Детсовет. Потустороннее в колледже

Вера Лондоковская (2024)

Много лет обитателей колледжа держат в страхе потусторонние силы. Их пугают привидения, на их глазах открываются порталы в неизвестность. Преподаватели ищут сильных экстрасенсов, а студенты забываются в любовных переживаниях. Прагматичный директор не верит в потустороннее. Но когда на территории колледжа, средь бела дня, загадочно исчезает ведущий преподаватель, даже ему становится не до шуток.

Глава 5

Бабушкины страшилки

1

Девчонки, напившись чаю со свежими пирогами, переместились к небольшому столику поиграть в шахматы и поболтать. Произошедшее за день продолжало их будоражить. Есть темы, которые будоражат настолько, что люди обсуждают их даже спустя десятилетия.

— Интересно, нашли Читову или нет еще?

— Да куда она денется, было бы очень странно, если такая, как она, куда-то делась, — с раздражением произнесла Инна. Уж она-то натерпелась придирок от этого «ведущего преподавателя»: то запятую в планах не там поставила, то консультацию для двоечников не назначила.

— Да чисто по-человечески жалко, — возразила Надежда, пожав плечами.

— Я тебя умоляю, — Инна закатила глаза. — По-человечески можно относиться к человеку, но не к танку, который прет по головам. Сколько студентов ушли из-за нее, без образования остались! А начальник факультета прыгает перед ней на задних лапках, боится слово сказать.

— Потому что бесполезно что-то говорить. Помнишь Кудрявцева? Ну да, пропускал он занятия, но ведь не просто так — у парня мама умерла. Сколько раз я ходила к Читовой, как просила за него! Ведь мы, педагоги, должны учитывать тяжелые обстоятельства студентов!

— Я тебе больше скажу: я подралась с ней из-за него.

— Да ну!? Как? — подруга округлила глаза и с недоверием посмотрела на Инну.

— Да было у нас сборище, по-моему, к восьмому марта. Выпили, как водится. Я начала ей говорить, что она поступает бесчеловечно. Ну, слово за слово, я ее ударила, она меня. А толку от этого? Все равно отчислила. Потом, я слышала, бабушка Кудрявцева ей звонила, и отец приходил. Бесполезно! Отчислила, и глазом не моргнула! У самой ведь сын, как она не боится, что бумеранг прилетит?

— Ну что ты, она своим сыном хвастается, какой он замечательный, какой подарок она себе сделала! — презрительно фыркнула подруга.

— Да сомнительный там такой подарочек, толстый, страшный, наглый хам — весь в нее, — брезгливо поморщилась Инна.

Римма Павловна не особенно вслушивалась в их разговоры. Перед ее мысленным взглядом стоял высокий молодой человек в сером халате с волнистыми волосами до плеч… Кто знает, как сложилась бы ее жизнь, будь обстоятельства хоть чуть-чуть помягче?

2

Новый, 1952 год, двенадцатилетняя Римма встретила на вечере в своей родной школе, из окон которой были видны корпуса завода имени Сталина, в компании одноклассников, их родителей и учителей. Впрочем, родители Риммы одновременно были и учителями этой школы: папа преподавал историю, а мама — математику.

Ребята перешли в шестой класс, и теперь для них была организована не просто елка с детскими атрибутами, а своеобразный вечер, с торжественной частью, праздничным столом, речами, веселыми песнями.

Через пару лет они уже будут блистать на балу для старшеклассников. Вот когда можно будет прийти в нарядных платьях и костюмах, танцевать и вести себя совсем по-взрослому, может, даже разрешат в честь праздника подкрасить ресницы и губы. Но самое главное, все они станут к тому времени комсомольцами!

Все пути будут открыты: на демонстрациях они будут идти в ногу с такими же товарищами и кричать «ура»; кто захочет, станет вести яркую интересную жизнь активиста; хочешь, езжай после школы на новую стройку, хочешь — покоряй пустыни и осваивай целину. А война начнется, тогда ты в первых рядах, с оружием в руках, пойдешь защищать нашу великую родину.

И Римма, и все ее подруги, друзья и одноклассники смотрели в будущее широко открытыми, счастливыми глазами. Они смотрели вперед с надеждой и не уставали думать, как же им повезло родиться в такое время и в такой стране!

После праздничного вечера веселая толпа высыпала на улицу, но никому не хотелось идти по домам. Среди родителей подавляющее большинство были, конечно, мамы. В послевоенное время папы были редкостью. На весь класс папа был у Риммы, у Вики Ивашовой, да еще у одной девочки, Кати. Но Катин папа не приходил на школьные собрания, он вернулся с войны после тяжелых ранений, часто болел, и видели его редко.

Родители Риммы остановились поболтать с мамами ее одноклассниц, а она сама обсуждала с друзьями и подругами в сгущавшихся сумерках планы на вторую четверть — в какой театр они сходят с классом, какие книги прочитают. Вечером ждет праздничный ужин дома, придут гости. Завтра на уроки не надо, первое января — красный день календаря.

Если бы кто-то в ту минуту сказал Римме, что своего папу она не увидит ближайшие несколько лет, а в эту родную, светящую мягким светом из окон, школу, вообще никогда, никогда! — не вернется, она бы просто расхохоталась в ответ и ни капельки не поверила.

Римма Павловна так глубоко задумалась, что мысленно перенеслась в прошлое, переживая те дни вновь…

— Римма, пора домой! — услышала она теплый мамин голос.

— Мама, папа, — девочка подбежала к родителям, — а можно Катя с нами пойдет? Я обещала дать ей почитать «Робинзона Крузо», и заодно мы хотели обсудить…

— Да нет, извините, нам домой пора, — сказала немногословная хмурая мама Кати.

— Как жалко! Катя, ну ты тогда завтра приходи, хорошо?

— Приду обязательно, — пообещала подружка.

В темноте двора никто не встретился, люди давно хозяйничали на кухне, готовясь к встрече Нового года. В слабоосвещенном подъезде курили у окна двое соседей, с которыми все трое вежливо поздоровались.

Открыв входную деревянную дверь коммуналки на втором этаже, семейство оказалось в просторном коридоре, из которого двери вели в квартиры жильцов. Вот здесь было шумно.

Большинство соседей были женщины — кто мужа не дождался с фронта, кто не успел и замуж-то выйти, — носились, занятые готовкой; один из немногочисленных мужчин разговаривал по телефону, другой вешал на гвоздь огромный таз после стирки. Приятные запахи еды из кухни смешивались с неприятными — из ванны и уборной.

Отгремели куранты, наступил новый, 1952 год. На самом видном месте повесили табель-календарь с изображением кремлевской башни и алых знамен. Гости давно разошлись. Мама выключила свет и, как всегда перед сном, весело хлопнула в ладоши:

— Спать, всем спать!

Родители легли спать в своем углу за ширмой, Римма нырнула под одеяло на своей узкой кровати с железной панцирной сеткой. Поначалу сон не шел. Громко тикали часы с будильником, кружились снежинки за темным окном. Девочку переполняли планы на будущую счастливую жизнь. Плавно мысли перетекли к учебе. В третьей четверти она обязательно вырвется в отличницы! Не так уж это и сложно, если учесть, что во второй четверти у нее всего лишь три «четверки» — по алгебре, геометрии и биологии. Она даже зубами скрипнула. Кому-то математика дается легко, как семечки раскусить. Ей же с первого класса приходилось точные науки покорять, словно неприступные скалы.

А еще она забросит танцевальный кружок в доме пионеров и запишется в шахматный, по совету мамы, которая всегда говорит, что надо учиться мыслить логически и развивать мозги.

Глаза ее в темноте заблестели, хотелось встать с кровати и куда-то бежать, что-то делать, к чему-то стремиться. Закончить шестой класс с отличием — это не шутка! Как же ее будут чествовать в школе — конечно, дадут почетную грамоту, отправят делегатом в другую школу делиться опытом, а потом и вовсе дадут путевку в Артек! О, перед глазами Риммы засверкало южное море, высокие шелестящие кипарисы, веселые отряды с горном и барабанами… а потом стало клонить в безмятежный сон.

Как вдруг, проем окна осветил яркий свет, и она услышала звук подъехавшей машины. Девочка проворно выбралась из-под одеяла, ступила босыми ногами на холодный пол и на цыпочках подбежала к окну. Внизу, прямо перед их подъездом, рычала мотором большая черная машина, включенные фары охватывали заснеженные деревья и сарай в тупике двора. Блестящая дверь машины хлопнула, из нее выбрались трое человек в форме и зашли в их подъезд.

Римма отвернулась от окна и застыла на месте, как вкопанная. Стало очень страшно. В сонной тишине дома раздавался грохот тяжелых сапог по каменным ступеням, словно кто-то вбивал гвозди молотком. Что это за люди и куда они направляются? За ширмой слышно было, как зашептались родители.

Раздался пугающий и резкий звонок в их дверь. Мама в одной ночнушке выскочила из-за ширмы. И почти сразу же в дверь их комнаты заколотили мощные кулаки. Наверное, кто-то из соседей не спал и успел открыть входную дверь в квартирный тамбур.

Мама открыла, и в комнату ввалились те самые трое мужчин в форме. Без тени смущения включили свет и прошли в грязных сапогах на середину комнаты.

— Вы Гольдман Павел Алексеевич? — уточнили у отца, который вышел из-за ширмы в ночной пижаме.

— Да, — сонно и с непониманием оглядел вломившихся отец. Как все близорукие люди без очков, он выглядел каким-то беспомощным.

— Классный руководитель Сусанны Певзнер, — медленно и как будто с упреком произнес один из мужчин.

— Да, но… — удивленно замялся отец.

— Объяснять будете на допросе, — прервали его, — наше дело — изъять запрещенную литературу.

— У нас нет никакой запрещенной литературы, и взгляды Сусанны я никогда не разделял.

— Не разделяли, но знали? — въедливо уточнил говорящий.

Отец виновато потупился:

— Узнал, когда ее арестовали.

— Так, ладно, зовите понятых.

За дверью комнаты к тому времени собралась целая толпа любопытствующих: кто в халате и с бигуди, а кто в одной ночнушке прибежал посмотреть на чужое горе.

Комнатка была небольшая, и обыск не занял много времени. За пару часов перетряхнули все книжные полки, перевернули все шкафы и даже постели. Конечно, ничего запрещенного не нашли. Однако, отцу все же велели собираться.

Римма смотрела на происходящее широко распахнутыми глазами и чувствовала, как дощатый пол плывет под ее ногами. Она смотрела на людей, и не понимала, кто они и что происходит. Неужели такое может быть наяву — чтобы в их приличную комнату с прозрачным тюлем на окнах могли войти в грязных сапогах какие-то люди в форме? Чтобы ее отцу, порядочному человеку и учителю с большим стажем, могли предъявить какие-то непонятные обвинения?

Отца повели на выход из квартиры. Мрачные лица конвоиров отпечатались в памяти ребенка навсегда. Они выглядели окаменелыми бездушными масками, пугающими Римму до дрожи.

— Там разберутся, я скоро вернусь, — дрогнувшим голосом сказал отец, обернувшись в дверях.

И мама, закрывая ладонями рот, чтобы не расплакаться, побежала за ним по коридору. Папа хотел обернуться вновь, обнять маму, но ему не дали. Так и остался в памяти дочери на ближайшие годы его взъерошенный, как у пойманного зверя, затылок.

Мать и дочь вернулись в свою комнату и прильнули к окну. Они смотрели, как отца запихивают на заднее сиденье, провожали взглядами отъезжающую машину, а из глаз струились тихие слезы отчаяния.

До утра никто не постучался в их дверь, никто из друзей или соседей не пришел хотя бы спросить, не нужна ли помощь в наведении порядка после обыска. И когда забрезжил неяркий зимний рассвет, никто не зашел, не позвонил, словно они перестали существовать или заболели ужасно заразной болезнью.

Наутро весь околоток уже знал о произошедшем, но никто, никто не позвонил и не пришел, даже Катя за обещанным «Робинзоном Крузо».

— Доченька, помоги мне собрать вещи, — сказала мама в один из следующих грустных дней.

Римма подумала, что они будут просто наводить порядок, раскладывать все по местам, но мама имела в виду другое. Книги и вещи пришлось складывать в мешки и узлы. На следующий день мать пошла в школу и забрала оттуда документы — свои и дочери, потом договорилась с водителем грузовика, чтобы он отвез их в подмосковный город Клин, к бабушке и дедушке.

— Может, зря уезжаем? — повзрослевшая Римма всю дорогу, трясясь в кузове грузовика, с сомнением смотрела на мать, — папа вернется, а нас дома нет.

— Вряд ли он вернется, — горько усмехнулась мама, — знаешь, кто такая Сусанна?

— Знаю, это же девочка, которая училась в папином классе, а потом куда-то пропала.

— Она организовала литературный кружок в доме пионеров, но они там не только книжки читали, а строили планы, как уничтожить членов правительства.

— Как? — поразилась Римма. — Быть такого не может!

— Я тоже так думала, но…

— Их расстреляют? — ужаснулась Римма, выпалив самое худшее предположение.

— Не знаю, скоро суд, там и вынесут приговор.

— А наш папа тут при чем?

— Он классный руководитель, обязан был знать, чем дышат его ученики.

— А нам что будет? — Римма была уже не маленькая и знала, что может ожидать членов семьи врага народа.

— Теперь уже ничего, не переживай, — мама ласково погладила ее по плечу и даже улыбнулась. — В Клину никто ничего не знает, и мы никому не скажем, правда? Свою фамилию я не меняла из-за диплома, и тебе мы правильно догадались не давать отцовскую еврейскую фамилию. Ты, как и я, Мещеркина.

— А что говорить бабушке и дедушке?

— Я сама им скажу — якобы разошлась с мужем, в Москве оставаться не пожелала. А потом и спрашивать перестанут.

Все так и получилось, как предсказывала умная мама. Пожилые родственники приняли хорошо, лишних вопросов не задавали. Сама она устроилась учительницей в местную школу, дочь пошла туда же. Иногда женщина ездила в Москву, чтобы отправить оттуда очередное письмо с запросом в инстанции о судьбе такого-то, якобы от имени сестры, с просьбой прислать ответ на главпочтамт до востребования.

Но прошло полгода, а никаких вестей не было. Еще через год мама случайно узнала, что Сусанну и еще двоих главарей кружка расстреляли. Всем остальным, проходившим по делу, дали разные сроки — кому десять лет, а кому и двадцать пять. Вскоре умер суровый правитель, на его место встал другой, с новыми взглядами, и многих заключенных реабилитировали и стали выпускать из тюрем раньше срока. А вестей об отце все не было и не было. Сколько бы не ездила мама на главпочтамт.

Весной 1956 года она разослала письма в несколько разных инстанций, указав на этот раз свое имя и адрес в Клину — времена наступили спокойные, шла политическая оттепель. Вскоре пришел официальный ответ: «Гольдман Павел Алексеевич содержится в психиатрической больнице номер пять Хабаровского края, в городе Советская Гавань».

3

Вахтерша Майя Михайловна сидела в дежурной рубке и болтала с подружкой по телефону.

— Да все уже ушли, никого нет, — говорила она в трубку, — даже директор с Валерием Ивановичем и те ушли. Лица на них не было. Представляешь, Читову так и не нашли. Завтра с утра опять начнут искать. А может, дома объявится. Да-да, директор связался с ее мужем… А что муж… Муж говорит, домой не возвращалась. Да и машина ее до сих пор на парковке. Ой, да я тоже так думаю — спряталась где-то, не знает, как людям в глаза поглядеть. Небось, подружка где-нибудь неподалеку живет, вот у нее теперь и отсиживается. Хотя, — Майя Михайловна почесала карандашом затылок, — она же связанная была, по рукам и ногам, уползти и то не получится… Ты уверена? А кстати, да! Не морским же узлом они ее связали! Конечно, развязалась и убежала! Но я одного понять не могу. Ребята точно видели двух призраков… Ты думаешь? А кстати! Ты, как всегда, права! Конечно, это не призраки. Мужики самые обыкновенные с зоны сбежали, бабу сто лет не видели, да и уволокли ее куда-нибудь. Как же я за нее рада, — затряслась от смеха вахтерша, — наконец-то хронического недолюбита не будет, хоть на людей кидаться перестанет! Ой, давай пока прервемся, директор на сотовый звонит!

Из трубки мобильного телефона тут же донесся злобный крик Антона Егоровича:

— Почему опять до вахты никто дозвониться не может!? Почему мне в такое время звонят и жалуются? Вы что там, трубку неправильно положили? Или трепались с кем-то по телефону? Последний раз вас предупреждаю!

— Поняла, виновата, простите, это в послед… — начала оправдываться женщина, но из трубки уже шли короткие гудки.

Тяжело вздохнув, Майя Михайловна посмотрела на часы и пошла на обход — обычная вечерняя процедура.

Она вышла на крыльцо. Обошла вокруг здания, внимательно осматривая окна — не оставили ли их открытыми, не забыли ли выключить свет. На колледж неумолимо наступала ночная тьма, становилось прохладнее. Территория была пустынной, но вдалеке видно было, как в пятиэтажках загорался свет в окнах — а это значит, что у нормальных людей закончился рабочий день и они вернулись в свои дома.

Вахтерша, сетуя на свою работу, вошла в вестибюль и привычно закрыла двери на все замки. До утра сюда никто не войдет, только патрульные курсанты раз в час пройдут мимо, и все. Осталось обойти этажи, и можно устраиваться на диванчике спать. Сначала она поднялась на самый последний этаж, проверила все кабинеты, включила свет в коридоре, потом так же, без усердия, проверила остальные этажи.

Спустившись обратно в вестибюль, Майя Михайловна направилась к окнам, чтобы поправить криво висящий тюль.

— Ох! — вскрикнула она вдруг и схватилась за сердце, не дойдя до окон каких-нибудь нескольких шагов.

С той стороны в окно заглядывал какой-то человек. Он приставил ладони между лицом и стеклом, чтобы получше разглядеть, что происходит внутри. Силуэт четко вырисовывался в свете фонарей — это был высокий худой мужчина в халате, с волнистыми волосами до плеч. Точь-в-точь привидение, которое описывали ребята!

Правду говорят люди — в моменты великих потрясений мы начинаем вспоминать даже такие моменты из далекого детства, про которые, казалось бы, давно забыли.

Вот и у Майи Михайловны вдруг встала перед глазами ее бабушка, которая сидела бесконечными зимними вечерами у печки, ловко орудовала спицами и не спеша рассказывала ей, тогда еще совсем маленькой, разные истории, совершенно непонятные ей в том возрасте и всплывшие в памяти сейчас в другом свете.

— Есть правильные покойники — те, кто умер от старости, — рассказывала ей бабушка. — А есть неправильные — те, кто замерз, утоп, сгорел, разбился или убил кто-то. Они свой век не изжили, вот и маются на земле, пока не придет их срок. Сколько их не зарывай, а земля не принимает, наутро гроб все равно окажется сверху могилы. Поэтому и не зарывали таких неправильных, а просто закладывали — ветками, камнями, хворостом. И назывались они «заложниками», от слова «заложить».

Маленькой Майе было страшно до жути, но и интересно, аж дух захватывало. Не может это быть неправдой, бабушка ведь взрослый человек, а взрослые не врут.

— Самое опасное, когда в «заложника» вселяется злой дух, — продолжала бабушка, — тогда он превращается в упыря, приходит к скотине и пьет из нее кровь.

— Но для людей же это не страшно.

— Страшно. Вот сдохнет корова, и молока у людей не будет. Есть еще русалки — они под воду утянуть стараются. Смотри, в воду ночью не заходи, да далеко не заплывай.

— Не буду, бабушка. А еще в кого они могут превратиться?

— В жердяя могут, в игошу. Жердяй ходит по ночам и в окна заглядывает. В поисках жертвы рыщет. Тощий и неприкаянный, пугающий и жуткий. Кто с ним глазами встретится, того ждет смерть. Уведет за собой в топи, или в дымку туманную. Поэтому запомни: окна на ночь надо занавешивать! Или игоша встретится, нечистый, загубленный и неприкаянный, рыщет по подворьям и домам, жалобно плачет и зовет к себе. Услышишь — не ходи! В омут утащит и поминай как звали!

Майя Михайловна крепко зажмурилась и помотала головой, прогоняя непрошенные воспоминания. Осторожно открыв глаза, она увидела, что за окном никого уже нет.

«Так, спокойно! — приказала Майя Михайловна сама себе. — Надо срочно звонить на вахту общежития, пусть посылают патрульных, чтобы проверили территорию. По округе шляется не пойми кто, может, и правда, сбежавшие уголовники».

Конец ознакомительного фрагмента.