ТЁМНАЯ НОЧЬ
2015–2019
Четыре стихотворения
2015
«Роланд кричит на смерть из рогового рупора…»
Роланд кричит на смерть из рогового рупора
ему несет на блюдечке заря
кишки предателя как розовая руккола
и голубое сердце упыря
над пу́стынями черными, над белыми пусты́нями
тогда светало а теперь закат
и под гору идет с худыми свиньями
и холстяною наволочкой кат
труби дурак — что дальше? — рай: свечение
над тундрами лучистых батарей
труби труби — а дальше ад: лечение
в огне развоплотившихся царей
Роланд кричит на смерть но ей не страшно — гурии
ждут мавров там но больше никого
а страшно знать что вещи — аллегории
не означающие ничего
и страшно слушать как навроде кенара
кричит солдат сжимая кость слона
и фыркает на недотепу кесаря
напрасно победившая луна
и к ней идет палач с ненужною секиркою
за ним лиценциат с восьмеркою в уме
а следом наш начальник с новой дыркою
куда упасть тебе и мне и тьме
Памяти Дунаевского
кто прыгает к огню
кто ездит по коню
кто любит сердце капитана
смешное как смола
сухое как игла
больное сердце капитана
весь в штрипках и звезда́х
в дакотских поездах
Эльбрус и марьинская бездна
зверям и городам
он говорил мадам
что смерти нет и неизвестно
кому пулять в висок
кого всосал песок
все любят песню капитана
нет вас он не винил
но под иглой винил
заводит песню капитана
и Африка и тьма
и Озрика жена
и Фортунатоса жилище
кто высосал коня
и бросил в столб огня
и вышел вон и выбил днище
Смерть П
рыбки меленькие/пчелки маленькие
если хочешь то убей
развяжу рубашку если будешь паинькою
говорит алжирский бей
мечутся в глазах лягушки изразцовые
вспыхивают хитрые цветы
как приятны вещи как бы новые
после темноты
хороши в Эдеме водка и настурция
и любовь и фуа-гра
хороша Испания неплоха и Турция
хорошо что это не игра
прыгать с бабочками и собаками
в набегающей волне
разговаривать одними знаками
хорошо что это не
рукава развяжут вскорости
перестанут воду на голову лить
буду в лодке на последней скорости
к белой точке плыть да плыть
Восьмая баллада
донья Аня или дева Света
выйдет попросить у Боганета
свежую страну
зеркальце луну
зеркальце в котором Аня
видит сон-не сон:
двор какой-то на экране
золото больных осин
и луну в чьем свете Света
видит сизые болота
но средь их лилей
ты не всех белей
воздух для таких вот альбиносок
плохо скроен хоть и носок
слишком стоек чтобы спеть
слишком тонок чтобы спать
ночь растает время станет
сереньким деньком
куропатка с неба канет
речью ни о ком
от рассвета до заката
раздвигаются болота
между их лилей
воды всё гнилей
упадешь — вода пойдет кругами
тяжкими свинцовыми шагами
в дверь заходит Мойдодыр
насекомых поводырь
он летел сюда в прохладном теле птицы
после шел пешком
пересыпаны его ресницы
серым порошком
он пришел свое посеять семя
он теперь начальник надо всеми
высмотри его висок
бей наискосок
Осень в Чумном форте
Темная ночь
1
на снегу золотая собачья моча
опускается птица по вервью луча
поднимается ветер по редкой спирали
у луны четвертушку украли
на огромных качелях качается сон
между желтых кувшинок запутался сом
и кричит голубыми усами
а проснешься в начало войны
где над лужами птицами псами
мельтешит четвертушка луны
2
подо льдом оплывающая голова
человекотритона или ящерольва
и на жабрах двуногого карпа
Посейдона секретная карта
засыпай моя радость пойдем в города
мудрым зверем лелеемого Подольда
мудрым карпом с двумя головами
а проснемся с другой стороны
где над рыбами змеями львами
никакой не бывает луны
3
в заводских кызылкумах в шушарской степи
ты не спи моя радость ты и спи и не спи
волколаки пойдут мы увидим
только не на что здесь уже выть им
дунет ветер завертится в поле питон
но земля от него не получит пистон
неприятна земля заводская
здесь и звезды почти не видны
догорят фонари станет темень такая
как должно быть с изнанки луны
4
начинай же медлительно ныть
и сучи пенелопину нить
говорят этот мир проглотила волчица
но ни с кем ничего не случится
и тому кто поет о любви в проводах
аплодируют призраки в задних рядах
но картонные стены театра
начинают качаться на ны
кто заснул тот проснется не завтра
мы уходим кому мы нужны
Лемурии
пехотный санитар из брадобреев
и ополченчик в перемотанных очках
подземный царь закопанных евреев
команда всех чье дело швах
вот ваш хлеб
вот ваши бобы
идите во тьму
оставьте мой дом
на первый-второй рассчитайся
по туннелям горящих во мраке кротов
в одиночку уйти не пытайся
первый спи а второй будь готов
вот ваш хлеб
вот ваши бобы
выкупаю у вас
себя и свой дом
идут во фрунт вмороженные в сопки
и рассосавшиеся в черных рвах
творцы дорог защитники высотки
команда всех чье дело швах
вот ваша вода
вот ваши бобы
ешьте и пейте
идите во тьму
влетают птицы и родятся мошки
и это все они? — они
дрожат собаки взвизгивают кошки
когда гремят потешные огни
вот хлеб и вода
вот ваши бобы
чего вам еще
оставьте мой дом
ни с кротом ни с котом не братайся
не ломай говорят тебе строй
и в списках убывших два раз читайся
сначала как Первый потом как Второй
вот ваша снедь
вот ваша вода
берите за все
идите во тьму
так снится старику в казенном доме
другой казенный дом
так выцветают фотографии в альбоме
уже почти светло пора назад в альбом
а этот вот дом
он вовсе не ваш
поешьте бобов
и хватит пора
патроны розданы и каша и баланда
и солнце впереди и полночь в головах
и отдана последняя команда
команда всем чье дело швах
вот он ваш хлеб
семь черных бобов
выкупил я
себя и свой дом
Осень в Чумном форте
1
Земля-вода и земля воды
как она тверда и как одна тверды
в подковном камени, из которого нет исхода.
Зима чумы и зима-чума
сияют с той стороны холма,
с которой сюда приходит каждое время года.
И ветер треплет триколор,
и черных чаек хор
неумирающих отпевает.
И нестроевой матрос
овсянкою кормит крыс
и говорит, что нас не бывает.
И встает невидимая стена
между нами-ними и ними-нами,
до серого неба с белого дна,
видимая во сне стена,
исписанная именами,
плохо покрашенная стена,
и над ней покрошенная луна,
а под ней волна с валунами.
2
Ночью играем в двадцать одно,
днем прибираем белое дно,
в подковном камени, из которого нет исхода.
Бубоны красивее с каждым днем,
и желтым подпрыгивающим огнем
горят осины, дубы и вообще природа.
Не летят сюда вольные
вороны корабельные,
но пока залив не покроет лед,
мы видим в окошко пляски
одушевленной лески,
и пленной рыбы полет
(несъедобной рыбы полет).
3
И доктор с фельдшерами
выходит на дозор
и слышат осьминоги
их странный разговор:
«Когда положит Бонапарт
семерку и туза,
мы кликнем джокера и он
проголосует за.
Когда запрут ворота
для коловратной волны,
мы будет их хранить — ведь мы
хозяева страны.
Когда зимой закроют
смертельное кольцо,
мы ослабевших увезем
к Сатурну на кольцо.
Когда настанет последний день
и посинеет свет,
я регистратору за все
подробный дам ответ».
4
Натягивается канат
и тучи движутся над
подковным камнем, из которого нет исхода.
Нам снятся челюсти акул
и жернова валов и гул
последнего отошедшего от берега парохода.
И в полдень гром
гремит над бугром,
и стены и рвы
зарастают на миг,
и мы видим нас, которые вы,
а вы видите нас, то есть их,
а они не видят ничего,
кроме форта одного.
В подковном камени, из которого нет исхода,
винтовые лестницы, кровати и запах йода.
ДВА СТИХОТВОРЕНИЯ
И Пушкин стал нам скучен
1
и Пушкин стал нам скучен
и синяя скала
и камыши излучин
и детских рощ смола
и девы сонное бедро
и сон в степи под гром цикад
и пива светлого ведро
и плюшка и цукат
2
и в черной книге шифры
не значат ничего
и в белой книге цифры
молчат про вещество
и Пушкина не надо
ни нынче ни потом
в стеклянных рощах ада
его мы не прочтем
3
и пузырьки кальяна
не отвратят печальных дум
и важный стих Корана
не просветит бессильный ум
закрыли мудрости врата
и серебристого кота
не гладим никогда
беда беда
4
ушли обратно звуки
в одну из полых сфер
мы помним эти звуки
все эти у и эр
мы помним эту бурю
мы помним эту мглу
но мы уже не будем
играть в опасную игру
(и всякий звук теперь нам скучен
когда другому он созвучен)
Введенский живет с ужами
(чижи клюют ежи снуют
а эти извиваются
оттягивают плоть
на свист не отзываются)
он был большой волной
он стал большою рыбой
большого моря рыбой
саркомой моря грубой
(у Клары есть кораллы
у Карла был кларнет
теперь кларнет усталый
в нем звуков больше нет
под них танцуют пчелы
и рыбы и жуки
латинские глаголы
одноглазые быки)
он стал как хлеб с ножом
он стал как уж с ужом
и поле и полкан
и водка и стакан
(ножи стригут стрижи поют
а эти издеваются
вытягивают плоть
и сразу раздеваются)
Из-за реки
1
И черные дети на длинных садовых скамеечках
сидят.
И белые птицы на ангелов в мягких скуфеечках
глядят.
Пали стены Вавилона,
и в прах рассыпались упав,
и доносится в небо из каждого полого лона:
Паф.
Мы испили волшебных вод,
и прозрачны стали испив,
и свистит наш прозрачный род:
Пиф.
И ветер поет (а мы не поем)
и отвечают ему с луны:
Теки, о водоем,
а вы — вы спасены.
2
И белые ночи прошиты короткими сполохами
и дни.
И черные сны наполняются кроткими олухами —
они
кричат нам: кто вы, пришлецы?
А мы в ответ: а мы бойцы
невидимой бригады.
Теперь мы здесь — вы рады?
Привел сюда нас Навин
из‐за волшебных вод.
И славен и не славен
прозрачный род.
3
Мы учим детей подниматься на тонких веревочках
к огню.
Мы учим лепить и ковать в полукруглых коробочках
луну.
Мы учим ее колебаться и весить,
и белые птицы взлетают с колен,
и вы выдыхаем все вместе, все десять
колен —
и она поднимается так или эдак
над слабым движением вод,
над перекрещеньями веток,
и свистит наш волшебный род.
Но здесь не видны мы никому,
а там никому не слышны,
и в мягких скуфейках мы трогаем тьму,
и знаем, что спасены.
Смерть Плантагенета
1
и вот он выронил изо рта
последние слова
и отбыл к черту но ни черта
не нашел на дне крепостного рва
он забыл норманнские слова
он забыл саксонские слова
он забыл латинские слова
и сколько дважды два
во рту его рвота кровь и сталь
и роза алая в паху
во рву трава и кровь и сталь
и стервятник наверху
во рту вино
во рву говно
и герб на порванной груди
в руке его горн
на спине его горб
и роза белая впереди
2
зеленобокий змей ревет
и взгляд его слепит
взбесившейся речью полон рот
адская лестница плывет
адская лестница скрипит
ядовитая ткань надета на нем
непонятное в нем питье
и залитый светом подземный дом
как сад в грозу
как в роще пожар
как взрывающийся базар
как над битвой урчащее воронье
это Лондон? но смешиваются слова:
это Лондон, Стамбул, Москва
3
и он возвращается туда
где бой не кончается никогда
стрела все летит и полдень все длится
и висит наверху та же самая птица
и добычи все ждет, но добычи все нету
и стервятник уснул на лету
и лиловая туча не уронит ни капли
и стервятнику снится оса
по пахучей и светлой корнуэлльской дубраве
летящая к серой реке
чтобы выпить из твердого горла оленя
каплю сукровицы золотой
4
зарезанный сын
разорванный брат
и роза алая впереди
оборванный сон
заваленный грот
где голым он спит
и стервятник несыт
но он просыпается иногда
он проливается как вода
и первому встречному отдает
полцарства за говорящий рот
Сон Плантагенета
1
В одной постели спят
властитель Англии и Франции владыка.
Филипп, скрути меня
сверни меня кольцом.
Я помню — мы родня,
ведь мать моя спала с твоим отцом.
Но ты в короне своей
как толстый муравей,
а я в короне своей
как древо без ветвей.
И зыблется как дым,
вращается как пакля на ветру,
качается как галка на ветру,
смывается как грим
ночной Ерусалим,
и я не в нем умру.
2
Кровь распятого эфеба,
желчь сожженного жида
растворяет не от неба
убежавшая вода.
За командующих ротами
пьет ангельский отряд,
нависает над воротами
летательный снаряд.
В Божьем граде над вратами
на цепях висит всегда
отсеченная врагами
Черномора борода.
Испугавшая ворону
золотая борода,
набежавшая в воронку
золотистая вода.
(Это все внутри зрачка
золотого хомяка).
3
В одной постели спят
властитель Франции и Англии владыка.
И снится одному волшебный виноград,
что всасывает тьму,
и в дирижаблях ягод
она засыпает на год,
и в них взлетает в пустоту
и умирает в каждом рту.
Другому снится тьма и свет
и да и нет.
(И ангелов, и ангелов отряд).
4
Все меняется местами:
хрип и храп, меч и щит,
и над иссохшими кустами
безместный соловей трещит.
Цветет в болоте лилия
и строится Бастилия.
Рычат в саванне львы.
Скрипят под килем льды.
Над Ерусалимом
месяц-ятаган.
Дождь родился над проливом
и пополз к нормандским стогам.
5
В одной постели спят
истлевшие владыки.
Филипп, убей меня,
пусть бес поселится в бесхозном теле,
и тогда я отдам (он отдаст) половину этой постели
за какого-нибудь коня.
«Грядущее, ты что? Грядущее, за что ты?..»
Грядущее, ты что? Грядущее, за что ты?
Грядущее, в тебе какие-то пустоты.
Там ходят завитые львы и эльфы в домино.
Там крутят про цыганку черно-белое кино,
И экипажи длинные на шинах паровых
Туда-обратно возят то живых, то неживых.
Грядущее вещам грозит подледным адом.
Там будет странствовать в тумане каждый атом,
Покуда не подыщет недолгий новый дом.
А вещи подо льдом там заняты трудом —
Десятилетьями они кому-то снятся.
А после планы начинают проясняться:
Проснулся человечек в предгорном городке.
Он ходит с ночью в черепе и с воздухом в руке.
И он садится в экипаж на тяге ветровой —
И едет в позапрошлое с ночною головой.
Иных материков смешные очертанья,
Существ лучащихся воздушные скитанья,
А после — маленький щелчок, и гамадрил
В рулон сворачивает небо, шестикрыл.
Грядущее, ты труляля, грядущее, ты рыба,
Лев, человек, огонь, земля, вода, бессмертье, либо
Какие-то каракули в тетради на столе,
Подзол, растущий под золой, и руки все в золе.
Разные стихотворения
«жарит солнце жалит овод…»
жарит солнце жалит овод
растворившийся вчера
и присаживается на обод
на четверть полного ведра
и в растворе формалина
лежит надутая малина
как дитя
век спустя
шахты рощ питоны веток
стволов большие кадыки:
это в нощь идут из клеток
единороги и быки
круглая сегодня дата
убежал от нас тогда-то
в этот бор
Шор-а-Бор
нет не жалит и не жарит
только греет этот свет
и никого не провожает
этот свет в не этот свет
где чуть тоньше плодоножки
и отращивают рожки
овода
навсегда
все прозрачней и прозрачней
плода несорванного сок
и под рекой позавчерашней
блестит нетронутый песок
звезды прыгают за тучей
что-то зыблется над кручей
как дымы
это мы
Девятый каталог
Этот острый городок у реки урчащей,
это горка с на неё надетой тихой чащей,
трамвайчик делает тарах, умельцы точат лёд —
а кто там узкой улочкой под гору идёт?
Кто-кто там идёт? А ну, кто идёт?
Да-да-да, это мы, это мы с тобой!
Эти грязно-белые человечьи ульи,
эти на снегу следы песьи или гульи,
а кто это в железной коробочке хромой
сюда зимой приехал как домой?
Кто-кто? Кто такой, кто здесь теперь живет?
Да-да-да, это мы, это ты да я!
Эта яма в камени, и море в нее налито,
эта яма в небеси — горами она набита,
а кто здесь взял за моду идти ничком по дну
и в ясную погоду ловить сачком луну?
Кто у воды? Кто на горе? А, ну, кто там стоит?
Да-да-да, это мы, и там и тут — мы с тобой!
Этот луч, на конце — с длинною заточкой,
эта точка впереди — ну а что там за точкой?
Двести граммов музыки, кучевая вата —
это небо для кого не великовато?
Для кого оно как раз? По мерке оно для кого?
Это небо на двоих, а кто они? — ты да я.
Этот хлад машинный, этот жар протонный,
этот столп воздушный двадцатидвухтонный,
эта боль, что зайчиком прыгает по жилам —
для кого все эти ады, скажите мне, по силам?
Кто выдержит их? Кто одолеет их?
Нет, не я, нет, не ты, разве что мы с тобой.
Эта белая полость — зеро без предела,
где тело теряет голос, нет у голоса тела,
где атом рассыпается на вспышки просто так,
где Фатум просыпается и достает пятак —
Сейчас он полетит. Никто не знает пока,
что выпадет — решка или орел, кто выйдет — ты или я.
Конец ознакомительного фрагмента.
