Путь в «Сатурн»

Василий Ардаматский, 1963

Группе советских разведчиков удается внедриться в немецкий центр шпионажа «Сатурн», осуществляющий подрывную деятельность на московском направлении. Доступ к секретной информации противника позволяет нашим тайным агентам успешно осуществлять задания командования… «Путь в “Сатурн”» – первая книга знаменитого военно-приключенческого романа Василия Ардаматского «“Сатурн” почти не виден».

Эту повесть автор посвящает памяти советских разведчиков, погибших на незримом фронте Великой Отечественной войны. Подвиги живых и память о погибших молчаливо хранит архив. Нарушим молчание. Теперь это сделать можно. Возьмем одну из папок, стряхнем с нее пыль времени. Начнем читать документы. И вот мы уже слышим живые голоса и видим героев повести.

Пролог

Глубокой ночью по обводной полосе подмосковного военного аэродрома медленно прохаживались, негромко разговаривая, комиссар государственной безопасности Леонид Иванович Старков и подполковник Михаил Степанович Марков. Оба они были в штатском, и это вызывало к ним любопытство людей аэродрома, на котором в это время шла своя ночная жизнь. Где-то на невидимых в темноте стоянках самолетов вечно бодрствующие механики пробовали моторы. Когда мотор умолкал, его рев еще долго повторяло эхо, глухое в недалеком лесу и звонкое в невидимых просторах вокруг аэродрома. На башне штабного здания неустанно вращался прожектор-маяк. Далеко отброшенный им конус света скользил по крыше ангара, по верхушкам деревьев парка и белым стенам домов военного городка, по перекрестью бетонных полос, по зеленой равнине аэродрома и потом опять по ангару, по парку. И так без конца. Когда конус света убегал с аэродрома, становились видны багровые светлячки оградительных сигналов.

Но Старков и Марков ничего этого не замечали, занятые своим разговором.

— Все же мне непонятно, — упрямо тряхнув головой, сказал Марков. — Если Крымов шлет из Берлина донесения, которые здесь считают провокационными, почему его не вызовут и не отдадут под суд?

— Скажу вам больше: ему даже не сообщают, как расцениваются здесь его донесения.

— Ничего не понимаю… — Марков остановился и, заглянув в лицо тоже остановившемуся Старкову, спросил: — А вы понимаете?

— Я успокаиваю себя мыслью, что тут действует очень высокая политика, в которую мы, грешные, не посвящены.

Они снова пошли рядом и некоторое время молчали.

— Ну, я понимаю, если бы Крымов сообщал какие-то абстрактные сведения, — взволнованно заговорил Марков. — Но он же перечисляет номера армий, двинутых Гитлером к нашим границам. Он сообщает даже примерный срок нападения. Да ведь и мы сами читаем в газетах сообщения о непрекращающихся нарушениях наших границ немецкими самолетами. Англичане — те прямо и открыто пишут о повороте Гитлера на восток. Что же это все? Дезинформация? Политическая игра?

— Вообще-то Гитлер — великий мастер политической авантюры, а против этого невредно выставить спокойствие и выдержку… — Старков посмотрел на часы. — Пойдем…

Марков понял, что Старков разговаривать на эту тему не хочет, и молча шел рядом с ним, погруженный в свои мысли.

Самолет, которого они дожидались, высоко пролетел над аэродромом; они увидели только цветные его огоньки и услышали глухой рокот моторов.

— Ну вот, Михаил Степанович, сейчас многое выяснится, — сказал Старков, провожая взглядом плывущие среди звезд цветные огоньки.

— И, может, придется объявить провокатором и Петросяна, — усмехнулся Марков.

— Меня сейчас интересуют не предположения Петросяна, а то, что скажет нам с вами немец, которого он везет.

Гул моторов снижавшегося самолета быстро нарастал, и вот в лучах зажженных прожекторов возник скользящий к земле двухмоторный воздушный корабль. Пробежав по бетонной полосе, он погасил разбег и, с ходу развернувшись, покатился туда, где стояли Старков и Марков.

В последний раз моторы самолета взревели и умолкли. Дверь в самолете открылась, и из нее спустили на землю лесенку. Первым из самолета вышел конвойный солдат с винтовкой. Чуть отойдя от самолета, он остановился, махнул рукой и взял винтовку наперевес. В дверях самолета показался высокий беловолосый парень в милицейской форме, но без головного убора. Посмотрев по сторонам, он легко соскочил на землю и чуть не упал: руки у него были связаны за спиной. Затем из самолета вышел еще один конвойный солдат и, наконец, низкорослый, похожий на борца мужчина в чекистской форме. В руках у него был небольшой чемодан. Он сказал что-то солдатам, и те повели парня в милицейской форме к штабному зданию. А сам он быстрыми шагами приблизился к Старкову и, вытянувшись, негромко сказал:

— Докладывает майор Петросян…

— Подождите. Пройдем в здание…

Спустя несколько минут они втроем сидели в отведенной им тесной комнате авиационного штаба и вели неторопливый разговор.

— А может, он был сброшен не один? — спросил Старков у Петросяна.

— Вполне может быть, товарищ комиссар! — быстро, напористо, как говорят южане, ответил Петросян. — Ведь служба ПВО обнаружила самолет, когда он уже уходил на запад.

— Поиск ведется?

— Весь минувший день и эту ночь. Но до моего отлета ничего не дал. Да и этот гад был задержан чисто случайно: он вышел к железнодорожной станции, а там им заинтересовался постовой милиционер.

— Он оказал сопротивление?

— Извините, товарищ комиссар, эту подробность я не выяснил.

— Напрасно. — Старков перевел взгляд на стоявший на полу чемодан. — Что там?

Петросян легко подхватил чемодан, раскрыл и вывалил на стол его содержимое: два пистолета и сумку с запасными обоймами к ним, компас, три пачки взрывчатки с привязанными к ним взрывателями, четыре электрические батареи для радиостанции и одну маленькую — к фонарику, ракетницу с пятью патронами разных цветов, две обоймы к автомату и миниатюрную аптечку.

Старков и Марков внимательно осматривали каждую вещь. Майор Петросян нетерпеливо переступал с ноги на ногу.

— Он знает латышский язык? — спросил Старков, рассматривая удостоверение.

— Наши рижские коллеги сказали, что плохо. Допрос вели по-немецки.

— Не жил ли он в Латвии до репатриации оттуда немцев?

Петросян приподнял свои борцовские плечи.

— Он же вообще никаких данных о себе не сообщает. Только острит, чтоб мы торопились. И смеется, гад! — Большие черные глаза Петросяна от злости сузились. — У меня, товарищ комиссар, сложилось впечатление…

— Подождите со своими впечатлениями, — строго оборвал его Старков. — Он знает, что находится в Москве?

— Знает, гад. Когда мы приземлились, засмеялся и говорит: «Я прибыл в Москву раньше всех».

— Давайте его сюда.

Петросян быстро вышел из комнаты. Старков обернулся к Маркову и, встретив его тревожно спрашивающий взгляд, спокойно сказал:

— Допрашивать буду я… Весь разговор — по-немецки. Вы ведете протокол — для виду. Схема допроса такая: если он хочет жить, пусть не только нас торопит, но поторопится и сам. Нам же торопиться некуда: на его расстрел нам достаточно пяти минут, мы все знаем и без его показаний. Так сказать, не допрос, а чистая проформа перед тем, как расстрелять. И вы уже оформляете протокол расстрела. Бандиты, как правило, обожают жизнь. Ставим на это…

— Ясно, — отозвался Марков.

Вернулся Петросян, и вслед за ним конвойные ввели немца. Старков мельком взглянул на него и показал на стул:

— Сядьте сюда.

— Благодарю вас, — четко произнес немец, сел, посмотрел на настенные часы, которые показывали двадцать минут второго, и улыбнулся.

— Ваши имя и фамилия? — небрежно спросил Старков.

Немец не отвечал и, продолжая улыбаться, смотрел то на Старкова, то на Маркова, то на Петросяна.

— Можете, если хотите, назвать вымышленное имя, — сказал Старков.

— Адольф Гитлер! — выкрикнул немец, перестав улыбаться.

— Это имя не подойдет, — поморщился Старков. — Его неудобно вносить в протокол вашего расстрела. Сами понимаете. Пожалуйста, какое-нибудь другое.

В голубых глазах немца мелькнула растерянность. Он внимательно посмотрел на Старкова, на Маркова, занесшего ручку над листом бумаги, на стоявшего у стены Петросяна и, видимо, понял, что с ним не шутят.

— Все равно вы ничего от меня не узнаете, — заученно проговорил он. — И я очень советую вам поторопиться.

— Нам торопиться некуда, — лениво сказал Старков, и стал закуривать папиросу. — На расстрел хватит пяти минут.

— Вы же не знаете, что вас ждет! — воскликнул немец.

— Вы имеете в виду войну? Знаем, — сказал Старков, наблюдая за дымом от папиросы.

Немец явно оторопел. Несколько секунд он молчал, а потом угрожающе произнес:

— Вы ответите за это.

— За что? — искренне удивился Старков. — На протоколе расстрела мы поставим дату позднее, и, таким образом, вы будете расстреляны по законам военного времени, как шпион и диверсант. — Старков показал глазами на лежащие на столе вещи. — Ну, ну, давайте какое-нибудь имя. Не записывать же нам в протокол «господин икс»?!!

На лбу у немца проступила испарина. Он что-то обдумывал.

— А если я буду говорить? — вдруг спросил он уже без всякой амбиции.

— Вы отсрочите свою смерть, а может быть, избежите расстрела, — спокойно ответил Старков. — Мы из контрразведки, и, естественно, нам важно получить от вас сведения. Впрочем, поскольку вы явно не генерал, вряд ли мы услышим от вас что-нибудь действительно важное.

— Я давал присягу, — снова заученно выпалил немец.

— Мы тоже, — тихо сказал Старков. — Такова уж военная служба…

Немец молчал, напряженно глядя прямо перед собой.

— Вы член гитлеровской партии? — лениво спросил Старков.

— К сожалению, нет.

— Почему?

— Я жил не в Германии, — удивленно смотря на Старкова, ответил немец.

— Но после вашего возвращения из Прибалтики в фатерланд прошло время?

— Увы, недостаточное для того, чтобы я успел заслужить такое доверие.

В это время Марков нетерпеливо пошевелился, Старков посмотрел на него и обратился к немцу:

— Да, я забыл, назовите все же какую-нибудь фамилию… — Старков улыбнулся. — А то мой протоколист нервничает.

— Гельмут Шикерт, — чуть подумав, ответил немец. Старков подождал, пока Марков записал фамилию, и сказал ему:

— Сходите к начальнику конвоя, спросите, достаточно ли ему наших подписей. И у меня нет с собой печати.

Немец проводил Маркова испуганным взглядом.

— Еще несколько вопросов… не для протокола, а так, просто из чистого любопытства… — сказал Старков. — Сколько вам лет?

— Двадцать четыре.

— Не дотянули годика до круглой даты. С парашютом прыгали впервые?

— Да.

— Без тренировки? — удивился Старков.

— Считается, что новичок первый прыжок делает более уверенно и храбро, чем второй и третий, — ответил немец механически, думая, очевидно, совсем о другом.

— А что? Пожалуй, это верно, — обратился Старков к Петросяну. — Все же нужно быть храбрым, чтобы ночью прыгнуть в полную неизвестность…

Немец молчал. Эти домашние рассуждения Старкова доконали его: кроме всего прочего, такой допрос исключал для него возможность прибегнуть к заученной браваде.

Вернулся Марков и, не садясь больше за стол, сказал по-немецки:

— Протокол он принял, но просил не забыть поставить потом печать.

— Хорошо. Господин Шикерт, вы сами хотите что-нибудь сказать?

— Может, вы думаете, что я из службы безопасности? — тревожно спросил немец. — Я от армии.

— Абвер? — быстро спросил Старков.

— Да, да, — почти обрадованно подтвердил немец.

— Не велика разница, шпион абвера или шпион гестапо.

— Но на меня распространяются все законы в отношении военнопленных! — воскликнул немец. — Швейцарская конвенция!

— Да кто это внушил вам такую глупость? — сочувственно сказал Старков. — По всем законам участь пойманного шпиона безотрадна. Увы! Закончим на этом…

Старков и Марков встали. Немец продолжал сидеть.

— Встать! — приказал ему Старков. Немец вскочил, точно подброшенный пружиной, и вытянулся перед Старковым; его связанные за спиной руки так и рвались опуститься по швам.

— Я буду говорить… Я скажу очень важные для вас вещи… Я прошу вас… — немец бормотал это, не сводя со Старкова умоляющего взгляда.

Старков нехотя вернулся на свое место.

— Если вы надеетесь морочить нам голову — не выйдет.

— Нет, нет, я скажу все. Спрашивайте.

— Кто точно забросил вас?

— Подразделение абвера, имеющее название «Сатурн»…

Вот когда начался настоящий допрос, который длился больше часа.

Когда чуть занимался рассвет, немца вывели из штабного здания, посадили в машину и увезли в Москву. Потом на крыльце здания появились Старков, Марков и Петросян. Посмотрев в бледнеющее небо, Старков сказал:

— Ну что ж, возможно, это утро — историческое…

В этот момент где-то над ними оглушительно завыла сирена. Переглядываясь, они слушали ее и видели, как от военного городка к аэродрому бежали люди. Из штабного здания вышел летчик. Нахлобучивая на голову шлем, он смотрел на небо.

— Тревога? — спросил у него Старков.

— Война, — ответил летчик и побежал к самолетам.