Гнездо летучей крысы

Виктор Иваницкий

Когда никто не подаёт пример и не наставляет на какой-либо путь, ты вынужден самостоятельно решать, кем ты станешь. И если молодость всё прощает, то те, кто постарше, могут воспользоваться твоими ошибками. Книга содержит нецензурную брань.

3

— Что-то ты рано.

Мама вышла в коридор, как только услышала звон ключей за дверью.

— Привет, — отвечаю я, поцеловав её в щёку.

— Ну и?

— Что «ну и»?

— Почему так рано?

Нет желания вести диалог. Я не устал и не хочу спать.

Моя мама пьяна.

Да, сегодня юбилей родного сына, праздник, но, чёрт возьми, это уже четвёртый раз за неделю!

— Нагулялся.

В ответ мама изображает лицо, как будто бы её обвинили в убийстве:

— Я не поняла.

— Ничем не могу помочь, — отвечаю ей, попутно развязывая шнурки.

— Что за тон?

Сняв кеды, я снова целую её в щёку:

— Доброй ночи.

Меня тормозит рука, вцепившаяся в воротник.

— Меня заколебал твой пубертат, — шипит голос за спиной.

Я отстраняю руку:

— Какой ещё пубертат?

— А я думала, ты начитанный.

Мама любит лишний раз задеть меня, если я не знаю значения какого-либо слова.

— Мне жаль.

Я закрываю дверь своей комнаты.

***

Мои пальцы плавно опускаются на клавиши чёрного рояля. Дождь снова барабанит по стеклу, тем самым превращая мои окна в нелепые картины. Хотя, это дело вкуса.

Возможно, ты и сам когда-то играл на рояле. Тебе мешал шум за окном, тебя отвлекали посторонние звуки. Ты закрывал крышку инструмента, запивал раздражение чем-либо крепким и подходил к окну.

Что ты видел?

Я вижу неизвестных мне людей. Кажется, они пьяны. Перед ними стоит человек маленького роста. Пока он вытирает слёзы руками, кто-то из шпаны наматывает на его шею шарф иногородней футбольной команды.

— Давай!

Маленький человек кивает головой и направляется в сторону арки, выкрикивая название сообщества. Если его услышат местные хулиганы, а они его точно услышат, то тут же растерзают вместе с шарфом.

Шпана это обязательно зафиксирует.

И если весь мир действительно театр, то куда лучше быть режиссёром. Не так ли?

— Перекусишь, Макс?

Мама не успокоится до тех пор, пока не ляжет спать.

— Естественно, мам.

— Тогда давай скорее.

— Иду.

Томно вздохнув, я отправляюсь за стол.

— Налить тебе фруктовый сок? — улыбается мама. Да, она улыбается так, как будто бы никакой стычки в коридоре и не было. Это не странно. Но это почему-то раздражает.

— Да, пожалуй, — улыбаюсь я в ответ.

— Тебе томатный или апельсиновый?

— Апельсиновый.

Пока оранжевая жидкость заполняет стакан, я разрезаю стейк и обращаюсь к маме:

— Ты сказала: «фруктовый сок», но помимо апельсинового предложила томатный. Почему?

Закрыв бутылку из-под напитка, мама нахмурила брови:

— Что «почему»?

Ну, подумаешь, ошиблась. Я же знал, что она не в себе. Да какая, к чёрту, разница, в каком мама состоянии? Все имеют право на ошибку. Но, тем не менее, я продолжаю капать воском на серое вещество.

— Томат — это овощ.

Мама, не отводя от меня взгляда, ставит напиток в холодильник, после чего мотает головой:

— И хозяйка я плохая, и как мать отвратительная, так ещё и тупая, к тому же!

— Ничего подобного!

По щеке моей мамы катится слеза:

— Прошу, уйди.

— Мама…

— Уйди!! — она хватается за скалку, — пошёл вон!

Естественно, я встаю из-за стола и направляюсь к двери.

Когда шнурки были зашнурованы, а все пуговицы застёгнуты, я напоследок заглянул на кухню. Мама плачет. В момент, когда лицо самого дорогого мне человека покрывается влагой, я тихо покидаю квартиру.