От рядового до полковника

Валерий Хахунов

Ранним морозным утром 30 ноября 1966 года из общего вагона поезда, следовавшего в восточном направлении, на вокзальный перрон города Красноярска вышли два десятка молодых парней в немудрящей одежонке, не обремененных каким-либо иным переносимым или перевозимым имуществом. Сопровождающий офицер с перекрещенными пушками на петлицах построил группу на перроне и скомандовал: «В вокзал! Шагом марш!». Так был дан старт моему марафону на долгие тридцать лет военной службы.

Наташа

Ах, Наташа!

Негладкой была наша с тобой дорожка от первой встречи до ЗАГСа.

Открутив стрелку времени назад, в 1964-й год, окажемся у истоков этой истории.

Итак, первые теплые дни сентября 64-го, начало учебного года. На плоскую тесовую крышу дровяного сарая высыпало население школьного интерната с книгами, одеялами, а кто и просто позагорать. В этот интернат в поселке Батурино Асиновского района Томской области, где была средняя школа, съезжались для продолжения учебы в 9—11 классах школьники из многих окрестных поселков и деревень, где школы были только 8-летние.

Жили мы в интернате в течение всего учебного года. Ребята из ближних поселений могли на выходные ездить домой, а мы, дальние, уезжали домой только на каникулы.

Для меня этот год проживания в интернате был уже вторым, я «распечатал» 10-й класс.

Так вот, лежа в один из тех погожих дней на крыше сарая, я увидел незнакомую девочку небольшого роста, с книжкой в руках, и…что-то коснулось души. Именно этими словами из песни «Малиновый звон» точно описывается чувство, охватившее меня при этом первом взгляде на нее. От ребят я узнал, что девочка эта — Наташа Дарькина, девятиклассница, приехала из лесосплавного поселка Усть-Юл, расположенного километрах в 25 вверх по Чулыму. Своим чередом пробегали школьные дни, мне все чаще хотелось видеть Наташу, как бы невзначай оказываться рядом, делать что-то такое, чтобы обратить ее внимание на себя.

И уже к весне ярким светом вспыхнула моя любовь — чистая, волнующая все мое существо, без каких-либо греховных помыслов, и при полнейшем отсутствии планов на будущее. Наташа стала постепенно отзываться на мои ухаживания, с наступлением весеннего тепла мы с ней стали ходить на прогулки, держась за руки. Однажды мы вышли за черту поселка в лес. Наташа встала около берёзы, прижавшись к ней спиной. С внезапно закружившейся головой я приблизился и поцеловал её в губы. Она тихо произнесла:

— Меня еще никто не целовал.

Каким же бальзамом разлились в моей душе это её признание и наш первый поцелуй. На обратном пути из леса я чувствовал себя счастливейшим из людей. С тех пор поцелуи перестали быть в наших отношениях чем-то запретным и недосягаемым.

В один из майских вечеров мы стояли с ней на крыльце уже закрытого поселкового магазина. Воздух был наполнен дурманящим ароматом цветущей черемухи. Наташа вдруг спросила:

— Валера, ты любишь… (продолжением фразы был какой-то предмет или явление — этого я не помню)?

В ответ у меня вырвалось давно выстраданное:

— Я тебя люблю.

Реакция была мгновенной:

— Что-о-о?, — а затем тише, — один человек уже говорил мне это, Витька Перевалов.

Меня такой поворот не расстроил — знал, что Витька — персонаж из ее детства и ныне мне не соперник.

Тем временем, учебный год закончился. Кто-то радовался каникулам, а я с грустью ждал разлуки с моей Наташей на целых два месяца.

Настал неминуемый день прощания. Мы сидели с ней на скамейке, на верхней палубе теплохода, плывущего по Чулыму, целовались, обещали писать письма друг другу. Наташа сошла на пристань в Усть-Юле, а я поплыл дальше, в свою Копыловку.

Никогда в моей жизни больше не было такого лета, прожитого в состоянии эйфории, когда все вокруг кажется прекрасным, достижимым и не предвидится никаких барьеров на пути к счастью. Обмениваемся хорошими письмами с Наташей, уверяя друг друга во взаимном желании скорейшей встречи.

И не ведали мы, что уже близок край пропасти, который разлучит нас надолго.

То ли некий неведомый и невидимый режиссер счёл такое развитие сюжета слишком примитивным и решил устроить испытания на прочность нашей любви. То ли сам лукавый из зависти злорадно подставил подножку нашему тандему.

С первых же минут возвращения в интернат после каникул я с вожделением ждал встречи с моей любимой, горел желанием обнять ее и целовать, целовать. Но в хлопотах по первичному обустройству время шло, а увидеться все не удавалось, она почему-то не выходила из своей комнаты. Наконец, настал вечер, и наша интернатская молодь устроила игру в «почту». Суть игры заключалась в том, что ребята и девушки писали короткие, в основном анонимные, записки с какими-либо пожеланиями или иными сообщениями друг другу. Вручали их адресату не сами, а через посредника.

Получил такую записку и я. От Наташи.

Прочитав эту записку, я изумленно завис в глубоком ступоре и, казалось, с останавливающимся сердцем без сил опустился на кровать.

Наташа написала, что стала равнодушна ко мне и впредь нам встречаться не следует.

Вот это был сокрушительный «ядерный» удар по моей любви, надолго зачеркнувший (а в тот момент, думалось, и навсегда) мечты о возможной счастливой жизни с любимой женщиной.

Конечно, я потом пытался выяснить, что же произошло. Однако, получив от неё железное «нет» в подтверждение принятого ею решения и зная ее характер, признал бесперспективность дальнейших попыток восстановить нашу так жестоко и непонятно для меня разбитую любовную идиллию. По крайней мере, в ближайшее время. Тем не менее, я невольно, с не проходящей щемящей тоской, наблюдал за ней, и пытался как-то понять всё, что бы она ни делала в последующем.

Однажды произошёл такой случай. В минуту безделья я поднял с земли булыжник величиной с куриное яйцо и запустил его через крышу интерната на противоположную сторону. Раздавшийся оттуда вопль свидетельствовал об удачном попадании в некую одушевленную цель. Оказывается, злосчастный камень угодил в ногу не кому-либо, а моей избраннице. Прямо как в сказке о царевне-лягушке.

Ну да ладно. Этот учебный год так мы и прожили, избегая любого общения между собой: одна сторона — от равнодушия (уж не знаю, реального или показного, из принципа), а вторая — от бессилия что-либо изменить.

Весной ко всем моим переживаниям добавилась ещё и ревность. Наташа стала дружить с капитаном пассажирского теплохода, ходившего по Чулыму.

Как же мучительно мне было видеть её уходящей с этим капитаном с нашего выпускного вечера, а ещё хуже было, когда эти, двое, уединились в каюте того же теплохода, увозящего нас по домам по окончании школы.

Я же в тот выпускной вечер пошел проводить мою одноклассницу, Любу Казакову, с которой у нас были хорошие дружеские отношения. Подходя к дому, Люба неожиданно сказала:

— Валера, давай поцелуемся на прощание. Что мы и проделали и, думаю, неоднократно. После этого я направился в интернат спать. Однако не спал мой вышеупомянутый режиссер и, ради собственной забавы, надумал ещё потерзать мою душу.

Устроившись в своей кровати, я ещё не успел заснуть, как в комнату вошел мой сосед, Коля Павлов, с которым мы здесь жили вдвоем. Пришел не один, а со своей любимой девушкой, Лидой Алексеевой. Полагая, что я сплю (а я поддерживал эту иллюзию легким похрапыванием), ребята устроились на ночь на его кровати, перешептываясь, целуясь и обмениваясь клятвенными обещаниями.

Я же при этом подумал: вот так-то у людей. А у меня что?

Но, несмотря на всю трагичность случившегося в наших отношениях, НАДЕЖДА, мой компас земной, продолжала теплиться в моей подраненной душе, то затухая, то вновь до боли возбуждая в памяти светлые картины тех счастливых дней, поддерживая призрачный шанс на то, что всё еще можно вернуть.

Пусть впереди страдания, пусть боль в сердце, но это все надо преодолеть. Дорогу осилит идущий.

Просвет, хотя и робкий, обозначился в наших отношениях во время той самой встречи в Томске в ноябре 67-го. Мы договорились переписываться.

Воодушевленный встречей с Наташей и обретший надежду, что всё ещё можно вернуть, я уехал из Томска. Кто служил, тот знает, как окрыляет солдата и помогает легче выдержать неизбежные трудности военной службы вера в то, что дома тебя ждет любимая верная девушка. Эта вера, словно маяк, освещает твою нелегкую солдатскую дорогу.

Благополучно избежав встречи с военным патрулем (отклонение от маршрута-то было самовольным), я доехал до Тайги, сел на поезд дальнего следования и, с пересадкой в Кирове, прибыл в Москву, а оттуда электричкой добрался до конечного пункта — поселка Костерёво Владимирской области.

Но прежде хотелось бы еще немного дополнить эту часть моего повествования.

Начавшаяся между нами переписка через некоторое время вновь закончилась размолвкой, взаимными обидами, и следующая — решающая встреча — состоялась только по моём возвращении домой после окончания училища. И здесь уже лукавый, признав своё поражение, снял все засады на пути, ведущем нас к совместной семейной жизни.

Следует признать, что в годы разлук оба мы не были неприступными унылыми аскетами или затворниками. Я встречался с разными девушками, иногда и увлекался на короткое время.

У Наташи также были поклонники и обожатели, она впоследствии рассказывала о них. Я также не скрывал от неё своих былых похождений.

Такие честные взаимные признания только способствовали укреплению нашего семейного союза.