Виолетта, или Девушка со шрамом

Виктор Далёкий, 2020

"Виолетта или Девушка со шрамом» – это авантюрный любовный роман. Герой романа Игорь поет в Клубе «Титан», где пользуется большой популярностью. В клубе он знакомится с Виолеттой, у которой есть парень из криминальной среды. У Виолетты на лице шрам, и это портит ее лицо. Несмотря на это, Жора, парень Виолетты, ухаживает за ней и преследует свои цели. Игорь тоже преследует свои интересы. Между парнями происходит конфликт. После драки от охранника клуба Игорь узнает такое, что понимает, Виолетту от Жоры нужно скорее спасать. Он увозит ее за город в дом друга, и там между молодыми людьми вспыхивает настоящая любовь. Для них открылись новые миры жизни, и они не хотят друг друга терять. Жора через знакомого коварно заманивает Игоря в расставленную ловушку. Молодые люди вынуждены расстаться на короткое время. Но это оказывается не так. Теперь они должны будут пройти через многие испытания и проверить свои чувства на крепость.

Темнота скрывает шрамы

Они шли вдоль набережной.

— Красиво, — сказала она и кивнула на воду всю в томных огнях полуночи.

— Сейчас посмотришь, как это выглядит сверху. Гостиница находится на десятом этаже, а еще выше бар «Мерси». Шикарное место.

В этот момент Виолетта заметила, что он держит ее за руку, и она впервые не отнимает у него руки. В гостинице ее взяли за руку, потому что так было нужно, чтобы та девушка-администратор подумала, что они вместе. Если бы она так подумала, то и вопросов к ним не возникло. Почему он с ней возится, почему водит с собой и хочет помочь. Это чисто человеческое качество или что-то еще. Наверное, он хороший человек. И она о нем плохо думала, когда он со сцены спускался весь облепленный девушками с выражением лица обласканного порочного мальчика.

Ночь искажает пространство, поэтому она любит ночь больше чем день. Она дитя ночи. Днем виден ее недостаток, а ночью все иначе. Тени скрадывают предметы и плохое могут сделать хорошим, а хорошее плохим. Человек хочет сделать тебе услугу, оказывает внимание, а тебе кажется, что он от тебя чего-то хочет. Ночью особенно в клубах кажется, что ты всех знаешь и тебя все знают. Общаться проще. И помогает алкоголь, как деформатор отношений. Ей показалось, что она сейчас хочет алкоголя, чтобы обострить те чувства, которые она испытывала ко всему вокруг. Камень, вода и вот этот гранитный парапет, через который можно упасть. Да, через него в любое время можно упасть и совсем пропасть в бездне воды без следа или приблизившись в последний момент очнуться от его завораживающего гипнотизма и отпрянуть. Задуматься в ночи, на границе дня и ночи о жизни и понять, как она интересна и важна, что чего-то еще не сделано, не испробовано. Ее жизнь была именно такой. Она как будто шла по границе чего-то, по краешку хребта или пропасти и ее манило то в одну сторону, то в другую, а она шла по неровной линии своей жизни.

— Нам сюда, — сказал Грэмми, когда она подошли к современному зданию новой высотки.

Они подняли по ступенькам. Он открыл стеклянную дверь, и они вошли.

— Здравствуйте, — сказал Грэмми. — Катерина сегодня не работает?

— Нет, сегодня моя смена.

— Нам нужен номер.

— Пришли бы на полчаса раньше или позвонили.

— Вас, кажется, Наталья зовут?

Девушка кивнула.

— Помогите нам как-нибудь.

— Не знаю, чем вам помочь. Свободных номеров нет.

— Нам на одну ночь. Мы утром уедем.

— Я понимаю, — сказала администратор, глядя в экран компьютера, который подсвечивал ее лицо голубоватым светом.

— Есть один номер. Забронирован за итальянцем Фредериком Конти. Сегодня бронь заканчивается в двенадцать часов. Но вам придется подождать. Он может опаздывать. Зайдите в час или в два ночи.

— Нас это устраивает. У вас на двадцатом этаже есть бар «Мерси», который работает до трех ночи.

— Да, пройдите на лифт, — показала рукой администратор, предлагай им отправиться в бар.

Они на лифте поднялись на двадцатый этаж.

Там стоял распорядитель и он спросил:

— Что вы желаете?

— Столик с видом на Москву.

Он кивнул и повел их по лестнице вверх. Там было несколько лестниц, которые вели на антресоли. Распорядитель показал им на отдельный столик около панорамного окна.

— Это то, что нам нужно, — сказал Грэмми и поблагодарил распорядителя кивком головы. — Здесь лучшие десерты по всей Москве. Разнообразный выбор. Мне больше нравятся десерты со свежими ягодами.

Грэмми отодвинул стул и предложил Виолетте сесть.

За это она ему была очень благодарна и просияла. На лице ее появилась едва заметная улыбка. Но и этого оказалось достаточным, чтобы воодушевить Грэмми.

— Для начала предлагаю салат, орешки и пиво.

Виолетта кивнула. Ей очень понравился вид на Москву. Полдвенадцатого и все же Москва жила. По мосту Москвы-реки шло довольно оживленное движение. Гирлянды огней поясом охватывали мост. Россыпь огней сверкала и уводила взгляд куда-то к горизонту. Машинки бежали по мосту словно игрушечные, с батарейками или заводные. В них не было ничего настоящего. Они двигались, словно муравьи по проторенном маршруту в противоположных направлениях по узкой дорожке моста. Картина завораживала. На нее можно было смотреть бесконечно и думать о жизни.

— Нравится? — спросил он.

Она кивнула.

Подошел официант. Грэмми сделал заказ. Хорошо вышколенный официант кивнул и отошел. Он даже ничего не стал записывать. Они сидели на диванчике и смотрели на играющий огнями город. Огни жили своей жизнью. Они мигали и меняли яркость. Виолетта не сразу поняла, что это дымок от каких-то труб города или от низких разрозненных туч. Официант принес заказ, две бутылочки пива и орешки. Он открыл пиво и налил им напиток в фужеры. Грэмми поднял бокал и предложил чокнуться.

— За чудный вечер, — сказал он.

Пусть так, — сказала она, испытывая сомнение, что вечер чудный.

Они принялись пить пиво и есть соленые фисташки.

— К салатам я предлагаю взять вина или коньяк. Хотя водка здесь самая лучшая.

— Она посмотрела на него заинтересованно и сказала. — Если водка здесь такая же как этот вид из окна, я бы предпочла водки.

— Это интересно, — сказал он.

— Водки и салаты, как договорились, — попросил официанта Грэмми.

Они сидели и смотрели друг на друга, как будто раньше друг друга не видели.

Виолетте не очень хотелось водки. Она стеснялась пить с новым человеком. — Если бы Жора ей предложил, она бы сейчас не отказалась. Он никогда не распускал руки. Но она уже согласилась, и делать было нечего. Ей хотелось понять, что значит хорошая водка по словам Грэмми.

Официант принес на подносе водку в стопочках. Рядом с каждой стопочкой лежала веточка свежей мяты.

— Надо выпить, взять веточку мяты, понюхать и скушать ее, — пояснил Грэмми.

Виолетта взяла стопочка в правую руку, в левую взяла веточку. Одним глотком выпила водку, понюхала мяту и съела веточку.

Официант посмотрел на нее заинтригованно, с восхищением и ушел. Грэмми посмотрел, как она это сделала и подумал: «Кого она хотела больше удивить, меня или официанта?»

— По-моему он был тронут тем, как лихо ты выпила водку, — сказал Грэмми. — И тоже одним глотком выпил свою стопку. — Я не люблю, когда водку цедят сквозь зубы. А вы… То есть, ты… В общем, ты выпила свою стопку элегантно, лихо и показательно. Если не сказать с неким вызовом.

— Меня папа научил так пить водку. Он хотел мальчика, но у него родилась девочка. Он меня воспитывал, как мальчишку. Я даже в школе заступалась за своего мальчика. Но у него не получилось сделать меня мальчиком. Как-то мы сидели за столом, и он рассказывал, как нужно пить водку. И показал, как одним махом, опрокидывая стопку. А потом я его этим развлекала. Хотя из крепких напитков я предпочитаю ликеры. Их можно вообще не закусывать, муссировать во рту и по ощущениям приобретать летучесть.

— Ты не сказала, понравилась тебе водка?

— Водка хорошая, пьется легко, как вода.

— Как ты относишься к коньяку? Его можно закусывать шоколадом или фруктами.

— Да, в нем есть определенный лоск. Но это тоже мужской напиток. Я люблю сухое вино или крепленое.

— Не знал, что в вашем лице я найду знатока напитков.

— Можете не сомневаться, что это не так. Я не знаток, а ценитель. Многие коктейли перепробованы и прошлые Кровавые Мери, и Отвертка и новые, которые рассчитаны на любителей путешествовать с такими ингредиентами, как виски, ром и тому подобное. Раньше нравились разноцветные, трехслойные, четырехслойные, пяти и шестислойные коктейли. Там свое искусство, чтобы слои не перемешались.

— Тогда еще водки? Хочу посмотреть, как ты опрокидываешь стопку. Мне понравилось. В этом есть какой-то шарм и характер.

— Я не буду. Хочу насладиться тем состоянием, которое испытываю.

— Ну а я себе закажу… — сказал Грэмми и увидел, как недовольно поморщилась Виолетта. — Пожалуй, с тобой не напьешься, — добавил он.

— Это точно, — улыбнулась Виолетта.

— Пожалуй, я не буду водку.

Игорь поймал себя на том, что неосознанно говорил с ней то на «вы», то на «ты». Ему показалось, что эта девушка начинает им управлять, и он с удовольствием ей отдает пальму первенства. Он еще не понял, зачем это делает. Может быть, для того, чтобы выбрать момент, эффектно вырваться вперед и оставить ее далеко позади, как это он делал много раз.

Игорь поманил рукой официанта и попросил десерт. Он выбрал кофе, она зеленый чай. Он выбрал суфле с вишенкой, а она с клубникой.

— Десерт здесь действительно отменный, — сказала она, — едва попробовав принесенное блюдо.

— Я же говорил.

Они болтали ни о чем и не заметили, как прошло время. Виолетта почувствовала, что вполне насладилась, десертом и полетным состояния ожидания, прикасающегося к ней счастья. Грэмми чувствовал, что ему нравится болтовня с ней. Виолетта оказалась умной, эрудированной девушкой. Когда он посмотрел на часы, то удивился тому, сколько было времени.

— Однако, третий час, сообщил он. — Хорошо бы узнать, как там наш итальянец прилетел или нет. — Хорошо, чтобы у него рейс отложили.

— Я заплачу, — сказала она и открыла сумочку.

— Давай не будем соревноваться, у кого денег в кармане больше, — усмехнулся он.

— У меня карточка.

— Фотокарточка? Красивая? — шутя, спросил он.

— Нет, электронная, — показала она карточку.

Он принял счет от официанта и расплатился наличными.

Они поднялись и на лифте поехали на первый этаж к администратору. На месте ее не оказалось, но как только они появились у стойки, она появилась из помещения, расположенного сзади стойки.

— Это снова мы, — сказал Грэмми. — Итальянец не завещал нам номер на сегодняшнюю ночь?

— Звонка не было. Могу разместить вас на одну ночь. Давайте паспорта.

Грэмми достал паспорт и посмотрел на Виолетту. Она раскрыла сумочку и искала документ. Нашла паспорт и положила его на стойку. Администратор взяла паспорта, сняла с них копии и попросила заполнить анкеты. Вернула паспорта, посмотрела анкеты и дала им электронный ключ от семьсот двадцать шестого номера.

— Седьмой этаж, — сказала она и назвала сумму.

— Спасибо, — улыбнулся ей Грэмми, расплатился, забрал ключ, и под руку с Виолеттой направился к лифту.

— Почему так торжественно? — спросила Виолетта, не отнимая свою руку.

— Для самоощущения, — сказал он, понимая, что ему сейчас было важно, чтобы она не освободила свою руку из его ладони. Не осознавая того, он ее приручал к себе. Так поступают со зверями, животными и детьми, когда хотят получить их расположение. Этим он как бы говорил, видишь, я не причиняю тебе ничего плохого.

Они приехали на седьмой этаж. Грэмми открыл ключом дверь и пропустил Виолетту в номер.

— Спасибо, — отвечая на его вежливый жест, сказала она. — Мне нужно срочно принять душ.

— Я бы еще чего-нибудь выпил, — сказал он, закрывая дверь. — Интересно, что тут у нас есть, — произнес он, заглядывая с предвкушением в бар. Интуиция его не подвела и на этот раз. — О!.. У нас есть все, чтобы провести хороший вечер. Пиво, орешки, чипсы, вино, коньяк, шоколад. И еще… Яблоки, мандарины, есть даже замороженная клубника.

Похоже, она его не слушала, потому что оставила в кресле сумку и пошла в ванную. Не дойдя до двери, вернулась и взяла сумку в руки.

«Не доверяет», — подумал он.

— У меня там косметичка и все, что нужно, — сказала она и ушла в ванную.

«Она чуткая и понимающая. По выражению лица поняла, что мне неприятно, что она забирает сумку, выказывая недоверие, и поэтому сказала о косметичке», — подумал он.

Не теряя времени, он принялся сервировать стол. Яблоки и мандарины положил в вазу. Клубнику распаковал, удаляя целлофан, и поставил рядом в пластмассовой форме. Поставил на стол бутылку вина, шоколад.

Из ванной слышался плеск воды. Он заглянул в шкаф. Там висели два белоснежных пушистых халата. Он взял одни, подержал его рукой рядом с собой. Халат был отглажен, и висел на вешалке с завязанным поясом так, как будто в нем уже кто-то находился, какое-то невидимое существо. Он снял его с вешалки, повесил вешалку обратно в шкаф и снова посмотрел на халат, который держал за ворот, на себя в зеркало, улыбнулся и, оставшись довольным, подошел к двери в ванную комнату. Постучался и прислушался. Плеск воды уменьшился и послышался встревоженный голос Виолетты:

— Что-то случилось?

— Это мы, — сказал он.

— Кто мы?

— Я и еще одно белое, пушистое и очаровательное существо.

— У нас гости?

— Нет. Это предмет, который выглядит очень импозантно и хочет тебя обнять искренно и страстно. Кроме того, он жаждет, чтобы ты в него внедрилась… Я бы даже сказал, облачилась. — Он сделал паузу и добавил. — Здесь изумительные белые махровые халаты.

— Он мне будет сейчас кстати… — сказала она, открыла дверь и высунула из двери руку. Кроме того, она кистью сделала хватательные движения.

Он прикоснулся к внешней стороне руки нежным халатом. Рука развернулась, взяла халат и исчезла с ним в ванной.

— А где спасибо? — спросил он. — Я здесь, понимаешь ли, не сплю, ищу разные способы, чтобы угодить даме. А она мной пользуется, как банным мылом.

— Спасибо, — послышался короткий ответ.

— Это другое дело.

Когда она вышла из душа, он сидел в кресле у сервированного столика, весь погруженный в белоснежный махровый халат. Удивление на ее лице заставило его дать пояснения.

— Получается, что я первый предложил между нами халатные отношения, то есть не официальные, а располагающие к неформальному общению. И сам же им не соответствовал. Поэтому я снял костюм и облачился подобающим образом. Перед этим, я, кстати, сервировал стол для приятного время препровождения.

— Вижу.

— Будьте любезны, садитесь. — Он приподнялся, взялся за спину поставленного для нее кресла и галантно показал рукой на сидение. — Садитесь поудобнее.

Она села. И он сел.

— Приступим к трапезе и да возрадуемся напиткам. Предлагаю коньяк.

— Я бы предпочла вино.

— Это будет следующий шаг.

— Кто-то хочет меня споить?

— Ни в коем случае. Просто мы готовимся к задушевному общению.

— И зачем это кое-кому надо?

— Раз уж мы попали в одну лодку, то мне хотелось бы узнать человека, которого подобрал в реке времени, можно сказать, спас из водоворота событий, и плыву по течению воли судьбы.

— Ладно, коньяк, так коньяк. Только на самом донышке.

Он разлил коньяк по фужерам так, чтобы темно-янтарная жидкость могла, волнуясь, плескаться по стенкам, когда берешь в руки стекло.

— Я налил как раз, чтобы фужер не казался пустым и имел перспективу быть наполненным. Предлагаю выпить за нашу встречу.

— Не возражаю.

— На брудершафт? — шутя, добавил он.

— Преждевременно, — улыбнулась она.

Они выпили. Она сделал это по-другому, поплескав благородную жидкость по краям, вдыхая ее запах, глотком поместила коньяк в полость рта и, муссируя медленно крохотными глоточками сцеживая через глотку в пищевод и провожая на самое донышко себя самой.

— Браво, — сказал он. — И коньяк ты тоже пьешь, как истинный ценитель, — и протянул ей развернутую шоколадку.

— Спасибо, — взяла она шоколад. — Это все папа.

— Ты, наверное, любишь отца?

— Очень, он многое для меня сделал. Когда мы остались вдвоем, он окружил меня такой заботой, что я не нуждалась ни в чем.

— А что случилось с мамой? — спросил Игорь, зная, как разговорить человека и забраться к нему в душу, открывая все запертые двери. Кроме того, ночь всегда к этому располагала, как и приятная обстановка, которую он создавал.

Она замолчала. Он не торопил ее. Ножом порезал красное яблоко и протянул ей дольку. Она понимала его. И оценила этот его шаг. Прежде, чем что-то взять, нужно что-то дать. И он делал именно это. К тому же яблоко он предложил ненавязчиво, а так словно расширял ее выбор, вел по кулуарам с расставленной по углам закуски. Не получив ответного движения, он положил яблоко на стол, открыл и протянул ей, чтобы она выбрала клубнику. И она это сделала, взяв самую крупную ягоду, которая всем своим видом просилась, чтобы ее отведали.

— Я попробую угадать, — сказал он. — С ней случилась какая-то беда.

Она как бы вся вздрогнула и зрачки, казалось, сузились, потому что воспоминания мгновенно перенесли ее в то время, когда произошло страшное событие для их семьи. Ему показалось, что слезы заблестели у нее в глазах.

— Мне было четырнадцать лет… — Она замолчала, голос ее дрогнул. — Я бы предпочла еще выпить вина…

Он понял ее состояние, открыл бутылку вина и придвину к фужеру.

— Я бы сполоснул фужер водой для полноты наслаждением следующим напитком, — предложил он.

— Не нужно, — попросила она.

Он налил ей в фужер вина. Себе он налил коньяк. Они подняли фужеры, посмотрели друг другу в глаза, чокнулись и выпили. Он первый сделал движение фужера к ее фужеру, выпил, закусил коньяк долькой яблока. Она снова взяла клубнику, как будто хотела затушить ей нагрянувшие воспоминания и смягчить приступившие слезы, которые никуда не ушли и могли, разрушая плотину самообладания, потечь потоками. Она испытывала прежние обиды жизни и свои переживания. Она никак не могла начать рассказ. Ей все время что-то мешало. Слезы стояли так близко, что могли потечь. И если бы это произошло, она не смогла бы их остановить. И она бы никогда не стала этого делать, не стала рассказывать тот кошмар, который пережила и который ее преследовал столько времени. Но сейчас, именно сейчас, ей хотелось все рассказать человеку, который сидел перед ней. Прежде она предчувствовала, что ее хотят расспросить, залезть в душу и уходила от разговора или вообще уходила, закрываясь в себе. Теперь она сама захотела все рассказать. Может быть из-за того, что его вопрос прозвучал неожиданно. Она не заметила, что он готовит именно этот вопрос специально для нее. Все произошло слишком естественно.

Он ждал, когда она начнет и не собирался ее торопить. Кое-что он узнал от ее отца, самого Дока, но ему хотелось все узнать в деталях и от нее. Нельзя сказать, что ему этого сильно хотелось. «Почему бы и нет? Если уж мы остались одни», — подумалось в какой-то момент ему. Он ловил себя на том, что когда видит ее шрамы, то по-прежнему испытывает дискомфорт. Словно что-то вздрагивает у него внутри. Он был из тех артистически склонных людей, которые хотели поставить себя на место другого человека. Когда-то юношей он ехал из школы на автобусе. Перед ним стоял мужчина, который все время что-то копошился, опустив голову, как будто что-то искал или не мог протиснуть свою сумку вперед, что его раздражало. И тогда он нагнул голову и увидел между тел, как тот мужчина открыл свой портфель и из открытой сумочки стоящей рядом женщины, перекладывает ее кошелек к себе. Это его так поразило, что он так и остался стоять остолбенелым. В какой-то момент ему показалось, что это он полез в сумку к женщине. И стыд, который он испытал за вора, заставил его замереть в оцепенении, пока сзади его не подтолкнули к выходу. И дальше в жизни ему часто приходилось примеривать на себя чужие судьбы, словно своей жизни ему было мало, чтобы напитать себя новыми впечатлениями и эмоциями. Вот и сейчас ему захотелось мысленно раздеть эту девушку, выписывая ее полный портрет, чтобы понять, разобраться в той драме, в которой он волею судьбы оказался.

— Когда мне было четырнадцать лет, мы с родителями субботним днем ехали в загородный дом. Папа вел машину, мама сидела на переднем сидении рядом. Я с собакой расположилась на заднем сидении. Это произошло на выезде из Москвы. Другая машина выскочила на встречную полосу и, уходя от лобового столкновения с нами, стала переезжать нам дорогу. Наша машина ударилась в ее заднюю часть. Я плохо все помню. Перед нами мелькнуло что-то черное, как потом оказалось, это был груженый грузовик. От удара нашу машину отбросило в сторону, развернуло, и в нас врезалась еще одна машина. Ее бампер въехал в наш салон через заднюю дверь. Машина, которая в нас врезалась, загорелась и от нее загорелся наш салон. Я ничего не помню. Это потом мне папа рассказывал. Мама погибла сразу от удара в правую часть автомобиля. Ее так и не смогли достать. Она тоже сильно обгорела. Папа с сотрясением мозга увидел, что мать не спасти, вышел из машины и попытался открыть мою дверь. Машину перекосило, и та не открывалась. Помню языки пламени, которые начали лизать меня и мое лицо. Один язык сильно лизнул мне правую щеку. Собака бросилась мне на грудь. Если бы не она, я бы обгорела сильнее. Я видела, как на ней горела шерсть. В больнице мне не говорили, что мама и собака погибли. Приходил папа и говорил, что все хорошо и маму с Грогом скоро выпишут из больницы. Мне не разрешали вставать и смотреть в зеркало. В палате, где я лежала, на стене раньше висело зеркало. Но я видела лишь квадрат от него с невыгоревшей от солнца краской. Когда меня выписали из больницы, началась другая жизнь.

Она замолчала. Он снова налил ей в фужер вина и себе коньяк. Они выпили, не чокаясь, а переживая всю драму случившегося. Он придвинул ей снова клубнику, а сам закусил коньяк кусочком яблока.

— Почему другая жизнь? — спросил он.

— Потому что я узнала, что мамы нет. И собаки тоже нет. И тех друзей, которые у меня были, тоже нет.

Она замолчала. Он не торопил ее. Но получалось так, что после каждой беды и трудных воспоминаний им нужно было выпить, чтобы еще раз вместе случившееся пережить. Он снова налил ей вина, а себе коньяк.

— Мы жили в престижном доме, учились в престижной школе, дружили с людьми из особого круга. Их жизни выглядели степенными и налаженными. Со мной дружил мальчик, который объяснился мне в любви. Мы ходили с ним за ручку. Все это прекратилось. Я стала уродиной. Меня не узнавали и чуждались. Мальчик из хорошей благополучной семьи меня сторонился. Скоро мы уехали из той квартиры, я перешла в другую школу. После школы я поступила в престижный ВУЗ. И встретила там мальчика, который со мной дружил. Теперь он ходил за руку с другой девочкой.

Они снова выпили вина.

— Как выяснилось, с такой внешностью, как у меня, на хорошую работу не устроишься, хотя я знаю три языка, у меня экономическое образование. Консультант, это максимум на что я могла рассчитывать. И то, если похлопочет папа. С бизнесом тоже не получилось. Потому что тот бизнес, который меня интересовал, требовал не только хорошо разработанных бизнес-планов, но и поиск партнеров, переговоров. Но здесь работало одно правило: «Твое лицо — это лицо твоего бизнеса».

— С работой не получилось?

— Нет, почему? Мы втроем с однокурсниками Антоном и Андреем организовали инвестиционный фонд. Папа дал денег. И мы неплохо работали несколько лет. Это был мой фонд. Я отбирала бизнес-проекты, ребята вели переговоры. Все неплохо шло, пока не пришел один ферзь. Что значит все-таки лицо… Пришел такой холеный, успешный, солидный, образованный красавец. Наговорил нам много чего хорошего, каждый день в офис цветы, конфеты приносил. Обаял… Подумала, вот он мой мужчина… Ходили в ресторан, вели беседы… Попросил посодействовать, дать денег на проект. Проект — то с размахом, а попросил немного. Сомнения закрались, но чутье подвело. И ищи-свищи, в Штаты уехал. Словно подножку поставил. Я ведь ему поверила, а он свой интерес искал. Я потеряла веру в себя, расстроилась, и ребятам сказала, что временно ухожу из проекта. Искала себя. Ночь полюбила больше, чем день. В темноте люди прощают внешние недостатки. В темноте не видны морщины и шрамы. Отчаяние такое охватило, что не знала, куда себя девать. Хотелось раздарить себя всем мужчинам. Стать для них наградой, хлебом, который крошат для уличных голубей.

— Внешне ты выглядишь независимой и сильной девушкой. У тебя явно мужской практичный ум…

— Даже у сильных личностей бывают минуты слабости. Тогда мне хотелось казаться сильной от беззащитности. С внешней стороны у меня была броня, а внутри где-то в самых тайниках пряталась моя слабость. Там я прятала от других свою беззащитность. Никогда не хотела, чтобы меня жалели. Это тоже от папы.

— Я видел многих людей, которые, наоборот, теми или иными способами вызывали к себе жалость и пользовались этим. Признаться, я и сам так поступал. Иногда надо сделать шаг назад, чтобы продвинуться дальше.

— Я не из таких.

— И в это время, когда у тебя случился кризис и появился Жора?

— Да, в это время появился Жора. Большой, сильный, надежный, брутальный. Он ухаживал за мной, не отступал ни на шаг, находился рядом и заслонял, как гора. Он преследовал меня и не давал другим шанса.

— Ты именно такого человека ждала? Такого себе желала? — спроси он.

— Девушки все ждут принца. Я тоже ждала. Но сколько можно ждать? Хочется простого женского счастья, чтобы семья, дом, дети. Он полгода за мной ухаживал, сделал предложение. Мне никто не делал предложение и, я думала, никто уже и не сделает. Он сделал. Я это оценила. Мечтала о свадьбе, о путешествии, о новой жизни. Появился ты, и все полетело кувырком.

— У меня тоже. Мне кажется, что моя прежняя жизнь не вернется. Она улетела на воздушном шарике в коробочке, которая была привязана к шарику красивой ленточкой. Теперь пойдет все по-другому.

— Почему ты так думаешь?

— Квартиры нет, с работой неизвестно. Позвонил на всякий случай Сэму. Он не берет трубку.

— Я тоже беспокоюсь. Папа не звонит и не отвечает на звонки. Они с Сэмом были друзьями.

— Я догадывался.

Они разговаривали, забыв о вине, коньяке, фруктах и конфетах. И она представлялась ему не той, с которой он встретился в клубе неприступная, уверенная в себе, энергичная и успешная. Она представлялась ему человеком, которого он давно знал. И вдруг ему представилось, что перед ним сидит не девушка с испорченным лицом и испорченной судьбой, а душа той девушки, которая что-то желала, куда-то стремилась и страдала.

— Он тебя не любил. Ты зачем-то ему была нужна, — сказал он.

— Теперь я тоже так думаю. Он предлагал мне выйти за него замуж, но не настаивал, не торопил. Папе он не понравился. Он мне ничего не сказал, когда я его с ним познакомила. Мы встретились как-то в клубе. Я представила папе Жору. Тогда я поняла его отношение к нему. Папа промолчал. Он знал, что если я что-то захочу, то меня трудно переубедить. У Жоры тоже в характере такое есть. Мы с ним могли бы многого добиться в жизни.

— Кем работал Жора?

— Не знаю. Думаю, он — решала… К нему все общались по конфликтным вопросам, и он всем помогал, разумеется, не безвозмездно.

— Там у клуба он меня поджидал с дружками. Если бы не охранники, они меня отделали за милую душу.

— Он ко мне хорошо относился. Иногда он при мне мог выругаться. Но это сейчас даже модно. Некоторые ругаются с особым шиком. Жора не модничал, он просто выражался попутно с мыслями. Еще он вставлял словечки из тюремного сленга. Мне казалось, что это тоже для своей убедительности.

— Ты не куришь?

— Нет.

— И я тоже. Между вами что-то было?

— Почему тебе это интересно?

— Не знаю, так просто спросил. Нет, точнее, для составления полного портрета.

— У меня с ним ничего не было. Жора говорил, что нам нужно попробовать жить до брака…

— Я так и знал. Ты девственница?

— Да… Почему-то сейчас об этом не принято говорить. Девушки бравируют опытом. Даже тем, которого у них не было. Лишь бы показаться современной.

— И он никогда не попытался тебя добиться? — спросил он и словно в этот момент почувствовал ее тело под белым нежным халатом. Оно словно позвало его к себе.

— Я готова была для него все сделать.

— И вступить в добрачные отношения? Некоторые этого боятся. Я знал одного друга, который склонял вступить свою девушку в добрачные отношения. И она ему из-за страха потерять девственность и его после связи под разными предлогами отказывала. Он ушел от нее к другой, которая ради него бросила мужа.

— Я не дорожила своей девственностью. Но и не хотела ей разбрасываться, хотя все время об этом говорила. С одной стороны, мне хотелось раздать себя и свое тело всем мужчинам, как хлеб насущный страждущим. Я так и сказала папе, когда он спросил меня, зачем я хожу по клубам. Он переживал за меня. Я это знала и не хотела ему причинить боль. С другой стороны, я подсознательно искала единственного. Я все равно искала своего единственного. Не знаю, почему мне кажется, что девственностью нужно дорожить. Это сидело во мне глубоко, в подсознании. И это от мамы, которая полюбила папу на всю жизнь. От институтских подруг и в доверительных разговорах в клубе я слышала, что после двадцати девственность — это смешно и бравировать ей не следует. Я не хотела быть смешной в глазах мужчин и случайных подруг.

— Одна моя знакомая, зрелая женщина, как мне тогда казалось, не сказала мне, что она девственница. Мы с ней провели замечательный вечер в танцевальном зале. Шли по аллеи южным вечером города Ялта недалеко от набережной. И нашли укромный уголок в виде завитой зеленью беседки. Я ей все заговаривал зубы, точнее говорил приятные слова, которые нас подвигали к полному единению. Она подавалась мне с мучениями, сомнениями и непонятно тяжело. И когда мы подошли собственно к естеству и оставались какие-то хотя и волнительные, но все же технические действия, то есть наступил кульминационный момент, я никак не мог понять, почему не происходит то, собственно ради чего мы приготовились. Она все-таки восхотела мне отдаться с сомнениями и борениями. Я приготовился ей обладать, и тут вдруг случилось нечто непредвиденное. Я в сомнении и волнении попросил мне ее помочь в совершении этого. Она помогла, задав самое правильное направление. И только потом всему этому нашлось объяснение. Только потом я понял, что она в тот раз распрощалась с девственностью. Скажу тебе честно, мне не было смешно. Возможно, она сразу не призналась мне именно потому, что в ее возрасте сохранять девственность это все равно, что охранять склад, о котором забыли. Но я до сих пор ей благодарен. Это не важно, что я нашел-таки этот склад и вошел в него, когда охрана задремала. Может быть, смешным оказалось то, что мы разошлись и каждый из нас не понял того, что произошло. Именно поэтому нужно доверяться друг другу свои тайны предельно, чтобы была ясность в отношениях. Кстати, я тебе все время говорю ты. А ты мне говоришь «вы», или говорила. А теперь используешь неопределенную форму третьего лица типа: Кто-то сказал…» Или неопределенную форму: «Не знаю, что ответить». Так мы на «ты»?

— Хорошо, давай на «ты». Скажи, у тебя, когда случилось первый раз с девушкой?

— По-моему, это случилось в десятом классе. Мы жили на первом этаже в коммунальной квартире. Утром все расходились на работу. И я каждый день перед школой включал музыку и смотрел в окно. И мимо окна каждый день шла на работу девушка, которая училась со мной раньше в одной школе. Она работала на заводе, который располагался за нашим домом. Еще в школе Игорь Горкин, когда мы во дворе играли в пинг-понг, сказал: «Смотри, как на тебя Нинка смотрит». Тогда я обратил на нее внимание. И вот она уже работала и каждый день ходила мимо моего окна и слушала музыку, которую я проигрывал в комнате. Я чувствовал, как рдеют ее щеки и как блестят ее глаза, когда она проходила мимо. Однажды я пригласил ее зайти в гости. Она зашла, мы поговорили. Все получилось как-то быстро. Мы оба запыхались и ничего не поняли. На следующий день все повторилось. Я ее поджидал у раскрытого окна. Она пришла, хотя и не хотела и даже немного сопротивлялась, ожидая услышать от меня что-то важное, чего я ей так и не сказал. После этого Нинка перестала ходить по дороге на работу мимо моего окна. А я не стал искать с ней встречи. Но мы еще были слишком молоды.

— А после Нинки были еще девушки?

— Не хочу обманывать.

— Я и так знаю. Видела, как в клубе за тобой бегают девочки. Как они вокруг тебя вертятся.

— Одно дело все время пользоваться предметом необходимости и другое дорожить чем-то и восхищаться.

— Мне кажется, мужчинам проще. Они входят. Девушки впускают их. И это разные философии входить и впускать. Одно дело покорять мир, и другое дело делиться своим миром. Но последнее время в связи с унисексом, однополыми браками и разными приспособлениями эти понятия размываются.

— Да, ты правильно говоришь. У меня была девушка. Я после института даже хотел на ней жениться. Мы встречались. И она однажды пригласила меня к себе в гости. И когда я вошел в ее квартиру, то мне показалось, что я вошел в нее. Она разрешила мне войти к ней в комнату, пока она готовила чай. Я смотрел на ее письменный стол, полки, на которых стояло много игрушек мягких и пластмассовых, одетых в разные вещи. И я брал их в руки и представлял, как она брала их. И от этого она казалась мне ближе, чем была. Я сразу понял, что в этой комнате бывали только близкие ей люди. И это было ее доверие мне. Мы пили чай. Ее родители уехали на дачу. И я входил в нее так же, как входил в ее комнату. Это было так здорово… Она доверила мне себя и свои вещи. А родители не доверили мне ее. Они приготовили для нее правильного, достойного молодого человека. И они скоро поженились. Добрачные отношения сейчас упростились, но не всегда они открывают путь к совместной жизни. И в то же время они помогают понять жизнь и человека, на которого ты рассчитываешь. Пока молод, ошибок не избежать. У нас в институте решили пожениться молодые ребята. Вместе гуляли, целовались. Расписались и через месяц разбежались. Разъехались… И больше не хотели друг друга видеть. Что оказалось не только большим испытанием для двоих, но и драмой с травмой на всю жизнь.

— Я всегда этого очень боялась. И все девочки поэтому мечтают, представляют своего возлюбленного, думают о мальчиках и примеривают их к себе…

— Как кофточки…

— Если хочешь, так…

— Девочки мечтают о счастье в семье.

— Мальчики тоже не только в машинки играют.

— Девочки готовят себя к семейной жизни, думают об этом.

— Для того, чтобы это произошло, хорошо бы знать, чего ты хочешь от другого человека. Что ты хочешь от человека, который мог бы стать твоим спутником на всю жизнь. Но жизнь такая длинная. И люди имеют обыкновения меняться. В начале жизни они были одни, в середине становятся другими и в старости их вообще трудно узнать. Человек меняется от рождения и до самой старости под воздействием внешних обстоятельств и саморазвития. Конечно, есть те, которые себе не изменяют никогда и ни в чем.

— Можно меняться вместе. Когда один идет за другим и тоже меняется.

— И как можно узнать человека за небольшой промежуток времени?.. Как можно узнать человека так, чтобы построить с ним жизнь? Как можно его узнать, если он сам себя часто не знает. И не знает, как поступит в той или иной ситуации. Он думает, что герой и поступит так, а что-то происходит и он поступает совсем иначе, чем от него не ждали.

— Достаточно узнать какие-то важные черты характера: верность, доброта, отзывчивость.

— И какие важные черты ты узнала у Жоры? Какие?

— Уверенность в себе, настойчивость, мужественность…

— Что-то мне не верится…

— Это просто ревность.

— Обрати внимание. Опять ты не говоришь мне «ты». Почему? Скажи иначе.

— Хорошо, скажу. Ты просто ревнуешь меня к нему.

— Я?..

— Да, ты все время хочешь доказать, что он плохой.

— В нем действительно есть что-то нехорошее. Угроза, подавление присутствующих… Я его сразу почувствовал. Его эгоизм, скрытое хамство, подлость, если хочешь. Почему он не вышел ко мне, чтобы выяснить отношения один на один?

— Не знаю… Откуда мне знать, что там у вас произошло.

— Я тоже, не знаю.

— Чувствую, что-то случилось с папой, что-то гадкое, подлое. Я всегда такое чувствую. Сердце вещун.

— Ты говорила, что Жора настаивал на добрачных отношениях.

— Однажды он заговорил об этом, что нужно проверить подходим мы друг к другу по физическим показателям. Я читала что-то об этом. Ну, что бывают случаи, когда люди не подходят друг другу по психоэмоциональным или физическим показателям. Меня это несколько озадачило, но я знала, что такое может быть. В литературе об этом много написано.

— Это когда люди плохо друг друга понимают, по-разному относятся к одному и тому же событию или у мужчины недостаточный в размерах вторичный половой признак или, наоборот, слишком большой по отношению к ее половому вместилищу?.. Так?

— Что-то в этом роде. В тот день в клубе мы сидели, выпивали. Я завела речь о свадьбе, сказала, что нам нужно определиться с датой бракосочетания. Он согласился и неожиданно заговорил со мной об этом. Предложил начать отношения до свадьбы. Мне показалось, что он просто не хочет говорить о свадьбе и поэтому завел речь о добрачных отношениях. Показалось, что это уловка, что он перевел специально разговор на другое. После клуба мы поехали ко мне. Он привез меня на машине. Мы поднялись ко мне домой.

— Он говорил тебе, что любит?

— Нет.

— Говорил, что он без тебя не может жить?

— Нет. Разве сейчас говорят такие слова? Он мне сделал предложение. Этого достаточно.

— Как он это сказал?

— Он сказал: «Будешь моей?» Я спросила это что предложение стать женой. И он ответил: «Типа да».

— Он не стоял на коленях, не протягивал коробочку с колечком? — издевался Игорь.

–Нет. Ну, это же Жора. От него ничего такого не дождешься. В ту ночь, которая для нас должна была стать первой, он повел себя благородно.

— В каком смысле? Что он сделал?

— Он не сделал то, что собирался сделать.

— Расскажи поподробней, — попросил он, что-то предчувствуя.

— Я бы не хотела.

— Я прошу, расскажи, — настойчиво попросил он.

— Зачем тебе это нужно?

— Расскажи…

— Хорошо… Я оставила его в гостиной и пошла в ванную комнату. Приняла душ, выхожу в пеньюаре, а она открыл мой бар и сидит, выпивает. Я ему сказала: «Жора, что ты делаешь? Это первая наша ночь». Он говорит: «Мне нужно выпить». Я села рядом, выпила с ним. Попросила его пойти и принять душ. Он сказал, что в баню с друзьями ходил. Иногда от него плохо пахло. Как будто человек, не помывшись на себя лосьон поливает. Вообще он потливый. Это у многих бывает. Он еще выпил, взял меня за руку и повел в спальню. В темноте начал раздевать и… У него не получилось.

— Не понял, что не получилось.

— Темнота скрывает шрамы, — сказала она и отвернулась.

— Что скрывает? Так что случилось?

— Я боюсь полной темноты и замкнутого пространства. Это началось после того, как я не могла вылезти из горящей машины. — Она замолчала и продолжила. — Темнота скрывает шрамы… Я не хотела зажигать свет. Он, наоборот, хотел зажечь свет. Но я предложила ему включить ночник. Зачем я это сделала? Он нервно сказал, не надо, путь будет, как ты хочешь. Я стояла без всего перед ним. Обнаженная… Неожиданно он, словно что-то забыл, достал зажигалку и зажег ее. От огня я вскрикнула и увидела его лицо близко. Он поднес зажигалку ближе к моему лицу. Я оцепенела. Открытого огня я тоже боюсь с тех пор. И тут я увидела на его лице ужас и отвращение… Он увидел мои шрамы на лице и лицо его исказилось. Он смотрел на них, взял меня рукой за горло и стал сдавливать. Я испугалась, думала, он меня задушит. У него были такие страшные глаза. Это были глаза маньяка, патологического убийцы. Я видела, он хотел сделать мне больно и делал это. Я закричала, оттолкнула его и стала защищаться. Он словно пришел в себя. Потом долго просил прощение и говорил, что не знает, как это произошло и что на него нашло. Но те глаза близко от моего лица, полные ненависти и отвращения, я никогда не забуду. Я очень испугалась.

Она плакала. Слезы текли у нее по щекам. И в этот момент он будто заново увидел ее шрамы. И ему от них тоже стало не хорошо. Он отвел от нее глаза, чтобы скрыть свое отвращение.

— Это все из-за меня произошло. Из-за моего лица. Из-за шрамов. Он испугался меня, когда осветил лицо зажигалкой. Я видела на его лице обескураженность и тень гадливости. Именно эти чувства спровоцировали Жору на жестокость ко мне. Поэтому он схватил меня за горло. Жора не мог обладать мною, потому что все в нем, его тело и мозг, отвергали меня.

Игорь поднялся и сделал шаг к ней.

— Не надо плакать. Я прошу тебя… Прошу…

— Не нужно меня успокаивать.

Он взял ее за руку, поднял с кресла и прижал к себе.

— Что было дальше?

— Он уехал в тот вечер. А я напилась успокоительного и заснула.

Она заплакала навзрыд. Он обнял ее и прижал к груди.

— Тихо-тихо, не плач…

Плечи ее вздрагивали и не могли успокоиться. Он обнимал ее и ждал, когда она перестанет плакать.

— Это все из-за меня… Из-за меня… Из-за моего лица. Я никому не нужна… Никому…

Он стоял и не шевелился. Только сейчас он понимал, что ему нет никакого дела до ее лица, потому что в его руках плакала ее душа.

Когда люди находятся на расстоянии метра и полуметра, они не способны чувствовать другого человека. У них не возникает токов притяжения, сближения и взаимопонимания. Может появиться некое чувство отторжения или притяжения. Это при сильном взаимодействии эмоциональных, биологических полей. Человек только вошел в комнату, в вагон, в салон и уже возникает чувство притяжение или неприятия, желание сближения или барьер неприятия. Когда между ними двадцать сантиметров, десять или еще меньше, возникают робкие токи узнавания. И даже если было неприятие, оно видоизменяется, слабеет, преобразуется и может превратиться в симпатии. Начинаются токи понимания, сочувствия, появляются робкие ростки чувств, притяжение. Есть критическое расстояние между людьми, при котором происходит либо обострение негативного, либо взаимное проникновение потоков, прорастания из ниоткуда цветов понимания и рост симпатий. Возникают чувства, которые, как посланцы эмоций, несущие открытия и объяснения. И это все происходит без взглядов, без касаний или с таковыми. Когда же происходят касания, то это проявление доверия, поиски путей лучшего понимания. Часто люди находятся на расстоянии друг от друга, держат дистанцию, не позволяя никому преодолеть порог открытости и сверх доверия. Оболочки закрытости, сохранения внутренней энергии лишь касаются и препятствуют проникновению друг в друга. Но стоит лишь движением, словом, касанием преодолеть критическое расстояние, и все может измениться, и начнется притяжение, пойдут, потекут токи взаимопонимания.

— Ну перестань… Перестань… — просил он. — Не нужно плакать…

— Это все я… Я… Со мною все не так… Все не так…

Она в отчаянии вскрикнула, застонала и начала биться в его руках, метаться, мотать из стороны в сторону головой. И ее роскошные волосы ходили волнами справа налево и слева направо.

— Я никому не нужна…

Он удерживал ее и не давал проявить себя всю в отчаянии, не доводя до крайней степени.

— Я прошу тебя, не нужно… Не нужно этого…

Он не знал, как следует успокаивать девушек. Поэтому он прижал ее к себе, начал гладить, и она перестала биться в его руках. Чтобы у нее не повторился приступ крайнего отчаяния, он, заметив, что она успокаивается, тут же поцеловал, как когда-то в детстве его после наказания и просьб о прощении целовала мать. Это подействовало. И он стал целовать ее в волосы, в висок, в щеку. Она совсем затихла. И он замер. Одной рукой он теперь держал ее за талию, другой придерживал локоть руки, которую она ладонью положила ему на грудь. Ему казалось, что его рубашка на груди становится влажной. Ее горячее дыхание обжигала ему верхнюю часть груди и горло. Если сначала он испытывал к ней жалость, то теперь его тянуло к этой девушке. Ему и дальше хотелось обнимать ее. И вдруг он почувствовал, что его мужское желание начинает расти. Оно становится больше, крепче, сильнее. В нем боролось два чувства. Одно требовало, чтобы он положил ее на кровать, успокаивая, гладил и просил заснуть. Другое чувство просило и требовало его, чтобы он познал ее, познал до конца во всем ее естестве. И она что-то почувствовала и отвернула от него лицо, как будто ей было стыдно себя, своих слез и его жалости. Она чувствовала его жалость к себе, и за это ей было стыдно. Ей казалось, что возникло что-то неуловимое между ними. Но она боялась ошибиться в этом чувстве. Ей снова захотелось закрыться и не пускать его в свои мысли и свои чувства. Но он уже владел ими.

Он посмотрел на ее роскошные волосы. Она спрятала от него свое лицо. Ее волосы выглядели великолепными. Тогда из-за шрама показалось, что у нее ущербные волосы и зубы. Но это теперь он видел, что это не так. Он наклонился и прижался щекой к ее волосам. И она словно наполнилась чем-то большим и теплым. И это большое и теплое двинулось к нему. Он поцеловал ее в волосы и оставил свои губы в ее волосах. Она не двигалась. Он снова поцеловал ее в волосы, опустил голову ниже, отодвинулся слегка от нее грудью и поцеловал в ушко и в щеку. Она стала мягкой податливой и словно ждала от него чего-то еще. Он поцеловал ее в шею и дотронулся рукой, которой держал талию, до шеи. Белая, гладкая и зовущая, она ждала его поцелуев. И он снова поцеловал ее в шею. Он хотел поцеловать ее в губы. Но она отвернула лицо. Тогда он руками взялся за воротник халата и потянул ее вверх так, что ей пришлось встать на цыпочки. Она не могла ему сопротивляться и отводить губы в сторону. Он придвинул ее к своим губам, чуть наклонился сам, чтобы не сделать ей больно и поцеловал. Ее горячие сухие губы не ждали его и не раскрывались цветком. Он обнимал ее губы своими губами, и нежно в закрытом поцелуе провел язычком по ее сухим сомкнутым губам. Он целовал ее и водил по ее губам языком, пока они не раскрылись и не пустили его к себе. Он целовал ее, словно пил. Она не противилась и, словно боялась что-то сделать не так. В поцелуе, он распустил пояс ее халата и раздвинул шторки сложенного вовнутрь воротника. Посмотрел на ее грудь и увидел, что она такая, какой он хотел ее видеть. Он снова словно окунулся в свой поцелуй. Это был его поцелуй. Она не отвечала ему и как будто что-то ждала. Он раскрыл занавес ее халата, раздвинул рукой борта, и провел рукой по груди. Ощущая необыкновенную нежность, он дотронулся нежно до ее белоснежной груди. И она, уходя из поцелуя с гибким извивом, двинулась и чуть отодвинулась от него, не давая ему насладиться касанием ее груди. Он понял, что задел невольно сосок и причинил ей неудобство. Дальше он делал все так, чтобы не причинять ей неудобств. Он снова вошел с ней в поцелуй, положил руку ей на грудину между сосков и потом, не переставая целовать, взялся рукой за ее нежную грудь. Это добавило ему сил. Он снимал с нее халат. И как только чувствовал, что ей неудобно, менял движение, добиваясь того, чтобы халат сползал с нее. Она перехватила халат на поясе и попросила:

— Выключи свет…

Он боялся от нее отойти, не хотел потерять соединяющие нити сближения.

— Зачем?

— Выключи… Ночью шрамы не видны, — тихо и как будто много обещающе сказала она.

Он подошел к выключателю и выключил свет. Она тут же отпустила халат, и тот упал ей в ноги. Он вернулся к ней, взял за руку и подвел к постели. Опустился коленом на одеяло и потянул ее за собой. Она словно в чем-то сомневалась. Он потянул ее за руку вниз. Она оставалась на месте. Тогда он потянул руку дальше за себя так, что ее лицо приблизилось к его лицу. И он снова стал ее целовать. И в поцелуе она двинулась за ним. Когда она коснулась коленями постели он потянул ее дальше и перевернул лицом к себе. В темноте он видел только ее глаза. Когда он снова хотел ее поцеловать, продолжая действо постижения ее сути, она вдруг отвернулась и сказала:

— Я не уверена, что нам нужно это делать.

— Почему?

— Нельзя.

— Почему нельзя?

— Нельзя… Нельзя…Разве ты не понимаешь? — тихо спросила она, понимая, что находится на грани. И что за этой гранью она не ведала и очень ее боялась. Она желал его, но не позволяла себе в этом признаться, не позволяла раскрыться и кинуться навстречу. Что если он потом посмотрит на нее с презрением? Что если он разочаруется в ней. Что если это просто жалость с его стороны и слабость с ее стороны. Что если все это не по-настоящему?

Он промолчал, лег рядом, думая над ее словами и все никак не мог понять, почему она так казала. Прислушался к себе и вновь чувства накинулись на него с новой силой. Он повернулся к ней. Она смотрела в потолок Он видел ее глаза, протянул руку, взял ее ладонь в свою руку. И она ойкнула, всколыхнулась вся, словно всю себя вспоминая, и себя и свое чувство. И снова в ней все забурлило и затребовало его. И он почувствовал это и двинулся к ней, приник к ее губам. И она снова не ответила ему на поцелуй, и позволяла себя целовать. И он сел на кровати и рывком выдернул из-под себя почти снятый халат. И снова услышал от нее:

— Нельзя… Нельзя…

Она отвернулась от него и снова сказала:

— Нельзя…

И он разозлился на нее, лег и отвернулся в другую сторону. И они оба никак не могли заснуть, прислушивались к дыханию. Забывались коротким сном и прислушивались друг к другу.

В какой-то момент он очнулся о того, что ее рука искала его. Он тут же схватил ее за руку и спросил:

— Что?.. Что случилось?

— Не уходи… Мне показалось, что ты ушел. Я не хочу, чтобы ты ушел…

Он держал ее руку в своей руке. Ее рука была горячая. Она повернул ее к себе и увидел, как по ее лицу текут слезы.

— Я твоя! Твоя! — сказала она. — Мне только что причудилось или приснилось, что случится какая-то беда, если мы расстанемся. Это большая беда… Я так испугалась.

Ее голос дрожал.

— Успокойся. Я с тобой… Я никуда не ухожу.

— Я твоя!.. Люби меня… Люби! Только люби… — со слезами говорила она.

И он приник ней как к роднику, чтобы пить и пить. Ее тело, ее груди, ее берда теперь все это принадлежала ему. И он целовал ее и не мог остановиться. И все медлил ее брать, медлил насладиться ее живительным соком.

— Ночью шрамы не видны, — шептала она.

И он целовал ее в губы и в грудь.

— Я твоя! Твоя!

И он все медлил и медлил, чтобы не доставить ей беспокойство. И он уже был близок к ней. И она начинала стонать. И тогда он отступал. И снова приходил к ней, чтобы войти и возобладать. И тогда она всхлипывала от мгновенной боли. И он целовал ее в губы, вбирая в себя ее стоны и входил. Целовал и входил. Находился у входа и все пытался войти. И вот в какой-то момент она ответила на его поцелуй. И он почувствовал, что она желает его всецело, как он ее. И он сильный и могущественный в своем желании, наконец-то, вошел в нее и ощутил ее всю. И он входил в нее и выходил, чтобы снова войти и ощутить это чувство заново. И она помогала ему в этом. И они оба поднимались куда-то вверх, приближаясь к урагану чувств и буре эмоций. Он слышал, как она шептала:

— Ночью шрамы не видны…

И его это только подхлестывало. Он порхал над ней и из его груди вылетали слова:

— Я люблю тебя! Люблю! Люблю!

Он шептал ей о своей любви и все поднимался, и поднимался к буре. И они оба чувствовали, что буря приближается. И вот налетел ветерок. Зашуршали их чувства. Пошли волны, которые налетали и отлетали, и снова налетали. И что-то подхватывало их и начинало качать, нести. И они оба отдавались налетавшей стихии. Эти толчки, эти волны были только предвестниками стихии. Они готовили почву, раскачивали пространство, освобождая его для потрясений. И вот словно подул сильный ветер и их подняло и понесло. Так буря налетает с дальних полей на сады и обильно стряхивает с деревьев плоды. Так клонятся, шатаются, машут ветвями деревья. А буря все не устает и трясет, и трясет яблоки с листьями. И листья падают и шуршат, а яблоки падают с таким сладким звуком. И буря то затихала, то снова принималась бушевать. Она налетала несколько раз.

И уже наступил рассвет, а они все не могли насытиться друг другом. Они узнали, что такое бесконечность. В нем появилась широта полей, разбросанность лесов. Его руки были раскинуты и он, словно обнимал ими весь земной шар. В ней покоилось умиротворение. Она лежала на боку, головой на его руке. И в ее покорной позе с согнутыми коленями и подобранными к подбородку руками угадывалась спокойная текучесть и плавность реки.

Они изнемогшие спали в утренних лучах. Когда в дверь постучались, оба очнулись и прислушались. За дверью кто-то неистовствовал. Слышался голос. Он приподнял голову и поцеловал ее в шрам на щеке.

Она открыла глаза.

— Лежи, я открою и узнаю, в чем дело.

Он накинул халат, перехватил его поясом и открыл дверь.

— Уже десять часов утра, — сказала горничная. — Нам нужно готовить номер для итальянца. Он уже звонил из аэропорта.

— Сколько у нас есть времени?

— Полчаса… Ну, максимум сорок минут.

Он кивнул горничной и закрыл дверь.

— Сколько времени? — спросила она — У меня телефон разрядился. Странно, он никогда не разряжался так прежде.

— Десять часов, — сказал он, подошел к шкафу, достал из костюма свой мобильный телефон. Тот не реагировал на кнопки. — Мой тоже разрядился донельзя.

Он отбросил телефон на край кровати и подполз к ней. Не говоря ни слова, он положил ее спиной на кровать и стал целовать, снимая халат, который она едва успела накинуть.

— Сумасшедший, мне нужно почистить зубы, умыться…

— Я стану твоей расческой, твоей зубной щеткой, твоим полотенцем. Я стану всем, что тебя окружает.

— Это правда, что ты мне говорил ночью?

— Что я тебе говорил?

— Что ты меня любишь.

— Правда. Вырвалось из самых потайных уголков души.

Он снова принялся ее целовать, и она уступала ему понемногу. Уступала и уступала, и уступила совсем.

Она шептала:

— Я люблю тебя! Люблю!.. — и стонала. — Любимый… Я твоя!.. Твоя!

И он шептал ей:

— Я желаю тебя, твои губы, твои щеки, твои глаза. Я желаю твое тело! Тебя всю!

И снова бушевала буря. И тела испытывали нетерпение и болели от усилий. И снова губы шептали о любви.

Через некоторое время снова послышался стук в дверь. И он снова лежал, раскинув руки.

— Я открою, — сказала она.

За дверью стояла администратор.

— Я прошу вас покинуть номер. Он забронирован. Сменщица сказала мне, что вы только на ночь…

— Не беспокойтесь, мы сейчас уходим.

Мир перестал существовать для них. Они видели только друг друга. Слышали только друг друга. Они порхали по номеру и собирались покинуть его.

— Жалко, что нам нужно уходить отсюда, — посетовал он.

— Да, жалко, — сказал она. — Надо телефоны зарядить.

— В машине зарядим.

Они оделись и вышли из номера. Он держал ее за талию. И она шла, прижимаясь к нему.

— Моя душа порхает как бабочка и перелетает с цветка на цветок.

— У меня ощущение, как будто я все время летала. И сейчас ноги легкие. Я иду, не чувствуя пола. Куда мы сейчас?

— В будущее.

— Может быть, нас ищут.

— Наверняка. Заберем со стоянки машину, зарядим телефоны. Дальше будет видно. Я хочу позвонить Владику. Он физик, как и папа. У них загородный дом с постройками на участке. Папа академик, все время в делах. За городом сейчас никто не живет. Семья приезжает на выходные отдыхать. Можно было бы у них пожить.

Они прошли по набережной, зашли на парковку. Пока искали машину, три раза останавливались и целовались до головокружения.

— Мы так машину не найдем, — сказал она и улыбнулась.

— Найдем, — уверенно сказал он. — Вон она!

Она по-прежнему старалась находиться слева от него. И он ее понимал. Хотя сейчас ему было все равно есть у нее шрам или его нет.

Он открыл ей дверь. Она села. Он сел за руль, завел мотор, достал из кармана брюк мобильный и включил на зарядку.

— Я очень беспокоюсь за отца, — сказала она.

— Сейчас один звонок, — сказал он и нахмурился,

Он никак не мог ей сказать, что с отцом плохо. Охранник сказал, что Сэма и его компаньона убили. Он подумал о том, как бы ему все разузнать, взялся за телефон и набрал номер:

— Владюша, привет. Скажи можно мне у тебя в загородном доме перекантоваться несколько дней… — Он увидел, что она на него смотрит и подмигнул ей. — У меня сложная ситуация… Ключ у сторожей. Ты их предупредишь?.. Понял. Баня работает? Хорошо… Дорогу я помню… Пока. Обязательно, как разместимся, я позвоню.

Он отключил телефон от зарядки на автомобиле. Тот сразу мяукнул и отключился.

— Давай твой телефон.

Она достала из сумочки свой телефон и протянула, чтобы он соединил его с зарядным устройством.

Едва они выехали из парковки, она стала звонить отцу. Его телефон не отвечал. Она несколько раз набирала его номер. Длинные продолжительные гудки не давали никакой надежды. Как только она очередной раз отключилась от линии, которая соединяла с телефоном ее отца, ее телефон вдруг сам зазвонил. Она посмотрела на экран и увидела высветившийся незнакомый номер телефона. Он увидел ее замешательство и кивнул. Она включила телефон в соединение.

— Алло! Это ты? — спросил густой баритон.

— Я, — ответила она.

— Это я… узнала?

— Да, — ответила она неуверенно.

— Где ты? — спросил Жора. — Мне нужно с тобой встретиться.

— Я у друзей.

— С этим, который из клуба?

— Да.

— Где мы встретимся?

— Нигде.

— Тебе отец не звонил?

— Нет. Что с ним?

— Не знаю. Его здесь ищут…

Она отключилась от линии.

Снова зазвонил телефон. Она нажала зеленую трубку на телефоне.

— Мы вас все равно найдем, — сказал Жора.

И она снова отключилась от линии.

— Они ищут папу. Я не знаю, где он и что с ним. Нужна ему помощь или нет?

— Во всяком случае, с Жорой тебе встречаться не стоит до тех пор, пока что-то не выяснится об отце. Едем за город. Там нас никто не найдет какое-то время. Да, выключи, пожалуйста, телефон, чтобы они не смогли нас найти.

Она кивнула и выключила телефон.

— Заедем в магазин. Еды там нет никакой…

Она кивнула.

Они выехали на набережную и покатили по проспекту.

— За этой высоткой будет супермаркет, — сказала он. — Ты посидишь в машине, я зайду и куплю все необходимое.

— Хочу пойти с тобой.

— Хорошо, пойдем. Ты что-нибудь мне подскажешь…

Они ходили по супермаркету и набирали в тележку продукты.

— Фрукты тоже нужно будет купить.

Он кивнул.

С тележкой они вышли из магазина, подкатили ее к машине, открыли заднюю дверь и стали перегружать продукты из тележки в багажник.

Откатив тележку от машины, он обнял ее, поцеловал и усадил на переднее сидение. Сел сам, завел мотор, они выехали на набережную и покатили к выезду из города.

Она открыла окошко.

— Закрой попросил он.

— Хочу подышать речным воздухом.

— За город выедем и откроем верх.

Он нажал на педаль газа, положил руку ей на колено, повел немного выше, поднимая ее платье. Она взялась своей рукой за его руку и так они поехали дальше. Токи любви шли через их руки, доходили до сердца и заставляли его сильнее биться.

— Я не могу дождаться, когда мы приедем, — нетерпеливо сказал он.

— Я тоже хочу к тебе, — сказала она.

Он подвинул свою руку выше по ее ноге, и она тут же крепче сжала его кисть. Он расслабил руку и погладил, помассировал ее ногу. Почувствовал, что рука ее держит его кисть не так крепко и снова подвинул руку выше колена. Она снова схватила его руки и засмеялась.

— Смотри на дорогу, — сквозь смех сказала она.

— Смотрю, — отозвался он.

Он посмотрел на нее и увидел ее наполненность жизнью. Она переполняла ее. Ту же саму наполненность жизнью он чувствовал в себе. Необыкновенный подъем физических и духовных сил. Она сидела левой стороной к нему. Он не видел ее шрамов. Но ему было все равно. Эта девушка, которая прошедшей ночью стала женщиной, казалась ему необыкновенно дорога. Он видел в ней ее душу и желал вместе с ее телом.

— Осторожно машина, — сказала она нежно. — Не отвлекайся, пожалуйста. Мы все еще успеем.

Он убрал руку с ее ноги, смотрел на дорогу и чувствовал, что истекает к ней соком. Она находилась в самом центре его сердца. Теперь ее шрам он воспринимал как печать его любви. Отметина, по которой он ее отыщет среди тысяч других и везде найдет.

Она сидела рядом на переднем сидении кабриолета и чувствовала, что любит этого человека. Она чувствует его как-то всего и все в нем ее импонирует и радует. Глаза ее блестели, щеки счастливо приподнимались к глазам. Она ждала его к себе, его губы, его тело, его напряженную проникающую суть, и чувствовала, как увлажняется ее женское лоно, как оно расцветает и словно зовет к себе. Она истекала соком любви и с трудом сдерживала свое нетерпение.