Игры на раздевание

Виктория Мальцева, 2021

Викки родилась особенной. Она легко складывает в уме многозначные числа, но не выносит громких звуков и не может отличить стёб от дружелюбия. Уже в 17 лет ей становится ясно, что романтические отношения не для неё – попросту нет на земле человека, готового любить её вместе с «особенностями». Но в 22 года она садится на единственное свободное место в автобусе и оказывается рядом с Каем. Ей давно уже хотелось «попробовать секс» и узнать, наконец, что они чувствуют – все остальные, здоровые люди. Кай от предложения не отказывается, но на утро так сильно обижает Викки, что у неё случается давно забытый приступ – мелтдаун. В тот момент они оба не могут себе даже представить, как много им ещё предстоит и как прочно они уже связаны…

Глава 9. Рождение «Нас»

Good Weather For An Airstrike — Rescue

Mazzy Star — Take Everything

Halsey — Clementine

Я просыпаюсь ранним утром: голубоватый тусклый свет уже очень хорошо освещает комнату с синими стенами. Некоторое время изучаю сосредоточенного индейца на фотографии, висящей на стене рядом с окном, стараясь понять, чем именно завораживает его взгляд. Догадываюсь — грустью, и в ту же секунду теряю к нему интерес: теперь мои глаза смотрят на облака, плывущие по сине-сиреневому морю. Это не моё окно, в моём болтаются от ветра или мокнут под дождём ветки пихты.

Бесшумно поворачиваюсь и вижу: он обвил своё тело вокруг меня, не касаясь ни в одной точке. Его голова и правая рука расположены надо мной, необъятный, как горная Ванкуверская гряда, торс рядом, ноги согнуты в коленях под моими ногами. Он обёрнут вокруг меня одной большой буквой «С».

Обещал не прикасаться, и слово своё держит.

Я знаю, что не спит. Слышу шелест его мыслей, но слов разобрать не могу. Набираюсь смелости и медленно поворачиваю голову: его глаза открыты и смотрят в мои, лицо спокойное, но не безмятежное. Улыбки нет, однако я ощущаю, что он улыбается мне весь, целиком.

Мы лежим и смотрим в глаза друг другу, наблюдая за тем, как с растущей яркостью света всё чётче и чётче проявляется рисунок радужки. Я вижу яркий изумрудный цвет, темнеющий к зрачку, и правильные, ровные волокна радужки.

— Привет, — тихо говорит.

— Привет, — отвечаю.

— Как спалось?

Я теряюсь, а он не настаивает на ответе.

На кухне усаживаюсь на один из стульев, смутно соображая, что это, скорее всего, чьё-то место, а чужие места лучше не занимать. Хозяин, тем временем, быстро осматривает чистую миску с полки, затем тщательно моет её новенькой губкой и вытирает насухо бумажным полотенцем:

— Ребята моют посуду в машинке, но она не всегда справляется с поставленной задачей, — поясняет свои действия.

Я не знаю, стоит ли комментировать эту информацию, поэтому молча разглядываю кухню: качественные шкафы, остров с гранитной столешницей посередине, хорошая техника. Такого большого холодильника я ещё не видела — с двумя дверцами, как в обычном шкафу, и контейнером для воды.

— Эту квартиру подарила мать, когда мне исполнился двадцать один год.

— Добротная, — хвалю.

— Да, хорошая, — вынимает из холодильника банку с йогуртом, достаёт с полки хлопья:

— Хлопья с йогуртом будешь?

— Буду.

А куда мне деваться, если ничего другого не предложили?

— Что ты обычно ешь на завтрак?

— Хлопья, как все, только с молоком. Фрукты ещё.

— Какие?

— Любые. Просто фрукты.

— Яблоки?

— Можно и яблоки.

Он кивает, откладывая часть клубничного йогурта в мою тарелку:

— У меня сегодня только клубничный, у тебя нет аллергии?

— Я люблю клубнику. Аллергии у меня совсем нет.

— Это отлично, — кивает.

Затем включает новостной канал, и мы синхронно проваливаемся в хронику мировых и местных Ванкуверских событий.

— Ты обычно чай пьёшь или кофе? — спрашивает, не глядя.

— Кофе.

— Хорошо. Хочешь попробовать чай с мятой? Я завариваю только свежие листья — утром пьётся приятно и полезно ещё.

— Попробую.

— Отлично.

Снова это отлично.

Вдруг обнаруживаю его в прихожей зашнуровывающим шнурки на кроссовках:

— Я на пять минут: мята закончилась, магазин недалеко.

Бегу вслед шнуровать свои:

— Я с тобой.

И прежде, чем он успевает возразить, объясняю:

— Не хочу оставаться в чужой квартире одна.

На лестнице его спина загораживает мне весь обзор, и я, подскакивая вслед за ним, как Пятачок вслед за Винни, усердно пытаюсь понять, достаю ли макушкой хотя бы до его лопаток.

По дороге мы больше молчим, изредка поглядывая друг на друга, и его взгляды сосредоточенные, серьёзные, но не злые. В Воллмарте находим мяту, по пути к кассам заходим в фруктовый отдел и набираем яблок и клубники.

— Я думаю, сегодня пообедаем где-нибудь в хорошем месте, а вообще, чем ты питаешься в течение дня?

— Чем получится.

— А точнее?

— Если есть выбор, покупаю овощные салаты, а если дома — готовлю их сама.

После этих откровений мы направляемся в соответствующий отдел:

— Бери, что нужно, — командует.

И к фруктам добавляются овощи, причём мой спутник внимательно изучает всё, что я кладу в корзинку.

— Ты — настоящее травоядное! — комментирует с улыбкой.

И я снова не знаю, как реагировать:

— Спасибо.

— За что спасибо?

Силюсь придумать адекватный ответ, перебираю в голове уроки о юморе и его уместности, в итоге пожимаю плечами:

— За слова?

Странное дело, но мой ответ его полностью удовлетворяет. Он довольно кивает, добавляет к покупкам коробку булочек с карамельной начинкой и примерно фунт желейных медведей. Надо сказать, в магазине я предположила, что медведи и булочки предназначались Марине и Дженне. Оказалось, этот парень размером с гору Гроус — сладкоежка. Пока коробка булок исчезала в его утробе, он десять раз поинтересовался, не желаю ли я попробовать эти «восхитительно нежные и в меру сладкие булки без красителей, консервантов и искусственных вкусовых добавок». Невзирая на все мои «нет» он всё же оставил две штуки с комментарием:

— Я всей душой за здоровое питание, но мне слишком сложно накормить себя одной только травой. Поэтому допускаю некоторые послабления, — подмигивает.

Мы, двое совершенно чужих людей, в этот со всех точек зрения неловкий и неуклюжий момент, ещё не знаем, что годы спустя приучим друг друга не только к овощам и сладкой выпечке, но и ко многим другим вещам. Что всё, что было до этого дня индивидуальным, станет «нашим». В тот момент, единственное, что мы оба ясно и чётко понимали, это то, что следующую ночь хотим провести вместе:

— Ты останешься? — спрашивает, словно невзначай, допивая свой мятный чай.

Чай мне понравился, и квартира с длинными узкими окнами и панорамным видом на залив теперь ассоциировалась не с унижением, а с согревающей мятой:

— Останусь.

— Работаешь сегодня?

— По субботам мало пациентов, Соната справляется сама.

— Отлично. Я тоже сегодня свободен. Тогда, может, сходим в кино?

Я слишком долго размышляю над тем, как правильнее отказаться от предложения, как вдруг он выручает сам:

— Если в кинотеатре тебе не комфортно, мы можем устроить свой собственный дома.

— Да, дома лучше, — киваю, и мои губы самовольно растягиваются в улыбке, и я получаю:

— Ты очень красивая, когда улыбаешься.

И добавляет:

— Сегодня — это в первый раз. Я впервые вижу твою улыбку с той ночи…

Он смотрит в глаза своей необыкновенно яркой в утреннем свете зеленью, и мы ненадолго оба замираем. Он отмирает первым:

— Отлично. Значит, кино посмотрим дома.

Первую половину субботы мы проводим в парке королевы Елизаветы, любуясь на розы и другую растительность. Прежде, чем вернуться домой, снова заезжаем в магазин за продуктами, и по пути к кассам Кай внезапно разворачивается в обратном направлении:

— Мне пришла в голову одна идея…

— Какая?

— Огоньки.

Я подумала о свечах, но нет: в рядах товаров для дома и уюта мы находим электрические гирлянды. Он долго изучает коробки и, наконец, находит то, что искал:

— Вот эти — то, что нужно, — сияет довольный.

В его руках коробка с надписью «Гирлянда «Серебряный Дождь»».

— Любишь дождь? — интересуется.

— Да, — отвечаю.

— Я тоже.

Мы расплачиваемся, прихватив на кассе жевательную резинку и даже не взглянув на стенд с коробками презервативов.