Измена. Нас больше нет

Валерия Даль (2025)

— Куда это ты собралась? — рычит муж, преградив мне путь. — Туда, где тебя не будет! — зло выплевываю я. — Пойдем, Демьян? — Мам, ну что ты, в самом деле! Ну бывает такое, да! Понравилась папе другая. Ну переспал он с ней. И что? Ты же родная, ты его семья. А она… ну так, для тела. Для здоровья! Что? Это какой-то сон? Я же не ослышалась? Устремляю на сына ошарашенный взгляд, а потом перевожу его на хитро ухмыляющегося мужа. — Ведь прав, — пожимает плечами супруг. — Демьян с тобой не пойдет, Марина. — Сын, ты в своем уме? — Мам, перестань драматизировать! И давай не устраивать истерику! — требует он. — Поддерживай отца, сынок. Но когда поймешь свою ошибку… будет поздно. Я всегда считала, что за моей спиной горой стоят двое мужчин, а они оказались предателями.

Глава 4

— Подвинься, — прошу мужа, потому что он мешает открыть дверь автомобиля. Но он упрямо остается на месте и продолжает смотреть на меня. — Демид… — повышаю голос.

— Почему ты упираешься, Марин?

Вопрос настолько нелепый и почти невинный, что мне хочется смеяться, но я лишь закатываю глаза.

— Действительно, причин же нет. Уйди, говорю! — Хватаюсь за ручку и дергаю, надеясь, что он одумается и наконец перестанет притворяться идиотом. — Мне надоел этот разговор.

Однако муж словно не слышит, продолжая говорить:

— Думаешь, это так просто, да? Захотела и развелась?

— Вот адвокаты этим и займутся. А у меня работа есть. Бегать за тобой и заявления таскать на подпись не собираюсь.

— Марина, алё! — Он щелкает перед моим лицом пальцами, но я бью по его руке. — Тут твои принципы не работают. Я же не отрицаю того, что случилось. Ну есть у меня интрижка. Думаешь, не бывает такого в других семьях?

Сам факт его слов, то, как он эту грязь приравнивает к норме, морально угнетает. Будто кто-то вычеркнул адекватность из его понимания и оставил лишь бред, которым он сейчас козыряет.

— Слушай… — Я заставляю себя говорить спокойно, так как уже нахожусь на грани, что мне совершенно не свойственно. — Я тебя поняла. Ты хочешь иметь потаскушек, тащить их в дом и в свою постель. У тебя появился какой-то там комплекс после сорока, окей. Демид, это твое право, оно у тебя почти законное. Но для начала — развод, а не наоборот.

— Опять за свое.

— И опять, и снова. Двадцать лет супружеской жизни ради такого унижения? Хреновая плата, я тебе скажу. Выставил меня не пойми кем, высмеял… — Я запинаюсь от злости, вспомнив, как стояла там перед ним и той девкой. — Поэтому катись к черту, но сделай так, чтобы я в этом не участвовала. Поставь штамп и топай на все четыре стороны. Слабо было прийти и попросить развода, и лишь потом лезть в трусы к той шлюхе?

— А я и не хотел разводиться.

— Как удобно думать лишь о себе!

— И она не шлюха.

— О, давай поговорим о морали? Ты серьезно веришь в то, что говоришь? Нашел божий одуванчик, а я тут, выходит, зло? Эта дрянь несколько дней подряд выносит мне мозг организацией свадьбы, только с другим «котиком». — Я делаю акцент на этих пошлых словах.

— Господи… — Демид сует руки в карманы и запрокидывает голову к небу, изображая вселенскую усталость. — Марин, ну большего бреда я не слышал.

— А ты и не слышишь. Я бы удивилась, услышь ты меня сейчас.

— Знаешь, я думал, что ты скажешь нечто подобное, но твоей фантазии можно только позавидовать. И как все у тебя совпало! И пришла она именно к тебе, у нас ведь в миллионнике нет других свадебных организаторов. Марин, не смеши.

Нервы наконец сдают, и я начинаю хохотать и от его слепоты, и общей нелепости ситуации.

— Стой, — выставляю руку, все еще посмеиваясь. — Хочешь сказать, я выдумала все про эту дешевку и жениха из-за тебя? Чтобы вас рассорить и… И что? Себе забрать? Алё! — Я щелкаю перед его лицом, намерено дерзко возвращая жест. — Нет, Демид. Твое личное дело, купаться ли в этой грязи добровольно. Что касается меня — увольте. Мы разводимся, и на этом все. Считай мои попытки открыть тебе глаза прощальным подарком. А развод обсуждению не подлежит.

Он, злится, щурится, крылья носа раздуваются. Демид делает шаг ко мне и хватает за локоть, причиняя легкую боль.

— Быстро отпустил! — Я вцепляюсь в его кисть и пытаюсь отодрать от себя.

— Тебе что, совсем плевать на наш брак? — Голос грубый и натурально злой, не говоря уже о пылающих гневом глазах и неровном дыхании. — Думаешь, это так легко: увидела с другой и побежала на развод подавать?

— Одному из нас было гораздо легче, когда он там пользовал другую, — отвечаю я, но Демид спешит меня перебить:

— А как же твоя любовь, о которой ты тут постоянно твердила? Куда она делась, а?

— Моя любовь была в нашем браке единственным связующим звеном, — шиплю я и дергаюсь, вырывая-таки локоть. — А умерла она, когда между твоих ног начала резвиться та шлюха. Ты бы подумал о том, что до тебя она, возможно, стояла на коленях перед другим мужиком. А потом лезла целовать своим поганым ртом тебя.

Морщусь от отвращения и картинок перед глазами. Как подумаю, что эта скотина приходила домой и лезла ко мне своими грязными губами…

За своими эмоциями не замечаю, как Демид выходит из себя. Одумываюсь, когда он, схватив меня за плечи, начинает трясти.

— Ма-ри-на! — почти орет он, но тут вмешивается сын.

— Па, хватит! — Он отрывает от меня отца и отправляет в сторону. — Маме остыть надо. И тебе тоже. Иди в дом, потом поговорите.

Демид оборачивается и прожигает меня злым взглядом. Я знатно его вывела из себя, но ни о чем не жалею.

Сын перекрывает отцу обзор, и я стараюсь прийти в себя.

— Мам… — зовет Демьян привычным голосом.

Материнское сердце замирает, но его слова снова причиняют боль.

— Слушай, ну в самом деле. Устроили тут. Папа ошибся. Видно же, что раскаивается и больше такого не допустит. А ты разобиделась вдруг.

— Сын, я очень не хочу объяснять тебе, что такое предательство. И искренне не понимаю, почему ты так легко поддерживаешь отца. Почему принимаешь сторону предателя, оставляя меня в одиночестве?

— Ну ты опять в драму играешь. — Он закатывает глаза.

— Знаешь, как бывает: в машине водитель и преступник. Один просто за рулем, второй совершает преступление, а перед законом виноваты оба. Ты сейчас такой же преступник. Отец совершил, а ты за ним. Вы оба предатели.

— Короче, понятно. — Сын кивает и отходит, позволяя мне наконец-то сесть в машину.

— Твой отец спросил — как я без него, а у меня язык не поворачивается спросить то же самое у тебя.

От его молчаливого взгляда все внутри обрывается. Чтобы не расплакаться, я сажусь завожу автомобиль и уезжаю.

Отъехав от дома на приличное расстояние, останавливаюсь на первом светофоре. Слезы льются сами собой. Горечь и боль тисками сжимают сердце, когда я раз за разом вспоминаю предательство мужа.

Видит бог, я его любила. Люблю и сейчас, просто теперь смотрю на наш брак через искривлённую призму его измены. Но что действительно заставило меня плакать, так это сын. Вспоминаю его маленьким.

— Мама, мама! — Демьян бежит ко мне и подпрыгивает от нетерпения, пока я его выслушаю.

— Что, сынок? — Я выставляю на стол панкейки и с улыбкой смотрю на своего четырехлетнего сорванца.

— Папа сказал, что я мужчина! И когда его нет дома, я главный защитник семьи!

— И что ты думаешь по этому поводу?

— Я защитник! — Сын выставляет худые руки и напрягает бицепсы, показывая силу. При этом весь светится от гордости. — Видишь?

— Вижу, и теперь мне совсем не страшно.

Картинки прошлого мелькают перед глазами, и я искренне не понимаю, как из того мальчика вырос парень, что так жестоко предает меня, лишая надежды на защиту и нужность.

Этот удар оказался слишком жестоким.

Мобильный снова оживает. Стерев с лица слезы, я отвечаю.

— Да, пап? — Стараюсь говорить спокойно и не выдавать расстроенных чувств.

— Ну наконец-то, Марина.

— Я в дороге. Не сразу услышала, что ты звонил. В чем дело?

— Мама в больнице.

— Что с ней? — утточняю, страшась услышать ответ, а сердце колотится как ненормальное.

— Давление.

— Снова?

— Да. Плохо ей.

— В какой вы больнице?

— В первой городской.

— Хорошо. Буду минут через пятнадцать.

Припарковав автомобиль, вылетаю из него и мчусь в больницу. Отец сидит у палаты, врач проводит осмотр мамы.

— Ну как ты, папуль? — Я обнимаю его и сажусь рядом.

— Жду вот. Долго-то так почему?

— Ну пап… Успокойся.

— Спокоен. А ты чего в дороге была в такое время?

— Вопросы решала по поводу свадьбы клиентов, — отмахиваюсь и лгу, не придумав ничего иного. Тут не до моей личной жизни.

Больше он не говорит, только берет мою руку и сжимает, ожидая врача.

В целом ничего нового нам не говорят. Давление у мамы приходится поддерживать в норме, но порой случается и так, что она оказывается в больнице. Тогда приходится менять препараты.

После разговора с врачом нам позволяют пройти к ней. Мама недовольна, это сразу понятно.

— И Маринку притащил, Женя.

— Тише ты, не ругайся. — Папа с улыбкой садится рядом и берет ее ладонь. Сжимает в своих больших руках и гладит.

— Напугала ты нас, мам. — Я опускаюсь по другую сторону ее кровати.

— Ну ладно вам, пугаетесь. Чуть давление скакнуло, а вы сразу в панику. Здоровья вагон.

Хоть и возмущается, а видно по лицу, как млеет от поглаживаний и папиного внимания, как ей приятно, что мы с ним сейчас рядом.

Маму оставляют на ночь в палате. Папа отказывается ехать домой, и я в итоге обнимаю обоих родителей и уезжаю.

Въезжаю на закрытую парковку, потому что квартира в элитном районе с идеальной инфраструктурой, и паркуюсь на свободном месте. Не выходя из машины, ищу в сумочке ключи, боясь, что могла забыть. Нахожу и радуюсь: видимо, на автомате схватила их, когда уходила из дома.

— Слава богу, — бормочу себе под нос и ставлю автомобиль на сигнализацию.

Лифт поднимает меня на пятнадцатый этаж. Останавливаюсь у двери и открываю. Войдя, чувствую странный аромат. Такой приторно-сладкий, что становится дурно от узнаваемости. Да только поверить в это ну очень сложно.

Правда, пока я не опускаю глаза к обувной полке и не замечаю там туфли, а на крючке вешалки — кожаную куртку.

— Это еще что за дела? — Я хмурюсь и, оставив свою обувь на входе, чтобы не портить дорогой паркет, прохожу по длинному коридору прямо к шуму… из ванной.

Открываю дверь и вижу уже знакомую девицу. Только сейчас она полуголая и после душе.

— Какого черта? — ругаюсь я и таращусь на нее в дичайшем шоке.