На всё село один мужик (сборник)

Василь Ткачев

В новую книгу известного белорусского писателя и драматурга Василя Ткачева вошли его лучшие рассказы. Они – о тех, кого в народе называют чудиками и без кого, считает автор, не такой интересной была бы наша жизнь. Герои писателя – простые люди, все они несут в себе свет доброты и верности родной земле. Кто-то из критиков назвал Василя Ткачева мастером сюжета, в чем нетрудно убедиться, прочитав эту книгу.

Колька, курица и бабка Антося

Как раз в центральную дорогу этой деревеньки упирается одной стеной сарай, и, когда в сухмень перетирают и без того перетертый песок колеса грузовиков и легковушек, пыль залетает на крышу чуть ли не облаком, и теперь ее там — хоть метлой смахивай. Только когда барабанят-секут по крыше дожди — они для нее, вроде бани для бородатого мельника — отмывается солома, но не настолько, чтобы золотиться ей.

Теперь лето, жаркое, сухое. Колька сидит недалеко от сарая на скамейке, под кустом жасмина, вперив голову в какую-то книгу, иногда кривит губы, дергает ими, притопывает ногой. Он — студент-заочник. Идет учеба!

Проехала одна машина, вторая — как же ему, Кольке, не обратить на них внимание: кто это за рулем сидит, что или кого повез? На этой скамейке, правду говоря, он больше втягивает ртом и носом пыль, чем читает. Можно облюбовать место для учебы хотя бы на огороде в тени деревьев, если охота на свежем воздухе сидеть, но можно другим, только не Кольке. Должен возвращаться из грибов учитель Сергей Кириллович, и надо не проморгать его, ведь тот пообещал помочь. «Лучше пересидеть, чем не досидеть», — решает Колька и топ-гоп подошвой сандалета по земле, ведь так, видать, ему лучше читается.

«Где тот Кириллович? Нету». Колька опять вперил глаза в книгу, перед ними суетятся какие-то замысловатые схемы, формулы, они для него — что игра в шахматы: как и куда двигают те фигуры гроссмейстеры — им одним известно. Пытался научиться играть в шахматы и Колька, но передумал: очень тяжелая наука, ну ее! Вот шашки — то ли дело, не говоря уже про домино. Кто ж считать в наш век до сотни не умеет? А грохнуть костяшкой по столу для Кольки ничего не значит, силы в руках хватает.

Кольку отрывает от науки бабка Антося:

— Студент, ходи сюда!

«Вишь, студент…» Он гордится этим словом, которое хотя накрепко и не пристало еще к нему, однако что-то да значит. Звучит. Но Колька не спешит к бабке. Сперва важно посмотрел на старуху, на дорогу, на которой должен же когда-нибудь показаться учитель, потянулся.

— Тебе уши никак заложило? — повышает голос бабка Антося.

— Я же тебе сказал: я из города не для того ехал, чтобы завалить учебу! — ворчит внук, но зачем ворчит — и сам не знает, где-то в душе все же радуется, что можно отложить книгу в сторону, заняться тем, что легко и для его рук, и для его головы. — То коси, то дров внеси, то за водой сходи. Поеду в общежитие!

— Тебе уже учиться не надо, бросай науку, — не то чтобы очень, но все же злится бабка Антося. — Лодырю можно и так прожить, без техникума.

— Ну что там у тебя? — Колька наконец откладывает книгу, ставит на нее маленький радиоприемник, чтобы не закрыл ветер страницу и не забыть, где читал и о чем. — Куда это ты лестницу волочишь?

— Подержи-ка, внук, ее, а то можно соскользнуть — костей не соберешь, — бабка Антося тем временем, приткнув лестницу к стене сарая, поставила босую ногу на первую приступку. — Полезу на небо, там, говорят, печь из масла сделана.

— Ну, лезь, — безразлично говорит Колька, а сам держит лестницу. — Она же и так прочно стоит — не сдвинется. Как прибита гвоздями…

— Подстрахуй на всякий случай, — пугается старуха, припав к лестнице щекой, смотрит на внука: держит ли, молокосос. — Во, во, так и держи, Колька. Умереть не страшно — жить хочется. А я лезу, лезу… Держишь?

Колька держит, не тяжело, а сам думает: «Оригиналка! Я лезу на чердак, отец лезет — никто не держит. А она, видите ли, боится, хотя и прожила свои годы. Старикам, видать, очень жить сегодня хочется. Сегодня и завтра. Кто же из нас, молодых, про свой конец думает? Живем — и все… рано еще думать. А они думают. У них — близко… Вот в дорогу собираешься — и не спится, и думается. А город возьми. Смешно смотреть, как бабки эти улицу перебегают, хотя и горит зеленый свет. Так чешут, что не грузовик их, а они его скорей снести могут». И Колька впервые за свою жизнь подумал: «А, может, потому, что жизнь теперь выстроилась, на рельсы стала, оттуда и жажда у стариков к белому свету? Хотя бы вот его бабка Антося. Что она видела на своем веку? Войну… Похоронку… Голод… Холод… А сейчас — жизнь! Убегает, правда, она от стариков, так и метит навсегда ускользнуть, однако же и они понимают это, поэтому и держатся за нее двумя руками…»

Бабки Антоси уже нет на лестнице, где-то на чердаке лазит, только слышно, как шуршит сено, а Колька все равно держит лестницу. Ему кажется, что бабка все еще лезет, и внуку очень захотелось, чтобы она жила и жила. Вечно. Вот закончит он техникум, станет, может, даже и большим начальником, а там, глядишь, по телевизору покажут. Пусть порадуется бабка Антося. А когда не будет ее, кто заметит и Колькин диплом, и тот не построенный пока еще чудо-дом? Пусть живет бабка. Долго. Очень долго.

Колька растрогался, повлажнели глаза, но рук не отрывает от лестницы — пальцы лежат на ней вроссыпь, намертво лежат, словно примерзли, и он думает-рассуждает про жизнь. Ну, спросите, почему он хотя бы в ту науку полез? Все же знают в деревне, как учился в школе. Через тройку — двойка. Когда четверку имел — одноклассники ляпали по плечу, пожимали руку: молодец! Но такое случалось редко. Нет, лучше не вспоминать. Грустно становится. Неловко. И за себя, и за учителей. Хотя последним он «таблетку» и подбросил — сдал экзамены в техникум. Как сдавал — припомнить тяжело, будто бы уснул на скамейке под своим жасмином, а его толканули под ребро: вставай, приехали. Приехали, так приехали. Тыр-р-р!

Работает Колька на стройке каменщиком, и хорошо работает, даже премии там разные не забывают выписывать ему, благодарность объявить. «Ты заслужил, Николай Степанович. Побольше бы нам таких трудолюбивых людей». Но все учатся. Зацепило это и Кольку. Ему также захотелось. «Не хуже других». Об одном только забыл Колька: когда все хорошо учились — тогда ему не хотелось. А теперь вот сиди на скамейке. Подстерегай учителя.

— Ну где ты, баба? — задирает голову вверх Колька. — Наелась масла?

— Да лезу, лезу, — вылетает Антосин голос, а потом показывается и сама. — Где же она, нечистая, несется? Все закутки перебрала руками, а хотя бы одно яйцо. Так что же это выходит, люди мои хорошие? Я кормить ее должна до осени, а она ни одного яйца мне?! Фигушки! Не-е-ет, Антосю ты не перехитришь! Перья из тебя полетят! Сегодня же! — Антося высунулась задницей из дверки, не сразу нащупав ногой лестницу, поставила на нее потрескавшуюся пятку. — Держишь, внук?

— Держу.

— Держи же! Лезу… лезу на землю.

— Зачем ты ее спускаешь, Колька? — незаметно подошла соседка Лидка, почти ровесница Антоси. — Пусть там и зимует. Буханку хлеба ей подай — ничего, пересидит.

— Ты, молодица, внука моего не знаешь: он бабу свою ценит, — нисколько не обижается на шутку соседки Антося, скорее напротив: самый момент, думает старуха, раз зацепила ты, Лидка, языком своим Кольку, про него хорошее слово вставить. И она вставляет, как только нога нащупала землю: — Все, слезла. Внук мой — ты слышишь, Лидка? — разумный. Лишь бы кого в техникум не возьмут…

— Допустили Кольку в техникум? — удивляется Лидка.

— Взяли, взяли, девка, — охотно ответила Антося.

— Что делается, люди! — всплеснула руками Лидка. — А у нас же, чуть собрание какое родительское, все, помню, клевали его. Он и такой, и этакий. Неуч. Совсем не признавали человека, а он — на тебе! — в техникум внедрился… На второй год все, помню, оставляли…

Другая бы бабка на месте Антоси начала укорять учителей, что те не смогли дать знаний Кольке, а вот она сказала соседке на удивление спокойно и рассудительно:

— Взялся за ум, девка. Город научил жить.

Старухи галдят у сарая, а Колька опять садится на скамейку, берет в руки книгу, изредка косит глазом в ту сторону, откуда должен показаться учитель. Когда он еще был так нужен ему? Не видать Сергея Кирилловича. Может, грибов собрал столько, что не донести? «Эх, — думает Колька, — прошляпил! Надо было бы с ним в лес пойти. А чего? Это ход. А так чем отблагодарить его за ту консультацию? Грибочки — самый раз. От них Сергей Кириллович не отказался бы. Когда это было, как на ту экскурсию ходили они всем классом, а помнится. Столько белых грибов, подберезовиков и подосиновиков насобирали учителю, что тот возвращался из лесу в деревню в одной майке — полная рубашка была набита лесными дарами. Вот и теперь забежать бы вперед Сергею Кирилловичу, срезать грибы и в кошелку, в кошелку, а потом — пожалуйста, уважаемый учитель! Держите! Не смекнул, промахнулся. Смотришь, и консультация прошла бы на самом высоком уровне. А так чем отблагодаришь? Чем? Разве же Сергею Кирилловичу охота просто так ломать голову, да еще и летом, когда она у него на отдыхе».

Колька смотрел в книгу, а сам думал: «Чем же?.. А может, и совсем он не возьмется бесплатно консультировать? Теперь, говорят, не то время, чтобы все задаром. В городе вон объявление в газете вычитал: даю консультации… Не за красивые же глаза дает. Плати, значит». И второе волновало студента-заочника: «А что, если мораль читать начнет? Не захотел, скажет, учиться, когда все учились, еще и нервов сколько мне попортил, а теперь — приперся, спасай, Сергей Кириллович. Удобно ли? А?»

Рассуждая так, Колька не сразу заметил, как перед ним вырос в полный рост Кукуруза. Валику Ярмольчику, бывшему однокласснику — не в пятом ли они учились вместе? — такое прозвище приклеили за длинный рост и рыжую лохматую голову.

— Все учишь? — сморщил лоб Валик.

— Учу.

— Не узнаю тебя, Колька. Когда все женятся — ты учишься. Чудак!

— Да вот… решился, — пожимает плечами Колька. — А почему и нет? Не все же мне в каменщиках ходить. Походил — хватит.

— Управлять будешь после? В начальники метишь? — Валик не без иронии в голосе подсаживается к Кольке, взяв книгу, листает. — Ого! Да тут и формулы! Заблудиться можно. Неужели разбираешься?

Колька отрицательно крутит головой.

— А как же экзамен сдашь? — опять морщит лоб Валик.

— И сам не знаю, — искренне признается студент-заочник, — но другие же как-то сдают.

— Смотри, смотри. А то, может, на речку махнем, а?

— Не могу. Иди один. Кирилловича караулю. Обещал консультацию дать. Только вот не знаю, чем и как с ним рассчитаться. Все же работа это.

— Работа! — вскинул голову Валик. — Сколько у нас этих заочников, а он только такой хорошенький. Ты вон к Костючихе подступись. Сразу отмахнется. А чем отблагодарить тебе? — он также задумывается. — А знаешь… Ты же не школьник. Взрослый. Беги в магазин, возьми что надо… деньги, говоришь сам, хорошие зарабатываешь — более даже, чем сам Кириллович, а после консультации… так сказать… А? — Валик щелкнул по горлу.

Повисло молчание.

— А может, он не пьет? — настороженно смотрит на товарища Колька, а по глазам же видно, что подсказка ему понравилась.

— Теперь пьет. Это когда директором школы работал — держался для авторитета, как только сняли, то и начал понемногу нюхать. Не веришь?

Колька молчит.

— Да я тебе — хочешь? — на пальцах пересчитаю заочников, которые ходили к Кирилловичу? — висит над Колькой рыжая лохматая голова дружка. — Что, задаром? Так себе? Ага, лови ласточку!

«Разве действительно пойти в магазин? Пойду…»

Бутылку водки студент-заочник Колька нес к учителю в полиэтиленовом пакетике, на котором было написано: «Вы нам поверьте — вкусен суп в конверте». А может, что другое. Не по-нашему написано, да и что Кольке до того писания! К холодному боку бутылки прижались два учебника.

… С этим пакетиком вскоре и вышел он от учителя. Нет, не вышел — вылетел, словно воробей из скворечника, и быстрым шагом, не оглядываясь, направился к сараю, сиганул без лестницы на чердак, зашился в сено и лежал там, пока не стемнело.

Назавтра утречком, первым рейсом, Колька уехал в город. Кто знает, может, искать ту газету с объявлением, где, как сам вычитал, какой-то дядька напрашивается давать консультации…

А в деревне шла своя жизнь. Сергей Кириллович ежедневно ходил в лес по грибы — уродили, не обходить же. Бабка Антося непутевую курицу не загубила, хотя и клялась, а только искала гнездо, и на чердаке также — лазила туда обычно в конце дня, а лестницу поддерживала Лидка. Однажды она спустилась на землю не с яйцами, а с бутылкой водки, удивилась: чья бы?

— Вот это курица у тебя, Антося! — смеялась до слез Лидка. — Что несет, холера, вместо яичек! А ты хотела уже ее порешить. Продай мне!

Посмеялись старухи, порадовались находке, поразмышляли, как бутылка могла оказаться на чердаке, да и разошлись в полной неясности. А водку вернула, говорят, Антося в магазин. Деньги положила в сундучок: «На хлеб и сахар. Спасибо тому человеку, который позаботился…»

На Кольку она не подумала.