Дома мы не нужны. Книга шестая: В мире Болотного Ужаса

Василий Лягоскин

Злая прихоть развоплощенного Спящего бога послала полковника Кудрявцева и его товарищей в край гиблых болот. Первые мгновения этого «путешествия» во времени и пространстве не пережили сразу несколько десятков землян. Оставшиеся в живых не сдаются; здесь, в краю, практически лишенном живительных лучей солнца, они только теснее сплачиваются вокруг командира. А ведь надо еще и аборигенам помочь в их вечной борьбе с Болотным Ужасом!

Глава 4. Оксана Кудрявцева. Беда, которую не ждали

В ушах еще гремело мощное «Ура». Александра, ее Сашу, наконец-то опустили на широкую ступень перед широко открытой дверью цитадели. И к нему тут же подскочил алабай — младшая копия Малыша, на котором уже красовался ошейник его знаменитого отца. Но Саша лишь потрепал подросшего щенка за ухо, и нагнулся к чему-то, видному только ему. Это «что-то» скрылось в кулаке командира, и его лицо в один миг стало отсутствующим, чужим, страшным. Оксана первой закричала, рванулась к мужу, понимая, что сейчас, в эту минуту, может случиться что-то непоправимое. Она заколотила кулачками по груди Александра; тот «одарил» ее взглядом, полным безразличия.

— Нет! — поняла она в отчаянии Кудрявцева, — сейчас это равнодушие превратится в ярость, в безумие, и тогда никто и ничто не сможет остановить его!

Еще не проснувшийся материнский инстинкт заставил Оксану схватить руку мужа, и прижать ее к большому животу в последней, единственной надежде — что в полковнике Кудрявцеве тоже проснется инстинкт; что еще не родившиеся дети позовут его к себе, вырвут из страны страшных грез, в которую неведомое «что-то» окунуло мужа. И сыновья словно услышали мать; один из них топнул ножкой. Александр воспринял этот сигнал; сжал побелевшие кулаки с такой силой, что (поняла Оксана), будь внутри них камень, он тут же превратился бы в тончайшую пыль. И тут же с великим удивлением увидела, как меж разжавшихся пальцев любимого человека на ступень потекли серые струйки, сдуваемые ветром. А на нее смотрели такие родные; чуть виноватые глаза мужа. А потом эти глаза наполнились тревогой — за миг до того, как к самой Кудрявцевой пришло понимание: «Сейчас произойдет что-то ужасное!».

— В укрытие! В цитадель! — закричал что было сил полковник, разворачиваясь к врагу, который падал на людей, до сих пор радующихся великой победе над Спящим богом, с неба. С серого, такого чужого и неласкового неба, заполненного мельчайшей изморосью дождя. Оксана только что обратила внимание на это обстоятельство; весьма необычного — ведь только что во всю мощь прибрежной осени палило ласковое солнышко. Теперь солнца не было — совсем. Зато были какие-то летающие монстры, обрушившиеся на людей. Они были не крупнее кулачка израильтянки, но было их… Оксана, наверное, даже не знала такого числа. И они буквально облепили людей. Многих, очень многих. И все вокруг заполнил безумный человеческий вопль десятков жертв. Многие были в защитном камуфляже; сейчас эти фигуры, тоже облепленные кровососами, махали руками; всем, чем только можно было. Но что они могли противопоставить этим вездесущим тварям? Разве что тащить бьющихся в судорогах беззащитных товарищей в цитадель. Но дверь туда уже была закрыта, и это было правильно — как бы не кощунственно это не звучало. Но было на площадке другое место, не менее надежное. Оно было небольшим, не более пяти-шести метров в диаметре. И создавал эту защиту полковник Кудрявцев, широко раскинувший руки, и шептавший что-то злое и угрожавшее. Именно он позволял сейчас Оксане оставаться абсолютно невредимой, и даже отстраненно размышлять о трагедии, разворачивающейся вокруг.

В круг, о незримые границы которого бились в ярости крупные мошки, заскакивали люди, с которых гроздьями опадали, и тут же замертво усыпали своими телами пластмассовую ступень, уже мертвые кровососы. Оксану прижало к спине мужа. В животе мощно и требовательно затопали ножками сыновья, и муж, словно в ответ, натужно просипел: «Оксана, помогай!».

Неимоверным усилием Кудрявцева оказалась рядом с мужем, по левую сторону, как и полагается верной жене. Ее рост, конечно же, не позволял достать высоко вскинутые ладони Александра; но тот опустил руку, и две ладони соединились. Соединились и два взгляда, что заставило Оксану едва не закричать от ужаса. Лишь краешком души она прикоснулась к тому Злу, что изливали в бессильной ярости твари, и тот, кто стоял за ними, кто направлял их кровавое торжество. А потом в душе проснулась древняя и могучая сила, которая всегда спала в ней — еще с первой встречи с Седой Медведицей. И эта сила сплелась с могучей волей полковника Кудрявцева, выплеснулась общим вздохом-приказанием: «Пошли прочь!».

Живая туча шарахнулась от цитадели еще быстрее, чем падала на жертвы. Даже полураздавленные, издыхающие особи, что ползали по пластиковой ступени круга, беспомощно тычась в его запретные границы, сейчас, что было оставшихся сил, устремились в направлении, куда теперь показывали соединенные руки супругов. Туда, где в каких-то зарослях терялась дорога, так и не достроенная до приморского города-курорта. В этой дороге чуть не хватало до двадцати километров, и сейчас — поняла Кудрявцева — она вела в никуда. Потому что мир вокруг был чужим, бесконечно непонятным и враждебным. Даже низко нависшее небо наверху, брызнувшее сейчас зарядом крупных дождинок, словно шептало: «Уходите, я не звало вас сюда!».

— И мы сюда не рвались! — с ожесточением ответила тяжелым темным тучам израильтянка, — не рвались за этим.

Оксана вместе с Александром повернулась к телам, что неподвижно лежали на широкой ступени. Их было много, очень много, непоправимо много для города, в котором потеря даже одного человека была трагедией. Здесь же…

Раньше нее эту страшную задачу взял на себя огромный и мрачный Левин, вынырнувший из-за угла цитадели. Он шел к командиру, очевидно с докладом. Шел не прямо, не чеканя шаг — как он это обычно делал, подходя к старшему офицеру. За ломаной траекторией его пути; за противным хрустом оболочек мертвых насекомых, по которым шагал сержант и за кровавыми кляксами, в которые превращались отпечатки его ботинок, безмолвно наблюдали люди, никак не решавшиеся выйти из безопасного круга. Первым шагнул вперед, показывая, что никакого круга, и никакой опасности больше нет, сам командир. Ну, и Оксана, конечно — ведь Александр так и не отпустил ее руки.

На них и обрушил горе и растерянность Борис, так и не снявший шлема. Его глаза в открытом забрале словно кричали: «За что?!», а губы прошептали страшное:

— Двадцать восемь…

Это число ужаснуло Оксану; а позади, за спиной, вызвало громкие крики ужаса. Кудрявцеву едва не смело в сторону живым ураганом — это мимо них с Александром промчалась, и рухнула на колени Зинаида. Оксана едва узнала всегда улыбчивую повариху, не пожалевшую коленок; рухнувшую на них с разбега перед останками длинного, сейчас практически неузнаваемого тела. Каким чудом Зина узнала в этой высохшей мумии своего мужа, доктора Брауна? Израильтянка знала этому чуду название — любовь. Любовь, которую сейчас растоптали; точнее — выпили своими безжалостными жалами летающие твари. Оксана теснее прижалась к Саше, перед которым продолжал топтаться Борька Левин — с таким же жалким и беспомощным лицом.

— Сержант! — напомнил ему об обязанностях полковник Кудрявцев.

Эта резкая команда, а больше того — огромная, и одновременно изящная фигурка Светланы, жены начальника охраны, скользнувшая из дверей цитадели, и склонившейся перед ближайшим телом — заставила щеки Левина порозоветь, а все тело подтянуться в обычной строевой стойке.

— Товарищ полковник! — рука дернулась к шлему в запоздалом приветствии, и тут же «поехала» вбок, по окружности, обводящей окрестности, — докладываю: за пределами города местность изменилась полностью.

— Что значит, изменилась? — нахмурил брови командир.

— Да, — про себя добавила строгости в вопрос мужа израильтянка, — и что значит «полностью»?!

— Нет никаких привычных ориентиров, товарищ полковник, — пожал широкими плечами сержант, — я успел объехать по периметру. Нет ни леса, ни степи с животными, ни реки.

— А что есть?

Своими вопросами Александр (а сержант — ответами) словно пытались отгородиться, и оградить еще и Оксану от последствий трагедии, которая только что разделила историю города на две части.

— И во второй, — подумала Кудрявцева, — нам теперь придется жить с вечным осознанием вины перед погибшими. Особенно тебе, Саша.

Командир, между тем, ждал ответа начальника охраны. И тот, собравшись с мыслями, доложил, еще раз пожав плечами:

— Болото какое-то вокруг, товарищ полковник. Из него и прилетела та туча… в нем и скрылась. Там (он махнул в сторону громады цитадели, явно имея в виду пространство, которое загораживало здание) на горизонте виднеется лесок позеленее и повыше, чем болотные заросли. Мое мнение — там эти болота заканчиваются. Будь моя воля, я бы постарался туда перебраться. Не нравится мне здешний воздух, товарищ полковник.

— Мне тоже многое тут не нравится, сержант, — Кудрявцев заметно поморщился.

Может, от тухлого болотного запаха, который щедро швырнул на площадку холодный мокрый ветер; а может, от очередного вскрика рядом — кто-то из женщин опознал очередную жертву. Плач вокруг, между тем, не прекращался. Теперь Света Левина, так и бродившая по этой арене смерти, останавливалась ненадолго перед живыми, склонившимися над мумиями. Она поглаживала ладошкой по головам тихо голосивших женщин и замерших в отчаянии мужчин, и что-то шептала. И вслед за ней тянулся шлейф…

— Не умиротворения, нет! — поняла, наконец, Оксана, — горестного напоминания, что жизнь этими мгновениями не закончилась, что рядом друзья, готовые разделить горе. А еще (внезапно ожесточилась она) есть враг, накликавший беду на наши головы. И этого врага надо будет найти. И покарать.

Может, эту мысль восприняла колдовская душа Левиной; может, она трансформировалась в ее шепоте нужными для исцеления истерзанных горем людей словами? По крайней мере, многие сейчас отрывались от останков, и обращали свои взоры к командиру, к Оксане с Левиным. И новой порцией бальзама сейчас, несомненно, была спокойная речь полковника Кудрявцева:

— Что на постах? Успели заметить что-то необычное?

— Нет, товарищ полковник. Говорят — моргнули глазом, и вокруг — болота. А в Северном посту… ничего больше не говорят. И не скажут. Ребята зачем-то открыли окна поста. Там сейчас такая же картина.

Он показал пальцем на ближайший труп, и Оксана едва удержалась от вопроса:

— Еще два — к двадцати восьми… Или…

— Да, — кивнул ей, и командиру, сержант, — всего тридцать… это еще не считая тех, кого успели занести в цитадель. Может, и там…

— Не может! — рядом остановилась Светлана, которая, наверное, успела одарить утешением всех вокруг, — в цитадели все живые. Были покусанные; серьезно покусанные. Больше всех досталось Толику Никитину. Сейчас, наверное, сидит в столовке, жрет за десятерых.

— Это он умеет!

Зинаида Сергеевна, наверное, выплакала свое горе над телом доктора. Или психотерапия Левиной помогла. Она сейчас стояла перед Кудрявцевыми и Левиными внешне очень спокойная. Только губы дрожали, да в глазах плескалась неутоленная ярость.

— Товарищ полковник, — она вытянулась перед Кудрявцевым едва ли не рьяней, чем недавно сержант, — очень прошу вас. Найдите того мерзавца, который наслал на нас эту… гадость. И покарайте его — так, чтобы весь этот мир содрогнулся. И никогда не забыл об этом.

Полковник не стал спрашивать повариху — откуда в ней родилась и укоренилась уверенность в том, что это не было спонтанной атакой болот; что чья-то злая воля направляла полет кровососов. Он — поняла Оксана — и сам был уверен в этом.

— Обещаю, Зина, — чуть склонил голову командир, — всем обещаю.

А потом не удержался, шагнул вперед, схватив в объятия и жену, и Зину. Близнецы в животе тут же отозвались упругими толчками, и — удивительное дело! — кто-то ответил им. Так же! Оксана поняла, что главная кормилица города тоже беременна; что доктор Браун оставил после себя частичку… себя же. И что когда-нибудь по городским улицам вместе с ее сыновьями будет бегать мальчишка с «фирменным» британским личиком, или девочка, точь-в-точь повторившая портрет принцессы английского двора.

— Точнее, Зинаиды, на которую доктор и перенес всю свою любовь.

— Девочка, — вдруг шепнула Зинаида, и даже улыбнулась — несмело; так, чтобы никто, кроме Оксаны, этой улыбки не заметил…

— Итак, — командир обвел взглядом высокое собрание, что мы имеем на текущий момент?

Так — «высокое собрание» — Кудрявцева обозвала заседание Совета, собравшегося на последнем, двенадцатом этаже цитадели. Половину стен в этом помещении заменяли панорамные окна. Оксана уже нагляделась на безрадостные картины болотных пустошей; на чуть более «веселые» заросли, которые тянули свои ветви к вечно темному небу километрах в трех от города. И на тянущуюся вдаль дорожку из пластика, которая уже никогда не приведет к морю.

— Куда она вела сейчас? — Оксана задала вопрос чуть раньше, чем общим вниманием завладел Александр, и сама же ответила на него, — Толик Никитин утверждает, что в этот узкий просвет он разглядел какой-то замок. Можно ли верить трактористу, про длинный язык которого знают все? Можно — потому что Саша сказал, что тоже разглядел что-то… такое. И даже обещал меня взять на экскурсию к этому «замку». Когда снимет запрет, наложенный самим же на все «экскурсии». На все!

Оксана понимала мужа. Уж если они вдвоем, с их уникальными ментальными способностями, смогли уловить атаку кровососов всего за несколько мгновений до того, как она началась, то что говорить…

Она не сказала «о простых смертных»; но подразумевалось именно это — без всякого высокомерия и спеси.

— Просто констатация факта, — подумала она, — и пока не будет полной уверенности в безопасности вылазок, ни один человек не покинет город. Слишком многих мы потеряли в тот день…

Теперь «день» был условным понятием — как и «ночь», и «вечер», и многое другое. Потому что солнце так и не прорвалось сквозь тучи (если оно вообще там было!). Границы города всю условную неделю, дни которой сама Оксана отсчитывала по огромным часам, мерно тикавшим на стене цитадели — они по-прежнему показывали и дату, и дни недели — не покинул ни один человек. Больше того — все передвижения происходили исключительно внутри защищенных от всяческих напастей мест; благо, все такие места соединялись подземными коридорами. За это надо было благодарить коменданта Валерия Ильина, главного городского строителя. Он и встал первым, готовый ответить на вопрос командира. Хотя Кудрявцева ожидала, что первым выскочит, как всегда, Толик Никитин.

— Мы сегодня имеем очень ограниченные запасы энергии, — хмуро заявил комендант. Эта серая мерзость (он ткнул пальцем вверх, в сторону вечно закрытого тучами неба) дает нам так мало киловатт, что скоро придется ограничивать себя во всем.

— Как скоро? — лицо Александра тоже стало хмурым.

— Если через неделю что-нибудь не придумаем, придется перейти на двухчасовую подачу энергии в сутки.

— Ну, точно, как первые дни в родном мире! — все-таки не выдержал, и вскочил тракторист, — помните, как мы сомалийский лагерь распотрошили (лицо командира стало еще мрачнее, и Анатолий поправился)… ну…, приняли его в свой Союз, вместе с Максимкой. А выход есть, и он давно всем известен. Фольклор надо изучать, уважаемые товарищи.

Он оглянулся при этом на Алексея Александровича, на профессора лингвистики, который по определению мог поучить и тракториста, и всех других на Совете этому самому фольклору. Пока же всех учил менторским тоном, с видимой ленцой в голосе, именно Никитин. А рядом улыбалась, поглаживая живот, Бэйла. Она никогда не сомневалась в соображалке своего мужа.

— Есть такая поговорка, — вещал Толик, — «Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе». Все слышали?

Ему хватило, что кивнул профессор. Тракторист продолжил:

— Если солнышко, его лучи не хотят спускаться к нам, значит, что?…

Если кто и желал ответить ему, то не успел — Анатолий сам поспешил продолжить:

— Значит, батарея сама должна подняться туда, к солнцу, — теперь он показывал пальцем вверх, сквозь толщу пластика и воды — ведь зеленая пирамида крыши над ними была, по сути, громадным резервуаром, откуда вода поступала самотеком в дома и рабочие помещения.

— А туда, наверх, она подается при помощи все тех же солнечных киловатт, — отметила Оксана, — и если не будет энергии…

Она представила себе их с Сашей уютную квартиру; сияющую чистотой ванную, без которой невозможно обойтись, имея на руках двух дочек семилеток.

— Еще и близнецы на походе, — она тоже незаметно для всех погладила выпуклый животик.

— А есть ли оно там наверху, солнце? — неожиданно для всех прогудел Спартак.

Обычно он отмалчивался на диспутах, имеющих хоть малейшую научную подоплеку. Сейчас же он задал весьма актуальный вопрос.

— Конечно, есть, — без тени сомнения в голосе заявил тракторист, — да будет тебе известно, друг гладиатор, что без центрального светила жизнь на планете зародиться не может. А здесь она (Анатолий махнул теперь в сторону окна, за которым простерлись километры болот) бурлит и благоухает.

— Ага, благоухает, — иронично хмыкнул Кудрявцев, подводя итог этой дискуссии, — хочешь, окошко открою. Нет? Тогда рассказывай, что предлагаешь. Факты, раскладки. Цифры — если есть.

— Цифр нет, — тут же подтянулся Никитин, — зато есть хорошая память.

— Хорошая память здесь у всех, — проворчал кто-то не опознанный за спиной Кудрявцевой.

— Тогда вспомните, — тут же повернулся в эту сторону Анатолий, — вспомните, как мы перебирали варианты восхождения на горку, к американцам?

— Ага, — засмеялись тем же голосом, теперь опознанным Оксаной; это Виталий Дубов сейчас подначивал друга, — ты еще тогда предложил воздушный шар склеить. Квадратной формы.

— Кубической, — тут же поправил его Никитин, — как ты вовремя вспомнил про это, Виталька. Я предлагаю сейчас к этой идее вернуться.

— К кубическому воздушному шару?

Теперь иронию Дубова никто не поддержал. Все ждали слов тракториста.

— Не важно, какой он будет формы, — отмахнулся Никитин, — главное — что эту летающую батарею надо поднять выше облаков. А вместо нитки, которой детишки гоняют свои воздушные змеи, прикрепить к нему электрический провод. А второй конец — к аккумулятору. Или сразу в сеть.

— Вот-вот, об этом главном и расскажи, — вступил, наконец, в диспут профессор Романов, — как ты заставишь подняться выше облаков громадный шар? Маленький ведь смысла запускать нет?

— Нет, — кивнул тракторист, явно чему-то обрадовавшийся, — и опять я, товарищ полковник, хочу вознести хвалу тому, кто наделил нас такой хорошей памятью.

Он осторожно, чтобы командир не рассердился, подмигнул и полковнику, и стоящей рядом с последним Оксане; явно намекая на то, что знает, кто это постарался — и с памятью, и со всеми остальными плюшками.

— Вспомните, товарищ полковник, как мы с вами крокодила гигантского подстрелили?

— Во, как! — усмехнулся Александр, — «мы с вами»?

— Так точно, — не моргнув глазом, отчеканил Анатолий, — крокодила того пуля калибра семь-шестьдесят две не взяла, а ваш пластмассовый болт в два счета утихомирил эту громадину. Вы ведь что-то сказали вслед болту, товарищ полковник?

— Ну, сказал, — буркнул Саша.

— Вот, — опять обрадовался тракторист, — и шару скажете. Что бы он и в небеса взмыл, и энергию успешней запасался, и…

— Еще и картинку сверху показывал, — подхватил тут же начальник охраны, — с приближением, если потребуется.

— Ага, — теперь рассмеялся уже Александр, — например, вот такую.

Его смех был напряженным; кому, как не его жене было знать об этой особенности командира — встречать неизвестность с улыбкой на лице. Она резко повернулась к окну, куда уже глядел Александр. Он обнял израильтянку за плечи, и показал на дорогу, которая исчезала в болотах. В последнее время мало кто уже обращал внимания в эту сторону; разве что часовые на постах. Но дорогу во всей ее протяженности (в пределах видимости) можно было разглядеть только отсюда, с верхнего этажа цитадели. И теперь именно полковник Кудрявцев выступил в роли часового, первым обнаружившего неприятеля.

— Или друзей? — тот вопрос Оксана задала вполголоса.

Она сама не поверила в это предположение; хотя верить хотелось. Не хотелось больше смертей, крови, и ужаса. Но что могли нести с собой люди, бесстрашно пересекавшие километры болот, где таились мириады кровососов? Люди, наряд которых составляли какие-то сверкающие доспехи, явно стальные.

Впрочем, за шеренгами вооруженных людей она разглядела какой-то экипаж, который тащила за собой пара низкорослых лошадей.

— Это на расстоянии они кажутся низкорослыми, — поправила она себя Кудрявцева, — а на самом деле, быть может, они размером со слона. Вон тот громила в коляске точно уж не уступит ни в чем Левину.

В «коляске», управляемой каким-то стариком, кстати, сидели четверо — две женщины, и двое мужчин; все облаченные в длинные одежды пурпурного цвета. В руки Кудрявцевой ткнулся небольшой бинокль, согретый рукой Александра. Она поднесла его к глазам — в тот самый момент, когда Боря Левин без всякого инструмента распознал строй идущих впереди воинов:

— Легион! Это же римские легионеры!

— Еще какие римские! — громко, во весь голос, расхохоталась Оксана.

Она рассмеялась весело и легко, словно с души упал камень, взращенный там неделю назад. Потому что она никак не могла представить себе врагами Борю Левина, его Светлану, и Спартака с Ирой Жадовой. Именно они, или точные копии товарищей, с которыми было так много пережито, таращили сейчас глаза на город — с повозки, которая подчеркивала их высокий статус.

— Ну, что ж, — с заметной иронией приказал полковник Кудрявцев, который, конечно же, тоже отметил знакомые лица, — сержант Левин!

— Я! — тут же подскочил Борис.

— Иди встречай гостей… вернее, хозяев. Как говорит наш всезнайка: «Если гости не идут к хозяевам, хозяева сами придут к гостям».

— Есть, товарищ полковник! А…, — замялся сержант, — а вы?

— А мы с Оксаной, и остальными чуть позже подойдем, — Саша подмигнул жене, и Кудрявцева улыбнулась в ответ.

Она тоже хотела посмотреть со стороны, как встретятся два Бориса; а потом две Светланы, и два Спартака с Иринами.