Повседневный репертуар «Погорелого театра». Полное собрание сочинений клуба «Клуб». Том VI

Василий Сретенский, 2021

Пьесы на каждый день для театра, существование которого не доказано, от авторов, присутствие которых не очевидно. Но не стесняйтесь, можете разыгрывать эти пьесы в своей голове.

Василий Сретенский. Поговорим о пустяках

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Баста.

Бес.

Гор.

Шаи.

* * *

Действие происходит в наши дни, в трех московских квартирах. Мужчины Бес, Гор и Шаи — ровесники.

Каждому около 40 лет. Баста на несколько лет моложе.

Имена персонажей взяты из мифологии Древнего Египта.

Имя каждого частично совпадает с характером, внешностью и судьбой.

Баста (Баст, Бастет). Богиня радости, музыки и веселья. Воплощала все главные женские качества. Зооморфный образ — кошка. Изображалась также в виде женщины с головой кошки и музыкальным инструментом — систром — в руках. Считалась всевидящей.

Гор (Хор). Один из солярных богов. Первоначально бог света. В одной из самых известных ипостасей — сын Осириса и Исиды, первый фараон Египта. Олицетворение власти, но одна из его ипостасей — никогда не взрослеющий ребенок. Его зооморфный образ — сокол. Изображался также в виде человека с головой сокола и маленького мальчика на коленях у Исиды.

Бес. Первоначально бог, защищающий людей от змей, скорпионов и сглаза, а также отпугивающий своим безобразным видом любую нечисть. Позже — защитник семьи, дома, особенно женщин и детей. В зооморфном облике соединяются черты льва и свиньи. Изображался также в виде низкорослого толстяка с львиной мордой (или дурашливым добродушным лицом) и символическими предметами, отгонявшими злых духов: петлей Са, музыкальными инструментами, ножами.

Шаи. Первоначально бог винограда и вина, а значит, и веселья, связанного с празднествами. Шаи также стал богом изобилия и богатства. Позже Шаи — докладчик перед советом богов по делам усопших людей. Он лучше всех разбирался в делах людей и точно знал, какой срок жизни отведен каждому. Соответственно, Шаи стал восприниматься как бог судьбы, строгий и равнодушный к людским невзгодам. Зооморфный образ — змея. Но чаще изображался в виде высокого стройного мужчины.

Сцена первая

Поздний вечер. Комната в обычной московской квартире. Гор в кресле или на диване. Лица его не видно. Баста читает.

Баста. Ты храпел.

Гор. Я? Быть того не может. Я вообще не храплю. Да я и не спал. Я просто думал…

Баста. Последнее время по ночам ты много и громко думаешь.

Гор (не слушая). Знаешь, нет. Я сейчас это понял. Я думал во сне. Я видел сон. Тот самый. Ну, ты знаешь.

Баста. Что я знаю?

Гор. Про сон.

Баста. Твой сон?

Гор. Вообще-то мой. Но я тебе рассказывал.

Баста. Когда? Вчера? В прошлом году?

Гор. Рассказывал, рассказывал. В том сне мы живем в большой коммунальной квартире. Там еще две, а может, и три семьи живет. У нас одна комната. Дом очень старый, и квартира запущена: батареи ржавые, обои со стен лоскутами свешиваются. Стекло треснуло в окне. Я вижу этот сон каждую ночь последнее время. И там все время что-то происходит. Недавно пол частями провалился. Потом кран на кухне прорвало. А в этот раз стена упала. Одна стена, но зато вся. И мы все оказались на виду. А на улице дети — мальчики, девочки… Они стали забегать к нам в комнату, хватать наши вещи. А ты спокойно так сидишь. Как сейчас. Как статуя.

Баста. А ты?

Гор. Что я?

Баста. Я сижу как статуя, а ты что делаешь?

Гор. А я, конечно, не могу двинуть ни рукой, ни ногой. Я кричу…

Баста. И храпишь.

Гор. Я вообще не храплю. Может быть, соплю. Верчусь во сне — это да. Могу закашляться и чихнуть. Почесаться. Встать, попить воды. Пройтись по стене с закрытыми глазами. Добавь к этому что-то сама. Но не требуй от меня храпа. Храпеть я не буду никогда.

Баста. Ну конечно, я опять все выдумала. Правило номер один в нашем доме: папа всегда прав. В тех случаях, когда он не прав, смотри правило номер один.

Гор. Баста, ты что, это всерьез? Скажи, что пошутила.

Баста. Как скажешь.

Гор. Ничего себе «как скажешь»! Если я в самом деле храпел, то это трагедия. Ненавижу храп с дет…

Звонит телефон.

…ства. У меня отец знаешь, как храпел. Возьми трубку, пожалуйста.

Баста. Трубка под тобой.

Гор (нащупывая трубку). Ты же знаешь, я не люблю говорить по телефону. И телефон не люблю. Самое вредное изобретение в истории человечества. Уже сто лет кто угодно считает себя вправе ночь-полночь трендеть тебе в ухо.

Телефон перестает звонить.

(Достает трубку и кладет ее на журнальный столик). Это тебе звонили. Кто мне будет звонить без двадцати двенадцать?

Баста. А мне кто будет звонить?

Гор. Сейчас подумаем. Мила. Танька. Петр Исакович. Варвара…

Телефон вновь звонит.

Дмитрий. Дмитрий, с работы. Я, кстати, никак не пойму, это два разных Дмитрия или один такой неугомонный?

Баста (берет трубку). Да. Привет.

Гор. Вот видишь.

Баста (в трубку). Да. Дома. Как всегда. Нет. Конечно. (Гору.) Это Бес.

Гор. Пьяный?

Баста. Не совсем.

Гор. Тогда говори с ним сама.

Баста молча выходит из комнаты, по пути кидая трубку Гору.

(В трубку.) Да, Бес. Привет. Да ты что… Сегодня? У сего дня осталось пятнадцать минут. Ну давай.

Входит Баста с чем-то горячим в керамической чашке.

Баста. Что ему было нужно?

Гор. Как всегда. Поговорить.

Баста. Ну и как, поговорили?

Гор. Он сейчас придет.

Баста. И уйдет.

Гор. Баста, так нельзя. Он наш друг.

Баста. Он ТВОЙ друг.

Гор. Да, друг с детского сада. Я тебе рассказывал, как мы выбрали друг друга?

Баста. Только не это!

Гор. Но и тебе он не чужой. Как-никак он твой муж.

Баста. Бывший.

Гор. Бывших мужей не бывает. Муж — состояние постоянное. Либо ты муж, либо не муж.

Баста. Я была за ним замужем полгода двадцать лет назад. Я была дура. Если это преступление, я давно заслужила амнистию. Господи, Гор, я хочу амнистию. Или хотя бы амнезию.

Гор. Ты что? Здесь же не каторга.

Баста. А что?

Гор. Ну как… дом… семья.

Баста. А в чем разница? Гор, уведи его. Я спать хочу. Ты спал. И храпел. А теперь ты его уведешь, а я лягу спать.

Гор (вскакивает, вытягивается по стойке смирно). Есть командир!

Звонок в дверь. Баста собирается что-то сказать, но ничего не произносит и уходит. Гор плетется открывать дверь и возвращается с веселым толстяком — Бесом.

Бес. Здравствуйте все! А где все?

Гор. Баста устала. Хочет спать. Слушай, может быть…

Бес. А ребенок? Я хочу поздороваться с дитем! Где дитя?

Гор. Где-где. В армии.

Бес. Ну? Слушай, когда я был у вас последний раз, меня встречала девочка пятнадцати лет. Ваш единственный ребенок. Дочь. Это было месяц назад.

Гор. Ты серьезно?

Бес щелкает пальцами перед носом у Гора.

Ну да, да. Это там у меня сын девятнадцати лет. Пошел в армию, мерзавец, лишь бы я его куда-нибудь не поступил. Заявил, что его жизнь — это только его жизнь. И больше ничья.

Бес. Ну вот, все разъяснилось. А я уж начал думать, кто из нас рехнулся: ты, я или родина. Но ты бы так громко перед Бастой не выступал…

Гор. А что такого? Она знает.

Бес. Ну а я почему не знаю? Ты что, чуть не двадцать лет скрывал от меня сына? Я с шести лет рассказываю тебе все, что видел, слышал, понял, подумал и почувствовал. Я не могу написать ни страницы связного текста, потому что все, что мог бы написать, я тебе уже рассказал. А ты скрываешь от меня половину своей жизни?

Гор. Я ничего не скрывал. Я тебе сказать не успел. Дней двадцать… нет, ночей двадцать мне снится сон с продолжением. Каждую ночь. Я там живу в большой коммунальной квартире. В старом, ветхом доме. У меня с Бастой сын. Он в армии. Но главное — комната. Там все время что-нибудь приключается. Одна стена упала. А до этого потолок медленно осыпался большими серыми хлопьями. Очень красиво… Давай поедем к тебе? Баста устала.

Бес. А поздороваться?

Гор. Не сегодня.

Бес. А попрощаться?

Гор. Не сегодня.

Бес. Сегодня уже кончилось. Мы живем в завтра. Мы все давно живем в завтра. Здравствуй, Баста! До свиданья, Баста!

Гор выталкивает Беса за дверь и уходит вместе с ним. В комнату входит Баста в халате и с полотенцем на голове. Она берет трубку, набирает номер.

Баста. Это я. Прости. Нет, он ушел. Какая разница. Пожалей меня. Мне плохо. Можешь. Можешь. Ну ладно. (Кладет трубку.)

Сцена вторая

Захламленная квартира Беса. Бес и Гор сварили себе кофе, завели мягкую музыку. Когда она закончилась, они этого не заметили.

Бес. Где же она у меня? Была же где-то. (Вытаскивает откуда-то из-под груды разнообразных вещей или из-под ножки стула книгу.) Вот. То, что тебе сейчас нужно. «Сонник желтого императора». Автор — китаец У Вэй Синь. Между прочим, пересказал своими словами трактат императора Хуань Ди. Двадцать первый век до нашей эры. Можно верить. (Открывает книгу, читает.) Образ разваливающегося, разрушающегося дома во сне — знак потери внутренней основы жизни, потери движения вперед хозяина дома. Или разрушения семьи. Комнаты запущенные и грязные говорят о духовном застое, лени и потере жизненных ориентиров. Полностью разрушенный дом может предвещать развал дел.

Гор. Спасибо, ты меня успокоил. Всего-то навсего развал дел и потеря внутренней основы жизни. Поищем — найдется, развалилось — соберем.

Бес. Не благодари, рано еще. (Продолжает читать.) Земля к жилищу неблагоприятна, вода проникает в бреши дома. Это значит, нездоровы печень, селезенка, желудок.

Гор. Всё?

Бес. Нет. Еще легкие, толстая кишка, почки.

Гор пытается забрать книгу. Бес не дает.

Мочевой пузырь не в порядке.

Гор (забирая книгу и швыряя ее в сторону). Мочевой пузырь в порядке. Лучше ты мне вот что скажи: ты муж?

Бес. Это я-то? Я трижды муж. Я, можно сказать, заслуженный муж Российской Федерации!

Гор. Но может быть, ты бывший муж?

Бес. Запомни: бывших мужей не бывает!

Гор. Тогда у меня есть к тебе разговор.

Бес. Ну уж нет. Это не по протоколу. Пункт четыре, подпункт бэ. На моей территории темы для разговора выбираю я.

Гор. Протокол составлен во втором классе начальной школы, Бес. Тридцать лет назад! Можно отступить от него хотя бы сегодня?

Бес. Не у меня дома. Так, где ребенка?

Гор. У бабушки, где ей быть. Пропалывает огурцы и счастливо смеется, по версии Басты.

Бес. А по твоей?

Гор. Днем пропалывает огурцы, а ночью пытает домового. Откуда я знаю, что может девица пятнадцати лет делать в городке населением семь с половиной человек? Там воздух, река, овощи-ягоды со своего огорода. Здоровьем веет из каждого дупла. Бабушка искренне верит, что внучке только что исполнилось пять. Баста рада, бабушка счастлива, ребенка пристроена. Все довольны.

Бес. А ты?

Гор. Ты знаешь, мне все время кажется, что мы просто-напросто избавились от собственной дочери. Подкинули ее. Покинули. Причем я не понимаю зачем. Мы ведь ничего, что бы требовало какой-то особой свободы, не делаем. А когда Баста туда уезжает, я вообще ничего не делаю. Я мыкаюсь по квартире, мне ничего не хочется. Я какой-то пустой теперь. Мне не для кого жить. Но это пусть. Лето когда-нибудь кончится. У меня к тебе вопрос.

Бес. Стоп. Сначала я расскажу тебе всю мою жизнь. Ну хотя бы то, что ты еще не знаешь. Потом можешь задавать вопросы.

Гор. Сколько, ты говоришь, мы не виделись?

Бес. Сегодня уже завтра?

Гор. Завтра.

Бес. Тогда тридцать один день.

Гор. В двадцать минут утолкаешь?

Бес. Как пойдет. Ты не переживай, я еще кофе сварю.

Гор. Хорошо, излагай.

Бес. Главное событие моей жизни последних дней — я бросил работу.

Гор. Опять?

Бес. Что значит «опять»? Люди должны время от времени меняться, двигаться куда-то. Уходить, приходить.

Гор. Куда-то, Бес, а не уходить в никуда. И не пять раз в году.

Бес. А я не могу больше редактировать чужие тексты или придумывать их заново за мальчиков и девочек, которые вообразили себя журналистами по той лишь причине, что у них хорошо получается опаздывать на интервью и первыми приходить на презентации. Вспомни, Гор, когда мы двадцать лет назад учились чему-то историко-филологическому, мы все были поэтами, собирались стать знаменитыми писателями или, на худой конец, учеными. И что с нами стало? Баста пишет очерки путешествий в журналы для богатых. И это не самый плохой вариант. Она просто прячет свои стихи в гламурные тексты. Я редактор. Литературный чистильщик обуви. Шаи переводит за деньги с английского на американский. Ты чиновник. Руководишь целыми двумя подчиненными. А ведь когда-то учил детей и говорил, что счастлив.

Гор. Я и теперь вполне доволен.

Бес. А я нет. Я созрел для того, чтобы стать богатым и независимым. Вот мой бизнес-план: два года я зарабатываю деньги на всю оставшуюся жизнь, потом сажусь и пишу роман.

Гор. А потом?

Бес. Потом будет видно. Как роман пойдет. Ну, как тебе план?

Гор. Не хватает двух пунктов: как ты собираешься заработать и на что тратить.

Бес. Со вторым уже все решено. Я решил не пить два года ровно.

Гор. С какого времени?

Бес. С сегодня.

Гор. С-с-с-с-с-с… Вот это новость. Ты ничего не говорил.

Бес. Так вот и говорю. Теперь ты понял, насколько важно выполнять протокол? Я круто изменил свою жизнь, ты об этом узнал, и отступать поздно. Теперь ты гарант моего богатства и успеха. А заработать я смогу очень быстро. Я буду играть на курсах валют. Слышал про Форекс? Сейчас как раз определяюсь с базовой валютой. Мне больше нравится фунт. Ты как думаешь?

Гор. Ну… не знаю я, Бес, я фунтов в руках не держал. Что я могу думать?

Бес. Ладно, думать буду я. Пятьсот евро у меня есть, ты дашь еще пятьсот взаймы на два года… Дашь?

Гор (чуть помедлив). Дам.

Бес. Ну и все. Через два года я из тысячи сделаю сто. Нет сто пятьдесят.

Гор. Евро?

Бес. Тысяч евро. И молчи. С моей жизнью определились, переходим к твоей. Сварить еще кофе?

Гор. Да. Нет. Не знаю. Я ничего не знаю, Бес. Понимаешь, я стал храпеть. Так, по крайней мере, Баста говорит. Ей это мешает. Я ей мешаю, Бес.

Бес. И это все?

Гор. А этого мало?

Бес. Да нет. Просто я это пережил двадцать лет назад. И потом еще один раз.

Гор. Ты и тогда уже храпел?

Бес. Нет, я вообще не храплю. И не в храпе тут дело. Ты чересчур семейный человек, Гор. Ты слишком многого требуешь от всех своих — от Басты, от ребенки.

Гор. Чего такого я требую?

Бес. Ты хочешь жить одной жизнью на всех троих, а так не получится. Я это пережил в двух первых браках. Ты просто-напросто замучил Басту своей заботой: ты покупаешь ей цветы, готовишь завтрак, даришь ей подарки к месту и не к месту.

Гор. Что в этом плохого?

Бес. Пока ничего. Беда в том, чего ты требуешь взамен.

Гор. Да ничего я не требую.

Бес. Ты ничего не требуешь словами. Но ты живешь так, как будто все твои родные и друзья тебе должны.

Гор. Не понимаю.

Бес. И хорошо, и не надо. Просто отстань от семьи. Переключись на работу. Набери побольше взяток, построй дачу, купи машину.

Гор. Машина у меня есть.

Бес. Это вот то, на чем мы полчаса телепались? Ну извини. Если это называть машиной, то почему бы мусорный бак за углом не перестроить под дачу? Ты машину Шаи видел? Стиль, стиль и еще раз стиль! А чего мы ждем от переводчика?

Гор. Бес, очнись, мне взяток не дают.

Бес. Почему?

Гор. Ну, я промежуточное звено в цепи управления. Получаю распоряжения сверху, излагаю их внятным языком и передаю вниз. Получаю отчеты снизу, группирую таким образом, чтобы любой начальник мог понять, в чем дело, за тридцать секунд, и отсылаю наверх. От меня ничего не зависит.

Бес. Не оправдывайся. Отличная работа. Не очень взяткоемкая пока. Но это потому, что ты неправильно организовал свое рабочее место. Свалил все на подчиненных. Отгородился бумажками от живых людей. Надо больше общаться с людьми, вникать в их проблемы — и все взятки твои.

Гор. Да пошел ты…

Бес. Ладно, давай другой вариант. Помнишь, как-то давно Шаи сформулировал свое кредо: «К жизни и ко всему на свете надо относиться легко»?

Гор. Помню, мы очень смеялись тогда.

Бес. Да, и, как выясняется, мы отсмеялись первыми. Еще тогда, в двадцать лет. А что, если он прав? Давай отнесемся к жизни легко. (Берет в руки журнал.) Вот, купил последний очерк Басты. «Май на Корсике». Не читал?

Гор. Нет, я последнее время как-то…

Бес. Зря. Почитай как-нибудь на досуге. А сейчас мы вот куда заглянем. Объявления. Вот послушай: «Красота, обаяние, такт. Студентки-москвички. Выезд двадцать четыре часа».

Гор. И что?

Бес. Нет, ты послушай: «Ангелочки-девочки-ВИП. Модели-индивидуалки». Что особенно приятно, «выезд в любой район». А вот это написано безграмотно: «Сто процентов изысканно, чувственно, доступно. Одного визита всегда мало. Север. Круглосуточно. Приглашаем девушек». Во-первых, где же тут сто процентная доступность, когда Север? Во-вторых, поди разберись, кто кому наносит визит. И кстати, кому будет мало? В-третьих, если они приглашают девушек, то к кому? Нет, это нам не подходит. Это надо переписать.

Гор. Ты что предлагаешь-то? Объявленья сесть редактировать?

Бес. Во-первых, мы и так уже сидим. Во-вторых, я предлагаю откликнуться. Номер набрать. Тебе не нравятся ВИП-ангелочки? Ну правильно, тут написано — дорого. Пойдем по списку: «Три наездницы ждут своих ковбоев, чтоб оседлать их горячих скакунов». У тебя сколько скакунов?

Гор.…

Бес. Ладно, вот еще: «Аппетитные мулатки, негритянки. Выезд по всей Москве. Темпераментные и активные девушки. Ждем вашего звонка». Ты представь: они приехали из Бразилии, из Конго, из Того и ждут НАШЕГО звонка. А мы уже которую ночь им не звоним.

Гор. И это я слышу от человека, трижды женатого? Заслуженного мужа Российской Федерации?

Бес. Да ты пойми, им это тоже нужно.

Гор. Кому это — им?

Бес. Им. Женам. Они же все несчастны. Оставим детей. Есть темы поважнее. У них у каждой по сто семнадцать неизлечимых женских болезней. Они не могут заснуть вечером и не способны подняться утром. Слово «надо» вызывает у них аллергию. Мясо, масло, сладости, мучное, жареное и соленое они есть не могут. Ну, по крайней мере, пока их кто-нибудь видит. Обои, поклеенные вами в прошлом году, вызывают у них аллергию. Запах кофе их убивает. Двадцать три крема от морщин куплены напрасно. Джинсы малы на три размера. Не осталось ни одного неиспробованного цвета волос. Все туфли во всех магазинах перемерены, и ни одни не подошли. Напольные весы вызывают аллергию. Их никак не удается затолкать под диван. Хватит или продолжать?

Гор. Хватит, хватит, но при чем тут…

Бес. А при том, что, когда жена уверяется в измене мужа, у нее начинается новая и, я бы сказал, подлинная жизнь. Она идет прямо в торговый центр и вычищает его с методичностью таджика, метущего двор у меня под окном в пять часов утра. Потом она медленно съедает гору жареной картошки, чипсы и два куска торта, а дома проводит много сладостных часов, обсуждая с подругами по телефону подробности его измен. Она позволяет себе все, чего была лишена раньше, ведь причина всех несчастий в нем и в его измене, а совсем не в ней и не в ее упорной и бестолковой борьбе с тем, что мы с тобой привыкли называть жизнью. И вот этого всего ты лишаешь Басту своей дурацкой верностью. Что же ей остается? Бить тебя локтем в бок и заявлять, что ты храпишь. Хоть какое-то удовольствие.

Гор. Ты все это всерьез?

Бес. Да. Нет. Реши сам. Я твой друг. Ты нуждаешься в утешении. Я утешаю.

Сцена третья

Та же комната, что и в первой сцене. Гор спит. В комнату тихо входит Баста. Стараясь не шуметь, она вынимает из шкафа свои вещи.

Гор (просыпаясь, в панике). Я храпел?

Баста. Нет.

Гор. А я уже решил, что храпел. И опять тот же сон про комнату в коммунальной квартире.

Баста. Мне позвонила Варвара и рассказала, что значит твой сон.

Гор. А она-то откуда об этом знает?

Баста. Варвара? Да она прочитала все сонники, какие смогла достать.

Гор. О снах моих она откуда знает?

Беста. Извини, я не знала, что это государственный секрет. Она сказала, что такая комната, как тебе снится, — к долгой бедности.

Гор. И все? У Вэй Синя поинтересней. Тут Бес недавно мой сон по Хуанди трактовал, много чего пообещал. А Варька твоя заполошная… Да это все ерунда, мне сейчас такое приснилось!

Баста.…

Гор. Рассказать?

Баста. Ну что на этот раз? Кончилось электричество?

Гор. Нет. Там несколько дней под окном, прямо в двух шагах, чего-то строили. Совсем рядом. Рабочие в касках ходили чуть не по подоконникам, экскаваторы там разные, отбойные молотки. И все необходимое звуковое оформление: «Вируй по малу», «Куда прешь, влево давай», «Шабаш, обедать пора», «Где балки складировать будем?», «Кидай сюда, потом разберемся»… И много чего еще, уже не помню.

Баста. Жаль.

Гор. Да ерунда, зато я помню, что они построили!

Баста.…

Гор. Сказать?

Баста. Ну.

Гор. Море! Они провели к нашему дому море!

Баста. Какое?

Гор. Какая разница! Настоящее! Соленое! Зеленое!.. А что ты все не ложишься?

Баста. Я завтра уезжаю. Мне надо собрать вещи.

Гор. Уезжаешь? Опять! Куда?

Баста. По южным городам Франции. Потом Париж. Я ведь говорила тебе неделю назад.

Гор. Ты говорила, что, возможно, поедешь, но не сказала когда и куда.

Баста. Я тогда не знала. Я же не сама решаю. Есть промотур — я еду, нет — сижу дома. Все просто, Гор, все как всегда.

Гор. Ну да, ну да. Утром летишь или вечером?

Баста. Вечером.

Гор. Давай я тебя отвезу в аэропорт.

Баста. Нет. Я сама.

Гор. Почему? Так же удобнее.

Баста. Нет, не удобнее.

Гор. Хорошо, тогда давай я тебя встречу.

Баста. Я не знаю точно, когда прилечу. Программа тура может измениться.

Гор. Ну, позвонишь, сообщишь.

Баста. Нет, Гор.

Гор. Да что с тобой последнее время? Что я не предложу — все нет и нет. Ни объяснений, ничего. Нет, и все.

Баста. Что объяснять, Гор? Вот я вчера утром взяла машину. Как ты добирался до своей работы?

Гор. А, это смешная история. Сейчас расскажу. Я пошел на маршрутку, но там была большая очередь, я был примерно двадцать пятым. Не хотелось терять время, и я пошел на остановку автобуса, а он перед моим носом уехал. Вернулся назад, но там уже ушли две маршрутки подряд. Те, кто стоял со мной рядом, все уехали, а очередь выросла на километр. Я решил поймать машину, вышел к проезжей части, и меня какой-то тип на бэ-эм-вэ окатил водой из лужи.

Баста. Лужа была одна на всю улицу?

Гор. Не знаю, не заметил. В общем, пришлось вернуться домой, переодеться и вызвать такси по телефону.

Баста. Вот лучше я сразу вызову такси. Ты забыл, что было, когда ты в последний раз довез меня до аэропорта без приключений, объездов по проселкам и пересадок в другие машины? Помнишь, ты рассказывал, что решил подождать взлета? Остался в зале с видом на летное поле, просидев там сорок минут?

Гор. Да, но я так и не смог определить, какой самолет твой.

Баста. А мой самолет стоял. Ему не давали команду на взлет сорок минут. И все это время мы в душном салоне гадали, что с нами приключилось, сумеем ли мы взлететь, а если взлетим, то сможем ли сесть.

Гор. Ну, это случайность, Баста.

Баста. Случайность — это то, что больше повториться не может. Это если под тобой сейчас диван упадет. А если каждый раз, когда ты выходишь на улицу, с тобой происходит случайность, значит, это уже судьба. И мне такая судьба ни к чему. Я хочу лететь и полечу сама, без сложностей и случайностей.

Гор. Да какая судьба, о чем ты говоришь?

Баста. Гор, сколько лет твоему прямому начальнику?

Гор. А при чем здесь это?

Баста. Ну все-таки.

Гор. Тридцать с небольшим.

Баста. А твоему непосредственному подчиненному?

Гор. Двадцать. С небольшим. Очень способный парень, скоро уйдет на повышение.

Баста. А теперь скажи, что ТЫ делаешь в этой компании? Почему ты застрял на десять лет в должности, которую тридцатилетние проскакивают, не заметив?

Гор. Мне нравится моя работа. А мой начальник…

Баста. Брось, Гор. Тебе нравится, что там не нужно ничего самому решать. И еще то, что вся работа заканчивается в пять. Единственное место, где тебе хорошо, где с тобой ничего не происходит, — эта квартира, эта комната, этот диван. Ну кухня еще. Ты стал хорошей домохозяйкой за эти годы. Прекрасно готовишь фаршированные баклажаны. Мог бы выиграть чемпионат по разборке и сборке пылесоса, если бы такой проводился. Но это все. Другой жизни у тебя нет. Стоит тебе выйти на улицу, как несчастья и неудачи сыплются на тебя и всех, кто рядом с тобой, как из дырявого пакета с мусором. Ты зря ушел из школы, Гор. Там ты, по крайней мере, жил какой-то своей, самостоятельной жизнью, а не служил рамкой для жизни других людей. Ладно, ты спи, я пойду быстренько соберусь.

Гор. Баста…

Баста. И перестань меня звать папкой на латыни. (Быстро выходит из комнаты.)

Гор (встает и начинает одеваться.) Зря ушел из школы… Да я падал, приходя домой, весь первый учительский год. Падал и спал. Чесался по ночам. Потом привык. Стал меньше уставать. Стал получать даже какое-то удовольствие от уроков. Нет, не от уроков. Необъяснимое, незаметное почти, на грани минутного счастья удовольствие от улыбок учеников при встрече. Вот же они, вот люди, которым ты небезразличен. Они тебе улыбаются — значит, ты есть, значит, ты хороший, полезный, любимый. А уроки… Кто из нормальных детей приходит в школу учиться? Туда идут встретиться, потусоваться. Обменяться играми, дисками. Влюбиться. Рассориться, подраться, помириться. Учитель для них что-то вроде мухи — жужжит все время, лезет то в глаза, то в уши, а ни прогнать, ни отмахнуться. Главный сон любого учителя, главный кошмар, я в этом уверен, — это когда ты приходишь в класс, начинаешь урок, а тебя никто не слушает. Никто, ни один человек. А наяву ничуть не лучше. Заставить тебя слушать — легко, заставить понять — практически невозможно. Десять лет я видел тоску бестолково запиханных знаний в глазах своих учеников. Десять лет я ее изводил. И вот когда решил, что я профессионал, что могу увлечь детей, дать им… не знания, нет — что-то важное для этой жизни, вот тогда меня и накрыло. Я стал относиться к детям в школе, как… ну как… к родным, что ли. Мне понадобилось их внимание не к предмету, а ко мне. Я стал на них обижаться. Хорошо хоть, сам понял, что становлюсь истеричной классной дамой, что надо уходить. И Баста тогда… А кстати, кому я это говорю? Ау, собеседники! (Уходит.)

Слышно, как щелкает замок, открывается и закрывается входная дверь. Тут же Баста входит в комнату, берет в руку телефонную трубку. Собирается звонить, но не решается. Какое-то время ходит по комнате с телефоном в руке, потом кладет его на какой-нибудь предмет обстановки, садится и замирает. Как статуя.

Сцена четвертая

Стильная квартира Шаи. Долгий звонок в дверь. Потом стук. Появляется заспанный Шаи. Идет открывать. Возвращается с Гором.

Шаи. Откуда ты взялся?

Гор. Ты, похоже, чем-то расстроен.

Шаи. Не чем, а кем. Тобой.

Гор. И как-то негостеприимен…

Шаи. В два часа ночи?

Гор. Ну, стучать-то я начал в половине второго.

Шаи. Слушай, Гор, ты знаешь, что такое телефон?

Гор. Конечно. Это такая коробочка. Если нужно кому-нибудь быстро соврать, нет ничего проще: говори в коробочку, никто не увидит. Можешь показывать язык, ковырять пальцем в носу или еще где, а человек с другой коробочкой будет думать, что ты внимательно его слушаешь, киваешь так серьезно. Вникаешь, одним словом. А мне сейчас нужно что-то реальное. «Руку протянуть и в глаза взглянуть». Или что-то в этом роде.

Шаи. Шел бы ты к Бесу.

Гор. Не могу. Его нет в городе. Он снова в поиске. Точнее, возвращается к базовым основам своей жизни.

Шаи. Базовые основы — тавтология.

Гор. Не для Беса. У него тавтология — норма жизни.

Шаи. Короче, он опять проводник на железной дороге. А как же все эти его дей-трейды, длинная позиция, короткая позиция, зарождение фрактала, маржевый депозит, уровни Фибоначчи?

Гор. Это в ближайших планах. Но прогресс заметен уже сейчас. Раньше он возил людей. И люди, бестолково слоняясь по вагону с простынями и подстаканниками, все время мешали писать ему прозу, поэзию и эту, как ее, ну же…

Шаи. Драматургию.

Гор. Да! Эссеистику. А теперь он возит деньги. Это большой успех. Он еще не богатый, всемирно известный писатель, но деньги и литература уже соединяются в одном пространственно-временном континууме под названием «вагон».

Шаи. Значит, он по-прежнему пытается решить все проблемы одним пнем?

Гор. Это как?

Шаи. Да было как-то. Давным-давно. Без тебя. Бес, Баста и я собрались на шашлыки. А день подобрался какой-то невнятный. Дождь моросил. Лесок к тому же утоптан был донельзя. Сухой веточки не найдешь. Походили мы с Бастой, поискали дровишек, замерзли, выпили по рюмочке, стоя на полянке, и решили уже обратно отправляться, как видим: сквозь кусты продирается Бес с огромным трухлявым пнем в руках. Он его откуда-то выдрал прямо с корнями. «Ребята, — говорит, — сейчас решим все проблемы одним пнем: и согреемся, и шашлык пожарим».

Гор. И пожарили?

Шаи. Нет.

Гор. Почему?

Шаи. Пень не загорелся.

Гор. Что-то у нас с тобой пень тоже не загорается…

Шаи. Водки, что ль, налить?

Гор. Ну, радости у тебя в голосе я еще не услышал, но глубокомыслия в словах чуть-чуть добавилось. Можно и водки. А можно чего-нибудь, что сам любишь.

Шаи. Значит, вина.

Они выпивают так, что видно: это давний и отработанный ритуал. Им нравится его тщательно воспроизводить. В дальнейшем они пьют понемногу, но с чувством ритма.

Гор. Вот с каким вопросом пришел я к тебе, Шаи, хранитель вина и властитель судеб.

Шаи.…

Гор. Ну!

Шаи. Что?

Гор. Реплику дай!

Шаи. Внимательно тебя слушаю.

Гор. Шаи, ты переводчик.

Шаи. Это вопрос?

Гор. Нет.

Шаи. Утверждение?

Гор. Нет. Это вступление.

Шаи. Вступай скорее, спать хочется.

Гор. Мог бы хотя бы сделать вид, что тебе интересно.

Шаи. Мне неинтересно, но ты рассказывай. Иначе мне вообще не стоило просыпаться.

Гор. Ну вот. Сбил с мысли.

Шаи. Значит, один полезный поступок сегодня у меня уже есть. Давай-давай, не стесняйся.

Гор. Я хотел сказать, что ты мог бы мне кое-что в моей жизни мне же перевести. По-дружески.

Шаи. Гор, ты неправильно понимаешь дружбу. То есть ты ее понимаешь так, как большинство наших соотечественников. Друг, по-твоему, — это тот человек, которого можно за здорово живешь нагрузить своими проблемами, выслушать от него кучу утешительного вранья, потом напиться с ним до поросячьего визга, обстучать ему пятак своими копытцами, а под конец обслюнявить с ног до головы.

Гор. Ну и что же здесь неправильного?

Шаи. А все! Друг — это тот, с кем ты хочешь видеться в хорошем настроении, а не на грани истерики. Тот, с кем приятно обменяться двумя-тремя шутками, понятными только в своем кругу, рюмочку вот выпить под настроение. Под хорошее, заметь, настроение.

Гор. И все? Ну так я в прекрасном настроении. Объясни мне только одну вещь.

Шаи. Окей. Давай.

Гор. Я вижу сны…

Шаи. Ну и что? Я тоже их мог бы сейчас видеть.

Гор. Я вижу сны, продолжающие друг друга.

Шаи. А, это ты про коммунальную квартиру?

Гор. А откуда ты знаешь?

Шаи. Из разных, так сказать, источников. Я, наверное, последний человек в городе, кому ты собрался свой сон рассказать. Не надо. Я знаю его в таких деталях, какие тебе и не снились. Но я же не толкователь снов. Хотя… давай я тебе твой сон по Фрейду переведу. Там ведь у тебя главный мотив — комната?

Гор. Ну, наверное.

Шаи. Комната, по Фрейду, символизирует, скажем так, женское естество, в котором стремится постоянно пребывать твое мужское естество. Я ясно выразился или назвать все своими именами?

Гор. Понял, не тупой.

Шаи. Идем дальше. Комната старая, ты в ней живешь давно. Боюсь, что это Баста, или, точнее, женское…

Гор. Баста не старая.

Шаи. Баста не старая. Ты с ней давно. Обжился, потерял чувство новизны. Ссоритесь часто?

Гор. Да нет. Просто больше не миримся. Поэтому трудно сказать, сегодня продолжается вчерашняя ссора или уже началась новая.

Шаи. Ну вот и объяснение всех несчастий, которые происходят в твоем сне. Тебе жалко Басту. Ты считаешь себя виноватым перед ней.

Гор. Здорово. И ты туда же. Во всем виноват я.

Шаи. Это Баста так говорит?

Гор. Она говорит: «Конечно, во всем виновата я». Таким тоном, что сразу понятно, кто на самом деле виноват.

Шаи. Ну это ваши дела, мне совсем не интересные. Еще пара вопросов. В твоем сне в комнату кто-то заходит? Мужчина, может быть?

Гор. Нет. Не помню.

Шаи. Хорошо. Значит, по Фрейду, любовников у Басты нет. А ты в другие комнаты заходишь?

Гор. Тоже нет.

Шаи. А вот это удивительно. Впрочем, неважно. Перестань терзаться и винить себя и Басту в том, что у вас что-то не так. Короче, don’t worry, be happy и дай мне поспать. У меня завтра трудный день. Надо многое сделать. А послезавтра я улетаю. Решил устроить себе отпуск.

Гор. Куда летишь?

Шаи. В Испанию.

Гор. Еще один вопрос, и все. Если тебя жена будит в час ночи…

Шаи. Со мной этого быть не может.

Гор. Ну не тебя. Меня. Будит и говорит: «Ты храпел». Это что значит?

Шаи. Ну…

Гор. Ну!

Шаи. Ну это значит, ты храпел.

Гор. Уверен?

Шаи. Самому, конечно, убеждаться не хотелось бы. Но готов поставить семь к трем, что так оно и было.

Гор. Семь к трем? Это серьезно. И что теперь делать?

Шаи. Это тоже я должен объяснять? Ну что ж. У тебя два варианта: лечить храп и оставить так, как есть.

Гор. И поможет?

Шаи. Не уверен.

Гор. В каком варианте?

Шаи. В обоих.

Гор. Хорошо. И что делать?

Шаи. Это ты опять меня спрашиваешь?

Гор. А что, тут есть кто-то еще?

Шаи. Объясню еще раз. У тебя есть два варианта: что-то делать и не делать ничего. У каждого варианта есть свои минусы. Плюсов я не вижу.

Гор. Почему?

Шаи. Если я объясню, ты обидишься.

Гор. Давай, все равно.

Шаи. Ну смотри. Сам захотел. Ты слишком серьезно относишься к жизни. Ну как тебе объяснить… Если ты решил, что любишь женщину, то, значит, уже не дашь жизни ни ей, ни себе. Ты будешь каждую минуту думать о ней, напоминать себе о ней, делать что-то для нее и одновременно подсчитывать, что она делает для тебя.

Гор. Ничего я не подсчитываю!

Шаи. Хорошо. «Подсчитывать» — неудачное слово. Но ты будешь думать, надеяться, ждать, что она свою жизнь целиком, без остатка, посвятит даже не тебе, а вашей совместной любви. Что, я не прав?

Гор. Пожалуй, прав, но объясняешь так, что меня сейчас стошнит, прямо здесь. Как в американском кино.

Шаи. В каждом втором американском фильме герой успевает добежать до унитаза. Надо стремиться к лучшим образцам.

Конец ознакомительного фрагмента.