Виктор Агеев – наш современник

Коллектив авторов, 2021

Книгу составили очерки о выдающемся отечественном боксере, тренере, спортивном менеджере Викторе Петровиче Агееве, написанные его друзьями, учениками и соратниками. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

© Авторы, тексты, 2021

© С. И. Князев, составление, 2021

© Издательский Центр «Гуманитарная Академия», 2021

© П. П. Лосев, обложка, 2021

Издательство выражает самую сердечную признательность Фонду поддержки боксеров «Русь» и лично его президенту Анатолию Михайловичу Петрову за бесценную помощь при подготовке данного издания.

Без возрастных ограничений.

Александр Нилин

Человек, чьи дела обстоят великолепно

Хорошего боксера (и, наверное, не только боксера, но я сейчас исключительно о боксе) легко оценивать и судить, меньше вспоминая о том, что удалось, и подробнее говоря о том, что не свершилось, какие желания не исполнились.

Впрочем, я хочу рассказать о человеке, чьи дела на сегодня обстоят великолепно. О Викторе Агееве, чемпионе по боксу в первом среднем весе, то есть не превышающем семьдесят один килограмм. Боксеры говорят короче: «Работает в семьдесят один».

В минуту отдыха между раундами, когда секундант обмахивает полотенцем разгоряченного Агеева, усиленный железным эхом голос диктора сообщает собравшимся о заслугах этого боксера. Я почему-то боюсь повторять вслед за ним перечень достижений. Боюсь, вот к статистике перечня подключится память, всегда связанная с эмоциями, придвинутся вплотную личные воспоминания, и я забуду о том, что собирался сказать. Я встречу опять Агеева июльским днем, сразу после римского чемпионата, на центральной улице Москвы, возле Дома актера, увижу его в щегольских светлых брюках и коричневой замшевой курточке идущим сквозь толпу пешеходов, — красивого и знаменитого. Боюсь, потому что Агеев не слишком похоже выходит на фотографиях, решенных в плакатном стиле, с претензией на рекламу. Однажды сняли его таким образом и тираж цветных открыток отпечатали. И оказалось — преждевременно.

Мы познакомились с Агеевым в шестьдесят третьем году. В тот год он выиграл первенство Союза впервые. А я стажировался в спортивной редакции, и мне поручили о нем написать. Точнее, разрешили. Могли и без меня обойтись, но меня следовало учить, и, подобно тому, как ученику парикмахера доверяют побрить не самого требовательного клиента, мне доверили постричь на газетной полосе под бокс нового чемпиона. Агеева пригласили в редакцию, и он приехал после тренировки и поднялся на четвертый этаж.

Агеев не был тогда избалован известностью. Он даже спросил: «Вы меня видели на ринге?» Вместе с тем он не прибеднялся и, узнав, что я его видел, сказал: «Заметили, наверное, я боксирую не совсем обычно». Но определить эту необычность не умел или не хотел и объяснил, используя обычный термин: «Я работаю на контрах…»

Один путешественник вышел из пункта А, другой из пункта Б — арифметическая задача. Кто-то из путешественников выходит к месту встречи обязательно раньше. Жизненная ситуация…

Агеева взяли в сборную Союза после поражения, четвертого в его жизни. Он проиграл Шейнкману, двукратному чемпиону страны, но показался тренерам сборной перспективным, понравился. Данные прекрасные: рост, подвижность, реакция. Результаты совсем неплохие: всего четыре поражения из ста проведенных боев. И возраст подходящий: девятнадцать лет — можно еще кое-что успеть.

Взяв Агеева в сборную, тренеры надеялись помочь ему изменить, улучшить манеру боя — сделать ее солиднее, надежнее. Технику опять же считали несостоятельной, нерациональной.

Феноменом Агеева не признавали, но находили очень способным. Полагали: со временем сможет, если за ум возьмется. Пробовали его в «шестьдесят семь» и в «семьдесят один».

Ставили (спарринг-партнером) к корифеям — Тамулису и Лагутину.

Нельзя сказать, чтобы наставники были им особенно довольны, приходили от его прилежания в восторг. Агеев не хотел заменять манеру, упорствовал, замечания выслушивал, а делал по-своему. Главное, не поймешь, куда он гнет. То осторожничает — лишь бы ударов избежать, а сам вперед не идет. То рискует неоправданно. То строит все на опережении. То откуда-то появился нокаутирующий удар, и Агеев действует медленнее, ищет момент, чтобы решить бой одним ударом. Пожалуй, интересно, но хаос, неразбериха. Противника путает и сам путается. Или так и задумано?

В сборной дисциплина крутая — и отчислить недолго, не таких еще вундеркиндов видели. И отчислили бы, не побеждай он. Побеждает ведь всю дорогу, словно какой-нибудь Кассиус Клей. Относились к этим победам не всерьез, жалели: парень губит себя, ничего, словит пару сильных ударов, посидит на полу — поумнеет; смешно, честное слово, везет чудакам, не умеют ничего толком делать на ринге, а везет, грамотные боксеры им проигрывают бог знает почему.

С другой стороны, победы есть победы. Агеев берет реванш у Шейнкмана. В шестьдесят втором году становится серебряным призером первенства страны. (Финальный бой с Тамулисом не состоялся: легкомысленный Агеев объелся мороженым накануне, и врачи не выпустили его с ангиной на ринг.)

В следующем году Ричардас Тамулис во время полуфинального боя с Агеевым получил рассечение брови («полетела бровь» — на языке боксеров), и через день Виктору вручили золотую медаль.

Опять случайность? Как-то не складывалось впечатления, что случайность. Я спросил у Агеева: «Мог ли Тамулис выиграть, будь в порядке бровь?» Агеев: «Нет, в этот раз не мог; в первом раунде он испробовал все и в дальнейшем ничего бы и не придумал». Я предположил, что он вообще не слишком высоко ставит Тамулиса? Оказалось: нет, напротив, чрезвычайно высоко всегда ценил и по-прежнему ценит. И добавил: «С ним трудно, он тоже работает на контрах».

«Работать на контрах» переводится несложно: боксер делает ставку на контратаку, встречает атакующего противника нацеленным ударом. Просто? На редкость. Особенно со стороны — из зрительного зала или дома у телевизора. Противник, он ведь может и пренебречь встречными ударами, подавить атакой, загнать в угол ринга, к канатам прижать, приблизиться и бить, простите, бить по корпусу и в голову. В боксе бьют, не думайте. В перчатках, при публике, больно бьют, и чемпионов тоже.

Утверждают: бокс на шахматы похож. Да-да-да: расчет, предвидение, маневр. Но поверьте: немножечко — ну чуть-чуть — чувствительнее, когда не лакированная фигурка карает фигурку другого цвета, а затянутый кожей кулак со свистом направлен в вашу сторону и вот-вот заденет не одно лишь ваше самолюбие.

Боксировать на контрах — характер: ожидание опасности вообще едва ли не труднейшая вещь на свете, легче азартно и яростно броситься навстречу противнику.

Боксировать на контрах — и техника отточенная, безусловно. Поэтому я удивляюсь, когда слышу про Агеева, выигравшего свыше двух сотен боев: у него пробелы в технике.

Боксировать на контрах — и философия. Надо уважать себя и свое умение, чтобы позволить противнику развернуть свой замысел почти беспрепятственно, отдать ему видимую инициативу, прежде чем решитесь обнародовать собственные намерения.

Если бы мне пришлось писать о противниках Агеева, я наверняка обратился бы за помощью к самому Агееву. Его рассказ о бое — рассказ о противнике: «Я понял, он сейчас ударит правой сильно», «…Он мне в глаза старается не смотреть — думает выиграть нокаутом», «Он на ноги смотрит, по положению ног определяет: как буду бить», «Мне потом говорят: что же ты правой не бил, когда он в углу? — а я чувствую: сейчас полезу — сам нарвусь на встречный».

В том же разговоре в редакции я поинтересовался: опасается ли Агеев реванша? Агеев не опасался и к тому же намеревался переходить в следующую весовую категорию (в нынешнюю, в «семьдесят один», где Тамулис не выступал никогда).

— Но там же Лагутин, — подчеркнул я.

— Да, он там, — согласился Агеев со спокойствием, обидевшим во мне знатока.

— Там и Струмскис, — напомнил я (двадцатилетний Стасис Струмскис в отборочном турнире к первенству Европы победил Лагутина). Струмскиса Агеев, очевидно, серьезным противником не считал — пожал плечами.

Несколько озадаченный уверенностью Агеева, я сел за письменный стол, а он спустился по лестнице и ушел вверх по переулку.

В ту осень и зиму, за ней наступившую, Агеев с блеском продвигался к главной цели — стать основным участником олимпийской команды.

Борис Лагутин выступал реже. На первенстве «Спартака» победил с трудом, пропустил тяжелый удар, побывал в нокдауне. Поговаривали: он утратил форму.

У Лагутина легкой жизни в боксе не было. Он не побеждал без борьбы — с ним всегда конкурировали. Он побеждал конкурентов по всем статьям, а сломить их воли не мог. Ему железные люди противостояли — чемпионы страны, им смещенные: великолепный техник Иван Соболев и физически отлично одаренный, опытный Виктор Васин. Они выходили на ринг против Лагутина, как на главный в жизни бой. Они могли заведомо знать, что тот в лучшей своей форме и ничего им не светит, но умели найти в себе неслыханную стойкость и свести его преимущество к минимуму. Им подражали молодые, и в частности Трегубов.

Лагутин не оставлял соперникам никаких надежд. Они уходили — он продолжал. И когда, наконец, конкуренты, отчаявшись, отступили, в категорию «семьдесят один» вошел Агеев, выраставший на глазах у Лагутина в очередного и наиболее опасного соперника.

В ту осень и зиму Лагутин редко выступал. Роль его в сборной исполнял Агеев. Неизвестно только было: временно или постоянно?

Осенью приехали в Москву англичане — молодая команда, без громких имен. Когда утверждали в Федерации бокса состав нашей сборной, руководителям и тренерам рекомендовали: «Настраивайте ребят исключительно на товарищескую встречу, никакой злости не надо, победа предрешена, и усердствовать не стоит, чтобы все корректно, работать, как в тренировочном зале на спаррингах».

Получилось не у всех.

Некоторые так и не приспособились к джентльменским требованиям. Или давили, или, вспомнив «установку», останавливались в центре ринга и сами пропускали удары — и тогда снова лезли напролом.

Агеев же показал нечто удивительное. Он так ни разу и не ударил, а противник терял равновесие, натыкался на канаты, и вдруг рассмеялся — понял: бить не будут. Агеев шутит — и разница в классе такая, что о спортивном интересе глупо и заикнуться.

Агеев воспринял бой как повод повести противника, а заодно и зрителя по всем помещениям своего арсенала, нигде подолгу не задерживаться и лишь потрогать оружие, лишь представить в воображении коэффициент его полезного и возможного действия. Он показал: уход от удара не менее грозен, чем сам удар, — противник теряет ориентировку, утыкается в канаты и от ощущения бессилия, обреченности теряет веру в себя. Хотел — и вместо встречной атаки останавливал противника, сам оставаясь на месте, и без помощи рук, одними движениями головы вынуждал его промахиваться с удобной дистанции, гипнотизировал. Переводил бой в плоскость, где чувствовал себя устойчиво, а противник ежесекундно скользил.

Обыкновенный, что называется, рядовой зритель реагировал восторженно, радовался зрелищу. И специалисты ласково улыбались.

Зимой наши боксеры дважды встречались с боксерами Польши — разыгрывался финал командного европейского Кубка. Здесь Агеев в боевой обстановке сохранял зрелищную щедрость поединка. Предложил два варианта — на выбор. В Лодзи выиграл совсем быстро — за явным преимуществом. В Москве, наоборот, эффектно тянул с развязкой, за что зал оставался не в претензии, а в прессе пожурили: переперчивает. Но пожурили сочувственно, намекнув: олимпийская надежда. Были выпущены цветные открытки, навстречу Олимпийским играм, и Агеева живописно изобразили: двадцатидвухлетний атлет в красной майке на фоне голубого безоблачного неба картинно поднял руку в боксерской перчатке. А облака ползли за кадром, и несли они грозу.

«Очень был осторожный бой и хитрый», — скажет год спустя Агеев. И осторожный, и хитрый, и напряженный крайне, и красивый, наверное. Ведь небывалый случай, что приз за самый красивый бой присудили обоим участникам встречи.

Вполне понятно, приз не утешил побежденного Агеева. Трое судей из пяти отдали предпочтение Лагутину в Хабаровске, где в климатических условиях, близких к Токио, соревновались претенденты на поездку в страну Олимпиады. Но Хабаровск не приблизил Агеева к Токио. 3: 2. По существу, при таком счете можно продолжить спор: кто сильнее?

Спорить, однако, никто не стал. Лагутин подтвердил, что он Лагутин. А Виктор из кумира вновь превратился в талантливого молодого, которому (скептики правы: чудес не бывает) расти и расти, набираться опыта у старших, у старших учиться, старших слушаться, старшим не дерзить.

Не поправил дела и успешный спарринг с Попенченко на сборе в Кисловодске. Спарринг ни в чем не убедил тренеров. И авторитет Лагутина не из тех, чье свержение радует. Лагутин заслужил поездку в Токио, право на главную роль. Словом, Агеева без особых сожалений оставили дома.

Интерес к Агееву вновь возник с приближением первенства страны шестьдесят пятого года. И в несомненном сопоставлении с предстоящим выступлением теперь уже олимпийского чемпиона Бориса Лагутина. А Лагутин первый же бой внезапно проиграл Юрию Мавряшину и выбыл из соревнований. И диапазон соревнования сразу сузился. Вероятная победа Агеева в первенстве обесценивалась отсутствием опасных оппонентов. Мавряшин? Победитель Лагутина не сумел закрепить успех, до встречи с Агеевым не дошел, проиграл на полпути. На следующий год он, правда, пробился в финал, но сенсации не произошло: Агеев оказался для него труднее Лагутина.

…Идет все то же первенство шестьдесят пятого. Виктор выигрывает бледно: Лагутин выбыл, он и расслабился.

Дядя Володя недоволен. Дядя Володя — Коньков Владимир Фролыч, международный арбитр — первый тренер Агеева.

Мы стоим с ним в правом крыле коридора за кулисами Дворца спорта, Агеев раздевается в левом крыле — туда Коньков зайти не может, он арбитр этих соревнований: этика. Остается стоять здесь и думать об Агееве, который в каких-то тридцати шагах.

К дяде Володе подходит Альгирдас Шоцикас, он ведет на ринг подопечного из литовской команды и подходит к Конькову пожать руку, хотя они уже и виделись сегодня: «Мой талисман» (при судействе Конькова на ринге Шоцикас никогда не проигрывал). Коньков улыбается ему, смотрит вслед — и без видимой связи: «Что же это с Виктором делается?»

Коньков на англичанина похож: сухой, подтянутый. В белом судейском костюме с черной бабочкой его видел каждый зритель бокса. Он и в кино снимался — опять же в роли рефери. Не все знают: он и тренер, заслуженный — в связи с успехами лучшего своего ученика Агеева.

Коньков, в общем-то, идеалист по-своему: он не столько быстрых побед требует от учеников, сколько умения.

Такую позицию охотно поддерживают, за такую позицию наставника хвалят, но относятся к такому тренеру снисходительно: считают непрактичным, неприспособленным, беззащитным перед неминуемой критикой. Действительно, среди воспитанников дяди Володи Конькова бездарных и неинтересных боксеров нет, но и знаменитых чемпионов тоже. Исключение — Агеев. Самый талантливый, он и самый удачливый, известный, чемпион страны и Европы.

В боксерский зал ЦСКА на Комсомольском проспекте, на последнюю тренировку перед отъездом в Рим, Агеев приходит элегантный, в темных очках. Участники сборной уже разминаются в тренировочных костюмах, рядом с нами врезает серии в набивной мешок Валерий Фролов, а Виктора задержал корреспондент радио с портативным магнитофоном, сует ему бумажку с заранее отпечатанным текстом — оригинальный, ни на кого из боксеров не похожий Агеев должен, выступая перед микрофоном, произносить чужой текст. Коньков смотрит на него от противоположной стены (он сидит на низкой гимнастической скамеечке) и тихо, на ухо мне: «Ни за кого так не волнуюсь, как за Виктора».

Казалось бы, а чего волноваться? За Агеева волноваться не надо: он же фаворит. И те, кто недавно признавать Агеева не хотел, сомневался в нем, теперь переменили мнение и делают авторитетные лица. «За Агеева, за кого-кого, а за Агеева можно не беспокоиться, он-то выиграет».

А Коньков беспокоится. Он потому и дядя Володя, что беспокоится, он все понимает, дядя Володя.

Ну а Виктор, возможно, потому-то и Агеев, каким все узнали его, что за Виктора надо беспокоиться…

У Агеева нет противников трудных и легких — есть интересные и неинтересные. И с неинтересными ему сложнее, он скучает от черновой работы на ринге, ведет ее вяло, небрежно, замысел делается аморфным, расползается, не вмещается в три раунда. Тут порой он и неосторожен. Ему подсказывают: повнимательнее, не шути. Он отмахивается: не шутить неинтересно. С ним случалось: побеждал еле-еле, преимущество едва ощутимое. Спрашиваешь потом: «Трудный парень попался?» — «Нет, знал заранее: выиграю, и как выигрывать, знал».

Труднее убедить в своей непобедимости, чем победить. Труднее убедить. Проиграй Агеев — ныне не просто чемпион, но и лучший среди любителей боксер Европы, — и снова скажут ему: пересматривай тактику, работай рациональнее, не мудри, не выдумывай.

(«Я поначалу стеснялся своей манеры — вроде боксирую не так, как все люди».) Сейчас он утвердился в самостоятельности стиля, но жизнь свою самостоятельностью осложнил. Ему не хотели прощать промахи ни друзья, ни недоброжелатели. Он должен побеждать, отвечая требованиям аудитории, его признавшей.

Все мы быстро забыли, как сомневались в нем, как предпочитали ему других, с нашей точки зрения, более техничных и правильных.

Мы скоро привыкли к Агееву, полюбили Агеева — и ждем теперь от Агеева чудес. Мы не думаем о том, что чудеса рождаются в экспериментах, и сердимся, обижаемся на Агеева, замечая в работе его какие-либо отклонения от прежде им предложенного, а затем нами принятого. А вдруг он идет в неизвестное еще нам всем?

Мы думаем: мы понимаем в боксе, — и беремся советовать. Стоит ли? Кто из нас до конца понимает Агеева? Он может часами сидеть в компании, балагурить, выглядеть бездумно веселым, шумно жизнерадостным, откровенным с первым встречным. Что из того? На ринг он выходит один. Нам что? Мы кричим из зала: «Витя!», радуясь возможности лишний раз продемонстрировать близость к нему, хотя «Витя» кричат и вовсе с ним незнакомые — такая уж участь знаменитостей.

А он там на ринге один — и другой ведь, не такой, каким мы знали его всего какой-то час назад…

Отборочный турнир к очередному первенству Европы проводился в Воскресенске. Он носил характер скорее больших маневров, чем действительно отборочного критериума.

В нем участвовал после большого перерыва Лагутин.

В четвертьфинале он боксировал с Агеевым.

Участие Лагутина удивляло, расстраивало отчасти. Зачем ему Воскресенский турнир? Неужели он всерьез рассчитывает на то, что поедет в Рим? Вместо Агеева? Он же за три года, что прошли после Токио, выступал в заметных соревнованиях дважды и оба раза неудачно.

Прошло его время, не следует ему, казалось многим, ронять достоинство олимпийца и неизвестно ради чего испытывать лишний раз судьбу, нет, вряд ли они повторятся — лучшие времена.

И тот интерес, вероятно, что рождала сама возможность сражения между Лагутиным и Агеевым, исчез. В Воскресенске Агеев, считали многие, одолеет не льва — тень ото льва.

Что мы ошибались — в том полбеды…

Беда в том, что Агеев ошибся.

Словно предназначенными им ролями боксеры поменялись, встретившись на воскресенском ринге.

Мы увидели Лагутина в силе. И, не настроенный на встречу с таким Лагутиным, Агеев не то чтобы растерялся, но как-то не нашел свою контригру. Он получил победу с преимуществом в единственный судейский голос, аналогично тому, как в Хабаровске Лагутин.

Но если там Агеев, потерпев поражение, не проиграл, то здесь, приняв победу, не победил.

Агеев стал преемником

Лагутина — не победителем.

И сейчас, когда Агеев, по мнению большинства, вне конкуренции, мы продолжаем сравнивать его с чемпионом прошлой Олимпиады — с Борисом Лагутиным.

Лагутин проиграл больше, чем Виктор. Но он умел и брать реванши. В работе Лагутина достоинства выделялись отчетливее недостатков, с годами достоинства ослабевали, но он продолжал верить в них. И в ответственных боях они не подвели его.

В стиле Агеева слабости не менее очевидны, чем сильные стороны. Я имею в виду не технические и тактические погрешности — их ничтожно мало или совсем нет.

Агеев подвержен слабостям, свойственным одаренным людям.

Он понимает смысл бокса не в преодолении себя, своей сущности — он хочет прежде всего выразить себя предельно: со всеми слабостями и переборами.

Правда, за излишества и переборы он, кажется, готов расплачиваться сполна.

Что же: путешественники из задачи встретились в положенном месте.

И первый путешественник остался на месте встречи и ждет, а второй, как и положено в неназванном, неуказанном учебнике, но существующем, необходимом в жизни, неизбежном продолжении, отправился дальше — в глубь задачи…

1967

Александр Павлович Нилин — журналист и писатель, автор книги о Викторе Агееве «Классик» (2001 г.), переизданной в 2021 году под названием «Герой своего времени. Книга о Викторе Агееве».