Холодное золото

Валерий Шарапов

Романы о настоящих героях своей эпохи – сотрудниках советской милиции, людях, для которых служебный подвиг – обыденное дело. 1972 год. Москву всколыхнула серия жестоких убийств работников искусства: знаменитой певицы, известного дирижера и популярного артиста. У каждой из жертв грабители похитили уникальные коллекции – драгоценности, редкие книги, монеты… Следствие поручено капитану МУРа Ивану Егорову. Он сразу же выделяет схожие черты всех трех преступлений. Все убитые – деятели культуры, все убиты в своих квартирах одним и тем же способом: жертвам сломали шейные позвонки. А вскоре Егоров выясняет, что было у этих людей и общее увлечение, ставшее для них роковым… Сыщик без промедления решает использовать шанс задержать опасного убийцу… Это было совсем недавно. Когда честь и беззаветная преданность опасной профессии были главными и обязательными качествами советских милиционеров…

Глава 2

Из кабинета Волкова капитан Егоров поднялся в кабинет своего отдела. Там он вынул из сейфа дела, которые вел — их насчитывалось четыре штуки, — и отдал их своим коллегам. Леша Копылов принял дополнительную нагрузку безропотно, а ершистый Яшкин попробовал сопротивляться. Однако, когда Егоров сослался на указание начальника отдела, и он замолчал.

После этого капитан сел за свой стол, открыл блокнот и задумался. Надо было сосредоточиться, составить план расследования — хотя бы на самое ближайшее время. Прежде всего нужно было решить, что делать прямо сейчас. Может быть, следует вернуться на Волхонку, в квартиру певицы? Ведь он провел только поверхностный осмотр. Где-то там, в квартире, скрыта тайна преступления, там ее и можно найти. «Но что именно ты будешь искать? — спросил Егоров самого себя. — Ты ведь не знаешь, что собирала Леонидова, и собирала ли она вообще что-то. Нет, надо подойти с другого конца. Надо поговорить с людьми, которые хорошо знали певицу, ее привычки, ее наклонности…»

И капитан принял решение. Он взял блокнот и поехал в Большой театр.

В театре он не стал идти по официальному пути — не стал искать кабинет директора, представляться ему, а затем вызывать в кабинет людей, на которых директор укажет. Нет, капитан Егоров решил идти, так сказать, снизу. Он решил воспользоваться тем, что сейчас был в гражданке. Он только один раз использовал свое служебное удостоверение — показал его вахтерше на входе. А заодно осведомился у этой пожилой женщины, где в театре находится буфет. Вахтерша удивилась такому интересу, но путь указала. И капитан Егоров прямиком направился в буфет.

Здесь он взял себе стакан чая, пару бутербродов и сел за столик в самом центре зала. Егорову не требовалось уединение — наоборот, он искал общения, хотел слышать чужие разговоры и по возможности в них включиться.

Такая возможность ему вскоре представилась. За соседний столик села группа артистов. Главной в этой группе, несомненно, была дама, что называется, в возрасте — ей было явно за пятьдесят. Дама была одета необычно: на ней было платье из далекого прошлого (Егорову вспомнилось слово «кринолин»), а на голове было что-то вроде короны. Как видно, дама только что участвовала в спектакле, но пока что была свободна до нового выхода на сцену и решила воспользоваться этой возможностью, чтобы посетить буфет. Рядом с дамой за столик сел мужчина весьма солидного вида. Ему тоже было за пятьдесят, на нем был хороший костюм, галстук-бабочка и белоснежная сорочка. Третьей в компании была миловидная молодая женщина.

Каждый из этих троих принес с собой поднос, уставленный тарелками; как видно, театральные люди собирались основательно перекусить. Составив все свои тарелки на столик, трое уселись и тут же завели разговор. Говорили они негромко, но Егоров сидел рядом, к тому же он обладал хорошим слухом, так что слышал практически весь разговор.

— Какой кошмар, какой ужас! — говорил солидный мужчина (Егорову почему-то все время хотелось назвать его «господин»), поедая антрекот. — И какая потеря для театра, для всей нашей сцены! Даже для мировой сцены, я бы сказал!

— Не надо преувеличивать, Георгий, — заметила на это «королева». — Виола была, несомненно, человек талантливый, но ее крайне переоценивали. Крайне! Мне ее, несомненно, очень жаль, но должна заметить, что она сама накликала свою смерть. Это надо же было такое придумать: явиться на спектакль, надев это ожерелье! Драгоценности видели все, буквально все, кто был в этот день на спектакле.

— И что, вы думаете, что это сделал кто-то из зрителей? — спросила молодая женщина.

— А почему бы и нет? — «Королева» пожала плечами. — Не надо считать всех наших зрителей ангелами. Любовь к музыке не гарантирует высоких моральных качеств. Даже напротив: среди страстных поклонников оперы были известные негодяи. В свое время оперу и вообще музыку очень ценили представители рода Медичи. А там были сплошные убийцы, отравители.

— Да, я согласен: Виолетте не следовало приходить в этом ожерелье на спектакль, — сказал «господин». — Но в то же время я ее понимаю. Ведь эти бриллианты так ей шли! Такой блеск! Он как бы отражался на ней самой…

— Да, я заметила, Георгий, как ты смотрел на нее влюбленными глазами, — сказала «королева». — Кажется, ты даже решил подъехать к ней после спектакля.

— Меня иногда просто коробит от твоих оценок, — сухо заметил «господин». — Всякое желание говорить с тобой откровенно, делиться чем-то важным отпадает.

И, сказав это, человек с галстуком-бабочкой приготовился встать из-за стола. Но это совершенно не устраивало капитана Егорова. И он развернулся к артистам и произнес:

— Прошу прощения, что я вмешиваюсь в ваш разговор, но для меня крайне важны некоторые моменты…

— А вы, собственно, кто такой? — надменным тоном произнесла «королева». — Что-то я вас в театре раньше не видела…

— Вы и не могли меня увидеть, — отвечал Егоров. — Потому что я в театре не работаю. Я работаю в другом месте. А именно в Московском уголовном розыске, в отделе по расследованию особо тяжких преступлений.

И тут он, второй раз за последний час, достал свое служебное удостоверение. Оно произвело нужное впечатление. Артисты переглянулись, и человек, которого Егоров окрестил «господином», сказал:

— Так что вас интересует, товарищ капитан?

— Прежде всего мне хотелось бы с вами познакомиться, — сказал оперативник. — Иначе неудобно разговаривать. Вот вас, простите, как зовут?

— Меня зовут Георгий Аполлонович, фамилия моя Поздняков, — с достоинством произнес человек в галстуке-бабочке. — Здесь, в театре, я работаю режиссером, ставлю в основном оперные спектакли. Вот сейчас идет «Тоска», которую я срежиссировал и поставил, а завтра будет идти «Кармен».

— А я Екатерина Игнатьевна Знаменская, — с еще большим достоинством произнесла та, кого Егоров мысленно окрестил «королевой». — Я певица, меццо-сопрано.

— Ну, а я всего-навсего скрипачка, — представилась третья собеседница. — И зовут меня Алла, Алла Новицкая.

— Очень приятно, — сказал Егоров. — Как я понял, вы говорили о смерти вашей коллеги Виолетты Леонидовой. У меня к этому делу профессиональный интерес — ведь я тот человек, которому поручено его вести. Я должен найти убийцу вашей коллеги. И поэтому меня крайне заинтересовал ваш разговор в той части, которая касалась какого-то ожерелья. Ведь вы, Екатерина Игнатьевна, прямо назвали этот предмет возможной причиной убийства Леонидовой.

— Да, я так считаю, — кивнула певица. — Демонстрировать драгоценности столь большому числу людей — значит накликать беду.

— А что представляло собой это ожерелье? — продолжал допытываться капитан.

Артисты вновь переглянулись, и певица Знаменская решила ответить первой.

— Вчера на Виолетте было бриллиантовое ожерелье с обрамлением из золота, — объяснила она. — Сразу было видно, что вещь эта — старинная. Но если и оставались какие-то сомнения на этот счет, то сама Виолетта всем говорила, что этой драгоценности больше ста лет, она чуть ли не принадлежала кому-то из царской семьи. Впрочем, она о многих вещах из своей коллекции так говорила…

— Так Леонидова собирала драгоценности? — воскликнул Егоров. Он только что узнал новость, имевшую важнейшее значение! — У нее была коллекция?

— Да, у Виолы имелась коллекция драгоценных вещей, — подтвердил Георгий Аполлонович. — Она их очень ценила, и вовсе не из-за их большой стоимости, хотя стоили они, конечно, немало. Она их ценила за их красоту, а также за то, что в их обрамлении еще ярче сияла ее собственная красота.

— Георгий, конечно, не может удержаться и не сказать комплимент покойнице, — усмехнулась Знаменская. — Хотя какая уж там особенная красота могла быть в ее годы…

— Нет, это вы зря говорите, Екатерина Игнатьевна, — вмешалась в разговор Новицкая. — Виолетта Игоревна следила за собой, была в хорошей форме. Я уважала ее за то, что она за собой следит.

— Что же, Леонидова занималась физкультурой? — поинтересовался капитан.

— Ну, слово «физкультура» тут не слишком подходит, — усмехнулся Поздняков. — Одно время она увлекалась йогой, занималась в кружке, который вел какой-то индийский отшельник. Но в последнее время, мне кажется, у нее уже не хватало на это времени, так что она просто бегала, плавала… Но за своей физической формой, безусловно, следила.

— Этот момент меня тоже интересует, — сказал Егоров. — Но гораздо важнее для следствия — узнать как можно больше о коллекции драгоценных камней, которую собрала ваша коллега. Кто из вас может рассказать, как создавалась эта коллекция? Какие предметы в нее входили? Где она хранилась? В общем, я хотел бы узнать об этих драгоценностях как можно больше.

Собеседники капитана Егорова переглянулись в третий раз, и Георгий Аполлонович сказал:

— Знаете, по этому вопросу вам надо обращаться не к нам. Вообще не к тем людям, которые сейчас работают в театре. Вам надо встретиться с Княжевичем. Он, конечно, в театре уже давно не работает, лет шесть как ушел. И дело не просто в возрасте — у него проблемы с сердцем, ему волноваться нельзя.

— Верно, верно! — поддержала его певица Знаменская. — Эту историю может рассказать только Юрий Германович. Он-то все знает с самого начала…

— А кто этот Юрий Германович Княжевич? — спросил Егоров.

— Он легенда нашего театра, — объяснила скрипачка Новицкая. — Даже я, человек в театре сравнительно новый, знаю, что Юрий Германович — человек-легенда. Он проработал в нашем театре больше тридцати лет, пришел в него во время войны…

— Нет, раньше, гораздо раньше! — поправил скрипачку Поздняков. — Он еще до войны пришел. Пришел как актер, выступал на третьих ролях, его использовали в мимансе. И постепенно, постепенно поднялся до режиссера, ставил знаковые для нашего театра спектакли. Он отлично знал Виолетту Игоревну, знал, чем она жила…

— Он знал ее ближе многих других, — многозначительным тоном добавила Знаменская. — Ну, я надеюсь, вы меня понимаете?

— Вы хотите сказать, что они с Леонидовой были близки? — догадался Егоров.

— Просто ближе некуда, — подтвердила певица. — Он все знает о Виолетте. И он многое может вам рассказать, если, конечно, захочет говорить…

— Я попробую убедить вашего старожила, — сказал Егоров. — Вы не сможете продиктовать мне его адрес?