Подарок судьбы, или Счастье для попаданки

Виктория Серебрянская (2024)

В попытках достичь простого женского счастья я наделала кучу ошибок. И, как крайнее средство, заключила договор с незнакомкой, оказавшейся Темной богиней другого мира. По договору я становилась оракулом, Голосом ее Светлой сестры, а взамен получала право самой выбрать, как и с кем хочу прожить свою жизнь. Звучало все очень здорово. Но на деле оказалось, что Темная богиня преследует свои цели, а жители того мира и вовсе хотят все решать за меня. И что мне делать в таких условиях? Сдаться и потерять свой последний шанс? Или заключить уговор с самым жутким магом этого мира, и попытаться отстоять свою свободу и право на счастье?

Глава 1

— Мамочка, ты тут? А расскажи волшебную-волшебную сказку! Пожалуйста!

Тоненький голосочек Доминики вырвал меня из оцепенения. Я вздрогнула и встрепенулась. Как-то незаметно для меня вечер перетек в ночь. Небольшую палату обнимали чернильные тени, по углам пряталась темнота.

— Конечно, малыш. Я тут. Сейчас расскажу. Только свет включу, а то уже стемнело.

— Опять плачешь? — В голосе дочери послышалось недетское осуждение. — Зря. Там, куда я уйду, очень хорошо. И меня там уже давно ждут.

Я споткнулась, не добравшись до выключателя у входа в палату, и с ужасом уставилась на лежащую дочь.

— К-как… ждут?..

Слова застревали в горле. Но в целом голос прозвучал нормально. И я понадеялась, что Доминика ничего не поймет.

— Обыкновенно. — Дочка пожала худенькими плечами. Слишком худенькими. Любимая пижамка Доминики с пушистыми желтыми утятами еще неделю назад стала дочке слишком большой. В вырезе мелькали тоненькие, как спичечка, ключицы и острые углы плеч. — Им без меня там очень плохо. Я им очень нужна.

Сердце в груди сжалось в крохотный болезненный комочек. Включив все-таки в палате свет, я с жалостью и болью оглядела свою девочку. Дочка всегда, с самого рождения была моим маленьким и хрупким ангелочком, и в свои неполные семь лет выглядела лет на пять. Сейчас же проклятая болячка пожирала нежное тельце, не оставляя моей девочке ни шанса на выздоровление. Я до сих пор, даже после того, как проклятые метастазы лишили мою девочку зрения, даже после вчерашнего предупреждения лечащего врача, что нужно готовиться, не могла поверить, что моей крошки скоро не станет.

— А как же я, Никки? — Горло перехватило спазмом. — Мне ты тоже очень нужна! Не уходи от меня!

Господи! Что я несу?! Дочери простительно. Она маленькая, любит сказки, к тому же эта проклятая болячка… Полуслепая от слез, я наощупь нашла казенный больничный стул, подтащила его к кровати и без сил рухнула на него. Доминика, ориентируясь на звук моих шагов, поворачивала худенькое личико с изуродованными болезнью глазами:

— Мам, я не могу! — Очень серьезно, по-взрослому заметила дочь. — Мне нужно идти. Я должна, понимаешь? Но я спрошу, может, можно, чтобы ты ушла со мною. Ты ведь пойдешь?

Надежда и затаенный страх в последней фразе дочери резанули меня по сердцу. Чувствуя, что вот-вот разревусь окончательно, я выпалила:

— Конечно пойду!

Ну а что? Тут я все равно никому такая не нужна. Подруг давно растеряла. У мужа фактически уже другая семья. А мама, узнав про грядущий развод, только поджала губы:

— Это тебя Бог наказывает болезнью ребенка, что мужика такого не усмотрела, не удержала!

Вот только мамочка почему-то забыла, что Виктор точно также ушел ко мне из другой семьи. Вернее, я увела его от жены и двух дочерей. Потому что хотела счастья. Хотела как все, иметь мужа и дом полную чашу. Это теперь я понимаю, насколько я была неправа. А тогда, наслушавшись нравоучений мамы, которая с ранней юности ворчала, когда видела меня с одноклассником Васькой: «Зачем тебе этот будущий алкоголик? У него отец пьет, дед пьет, и он таким будет», думала, что выиграла в жизненной лотерее главный приз. Потом, когда уже поступив на первый курс экономического отделения нашего университета, я как-то неосторожно познакомила маму с Игорем, то услышала от нее: «Он же нищий! С ним ты будешь, как и я, на трех работах горбатиться, чтобы детей поднять! Мужик обязан тебя и детей содержать, а не у тебя на загривке кататься!»

Постепенно я пропиталась мамиными нравоучениями настолько, что поверила в них. Я же умница и красавица! Способна украсить жизнь любому. Любой мужчина рядом со мной априори будет счастлив! Так зачем размениваться на ерунду? У будущего мужа должен быть дом или квартира, машина и высокооплачиваемая работа. И тогда, может быть, я его осчастливлю своим вниманием. Так сказать, чтобы достойно завершить картину богатства и успеха.

Как ни смешно, но я берегла себя для своего принца. Подружки бегали на свидания, встречались и расставались с парнями, меняли партнеров. А я морщила нос. Студентам нечего было мне предложить, кроме туманной перспективы и будущего распределения к черту на кулички. Нет, были у нас и те, кому распределение не грозило. Кому папы и мамы заранее подыскивали тепленькое местечко. Но рядом с такими парнями мне всегда было страшно. Изломанных судеб после них было столько, что хватило бы вымостить дорогу до Парижа. А уверенности в том, что меня отведут в ЗАГС никакой.

Сокурсницы надо мной посмеивались, за спиной крутя пальцем у виска. Называли дурой и гордячкой. Но я все равно жала и придирчиво выбирала. И однажды я дождалась. Однажды погожим майским денечком, как раз после праздников, у нас случилась замена на философии. То, что мое время пришло, я поняла сразу, как открылась дверь и в аудиторию вошел он.

Виктор Сигизмундович выглядел лет на двадцать семь. Вместо опостылевших за год строгих костюмов — стильные светлые брюки и рубашка поло. Аккуратная стрижка на темных волосах. И смеющиеся, пронзительно-синие глаза, глядящие прямо мне в душу.

Улыбаясь, преподаватель представился и пояснил, что наша Нина Михайловна заболела. Он у нас временно, на замену. Женская часть группы дружно и громко застонала.

Не знаю, как Виктор меня заметил, выделил на фоне других, более ярких красоток, но в тот день он подвез меня на своей машине к магазинчику, в котором я подрабатывала. А закончив смену и выйдя на улицу, я увидела Витю с огромным букетом роз.

Ухаживал Виктор безумно красиво: с целованием ручек и тысячей красивых слов. Каждый вечер он преподносил мне роскошные букеты и говорил, что от меня без ума. Поэтому, наверное, не удивительно, что на пятый день я сдалась.

Дни для меня потонули в жарком и сладком мареве. Я упивалась Виктором, его руками, губами. Жила только теми минутами, когда мы были вместе. Дни для меня слились в одну сплошную, сияющую и искрящуюся счастьем ленту. Прозрение не наступило даже тогда, когда я поняла, что беременна.

Виктор отреагировал на новость с восторгом. Тут же потащил меня к врачам проверяться. И как-то между делом я оказалась на УЗИ. Тогда я не обратила внимания на то, с каким жадным, даже болезненным нетерпением, мой избранник ожидал результат. И вот вердикт: «Поздравляем! Мамочка и ребенок полностью здоровы, у вас, между прочим, папаша, будет сын.»

Оставшиеся до родов шесть месяцев Виктор сдувал с меня пылинки. В буквальном смысле, носил на руках. Каждая моя прихоть подлежала немедленному выполнению. У меня было все, что нужно для счастья. Абсолютно. Даже штамп в паспорте. Когда Виктор внезапно привел меня в ЗАГС и в присутствии строгой тетеньки-регистратора надел мне на палец золотое колечко, у меня от радости пошла кругом голова.

Меня не насторожило даже то, что через месяц после нашей скоропалительной свадьбы, на улице к мне подошла усталая полноватая женщина, ведя за руку двух девочек лет пяти-шести. Окинула меня внимательным взглядом, горько усмехнулась:

— Так вот чем ты Витюшу взяла. Сына, небось, носишь?

Я настороженно кивнула. А женщина хмыкнула:

— Ну-ну. Не дай тебе бог родить девчонку. Без сожалений выгонит на улицу и тебя.

Я никому не сказала о странной встрече. И, честно говоря, вскоре про нее забыла. Заботы о муже и доме поглотили меня целиком. Мама пела дифирамбы своему зятю и хвасталась по всему поселку, как ее дочка удачно вышла замуж. А я была занята тем, что вила в квартире мужа семейное гнездышко.

Розовые очки с меня спали в роддоме. Узнав, что я родила девочку, Виктор закатил громкий скандал. Мне удалось подслушать, как шептались медсестры, что мой муж потрясал перед носом главврача результатом УЗИ и обвинял того в мошенничестве, грозил подать на суд.

Мама, которой я в ужасе позвонила, утешила, что стоит Витеньке взять на руки девочку, как он переменит свое мнение и успокоится. Отцы всегда девочек любят больше, чем сыновей. Я поверила. Но это оказалось началом конца.

Первое время я не замечала никаких изменений. Разве что муж стал спать в другой комнате. Но Доминика была очень беспокойной, часто просыпалась и плакала по ночам. А Вите нужно было утром на работу. Поэтому отселение мужа я восприняла нормально. Доминика повзрослеет, станет спать спокойно до утра, и все переменится.

Ага. Наивная я.

Муж не то, чтобы отдалился. Но стал относиться ко мне прохладнее. А девочкой не интересовался совсем. Самое главное для Вити было, чтобы Доминика ему не мешала, если он дома работал или смотрел телевизор.

Первые полтора года мне дались просто ужасно. Институт пришлось бросить. Дочка и муж занимали все мое время. У меня не оставалось ни секунды лишней, какая уж тут учеба даже на заочном. Понимая, что если не буду следить за собой, то точно потеряю семью, я старалась не встречать Витю после работы в затасканном и растянутом спортивном костюме. Старалась всегда приготовить свежее на ужин, поговорить с ним. И не только о малышке. Очень медленно, но Витя оттаял.

Когда Доминике было чуть меньше трех, муж вдруг заговорил о втором ребенке, абсолютно уверенный, что на этот раз у него будет сын. Я послушно согласилась. Ну а что? У всех же по двое, а то и по трое детей. Чем мы хуже?

Но меня словно кто-то сглазил. Дни шли за днями, а желанная беременность все не наступала. Тайком от мужа я начала бегать по больницам. Врачи разводили руками и назначали все новые обследования. Но каждый раз результат был один: я здорова.

Так прошло три года. А потом все изменилось.

Шестой день рождения Доминики мы с дочкой встретили в стационаре нашей районной больницы. Моя кроха в последнее время постоянно где-то простужалась. Я с ног сбилась, пытаясь исключить для ребенка все риски и все сквозняки. Грешным делом, даже заподозрила мужа. Что он специально открывает окно, чтобы дочка болела. Глупо, конечно, но ничего другого в голову не приходило. И вот череда непонятных простуд и привела нас в больницу — у Доминики пять дней держалась температура тридцать семь и восемь. Участковая врач заподозрила пневмонию. Но результаты анализов ошеломили и уничтожили меня.

Лейкоз. Это прозвучало для меня смертным приговором, хотя врачи и были полны надежд. Начался бесконечный, изматывающий марафон под названием терапия. Бесконечные капельницы, анализы крови, облучение и снова капельницы с химией. Доминика таяла на глазах. От роскошных рыжеватых кудряшек моей девочки осталось несколько волосинок и воспоминания. Я не могла без слез смотреть на нее.

Несколько месяцев муж исправно посещал нас в больнице. При необходимости давал деньги, не спрашивая зачем. Но постепенно его посещения становились все реже. И вот неделю назад он пришел и, не глядя на меня, спокойно сообщил, что он со мной разводится. У него есть другая, которая носит его долгожданного сына. И через три месяца ей рожать. Что он собрал мои и дочкины вещи и сложил их в кладовке. Когда нас выпишут, я могу прийти и их забрать.

В первое мгновение я оторопела. В голове воцарилась звенящая пустота. А потом тихо спросила, а где же нам с малышкой жить. Виктор пожал плечами. Мол, если бы родила ему сына, то он бы и Доминику терпел. А так дальнейшая наша жизнь ему не интересна. Я могу снять квартиру или вернуться к родителям в поселок. Ему все равно.

Мой мир… Нет, еще не рухнул. Но основательно пошатнулся. А следующая трещина появилась в нем после разговора с моей мамой. Когда она сообщила, что нам с Доминикой места в ее доме нет. Что мне лучше помириться с мужем, чем сидеть рядом с умирающей дочкой. Жестокие слова. Они перевернули мне всю душу. Да, с мамой живет моя старшая сестра с семьей. А во второй половине дома брат с женой и тремя детьми. Но… Я же тоже не чужая! И как же мне быть?

Усилием воли я задвинула мысли о будущем на задворки сознания. Потом решу, что делать и где жить. На первом месте для меня была Доминика. Уже стало понятно, что лечение бесполезно. Болезнь прогрессирует. И когда — вопрос всего лишь нескольких дней.

— Мамуль…

Я торопливо смахнула слезы и, растянув губы в искусственной улыбке (давно заметила, что гримаса помогает говорить веселей), принялась сочинять запрошенную дочерью сказку:

— Жили-были на свете две сестры: блондинка и брюнетка. И были сестры принцессами сказочного королевства. Отец их, король данной страны, разделил ее пополам и наказал сестрам править каждой в своем уделе. Блондинке досталась восточная половина. Потому светлой пристало править светом и днем. Брюнетке — западная половина королевства, где больше было ночи и тьмы. И…

— Нет, мамуль, — тихо перебила меня Доминика, — ты перепутала. Сестры — не принцессы. Они богини того мира. Старшая — брюнетка, ее зовут Мара. Она — олицетворение тьмы и начала всего живущего. Проводник душ и покровитель Темных. А младшая, Дара, покровительница света и всего, что с ним связано. — Доминика помолчала немного, поджимая истончившиеся, обескровленные губки, а потом вдруг заявила: — Дара не может путешествовать между мирами, ей не хватает сил. Слишком много нужно делать в своем мире. Да еще и помощницы у нее нет. А Мара… Она свободно перемещается между мирами. И она… Она скоро придет за мной, чтобы провести меня в тот мир, где я отныне буду жить.

Я молча открывала и закрывала рот, во все глаза глядя на дочку. Ее изуродованные болезнью глаза, прикрытые синюшно-багровыми веками, казалось, смотрели куда-то внутрь. А самой Доминики уже рядом со мной не было. Грудь пронзило острой, нестерпимо-острой болью. Я даже задохнулась на мгновение. Словно кто-то сжал мне горло огромной лапищей, перекрывая доступ кислорода в легкие. То ли от ужаса перед внезапным приступом, то ли от недостатка воздуха, мне даже померещилось, что в окне мелькнуло бледное женское лицо в обрамлении прямых черных прядей волос. На меня внимательно, словно сканируя рентгеном, взглянули бездонные черные провалы глаз.

Это длилось не больше секунды. А потом все прошло. Боль отпустила, и я смогла вздохнуть полной грудью. Метнув испуганный взгляд в темное окно, я украдкой перевела дух: там никого не было. Да и быть не могло. Палата дочери находилась на шестом этаже.

Отвлекая меня от пережитого ужаса, меня тихонько позвала дочь:

— Мамуль… — Ладошка Доминики слепо зашарила по постели, ища мою руку. — Мамуль, Мара пришла, мне пора… Поцелуй меня на прощание… Пожалуйста…

Мир вокруг меня сделал кульбит и как будто растворился в темноте, оставив островок света вокруг казенной кровати, на которой умирала моя дочь. Моя кровиночка, плоть от плоти моей, кровь от крови… Могла ли Доминика знать заранее, что пришло ее время?

Грудь снова словно железными обручами стиснуло. Воздух застрял в горле, в глазах начало темнеть. Из последних сил, словно из меня жизнь утекала как песок в песочных часах, я дотянулась до дочери:

— Маленькая моя…

Коснулась губами исхудавшей детской щечки и каким-то даже не шестым, десятым чувством поняла — я опоздала. Моей малышки со мною уже нет.

В грудь словно огромный, раскаленный до бела гвоздь воткнулся. Слепящая боль перекрыла собою все, что было вокруг, захватила меня целиком и куда-то повлекла. Последнее, что я увидела — это внимательный, испытывающий взгляд темных провалов усталых женских глаз…