Семнадцать дней под небом

Виктория Топоногова, 2023

Московский восьмиклассник Санёк Доломитов отправляется в поход по карельской реке, надеясь сдружиться с одноклассницей Селеной, которая занимается в турклубе. Однако и Селена оказывается не совсем такой, как ему представлялось, и сам он тяжело переносит роль новичка. В его экипаж попадает Василиса, которая и воды боится, и готовить не умеет, так что Саньку не раз приходится её спасать в разных ситуациях. Зато он открывает для себя поэзию, слушая бардовские песни в исполнении гитаристки Ани.Постепенно мальчик осваивается в группе, учится вести себя в лесу, проходить пороги, и начинает иначе смотреть и на жизнь, и на ребят вокруг: серьёзного студента Борю, балагура Веню, хозяйственную Веру, походного медика Фиму… Внезапно выясняется, что турклуб «Костры» находится под угрозой закрытия, в чём отчасти виновата и Селена. Ребята встают перед нравственным выбором: осудить Селену или поверить в её раскаяние и вместе противостоять интригам взрослых, которым нет дела до детского туризма.

4. Письма на родину

— А после ужина все пишем письма на родину, — объявила Татьяна Терентьевна.

— В каком смысле? — спросил Санёк.

— В смысле — домой, — подсказал ему Поплавок. — Чтобы мама не волновалась.

Поскольку остальные объявлению не удивились, Санёк понял, что это, видимо, такая добрая традиция. Или розыгрыш какой-нибудь.

— А моя мама и так не волнуется, — сказал он.

— Откуда ты знаешь? — спросила Катя.

— Я звонил ей из Петрозаводска.

— А теперь ещё и письмо напишешь.

— По интернету?

— По почте.

— Ну я и говорю… по электронной почте?

— По обычной почте! Ты что, никогда писем не писал? Почта… ящик такой на стене висит, оттуда тётенька-почтальон руками письма достаёт и ногами по адресам разносит, — прояснил Веня.

— Ногами не разносят, — поправила его Катя.

— Я фигурально… короче, вы поняли.

— Н-нет… Я по телефону общаюсь, или «ВКонтакте»… — растерялся Санёк. — Так же проще! Двадцать первый век, в конце концов!

— А ты вообще писать-то умеешь? — поинтересовался Поплавок.

— Естественно, я же в школе учусь…

— Да кто тебя знает…

— У меня, кстати, четвёрка по русскому!

— Вот потому и четвёрка, что писем не пишешь, — вставила Аня. — А то бы точно пятёрка была.

— Да чего там писать-то? «Привет, мам, у меня всё хорошо»? Я это и по телефону ей скажу.

— Нет, ты не понимаешь! Письмо — это исторический документ. Может, оно потом из поколения в поколение как реликвия передаваться будет! — торжественно произнёс Веня.

— А моя бабушка до сих пор письма от прадеда с войны хранит! — вздохнула Аня. — Хотя ничего особенного он, вроде, не писал — только что любит, скучает, идёт в наступление… А она плачет каждый раз, как их достаёт.

— Я так написать не смогу, — признался Санёк.

— А тебе так и не надо, — сказал Веня.

— Или ты хочешь, чтобы мама плакала, читая, что ты чуть мухоморов не налопался? — спросил Поплавок.

— Ну сколько можно?! — возмутился Санёк. — Я теперь вообще на грибы смотреть не буду!

— Ладно, ладно, и о продырявленной байдарке не пиши.

— Я что, нарочно?!

— Да чего ты так завёлся-то? Мы же шутим! — примирительно сказал Веня.

— Шуточки у вас… не смешные.

— Извини, не подготовились. Ладно. Напиши так, — Веня театрально провёл рукой по воздуху. — «Многоуважаемые мои маменька и папенька! Удостоверяю сим, что путешествие, предпринятое мною этим летом, хотя и доставляет моей персоне некоторые незначительные неудобства, в целом протекает успешно и не без приятности…»

— Ага, такая приятность вокруг, что просто ужас… — процедил Санёк.

— «Особенное же удовольствие получаю я, — с пафосом продолжал Веня, — от интересных и высокоинтеллектуальных собеседников, с которыми свёл меня случай в этом судьбоносном приключении».

— Ну ты даёшь! — восхитился Поплавок. — А я думал, ты только про чокнутых чижиков можешь…

— А чем тебе чокнутые чижики не нравятся? Да, Санёк, и не забудь про погоду! Про погоду обязательно надо вспомнить: «Погоды в здешних местах стоят чудесные, тёплые и достаточно солнечные. А ежели и случается когда ветерок, так это только способствует благотворному для здоровья и пищеварения обогащению кислородом…»

— Лучше про комаров напиши! Зажрали совсем! — добавил Петя.

Комары и правда что-то обнаглели в последнее время, особенно когда ветра не было.

— «Звери же в лесу, к величайшему нашему сожалению, дикие, хотя и дюже мелкие, но отменно кровососущие… Но, увы, такова их природа, не поддающаяся культурному исправлению и воспитанию, а нам остаётся только смириться с этим досадным обстоятельством и благодарить судьбу за предоставленную возможность отточить выдержку и стойкость характера». А ты, Петь, сходи к Фиме, у неё была какая-то мазюкалка от комаров. Только всё не забирай, другим тоже надо.

— Если я так напишу, — сказал Санёк, — меня по возвращении или в дурдом сдадут, или, наоборот, в школу для вундеркиндов. А меня ни то, ни другое не устраивает.

— Ну ладно, не пиши, — пожал плечами Веня. — Наше дело предложить.

Когда все закончили с ужином, помыли миски и опять подтянулись к костру, Татьяна Терентьевна раздала каждому по двойному тетрадному листу в клеточку и по конверту с маркой.

«Прямо как в школе…» — усмехнулся про себя Санёк.

Он долго думал, что же написать родителям, вспоминал Венин экспромт, но в итоге его письмо уложилось в несколько строчек:

«Здравствуйте, мама и папа.

У меня всё нормально. Погода хорошая. Плывём по реке. Скоро увидимся. До встречи. Ваш Саша».

Санёк посмотрел на лист. Большая часть его осталась пустой. Чтобы хоть как-то заполнить это пространство, мальчик изобразил улыбающуюся рожицу-смайлик. Потом пририсовал к смайлику уши, сверху нахлобучил каску, а внизу добавил спасжилет, ручки-ножки и весло. Получился почти автопортрет.

Санёк вздохнул и запечатал послание в конверт, на котором аккуратно вывел свой домашний адрес.

Когда он сдавал письмо Татьяне Терентьевне, она огорошила его ещё одной новостью. Оказывается, все дети в группе ведут дневники путешествия! И об этом говорилось ещё в Москве, но Санёк благополучно пропустил всё мимо ушей.

— Так у меня и блокнота-то даже никакого нет… — сказал он.

В ответ Татьяна Терентьевна просто выдала ему чистую тетрадь на 18 листов.

В глубокой задумчивости Санёк вернулся к костру. Там сидела Василиса и старательно писала что-то уже на второй странице.

— Василис, это у тебя письмо или ты роман сочинить решила? — спросил он.

— Да так, просто много всего интересного произошло, — пожала плечами девочка. — Я маме про наше первое дежурство написала…

— Чего там писать? Ничего хорошего не сделали… Кстати, с нас ещё завтрак…

— Ой, не напоминай…

— Представляю, на сколько страниц у тебя дневник будет…

— Какой дневник?

— А ты не слышала? Мы ещё и дневник похода вести должны. Тэ-Тэ лично проверять будет…

— Ну ладно, напишем.

— Вообще не представляю, что там написать можно…

— Наверное, правду и только правду.

— Позитивненько… — Санёк повертел в руках чистую тетрадь. — Ладно, на сегодня писанины достаточно… завтра начну.

— До завтра ты всё забудешь.

— Склерозом пока не страдаю.

— Хорошо, тогда вспомни, что было на ужин в первый день.

— А это что, тоже надо записывать? Картофельное пюре было… кажется…

— Вот видишь! Пюре было во второй день, а в первый, когда только байдарки собирали, гречка.

— Да какое это имеет значение? Содержание меню я уж во всяком случае перечислять не собираюсь. А то вдруг конкуренты найдут, а мы наше «хрючево» в качестве бренда не успели запатентовать…

— Ладно. Тогда во сколько был вчера подъём?

— Какая разница? С утра был подъём, в обед был обед, вечером был ужин. Кого интересуют подробности?

— Если ты так напишешь, то можно подумать, что и из Москвы не уезжал.

— А вот и ошибаешься! Я как раз собирался писать не о том, когда встал и что ел, а о походе, о порогах, о реке, о Карелии…

— Ну я, в общем-то, тоже… только это труднее, чем про подъём и обед… У меня столько впечатлений, самых разных… даже не знаю, как написать… Тебе тетрадь Татьяна Терентьевна дала?

— Ага.

— Пойду тоже возьму…

Пока одни дописывали письма (надо сказать, что у остальных ребят послания были не намного длиннее, чем у Санька), другие с чистой совестью рассаживались у костра. Аня достала гитару, настроила её и тихонько запела. Песня была совершенно незнакома Саньку, но она настолько ложилась на душу, что он, сам того не ожидая, сел и стал вслушиваться в простые и тихие её слова. Ребята вокруг начали подпевать, причём достаточно слаженно, видимо, уже не в первый раз.

«Ходят ко-о-они… над реко-о-ою… Ищут ко-о-они… водопо-о-ою…» — раздавалось над тихой вечереющей рекой.

Словно в другой мир окунулся Санёк. Нет вообще никакой Москвы, да и других больших городов, нет компьютеров, телевизоров, высотных домов… сказки всё это… А есть только то, что здесь и сейчас: белое вечернее небо, горстка ребят у костра, высокие, стройные сосны над головой, уютный говорок реки неподалёку и это вот — «Ходят ко-о-они…»

Ну да, и комары.

«Никогда, никогда ведь не любил поэзию, — думал Санёк, — сколько разных стихов в школе ни учили, ничего не нравилось. Все они какие-то… ненастоящие, что ли… А вот это — хочу выучить. Даже уже почти запомнил. Почему? Как получаются стихи, которые хочется запоминать? Которые сами запоминаются. А может, не в стихах дело? Может, дело в этих соснах, реке, людях вокруг? Да нет же, слова такие простые, но такие… такие…» — Определений не хватало, а в голове возникали всё новые вопросы и догадки.

Песни сменяли одна другую, ребята пели, усевшись тесным кружком вокруг костра, а ночь всё не наступала.

— Ну ладно, давайте последнюю, пора уже, — сказала Татьяна Терентьевна, — а то завтра на воде спать будете…

Санёк включил телефон и посмотрел на время. Ничего себе, скоро двенадцать, а ещё довольно светло.

— Вот они, оказывается, какие, белые ночи… — протянул Санёк. — Что ж я раньше-то не замечал?

— Нет, это уже не белые ночи… — возразил Веня. — Белые были в июне. А сейчас только белые вечера остались.

— Всё равно здорово…

— Ребята, а давайте наши байдарки как-нибудь назовём! А то что они у нас только под номерами? — предложила Вера.

— А какие варианты? — поинтересовался Петя.

— Тебе лишь бы варианты были, как в тесте, — усмехнулась Вера. — Название надо самим придумать! Вот мы хотим свою лодку назвать «Авророй».

— Как крейсер в Питере? — спросил Петя.

— Аврора — это богиня утренней зари в римской мифологии, — объяснила Тоня. — Ну и в Питере, да, крейсер. По-моему, красивое название.

— А остальные?

— А остальные сами называйте!

— Тогда у нас будет «Авиатор» — чтоб и плавала, и летала! — сказал Веня.

— Байдарки знаешь, в каком случае летают? — спросил Петя.

— В каком?

— Когда их по суше обносят вместо прохождения порога.

— Нет, наша не такая! Наша все пороги пройдёт!

— А мы назовём… Селена, как лодку назовём?

— Не знаю.

— Тогда давай назовём её «Удача»!

— Ну давай, — согласилась Селена.

Санёк задумался, как бы назвать их с Василисой байдарку, но пока ничего в голову не приходило. Он спросил Василису, но она лишь пожала плечами. Ну ладно, срочности особой нет.

Сегодня Саньку очень понравилось, как поёт Аня. Внешне она обычная девочка, такую встретишь и не заметишь: прямые русые волосы до плеч, нос картошкой, глаза… просто глаза. А когда поёт — словно раскрывается в голосе, наполняет им пространство, и уходить не хочется.

Последней была песня из мультика про бременских музыкантов: «Ничего на свете лучше нету, чем бродить друзьям по белу свету! Тем, кто дружен, не страшны тревоги. Нам любые дόроги дорόги!» И это было очень символично, даже невзирая на то, что Веня сильно переигрывал, изображая Осла и его громкое «Е! Е-е! Е-е!!!»