Ландыши растут не только на Земле. Свет далекой звезды: история четвертая

Василий Иванович Лягоскин

Эта история – четвертая, последняя из повестей о Свете, могучем охотнике и герое, который был рожден для великих сражений. Теперь его ждет Свалка Миров – планета, чье существование оказывается под вопросом по прихоти страшного Двухголового монстра. Свету нужно именно в этот мир – ведь туда занесло Весну и сына охотника. А еще Волка, огромного верного пса, которого Свет обещал найти – во что бы то ни стало.

Глава 3. Великий поход

Великий поход начался совсем не так, как ожидал Авархан. Громоздкая государственная махина разворачивалась очень медленно.

— Но это и хорошо, — радовался обласканный все-таки владыкой капитан, — хоть отдохну перед походом.

И он действительно отдохнул — и душой и телом. Тем более, что отдыхать было на что. Золото, которое он привез из Белого континента, заняло свое место в тайнике. На жизнь хватило и жалования за три зимы, и награды. Авархан купил к трем уже почти забытым невольницам еще двух — белую и черную — и ударился в загул. Причем, к собственному удивлению и удовольствию — хорошая встряска и долгий физические нагрузки вернули его телу поистине юношескую страсть. Он выбирался из постели лишь к столу, накрытому обычно обильно и изысканно. А иногда и стола не требовалось — яства несли и ему, и девушкам прямо к ложу.

И ему совершенно не требовалось компании; не хотелось повествовать о долгом путешествии и собственных подвигах — подлинных и выдуманных. Все, что он хотел выплеснуть из собственной души, он выплеснул, стоя на коленях — перед владыкой Гумирханом.

А потом затянувшийся отпуск закончился. Авархан не сказал бы, что он пресытился. Нет — эту оргию, что началась на следующий день после отчета владыке, он мог продолжать бесконечно долго.

— И продолжу, — успокоил он себя, — вот вернемся из похода и продолжу.

Пока же он направился на корабль, где всеми приготовлениями занимался его старший помощник. Приготовлений было много. Волею владыки его боевой корабль сейчас больше был похож на транспортный. В трюме, кроме припасов, тревожно ржали кони; вся палуба выла забита радостными отчего-то воинами. Авархан понял их — наверное солдатам пообещали легкий поход и богатую добычу. Многие, очевидно, видели себя богатыми хозяевами в чужих землях. Нет, не чужих — их собственных, совсем скоро. А пока надо было потерпеть — долгий переход через Великий океан…

Переход действительно оказался трудным; даже для мурганского владыки. Прежде всего своим однообразием, надоевшей очень скоро монотонностью будней. И это для него, владыки! Не радовали ни изысканные разносолы кухни новенького, ольуо что со стапелей, корабля, ничем не уступавшего, а в чем-то и превосходившего «Белого орла», ни люди, специально прихваченные для развлечений, ни — самое главное — наложницы, подопечные Ханымы, которая конечно же не могла не последовать за своим «мальчиком». Увы — Ханыма могла развлечь Гумирхана разве только в качестве искусной рассказчицы. Ее усилия, точнее усилия девушек, которые трепетали при виде ее усатого круглого лица и гороподобной фигуры, ни к чему не приводили. Владыка давно уже не прикасался к девушкам. Точнее прикасался, конечно — ведь спал он попеременно с одной, а то и с двумя из них, но прикасался не тем местом, которого жаждал и он сам, и его наложницы, полные горячего молодого нетерпения.

Это нетерпение и стало причиной трагедии одной из них. Самая молодая, ни разу не успевшая вкусить таинства любви — потому что ко двору ее привезли, когда то самое место у Гумирхана совершенно перестало работать — положила глаз на молоденького офицера флагманского корабля. Неизвестно, сколько раз они успели насладиться друг другом, но финал этой бурной и короткой связи был предсказуемым. Ханыма застала любовников на месте преступления. Она не стала вторгаться в этот танец страсти. Неожиданно ловко для своего тучного тела она бросилась к Гумирхану и отвела его к каюте, где два молодых человека никак не могли насладиться своей страстью.

— Ну что ж, — негромко сказал владыка, усмехнувшись почти спокойно, — пусть будет так.

За его плечом заворочался Пахлаван, который тоже умел передвигаться бесшумно. Однако его мощные руки не причинили сейчас ни малейшего вреда молодым любовникам. Гумирхан сам захлопнул дверь в каюту, оставляя преступников опять наедине. Неизвестно, продолжили ли они свои полные неги и сладострастия игры в ожидании неминуемой смерти, и — что было много страшнее — еще более неминуемых пыток? И что чувствовал сам владыка, который впервые в жизни подвергся такому оскорблению (это он так считал). Впрочем нет — оскорбление, которое нанес ему голубоглазый герой, он считал более страшными.

Гумирхан поразил подданных неслыханным милосердием. Ни один волос не упал с головы любовников. Даже плеть Ханымы не пробежалась по обнаженной спине развратницы.

Как раз этим утром эскадра корабле,. что несла на своих бортах кроме экипажей две тысячи воинов и их владыку со двором, достигла Большого рифа. На камнях, обозначавших единственный известный корабельщикам проход из одной части океана в другую, сейчас никого не было. Мудрый советник, который тоже находился на флагмане, сунулся было с предложением основать здесь пост — точно такой же, какой был когда-то. Когда был жив Бородатый Бирон, собиравший немалую плату за проход кораблей. Памятником этому жадному корольку осталась лишь толстая оплавленная цепь на берегу, которую уже засидели птицы.

Гумирхан как раз разглядывал этот гигантский слиток. Корабль по его повелению остановился точно посредине прохода. На остальных кораблях парусов тоже не было. Все замерло, ожидая и развязки трагедии, а советник — еще и ответа на свой вопрос.

— Зачем, — повернулся к нему владыка, — зачем строить и содержать тут пост, если оба берега океана будут нашими… моими?

Он, видимо прочел в глазах мудреца еще один, невысказанный вопрос, и тоже ответил на него:

— А если нам не суждено вернуться назад… тогда тем более этот пост не нужен.

Придворные — а кроме советника, да Ханымы с Пахлаваном, на палубе сейчас собрались мурганские военачальники, принялись было славословить владыку и его воинскую удачу, но Гумирхан дернул щекой, прерывая самых громкоголосых. Потому что пришло время возмездию — так как его воспринимал владыка.

На палубу — прямо под навесом, где и собрались высшие сановники Мургании во главе со своим повелителям, вывели пару прелюбодеев. Они были полностью обнаженными и, несмотря на ужас, что заполнял их лица, прекрасными своей молодостью. И опять ни один удар не обрушился на их плечи. На островах — которых большой корабль едва не касался бортами, шли приготовления к казни. Они были очень простыми — в камень вкопали, а скорее буквально вколотили два столба.

Владыка кивнул и вперед выдвинулся Пахлаван. Сначала он взялся за парня, и с ним не церемонился — хотя это был потомок знатного рода. Многие в свите монарха сейчас предположили, что этот род скоро перестанет быть знатным; а может и вовсе исчезнет. Пахлаван легко вскинул голую жертву на плечо и одним прыжком оказался на каменистом берегу. Тут скала была даже чуть выше борта, так что собравшиеся на капитанском мостике — а здесь этим утром было тесно от свиты Гумирхана — было хорошо видно каждое движение палача.

Молодой моряк не сопротивлялся; видно было, что он уже простился с жизнью, и сейчас его мучило лишь осознание того, что девушка, подарившая ему несколько прекрасных ночей, тоже примет сегодня мучительную смерть. А в том, что смерть этих двоих будет ужасной, не сомневался никто в многотысячном войске.

Корабль Авархана в караване судов шел вторым. Сам капитан был на носу корабля, потому хорошо видел, что происходило на палубе флагмана. Вот толстые, подобные бревнам руки палача потянулись к наложнице владыки. О том, что это была женщина, единственным призванием которой было греть постель Гумирхана знали все — неведомым путем злая весть преодолела расстояние между кораблями, которых в эскадре насчитывалось четыре десятка. Сейчас эта несчастная гордо подняла голову и тряхнула плечами, с которых словно перерезанные острым ножом веревки спали руки двух воинов, что держали ее. Красавица так же гордо, не опуская вниз глаз под взглядами сотен моряков, глазевших на эту необычную казнь, шагнула на край палубы и легко перепрыгнула на берег. Если кто-то ждал, что она не остановится, попытается бежать от ужасной участи, они тут же убедились — храбрость девушки не знает границ. Она сама подошла к столбу и встала к нему спиной, заведя руки за него — лишь бы ее поменьше касались руки Пахлавана. А телохранитель, волею владыки сейчас ставший палачом, к этому и не стремился. Он хорошо знал вспыльчивый, временами безудержный нрав своего повелителя. Эта женщина, несмотря ни на что, оставалась собственностью Гумирхана, и беззастенчиво лапать ее Пахлаван остерегся.

Флагман чуть заметно качнулся, когда гигантская туша телохранителя заскочила на его борт. Теперь на берегу оставались только молодые любовники, разделенные пока надстройкой корабля. Но вот моряки забегали, поднимая паруса; не отставали от них другие экипажи. Корабль Авархана проходил в опасной близости от скал, но капитан не смотрел на них. Он пытался поймать взгляд юной красавицы; понять — сознает ли та, что их обоих ждет мучительная смерть — от жажды, с выклеванными глазами и другими мягкими частями тела; ведь чайки уже кружили над эскадрой, словно подгоняя корабли.

Но девушка смотрела сквозь капитана, и сквозь его корабль — туда, где стоял надежно привязанный к столбу парень. Авархан не проследил ее взгляд, не смотрел на юного моряка, отца которого хорошо знал. Потому что был уверен — тот тоже видит сейчас лишь свою возлюбленную. И капитан внезапно позавидовал этим людям; а еще — почему-то вспомнил о своих наложницах, которых в дальний поход не стал брать. А зачем? — красавиц в государствах Гудваны хватает. И скоро все они будут к услугам победителей. А вспомнил сейчас лишь потому, что представил свое «имущество» в жадных лапах оставшихся в Янгикургане молодцов.

Авархан от такой мысли даже чуть не заскрипел зубами, но вовремя спохватился. На его корабле, как и на всех других хватало тайных соглядатаев Гумирхана. Как бы кто из них не подумал, что капитан сейчас скрежещет зубами, жалея юные жертвы. А о том, что такая весть до ушей властителя достигнет очень быстро, Авархан не сомневался.

Фактории на Диких островах разрушать не стали. Владыка лишь оставил здесь своих наместников (как громко для жалких поселений!), с небольшими воинскими отрядами, да приказал выгрести все запасы провизии. Ну еще местные жители не досчитались нескольких женщин разных возрастов, которые не успели спрятаться в глубине островов. А вот Баргасу пришлось туго. Это был первый город в большой победоносной войне, и Гумирхан отдал его на разграбление войску. Впрочем, пристань сразу же взял под охрану специально назначенный отряд.

Жители портового города спохватились очень поздно. Этот город всегда был готов к подобным катаклизмам. Такой штурм был в истории Баргаса не первый. Но никто не ожидал неоправданной жестокости, резни и массовых убийств. Гумирхан словно решил повязать кровью своих воинов, так, чтобы они поняли — впереди только победа или смерть. И первым открыл счет бессмысленным убийствам капитан Рудахан. Во главе своей озверевшей от крови команды он ворвался в тот самый трактир, где его когда-то унизили. Хозяина, который обычно стоял за стойкой, под черепом животного с удивительно развесистыми рогами, сейчас не было. Зато был тот, что отвесил ему когда-то увесистый обидный пинок. Два врага сошлись в центре небольшого зала, снося все вокруг. Ни моряки, ни дружки местного головореза не вмешивались, пока голова мурганца не покатилась на пол, снесенная тесаком огромного противника. Как бы ни был искусен в фехтовании мурганский морской офицер, ярости главаря самой крупной банды Баргаса он ничего противопоставить не смог. Зато могли другие моряки. Сразу три арбалетных болта глубоко утонули в груди великана, и тот, рыча, упал на труп своего поверженного противника. А потом началась рубка — свирепая и беспощадная, по последнего, оставшегося в живых. Таким оказался невысокий, но удивительно широкий боец — из местных. Точнее, местным он не был, но прожил в Баргасе целую зиму. И сейчас едва не погиб в жестокой схватке, хотя имел приказ от своего начальника, Седого. Квадратного звали Бурматом, и задание он имел одно — дождаться появления захватчиков, и немедленно отправляться к франским землям — с дурными или добрыми вестями.

Последнее чуть не сыграло злую шутку с Бурматом. Он был очень немногословным парнем; переспрашивать — что означает «дурные или добрые» — не стал. А значит, решил разобраться сам; хотя бы узнать — сколько врагов привел с собой лазутчик. По его прикидкам, выходило не меньше двух тысяч воинов.

— Меньше, — злорадно подумал он, вспомнив схватку в трактире, — намного меньше.

Сейчас он скользил по вечерним улицам, стараясь оставаться в тени домов, и видел следы ожесточенных схваток. Увы — по большей части опытные мурганские бойцы выходили победителями. Уже на крайней — подгорной улице Баргаса, которая, кажется, так и называлась, он наткнулся на один такой «поединок». Мурганский воин рвал на молчащей девчонке лет семнадцати платье. Ее кафтан уже валялся на холодной земле; очевидно он означал ложе будущих утех. За этой картиной наблюдал, подбадривая дружка, второй мурганский воин. И опять Бурмат нарушил приказ своего начальника. Пройти мимо этих насильников он не смог. Да и воин — тот что наблюдал, вытянул свою шею в предвкушении зрелища исключительно удачно. По ней Квадратный и рубанул с оттягом, так что густая струя крови плеснула на спину насильника. Оглянуться второй не успел — последовал за товарищем туда, где уже никакие женские прелести не нужны.

А на Бурмата уставились огромные глазищи девчонки; уставились с такой надеждой, что он обреченно вздохнул — понял, что не сможет оставить ее тут. Он все таки оставил Нюшу — так звали девушку в родном доме, где теперь в живых не осталось никого. Оставил в кустах, в полверсте от города. Потому что понял, что пешком им далеко не уйти. Спрятаться в лесной чаще так, что никакой, самый лучший следопыт не сможет их отыскать, у него бы получилось. И девушку бы спрятал. Но задача была — не прятаться, а мчаться изо все сил домой, на новую родину. Потому он и вернулся — за лошадьми.

Из зарослей на горе, окружавшей Баргас, он видел, что захватчики, словно пьяные о победы (а может, и от вина) перемещаются хаотично из одной улицы на другую, выискивая немногих спрятавшихся жителей. А дальше — в порту — шла организованная работа. Из трюмов выгружали лошадей. На один такой табун и обратил внимание Бурмат. Вернее на коня, которого с особой тщательностью и бережностью выводили на пирс по широкому трапу. Если бы Квадратный — так его раньше звали товарищи по разбойничьему ремеслу — знал, что это скакун самого Гумирхана, он обошел бы табун по самой большой дуге, в поисках другой добычи. А может, и не обошел бы. В нем, как в любом удачливом (в прошлом) разбойнике, была доля авантюризма. Может, он бы подумал, что охранникам и в голову не придет, что кто-то может покуситься на имущество владыки?

Как бы то ни было — конюхи, или те, кто выполняли сейчас роль таковых — вернулись за очередной партией лошадей, томящихся в тесных трюмах, оставив первый табун под охраной всего двух мурганцев. Вот эти были действительно конюхами. Они погнали коней подальше, к зеленевшей за пределами города траве, даже не имея при себе никакого оружия. Бурмату даже стало жалко их.

— Сидели бы дома, — буркнул он, заскакивая с удивительным для его роста проворством за спину первого конюха.

Мурганец захрипел перерезанным горлом, и на этот страшный звук повернулся второй — чтобы получить тот же клинок в свою грудь. Метать ножи Бурмат умел хорошо. А еще — он умел управляться с лошадьми; научился, когда отгонял с подельниками отбитые у торговцев караваны. Табун перевалил через гору и скрылся от глаз второй партии конюхов. Эти взяли чуть левее и скоро пасли свой табун, гораздо больший, на свежем пастбище. А Квадратный вел за собой восьмерку лошадей. Они все были как на подбор; Бурмат только сейчас, уже сидя на одном из коней оценил это. Раньше, со стороны, в глаза бросались в первую очередь стати скакуна владыки.

Нюшу Квадратный нашел в том самом месте, где оставил. Девушка вжалась в куст за спиной, когда он спрыгнул с коня, а потом вдруг расцвела, узнав спасителя. Впрочем, расцвела — это было сказано слишком громко, ведь сегодня она потеряла всю семью и дом.

— На лошади ездить пробовала? — отвлек ее от горьких мыслей Бурмат.

— Немного, — кивнула Нюша.

Ее лицо было плохо видно в сгущающейся темноте; однако Квадратный разглядел еще одну слабую улыбку.

— Вот сейчас и научишься по-настоящему, — «порадовал» ее Квадратный, — если получится, будем ехать всю ночь.

Девушка опять кивнула. Ее молодое тело словосочетание «всю ночь» не пугало. Ни она, ни Бурмат пока еще не подозревали, насколько трудной будет дорога…

Ранним утром военачальники, капитаны кораблей и немногие придворные молча толпились у шатра повелителя. Гумирхан не пожелал ночевать в пропахшем кровью и насилием Баргасе. В шатер, который поставили на небольшом пригорке, он вошел к трем наложницам. Именно столько осталось красавиц с его походном гареме после казни одной наложницы. Владыка поужинал вместе с ними, вполне дружелюбно побеседовал и завалился спать, даже не дотронувшись до них. Неизвестно, был бы он так приветлив с девушками, если бы услышал их негромкий разговор — незадолго до его появления.

— Ах, — чуть слышно воскликнула одна из них, золотоволосая миниатюрная красавица, — а все равно завидую Залейхе (так звали девушку, что оставили на острове Большого рифа). Какая любовь! А ты бы так смогла, — обратилась она к другой девушке — темненькой, гораздо более пышной формами.

Та на несколько мгновений задумалась, а потом решительно тряхнула головой, отчего толстые черные косы разлетелись по сторонам:

— Смогла бы! Но не с первым встречным. А вот с тем голубоглазым незнакомцем… Помните — он еще наказал Ханыму?… Вот ради него, ради одной ночи с ним я пошла бы на самую лютую казнь.

И девушки негромко захихикали, вспоминая, как грозная хранительница гарема единственный раз оказалась в их руках…

Владыка наконец-то вышел из шатра. Он выглядел очень довольным, и его походная свита незаметно выдохнула с облегчением. Но не вся — в крайнем правом ряду выстроившихся перед повелителем придворных наблюдалась какая-то напряженность. Гумирхан поощряюще кивнул; он все еще улыбался:

— Говори.

На колени перед ним бросились сразу двое — один из капитанов и другой воин. Гумирхан с трудом вспомнил его — кажется он был начальником стражи у этого самого капитана. Два лба гулко ударились о камень, как только улыбку на лице владыки сменила тень неудовольствия. Пока лишь оттого, что его слово: «Говори!», — осталось без ответа.

— Владыка, — поднял наконец голову капитан, — твой Олтын…

— Что с моим конем? — лицо Гумирхана стало еще темнее.

— Его украли, — поднял рядом с капитаном начальник стражи, — тайно, варварски напали на охрану и конюхов. Убили двоих и увели Олтына и еще семь скакунов.

Гумирхан посмотрел направо — туда, где мрачно темнели баргасские дома. Он понял, что там обрушивать ярость не на кого.

— Придется на этих недоносков, — вздохнул он про себя, и тут же добавил вслух, — их поймали?

— Нет, владыка, — опять ткнулся лбом в камень капитан, — погоню отправили, но она пока не вернулась.

Гумирхан им ничего не сказал. Он вычеркнул обоих из живых; только лишь потому, что своим разгильдяйством они омрачили такое удачное начало похода. Он даже не глянул больше на них, лишь кивнув Пахлавану. Потом выделил нескольких военачальников, среди которых был капитан Авархан и показал на соседний холм, куда тут же бросились слуги. Начинать совет в шатре, где еще спали наложницы, он не захотел. Владыка шел на совсем близкий холм достаточно медленно — так, что слуги успели принести и его походное кресло, и длинные лавки для остальных, и даже маленький столик перед креслом накрыли — с фруктами, холодным мясом и лепешками. А еще там стоял кувшин и пара бокалов. Но к вину правитель пока не прикоснулся. Он взял в руки кусок мяса и половину мягкой лепешки и кивнул Авархану:

— Рассказывай!.

Капитан не рискнул переспросить: «А о чем, собственно, рассказывать?». Он сообразил, что главное на этом совете — решить, куда направит свое войско Гумирхан. Авархан начал рассказывать о своем путешествии — о тех городах и странах; о людях, их населяющих; богатствах, что ждут завоевателей. Единственное, о чем он не мог сейчас рассказать — о тех странах, где он не побывал, убегая от погони по глухим безлюдным местам.

— Но там, — закончил он, — тоже есть города, которых потрепало бедствие. Той дорогой идти предпочтительней, потому что там будет добыча, будет продовольствие. А другим, тайным путем, можно направить небольшой отряд, который не только разведает все получше — я-то ведь видел путь только из лодки — но и сможет зайти в тыл противнику. Если только кто-то отважится выступить против войска великого Гумирхана.

При имени повелителя все дружно вскочили и закричали, показывая своим усердием, как они верят в военную удачу своего предводителя. Гумирхан как раз сжевал последний кусок мяса и все-таки налил полный бокал вина. Так что выпил он под славословия в свой адрес.

— Хорошо, — вытер он наконец губы платком, услужливо поданным из-за спины Пахлаваном, — вот ты с этим отрядом и пойдешь.

Следующим утром сотня конных воинов, с оружием и припасами на заводных лошадях, отправилась вдоль Илети в дальний поход. Во главе этого отряда на сером коне неторопливо ехал капитан Авархан. Он был безумно рад тому обстоятельству, что поход этот проходит для него далеко от владыки. Перед его глазами до сих пор болтались в петлях двое несчастных — те, что не уберегли любимого скакуна Гумирхана. И даже то обстоятельство, что два корабля, груженых доверху самым ценным, что удалось добыть в разгромленном Баргасе, везли и его немалую долю, не заставляло сейчас капитана сменить угрюмую гримасу на лице на улыбку.