Легенда о царице. Часть вторая. Земная богиня

Василий Фомин

Вестник наконец-то встречается с царицей Нейтикерт и пытается изложить ей свой взгляд на события, считая, что теперь их связывают весьма романтические чувства, но забывает, что романтические отношения с царицами гораздо опасней отсутствия отношений.

© Василий Фомин, 2016

ISBN 978-5-4483-2765-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава первая. Весьма сумбурная

«Господину моему, Неферхотепу, достойнейшему из благороднейших, припадая к стопам его, падаю семь раз на живот и семь раз на спину, желаю долгих лет жизни в этой жизни и жизни вечной в царстве Осириса (и быстрей бы ты, козел жабоподобный, туда попал), всенижайшее и всеподданнейше доношу, что налог с восточных деревень собран.

Был собран (какая существенная, однако, поправка — подумал читавший).

Был собран скотом, дичью, зерном, овощами-фруктами, рыбой, а также медью и уже направлял я караван ослов к берегу, задержавшись у дома крестьянина Нехри, о лености и хитрости коего уже доносил.

Мягко и кротко увещевал я его о необходимости внести налог зерном и скотом, что же касается синяков на спине, боках, ногах, на заднице и роже, то он получил их вчера во время драки с соседом, что и подтверждают наши стражники и надсмотрщики. Наглец же громко вопил, что семян у него только на посев, быка он одолжил у владельца высоких полей Хнумхотепа, что нет такого закона, платить два налога в год и что ему надо кормить девятерых детей, вот, это уже явная ложь, ибо известно достоверно, что у него только восемь детей, а девятым жена только беременна. Мы же, выводя уже быка его, смиренно объясняли, грубияну, в какой счастливой, избранной богами стране он живет, как вдруг случилось полное и совершенное безобразие.

Явился некто на чудовищном осле, обликом похожим на самого краснолапого Сета, и начал насмехаться надо мной, над стражей, над крестьянами, над властью, да и вообще над всем, не исключая и богов. Его велел я задержать, но почему-то этого не получилось и даже сам не знаю почему. Стражники, изрядно поколотив друг друга, разбежались. Я попытался сам его схватить, однако, тоже безрезультатно. А этот сын шакала, а вернее Сета, в образе означенного ранее осла, разогнал весь скот пинками, затем кидал в крестьян мешки с зерном, швырял, туда же, корзины с овощами-фруктами, крича при этом «Награбленное — грабь!», а также громко славя какую-то богиню порядка по имени Анархия, и утверждая, что она всему живому мать.

Из примет негодяя могу сообщить, что выглядит он, как обычный роме, но только волосом светлей и с седою прядью впереди, а из особых примет, что ездит голый на огромном осле красного цвета.

Еще и еще раз припадаю к стопам вашим, падая семь раз на живот и семь раз на спину».

«Все равно выпорет, сука» — с грустью подумал писавший.

«Все равно выпорю, суку» — подумал читавший.

«Да, господин мой, мешочки-то с медью я обронил во время схватки с негодяем и еще считаю нужным сообщить, что говорил и кричал мерзавец молча». — Тут писавший сам от удивления выпучил глаза.

«Ну,… я тебя… твою… ать!» — подумал читавший.

«Господину моему, начальнику верфи Перу Нефер, доносит пыль с сандалий его, след на грязи от ноги его, начальник отряда корабельщиков Иннени.

Сегодня днем подъехал к нам на верфь некто на осле, очень стройном и рослым, долго смотрел на нашу работу, сидя боком со свешенной одной ногой и почесывая худое пузо и наконец, спросил — что за гуся длинношеего мы строим. Я строго ответил, что строим мы прекрасную быстроходную (тут проходимец начал хихикать) барку для казначея Бога господина Аханахта, падаю перед ним семь раз лицом в пыль.

Тут неизвестный закончил хихикать и захохотал, будто гиена ночью, а затем просто заржал как ишак, и долго потешался над нашей работой, утверждая, что один парус это мало, а два рулевых весла на корме это много, потом упомянул закон какого-то Архимеда и приплел какую-то Силу Равнодействующую. Я же достойно ответил, что мы живем не по законам какого-то убогого проходимца Архимеда, а по законам господина Аханахта, падаю семь раз в пыль. Негодяй, же сплюнул слюной, а его осел, фыркнул, и сказал, что господину Аханахту и прочим живоглотам скоро придет карачун. К чему он, кстати, с удовольствием приложит руку.

Таких речей я более терпеть не мог и приказал рабочим схватить смутьяна, но рабочие хмуро переглядывались и не двинулись с места, тогда я сам кинулся на негодяя, вооружившись теслом, и уже почти задержал его, но осел подло толкнул меня своей ослиной задницей (чтоб не сказать, что жопой), и я упал с причала прямо в священные воды отца нашего Хапи. Когда же выбрался обратно, его, мерзавца, и след простыл, а вот глаза рабочих, мне, ой, как не понравились.

Господин мой, падаю лицом в грязь перед вашими ногами, я вот тут подумал, — и правда, а на хера мы ставим два рулевых весла и всего один лишь и весьма примитивный парус? Может сделать все наоборт? Парус вытянуть по выше, весло выточить по-больше? Ась?».

«Князю первого сепа Нижней Земли, смотрителю ее житницы, достойнейшему Уаджару, доносят его глаза и уши, падая в пыль своим недостойным ликом.

Достигла ушей моих, весть достойная твоего, господин, внимания.

В воровских кварталах Прекрасной Твердыни тайно продаются планы гробниц и горизонтов священного поля Сокара.

Доношу, так же, что общее настроение населения ниже, чем обычно, и повторный сбор налога его совсем не улучшил. Однако волнений пока не заметно».

«От господина Уаджара, его ушам, его глазам и достойнейшему куску ослиного навоза.

Мерзавец. Подлец и дармоед. Что ты, испорченный мартышкой воздух, мне доносишь? Это ты услыхал своими длинными ушами. Где же мои глаза? Кто продает? Где продает? Именно какие планы? Кто покупает? И за сколько?

Теперь о более приятном. Это мое послание тебе передал мой вестник и если ты к нему внимательно присмотришься, то заметишь у него в руках здоровую можжевеловую дубину (а она, дубина из можжевельника никогда не переломится, только измочалиться), и он сейчас ею выпишет тебе двадцать горячих, которые тебе прибавят ума и сообразительности и донесения твои станут такими же четкими и быстрыми, как вот этот удар палкой по твоей ленивой заднице.

А теперь, когда сидеть тебе уже будет не с руки, шевели по-больше задницей, а также и умом, а точней сказать умишком».

«Казначею бога, хранителю печати Верхней Земли, господину Аханахту, от господина Уаджара.

Любезный и достойный! Какие-то ушлые мерзавцы проворачивают интересные дела на священных полях Сокара. Вас это, ни на какие мысли не наводит?»

«Наводит, но только на очень нехорошие. Выясните-ка конкретней, кто это там такой шустрый»

«А вот я сам бы, о священные гамадрилы, и не догадался бы!»

«Господину Уаджару, его глаза и уши.

Господин мой, расстилаюсь перед вами в пыли и грязи, почесывая, благословенную вами, спину и прочие места своего организма, я предпринимал необходимые усилия и ранее, но много выяснить не удалось, предпринял сейчас еще большие усилия, но опять-таки узнал не много.

Продает планы подземелий какая-та девка! По одним данным чистокровная роме, высокого роста, по другим черномазая лет двенадцати, по другим какая-то кушитская дылда с косичками. По их утверждениям, они танцовщицы из храма Хнума, либо Птаха, либо Исиды, либо Хатхор, либо кого еще другого и все напропалую круглые сиротки и с душещипательной историей своего падения на дно общества. Слезу вышибает подобная несправедливость мира! Рыдать охота!

Короче, все это, конечно же, вранье, но достойно упоминания то, что пущенные по следу люди пропали бесследно. А это были очень знающие свое дело люди, и что с ними сталось, я не знаю. Что касается планов гробниц и подземелий, то они по всей вероятности весьма достоверны. Прошу дозволения затратить некоторые средства на покупку.

Вновь падаю ниц перед вашими ногами!»

«От господина Уаджара его глазам и ушам.

Используй все средства, сын чесоточной гиены, и обрати внимание на того амбала с рожею дебила, что стоит с палкой (можжевеловой) над твоей душой.

Обратил внимание? Ну, так вот, сегодня я тобой доволен и ты, взбучку, пока что не получишь. Более того, можешь считать, что предыдущей не было и вовсе. Я за нее тебя простил, пусть она будет авансом за твои последующие идиотства.

Действуй, действуй, сын навоза твоего осла».

«Настоятелю храма Тота, святейшему Менкаугору, от верховного жреца Птаха, великого пятерика.

Святейший, в Прекрасной Твердыне распространяются слухи о летающей по ночам священной птице Бенну. Якобы парит она ночью над городами. В чем вас и уведомляю и хотел бы знать: есть ли у вас нечто подобное, ибо событие сие предвещает многое, так как известно, что сия птица прилетает в Черную Землю раз в тысячу четыреста шестьдесят лет и предвещает перемены.

С величайшим почтением и искренним уважением, ваш великий пятерик».

«От настоятеля храма Тота, Менкаугора, великому пятерику.

Святейший, храни вас боги, вышеозначенная птица Бенну, возрождающаяся раз в тысячу четыреста шестьдесят лет, не только замечена и у нас в городе Столбов, но она, эта священная птица, еще и садилась на стену нашего храма и кое-что сказала голосом человека».

«Великий пятерик, Менкаугору.

Отче, поведайте же — что за тысячелетнюю мудрость изрекла священная птица».

«Великий пятерик, то, что поведала священная птица Бенну, я лично, не решусь писать нашим священным письмом. Есть охота — приезжайте и послушайте сами.

С уважением, Менкаугор.»

«Великий пятерик, настоятелю храма Тота.

Святейший, присутствующий здесь великий видением, высказывает предположение, что священная птица была расстроена тем, что не смогла найти места для гнездовья в окрестностях вашего храма. И потому, возможно, в словах ее проскользнуло некоторое раздраженье.

Советую заняться вам этой проблемой».

«Настоятель храма Тота, великому мастеру и великому видением.

Святые отцы, о каком гнездованье идет речь? Известно же, что священной птице для удачного гнездовья необходим костер, в котором она должна сгореть и вновь из пепла возродиться».

«Святому Менкаугору.

Ваше святейшество, вы не одаривали бы нас убогих, перлами своих откровений, а предприняли б необходимые шаги. Если гнездо поджечь, то вот вам будет и костер. Вы разве не понимаете, что будет, если птица Бенну выберет ваш храм для возрождения. Или что будет, если она его не выберет? Или предпочитаете подождать следующего ее прилета, тем более что ждать совсем недолго — каких-то тысячу всего-то с небольшим хвостом лет. Или считаете, что пусть лучше она устроит гнездо где-нибудь в полях или болотах, чтобы все простолюдины видели, что священная птица проигнорировала посвященные ей храмы и предпочла обществу святых отцов общество цапель, аистов, пеликанов и прочих марабу и разнообразных куликов?

В общем, к вам, следом за этим посланием, выезжает с разъяснениями великий видением, верховный жрец храма Ра и, если вы выгляните в окошко, то возможно уже увидите его, плывущую по священным водам Хапи, барку».

«Начальнику полиции Прекрасной Твердыни.

Падая на землю и гораздо ниже, перед моим господином докладываю:

Сегодня, в аккурат после полудня, на набережную Перу-Нефер, прямо из священных вод Хапи, вылезла некая сволочь, в сопровождении громадного и очень стройного животного, видом похожего на осла желто-красного цвета, и громко крикнула, эта сволочь:

— Приветствую вас братья египтяне, нас ждут великие дела!

Затем воздевши руки вверх, с чувством произнесла, гадюка песчаная и рогатая, слова такие:

— Счастливы глаза, мои созерцающие великий город, блаженны ноги мои, ступившие на священную землю!» и наступила, ну, сволочь, что еще сказать, одной ногой (левой, кажется) в коровью лепешку.

Событие сие, конечно бы, не государственного масштаба, но примечателен тот факт, что субъект (она же сволочь), все это прокричал, молча, в том смысле, что, не раскрывая рта. Но его слышали все прекрасно. Да, еще хочу сказать, что сволочь была мужского рода. Так что, господин мой, вы уж роды и падежи расставьте сами, а то я несколько в грамматике теряюсь.

А вскоре получил я сообщение с восточного берега, где был отловлен главный староста, в состоянии некоторой прострации, бегавший по полям голым и при всем честном народе, что совсем не повышает уважения к верховной власти. Приведенный в себя, а также и в кутузку, и получивший пару оплеух по своей старостиной морде, староста на допросе показал, именно то, что на него напал и донага раздел дух тростника, и разговаривал сей дух, тоже молча.

Понимаете, мой господин, — молча!

Сопоставив два эти факта, я понял, что имеет место быть некое странное явление. Мне кажется, господин мой, что будет продолженье этого загадочного явленья».

Между прочим, ирония, возникшая у некоторых лиц, при сообщении, о явленье в небе Черной Земли священной птицы, вещающей голосом человеческим, совершенна неуместна. Что же касается злобного недоверия, то оно вообще недопустимо, ибо в данном случае, и, в данном месте, это есть факт имеющий место. И это вне всяких сомнений.

А все сомневающиеся, сейчас в этом убедятся.

Все дело в том, что сию птицу видела сама царица Черной Земли Нейтикерт и ее величество, даже соблаговолили разговаривать с чудесной посланницей богов.

Я думаю, факт лицезрения священной супругой, священной птицы, вне всех сомнений.

Все выглядело приблизительно вот так:

В первой половине ночи ее величество изволили гулять по галерее, на втором ярусе дворца царя скорпионов, любуясь ночным звездным небом и слушая загадочные звуки ночи.

Громадные пятисотлетние кедры, росшие перед самым дворцом, высотой спорили с самим древним сооружением.

Собственно, ливанские кедры, привезенные в Египет, еще правителем Сахура, росли в самом дворце, ибо в дворцовый ансамбль входили пышные, и несколько запущенные сады, многочисленные беседки, павильоны и бассейны, а центральную часть занимала древняя крепость, построенная еще великим Нармером, и в связи с потерей своего первоначального предназначения, использующаяся, как многоярусный дворец, с огромным тронным залом, часовнями и многочисленными помещениями, чем-то напоминающим ступенчатую пирамиду Джосера, в то самое время известного совсем не как Джосер, а как Нетджеритхет. На всех ярусах дворца росли многочисленные растения, начиная от самых мелких, типа крокусов и заканчивая олеандрами, миртами и финиковыми пальмами. То есть древняя крепость была окружена растениями и сама поросла ими, напоминая зеленый холм.

Молодая царица сняла, вечером, классический калазирис и разгуливала, наслаждаясь, если не прохладой, так отсутствием жары, в тонкой белой юбке, совершенно не скрывающей те формы, что находились внутри. И уж тем более не скрывала то что находилось снаружи. Грудь её закрывал только перисталь, с большим скарабеем, раскинувшим небесно-синие крылья от плеча до плеча. Ну, он, собственно, ничегошеньки не закрывал, ибо прозрачная юбка заканчивалась на бедрах, и далее стройную, но рослую, фигуру царицы ничего, кроме того самого перисталя, не скрывало.

Надо вам сказать, что в то время, женщины вообще ничего-то особенно и не скрывали. Ну, обычай у них был такой — если есть что показать, — надо показывать, а не прятать в тряпках. Голову царицы венчал золотой обруч, с коброй, приготовившейся к атаке, и с гирляндами тонких золотых лепестков, два коротких, из которых свисали надо лбом и носом, и по два длинных, с обеих сторон ниспадали до бедер, сверкая при каждом повороте царственной головки. Золотые лепестки прекрасно оттеняли темные глаза царицы, выглядывающие, словно из-за занавески.

Царица, не спеша прохаживалась, шелестя золотыми лепестками, иногда опираясь на балюстраду, разглядывала звезды, видимо изучая движение небесной сферы, как вдруг… ух ты!…как вдруг… ой, мамочки!… заметила, там, в высоте, парящее среди звезд существо, доселе ей… да и никем невиданное.

Существо имело весьма внушительных размеров крылья и величественно летало над Инебу Хедж кругами и восьмерками. Затем оно снизилось, пролетело прямо над плоскими и широкими вершинами кедров, и царица увидела, что существо даже больше, чем казалось издали, и имеет в размахе крыльев локтей десять-двенадцать, чему царица сильно удивилась и даже взяла, от удивления, средний палец в рот.

А существо тем временем, сделало широкую петлю и устремилось прямо к царице, которая смотрела на него расширившимися глазами, по-прежнему не вынимая палец изо рта. Существо поставило крылья углом и село на вершину кедра перед царицей.

Рот царицы раскрылся и округлился, и она вытащила средний палец изо рта и даже спрятала руки за спину. Некоторое время они, молча, созерцали друг друга.

— Здравствуй, первая царица, мира! — торжественно произнесло загадочное существо.

— Здравствуй, чудесная птица. — вежливо ответила царица, после некоторого молчания.

Она нащупала сзади кресло, пододвинула поближе и села, не отрывая взгляда от небесной посланницы, и весьма картинно выпрямилась, выставив вперед грудь, соединив вместе колени и ступни, положив ладони на колени, то есть, приняв торжественную тронную позу. Лазуритовый скарабей, у нее на груди, взмахнул крыльями, словно собираясь взлететь с перисталя, но передумал и тоже замер.

— Кто ты, небесная, и весьма и весьма престранная птица? — спросила царица, по-прежнему очень вежливо.

— Я птица Феникс.

— Феникс? — царица выпрямилась еще больше, и от недоумения, между ее губ высунулся кончик язычка. — Такая птица мне почему-то не известна. А я изучала все древние книги и сказанья.

— Оу! Так меня зовут на небе. На вашей земле меня называют Бенну.

— Ах, Бенну! — царица покивала головой и медленно откинулась на спинку кресла и свободно положила руки на подлокотники. — Священная, божественная птица, Бенну. А мы тебя ждали.

— Я прилетаю раз в полторы тысячи лет, на вашу землю, чтобы умереть и вновь возродиться.

— А я знаю. — царица закинула ногу за ногу и склонила голову набок, как удивленная собака.

— И вот я здесь! — торжественно произнесла птица.

— Я это вижу. — царица обхватила колено ладонями, с пальцами увенчанными блескучими перстнями с самоцветами, и покачала голенью.

Некоторое время они помолчали, видимо посчитав, что инициативу теперь должен проявить собеседник.

— И — и — и… и что же могу я, царица Двух Земель, сделать для священной птицы? — поинтересовалась царица.

— Мне, лично, ничего не надо, ведь я живу на небесах, среди богов. Что же еще могу я пожелать? Только вернуться вновь на небо.

— Да! — согласилась царица, кивнув головой. — Это звучит разумно. А что же привело тебя, о небожительная птица, — спросила царица, склонив голову к плечу, — к моему дворцу?

— Воля богов и я должна передать ее тебе.

— О! Оу! Да, неужели! Я внемлю этой воле. — царица Нейтикерт вся подалась вперед.

— Царица Нейтикерт. — голос священной птицы зазвучал еще торжественней. — Боги повелевают тебе, править своим народом долгие годы мудро и справедливо.

Царица согласно кивнула, шелестнув золотыми лепестками и поднялась с кресла.

— Сейчас. — сказала она, подняв два указательных пальца, в сторону священной птицы и глянув на нее серьезными и темными глазами. — Подожди, не улетай, о, птица Феникс и она же Бенну.

Царица скрылась в дверном проёме, удалившись в таинственные дворцовые недра. Некоторое время в узких оконных проемах виднелась ее тень, разгуливающая по стенам, и вскоре она вернулась, держа в руках лук и стрелы. Привычно расставив ноги, она наложила стрелу на тетиву.

— А что это ты делаешь, царица. — несколько обеспокоилась птица Бенну.

— Да так. Ничего.

— Как это — ну, так! Ну, ничего себе, ничего — ты в меня целишься из лука!

— Божественной сущности твоей это ничуть не повредит, а мне будет приятно. — царица прицелилась.

— Постой! Не делай этого! Не нравиться мне это твое самое ничего! Нельзя стрелять в священное животное! Нельзя!

— Конечно же, нельзя. — покладисто согласилась царица, покивав головой, и спустила тетиву.

Стрела весело порскнула к священной птице, у которой неожиданно, ну прямо чудесным образом, появились руки, которые и схватили стрелу прямо перед самой грудью.

— Ух, ты! — сама удивилась птица. — Ну, ты убедилась в моей сущности, царица?

Царица хмыкнула и достала из-за плеча вторую стрелу.

— Царица, — возмутилась птица, — Сколько можно! Ты же сама сказала, что нельзя стрелять в священных тварей.

— Нельзя. — подтвердила царица.

— Никому нельзя. — добавила она тут же, осматривая наконечник и трогая пальчиком острие. — А вот мне можно.

— Я сама священная. — царица, сдвинув почти сросшиеся брови, деловито наложила стрелу на тетиву. — Клейма поставить негде, такая я священная!

— Вся насквозь священная, богиня, от макушки, — до кончиков ногтей. Вот!

В доказательство царица даже вытянула вперед носок ноги, продемонстрировав свои длинные пальцы, с покрытыми черным лаком ногтями. Впрочем, вряд ли Фенникс-Бенну мог разглядеть такие детали со своего кедра.

— Ничего, меня священней, в этом мире нет. — царица, презрительно скривив губы, подняла лук.

— Хулиганка! — возмущенно выкрикнула птица, и пошла по мощной кедровой ветке, перебирая лапками и неуклюже покачивая громадными крыльями.

Затем, поймав порыв ветра, она прыгнула вперед, воздушный поток подхватил ее, чуть было не уронил вначале, и понес прочь от дворца.

Царица некоторое время, с кривой ухмылкой, выцеливала ее в спину, потом передумала и опустила лук. Затем фыркнула и, мелодично шелестя золотыми лепестками своей короны, и сверкая юбкой, и тряся тугой грудью, убежала во дворец.

Как древняя и юная богиня.

Ну, собственно, она ею и была на самом деле.