Терракотовый император

Василий Арсеньев, 2021

В жизни Андрея – главного героя повести – есть все: деньги, развлечения, беспорядочные связи с женщинами… Он сын своего времени! Однако мир стремительно меняется. Андрея, как и многих других, Судный день застает врасплох. Нет, ему не дано пережить этот день, но получить второй шанс – да. Он обретает новую жизнь. В ином мире, в мире прошлого, где все поделены на господ и рабов, где идет беспощадная борьба между Срединными царствами…

Часть первая. Назад в прошлое

Глава первая. Невольник

Лучи солнца щекотали по лицу, а в плечо что-то больно кольнуло, — Андрей открыл глаза и увидел человека, потрясающего копьем над его головою. Несколько секунд потребовалось на осознание того, что это не сон. И тогда Андрей вскочил на ноги, с испугом разглядывая незнакомца. Внешность того человека была весьма примечательной: он глядел на Андрея сквозь узкие щелки глаз, имел шапку на голове и, в общем, носил традиционный наряд народов Азии.

«Что еще за ряженый тип?» — пронеслось в мыслях у Андрея. Но времени на раздумья у него не оказалось. Этот «тип» что-то бойко и как-то не очень дружелюбно проговорил на своем языке. Конечно, Андрей ни слова не понял, и вдруг заметил другого азиата, который подскакал к первому и спешился. Он не понимал, что происходит, и только беспомощно озирался по сторонам. Но кругом расстилалась голая степь, — чуть поодаль пасся табун лошадей, и там были еще какие-то люди.

Тем временем, эти двое азиатов скрутили своему пленнику руки и привязали его к седлу, — Андрей и не думал сопротивляться. Он был в совершенном недоумении и все еще упорно цеплялся за мысль, что это, должно быть, сон. А, может, чей-то глупый розыгрыш? «Может, я сам того не зная, принял участие в каком-то нелепом реалити-шоу»? Так, думал он, а, между тем, азиат оседлал своего скакуна и пустил его шагом, — Андрей теперь должен был идти следом не отставая. И он шел, не ведая, куда…

Вскоре его окружили другие всадники в высоких шапках: они показывали на него пальцами, что-то говорили на своем наречии и громко смеялись. Видя нездоровый смех этих людей, Андрей обратил, наконец, внимание на самого себя и только теперь заметил, что… совершенно наг, — на нем не было никакой одежды, даже штанов. И еще что-то необычное бросилось ему в глаза, — но что именно? — он так и не смог уразуметь, потому как в это время снова должен был двинуться в путь, — следом за скакуном, к седлу которого его крепко привязали.

— Да что со мной такое произошло? — в отчаянии восклицал Андрей на русском языке. — Как я тут очутился? Где моя одежда? Кто все эти люди? Если эта чья-то глупая шутка, я это дело так не оставлю! Обращусь во все инстанции, но добьюсь справедливости!

Однако напрасно он кричал, — двое азиатов, что вели в становище своего пленника, не понимали его слов. Да и разжалобить этих людей было не так-то просто!

Через некоторое время они поднялись на пригорок, с которого открылся вид на дальнюю долину, где находилось несколько десятков юрт. Это был небольшой кочевой городок, где в то время жили представители одной из ветвей тех племен, которых китайцы в своих летописях называли сюн-ну¹, а европейцы впоследствии нарекут гуннами. Иначе говоря — монголы… Они кочевали в непосредственной близости от Стены и часто воевали с соседними племенами, захватывая пленных, но тот, что попался им на этот раз, был особенным. И это смутно осознавал Мерген, — тот монгол, что первым нашел его в то утро лежащим в поле посреди степи. «Как он тут очутился, да еще в таком виде?» — недоумевал монгол, оглядываясь назад, на своего пленника, мрачно идущего за лошадью. Впрочем, у Мергена забот хватало, — ему надо было отвести пленника в становище и поскорей вернуться к табуну (он был главным смотрителем стада). Теперь их путь пролегал вброд по обмелевшей речушке.

К этому времени солнце уже высоко висело на небе, а наш узник устал от долгого шествия с завязанными руками и воспылал жаждой, — он стал кричать и раскрывать рот, давая понять, что хочет пить. Монгол Мерген, оглянувшись, сообразил, что к чему, и, подумав, велел своему спутнику остановиться, потом сам спешился, подошел к пленнику и развязал ему руки. Андрей тотчас припал к воде и стал жадно пить ее. Она показалась ему удивительно вкусной; вскоре он утолил жажду, а потом вдруг замер на месте, увидев свое отражение в прозрачной речной глади.

— Что это такое?

На него из зеркала реки глядело совсем незнакомое лицо: юный мальчик азиатской внешности, с желтой кожей и раскосыми глазами. Андрей протер их рукой, чтобы убедиться, что это не обман зрения.

— Не может быть! Это какой-то кошмарный сон! — запричитал он, заливаясь слезами, а его, между тем, уже обратно привязывали к седлу.

Весь оставшийся путь до монгольского становища Андрей, — сначала плакал, вспоминая свою прошлую жизнь, где он был русским, то есть европейцем, а вовсе не азиатом, потом ученый ум взял свое, — он принялся рассуждать, строя всевозможные догадки. В конце концов, блеснула мысль о реинкарнации и новой жизни в другом теле. В теле мальчика-азиата!

Но как такое возможно?

Они были уже на подступах к кочевому городу, когда в памяти Андрея мелькнуло воспоминание о Судном дне, который он, увы, не пережил. Последнее, что ему удалось вспомнить, был огненный шар, что влетел в салон автомобиля, в котором они ехали. А потом наступило беспамятство… Теперь вот это… «Значит, это вовсе не сон и не розыгрыш, это реальность! — наконец, с ужасом осознал Андрей. — Неужели я попал в прошлое? Боже мой, что меня ждет?!»

***

В кочевом городе, среди юрт и кибиток, появление необычного пленника вызвало большой интерес, — быстро собралась толпа, где мелькали лица мужчин, женщин и детей, — теперь уже сотни глаз разглядывали обнаженного мальчика, пока они не добрались до самой роскошной юрты, что принадлежала главе этого монгольского рода. Здесь монгол Мерген спешился и, передав поводья спутнику своему, исчез внутри шатровой конструкции…

Его не было примерно четверть часа, а потом он появился вновь и приказал развязать руки пленнику, после чего жестами велел мальчику проследовать за ним в юрту.

Седовласый толстый монгол сидел посреди юрты и некоторое время, молча, исподлобья разглядывал вошедшего юного пленника, потом что-то проговорил на своем наречии. Андрей не понял ни слова и вместо него на вопрос хозяина юрты отвечал Мерген, который сообщил своему господину, что мальчик, по-видимому, не знает «нашего великого языка».

Знатный монгол еще раз взглянул на ребенка и задумчиво сказал:

— Похож на чжаосца! Верно, его родня — за Стеной…

Он поиграл пальцами, потом кивнул Мергену:

— Ладно, завтра решим, что с ним делать. Пока присмотри за ним.

— Да, мой господин, — поклонился Мерген, выходя из юрты и уводя за собой пленника.

Вскоре он привел мальчика к своей юрте, откуда вышла его молодая жена со спящим младенцем на руках. Мерген велел ей позаботиться о пленнике, а сам вскочил на коня и был таков, — ускакал в степь.

Монголка некоторое время мрачно разглядывала мальчика, но потом младенец у нее на руках проснулся и заплакал, — она вошла в юрту, где стала кормить своего ребенка, а о чужом, который как снег на голову, свалился на нее и думать забыла.

Андрей, между тем, проголодался. Он сел на траву в тени шатра и прикрывался руками от назойливых глаз зевак, которые то и дело приходили смотреть на него.

«Я стал зрелищем для других… Какой позор!» — думал он, не зная, как быть и что делать. Теперь он не был связан, и мысль о бегстве не раз посещала его в те часы. Но куда бежать? В степь, где подстерегают неведомые опасности? К тому же, если эти люди догонят, — а это непременно случится! — они не пощадят… «Отныне я раб в мире воинствующей жестокости!» — так с горечью думал Андрей.

Время, между тем, уже было обеденное. Молодая монголка, которой ее муж велел позаботиться о юном пленнике, несколько раз проходила мимо него, неся то воду, то дрова в юрту, откуда вскоре донесся пряный запах мясного блюда. Но она так и не пригласила его к столу. А потому до самого вечера Андрей ничего не ел…

Наконец, стемнело и сильно похолодало, а, между тем, он все еще был наг. По счастью, вскоре прискакал хозяин юрты — монгол Мерген, который спешился и едва не прошел мимо пленника, сидящего в темноте у подножия его шатра; в последний миг он все-таки обратил на него внимание, потом исчез внутри, — через пару мгновений оттуда появилась молодая женщина. Та молча, с раздражением кинула мальчику какую-то одежду, а потом еще и кусок мяса, словно псу — на землю.

И вот, наконец, отрок Андрей прикрыл свою наготу и смог утолить голод, мучивший его на протяжении целого дня. Вскоре он заснул, — прямо там, у шатра, неподалеку от костра, что развел слуга, которого Мерген приставил к пленнику, чтобы следить за ним.

***

На другой день Андрей проснулся рано поутру, — с первыми лучами солнца. Он почувствовал внезапный прилив сил и, поднявшись с земли, прошел мимо того монгола, который должен был сторожить его, а теперь все еще спал у потухшего костра. Он поспешно двинулся, было, к выходу из становища, но потом вернулся, решив, что среди людей, пусть даже чужеземцев, безопаснее, чем на лоне природы.

Далее, он некоторое время бродил по кочевому городу, который мало-помалу оживал и приходил в движение. Из юрт показывались все новые люди, которые искоса поглядывали на неизвестного полуголого отрока. Вдруг появилась какая-то старая монголка, которая что-то быстро проговорила, а потом, взяв его за руку, куда-то повела…

Андрей уже привык к мысли о неволе, а потому покорно последовал за этой женщиной, которая привела его в свою юрту, — там усадила на ковры и забросала вопросами:

— Кто ты? Из каких краев? И как сюда попал?

Он только качал головой, не понимая ее.

— Есть хочешь? — спросила, наконец, она, жестом указывая на рот. Тогда он качнул головой, — дескать, да, страшно голоден. Потом эта сердобольная старушка накормила несчастное дитя сытным мясным блюдом и напоила его кобыльим молоком. Не успел он покончить с этим напитком, как увидел, что женщина роется в своих баулах, вытаскивая оттуда какие-то вещи.

— Это одежда моего сына, — говорила она, бережно раскладывая их перед своим гостем, — он умер много весен назад, — ему было, вот как тебе сейчас. Ты очень похож на него! Увидев тебя сегодня, я на мгновенье подумала, что это мой мальчик вернулся с того света. Прими эти вещи и носи их, ведь это само Небо послало тебя ко мне!

С этими словами старушка прослезилась, а ее юный гость понял лишь, что она дарит ему одежду, и, как мог, благодарил ее. Весь тот день он пробыл в шатре этой монголки, а она потчевала его и разговаривала с ним на своем языке, а поскольку он все время молчал, не понимая ее, сама за него давала ответы на свои же вопросы. В конце концов, Андрей понял, что эта женщина не в своем уме, а потому вечером, когда она заснула, потихоньку вышел из ее юрты…

Он успел сделать всего несколько шагов, когда столкнулся лицом к лицу с тем монголом, который давеча сторожил его. Тот схватил его за руку и уже в сумерках притащил к своему господину. Монгол по имени Мерген велел связать пленника, дабы он не смог еще раз убежать от него, потому всю ту ночь Андрей пробыл под бдительным надзором слуги его, который на сей раз не смыкал глаз, а на другой день он снова предстал перед тем, кого назвал про себя «вождем племени». Он чувствовал, что в те мгновенья решается его участь, но, не зная языка, так и не понял, какое же решение в отношении него принял этот вождь.

В тот же день Андрея посадили на коня, на всякий случай, привязав веревкой к седлу, и повезли куда-то на юг (он еще ранее по звездам научился определять стороны света)…

***

Прошло полчаса. Вдали показались очертания каких-то холмов, словно горной цепи. По пути Андрей продолжал познавать самого себя. «Итак, в этой жизни я мальчик лет десяти отроду, азиатской, возможно китайской внешности, — появился из ниоткуда. Ни отца, ни матери. Никого! Один в этом жутком мире! Как это могло случиться? Впрочем, какая разница?! Теперь более важный вопрос — что делать?»

Мало-помалу Андрей приходил к осознанию своей цели — выживание любой ценой. В конце концов, он решил, что единственный путь к спасению — отдаться на волю Провидения, то есть покориться своей участи. Впереди ждала неизвестность…

Прошло еще немного времени, и теперь то, что прежде выглядело как горная гряда, стало все отчетливее являть собой весьма протяженное рукотворное сооружение — высокий земляной вал, похожий на крепостную стену. На этом валу были устроены башни, к одной из которых теперь они направлялись.

Звук труб внезапно сотряс округу. На башне вскоре появились воины, вооруженные самострелами, — при виде их всадники остановились. Монгол, который вез на своем коне отрока, выехал вперед и что-то громогласно прокричал тем, кто был наверху. Потом он спешился и ссадил Андрея с коня. После чего передал поводья своему товарищу, а сам, крепко держа отрока за плечо, двинулся вместе с ним к воротам, что находились под башней. Ворота через мгновенье отворились, и оттуда показались вооруженные воины.

«Кто они? — думал Андрей, идя в ту сторону. — Китайцы, корейцы, — в общем, еще какие-то азиаты, судя по внешности… Но кем бы ни были эти люди, мои хозяева, кажется, хотят выдать меня им! Почему? Должно быть, сочли, что за этой стеной живет мой народ? А, может, так оно и есть?»

Наконец, они приблизились к отверстым воротам, где стояли вооруженные мечами и арбалетами воины, держа чужеземцев на прицеле. Монгол, который вел Андрея, остановился чуть поодаль от них и заговорил, все время кивая на отрока. Когда он замолк, на некоторое время воцарилась тишина. Наконец, один из тех воинов, — наверное, старший по званию, — выступил вперед и подошел на близкое расстояние к Андрею, разглядывая его с ног до головы.

— Откуда ты родом? Какое у тебя имя? Кто твои родители? — посыпались на отрока вопросы, которые остались без ответа. Андрей лишь растерянно глядел снизу вверх на этого человека, не понимая его слов. Тот покосился на него и, немного поразмыслив, сказал монголу:

— Мальчик явно из наших краев, но он, кажется, нем от природы, а потому ничего не говорит. Я могу его забрать?

Монгол, услышав это, обрадовался и тотчас двинулся назад, к своим. Андрей проводил его печальным взглядом, — ему почему-то стало страшно именно теперь, когда этот чужой человек его оставил.

Кочевники на своих низкорослых лошадках быстро скрылись из виду в степи, а неизвестного отрока, тем временем, ввели в ворота, и он вскоре предстал перед начальником той пограничной заставы.

— Имя! — потребовал от него этот грозного вида человек. «Мин цзы², — подумал про себя Андрей. — Что-то знакомое!» Но он так и не вспомнил, что означает это слово.

— Он, кажется, немой, — подал голос воин, который привел Андрея.

— Час от часу не легче! — повысил голос начальник заставы. — И что нам теперь с ним делать?

— Может, отвезти его в город и показать людям на площади? Чай, кто-нибудь признает его! — предложил воин, затаив улыбку в уголках губ своих.

— Вот, ты этим и займись! — подхватил его слова начальник заставы. — Но для начала распорядись покормить этого мальца, а завтра отправляйся с ним в город.

Сказано-сделано! Андрей в тот день уснул возле костра сытым, а наутро он впервые в своей жизни попытался без посторонней помощи оседлать лошадь. Но в седло, лишенное стремян, низкорослому отроку не удалось залезть; между тем, зрелище его безуспешных попыток изрядно повеселило солдат гарнизона той заставы. И они смеялись, пока, наконец, один из них не сжалился над отроком и не подсадил его на коня.

Теперь Андрей сидел в седле, крепко держа поводья в своих руках, и сразу стал осваиваться с тем, как править лошадью (он видел это и раньше, но никогда не делал сам).

— Смышленый мальчик! — похвалил отрока воин, — тот, что помог ему сесть на лошадь. Услышав слово «хай цзы» (мальчик), Андрей впервые понял, что сказал ему незнакомец, а потом он поскакал следом за своим провожатым, которого звали Мин.

Двое, — вооруженный мечом крепкий воин и хрупкий десятилетний отрок, — ехали по ухабистой утоптанной копытами лошадей дороге. Справа в нескольких сотнях верст³ от них несла свои могучие воды великая Желтая река (Хуан-хе), а в другой стороне вдалеке тянулись пологие горные хребты.

***

Примерно через час пути эти двое достигли первого селения, застроенного бедняцкими глинобитными домами, — там жили простые крестьяне, которые сеяли пшеницу на полях. Под вечер все они были собраны старостой на площади. Однако никто из тех людей так и не признал в неизвестном отроке своего родича.

Андрея в тот день обступили со всех сторон: долго разглядывали, пытались расспрашивать, но он почти ничего не понимал из того, что ему говорили. Между тем, на вопрос об имени, который снова прозвучал, он хотел было что-то сказать, но в последний миг его голос осекся. «Как я должен теперь называться?» — задумался Андрей спустя некоторое время (после того, как закончились эти смотрины, а его накормили и спать уложили — на этот раз в помещении на тростниковой циновке).

«Почти не осталось сомнений, что я оказался в Китае, — продолжал размышлять он про себя, лежа на полу и глядя в потолок, залитый потоком лунного света. — А, стало быть, я должен соответствовать! Какие фамилии распространены в этой стране? — задал он сам себе вопрос, и первое, что пришло ему на ум, было — Ли. — Да, пожалуй, это то, что надо! Итак, отныне я — Ли. Но это фамилия, а что — с личным именем?»

Андрей долго мучился этим вопросом, вспоминая все известные ему китайские слова. В конце концов, он решил, что, «поскольку это его вторая жизнь», имя должно быть подходящим — Эр⁴.

Итак, теперь у нашего героя появилось новое (китайское) имя — Ли Эр. «Лед тронулся!» — подумал он и несколько приободрился, однако потом ненароком вспомнил человека, который когда-то пытался учить его китайскому языку. И за этим первым образом потянулась целая вереница воспоминаний о прошлой жизни. Мало-помалу он погрузился в них с головой, и от этих мыслей грусть-тоска захлестнула его душу…

Остаток ночи Андрей (он же — Ли Эр) провел, не смыкая глаз, а потому наутро встал со своей жесткой постели в совершенно разбитом виде и подавленном состоянии духа.

Между тем, его спутник — чжаосец по имени Мин после завтрака, которым их попотчевали хозяева того гостеприимного дома, усадил отрока на коня, и они продолжили свой путь…

***

Два часа спустя наши путешественники въехали в какой-то захолустный городишко, не обнесенный стенами, но с множеством зданий и значительным населением.

Андрей оглядывался по сторонам, рассматривая дома под двускатными черепичными кровлями и людей, спешащих по своим делам по той улице, которая вскоре привела их к центральной площади, в тот будний день до предела запруженной народом. Он не знал, что у китайца Мина на уме, а потому думал, что вчерашняя история повторится, — его снова ждут «смотрины». Однако чжаосец оказался весьма предприимчивым человеком, — сообразив, что мальчик явно не местный и что его никто не будет искать, он решил заработать на нем деньги. А потому теперь спешился и, взяв под уздцы обе лошади, двинулся к той части рыночной площади, где торговали невольниками (чжаосец Мин однажды продавал здесь пленных варваров, пойманных на границе, а потому знал, куда следует идти).

Вскоре он нашел знакомого купца; тот как раз в это время появился из подворья. Потом они прошли в беседку и сели на скамью: начался долгий разговор, сопровождаемый торгом. Купец, — а это был зрелых лет мужчина с толстым брюхом и плешивой головой, — сразу обратил внимание на отрока, сидящего на лошади. Он велел ему спешиться, однако тот не понял сказанного и только отрицательно покачал головой. И тогда чжаосец Мин ссадил отрока с коня; купец подошел к нему, осмотрел с головы до пят, заглянул даже в рот, заметив сияющие белизной ровные зубы.

— Что ж, — сказал он после некоторого раздумья, пригладив свою бородку, — товар неплох! Это смазливое личико должно приглянуться кому-нибудь из господ, охочих до маленьких мальчиков…

Андрей (Ли Эр) из всей этой фразы понял только слово «неплох». Между тем, торговцы ударили по рукам, и купец отсчитал за отрока несколько золотых монет. В итоге чжаосец Мин остался доволен сделкой; он тотчас, оседлав своего коня, двинулся в обратный путь. Андрей провожал его печальным взглядом, — это был уже второй человек, который бросил его в этом мире.

— Как тебя зовут? — осведомился купец.

— Ли Эр, — вздохнул Андрей.

— Хороший мальчик! — улыбнулся купец и подозвал своего слугу, поручив ему отрока. Тот человек запер мальчика в полутемном подвале, где Ли Эр пробыл несколько дней, пока купец заключал свои сделки и приобретал новый живой товар. В конце концов, в его распоряжении оказалось несколько десятков рабов, которых однажды подняли спозаранку и разместили по повозкам, больше похожим на клетки для диких зверей. Вскоре тронулись в путь…

В повозке вместе с нашим героем находилось еще несколько человек. Двое из них походили на тех, кого Ли Эр видел за стеной — он понял, что это монголы, которых пленили на границе. Остальные, однако, были чжаосцами (китайцами). Ли Эр сидел подле одного из них, — то был человек с добрыми печальными глазами, который все время вздыхал и тряс головой. Потом он обратил внимание на отрока и задал ему какой-то вопрос, но Ли Эр не расслышал его слов из-за топота копыт и шума колес. Он переспросил: «Что, простите?»

— Откуда ты? — осведомился китаец, и Ли Эр понял его, но единственное, что нашел сказать в ответ, было:

— Тиэн Ся (Поднебесная).

Чжаосец улыбнулся и спросил про город, где отрок родился, но тот лишь покачал головой, не зная, как отвечать на такой вопрос. Потом Ли Эр представился и осведомился об имени своего собеседника.

— Лю, — назвался тот.

Мало-помалу между ними завязался разговор, — наш герой сам того не заметил, как вступил в диалог с этим китайцем. Он понимал далеко не все из сказанного им, но некоторые слова ему были знакомы, а другие похожи на те, которые он знал (еще из своей прошлой жизни и не вполне успешных попыток выучить китайский язык). Впрочем, слышал он и много нового, и ему приходилось догадываться о значении этих слов и фраз из контекста разговора. Их он старательно запоминал. Так, на ходу, точнее сидя в той повозке-клетке, наш герой учился познавать наречие Цзинь, — в том виде, которое в ту пору бытовало в китайском царстве Чжао.

Невольники не знали, куда их везут, лишь догадывались, что, скорее всего, в какой-то крупный город. Дорога шла на юг: по степям и лесам, вброд через мелкие речушки и по мостам, перекинутым через широкие водные потоки. Повозка то и дело подпрыгивала на ухабах: было больно сидеть на деревянной скамье, но Ли Эр и его спутники терпели все тяготы пути.

Ехали целый день. Останавливались только на ночлег, — иногда на постоялом дворе в каком-нибудь селении, что лежало у них на пути, а подчас и в чистом поле, где слуги купца разводили костры и в котлах варили кушанья. Невольников кормили отменно, однако не выпускали из клеток, и им приходились справлять нужду прямо через решетку.

Однажды в пути разыгралась непогода: грянул гром, и хлынул ливень. Блистали молнии на мрачном, затянутом тучами небе. Повозка остановилась, — ее накрыли войлоком, но потом это покрывало сорвало ветром и унесло. И все, кто был в повозке, включая Ли Эра, вымокли до нитки. Отрок трясся от холода, а рядом с ним сидящие взрослые люди, — как китайцы, так и монголы, — дрожали от страха, повторяя каждый на своем наречии:

— О, Небо! О, Небо!

Наутро продолжили путь…

Между тем, чтобы скоротать время в эти тягостные дни, чжаосец по имени Лю то и дело заводил беседы с Ли Эром. Его забавлял детский, почти женский голос отрока, его странный выговор, медленная не всегда разборчивая речь. Он почти не понимал его слов, но вместе с тем обрел в лице его внимательного и благодарного слушателя.

Китаец Лю мало-помалу разговорился, и теперь все больше жаловался на свою горькую и несчастную судьбу, которая заставила его продать самого себя в рабство…

Этот человек, как вскоре понял Ли Эр, промышлял ремеслом в том же городишке, где он сам стал рабом, — у него было свое дело, кажется, выделка кож, и большая семья — жена и четверо детишек. Однако последние годы выдались нелегкими: ремесленник едва сводил концы с концами, а потом и вовсе влез в долги, которые так и не смог вернуть заимодавцам. Он оказался в безвыходном положении. И в результате ему пришлось продаться в рабство (вырученных денег как раз хватало, чтобы уплатить долги и на некоторое время обеспечить безбедное существование большой семьи!).

Ли Эр было жаль своего несчастного спутника, но… Лю, по крайней мере, не довелось оказаться в другой стране, где все чужое, неродное: язык, нравы, обычаи. И, главное, люди, от которых не знаешь, чего ждать. Ясно было только одно, что отныне он — раб, невольник, который сам себе не принадлежит. Впереди снова замаячила томительная и мучительная неизвестность…

***

Целую неделю Ли Эр пробыл в той повозке, не вылезая из нее (от долгого сиденья на скамье у него то и дело затекали ноги, и ему, как и другим, приходилось вставать и разминать их). И вот, наконец, этот долгий многотрудный путь подошел к концу. Однажды на рассвете впереди показались высокие крепостные стены, — тогда наш герой понял, что именно здесь, в этом месте, так или иначе, решится его судьба.

Там, на подступах к большому городу на некоторое время остановились. Вскоре ворота, что закрывались на ночь, приветливо, хотя и с оглушительным шумом распахнулись, и караван повозок, — одна за другой, — въехал в город (то была столица царства Чжао — Ханьдан). Теперь их путь пролегал по мощеной камнем центральной улице этого города, которая была застроена величественными зданиями, — с многоярусными крышами, загнутыми в углах кверху, с крытыми галереями и высокими стенами.

Наши путешественники проехали по этой улице, а потом их повозки свернули в узкий переулок и вскоре остановились в каком-то месте, — то был постоялый двор, где Ли Эр и его спутники пробыли еще несколько дней, пока их не повели на городской невольничий рынок.

Тот день, когда его, как вещь, продавали на торгу, Ли Эр запомнил на всю оставшуюся жизнь… Это был погожий по-летнему теплый день, и тогда он вместе с другими невольниками сидел в повозке, ставшей для него почти родной, а мимо них то и дело проходили какие-то люди, которые оценивали «живой товар».

К полудню в повозке осталось всего трое: он, ремесленник Лю и еще один чжаосец (монголов, как наиболее сильных рабов, купили одними из первых). И вот, какой-то человек в атласном зеленого цвета халате приблизился к тому месту, где сидел Ли Эр. Он долго и беззастенчиво его разглядывал, а потом обратился к купцу:

— Сколько хотите за этого мальца?

Тот назвал свою цену, и они стали торговаться. Четверть часа продолжался этот торг, выслушивать который было для Ли Эра совершенным мучением. В эти мгновенья он прочувствовал внутри себя все: и боль, и стыд, и гнев… Наконец, торговцы сошлись в цене, и человек в зеленом халате протянул купцу мешочек с монетами, после чего дверца повозки отворилась, и отрок смог выйти из этой клетки.

— Следуй за мной! — приказал ему его новый хозяин. И Ли Эр, молча, повиновался, но в последний миг оглянулся на ту повозку, где пробыл больше недели и где все еще оставался китаец Лю, — тот, по-прежнему, вздыхал и сокрушенно качал головой.

Ли Эр следовал за зеленым халатом. Они вдвоем сделали несколько сотен шагов, пока не оказались у высоких стен и ворот, перед которыми по обеим сторонам красовались высеченные из белого камня фигуры тигров. На самих воротах была начертана парная надпись, сделанная древними иероглифами, которые, как догадался Ли Эр, несли некий явно пафосный смысл.

Там им навстречу выступил другой, видно, привратник, которому человек в зеленом халате что-то быстро сказал, бросая взгляды на Ли Эра. Тот кивнул в ответ, пропуская их внутрь за ограду. За воротами с пригорка открылся вид на весьма широкий и протяженный правильной четырехугольной формы двор, обрамленный крытыми галереями, ведущими во внутренние покои.

«Хозяин сего места — явно небедный человек! — отметил про себя Ли Эр и покосился на зеленый халат. — Это он? Ну, вряд ли! Чтобы господин сам ходил по рынкам и покупал рабов, — маловероятно! Скорее всего, это кто-то из служителей дворца, может, управляющий хозяйством?»

Его догадка вскоре нашла своего подтверждение — человека в зеленом халате звали Йэн Лу, — он был доверенным лицом, так сказать «правой рукой» хозяйки сего дома — госпожи Чжао. Она давно уже подыскивала подарок для своего сына, — тот в скором времени должен был вступить в пору совершеннолетия, — и посчитала, что юный слуга, который бы повсюду сопровождал его, — это как раз то, что надо. Однако, взглянув на мальчика, которого привел Йэн Лу, госпожа Чжао была немало удивлена его выбором…

Ли Эр, следуя за зеленым халатом, прошел через крытую галерею и оказался в саду, где среди яблочных и грушевых деревьев, усыпанных плодами, вырастала беседка, — там, в окружении нескольких девушек, видимо, служанок, теперь сидела эта пожилая женщина в одеяниях, расшитых золотыми нитями, и с высокой прической, собранной в пучок на затылке. Они в тени пили чай и ели фрукты.

Госпожа Чжао долго изучала отрока, который почтительно склонился перед ней, а потом мрачно обратилась к своему служителю:

— Йэн Лу, кажется, ты меня не совсем правильно понял! Когда я говорила, что нужен юноша, то имела в виду кого-нибудь несколько старше возрастом… А что это за ребенок, которого ты мне привел?

— Моя госпожа, — с поклоном отвечал ей Йэн Лу, — а вы не глядите на его внешность, — да, он мал ростом, но весьма сообразителен и развит не по годам. Торговец, который продал его, рассказал, что этот отрок всего за несколько дней изучил наш язык, хотя прежде не знал ни слова…

Выслушав его, госпожа Чжао перевела свой взгляд на отрока и осведомилась:

— Откуда ты родом?

Ли Эр потупился и не знал, что сказать, а потом вдруг выпалил: Э-ло-сы (Россия).

— Что? — переспросила госпожа Чжао, услышав незнакомое слово. — Это что же за страна такая, и где она находится?

— Далеко на севере, моя госпожа, — отозвался Ли Эр.

— А как же ты оказался в наших краях? — спросила она, все больше удивляясь.

— Меня нашли кочевники (сюнну), а потом передали воинам Чжао, а те продали меня работорговцу, который привез меня в Ханьдан, — так я оказался здесь, моя госпожа, — отвечал Ли Эр, опустив очи долу.

Выслушав его, госпожа Чжао призадумалась — мальчик явно смышленый, а, кроме того, благовоспитанный! Он, может быть, еще и пригодится… Потом она велела своему управляющему позаботиться об отроке — устроить его в отдельную комнату, накормить и спать уложить (у того был крайне измотанный и утомленный вид!).

Йэн Лу проводил Ли Эра во флигель для прислуги и показал ему свободную комнату, где была лежанка, что в зимнее время растапливали, а еще ранее по пути он велел одной из служанок принести ему еды. Так, вскоре отрок получил чашку с рисом, который он покушал палочками, потом испил воды, после чего прилег и тотчас погрузился в объятья Морфея…

***

На другой день Ли Эр снова предстал перед своей хозяйкой. Госпожа Чжао в это время совершала утреннюю прогулку по саду, и когда отрок приблизился и с почтением кланялся ей, велела служанкам удалиться.

— Ты смышленый мальчик, а потому не удивляйся, что я буду говорить с тобой как с взрослым, — начала госпожа Чжао, тяжело опускаясь на скамью (Ли Эр, по-прежнему, стоял перед ней). — Я должна поведать тебе кое-что о нашей семье. Мой муж — уважаемый сановник и полководец, которому благоволит сам ван⁵. И хотя так было не всегда, — в далеком прошлом мы пережили непростые дни, но, хвала небесам, многие беды обходили наш дом стороной! Единственное, что беспокоило меня и мужа моего на протяжении долгого времени, — то, что у нас не было детей. Мы постоянно возносили моления и совершали жертвоприношения в храме предков наших, — но тщетно… И когда мы уже совсем отчаялись, Небесный владыка, наконец, услышал наши молитвы и послал нам долгожданного ребенка, — уже в преклонном возрасте я родила сына, которого мы нарекли Ко. Чжао Ко — это твой юный господин, ради которого давеча мой слуга купил тебя на рынке…

Итак, счастье все же пришло в наш дом. Заботы и хлопоты доставляли мне радость. Время пролетело незаметно. Наш сын рос единственным ребенком в семье, и мы пытались воспитать его должным образом, дабы ему не чужды были идеалы нравственности. Мы не скупились на его обучение. Лучшие учителя преподавали ему науки. Однако вышло совсем не то, что мы с мужем думали… Правда, он оказался способным мальчиком, — исправно учился, много читал, но несколько ограниченным в выборе круга интересов. Единственное, что его занимало по-настоящему, было воинское искусство. Все свое время он посвящал чтению книг, посвященных лишь этой теме, — мало-помалу война стала его навязчивой идеей. И он неоднократно рвался в поход, мечтая об одном — превзойти своего отца и даже полководцев древности. Мой муж, однако, все время удерживал его от этого шага, ссылаясь на его юные лета. Но в скором времени мой мальчик вступит в пору совершеннолетия, и его удержать уже будет невозможно.

Мы много думали о том, как повлиять на Чжао Ко, но все было безуспешно — он никого не слушал. И вот однажды мой муж сказал мне: «То, что не может сделать учитель или родитель, иногда удается сверстнику!» И тогда мы решили, что необходимо найти смышленого юношу, который бы смог подружиться с Чжао Ко, — а у него из-за заносчивого нрава почти нет друзей, — и, главное, переубедить его или, во всяком случае, сдерживать его пыл.

Теперь, Ли Эр, мы возлагаем на тебя большие надежды — ты должен пройти тот же путь, что и мой сын — путь, пролегающий через постижение наук, сблизиться с ним и убедить его, что война — это горе, а не радость, это зло, а не добро. Как думаешь, по силам тебе такая задача?

Госпожа Чжао закончила свой рассказ и устремила на отрока глубокие глаза свои. Тот, встретившись с ней взглядом на миг, тотчас потупился и решительно проговорил:

— Я справлюсь, госпожа моя. Ради вас и семейства Чжао я на все готов! Что прикажете?

— Учиться! Наставник Сюй, который обучал и моего мальчика, будет с тобой заниматься. Йэн Лу покажет тебе, где он живет. С завтрашнего дня ты приступишь к занятиям. А теперь ступай, — сказала госпожа Чжао, а потом остановила уходящего отрока словами. — Ли Эр, запомни — от твоего старания в этом деле многое будет зависеть… Для тебя! Советую не лениться!

На следующий день рано поутру Ли Эр в сопровождении Йэна Лу вышел за ворота дома Чжао и отправился к учителю, который жил на городской окраине. Они вдвоем пешком проделали путь в несколько кварталов.

Дом учителя Сюя отнюдь не напоминал дворец: помимо жилого помещения там была лишь одна пристройка, которая служила тем местом, где проходили занятия с учениками. Учитель никогда не был богат и любил повторять, что у него есть лишь одно сокровище — библиотека, — та, которая содержала сотни свитков и бамбуковых дощечек.

Теперь, оставив Ли Эра одного, Йэн Лу прошел во флигель, — там он пробыл примерно четверть часа. Между тем, во дворе дома учителя стали собираться его ученики, — почти все они были заметно старше возрастом Ли Эра. Другие дети обсуждали новичка между собой, поглядывали на него свысока, но не заговаривали с ним. Надо сказать, это были дети наиболее уважаемых в городе людей — сановников, богатых купцов и ремесленников (учитель Сюй пользовался большим уважением в столице царства Чжао, а потому наиболее влиятельные горожане стремились устроить к нему своих сыновей).

Наконец, Йэн Лу вышел из флигеля, — он кивнул Ли Эру, дескать: «Все в порядке!» — и был таков. Отрок в очередной раз почувствовал себя брошенным, когда провожал его взглядом…

Вскоре слуга кликнул учеников, — все прошли во флигель и, садясь на циновки, заняли свои места за столиками на низких ножках. Когда другие дети расселись, Ли Эр устроился у самого края, возле дверей. Все доставали письменные принадлежности, и только у него при себе не было ничего: ни кисти, ни писчего материала, ни тушницы. А потом появился учитель — пожилой седовласый человек с морщинистым лицом и длинной белесой бородой.

Начался урок. Учитель что-то бойко говорил, и ученики старательно делали записи на кусках шелка. Ли Эр же оказался не готов к такому повороту, — он был совершенно растерян: пытался уследить за ходом мысли учителя и в то же время думал о том, что не умеет писать на языке Цзинь. И в итоге ничего не смог запомнить из услышанного на уроке. Так, отрок тщетно просидел битый час, а потом еще один и еще…

После занятий, когда другие дети уже расходились по домам, Ли Эр хотел последовать примеру остальных, но в последний миг передумал, — он, сделав усилие над собой, подошел к старому учителю и робко обратился к нему со словами:

— Господин мой, я не разумею грамоты. Как мне обучиться искусству сему?

— Ты не только не умеешь читать и писать, но и плохо говоришь на нашем наречии! — мрачно заметил учитель Сюй, который теперь в первый раз за все утро обратил внимание на отрока, но посмотрел на него таким взором, что тому стало не по себе. — Неужели ты думаешь, что я буду с тобой заниматься отдельно от остальных?

— А как же тогда мне обучиться грамоте? — вздохнул Ли Эр, потупившись.

— На что тебе это понадобилось? — осведомился учитель все тем же нарочито строгим голосом.

— Чтобы постичь истину, господин мой! — тихо отозвался Ли Эр. Он вмиг потерял всякую надежду и хотел уже, было, уходить, как вдруг строгий голос учителя остановил его:

— Вернись.

Отрок, который уже был в дверях, вновь приблизился к учителю, который проговорил уже совсем другим тоном, как будто сменив гнев на милость:

— Ты дал достойный ответ на трудный вопрос, — я, пожалуй, буду обучать тебя грамоте…

И он приказал слуге принести писчие принадлежности для отрока, после чего подошел к доске и написал на ней мелом первый иероглиф, который выучил Ли Эр — чжень (истина).

К концу дня, трудясь не покладая рук, отрок знал написание уже нескольких десятков символов. Учитель Сюй остался доволен его работой и лишь под вечер отпустил домой.

Когда Ли Эр вернулся во дворец семейства Чжао, он в бессилии рухнул на лежанку в своей комнате и тотчас забылся сном (он так устал, что даже не прикоснулся к еде на столе).

С тех пор начались занятия, которые подобным образом проходили день за днем, — с раннего утра и до вечера, — и так на протяжении полугода. По окончании этого срока Ли Эр не только обучился писать на языке Цзинь, но и прочел уже с дюжину книг, главным образом, по теме войны и мира, в том числе несколько научных трактатов. Его поразительной сообразительности и трудоспособности дивился даже весьма требовательный учитель Сюй; теперь он не раз пораньше отпускал своего ученика домой, однако тот все равно не торопился уходить, — задерживался за чтением свитков, составленных из связанных деревянных дощечек, мелко исписанных замысловатыми символами.

Постепенно Ли Эр перешел от чтения военных трактатов, — они его, на самом деле, мало волновали, — к тем книгам, что весьма занимали его, как человека, который в прошлой жизни защитил кандидатскую диссертацию по медицине. За месяц он «проглотил» все труды по этой тематике, которые только нашел в обширной библиотеке учителя Сюя. Методы диагностики заболеваний, приемы лечения травами, теплом, кровопусканием, иглоукалыванием и т.д., и т.п., — в общем, десятилетний отрок усвоил все премудрости китайской медицины, которые и спустя тысячи лет не потеряют своей актуальности. Потом он перешел к трудам по истории, — прочел Чуньцю (Весны и осени) Конфуция, и однажды, дочитывая эту книгу, обратился к своему наставнику с вопросом:

— В вашей библиотеке, учитель, есть все книги Кун-цзы, однако я не вижу ни одного труда Лао-цзы. Где мне отыскать хоть что-нибудь из его работ?

— Лао-цзы? — округлив глаза, переспросил изумленный учитель Сюй. — Мне неизвестно это имя! Кто этот человек и чем он знаменит?

— Вы не знаете Лао-цзы? — в свою очередь удивился Ли Эр. — Так это же он написал трактат о Пути и Благодати (Дао Дэ)!

Наш герой слышал об этом человеке и его труде, когда еще звался Андреем — в своей прошлой жизни. Однако учитель Сюй был в недоумении:

— Не понимаю, о чем идет речь! — нахмурился он. — О Пути многие говорили, в том числе Кун-цзы и Чжуан-цзы, — это учение восходит еще к временам Желтого императора, который был первым даосом, но это имя — Лао-цзы — мне незнакомо!

В ту ночь Ли Эр долго не мог заснуть, размышляя над словами старого учителя. Тогда он уже понял, в каком времени оказался — после Конфуция в эпоху Чжан-го (Воюющих царств), но вопрос — зачем? «Почему я попал именно сюда и ровно в это время?» Этот вопрос не давал ему покоя даже много лет спустя…

***

Прошел год со дня появления Ли Эра в доме семейства Чжао, — за это время он близко сошелся со своим юным господином, которого звали Чжао Ко: их объединяло нечто общее — любовь к чтению книг, хотя в своих беседах они обсуждали, главным образом, военные трактаты, и, прежде всего, самый известный из них — труд Сунь-цзы — «Законы (или искусство) войны».

Надо сказать, в первое время Чжао Ко, который был много старше Ли Эра, относился к нему с нескрываемым презрением, ничем не выделяя его из прочей прислуги, и лишь когда тот как бы невзначай процитировал фразу Сун-цзы: «Война — великое дело государства, почва жизни и смерти», — проявил к нему неподдельный интерес.

— Ты знаешь «Законы войны»? — удивился юноша, и отрок скромно сказал: «да», а потом добавил: «Я прочел все военные трактаты, которые есть у нашего учителя». Так, они мало-помалу разговорились. И не заметили, как пролетело за беседой время. С тех пор Ли Эр и Чжао Ко стали неразлучными друзьями, дни напролет проводя вместе, — в потешных играх, поединках и беседах. Между прочим, Чжао Ко обучил своего нового друга искусству фехтования, — сначала на деревянных мечах, которые впоследствии были заменены на настоящие клинки — из металла (правда, не самые острые). Кроме того, Ли Эр уже самостоятельно постиг искусство стрельбы из лука, и потом между ними начались соревнования, из которых неизменно победителем выходил Чжао Ко (противник намеренно поддавался ему, но юноша не догадывался об этом и всякий раз, одерживая верх, радовался своему успеху). Однако он мечтал о славе не простого солдата, но полководца (генерала), а потому главными у них все же были словесные поединки. Впрочем, об этом речь пойдет ниже по тексту, а здесь сообщим об еще одной, — и не самой лучшей, — стороне жизни Ли Эра в доме семейства Чжао…

Дело в том, что с первых дней своего пребывания в этом доме Ли Эр заметил нечто странное в поведении управляющего хозяйством Йэна Лу, которого он должен был слушаться во всем. Этот человек, всякий раз как они встречались, — будь то: в переходе, в саду или на приеме (а, надо сказать, хорошенького отрока часто просили прислуживать за столом в дни торжеств и празднеств), — бросал на Ли Эра какие-то слишком двусмысленные, а то и вовсе неприличные взгляды.

Правда, отрок поначалу совсем не обращал внимания на странное поведение своего начальника, — в те дни он с головой погружался в учение, — приходил домой поздно, но потом, когда у него появилось больше свободного времени, и он стал чаще пересекаться с Йэн Лу, тайное в помыслах этого человека стало для него явным. Он догадался, что у того на уме, а потому, если раньше с улыбкой встречал своего начальника, то теперь всякий раз приветствовал его сдержанно. И это заметил сам Йэн Лу, который, к слову сказать, был охоч до маленьких мальчиков… Он вообразил себя покровителем Ли Эра, а потому полагал, что вправе рассчитывать на ответные услуги. И однажды этот человек пожелал, чтобы отрок отдал ему свой долг…

В то утро Ли Эр, проснувшись спозаранку, умывался, стоя над тазом в согнутом положении. Он поливал себе на голову в тот самый миг, когда услышал чьи-то тихие шаги у себя за спиной, — тотчас обернулся и встретился взглядом с Йэн Лу. Его выражение лица говорило само за себя — он явно чего-то хотел от отрока. Потом приблизился к нему, взял его за руку и что-то прошептал на ухо (Ли Эр не расслышал, но, по-видимому, это были какие-то ласковые слова). Он тотчас шарахнулся в сторону, — видя смущение на лице отрока, Йэн Лу перешел к решительным действиям: бросился обнимать и целовать его… Однако тот отпихнул его от себя и, окинув взглядом комнату, заметил нож, которым накануне чистил яблоко, — Ли Эр метнулся к столу, завладел ножом и, выставив его вперед, громко прокричал:

— Не подходи, иначе… — он не договорил от волнения (сердце в груди у него бешено стучало).

Было видно, Йэн Лу испугался, — не столько угрозы, исходящей от этого мальчика, сколько его крика, который мог кто-нибудь услышать, а потому он, окинув его гневным взором, поспешно удалился. С тех пор этот человек затаил в своей душе злобу на Ли Эра, а потому стал наговаривать на него госпоже Чжао. Вскоре та потребовала отчета от отрока, который теперь был вынужден доносить на своего друга его матери. И хотя серьезных успехов в деле мщения Ли Эру Йэн Лу в итоге так и не добился, все то время, пока отрок жил в доме семейства Чжао, он не упускал ни одного случая для придирок к нему. И это несколько осложнило жизнь Ли Эра. Кроме того, он все еще опасался приставаний Йэн Лу, а потому постоянно носил при себе нож…

Этот нож вскоре ему действительно пригодился, хотя и совсем в другом деле. Как мы уже знаем, главой дома, в котором теперь жил Ли Эр, был Чжао Ше — сановник и полководец на службе у царя (вана). Однажды этот человек серьезно заболел и слег в постель, — тотчас же пригласили самых опытных врачей, которые жили в столице царства Чжао. Те поставили свои диагнозы и выписали ему пилюли. Однако лечение, как вскоре выяснилось, результата не принесло, хотя Чжао Ше через несколько дней поднялся с постели и даже приступил к своим делам.

Однажды в сопровождении слуги и телохранителя он пошел на службу, и уже был у ворот, когда внезапно с ним случился приступ, — сначала он изошел кашлем, а потом вдруг захрипел и растянулся посреди двора. Люди из свиты сановника немедленно бросились в разные стороны, — кто — в дом, а кто — за врачом.

Шум и крики привлекли внимание отрока Ли Эра, который в это время возвращался из дома учителя Сюя. Он вбежал во двор и, увидев распластанного господина своего, бросился к нему на помощь. У того были широко раскрыты глаза и рот, которым он тщетно пытался вдохнуть в грудь воздуха. Ли Эр, который в первый миг опешил, усилием воли заставил себя думать и, мгновенно оценив обстановку, понял, в чем дело. И тогда он распахнул халат своего господина и прощупал грудь его, а потом огляделся по сторонам — в поисках какой-нибудь полой тонкой трубки. Не найдя ничего подходящего, он сбегал на конюшню и там, присмотревшись, увидел бамбуковую хворостинку, — тотчас вернулся с ней назад, после чего достал нож, который всегда носил при себе, и с его помощью сделал надрез на груди господина Чжао, в который вставил бамбуковую трубку. Воздух с легким свистом вышел из груди его через эту трубку, и тот судорожно сделал вдох…

В этот миг к отроку с упреками подскочил Йэн Лу:

— Отойди от него, негодный мальчишка!

С этими словами он схватил Ли Эра за рукав и потащил, было, во внутренний двор, намереваясь там его примерно наказать (у него давно уже руки чесались, не находилось только повода!), однако был остановлен глухим утробным голосом своего хозяина:

— Оставь его! — велел господин Чжао, чуть приподнимаясь от земли. Тем временем, появились слуги, которые бережно подняли своего хозяина на носилки и отнесли его в покои.

На другой день господин Чжао призвал к себе Ли Эра. Больной все еще был слаб и лежал на постели, когда отрок вошел и поклонился в знак приветствия. Господин Чжао жестом пригласил его сесть на стул рядом с кроватью и, приподнявшись в изголовье, пристально рассматривал того юнца, который накануне спас его от смерти.

— Я благодарен тебе, Ли Эр, — проговорил господин Чжао. — Скажи, как ты догадался, что у меня в груди скопился воздух?

— Симптомы были явными, — опустив глаза, отвечал Ли Эр, — кроме того, я прощупал вашу грудь, и все понял…

— Ты спас мне жизнь вчера! Кто тебя обучил этому искусству?

— Я самоучка, господин мой. Я прочел много трактатов по медицине, обучаясь в доме господина Сюя.

— Да. Жена говорила мне о тебе и твоих успехах. Твой отец мог бы гордиться тобой!

Услышав эти слова, Ли Эр мгновенно изменился в лице:

— Мой отец, кажется, никогда не был доволен мной. Он всегда упрекал меня и говорил, что я «ленив и зауряден». Это его слова. И теперь я знаю, что он прав. В те дни… я был именно таким. К сожалению, тогда я многого не понимал, а ведь он лишь хотел мне что-то сказать, — может, предупредить от ошибок, которые я все равно допустил…

— Все мы совершаем ошибки, мальчик мой, — качнул головой господин Чжао. — Главное, вовремя остановиться и попытаться все исправить! — он сделал паузу, потом добавил. — Скажи, как мне тебя отблагодарить за спасение?

— Мне ничего не надо… — начал, было, Ли Эр, но потом опомнился и, слегка покраснев, сказал. — Впрочем, у меня есть одно желание…

— Какое?

— Единственное, чего я хочу, — так это обрести свободу, — потупившись, отозвался Ли Эр.

— Свободу? — переспросил господин Чжао и мрачно усмехнулся. — А разве тебе плохо живется в нашем доме?

— Не в этом дело, господин мой, — поспешно отвечал Ли Эр. — Я благодарен за все, что вы для меня сделали, но… — он запнулся, не зная, что сказать.

— Мальчик мой, сколь мне известно, ты сирота, — у тебя нет никого в этом мире! — заметил господин Чжао. — Как ты будешь жить, обретя свободу?

Ли Эр задумался: он понял, что господин Чжао прав, — вольный человек вынужден сам изыскивать себе способы пропитания, тогда как раба кормит его хозяин.

— Думаю, — продолжал господин Чжао, — мне уже недолго осталось жить под Небом, — потерпи, мальчик мой. После моей смерти, обещаю, ты обретешь свободу, — я оставлю распоряжения на этот счет…

— Не говорите так, господин мой, — с жаром стал возражать Ли Эр, которому стало жаль своего хозяина. — Вы еще меня переживете! А знаете что, с вашего позволения я приготовлю вам особый отвар из лечебных трав, который укрепит ваш… — он хотел сказать «иммунитет», но не знал, как это слово звучит на языке Цзинь, и нашел ему замену, — ваше здоровье.

— Хорошо, мальчик мой, — слабо улыбнулся господин Чжао. — Я в долгу перед тобой за свою жизнь и склонен доверить тебе и свое здоровье!

В тот же день хозяин дома распорядился наградить отрока Ли Эра, и отныне тот ходил в новом одеянии, украшенном драгоценными камнями, а, кроме того, стал копить монеты, которыми его щедро одаривали господа (в расчете, что однажды сможет обрести свободу).

Господин Чжао вскоре почувствовал себя лучше и вернулся к делам, однако год спустя снова заболел и теперь уже не смог подняться с одра. Тогда он призвал к себе своего сына Чжао Ко и отрока Ли Эра, спасшего его ранее.

— Силы оставляют меня, дети мои, — тяжело говорил господин Чжао на одре. — Мне уже недолго осталось мучиться в этом мире, и вскоре я отойду к предкам. Чжао Ко, мальчик мой, ты уже взрослый человек. И я надеюсь, что со временем многое поймешь. Главное — постарайся избежать ошибок, которые могут стать роковыми. Помни: война — это совсем не то, что ты думаешь. Война — это смерть! — сказав это, он перевел взгляд на Ли Эра. — Ты юн, но мудр не по годам, и я бы хотел, чтобы ты всегда был рядом с моим сыном и удержал его от ошибок. Ныне я отхожу к духам… Пообещай же, что исполнишь последнюю волю мою…

Ли Эр был взволнован словами своего умирающего господина, и теперь по лицу его полились потоками слезы, которые он тщетно вытирал длинным рукавом своего халата.

— Обещаю, господин мой, сделать все, что вы желаете, — насколько это в моей власти…

— Это в твоей власти, Ли Эр, ибо отныне ты свободный человек… — господин Чжао еще что-то хотел сказать, но его голова вдруг безжизненно качнулась и упала на грудь. Потом в покои вбежали служанки, которые тотчас подняли плач…

В тот день дом Чжао погрузился в скорбь, и Ли Эр одел белый халат, что не снимал на протяжении трех лет (все это время он пребывал в трауре по человеку, который даровал ему волю).

Глава вторая. Западня

Прошло пять лет с тех пор, как наш герой — Андрей начал новую жизнь и обрел новое имя — Ли Эр. Он все еще не понимал, для чего пришел в этот странный мир, но его положение за это время заметно улучшилось. После двух лет неволи он обрел долгожданную свободу и стал жить самостоятельно: снимал жилье — небольшую хижину на окраине города в непосредственной близости от дома учителя Сюя, которому вот уже три года помогал вести занятия с учениками. Теперь он нередко заменял на уроках старого учителя своего, когда ему нездоровилось (а такое бывало все чаще!).

Ли Эр целыми днями проводил в доме учителя Сюя, — иногда даже ночевал там, когда тот болел, — и старик привязался к юноше как к своему сыну (своих детей у него не было). В те дни, когда учителю нездоровилось, Ли Эр ухаживал за ним: поил лечебным отваром или ставил иголки. Эти меры приносили временное облегчение страданий пожилого человека. Господин Сюй высоко ценил заботу юноши, который почитал его за отца, однако боли, так или иначе, вскоре возвращались, предупреждая о неизбежном исходе жизни…

Впрочем, Ли Эр в те годы не только заботился о больном старике, но и не забывал об обещании, что дал господину Чжао перед его кончиной. Будучи желанным гостем в доме своих бывших хозяев, а, кроме того, лечащим врачом госпожи Чжао, которая после смерти мужа тоже постоянно и подолгу хворала, он время от времени навещал их и неизменно проводил вместе с ними праздничные дни.

В доме, где ему всегда были рады, Ли Эр находил радость и покой. Единственное, что его печалило, — так это отсутствие подвижек в деле «перевоспитания» Чжао Ко. Этот юный упрямец так и не изменил своих взглядов на жизнь и продолжал рваться в бой, — теперь его удерживала дома только больная мать. Юноша с обидой жаловался Ли Эру, что он взрослый человек, имеющий второе имя⁶, вынужден прозябать в тылу, тогда как его сверстники все уже имеют боевой опыт, — или на северных рубежах в схватках с кочевниками, или в битвах с соседними царствами.

— Жаль, что сейчас нет большой войны, — вздыхал Чжао Ко. — Десять лет прошло, как мой отец разгромил войско Цинь в царстве Хань, сняв осаду с города Яньюя. С тех пор между нашими государствами мир, но как долго он продлится? Что думаешь?

— Думаю, — отвечал Ли Эр, — война рано или поздно начнется, и она будет кровавой…

— И тогда настанет мой звездный час! — подхватил его слова Чжао Ко. — Наш ван высоко ценил моего отца, он и меня однажды похвалил, — тогда, вскоре после моего совершеннолетия, отец взял меня на прием во дворец, и там ван спросил моего мнения по поводу перемирия с царством Цинь. Я отвечал, что война неизбежна, — Цинь вскоре нападет на наше царство, и мы должны быть готовы к этому. «Чжао, победив Цинь, станет гегемоном в Поднебесной!» — воскликнул я. Царь выслушал меня, а потом сказал моему отцу, что он может гордиться мною. Впрочем, отец на мой счет был явно иного мнения… — упавшим голосом закончил юноша.

— Это не так, Ко, — с жаром возразил Ли Эр. — Я знаю, он любил тебя, но хотел только обезопасить…

— И поэтому не брал меня в походы? — вдруг несдержанно выпалил Чжао Ко. — Это из-за него мои сверстники посмеиваются надо мной, говоря, что я способен лишь цитировать военные трактаты! А представился бы мне только подходящий случай, чтобы показать, на что я способен…

Юноша говорил эти слова с лихорадочным блеском в глазах. Взглянув на него, Ли Эр осторожно заметил:

— Поспешность в некоторых делах опасна. Терпение — вот, ключ, который отворяет ворота крепостей.

— Нет-нет, мой друг, — парировал ему с улыбкой на губах Чжао Ко. — Сунь-цзы писал, что война не любит продолжительности. Быстрота — залог победы! — и он процитировал «Законы войны»: «Если ведут войну, и победа затягивается, — оружие притупляется и острия обламываются; если долго осаждают крепость, — силы подрываются; если войско надолго оставляют в поле, — средств у государства не хватает». Так-то, мой друг Ли Эр!

Тот на сей раз не нашел, что сказать в ответ…

Спустя несколько месяцев после этого разговора двух молодых людей в Поднебесной произошли некоторые события, которые в дальнейшем приведут к весьма печальным последствиям. Дело в том, что царство Цинь, которое претендовало на роль гегемона над другими Срединными государствами, в те дни напало на ослабевшее царство Хань, вторгнувшись в его область Шандан. Ханьцы ранее были союзниками Чжао, а теперь, после того, как вражеская лавина осадила город Чанпин и еще шестнадцать других городов этой области, решили, что спасти их может только сила, равновеликая мощи царства Цинь. А потому в Ханьдан был отправлен посланник с предложением в обмен на военную помощь передать вану царства Чжао всю область Шандан с Чанпином.

Царь Чжао, — а это был Сяочэн-ван, — выслушав своих советников, чьи мнения разделились, в конце концов, решил принять этот «дар» и назначил полководцем для войны с Цинь выдающегося военачальника Ляня По, который ранее удачно вел боевые действия. И тогда войско Чжао ускоренным маршем выдвинулось из Ханьдана на юг, в земли Хань, где вскоре пополнило гарнизоны осажденных городов.

***

— Вся столица уже говорит об очередном поражении Ляня По под Чанпином. Сидеть за стенами крепости, время от времени совершая вылазки, — неудачные к тому же! — это все на что он способен. Этот человек, который когда-то был выдающимся полководцем, теперь — всего лишь ни на что не годный старик! Великий ван, при всей его мудрости, явно поспешил, назначив его генералом на этой войне…

Так говорил юный Чжао Ко своему другу Ли Эру, когда они сидели посреди сада в тени беседки, где в тот жаркий летний день веяло прохладой. Они ели свежие персики и коротали время за разговором, обсуждая последние события тех дней. Ли Эр не считал себя большим знатоком военного дела, а потому больше молчал, слушая своего друга, который вслух высказывал все, что думал о старом генерале, не способном командовать войсками.

Их беседа была внезапно прервана, когда появился слуга, который прибежал запыхавшись.

— Господин, — поклонился он и, пытаясь отдышаться, отрывисто проговорил, — прибыл главный евнух царского дворца… с посланием от великого вана!

Это известие взволновало Чжао Ко: он тотчас поднялся с места и быстрой поступью двинулся на встречу с царским посланцем. Ли Эр с трудом поспевал за ним.

Дворцовый евнух прибыл к дому семейства Чжао в крытом паланкине, который теперь стоял посреди двора, — слуги, несшие его, стояли по углам с четырех сторон. Когда появился Чжао Ко, занавесь паланкина отодвинулась, и оттуда показался широкий рукав обшитого золотом халата. Царский изнеженный чиновник сделал приглашающий жест рукой и, когда юноша приблизился, проговорил с покровительственной улыбкой на безусом лице своем:

— Великий ван, — да хранит его Небо! — ныне призывает тебя, Чжао Ко, ко двору, — по весьма важному и неотложному делу! Смотри же — не посрамись и будь достоин своего отца, отошедшего к духам предков…

Передав послание, евнух махнул рукой, и слуги тотчас подняли с земли паланкин, который вскоре скрылся за воротами. Чжао Ко еще некоторое время стоял посреди двора, как громом пораженный, а потом метнулся в покои: приводить себя в порядок перед аудиенцией у правителя царства Чжао. Там, с помощью слуг он умылся, причесался и облачился в лучшее из своих парадных одеяний, — халат из алого атласа, украшенный золотыми нитями, с поясом, усыпанным драгоценными каменьями. Пока его одевали слуги, юноша не переставал говорить, пребывая в крайне возбужденном состоянии духа, — Ли Эр стоял чуть поодаль от него, внимательно слушая своего друга, который с воодушевлением строил догадки по поводу столь внезапного вызова во дворец:

— Это явно связано с событиями в царстве Хань. Думаю, великий ван желает узнать моего совета. Дорогой мой Ли Эр, для меня это такая возможность показать себя! Чутье мне подсказывает, что скоро пробьет мой звездный час…

Ли Эр сопровождал своего друга до дворца, который находился в самом центре Ханьдана и был обнесен высокими стенами. У главных ворот, где дежурили стражники, они остановились, и Чжао Ко показал воинам свою именную яшмовую табличку, после чего его пропустили внутрь, а Ли Эр остался снаружи, с нетерпением ожидая возвращения своего друга. Он некоторое время прогуливался вдоль дворцовых стен, задумавшись, и не сразу заметил человека, который как раз в это время выходил из внутреннего двора. Они едва не столкнулись лбами, а потому тот человек неприлично выругался на своем языке, который, кажется, несколько отличался от диалекта Цзинь. Потом неизвестный продолжил свой путь и вскоре скрылся из виду, однако Ли Эр, провожая взглядом этого неучтивого чужеземца, мимолетом заметил еще одного человека, который издали следовал за ним попятам. Он тогда еще не знал, что тот, с которым он так нечаянно столкнулся у ворот дворца, был представителем весьма знатного рода, правившего в самом могущественном из Срединных государств. Звали того человека И Жэнь, и он происходил из рода Цинь, будучи одним из сыновей тамошнего вана, а ныне «гостем» в столице Чжао⁷ (это, однако, не мешало ему время от времени совершать вылазки в город, правда, всегда — под неусыпным надзором одного из дворцовых слуг).

Тем временем, Чжао Ко вошел в приемный зал дворца и удостоился лицезреть владыку царства Чжао, который восседал на престоле дракона. Зная дворцовый церемониал, он приблизился к повелителю и, опустившись на колени, до земли кланялся ему, — и оставался в согнутом положении, пока не получил приказа подняться на ноги. В зале, помимо царя, его стражников, находился лишь евнух, — тот самый, который ранее принес послание, а теперь стоял по правую руку от владыки своего.

— Чжао Ко, — сказал Сяочен-ван властным тоном, — твой отец много лет верой и правдой служил нам и нашему царству. Жаль, что он покинул нас так рано, но зато он воспитал сына, который рвется в бой. Мы знаем, что ты желаешь пойти по стопам отца своего, но до сих пор у тебя просто не было возможности показать себя. Ты юн годами, но, наслышаны мы, мудр и прекрасно осведомлен в законах войны, — он остановился, взглянул на Чжао Ко и продолжил. — Ты, верно, знаешь, что сейчас происходит в Шандане. Лянь По, которого мы назначили полководцем, некогда одержал немало славных побед, но ныне он терпит поражение, — одно за другим. И мы опасаемся за исход этой войны. Можешь ли ты сказать, в чем дело, почему так происходит?

— О, владыка! — с подобострастием отозвался Чжао Ко. — Лянь По слишком медлит, он не использует своих преимуществ, прежде всего, численного превосходства войск. Быстрота — залог победы! «Война любит победу и не любит продолжительности», — так писал еще великий Сунь-цзы. Затягивание войны для нас губительно, великий ван…

— Твои мысли совпадают с нашими, — благосклонно улыбнулся Сяочен-ван. — Полагаем, ты именно тот человек, который сможет повести наши войска к победе, а потому ныне мы назначаем тебя генералом. Немедленно отправляйся в Шандан и замени Ляня По на посту командующего! — сказав эти слова, он подал знак рукой, и евнух тотчас подошел к юноше, вручив ему все регалии (шелковый свиток с указом о назначении, перстень с печатью полководца, а также царский пояс с вышитым на нем золотым драконом).

***

Около часа прождал Ли Эр у ворот дворца своего друга, а когда тот, наконец, появился, засыпал его вопросами. Юноша, однако, некоторое время молчал, пытаясь прийти в себя, и Ли Эр даже испугался за него: «Неужели опала? Немилость царя?» Однако, затем Чжао Ко просветлел лицом и воскликнул от радости:

— Свершилось! Как ты и говорил, мой милый друг Ли Эр, терпение принесло плоды! Мой звездный час пробил!

Весь путь до дома он с воодушевлением рассказывал Ли Эру, как его принял великий царь и какую милость он ему оказал. «Я — полководец!» — воскликнул Чжао Ко под конец, когда они уже входили во двор дома Чжао.

Ли Эр слушал слова друга и не мог поверить своим ушам. Тот, который был моложе, чем Наполеон под Тулоном, юнец, никогда не командовавший даже отрядом солдат, теперь назначен руководить целой армией! Такое могло произойти только в этом странном причудливом мире Сражающихся царств…

— Великий ван велел мне не мешкать, так что уже сегодня я должен отправляться в путь, — проговорил Чжао Ко, стоя посреди двора. — Так, ты со мной, друг мой?

Ли Эр, хотя и был совершенно растерян, не ожидая такого поворота событий, тотчас же с готовностью отозвался:

— Да, Чжао Ко, ты же знаешь — за тобой я последую куда угодно, даже на смерть! Тем более что я дал слово твоему отцу…

***

Тем временем, И Жэнь, с которым ранее у дворцовых ворот столкнулся Ли Эр, вошел на двор своего знакомого, — то был купец по имени Люй Бувэй. Он некоторое время назад прибыл в Ханьдан из царства Вэй по торговым делам, однако вскоре его внимание привлекли дела совсем иного рода. Узнав, что в столице Чжао живет как заложник принц из династии Цинь, он завел с ним знакомство и даже предложил ему свои услуги, чтобы «открыть ему дорогу в свет». Тогда И Жэнь рассмеялся:

— Купец, для себя сначала открой дорогу в свет!

Однако Люй Бувэй не растерялся и нашел, что сказать в ответ:

— Для того чтобы продвинуть себя, я должен сначала продвинуть тебя, мой господин!

Эти слова заставили И Жэня прислушаться к этому человеку.

— Что ты задумал? — осведомился он.

— Я поеду в Сяньян и нанесу визит Хуаян, главной наложнице отца твоего, — объяснял предприимчивый купец. — Она, как тебе известно, бесплодна, у нее нет детей. И если удастся уговорить ее усыновить тебя, у нас появится возможность повлиять на решение отца твоего. Из двадцати своих сыновей он выберет тебя, — ты станешь наследником престола и займешь его после смерти отца своего.

Таков был план Люя Бувэя.

— И как ты намерен все это осуществить? — подумав, осведомился И Жэнь.

— С помощью денег! — усмехнулся купец, и он подал слуге знак рукой. Тот вскоре принес мешок, полный монет. Увидев столько золота, у принца Цинь глаза заблестели от алчности.

— Я накуплю кучу подарков, — всевозможных диковинок и безделушек, на которые падки представительницы слабого пола. Ни одна женщина не устоит! — засмеялся Люй Бувэй.

И тогда, сообразив, что дело может выгореть, И Жэнь с воодушевлением проговорил, что в случае успеха отдаст Бувэю часть своего царства.

Вскоре купец, оставив принцу мешок с пятьюстами золотыми монетами (на личные расходы) и накупив множество драгоценных подношений, сам отправился в царство Цинь.

Люя Бувэя не было уже больше месяца, и все это время И Жэнь не находил себе места, с нетерпением ожидая его возвращения. И вот теперь, наконец, он узнал, что тот вернулся из поездки в Цинь, и без промедления устремился в дом, где квартировал купец. Тот встречал его во дворе и тотчас с поклоном проговорил:

— Свершилось, мой господин!

С этими словами он передал И Жэню нефритовую табличку с верительной надписью, где значилось его имя как наследного принца. И Жэнь не сразу поверил своим глазам, но потом довольно улыбнулся:

— Я знал, что у нас все получится. Благодарю тебя, мой друг. Ныне ты подарил надежду не только мне одному, но и всему царству Цинь!

Далее, они прошли в покои, где уже все было готово для веселого пира. Во время застолья, когда вино текло рекой, Люй Бувэй рассказывал захмелевшему принцу Цинь о своей поездке, — о том, как ему удалось уговорить Хуаян усыновить И Жэня, сыграв на страхе женщины перед одиночеством в старости, и как она повлияла на его отца (Аньго согласился объявить И Жэня своим наследником и даже передал ему верительную табличку).

Закончив свой рассказ, Люй Бувэй хлопнул в ладоши, и по этому знаку в покоях появилась юная девица с широкими бедрами, которая весь вечер танцевала для своего господина и его гостя. Эта девица, которая была наложницей Люя Бувэя, кроме того, играла на цитре и пела сладким голосом, — она так пленила воображение И Жэня, что тот возжелал обладать ей, о чем на другой день не преминул сообщить купцу. Бувэй состроил вид, будто для него это явилось полной неожиданностью, и сказал:

— Чжао (так звали его наложницу) — девушка из знатной семьи, а не моя рабыня, а потому решать за нее я не могу. Но, если она согласится быть с тобой, господин мой, я буду только рад!

Потом он велел слуге позвать Чжао и, когда та пришла, объявил ей, что наследный принц династии Цинь обратил на нее внимание.

— Я очень рада, что смогла угодить моему повелителю, — говорила девушка хорошо заученные слова. — Для меня было бы счастьем и в дальнейшем служить ему…

Так, начался роман принца И Жэня и наложницы Чжао, которая девять месяцев спустя родила ему сына, нареченного Ин Чжэном…

***

В то время, когда Чжао Ко и Ли Эр прибыли в Чанпин, войско царства Чжао стояло под стенами этого города. Полумиллионная армия была размещена в огромном полевом лагере, вокруг которого высились земляные валы, — тогда работа по возведению укреплений все еще продолжалась…

Глядя с высоты зубчатых стен города на этот лагерь, подобный гигантскому муравейнику, Ли Эр в изумлении воскликнул:

— Как много людей! Как же можно управлять таким бесчисленным воинством?!

На что последовал спокойный ответ Чжао Ко, который, по своему обыкновению, процитировал военного классика:

— Управлять массами все равно, что управлять немногими!

В тот день, сменив старого генерала Ляня По на посту главнокомандующего, Чжао Ко произвел несколько новых назначений, введя в военный совет своих людей, которым мог доверять (в их число, правда, не входил Ли Эр, поскольку был слишком юн годами), и вечером на совете объявил о наступлении, назначенном на утро следующего дня. Это известие было встречено общим ликованием как офицеров, так и солдат, что уже третий месяц подряд прятались за укреплениями (по приказу генерала Ляня По, который предпочитал глухую оборону нападению в условиях невыгодной местности).

— Завтра в бой, мой друг! — объявил Чжао Ко, увидев Ли Эра (они еще утром разместились на подворье у градоначальника, но весь тот день был полон стольких забот и хлопот, что лишь теперь, после военного совета, поздно ночью при свете масляных ламп смогли сесть за обеденный столик и утолить голод).

— Не слишком ли мы торопимся дать неприятелю решающее сражение? — покачал головой Ли Эр.

— Ты смеешь обсуждать приказ своего генерала? — мрачно проговорил Чжао Ко, окинув его недобрым взглядом, но, заметив смущение на лице юноши, рассмеялся и похлопал его по плечу. — Я знаю тебя, Ли Эр, — ты сказал эти слова лишь потому, что склонен во все сомневаться. Но пойми — наши войска под этими стенами стоят уже третий месяц, — война затягивается, и воинский дух солдат слабеет. «Когда обороняются, значит, есть в чем-то недостаток; когда нападают, значит, есть все в избытке». У нас теперь всего в избытке! — самое многочисленное в истории царство Чжао войско, — солдаты одеты, обучены и накормлены, а, главное, они рвутся в бой. Время пришло, мой друг! Завтра все решится…

***

На рассвете, когда первые лучи солнца легли на долину у Чанпина, воздух в его окрестностях сотрясли звуки барабанного боя. Великий стан армии Чжао пришел в движение, — отворялись лагерные врата, из которых хлынули многотысячные людские потоки, подобные водам морским. Воины в полном снаряжении, — в доспехах, со щитами и алебардами в руках, — выходили из лагеря под бодрящие звуки барабанов. Замелькали знамена, и на равнине перед укреплениями началось построение полумиллионной армии Чжао.

Больше двух часов заняло выстраивание боевого порядка, над которым теперь развевались знамена с изображениями Дракона, Тигра, Коршуна и Черепахи, а потом показалось и желтое знамя Дворца — штандарт полководца. Вскоре появился и он сам: юный генерал Чжао Ко выехал из Чанпина на боевой колеснице и был встречен восторженным ревом своего многотысячного воинства. Ли Эр правил той колесницей, которая возглавляла движение тысячи других боевых повозок, одна за другой выезжавших из города.

Между тем, в нескольких верстах (ли) к югу от лагеря чжаосцев свое построение в правильный боевой порядок проводили воины царства Цинь. Это была внушительная армия, которая лишь немного по численности уступала воинству Чжао. Во главе армии Цинь стоял военачальник Ван Хэ, не имеющий больших заслуг, — по крайней мере, так думал Чжао Ко. Он не знал о том, что накануне в неприятельский стан тайно прибыл знаменитый Бай Ци, весьма удачливый и многоопытный полководец, известный, кроме того, своей неимоверной жестокостью (он не щадил поверженных солдат противника и отдавал приказы о массовых убийствах пленных). Указ циньского вана о назначении Бай Ци командующим держался в строжайшем секрете, а потому и теперь на боевой колеснице, над которой развевалось желтое знамя полководца, выехал малоизвестный Ван Хэ. И он махнул рукой, подавая приказ о начале наступления, — тотчас забили барабаны, и пешее воинство царства Цинь выдвинулось в путь. Солдаты устремились вперед, держа наготове свои алебарды, предназначенные для ближнего боя.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

В пер. — кочевники (прим. авт.).

2

Имя (кит.) — прим. авт.

3

В Китае основная мера длины — ли (чуть более 500 метров) — прим. авт.

4

Два, второй (кит.) — прим. авт.

5

Царь (прим. авт.).

6

В Китае второе имя получают после совершеннолетия (прим. авт.).

7

То есть заложником (прим. авт.).