Неразрывность. Хроника двух перерождений

Варвара Уварова, 2020

Существование каждого человека является чередой непростых и неизбежных решений, принятых в иллюзорном изобилии возможностей. И самый непростой выбор – как распорядиться собственным временем? Ведь, в отличие от всего остального, его у нас немногим больше, чем у человека, жившего столетия назад. Как понять, что стоит потратить свою жизнь не на большие достижения и новые открытия, а на сохранение достигнутого, защиту слабого, лечение своей и чужой боли? Нужна глубинная мудрость, чтобы залечить застарелые раны, не поддаться безумию гордыни и стяжания и почувствовать наконец, что желанно душе на самом деле. Иногда для этого необходимо почувствовать, что ты в этом мире не одинок, набраться смелости и пройти сквозь невыносимую боль, поскольку попытки идти против собственной сути могут кончиться совсем не так, как было задумано. И результат подобного безрассудства иногда бывает неожиданным, а порой – фатальным. Но жизнь, как и каждое её мгновение, даётся только один раз.

Глава 5

Тревога

Я проснулась на следующий день в своей квартире, почти голая, но стыдливо завёрнутая в одеяло. Я не помнила, как попала домой.

Голова раскалывалась, во рту был противный привкус. Я приподнялась на локте. Тело ответило тошнотой и слабостью. Я взяла со стула домашнюю майку и через голову натянула её на себя.

На кухне что-то загремело. Адреналиновый всплеск сразу заставил меня почувствовать себя настолько лучше, что я вскочила на ноги, схватила со стола настольную лампу и, держась за стеночку, прокралась на кухню.

На маленьком плетёном диване, чудовищно изогнувшись, чтобы уместиться на этом почти декоративном предмете мебели, спал Андрей. Переворачиваясь, он случайно смахнул с подоконника бутылку с водой.

Я провела рукой по оставшемуся на мне нижнему белью. Сухо. Ответ неочевиден.

Я опустилась на табуретку и поставила лампу на стол.

Вся эта ситуация была странной. Но, в конце концов, он же спал на кухне! Да, только почему я тогда проснулась голой?!

А какая, собственно, разница?

Даже через муть тошноты и головной боли я почувствовала благодарность к этому незнакомому человеку. Не знаю, было ли что-то между нами прошлой ночью, но он вчера привёз меня домой, не стал смущать своим присутствием в моей постели и оставался неподалёку, пока я была в неадекватном состоянии…

Подозрительно хороший незнакомец.

Таких джентльменов не бывает.

Я поднялась, стабилизировалась в пространстве, подошла к диванчику и разбудила Андрея.

— Алло, просыпайся, доброе утро.

— А? Что? — он ошалело вскинулся, выцепил из пространства моё лицо и с тихим стоном прижал ладони к лицу.

— Совсем плохо, что ли?

— Да нет, всё в порядке, — он сел на диване. — Ты как? Когда я тебя привёз, ты была совсем плохая. Решил последить за тобой на всякий случай и вот… заснул. Думал, передам тебя с рук на руки кому-нибудь, а ты одна живёшь…

Я посмотрела на него с недоверием.

— Ты меня за дуру держишь? Что тебе надо было? Ты что-то украл?

— Нет, — он вскинул на меня оскорблённый взгляд. — Просто тебе было плохо. Рвало сильно. Я не захотел тебя бросить одну, а потом думать всю жизнь, не захлебнулась ли ты блевотиной в одиночестве.

Я покраснела от стыда. Неудивительно, что он спал на диване на кухне. Да и отсутствие платья теперь выглядит логично. Одно странно: почему я совершенно этого не помню?

— Прости. Если хочешь, я приготовлю тебе завтрак. Или иди поспи в комнате на нормальном диване.

— Нет, не надо. Я поеду. Ты живая, в порядке, сама о себе позаботишься, — он встал.

Я совсем сникла.

— Прости, что потерял со мной столько времени. Спасибо тебе большое за помощь.

— Да ничего страшного. Со всеми бывает, — он прошёл в коридор и начал обуваться. Я уныло потащилась за ним.

— Мне правда очень стыдно, что так получилось, — и я не знала, что делать с этим.

— Забей. Только подай мне, пожалуйста, пиджак. Он в комнате на стуле висит, — я, сгорбившись, ушла в глубину квартиры и вынесла ему пиджак. Он быстрым движением надел его. — Спасибо.

— Я не могу, стыдно очень… Так напрягать чужого человека… — я исподлобья глядела на то, как он пытается справиться с замками на входной двери.

— Ладно, тогда дай мне свой телефон. Теперь будешь моим джинном по вызову на одно желание. Обещаю, что не стану злоупотреблять, — он прекратил терзать замки, сунул руку в карман и протянул мне свой телефон.

Я удивлённо посмотрела на протянутый мне аппарат, а потом вскинула на него глаза, не понимая, какую игру он затевает.

— Ну что смотришь? Я же пообещал — никаких неприличностей, — он качнул рукой.

— Я просто не понимаю, какое твоё желание я могу выполнить? Я же не олигарх какой и не зубная фея… — сказала я, тупо пялясь на зажёгшийся экран.

— Ты же официантка? Можешь напоить меня бесплатным кофе, например. Или однажды ночью забрать меня пьяного из бара. Добро за добро.

Я смотрела на телефон и понимала, что всё это мне совсем не нравится. Но за свои слова и поступки следовало отвечать. Да и обмен номерами ещё ни к чему не обязывает. Если он попросит что-то недопустимое — пусть хоть трубку оборвёт, не поведусь.

Всё абсолютно безопасно, если не считать того, что он знает, где я живу.

Ну ладно, со мной ещё не такое случалось. Это ещё цветочки.

Я со вздохом взяла в руки его телефон и записала свой номер.

Он спрятал аппарат и снова начал возиться с замками.

— А ты мне свой телефон не дашь? — удивилась я.

— Зачем? Это ты мой джинн, а не я твой, — усмехнулся Андрей и вышел из квартиры.

А я, вздохнув, отправилась на кухню лечить больную голову. На душе стало легче от осознания того, что всё, что я осталась должна этому странному человеку, — это одно желание. Несмотря на все неприятности, которые произошли со мной за последние сутки, меня изрядно развлекли подобные приключения.

* * *

Прошло несколько недель, жизнь вернулась в привычную колею, снова потянулась череда тревожащих ночей, которые я проводила на работе, и сонных, наполненных непритязательным досугом дней. Осень наступила тёплая и ясная. Каждое утро, возвращаясь с работы, я шла через сквер, залитый солнечным светом и наполненный золотом опадающих листьев. По пути я глядела себе под ноги, выискивая красивые листья, чтобы засушить дома между страниц толстенной энциклопедии. К концу осени у меня обычно собиралось много листьев, которые стояли до весны в тонкостенной стеклянной вазе с узким горлышком, такой же хрупкой и нежной, как и собранный мною букет.

Я помню, как в детстве мы с мамой гуляли в парке и собирали кленовые листья, выбирая самые красивые. Вечером, когда мы возвращались домой, она доставала с полки большую энциклопедию, где на тысячах тонких и ломких страниц был напечатан миллион никому не нужных фактов. Книга пахла старой бумагой и пылью. Мы вкладывали листья между страниц, и к запаху бумаги и пыли примешивался сладковатый запах прелой листвы. Листьев было так много, что книга не закрывалась до конца и лежала скособоченная, с мятыми страницами — до тех пор, пока листья не становились сухими и тонкими, как страницы этой энциклопедии.

На Пасху я отвозила собранный осенью букет на могилу матери. На кладбище совсем не росли деревья.

Я была счастливым ребёнком. Да, у меня не было полной семьи. На самом деле у меня вообще не было семьи в полном понимании этого слова. Единственным моим родным человеком была мама. Когда-то она была очень весёлой. Я до сих пор вспоминаю её проказы и шалости, на которые она была горазда, когда я была совсем маленькой. Но годы жизни в одиночестве, под постоянным гнётом болезни, с маленьким ребёнком на руках сделали её характер жёстким и требовательным. Результатом перегрузок стали постоянные раздражительность и усталость. Я была счастливым ребёнком. Подростком я стала послушным.

Потому что нельзя было доставлять маме слишком много хлопот и волнений. Я любила маму и не хотела делать ей больно, но, к сожалению, у меня не всегда получалось. Иногда я взрывалась и устраивала истерики. Но каждый раз, когда я приходила просить прощения за своё поведение, мама с трудом его принимала, потому что каждый мой срыв был ударом по её здоровью, так как в результате сильных переживаний обострялся диабет, которым она болела с детства. И каждый раз я чувствовала себя предательницей, почти убийцей, и ненавидела себя за это. Но через некоторое время напряжение внутри нарастало, и я срывалась снова.

Я очень хотела быть хорошей дочерью, но на самом деле была просто ужасна.

А потом… Потом всё закончилось. Инфаркт. Мне было восемнадцать лет, когда её не стало. И у меня не осталось никого. Только воспоминания о счастливом детстве и огромная вина за то, что я была плохой дочерью.

И теперь это ничего не изменит: ни свечки в храме за упокой, ни букеты из сушёных листьев на могиле. Но я всё равно ставила свечи и сушила листья в старой энциклопедии в надежде на прощение.

Дни постепенно становились короче, а воздух — холоднее. По пути на работу я наслаждалась красивейшими закатами. Такие красочные закаты бывают только осенью. Но ночные смены стало очень трудно переносить. Почти весь световой день я спала, обрекая себя на подобие полярной ночи. Говорят, на севере зимой люди сходят с ума от отсутствия солнца. Охотно верю.

Из-за отсутствия солнца организм переходил в режим строжайшей энергетической экономии. Мне больше не хотелось ничего — кроме самых простых мелочей. Сигарета, выкуренная у открытого окна. Кружка кофе перед выходом на работу. Уютный диван после тяжёлой смены. Почитать новости в интернете между делом. И больше ничего.

В один из дней в наше кафе заглянул Андрей. Я долго ждала его звонка, беспокоясь из-за данного обещания: мне ничего не хотелось делать для него, с одной стороны, а с другой — я ужасно не любила оставаться в долгу. Но он как в воду канул. И я постепенно расслабилась и забыла про него. О нём не было ни слуху ни духу дольше месяца — и вот тебе!

Когда я увидела его за столиком, меня сначала одолели сомнения, он ли это — я почти забыла, как он выглядит. Но он пристально смотрел на меня с едва заметной улыбкой. Было что-то неприятное в этой улыбке, как будто он знал что-то постыдное про меня. Я сначала расстроилась и разозлилась, а потом мне внезапно стало смешно. Неужели должно быть стыдно за то, что мне было плохо, а он оказался в этот момент рядом?

Я, шутливо чеканя шаг, подошла к его столику, запустила руку в карман фартука, выудила оттуда блокнот, эффектным движением открыла его, нацелила карандаш на свежую страничку и, чуть согнувшись в поклоне, спросила:

— Чего изволите?

Андрей принял мою игру: приосанился, тяжело опёрся рукой на далеко отставленное колено.

— Изволю чашку чёрного кофею и французский круассан.

— Это и есть ваше желание? — я обрадованно улыбнулась.

— Э, нет… Ишь какая хитрая! Нет, это заказ вашему кафе.

— Нет у нас круассанов, — я немного убавила энтузиазм. — Только кексы и мороженое.

— А кексы вкусные?

— Да, очень свежие, с изюмом, мне нравятся.

— Тогда кофе, мороженое и кекс.

— Сейчас принесу.

Я передала заказ на кухню и пошла обслуживать другие столики. Принимая заказ у пожилой пары, я чувствовала спиной взгляд Андрея. Настойчивый такой взгляд. Мне стало неуютно, и я нервно оглянулась. Он сидел и смотрел на меня, уже без улыбки, с каким-то напряжением во взгляде.

–…и чай с малиной, — мужчина закрыл меню и протянул его мне.

— Не могли бы вы повторить? Я вас не услышала.

— Я сказал: принесите нам горячее молоко, блинчики со сгущёнкой и чай с малиной, — ответил мужчина с раздражением. — Неужели нельзя повнимательнее? Почему я должен повторять…

— Извините, пожалуйста, — я вежливо прервала старика. — Ваш заказ будет готов в течение нескольких минут. Вам оставить меню?

— Да, оставьте, пускай будет.

Я ушла на кухню, передала заказ и, приоткрыв дверь в зал, выглянула в щёлочку.

Андрей сидел, смотрел в окно и хмурился. Какой-то он озабоченный, в прошлый раз явно был веселее. И в прошлый раз мне показалось, что он моложе…

Он перевёл хмурый взгляд на дверь кухни, и я прикрыла дверь, прислонившись спиной к стене. Откуда он знает, что я здесь работаю? Что ему нужно? Зачем он пришёл сюда? Вообще-то работать под таким пристальным вниманием достаточно неприятно. Мне ужасно не хотелось возвращаться в зал. А с другой стороны, какая мне разница? Пока он не озвучил своё обещание — я свободна. Пускай смотрит, сколько вздумается, от меня не убудет.

— Заказ для пятого столика, — густой бас Сан Саныча прервал мои раздумья. — Давай быстрее, кофе почти остыл.

— Ага, — я подхватила поднос и вышла в зал, где снова наткнулась на напряжённый взгляд Андрея, тщательно выдаваемый за добродушный.

— Прошу, — я разгрузила поднос на столик перед ним. Андрей внимательно следил за каждым моим движением. Это невероятно раздражало. Я чувствовала себя как на экзамене: казалось, будто каждое моё движение оценивают.

— Спасибо, — сказал он и отпил из чашки.

— Хотите заказать что-то ещё? — да скажи, в конце концов, что тебе надо!

— Нет, спасибо, — ответил он, не глядя на меня. — Не могли бы вы меня сразу рассчитать?

— Конечно.

Пока я забивала в базу заказы и обслуживала ворчливого деда, Андрей выпил кофе, поковырял ложечкой мороженое, хмуро глядя в окно. Когда я принесла ему счёт, он вложил купюры в книжечку и, накинув куртку, ушёл.

Я собрала за ним грязную посуду. Он выпил кофе, съел чуть-чуть мороженого, а к кексу даже не притронулся. Вздохнув, я заглянула в книжку с чеком. В ней была сумма вдвое большая, чем сумма заказа.

— И зачем приходил? Только продукты зря перевёл, — проворчала я себе под нос, засунув чаевые в карман. — Но с паршивой овцы хоть шерсти клок…

На следующий вечер Андрей снова пришёл в кафе, сел за свободный столик и начал сверлить меня взглядом. Я старательно игнорировала его присутствие, и к нему подошла Галя. Они обмолвились парой слов, и она направилась ко мне.

— Саш, тот мужчина у окна попросил, чтобы его обслуживала именно ты, — Галя выглядела расстроенной и сердитой. — Впервые встречаюсь с подобной наглостью. Иди, твой клиент.

— Здравствуйте, — намеренно официально поздоровалась я. — У вас можно принять заказ?

— Да. Чашку кофе, мороженое и кекс, — невозмутимо ответил он.

— Можно забрать меню?

— Да, конечно.

И снова он просидел не больше пятнадцати минут, выпив только кофе и поковырявшись в мороженом. В книжке оказалась та же сумма, что и вчера.

Конец ознакомительного фрагмента.