Исиза Тан Бул

Виктор Иванович Миронов, 2018

Исиза Тан Бул – Исида Бул = Исиза – дочь. Тан – Тейя. Бул – белый (свет). История и причины строительства "Истанбул" на Босфоре. Возникновение столпов Мелькарта. В период фальсификации истории переехали на Гибралтар и были названы Геракловы столпы. Художник Ева Никольская и авторские картинки.

Глава — 5

Учение — источник, удаляющий от смерти. Разум — это приятность. Путь беззаконных жесток. Благоразумный действует со знанием, а у глупого на показе глупость. Притчи Тин_ниТ.

Когда Тейя — пробудившись ото сна — открыла око, взгляд её упал на сводчатый потолок, выложенный из камней, а затем обежал стены. Возвращающееся сознание ещё боролось с остатками ночных грёз. Сон это или явь. Что с ней творилось? В эту минуту страстные сцены вновь представились ей. Она вспомнила Амономаха, когда тот касался её; вспомнила служанку, когда та помогала ему; вспомнила Богомола, когда он творил свой магический обряд. Припомнилось ей и то, как в минуту вожделения лобное место её оросилось чудесной влагой, как ощутила слабую боль и чувствовала, что жива, что наполняется она здоровьем и силой.

Женщина окинула палату взглядом. Окошки были узки, как в крепостной стене и освещения от них не было. Но яркий дневной свет просачивался всё-таки сквозь щели ставень, но сумрак вбирал его в себя, отчего внутри царил мягкий радужный полумрак.

— Святая Мать! Сделай так, чтобы первое лицо, какое войдёт в спальный покой, будет лицо заступника и супруга.

Сквозь лёгкую завесу тишины её слуха достиг чей-то голос. Тейя приподнялась на ложе, её груди вздулись и налегли на живот. Она прислушалась, глаз расширился, наконец, радостно вскрикнув, она упала на подушки с золотой бахромой и бархатом.

Тейя узнала голос Амономаха.

Не прошло и минуты, как створки дверей раскрылись, и он появился на пороге. Она закрыла глаза руками, а дрожавшие её губы повторяли, как в лихорадке:

— О, Аштарт! О, Аштарт!

Зрелищем, взволновавшее её взор, являлось прямо-таки сияние лица. Глаза его, будто алмазные, мерцали точно звёзды. Платье на нём было из шёлка, пурпурный цвет подчёркивал необыкновенную красоту поклонника солнца. Рождённый женщиной из свиты Аштарет: статный, чернобровый, горделивый, самый пригожий изо всех мужчин, смотрел он на Тейю с покорностью. Видя, что волнение не покидает её лица заговорил голосом низким и счастливым:

— Привет тебе Исида!

— Я тебя люблю ужасно.

— Я фаворит твой! Мне бы сидеть у порога да в очи твои глядеть. И я любви желаю! Не чужой я тебе — друг верный.

К щекам женщины прихлынула кровь, очи полыхнули огнём. С минуту продолжалось молчанье.

— Будь покоен, ты во мне, как Солнце в храме.

Тейя подняла к небу очи благодаря, что есть на свете человек, который чествует и возвышает её. Но не произнесла она его имя, дабы не навредить этому имени, не дразнить в ком-либо свирепого зверя — зависть. Голова её упала на подушки: всё шире развёрзалась перед нею пропасть историй — без дна и без желания на избавление. Нежное её лицо выражало волю, гордость и силу. Голубка более походила на орлицу.

— Так ты будешь ко мне добра?

Белые зубы женщины сверкнули в улыбке.

— Отчего же мне не быть доброй, — сказала она.

Тейя ещё не называла его сновидцем, это пришло позднее. Сон о воинских сборах, которым он утешал её, являлся недостаточным, чтобы обратить внимание на его притязание сновидца, а об остальных снах, будто бы его посещавших, он не упоминал. Последний разительный сон был значителен по своему замаху замысла. И Амономах выкладывал его. В этот час откровенности женщине случилось выслушать сон, умалчивать о котором он не собирался. Тейя, будучи любопытной женщиной, выслушивала его с живейшим интересом и даже порой чего-то выпытывала. Увлечённая тайной мирта и им прежде взволнованная, она не могла — слушая фаворита — избавиться от боязливости, которую приписывала своей женственности и поэтому старалась её преодолеть. Ведь чувство это имело объективное основание. Она, встревоженная вопиющим «сном» для народа, слушала его. Она признавала необходимость такого сна и как первая слушательница была сном покорена.

Сон — предмет отвлечённой идеи, Амономах рассказывал с закрытыми глазами, негромким, порывисто повышающимся голосом, явно волнуясь и просил Тейю слушать его как можно спокойнее.

— Прошу тебя, не прерывай меня никакими вопросами, не тревожься от сна и не плачь! — говорил он.

— Как можно, Амономах! — отвечала Тейя. — Я знаю, какой мне быть. Я буду спокойна, а как только мне станет не по себе, я вспомню, что это лишь сон и то меня охладит.

— Мне снилось, — начал свой рассказ Амономах, — будто я был на вершине башни, один над народом, что бродил вокруг выси, на которой я стоял. Стопы мои опирались о вечный камень и мысли мои были так же ленивы, как моё тело. Вдруг на меня и на башню упала тень, так будто туча скрыла солнце, а воздух наполнился могучим грозовым трепетом. Когда я взглянул вверх, оказалось, что надо мной кружит огромный орёл, от него-то и падала тень. Меня обдало ветром, птица обхватила меня лапами и, гребя крылами, понесла вверх от земли.

— Это чудо! — воскликнула Тейя. — Но я тревожусь, ведь тебе следовало призвать о помощи.

— Нет! И нет! — ответил Амономах. — И по понятным причинам, ведь вокруг башни не было никого, кто мог бы меня услышать и, ведь у меня захватило дыхание, от того я и не мог закричать.

— Конечно Амономах, ты не мог проявить слабость.

— Мало того, на душе у меня было радостно, мне подумалось, что я давно этого ждал. Обхватив меня когтями перед собой так, что его клюв был над моей головой, а ноги свисали вниз, он склонил свою голову и оценил меня своим широким глазом. Потом он раскрыл железный клюв и сказал: «Не слишком ли крепко сжал я тебя неодолимыми своими когтями? Знай и не тревожься, я слежу за железными когтями, и они не причинят вреда твоей плоти! Горе мне, если я причиню тебе порчу!» Я спросил: «Кто ты?». Орёл ответил: «Я — птица, образ крылатого Солнца. Ты — дитя моего огня, будешь переселён, так решено Эшмуном». — «Но почему?» — спросил я. ««Не спрашивай», — сказал ширококрылый орёл, — вопросов никто не задаёт во вселенной. Такова воля Дуумвира, вопросы за чертогом задают лишь суду Маат — Двух Истин: не мудрствуй, лучше не касайся словом о непостижимости!» После такого предупрежденья сердце моё было полно радости.

— Было ли тебе грустно улетать от земли на орлиных крыльях, и что значит этот сон.

— Я был отнят от Матери Земли и не мог ничего изменить, но мне казалось, что я ожидал этого многие лета. И это ожидание было велико и великим было то, что происходило со мной.

— Я удивляюсь такому чуду! — сказала Тейя.

— Прими во внимание, что после короткого полёта орёл сказал мне: «Погляди вниз, сын мой, на сушу и на море, какими они стали!» И суша была запружена воинственным народом, а море боевыми длинными лонгами. Скоро в облако погрузился со мною орёл и крылья его намокли, но в серо-белой пелене виднелись золотые проблески. На влажных тучных островах стояли в серебренных доспехах сыны неба и воины небесной рати. Они глядели на меня из-под руки Эшмуна, а звери, лежавшие на подушках, поднимали носы и обнюхивали ими ветер моего полёта. Но когда я пролетал мимо их, они опускали носы и опускали глаза. И вот я спросил птицу: «Куда же и на какую высоту ты несёшь меня?» И орёл ответил: «На высоту самую высшую, дитя моё, ибо мне велено доставить тебя к сокровищнице жизни, мира и благословенья, в самый адетон Великого Дворца Эшмуна. На вершине престол величия, который ты будешь каждодневно обслуживать. Ты будешь стоять перед Дуумвиром и отпирать и запирать покои мира, и выполнять всё, что тебе велит престол Абсолютной Сущности! Ты будешь привратником для народа и ключником у народа!» Я сказал орлу: «Если я избран и выделен среди смертных, то так и быть. Это для меня не совсем неожиданно».

Тут я увидел страшную, из вечного камня, крепостную стену, зубцы которой были усыпаны небесными воинами Мелькарта. Они до пят прикрывали себя крыльями и ноги у них были как начищенная медь. Два смелого вида воина, с гордыми складками между бровями, стояли рядом опираясь руками о копья и крутые щиты. Орёл сказал мне: «Они — Тот и Тиннит.» Далее я услышал, как Тот сказал Тиннит: «За десять тысяч миль чую я его запах. Скажи мне, чем пахнет рождённый смертной женщиной, не гнушающийся разбоем и в чём достоинство того, кто возник из капли белого семени моего. Почему этому герою дозволено подняться на Высшее Небо и нести службу возле нас?» Тиннит испуганно приложила палец к губам. А Тот сказал: «Я полечу предстать перед Двуликим и отважусь сказать слово, ведь я знание солнечного луча и молнии, и мне заказано говорить.» И он полетел к Двуликому лицу.

И через небеса, через сферу, полные восхвалявших Эшмуна эфирных теней, везде, ко мне присоединилось по несколько теней от каждой высоты, так что, спереди и сзади, орла и меня сопровождали стаи крылатых существ. Крылья их шуршали, как шуршат листья в лесу. О Тейя, верь мне! Я созерцал огнезданный покой солнца и было в нём семь огненных алтарей окружённые семью ратями небесного воинства. В покое главенствовал Мелькарт облачённый в роскошные священнические одежды жара. Крыльями жара, будто руками, он приносил жертвы и столбы дыма вздымались над алтарями всесожжения, неся запах Дуумвиру. Оно взяло меня и повело за руку, оно было голое и украшено золотыми запястьями и бусами, кончики крыльев касались его пяток. На лице были тяжелые веки и широкий нос, его рот улыбался, но Двуликое лицо не поворачивало ко мне головы: одна грудь у него была мужская, а другая — женская.

Светлая и мягкая почва была так приятна моим подошвам, что поднявшаяся во мне волна восторга докатилась до самых глаз. Передо мной и позади меня, стояли дети Эшмуна. Я видел повсюду сверкающие кольчуги и бесконечные полчища теней, сгрудившихся вокруг меня и поющих военную песнь. Они плыли колоннами, штандартами и боевыми конями. Я видел вращающиеся колёса колесниц с горевшими ободьями. Светлая и мягкая почва была так приятна моим подошвам, что поднявшаяся во мне волна восторга докатилась до самых глаз. Передо мной и позади меня, стояли дети Эшмуна.

А у моей цели искрился огненными камнями Вечный Город, в котором стоял Собор Сот(ф)ии²³, выстроенный из света сапфира и к нему, мы направились с толпами воинов. Я вошёл в срединный колонный зал и долго следовал между колонн к престолу Иссиды. Воздух напоен был женским ароматом. Собрание женщин восклицало:

«Свята, свята, свята, мать Исида, мир исполнен материнством твоим!»

И тут толпившиеся вокруг трона керубы прикрыли себе крылами лицо, и двуликое лицо сказало мне: «Спрячь, и ты лицо своё!» — я закрыл ладонями лицо, но поглядел сквозь пальцы. Женщина Мать перевоплощалась в брата близнеца — Тота.

— Скажи ради бога: ты видел две головы? — Спросила Тейя?

— Я видел, как он возник в сапфировом свете, — отвечал Амономах, — и была в нём грозная величественность. Волосы его светились и весь он был в угрозе, но подглазья у Тота были усталые и глаза его вглядывались в меня, когда я приблизился.

— Мне кажется, — сказала Тейя, — то были глаза приниженной Тиннит!

То были Отец и Мать, и я пал ниц. Тут раздался голос Эшмуна:

«Подойди ближе, дитя Аштарет! Ибо ты будешь стоять у моего трона устами Белого Света²⁴. И под началом будет всё моё воинство, ибо я вольюсь в образ Эшмуна и пусть он будет благосклонен ко мне.»

И по толпе прошёл рокот, зашевелилась его несметная рать.

Но тут Тот дрогнул, скрючился и раздвоился. Вступила на трон Тиннит, ведь она слышала разговор, она сказала:

«Кто таков этот, чтобы явиться в высшие сферы и нести службу среди нас?»

А Тот, прикрыв глаза двумя руками, чтобы смягчить свои слова сказал:

«Разве этот смертный человек возник не из капли жаркого огня и разве он не из племени тех, что пьют кровь, как воду?»

И я увидел, как омрачилось гневом лицо сестрицы, и слова её прозвучали очень надменно:

«Ответь брат, что ты затеял?»

На что Тот ответил:

«Ты не перечь, сестрица. Ты и я — два лица! Двуликое лицо велико, и кто с ним равен? И право я назначу его отроком, устами молчаливых уст».

Вновь по воинству прошёл рокот, но то было уже отступленье похожее на поклон. Вся рать громогласно воскликнула:

«Хвала величию!»

А Двуликое лицо добавило:

«На тебя я кладу длань свою и благословляю его тремястами шестьюдесятью пятью благословениями, и дарую ему могущество и величие Мелькарта. Я подыму тебя на трон — сотканный из блеска и света, красоты и величия, ибо не желаю знать меры. Перед тобой прогремит клич: Внемлите и трепещите! Белый Свет назначил Мелькарта над всеми детьми неба и детьми земли, к имени которого прибавляется имя Аштарет. И с любым делом, требующим моего решения, любой небожитель должен прежде всего явиться к нему и переговорить об этом деле с ним, так, как и любой житель земли должен обратиться прежде всего к ней — Аштарет, проявляющей в себе Исиду. Всякому их слову, сказанного от моего имени, все обязаны внимать и повиноваться, ибо молчаливые уста мои помогают мудростью и умом!»

Вот какой клич прогремел перед толпой:

«Дайте устам Баала одеянье и венец!»

И Эшмун накинул на меня великолепное платье, сотканное из света и цветов, и я — Амономах, одел его! Я взял золотой обруч несказанного блеска. Перед лицом всего небесного воинства он собственноручно надел его мне на голову и назвал меня полным моим званием: отражение Эшмуна. Тут согнулись и склонили головы могущественные, многосильные львы смерти, которые выше, чем небесная рать и тех, кто несёт службу у трона величия — они закрыли лицо. А Исида поднялась с трона и изрекла:

«Пробился на земле росток кедра, и я пересадила его на высоту, величественную башню, на которой живут птицы. Я, в непостижимости своей, возвеличила его надо всеми из благоволенья к нему и любви к брату! Я вверяю его надзору все драгоценности и все сокровища жизни, хранящиеся на высотах неба и глубин земли. Кроме того, его обязанностью будет надевать вещи на головы священным животным.»

«Сестрица!» — сказал Мелькарт. — «Не чрезмерно ли это?» — Я и Ты — два лица! И, кроме того, украшать силой многопышного солярного колоса, облекать великолепием инфантоподобных овнов, сообщать блеск и яркость конусообразным столпам храма. Каждое утро, когда я собираюсь войти на трон Величества, дабы обозреть высоты могущества Аштарет, ему надлежит закутывать меня в прекрасный наряд и надевать на себя плащ славы и гордости. Тяжёлым обручем увенчал Дуумвир его голову, уделил ему нелёгкое величие, великолепие и блеск престола, но мы — Солнце и Звезда, не уделим ему величия больше, чем наше собственное, ибо оно бесконечно! Имя же наше, есть, Мелькарт и Аштарет!»

После этой речи загрохотал гром, и все небожители пали на лицо. Так Эшмун удостоил меня почётного избранья плоть моя превратилась в живую, жилы напряглись, кости отвердели, ресницы шевельнулись, глазные яблоки прозрели наяву, волосы на моей голове шуршали от ветра, и я проснулся.

— Я волновалась, — призналась Тейя, — слушая твой сон. Он превосходит все сны. Ты и сам тоже волнуешься и дрожишь.

— Чтоб я дрожал от собственного сна! — воскликнул Амономах. — Я возносился на небо не навсегда, не безвозвратно!

— Я не была удивлена этим благоволеньем Эшмуна.

— Послушай, что я тебе скажу, ведь я, ввиду твоей зрелости и твоего разума, тебе доверяю! Расскажи семье и, ещё лучше, женскому гарему о сне, который я тебе рассказал, пусть все они его истолкуют!

— Конечно, мой Амономах! — ответила Тейя. — Сон очень существенен и мне легче рассказать его всем от того, что ты позволяешь мне рассказать его в благодарность за твоё доверие. А ты радуйся избранию своему, которому сподобил тебя Эшмун! Что касается меня, милый, то я нахожу такое избрание вполне заслуженным и братья твои, наверно, не станут перечить тебе из зависти. Ведь они чтят мать, как нам с тобой это известно.

Амономах поднял к небу лицо, а руки коснулись ложа. Уста зашептали словами молитвы.

Примечания

23

Исиды.

24

Баал.