пешком, избегая дорог и людей. Нас уже искали, и поэтому любая допущенная нами оплошность наводнит эти места гитлеровцами, которые сразу начнут на нас охоту. Уже где-то днем на вторые сутки мы наткнулись на комплекс зданий, окруженных высокой каменной стеной с колючей проволокой.

— Вот где, оказывается, фрицы устроили себе логово! В бывшей тюрьме! — удивленно воскликнул Камышев.

— Там им самое место, — буркнул его основательно замерзший заместитель.

Мы наблюдали за немецкой разведывательной школой сутки, чтобы до конца убедиться, что это действительно она, но никаких признаков работы, указывающих именно на такой род деятельности, так и не обнаружили. Конечно, хорошо бы взять языка, но пропажа сотрудника школы сразу привлечет внимание, и тогда нам снова придется вернуться к нежелательному варианту: охотники и волки.

На следующее утро мы увидели, как к воротам подъехала телега. Мы уже знали, что в трех километрах отсюда есть небольшое село. Первой на землю спрыгнула женщина, а уже за ней возница — мужчина. Оба нагрузились ведерками, крынками, узлами и двинулись к воротам, где их остановил часовой. Произошел короткий разговор, после которого явился начальник караула и проводил их на территорию бывшей тюрьмы. Спустя час с лишним мужчина и женщина вышли, что-то неся в руках, после чего сели в телегу и поехали обратно.

— Может, они, командир? — спросил Мирошниченко.

— Что они могут знать? И так видно, что привезли продукты на продажу, и потому, как легко прошли на территорию, понятно, что проделывают это часто. Меняют деревенские продукты на товары. Продолжаем наблюдать.

Чтобы проникнуть на территорию, не могло быть и речи. Часовые на вышках, колючая проволока по всему периметру забора и сторожевые псы. Когда подбирались ближе, мы изредка слышали их лай. Уйти без окончательного подтверждения мы не могли, поэтому все были раздражены из-за постоянного пребывания на морозе и неопределенности положения. Лично мне эта ночь, проведенная в лесу, показалась самой холодной за все время. Почему? Бог его знает.

Утром мы разделились. Нас с Пашей командир отправил в деревню. Вдруг что-то найдется там, что подтвердит факт нахождения на территории бывшей тюрьмы абверовской школы. Остальные разведчики продолжили наблюдение за двумя дорогами, ведущими к школе.

Вплотную подобравшись к окраине деревни, мы устроились рядом с дорогой, проходящей через деревню. Стояла глубокая тишина. Деревня словно вымерла, только над трубами шел дым. Даже собак не было слышно. Какое-то время, с завистью, я смотрел на дым из ближайшей трубы и думал о том, как это здорово — сидеть в теплой избе и есть горячие, густые щи с мягким ноздреватым хлебом. Только успел сглотнуть набежавшую слюну, как ухо уловило нарастающий со стороны дороги звук. Прислушался, посмотрел на Пашу. Тот слегка кивнул и шепнул:

— Немецкий грузовик.

Спустя какое-то время действительно показалась полуторка, но она, к нашему удивлению, вместо того чтобы проехать через деревню, остановилась на окраине, метрах в двадцати от нас. Из кабины и из кузова выскочили четыре солдата, которые быстрым шагом отправились к ближайшему дому, при этом оживленно, радостно и громко тараторя. Из их разговора нетрудно было понять, что их машина была отправлена в абвершколу с ближайшего аэродрома, и все благодаря тому, что у какого-то Вальтера сломался грузовик, поэтому их послали, чтобы забрать группу русских шпионов и привезти на аэродром. Благодаря этой удаче, они купят у бабки Насти хороший самогон и достойно отпразднуют день рождения их друга Ганса. Мы переглянулись с Пашей и радостно заулыбались. Задание, можно сказать, было выполнено.

Переходить линию фронта было еще то удовольствие, несмотря на то что нам была дана для сопровождения группа разведчиков. После того как немецкий передовой пост был вырезан, у нас было не больше часа, чтобы добраться до своих окопов. Сначала мы осторожно ползли, и только потом, когда немецкие окопы остались далеко за спиной, был сделан стремительный бросок через нейтральную полосу. По-видимому, в какой-то момент фрицы что-то услышали, потому что неожиданно вразнобой ударили немецкие пулеметы, и мы попадали, вжимаясь всем телом в снег. Несколько минут фашисты стреляли и пускали ракеты, заливавшие все окружающее пространство мертвенно-белым светом, а потом снова наступила долгожданная тишина. Какое-то время выжидали, пока не последовала тихая команда старшего группы разведчиков: «Вперед!»

На передовой нас уже ждали. Камышев сразу ушел в сопровождении майора, начальника особого отдела дивизии, на пункт связи для доклада в Москву, а нас повели в теплое помещение. В качестве сопровождающих (или конвоиров) нам дали двух автоматчиков во главе с сержантом, которые всю дорогу косили на нас настороженными взглядами. Подойдя к бараку, солдаты пропустили нас вперед и только потом зашли сами и сели у двери, не выпуская из рук оружие. После нескольких дней, проведенных на морозе, стоило нам попасть в теплое помещение, как мы, скинув шапки и стянув перчатки, сразу обступили две раскаленные докрасна печки-буржуйки, протягивая руки к огню. Не знаю, как остальные, а я сейчас просто физически впитывали тепло своим телом. Так мы наслаждались, пока не бухнула дверь и в помещение не вошли два солдата с контейнерами и посудой. Почти выхватив миску и ложку из рук солдата, я с жадностью набросился за горячую еду. Ели, просили добавки и снова ели. Когда солдаты, забрав грязную посуду, ушли, мы сытые, разомлевшие и сонные, держались из последних сил в ожидании командира. Снова бухнула задубевшая дверь, и на пороге появился наш командир с младшим лейтенантом, который пришел забрать солдат. Только они ушли, как капитан улыбнулся и обрадовал нас:

— Все хорошо, парни! Нашу работу приняли. Теперь домой!

Мы нацелились на долгий путь домой, как вдруг командир порадовал нас сообщением о том, что с аэродрома, расположенного рядом с дивизией, через сутки в Москву улетает транспортник, на который нас согласились взять.

Москва нас встретила заснеженными улицами. Правда, было видно, что перед этим хорошо поработали дворники, и тротуары были по большей части свободными от снега. Даже если не приглядыватся, было видно, как изменился облик города. На улицах появилось больше народа, причем было много людей в гражданской одежде. Из витрин магазинов убрали мешки с песком, и больше нигде не было видно крест-накрест заколоченных дверей. Вместе с ними исчезли противотанковые ежи с улиц, а зенитки и пулеметы — из скверов.

— Парни, смотрите! — неожиданно воскликнул Леня Мартынов и стал тыкать пальцем в стекло.

— Что?! Где?! — сразу раздалось несколько голосов, но первым то, что хотел нам показать Мартынов, увидел Паша Швецов.

— Ребята, у него на плечах погоны, — с каким-то тихим восхищением в голосе произнес он.

— Здорово! Смотрите, они как серебряные! — по-детски обрадовался Федя Зябликов. — Ребята, а когда мы такие получим?!

— Получим! — убежденно заявил Швецов. — Может, даже завтра.

— Ребята, смотрите, вон кафе работает!

— Точно! Работает!

— Эй, я мороженого хочу! — неожиданно заявил Паша под общий хохот.

— А я пива! — заявил Леша Смоленский под новый взрыв смеха парней.

Младший лейтенант госбезопасности, встретивший нас на аэродроме и теперь сидевший рядом с водителем специального автобуса, на котором мы ехали, негромко, но внушительно сказал:

— Это все благодаря победе под Сталинградом, товарищи. Теперь погоним немца так, что побежит он до самого Берлина без остановки. В газете «Правда» так и сказано, что битва под Сталинградом стала переломным моментом в войне.

После этого заявления парни бросили смотреть в окна и переключились на обсуждение Сталинградской битвы.

Командир, Смоленский и Мирошниченко вышли, не доезжая части, на трамвайной остановке. Смоленский был коренной москвич и торопился обрадовать свою мать. Командир и Мирошниченко снимали квартиры. Все остальные, хоть уставшие, но довольные, в предвкушении долгожданного отпуска, отправились прямо по прибытии в баню, после чего — на ужин. Только вернулись в казарму, как все сразу окружили дневального, который стал выдавать нам письма от родных и близких. Не успел последний из нас получить свои письма, как Коробкин, хитро улыбнувшись, потряс в воздухе газетой, привлекая наше внимание. Убедившись, что мы смотрим на него, он развернул газету и стал громко читать указ о переаттестации и введении новых званий. Не дослушав, парни тут же забрали у него газету и, столпившись, стали сами читать. Когда каждый лично убедился, что он теперь старший лейтенант, их восторгу не было предела. Было в них столько детской радости, что на ум невольно пришло ироническое выражение из двадцать первого века: «Детский сад. Штаны на лямках».

Вместе с ними я тоже изображал радость, получив новое звание, только младшего лейтенанта, но при этом невольно закралась мысль: «Интересно, как бы они отреагировали на то, что у меня когда-то было звание капитана. Правда, на черном континенте, но это не суть важно».

Был у меня в военной биографии такой факт. Президент одной африканской страны присвоил нам, группе военных инструкторов, звания капитанов гвардии, но этим фактом я никогда не козырял, потому что во время мятежа одной из частей нам пришлось участвовать в расстреле пленных солдат и офицеров, сдавая тем самым экзамен на верность правящему режиму. К тому же другого варианта у нас не было. Или они, или мы. Впрочем, мы были не одни. С нами в одном ряду стояли и стреляли генералы и полковники правительственной армии.

Спать легли поздно, так как мечты о красивых серебряных погонах, с тремя звездочками еще долго перебивали сон возбужденных парней. Утром явился Леша Смоленский, но только стоило ему узнать о новом звании, как он радостно заорал во весь голос:

— Чего сидим?! Кого ждем?! Поехали!!

Под его оглушительные вопли мы оделись и помчались на вещевой склад, готовые с боем, если не дадут так, получить новое обмундирование. Начальник вещевого склада, лейтенант, уже щеголял в новой форме. Парни, ворвавшись к нему в кабинет, несколько секунд завистливо разглядывали его новую форму, с иголочки, и только затем изложили свою просьбу. Начальник, похоже, был доволен произведенным на них видом, поэтому сразу нашел вещевые аттестаты, которые на нас были уже выписаны, а затем собственноручно написал на каждом из них: «Выдать немедленно», а затем поставил свой закрученный автограф.

Старшина, заведующий складом, когда до меня дошла очередь, быстро обежал меня взглядом, потом, ни слова не говоря, прошел к полкам, где были разложены гимнастерки и брюки. Отобрал несколько комплектов формы и положил передо мной. Потом принес шапку и шинель.

— Примерьте, — посмотрел на мои ноги, спросил: — Сорок второй?

— Да.

После ответа развернулся и ушел в глубину помещения. Вернулся с ремнем, портупеей и сапогами.

— Примеряйте.

Потом отошел к столу, где стал сравнивать мой аттестат с накладной, лежащей на столе, при этом что-то невнятно бормотал. После чего открыл один из ящиков стола, пару минут шуршал бумагой, после чего вернулся и протянул мне бумажный пакет вместе с маленьким кулечком. Я не стал их открывать, так как уже знал, что в пакете лежало несколько пар погон, а в кулечке — звездочки.

Придя в казарму, все дружно занялись пришиванием погон, подшивкой воротничков и чисткой сапог. Еще полчаса примеряли форму, убирали складки и, выпячивая грудь, гордо смотрелись в зеркальце Лени Мартынова. Я тоже надел форму, нацепил медали и посмотрел на себя в зеркальце.

«Мне еще нашивку за ранение, и я буду выглядеть стопроцентным героем-фронтовиком».

Отдав зеркальце хозяину, я только сейчас заметил, с какой завистью на мои медали смотрели Федя Зябликов и Ваня Дубинин.

Забрав в канцелярии приготовленные на нас отпускные документы, продовольственные аттестаты и деньги, шумной толпой, мы двинулись к КПП. Нас ждали удовольствия большого города.

О «родителях» я не волновался, прочитав вчера полученное от матери письмо, хотя отправила она его еще три месяца тому назад. В нем она писала, что сейчас находится на Урале, в большом промышленном городе, работает учительницей, а где отец, я знал еще раньше. Получив звание старшего политрука, он теперь работал в отделе пропаганды одной из армий Белорусского фронта.

Первым делом я отправился на свою квартиру. Ящики и картины после отъезда Натальи Витальевны вернулись обратно в квартиру и теперь лежали в той самой комнате, откуда я их забрал, с той разницей, что теперь она закрывалась на крепкий и хитрый замок. Входную дверь тоже укрепил, обив ее металлом изнутри, а заодно поставил еще один дополнительный замок. Управдому в свое время я показал оформленные и заверенные нотариусом бумаги, а позже, когда у меня появилось удостоверение сотрудника госбезопасности, пришел к нему еще раз. Мужик в возрасте, с густыми седыми усами, до этого вальяжно сидел на стуле, но стоило ему увидеть мой документ, он вскочил и вытянулся по стойке смирно.

— Все будет в порядке, товарищ сотрудник государственной безопасности. Никакого ущерба вашей квартире не допустим! Сам! Лично! Прослежу!

Соседи у меня, насколько я знал, по большей части были старики, родители людей, которые занимали определенное положение в вертикали власти. Они не лезли в мои дела, видно, вполне удовлетворенные тем, что хозяином квартиры стал сотрудник государственной безопасности. К тому же видели они меня довольно редко, поэтому все наши случайные встречи ограничивались кивками и словами приветствий. Убедившись, что в квартире все в порядке, принял ванну, переоделся и отправился к тезке.

Звонить в дверь пришлось долго, и я уже собрался уходить, как за дверью раздался недовольный голос:

— Ну, кого там принесло?!

— Открывай! — крикнул я, а сам подумал, что, наверное, обломал парню секс, но все оказалось более прозаично, так как он просто спал.

— Здорово, тезка!

— Это ты?! Откуда? О! Погоны! Так ты уже младший лейтенант! Звягинцев, стоит тебе на какое-то время исчезнуть, как ты постоянно что-то новое… Даже не знаю, как сказать! Тогда медаль, сегодня товарищ офицер, а через пару лет парад на Красной площади принимать будешь! Будешь, тезка?

Костик смеялся, вот только не было в его глазах прежней искренней радости. Что-то гасило ее в нем. Вот только что?

— Не волнуйся, я тебя приглашу, когда маршальские звезды обмывать будем. И папаху дам поносить. Ты один?

— Папаша через две недели приезжает. Да ты проходи! Раздевайся!

Я снял шинель. Костя снова изумленно распахнул глаза.

— У тебя вторая медаль «За отвагу»? Или у меня в глазах двоится?

— Вообще-то я герой всем героям, правда, очень скромный. На этом все про меня. Как ты?

— Нормально. Да ты проходи!

Вошел в столовую. Все как прежде, но не совсем. Меня насторожила стоявшая у дивана пустая водочная бутылка. Костик вообще не пил водки. Я сел за стол и смотрел, как тот суетится. Открыл шкаф, достал оттуда бутылку вина, поставил на стол, потом снова пошел к шкафу, но теперь уже за фужерами. Поставил на стол и собрался идти на кухню за закусками, как я его остановил:

— Садись, тезка. Давай сначала выпьем за встречу!

Бутылка была початая. Костя, наливая вино, опять изменил своим привычкам не наливать полностью, сразу налив до краев.

— За встречу!

Чокнувшись, мы выпили.

— Ты чего днем спишь? — сразу поинтересовался я.

Это был элементарный вопрос, но Костик как-то сразу сник. Нет, на лице радость от встречи с другом, а вот глаза…

— Так я с ночи пришел.

Теперь пришла моя очередь удивляться.

— Ты работаешь?

— Я и забыл! Ведь я устроился на работу в конце января, и тебя уже тогда не было! А! Все это ерунда! Так где ты был, Костя? Откуда погоны и вторая медаль? Не томи, рассказывай!

— Ты мне так и не сказал, где работаешь? — снова спросил я, игнорируя его слова.

— М-м-м… На складе. Охранником-стрелком.

— С какого перепугу ты там оказался?

История оказалось простой. Месяц тому назад Костик наткнулся в коридоре на секретаря институтской организации, и тот прямо в лоб его спросил: «Почему ты, советский комсомолец, в такие трудные дни для Родины не на фронте?»

Тот растерялся и, не придумав ничего другого, заявил, что через несколько дней выходит на работу, где ему дадут бронь, после чего кинулся на почту и отбил отцу срочную телеграмму. Дескать, спасай! Вернулся домой, а спустя пару часов ему в дверь стучит участковый. Сразу вопрос: молодой, здоровый, почему не на фронте? Снова соврал, сказал, что устраивается на оборонное предприятие.

— А тот мне в ответ: если через три дня не представишь мне соответствующие документы, то я самолично отправлю тебя на фронт. При этом он добавил: «Ты у меня впереди паровоза побежишь и лбом светофоры открывать будешь».

— Так и сказал? Круто! Надо запомнить!

— Тебе смешно, а мне каково тогда было? В отличие от некоторых товарищей, я честно признаюсь…

— Я не трус, но я боюсь. Ладно, рассказывай дальше.

— Отец прислал телеграмму. Там был номер телефона и фамилия. Позвонил я этому человеку, представился, потом подъехал, и меня сразу взяли стрелком в вооруженную охрану.

— И тебе, крепкому парню, не стыдно? Там ведь одни столетние деды и инвалиды!

Костик криво усмехнулся.

— Если бы так было, я бы просто прыгал от радости.

— А ты не прыгаешь? Почему?

Костик налил остатки вина в фужер и залпом выпил. Потом встал, подошел к шкафу, достал еще одну бутылку. Это был коньяк. Ни слова не говоря, открыл его, плеснул себе треть фужера и уже собирался выпить, как я резко сказал:

— Хватит пить! Рассказывай!

Тот какое-то время смотрел на меня, держа фужер на весу, потом поставил на стол и насмешливо сказал:

— Ты что, решил на мне командный голос отрабатывать?!

— Рассказывай, что случилось. Коротко и четко.

Устроил его отец действительно на теплое место. Стрелком на склад, который обслуживал военные госпитали и санитарные поезда, причем большая часть медикаментов была представлена американскими и английскими лекарствами, медицинским оборудованием и инструментами, поставляемыми нашими союзниками по ленд-лизу. Вот только оказалось, что на складе пригрелась шайка. Наладив отношения с заместителями главврачей по хозяйственной части, воры передавали им только девяносто процентов медикаментов, а остальное уходило на черный рынок, после чего полученные деньги, продукты и драгоценности делились между всеми. Костик знал только тех, с кем непосредственно работал в охране. Начальника караула и одного из охранников. Именно с ними он два раза ночью грузил украденные медикаменты на машину.

— Сколько ты там работаешь?

— Месяц. Или около того.

— С чего ты решил, что они воры?

— Погоди. Лучше я расскажу с самого начала. Спустя неделю после того как я пришел на работу, меня наш начальник караула Вельяминов пригласил на день рождения. Там была очень красивая…

— А через два дня, лежа с тобой в кровати, она стеснительно призналась, что ее мать смертельно больна и ей нужно лекарство или деньги, чтобы его купить. Ты поделился своим горем с товарищами по работе. Те долго вздыхали, а потом сказали, что надо помочь, и дали тебе это самое дефицитное лекарство. Ты говорил им, что заплатишь по частям, что будешь работать в три смены и тому подобное, а они в ответ говорили, что друзья должны выручать друг друга. Потом они тебя попросили о дружеской услуге. И тогда ты понял, что влип. Все правильно?

Тезка тяжело вздохнул и с убитым видом кивнул головой.

— Ты почему-то всегда все знаешь, Костя. Да. Почти все так и было, как ты сказал. Только это не мать, а ее младшая сестра. Но Катя действительно меня к ней водила, и девочка выглядела очень больной. Хотя… теперь, после твоих слов… Даже не знаю. Запутался совсем.

— Сколько тебе лет?

Услышав мой вопрос, он криво усмехнулся.

— Через три недели двадцать будет. Ты, наверное, хочешь этим сказать, что когда я выйду через десять лет из тюрьмы, то у меня впереди будет еще долгая жизнь?

— Нет. Другое. Тебе двадцать лет, а развели тебя как десятилетнего ребенка. Делай выводы, парень.

Он посмотрел на меня тоскливыми глазами, неожиданно встал, прошел в кабинет отца, а спустя минуту вышел оттуда с листом бумаги, который положил передо мной. Я пробежал текст глазами. Это было его заявление на имя военкома с просьбой отправить на фронт. Посмотрел на Костика.

— Это все?

— Ты считаешь, что я должен пойти в милицию?!

— Как каждый советский человек и комсомолец ты должен…

— Костя, брось! Я не знаю, как жить дальше, а ты тут еще издеваешься! — он бросил на меня сердитый взгляд, потом посмотрел на фужер с коньяком, минуту сидел, молчал, думая о чем-то, потом тихо сказал: — Я собирался написать письмо в милицию… но хотел его подкинуть дежурному, когда все решится с моей отправкой на фронт.

— Ты полный идиот, тезка.

Не знаю, что он захотел от меня услышать, но этих слов явно не ожидал и ошарашенно уставился на меня.

— Вижу, ты не понимаешь меня.

— Нет, — продолжал он растерянно смотреть на меня.

— Ваш склад, работая на военные госпитали, думаю, каким-то боком прилеплен к Министерству обороны, а сейчас идет война. Работают законы военного времени, а это значит, что за особо крупные хищения, да еще в составе банды, получить вышку или двадцатку лагерей можно без особых проблем. Понимаешь, к чему я клоню?

Побледневший Костик рывком схватил фужер с коньяком и опрокинул его в рот. Выпил как воду, даже не поморщился. Какое-то время переваривал мои слова, потом криво улыбнулся:

— Умеешь ты успокаивать людей, Звягинцев. Видишь, мне уже не страшно, так что говори дальше. Я тебя слушаю.

Несмотря на сжимавший его сердце страх, он держал себя в руках. Какое-то время я смотрел на красивого парня, любителя девушек и модных песен, и подумал, что в нем есть что-то от настоящего мужика. В разведку бы я с ним не пошел, но не всю жизнь мне воевать, надо когда-то и отдыхать культурно, и вот тогда придет время таких людей, как Костик.

— После того как тебе подпишут в отделе кадров заявление на увольнение, твоя жизнь копейки не будет стоить. Твои подельники просто зарежут тебя в каком-нибудь темном углу в тот же вечер.

— Ты думаешь? — спросил он дрогнувшим голосом, но по его виду можно было понять, что если подобные мысли его и посещали, то только вскользь. Сейчас он напоминал человека, который спокойно шел и вдруг в какой-то момент времени неожиданно осознал, что стоит на краю пропасти.

— Им тебя отпустить, значит, самим добровольно встать к стенке.

— Тогда я пойду в милицию! Прямо сейчас!

— Никогда не торопись, парень, когда у тебя есть время подумать. Для начала ты мне вот что скажи…

Двоих мужчин, которые вышли из проходной вслед за Костиком, а затем последовали за ним в отдалении, он мне показал днем раньше. Это были начальник караула и охранник, с которыми Костя работал. Вчера какое-то время я наблюдал за ними и пришел к выводу, что оба сидели за колючкой, но так как наколок у них на пальцах не было, можно было предположить, что отбывали они свой срок не по уголовным, а хозяйственным статьям. То, что они будут действовать нагло, грубо и не откладывая, предсказать было нетрудно, слишком неожиданной оказалась для них подача заявления на увольнение Кости Сафронова. Наглые и уверенные в себе, они до последнего считали, что этот молодой дурак плотно сидит у них на крючке, а тут на тебе… Такой неожиданный фортель выкинул!

Сколько-то времени они шли, выдерживая расстояние, но в какой-то момент начали быстро нагонять Костика, а потом окликнули. Тот оглянулся и остановился, даже мне было видно, как на его лицо словно набежала тень. Короткий разговор, что произошел между ними, мне был не слышен, но в самом его конце мой тезка не удержался и бросил быстрый взгляд вокруг себя, хотя я его предупреждал, чтобы тот не искал меня глазами, но воры, к счастью, не обратили на это внимания, посчитав за простое беспокойство. Не найдя меня, Костик помрачнел и нехотя пошел вместе с ними. Так они шли несколько минут, о чем-то негромко говоря, а потом охранник махнул рукой в сторону арки. Дескать, так быстрее! Костик дернул головой, по-видимому, хотел оглянуться, но в последний момент сумел сдержаться и пошел с ними. Не успели они скрыться в темноте арки, как я пересек дорогу и быстрым шагом вошел под свод, вслед за ними.

— Ты, падла, ментовке решил нас заложить?! — это первое, что я услышал, успев сделать несколько шагов. В темноте зимнего вечера я с трудом смог разглядеть смазанные, но в то же время резкие движения нескольких темных фигур, стоящих у стены. Сделав еще пару шагов, я вдруг понял, что бандитов не двое, а трое. Интуиция противно взвыла, и я кинулся вперед. Мне сразу навстречу выдвинулась темная фигура.

— Тебе что, фраер, жить надоело?! Канай отсюда!

Двойной удар заставил начальника караула захрипеть и согнуться. В следующее мгновение резко выброшенное колено разбило ему лицо и швырнуло спиной на снег. Костик, прижатый к стене, сообразил, что пришла долгожданная помощь, и начал отбиваться.

— Режь его, Кот! — вдруг со злым отчаянием заорал один из напавших.

— А-а-а!

Крик Сафронова, наполненный болью, заставил меня рвануться вперед. Один из бандитов, кинулся мне наперерез, чтобы спустя секунду от резкого и сильного удара кулаком снизу в подбородок, взмахнув руками, рухнуть на спину.

— Не подходи, падла! Завалю! — испуганно заорал третий бандит, видя, как я легко расправился с его подельниками.

В его вскинутой вверх руке тускло блеснула сталь.

— Уверен, козел? — внешне спокойно спросил я, после чего резко выбросил левый кулак навстречу вооруженной руке противника. С глухим звуком на натоптанный снег упал нож, а в следующее мгновение начавший рваться из горла бандита крик остановился от рубящего удара ребром ладони по шее. У бандита подкосились ноги, после чего он почти беззвучно опустился на землю. В следующее мгновение уже я кричал:

— На помощь!! Человека убили!!

В ответ сразу послышались крики, затем раздалась трель милицейского свистка, а еще спустя несколько минут в арку вбежало сразу несколько человек. Потом появилась милиция. На мое счастье, одна из женщин, прибежавшая на мои крики, оказалась врачом. Вскоре приехала машина «скорой помощи», которая увезла Костика. Не успела машина уехать, как у арки затормозил милицейский автобус с оперативной группой. Милиционеры, быстро разобравшись в ситуации, принялись сразу, по горячим следам, работать с бандитами. Следователь сразу подошел ко мне, так как я оказался единственным свидетелем совершенного преступления.

— Попрошу ваши документы, товарищ.

Я достал и предъявил свое удостоверение сотрудника государственной безопасности.

— Спасибо, товарищ младший лейтенант. Теперь расскажите, что вы видели.

Кратко и четко я описал нападение на гражданина с целью убийства, потом добавил, что человек, на которого они напали, похоже, шел в милицию. Наверное, с заявлением.

— По крайней мере, это можно было понять из их криков, — предположил я.

Неожиданно один из бандитов, по кличке Кот, пришел в себя. Какое-то время смотрел на меня, потом вдруг оттолкнул оперативника и кинулся ко мне с дикими криками:

— Падла!! Сука!! Глотку порву!! На лоскуты порежу!!

Не успел он сделать и двух шагов, как оперативники сбили его с ног, дав для острастки пару раз по ребрам, и уже потом снова поставили на ноги. Следователь подошел к нему, с минуту смотрел ему в лицо, потом негромко сказал:

— А я тебя знаю, Котов. Сволочь ты знатная. Проходил по статьям грабеж и вооруженное нападение. Даже сейчас при всей совокупности ты мог получить, если, конечно, парень выживет, свои десять лет и отправиться валить лес, вот только в военное время у тебя есть шанс встать к стенке.

— Меня не запугаешь, сука ментовская!

— И не буду. Тобой, Котов, было совершено вооруженное нападение на сотрудника государственной безопасности.

Стоило бандиту понять, под какую статью попал, как он стал рваться из рук милиционеров:

— Падлы!! Суки!! Волки позорные!!

Следователь только укоризненно покачал головой, но ничего не сказал. Я нетерпеливо посмотрел на следователя, тот уловил мой взгляд, но не понял его сути.

— Не обращайте внимания! Все эти уголовники одинаковы! Грозят, потом на жалость бьют, а в конце истерики закатывают!

— Когда я могу идти?

— Сейчас закончу заполнять бланк, и вы распишетесь, а пока возьмите это, — он подал мне квадратик бумаги. — Здесь мой рабочий адрес и телефон. У меня к вам просьба — в течение двух ближайших дней связаться со мной. Вы единственный свидетель…

— Понял. Обязательно свяжусь.

Утром следующего дня я был в больнице. Будь я обычным гражданином, меня бы, наверное, долго расспрашивали, кто такой и зачем пришел, но предъявленное мною удостоверение мгновенно привело меня к кабинету врача, который подробно рассказал о самочувствии Костика.

— У него проникающее ранение кишечной полости. Еще вчера вечером ему была сделана операция, которая прошла весьма успешно.

Потом он рассказал о приезде милиции и о том, что ее сотрудники осматривали вещи раненого. Теперь я знал все, что мне нужно было знать. Поблагодарив врача, я ушел. Во-первых, меня ждала новая работа из разряда «экспроприация экспроприаторов», а во-вторых, афишировать наше знакомство не входило в мои планы. Операция, которую я спланировал, прошла успешно, за исключением ранения Сафронова. В кармане Костика лежало заявление, которое честный советский комсомолец написал и нес в милицию, стоило ему узнать о хищениях на складе медикаментов. Даже если его бывшие коллеги по работе будут на него давать показания, то суд их вряд ли будет рассматривать, так как в их основе лежит погрузка ночью машин, но при этом, кроме самих преступников, других свидетелей нет. Значит, выглядеть это будет просто как оговор, месть преступных элементов честному человеку.

Костик вышел из больницы спустя три недели. Мне удалось вырваться к нему домой буквально на пару часов, так как через сутки должна была состояться заброска в тыл. Вид у хозяина квартиры был бледный, к тому же он постоянно держался за бок.

— О, Костя! Привет! — и он расплылся в улыбке при виде меня. — Я все думаю: когда его лучший друг навестит несчастного больного?

— Здорово, уголовник! Ты чего без конвоя?

— Очень смешно. Не стой в дверях! Проходи!

— Пойдем пива попьем, — предложил я.

— Ага, вот прямо так с тобой и пошел, — скривился тот. — Мне доктор два дня тому назад сказал, чтобы ближайшие три месяца крепче куриного бульона я ничего не употреблял. Да не стой, проходи уже!

Я переступил порог, потом закрыл за собой дверь.

— Извини, времени совершенно нет, так что рассказывай здесь.

— Знаешь, про меня в газете написали! — не удержался и сразу похвастался тезка. — Еще меня обещали грамотой наградить.

— С чего бы это? — я удивленно покосился на него.

— Корреспондент из газеты ко мне в палату приходила, сказала, что они сейчас собирают материалы на ряд очерков о подвигах комсомольцев Москвы, причем не только совершенные на войне, но и в гражданской жизни, а неделю назад эту статью напечатали.

— Значит, ты у нас, выходит… уголовник-герой. Так, что ли?

— Он еще и издевается, — и Костик с притворным огорчением покачал головой. — Что ж, смейся дальше. Спустя пару дней после выхода статьи ко мне пришли из райкома комсомола навестить. Ну, и сказали, чтобы пришел к ним, когда встану на ноги. Они мне там собираются торжественно вручить грамоту.

— Ладно. Как дальше жить думаешь?

— Пока не знаю. Время есть — подумаю. Ты же мне так в свое время сказал.

— Думай. Теперь вот еще что. Все равно будешь болтаться без дела, поэтому держи карточки и деньги. Бери самое вкусное, а то вдруг у меня появится возможность заскочить, а у тебя ни красной икры, ни сухой колбаски для гостя нет. Чем закусывать будем?

Он взял карточки и пачку денег.

— Ух ты! Толстая! — Поднял на меня глаза. — А сам чего?

— Времени нет. Совсем нет.

— Ты мне так и не сказал, Костя, чем занимаешься? Появляешься. Потом исчезаешь…

— Я работаю в управлении тылового обеспечения, поэтому постоянно в командировки езжу. Ревизии и все такое прочее.

Тезка внимательно посмотрел мне в глаза и хитро усмехнулся.

— Конечно-конечно. Я так и вижу тебя за столом, заваленным папками с бумагами. Кругом одни только справки, доверенности и накладные. Мне вот только одно интересно: ты на этих своих бумагах удары и приемы отрабатываешь?

— Не веришь? — Я достал из внутреннего кармана аккуратно сложенную бумагу и протянул ему. — Тогда посмотри на мое командировочное удостоверение.

Развернув лист, он быстро пробежал по отпечатанным на машинке строчкам, посмотрел на фиолетовые печати и растерянно уставился на меня:

— Так ты что? Не соврал?

Я забрал у него бумагу, положил в карман, потом нахмурил лицо и обиженным тоном заявил:

— Как я, простой советский гражданин, могу соврать другому советскому гражданину?! Да ни в жисть! Мамой клянусь! Зуб даю, что все правда!

— Верю. Вот теперь верю! — И Костик рассмеялся.

— Вот и отлично! Теперь мне пора.

— Погоди! Спасибо тебе большое, дружище! Ты не представляешь, что для меня сделал! Ты меня спас…

— Брось. Пока!

Бывший заместитель директора базы сидел на табурете и погасшим взглядом смотрел на следователя, который сейчас перебирал бумаги его дела. Нашел нужный лист, пробежал по нему глазами, а потом посмотрел на арестованного.

— Значит, вы, гражданин Голованов, утверждаете, что, подойдя к машине с чемоданом в руке, получили удар по голове и больше ничего не помните. Так?

— Да, гражданин следователь. Зачем вы опять меня об этом спрашиваете? Я уже три раза рассказывал вашим сотрудникам об этом нападении.

Следователь насмешливо посмотрел на арестованного. Он видел, да что там, почти знал, что проходящий по делу о крупных хищениях лекарств на складе № 17/1 Голованов Ипполит Захарьевич нагло врет. Вот только с какой целью? Когда дежурная группа прибыла по вызову на место происшествия, то увидела картину полного разгрома в комнатах и пьяного хозяина дачи. Увидев милиционеров, он стал кричать, что его ограбили. Оперативники и эксперты, внимательно осмотрев дом, решили, что все выглядит настолько неестественно, что слова хозяина о ворах, устроивших разгром, сочли, мягко говоря, сомнительными. С другой стороны, врач, прибывший на место происшествия, заверил сотрудников милиции в том, что гражданин Голованов был действительно оглушен и какое-то время находился без сознания. Но был еще один факт, свидетельствующий не в пользу хозяина дома. Когда прибывшие сотрудники милиции начали его опрашивать об обстоятельствах нападения, он заявил, что нес к машине чемодан и саквояж. Тогда его слова слышали несколько человек, но уже при составлении протокола он изменил показания. В них остался только один чемодан.

— Что за вещи были в чемодане, гражданин Голованов?

— Я уже говорил. Старое пальто. Ватник. Сапоги. Валенки с калошами. Все ненужное. Хотел продать. Сложил все это в чемодан, подошел к машине и только поставил чемодан на заднее сиденье, как в голове, словно бомба взорвалась. Очнулся уже дома, на полу. Все перевернуто и разбросано. Видно, воры ценные вещи искали.

— Когда к вам на дачу приехала милиция, вы заявили, что кроме чемодана у вас был похищен саквояж.

— Нет. Нет! Я тогда напутал, гражданин следователь. Кроме чемодана с вещами, у меня в руках ничего не было! Мне тогда плохо было. От удара голова кружилась, вот я и обмолвился.

— Пусть так. Это ограбление выделено в отдельное дело, если, конечно, впоследствии не удастся связать его с вашей преступной деятельностью на складе. На этом все. — Следователь снова покопался в папке с бумагами и вытащил несколько листочков с машинописным текстом, которые он придвинул бывшему заместителю директора базы. — Теперь смотрите!

— Что это?

— Это акт ревизионной комиссии, проведенной после проведения проверки на складе. Смотрите на эти итоговые цифры. Там проставлена сумма. Видите?

— Да. Вижу, — голос был тихий и дрожащий.

— Вы понимаете, что это для вас значит?

— Не… совсем, гражданин следователь. Подождите! Вы же не хотите сказать, что за это полагается… расстрел?

— Я не суд, гражданин Голованов, а следователь. Мне нужны ваши чистосердечные показания, на основе которых суд уже вынесет вам приговор.