Возвращение

Василиса Романова (2025)

Российская Империя, начало 20 века. Она пережила много потерь за свою недолгую жизнь: сначала родители, потом любовь, ребенок, память, себя… Что из этого ей удастся вернуть?

Глава 2

Какие приятные звуки там за окном, это птицы поют спозаранок. Не спится им в такое время, ещё солнышко только-только показалось из-за горизонта, а они уже поют. Неугомонные, нетерпеливые птахи.

Я сладко потянулась и повернулась к окну: вот он — свет нового дня. Да, я всё в той же серой палате, где же мне ещё быть? На душе так тепло и уютно, как будто я дома. Но это не мой дом, это моё временное пристанище. Вот такое бедное и убогое, но такое приятное. Скорее всего, всё это из-за Лады. Вчера вечером она так и не пришла ко мне, не принесла зеркало. Вспомнив её внимательный взгляд перед уходом, я начала понимать, почему. Видно, всё ещё хуже, чем я думала. Я — страшная, сморщенная, седая старуха. Пересчитав языком зубы, немного засомневалась в своих догадках, но, пристально осмотрев свои руки, вытянув перед лицом густую сосульку из грязных волос всё же решила, что права. На фалангах пальцев красовались жёлто-фиолетовые бледненькие синячки и глубокие царапины. Наверное, останутся шрамы на этих местах. Седых волос не видно, но вполне может быть такая сомнительная драгоценность у самых корней. Мне срочно нужно зеркало! Сию же минуту! Иначе я с ума сойду. Где же Лада?

Я попыталась высмотреть мою милую сиделку в узкую щель между дверью и косяком, но с кровати совершенно ничего не было видно. Стало жутко обидно, я чуть было не пустила слезу. Но, собрав волю в кулак, попыталась встать с постели. Ноги меня не слушались, спина не хотела ни на миллиметр разгибаться, и всё ужасно заболело снова. Всё! Каждый сантиметр тела болел, будто меня всю ночь били палками, закидывали камнями. И в завершении по мне проехалась огромная повозка, запряженная как минимум тремя лошадьми. Но я упорная, кряхтя и постанывая, всё-таки свесила ноги с кровати и хотела уже подняться с неё вся.

— Что же вы такое делаете, Нина! — услышала я строгий и испуганный голос Лады у себя за спиной.

Наконец-то она пришла! Сразу так хорошо стало на душе! Пусть хоть ругает, хоть кричит на меня, хотя представить это невозможно, глядя на эту милую девушку. Только не уходит как можно дольше!

— Лада! — я расплылась в немного виноватой, но больше — радостной улыбке.

— Нельзя же так! Что же это вы, Нина Сергеевна, совсем себя не бережете! — неумело ругала меня Лада. — Поскорее ложитесь обратно! Вы только-только пришли в себя…

— Вчера!

— Всего лишь вчера, — уточнила сиделка. — А сегодня геройствовать вам вздумалось? Нет, не нужно, успеете ещё и побегать, и в пляс пуститься. Но сначала сил набраться нужно, подлечиться, хорошенько покушать, а потом и вставать, если доктор разрешит. А пока Владислав Иванович такой команды не давал, мы не будем ему перечить. Это я ругать не умею, а доктор если ругаться начнёт — куда побежите? И никуда не побежите, будете лежать и всё-всё внимательно слушать. А если ещё осложнения, или ещё чего…

— Всё-всё, я прекрасно поняла вас. Теперь вы меня с кровати ничем не сдвинете — буду лежать, как бревно. — Засмеялась я.

— Смотрю, сегодня у вас и настроение хорошее — шутите, Нина, — Улыбнулась в ответ Лада.

Она вымыла руки и приступила к своим прямым обязанностям. Видеть и чувствовать всё, что она стала делать, находясь в здравом уме и в полном сознании, было несколько неловко, и даже иногда неприятно.

— Приподнимитесь немного, — скомандовала Лада. — Да, вот так правильно.

Сиделка после некоторых манипуляций вытащила из-под меня какую-то непонятную окровавленную тряпку, выбросила её в ведро и пошла мыть руки. Увидев моё шокированное лицо, Лада смутилась.

— Что это? — слегка испуганным голосом спросила я.

Лада замялась, покраснела и достала чистую выглаженную ткань, свёрнутую тугим прямоугольником.

— Лада? Это и было кровотечение, которое чуть не стоило мне жизни? — требовательно продолжала вопрошать я.

Лада смущённо молчала. Она явно не ожидала подобной моей реакции на процедуры, которые ей приходилось повторять ежедневно на протяжении последней недели. Но раньше я была без сознания, или спала — кто ж теперь скажет. И ничего этого не видела и не чувствовала, потому и вопросов не задавала. Но теперь всё очевидно! И скрывать правду ни у Владислава Ивановича, ни у Ладушки дальше не получится.

— Почему вы молчите? — я почувствовала, что начинаю злиться, но в то же время понимала, что эта юная девушка ни в чём не виновата. Она наверняка сама ещё многого не знает. Чуть смягчившись, я повторила вопрос: — Про это кровотечение вчера говорил Владислав Иванович? Так? Других ран на моём теле я не чувствую, и повязок нет. Я права, Лада?

Девушка утвердительно кивнула головой.

Вот значит, как! И чего же они вчера так старательно это от меня скрывали? Что за тайна такая? Можно было и рассказать, а не строить из себя святых страдальцев! Я снова ощутила прилив ярости, кровь, текущая по моим сосудам, стала горячей, словно кипяток, щёки мои загорели.

— Давайте сюда эту тряпку! — грозно потребовала я. — Сама всё сделаю, чай не в первый раз.

Лада послушно протянула мне то, что я просила.

— Отвернитесь! — тем же тоном скомандовала я. Лада так же послушно повернула голову в противоположную от моей постели сторону.

— Так вы расскажете мне, наконец, что со мной произошло? — строго повторила я вопрос, когда все дела были кончены.

— Не могу. — Испуганно глядя мне в глаза, пролепетала Лада. — Владислав Иванович не велел.

— Да что же такое! — раздосадовано всплеснула я руками.

— Вы не сердитесь, Нина. Владислав Иванович обещал сегодня на обходе всё вам рассказать, а он человек слова.

Я упала на подушку и закрыла лицо руками. Как можно не сердиться, когда из тебя верёвки вьют? Всю душу мне вымотали своими запретами! Ладно, раз Лада не может ослушаться своего странного доктора — пускай так и будет. Не буду ей докучать. Но вот из Владислава Ивановича уже всё вытрясу, и пусть только попробует хоть что-нибудь, хоть малюсенький факт от меня утаить!

— Хорошо. — Выдохнула я. — Сказали не говорить — не говорите. Но вот что мне объясните: почему вы вчера не принесли мне зеркало?

— Я… — Лада открыла рот от неожиданности.

— Ждала вас, выглядывала, а вас всё не было и не было.

— Вчера, когда я вышла от вас… тяжёлого пациента привезли, пришлось до поздней ночи с ним сидеть. — Оправдывалась девушка. А мне стало неловко из-за своего поведения. В самом деле: Лада здесь трудится, и я у неё не одна такая. Зато наверняка, самая требовательная.

— Простите, я не подумала, — почти шёпотом проговорила я.

— Да что вы. Это я вас обнадежила, и не исполнила обещанное.

— И что с тем тяжёлым пациентом?

— Ничего… умер вчера, — печально сказала Лада.

— Ой…

— Чего уж теперь. Его было не спасти, я старалась больше его страдания облегчить. И Господь забрал его. — Лада немного помолчала и добавила: — И хоть знала, что не жилец, но всё равно плакала потом. Шла домой и плакала… а я здесь рядом живу. Ещё луна вчера такая круглая и грустная была, будто знала, что душа к Богу полетела, и дорогу ей освещала.

— Да, пути Господни неисповедимы…

— У каждого — свой путь, каждый проживёт, сколько ему отмерено. Вот у вас другой путь, вам ещё много дел сделать нужно, потому вы и живёте, и на поправку идёте.

— Вы так считаете?

— Я уверена! У вас светлое будущее, потому что вы сами светлый и добрый человек — это сразу видно.

— Какая вы чудная, — я посмотрела в огромные синие Ладины глаза и улыбнулась.

— Это почему? — не то смутилась, не то обиделась девушка.

— Откуда же вы такая? Просто ангел — не иначе.

— Скажете тоже, — щёки сиделки зарделись.

— Любой, кто хоть минуту с вами общался, это подтвердит. Вы — чудо расчудесное. И кто у вас родители?

— Ой, мама моя умерла несколько лет назад. Она меня очень любила и баловала. — Лада тяжело вздохнула. — Её не хватает. Она болела очень, и меня тётушка двоюродная к себе забрала, чтобы я тоже эту болезнь не подхватила и не умерла. Так я и живу с тётушкой, вернее, теперь она со мной… Я даже не успела с мамой попрощаться, меня не пустили, а её в закрытом гробу хоронили. Уж не знаю, какая зараза с ней приключилась.

На глаза девушки навернулись слёзы.

— Не плачьте. Маму не вернуть уже. Уверена, она была замечательным человеком, раз такую добрую, отзывчивую дочь воспитала. — Попыталась я подбодрить Ладу.

— Она была самой лучшей! — Лада смахнула слезинки рукой. — А теперь вот и тётушка заболела. А она — единственный родной человек, который у меня остался. В лечебницу она ехать отказалась, приглашали к ней доктора — и его она видеть не захотела. Только меня к себе подпускает, всё боится, что её отравит кто-нибудь чужой. Я за ней и смотрю, и сюда пошла — опыта набраться, потому как, совсем не знала, как за такими больными ухаживать. Теперь вот немного научилась. И здесь работаю, и бегаю к тётушке несколько раз в день, боюсь не укараулить…

— Сколько же тебе лет, девочка моя?

— Несколько дней назад девятнадцать исполнилось.

— И как же тебя допустили до такой работы? Это же…

— Меня не хотели пускать, но рабочих рук не хватает, а это не самая лучшая работа в мире. Не для каждого она. Сестёр особенно не хватает. Владислав Иванович закрыл глаза на мой возраст, ведь я вдова уже… — девушка тяжело вздохнула.

— Как?! Почему так? — изумилась я и даже приподнялась в постели от неожиданности.

— Муж мой умер полтора года назад от горячки, и тётушка тут же разболелась от переживаний за меня. Я забрала её к себе. Теперь живём с ней вдвоём, одни мы друг у друга остались. И меня иногда переполняет такой страх, что её не станет. Первое время ночью бегала — проверяла, дышит ли она. Теперь привыкла, знаю, когда приступы — они в одно и то же время обостряются, и стараюсь быть с ней рядом в эти минуты. И здесь я уже многому научилась, хоть меня и долго к практике не допускали. Но я быстро всё схватываю, Владислав Иванович даже хвалил меня. Потому и взял, сказал, у меня талант к медицине, сказал, дальше учиться мне нужно, а когда уж теперь учиться…

Я внимательно посмотрела на Ладу: милая, красивая, нежная девушка, светлая и лицом, и душой, и столько несчастий на неё свалилось. Ей бы снова замуж выходить, да семейное гнёздышко вить, а она гнойные раны обрабатывает да судна из-под больных выносит. Разве это справедливо?

— Ладушка, милая, сколько всего с вами приключилось!

— Да я разве жалуюсь? Значит на то воля Божья, мне не в чем его упрекать. У каждого своя судьба, у меня — вот такая. Ой! Заболталась я с вами, как всегда. Пойду, а не то Владислав Иванович сердиться будет. — Лада поспешила к выходу.

— Постойте!

Девушка обернулась.

— А зеркало как же?

— Зеркало… — Лада задумалась, — А давайте вы помоетесь после обхода, я вас причешу — и тогда поглядите, какая вы красавица. Мне сейчас ещё к одному пациенту нужно, и потом к тётушке бежать. Но обещаю, сегодня вы себя необыкновенную увидите. — Дверь за сиделкой захлопнулась.

Как же, красавица я, конечно. Особенно сейчас — с немытыми волосами, синяками и ссадинами. Может и не нужно на себя смотреть? Вдруг я разочаруюсь? Нет! Непременно нужно! Иначе я не вынесу этих мук любопытства. Скорее бы уже.

Я снова, но теперь более пристально, оглядела свою всё так же практически пустующую палату. Неужели за столько дней моего пребывания здесь не нашлось ни одного больного, которого можно было бы ко мне подселить? Или они принципиально не кладут вновь прибывших к умирающим? Странно осознавать, что совсем недавно я была на волоске от смерти, лежала на этой самой постели, истекая кровью, в бреду и холодном поту, с криками и стонами. И совершенно ничего этого не помню.

Всё же интересно, какая я? Голос у меня кажется совсем не молодым, он такой противный, скрипучий, как у насквозь прокуренной древней старухи. Но всё же, не хочется верить в это, возможно, из-за моего состояния я не могу говорить своим привычным голосом, и почему-то кажется, что он у меня совсем не такой, каким я его слышу в данную минуту. С нежным тоном Лады не сравнить, само собой. Но и не так ужасен, на самом деле.

Я осторожно откинула одеяло — мне невыносимо захотелось, наконец, подняться с постели, не смотря на все запреты и страхи. Опираясь на трясущиеся, но крепкие руки, я медленно приняла сидячее положение и глубоко вздохнула — с таким трудом мне это далось! Скрюченная и немного измотанная проделанными действиями, я перевела дух и продолжила попытки подняться на ноги и принять вертикальное положение, изо всех сил пытаясь не обращать внимания на боль. Это удавалось не в полной мере, но моё желание встать оказалось сильнее боли.

Спустя некоторое время, показавшееся мне вечностью, я всё-таки почувствовала твёрдую поверхность под своими ступнями. С силой вцепившись в железные прутья изголовья кровати и, сделав последнее усилие над собой, над своим непослушным телом, я поднялась на ноги. На свои собственные дрожащие от слабости ноги! И в этот момент ощутила такую непередаваемую радость и даже гордость за себя, какую испытывает мать, видя первые шаги своего чада. Широкая улыбка расплылась на моём лице, а на глаза навернулись слёзы. Я смогла! Я такая умница! Значит, права Лада — я и вправду сильная. И не нужно жалеть себя, наверняка, я и не на такие подвиги способна при желании!

Аккуратно опираясь о давно не беленую стену и тихонечко, опасаясь потерять равновесие, переставляя ноги одна за другой, не отрывая их при том от пола, я доковыляла до окна.

Выглянув на улицу, я обомлела. Боже праведный! Я и не представляла, какая красота таилась совсем рядом с моим маленьким миром, ограниченным размерами жёсткой железной кровати. От представшей перед моим взором картины у меня слегка закружилась голова, и я старательно, чтобы не упасть, упёрлась в подоконник. Какое буйство красок в этом, обжигающем взгляд, многообразии открытых навстречу солнцу бутонов! Какая свобода и лёгкость в каждом взмахе крыльев, в каждом звуке переливистых птичьих голосов! Какая невозможная, бесконечная глубина в каждой точке ярко-голубого, наполненного золотистым светом неба! Как же там хорошо, в пылающем, манящем летнем дне! И пусть мне позволено лишь издали, затаив дыхание, любоваться всем этим великолепием, я искренне рада и такой малюсенькой возможности.

Я словно была в заточении много-много лет, и, наконец, вырвалась на волю, и едва не опьянела от свежего, дурманящего аромата лета. Это запах самой жизни, запах силы и борьбы. Я закрыла глаза и почувствовала, как эта сила наполняет меня изнутри, врывается в моё тело, исцеляя все недуги. Вот о чём говорила тогда Лада! И откуда она может всё это знать? Я расправила плечи и подняла руки навстречу солнцу, принимая его драгоценный дар. Я больше не чувствовала слабости и боли, мне не хотелось думать о смерти, о болезни и потере памяти. Снова молода, красива и наполнена жизненной силой! И даже немного… счастлива?