Со-Здания. Поэтический сборник

Василий Рожков

Со-Здания, Со-Творения, Со-Мнения. Во всей непредсказуемой красе – три поэта, три дружественных дома (города, мира), три оригинальных взгляда на жизнь и её окрестности.

© Елена Пешкова, 2021

© Виктор Есин, 2021

© Василий Рожков, 2021

ISBN 978-5-0055-5244-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Елена Пешкова

Хочу верить в то,

что переход от Ничегоделания к Великому деланию

мною совершён

Предвосхищение

Шоколадная плитка брусчатки оплавлена.

Нестерпима жара.

Брызги звёзд над фонтанами.

Не приносит закат голове облегчения.

Он тяжёл, как философов древних учения.

Распластал свои крылья над крышей покатою

Ангел-голубь.

В испарине бледная статуя.

Приусадебный сад покрывается язвами.

Каждый здесь на свой лад

Потепление «празднует».

Этот выпьет воды (пусть эффект не заметен),

Эта скинет одежды (надежда на ветер),

Эти выберут тень, сядут, вытянув ноги,

Тот пойдёт в темноте (и собьётся с дороги).

А наутро с небес —

Ливень (хоть ты залейся!).

И вдали мокнет лес

(что ещё ждать от леса?).

Посидим в тишине.

В каплях — сила Вселенной.

Облегченье извне.

Город. Серые стены.

«Звери бежали…»

Звери бежали

(лишь бы не съели!),

Выли и ржали.

Звери зверели.

Выпь завопила

В мёртвом болоте.

Пчёлка застыла

В липовом мёде.

Сотовый пискнул,

Цапнул за ухо.

Лето прокисло…

Подлая сука!

Жарко — что в аде.

Люди как гренки.

Пьяные дяди

Метили стенки,

(Твари? Да — твари!)

Пива испивши.

Климат — виварий.

Мы же в нём — мыши.

«Вниз головой висят на ветках…»

Вниз головой висят на ветках

листья.

Скоро их имена

будут вычеркнуты из книги жизни

рукой Осени,

Ужаленной напоследок

осами.

Застрявшими в горле словами

бескостными

давится лето,

вспоминая прошлое,

временами хорошее,

временами…

Запомнивший

открывает тетрадь,

берёт в свои руки прошедшее,

И пишет сочинение под названием

«Как я провёл это лето».

Физиология октября

Октябрь наделал золотые кучки.

По паркам раскидал. На тротуарах

Они лежат

(И, господи, на крышах!).

Да что уж там:

У входа в переходы.

Но люди не обходят стороною.

Как говорил один ворчливый дворник:

«Засрали клёны ваш московский дворик!

А вы и рады.

Ну а мне — работа —

Проклятая!

Период листопада

Похуже в сотню раз,

Чем ливни-грады!».

И соскребал пласты

Златой лепнины

С карнизов, лавок, козырьков подъездов.

А людям побоку его печали.

Они шагали с содержимым кучек

В руках своих озябших

И дарили

Их золото каким-то первым встречным.

«Над тайной ересéю слов…»

Над тайной ересéю слов

Стоит задумчиво волхо́в.

А Волхов волны гонит. Шум:

«Как задышу..! Как задышу..!.

Как кину кости — и мой след

Упрётся в небо». Блюзный бред

Застрял соломой в бороде,

Погряз в таинственном труде.

А если правильно сказать,

Не смея ересью пятнать

Язык как памятник веков,

И здесь уже без дураков

Приходит волхв. Стоит и ждёт,

Когда же ересь отпадёт

Колючим ящера хвостом.

И слово боком выйдет вон

Ошмётком костной шелухи,

Да… отпустя́тся все грехи.

И снова блюзный депресняк —

Ни то ни сё, ни так ни сяк.

«По-цоевски жизнь утрясти. Ближе к ночи…»

По-цоевски жизнь утрясти. Ближе к ночи

В себя уложить неприглядные мысли.

Перо искупать в череде многоточий.

И пеплом забить червоточины смысла.

Кукушке часов залить горло бетоном —

Да чтоб не орала про цифры, про числа!

И шарить глазами по сталкерским зонам.

И радуг на плечи взвалить коромысла.

И твой step by step осторожен и мягок —

Ведь в вёдрах: вода из колодцев былого,

Свинцовые пули,

кровь,

пот

и…

бумага,

К которой приколото вечностью слово.

Свернуться в себя. Вечер мягок и клетчат.

Ещё — влажноват. И заряжен в «Макаров».

…Так скоро свои сердце раны залечит,

За миг отработав 120 ударов.

Очарованному страннику

(на пороге весны)

Мысли, мысли —

От них не отвертишься.

Ты бежишь по делам,

И навязчиво

Лезут в голову думы,

Цепляются,

Друг на друга они натыкаются:

О символике созданных фетишей,

О подавленных чувствах-эмоциях.

А ещё о весне,

Что готовится

Переизбранной быть на три месяца.

Ждут тепла люди добрые,

Юности.

Понабрались привычек старушечьих

От зимы-ведьмы —

Стали ворчливыми.

Хватит! Скоро капели весенние

Окропят города поднебесные.

И Москва зазвенит колокольчиком.

Путевые заметки — путёвые

В сеть всемирную с искренней радостью

Очарованный странник впечатает:

Барельефы по зданиям лепятся,

И скульптуры по паркам расставлены,

И столица, одетая праздником,

Love and Peace,

Обмакнув в зелень вешнюю,

Выливает на головы грешные.

Я порадуюсь фотосвидетельствам,

Постучавшим в окно виртуальное.

И за чашкой горячего чая

Загрущу вдруг о том —

Не увиденном,

Заскучаю по встречам несбывшимся,

Улыбнусь барельефам таинственным.

Путевые заметки останутся

Долго в памяти, лайком отмечены —

Новым символом чувства крылатого.

Пусть Твой путь будет лёгким и радостным,

Очарованный странник.

Негаданно

И нежданно мир целый откроется.

Всё — тебе:

и старинных усадеб призраки,

и музейные ветхие ценности,

и дома из стекла современные.

Мне ж взгрустнётся:

Мои виртуальности не пополнят заметки путёвые —

(путевые).

Словами играючи,

Не пройти мне дорогами этими:

Нет пути.

А тебе — вдохновения!

Странствуй, слушай

Шальной вольный ветер.

Пусть твой путь,

Очарованный странник,

Будет Богом отмечен. И светел.

Отзвуки масс-медиа (на больную голову)

Отзвуки — не отблески —

Слышно, но не видно.

Лезут осы в волосы,

Жалящее быдло.

Детские истерики —

Дротиками с улиц.

Гамсуна «Мистерии»

И «Двенадцать стульев»

Меж извилин втиснуты,

Тесно им, несчастным.

Скованные мыслями,

Дремлют безучастно.

Слёзками Снегурочки

Плачет странный вечер.

Злыдни в переулочке

Назначают встречу.

Сплетен сок из «ящика»

Наполняет уши.

«Шок! Душеприказчика

Завещатель душит!».

Скоро барабанные

Перепонки лопнут.

«И с Альдебаранами

Гончие утопнут»,

По последней версии,

«В бочке с лунной желчью».

«Жертвою агрессии

Стал сверчок за печью»…

Разлилась фантазия,

Звук преобразился

В образ безобразия…

Кто-то застрелился

(Слышалось отчетливо)

В доме по соседству.

Превратило в мёртвого

Выбранное средство.

Этот вечер тягостный

Утомил донельзя.

Муторно, нерадостно…

Отзвук разных версий.

Прозревай!

Посреди весны снег лежит: на, похрумкай.

И лёд на асфальте — прозрачный и хрупкий.

Ведомым капризы природы неведомы.

Они тихий час нарушают беседами

О том, да о сём. Одним словом, о разном:

Не слышимом уху, не видимом глазу.

И снежная мякоть в овраге разбужена.

Ворочает ветер помятое кружево.

И падает с плеч голова окаянная.

И ветер несет её, как подаяние

(Держа в пятерне, словно сочное яблоко).

Уставшей синице, замёрзшему зяблику.

Бог знает, кому — лишь бы не было голода.

Им станет кормушкой череп расколотый.

Склюют птахи мысль, с языка снимут слово,

С кровавых глазниц сдёрнут жадно покровы.

Эй ты! Прозревай, помогая голодным

До ясной поры, когда вешние воды

Омоют твой дух. И он станет свободным.

«Прогрессирует лето. Болезненна плоскость имён…»

Прогрессирует лето. Болезненна плоскость имён

На тетрадных листах

(их читаешь с каким-то надрывом).

Тот, кто помнит, когда-нибудь будет спасён,

Ускользая в туманности нервного срыва.

По орбите Бульварного движется стайка стрекоз,

Не сбиваясь с маршрута,

круг рисует так чётко,

без циркуля.

По стволам напряжённых,

торчащих столбами берёз,

Ветер больно осиными жалами чиркает.

Заклинанию грёзоподобна полынь.

Чёрный бархат лесов

распростёрся за грани реалий.

Подними вверх глаза. Полюбуйся: бескрайняя синь,

Как китайский фарфор,

так прекрасна в своём идеале.

«И разные глупости были…»

И разные глупости были.

И правили бал Арлекины,

Всезнайки-зазнайки Мальвины,

Осиновые Буратины,

На шее которых Иуда

Повесился в эту среду.

А Моррисон, Джаггер и Будда

Затеяли снова беседу,

Рассевшись как райские птицы

На жёрдочках нотного стана.

А дым паровозный клубится.

Вдоль поля плывёт осанна.

По правую руку — Лондон.

По левую руку — Гамельн.

Куда бы податься лорду?..

Привязанный к шее камень

Склоняет к выбору Темзы,

Но есть риск пропасть в тумане.

Тогда — автостопом до Пензы,

И там свою жизнь оставить.

Пойти на пустырь — застрелиться.

А может, со скользкой крыши,

Не видя дождинок лица,

Шагнуть — и всё ниже… ниже…

Да бросьте вы этот фокус!

Мужчины живут и не плачут!

Достав из кармана компас,

Встряхнулся лорд, веря в удачу.

И тут же исчезли Мальвины,

Иуды и Арлекины.

И с жёрдочки нотного стана

Вспорхнули Джаггер и Будда,

А Моррисон плёл осанну.

Мир жил в ожидании чуда.

«В тех окошках по-прежнему сумрачно…»

В тех окошках по-прежнему сумрачно.

Непонятное лунное месиво

Налипает на подстаканники

В вверх летящем дрожащем поезде.

К фонарям приставлены лестницы,

С них стекают фигуры тёмные —

Теперь знаем, кто выкрутил лампочки.

Ни стыда нет у них, ни совести,

Ни отчетливой видимой внешности.

Одним словом — ни тела, ни личности.

Дама в красном счищает задумчиво

Иней звёздчатый с окон агатовых.

Вдруг отдёрнула руку! С досадою

Смотрит на маникюр свой испорченный.

Рот кривится в беззвучном рыдании.

Рыжий локон её лисьей поступью

Тихо-тихо крадётся по шее,

Жемчугами обвитой крупными,

И качается в такт бегу поезда.

«Извлечь съёмный диск F…»

Извлечь съёмный диск F.

Извлечь съёмный диск G

Из обезумевшей головы

Подальше от лжи.

Рубежи

Надвигаются гулом

Поисковой реакции Googlа.

Прекрати это всё:

Дрожит

Пограничный вечерний звон —

Перед ночью настороже.

Затяни потуже ремни,

Затянись палёным Pall Mallом.

И с себя, и с меня стряхни

Пепел чёрный.

На снеге белом

Он лежит,

Тихо грезя о том,

Что погрёб под собой Помпею.

Фантазер и маньяк! — кто? — Он!

Миг — и ветер его развеет.

Всё сидишь? О, несчастный ты!

Кристаллический глаз экрана

Сыплет солью чьи-то посты

На сознанья уставшего раны.

Что ещё на сейчас?

В сети,

На прожилках нейронной сети

Вновь готовятся зацвести

Виртуального мира дети.

Ты же лайкни свой крепкий сон,

Отодвинь инсомнию в угол.

И, уткнувшись во тьму лицом,

Прекратит свои поиски Google.

«На крыши взошло декадентство…»

На крыши взошло декадентство —

Низвергнуться вниз и воздвигнуть

Себе самому изваянья,

Обвитые чёрною тканью.

Из шёлка плетёт паутины,

И руки сплетает с руками,

И землю взрывает копытом

Луны первозданная сила.

За столиком пёстрого камня

Сидят разговоры ночные.

Богемский хрусталь на ладони

Созвучным становится слову

И гаснет искрою иллюзий.

И тянется линия мрака

За тем, кто впустил силу ночи в себя.

И повисло на звёздах полотнище сновидений.

Мадам оживёт на камее,

Бледна в своём мраморном теле,

Вздохнёт и откинет украдкой

Упавший на лоб белый локон.

Сидящие вышепчут слово,

Его превратят в заклинанье.

И станет оно птицей-силой.

А после отпустят в пространство

Космических тёмных иллюзий.

Тот путь будет очень нелёгок —

Не каждый поймёт его смыслы.

Но каждый услышит, внимая,

Поэта звучащее эго.

«Мир с каждым днём грустней и тише…»

Мир с каждым днём грустней и тише.

Газетных строк басит условность.

И ультразвуком летучей мыши

Пищит премудрость чьего-то слова.

По ветру держат носы ищейки:

Кто там готовит себя к побегу,

Нащупав нервом ходы и щели?

С ухмылкой смотрят: недолго бегать

Под взглядом Вия —

Вконец сдурели!

Из сухожилий

Сплетёт рубахи

Хранитель мрака.

Пожмёт плечами — не понял смысла —

Дурак-Незнайка.

Чужие мысли —

Помеха счастью.

Свои — подавно.

Грохочут ставни,

Сминая вопли,

Сжимая стоны.

Вливает в горло

Замёрзший город

Стакан бетона.

А в избах скромно:

Опилок каша —

В глаза и уши

И даже в душу…

Убрав земное,

Заглянет кто-то

В небес пустоты.

И отрешится

От дел насущных

Не в райских кущах,

Конец ознакомительного фрагмента.